Текст книги "Мой путь озарён рассветом (СИ)"

Автор книги: Зуки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 73 страниц)

Сама того не заметив, я вышла за черту города и теперь могла наблюдать его невысокую уютную стену. Врата украшали новенькие фигурки белых лисиц, которых Тайто и Крис изготовили вместе. Глядя на них, я вдруг вскинула голову к небу и закричала во всё горло. Я кричала, и мой голос напоминал мне мяв раненной кошки. Он улетал высоко вверх, мчался над пустошами, тянулся к лесу, к Лаону, к Танаеру, к пробоине в Стене, рядом с которой собирались строить новую деревню, и дальше, дальше, за пределы Валмираны, за пределы этого мира. Но никто не отозвался на этот крик, никто, кроме моего посоха.

Браслет распался на тонкие веточки. Они оплетали меня, вспыхивали цветным пламенем, искрились, вытягивали из меня душу. Не переставая кричать, я медленно осела на землю, и окутывающий моё тело деревянный каркас не позволил мне упасть. Он сжимался всё плотнее и плотнее, выдавливая из меня жизнь. Не имея ни сил, ни желания сражаться с этим, я закрыла глаза и позволила тьме поглотить себя. Тьме, в которой было только огромное Древо, захватившее мой разум.

Комментарий к 32. Любовь и ненависть

С новым годом.

========== 33. Разбитое. ==========

Память сохранилась обрывками.

Древо обнимает меня своими ветвями и притягивает к себе, я становлюсь его частью, я становлюсь частью безграничной вечности. Сила бежит по моим рукам, я чувствую, как необъятно далеко раскинулась моя мощь. Я чувствую людей, которые держат посохи в руках – держат в руках меня. Наивные, они думают, что сильны, но их сознания недостаточно, чтобы в полной мере понять истинную силу доставшихся им орудий. Моего сознания недостаточно тоже, оно трещит по швам, а потом исчезает.

Малисана нависла надо мной. Она что-то кричит, она испуганно сжимает руки в кулаки, но не решается ко мне прикоснуться. Видя, что я открыла глаза, ученица Слышащей начинает кричать с новой силой, но я её не слышу. Я не слышу вообще ничего, кроме звона в ушах. Я пытаюсь поднять руку, но она меня не слушается, и только краем глаза я вижу ветви. Тонкие ветви Древа, впивающиеся в моё тело. А потом тьма снова окутывает меня.

Я вижу рыжие вихры Олли и тревожные серые глаза Марики. Гул в ушах разрывает новый звук: кто-то плачет. Повернуть голову не удаётся, но я вижу край знакомого пёстрого платья и серого пушистого хвоста. Это Кора, она плачет горько и отчаянно. Мне хочется утешить хозяюшку, хочется сказать ей, что всё будет хорошо, но я не могу. Всё, что я могу, это смотреть через чуть приоткрытые глаза, пока снова не растворюсь во тьме.

Я лежу в постели, я чувствую простынь голым телом. А ещё я чувствую лёгкую щекочущую боль. Тонкие веточки дерева проникают внутрь меня, движутся по моим венам вместе с кровью. Каждая частичка моего тела готовится стать деревянной, стать частью необъятного и могучего. Я чувствую его – чувствую Древо. Мы сливаемся в единое целое, и никто не сможет это остановить. Никто не сможет достать деревянные отростки изнутри меня. В горле пересохло, я хочу пить, но я не могу попросить воды, я вообще не могу шевельнуться. А потом сил не остаётся даже на то, чтобы думать и чувствовать.

Глаза снова подчиняются мне. Надо мной склонились Лаура и Рия.

– Пить, – прошу я, и старая ведунья убегает в сторону, а шиикара тянет свою руку к моей, но тут же отдёргивает её. Я знаю, почему. Тонкие деревянные отростки ринулись к ней прямо из моего тела. Они хотят убить, они хотят разорвать на маленькие кусочки, чтобы забрать себе, сделать частью себя.

– Держись, – жарко шепчет мне Рия. – Держись, помощь в пути.

Лаура возвращается и подносит кружку к моим губам. Прохладная вода стекает по моему подбородку, я слишком слаба, чтобы нормально глотать. Я кашляю, и кашель забирает у меня последние силы. Мир исчезает вновь.

Я – это Древо, а Древо – это я. Непостижимые, всесильные, древние. Мы старше земли и неба, мы старше огня и воды, мы старше этого мира, мы старше самих богов. Я не вижу себя среди тысяч крошечных частиц, объединённых в единое целое, никто и ничто на свете уже не сможет разделить нас. Но кто-то зовёт меня. Зовёт оттуда, где люди – нечто большее, чем крошечные песчинки в песочных часах Вечности. Вот только я не могу отозваться. Потому что меня уже нет. Уже ничего нет.

Вокруг жарко и остро пахнет травами. Я слышу странное завывание, заставляющее меня успокоиться и оцепенеть. Тяжёлые веки не открываются, но я чувствую, что голая лежу на твёрдой поверхности спиной вверх.

– Она очнулась. – Это голос Олли.

– Плохо, – мрачно отзывается Лаура.

– Хорошо. Она сможет выбрать.

Я пытаюсь открыть глаза, но не могу. Из груди вырывается стон. Завывания прерываются.

– Ярна, – зовёт меня хриплый голос певшего. – Ярна, ты слышишь меня?

Я не сразу понимаю, что Ярна – это я. Да, я – Ярна, я человек, я жива. Я должна жить, мне ещё слишком рано умирать. Я не хочу становиться частью вечности.

– Да, – пытаюсь ответить я, но получается слабый писк.

– Это твой посох. – Голос принадлежит старику, но я не узнаю его. – Он убил твою лису.

Я не понимаю, что это значит, я ничего не понимаю. Я только знаю, что мне очень больно, но боль эта не физическая и не душевная. Ни в одном языке нет слов, чтобы описать эту боль.

– Хоберин, объясни ей, – просит Олли.

Старший Слышащий вздыхает. Его старческий голос звучит совсем не так, как при нашей прошлой встрече, в нём не осталось сварливых ноток. Это твёрдый и решительный голос сильного человека, который пришёл, чтобы мне помочь.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты была осторожна, – говорит Хоберин Высокий. – Ты не послушалась. Твой посох убил тело твоей лисы и теперь пытается занять его место, забирать твою душу. Если бы не твой второй дух, ты была бы мертва, но ты жива. Лисьи части тела гниют в тебе, их придётся удалить. Будет больно, но это не самое сложное. Ты должна…

Больно. Я кричу от боли. Нас пытаются разлучить, меня и меня, Древо и Древо. Части меня остаются в нём, части него остаются во мне. Весь мой мир – оглушительный крик.

– Это что, эфир? – раздражённо спрашивает Хоберин. – Вы притащили в Валмирану эфир?!

– Возьми и спаси её, – зло отвечает Лаура. – Эфира в Валмиране больше не будет.

– Вы знаете, какое наказание…

– Спаси эту девчонку, немедленно!

Их голоса бьют меня по ушам, каждая частичка моего тела болит. Вокруг очень светло. Свет бьёт меня по глазам сквозь закрытые веки. Я хочу сказать им, чтобы они все заткнулись и дали мне снова раствориться в спасительной пустоте, но Старший Слышащий вдруг хватает меня за плечо.

– Ты помнишь, что я тебе сказал? – резко спрашивает он. – Помнишь? От этого зависит твоя жизнь.

Я ясно помню каждое его слово, но не могу сказать этого. Впрочем, старику и не нужен мой ответ. Тряпка, пропитанная уже знакомым мне мерзко пахшим веществом, прижимается к моему носу. Эфир окутывает мою глотку, мгновенно высушивая её, я пытаюсь не дышать, но непроизвольным судорожным движением резко вдыхаю снова, в ушах гудит и мир выключается. Мир сохнет и осыпается песком, а вместе с ним осыпаются оставшиеся во мне кусочки дерева. Но не все. Уже никто не сможет разъединить нас. Меня и меня. Древо и Древо.

***

Когда я проснулась снова, я обнаружила себя в своей постели у Коры дома. Я валялась на животе, отчаянно прижимая к щеке почему-то влажную подушку. За окном светило солнце, назойливая птица чирикала прямо у стекла. Я шевельнула ногой, и поясницу немедленно свело приступом дикой боли. Воспоминания яркими вспышками ринулись в голову. Их оказалось мало, но достаточно, чтобы понять: мне отрезали лисий хвост. Мёртвый лисий хвост. Мой собственный посох почти убил меня, я чудом не стала частью Вечности, растворившись в Древе. Но меня спасли. Пришли Олли, Марика, Лаура и Хоберин Высокий и спасли меня.

Рядом со мной на полу, прижавшись лбом к краю кровати, дремала Рия. Я осторожно шевельнула рукой и обрадовалась, когда та шевельнулась. Медленно вытянув её вперёд, я коснулась плеча подруги, и та встрепенулась.

– Ты очнулась! – обрадовалась Рия.

– Угу, – просипела я, чувствуя, что в глотке суше, чем в самой сухой из пустынь.

– И как ты?

– Пи-ить…

Без лишних слов Рия вскочила на ноги и убежала прочь, а я краем глаза успела увидеть выражение безграничного счастья на её лице. Глаза шиикары показались мне красными. Плакала? Или мне только померещилось?

Снизу послышались голоса: похоже, в доме у Коры собралось много народу. Я попыталась перевернуться на бок, но не смогла – спину сводило дикой болью. Я вообще чувствовала себя отвратительно. Слабость, жажда, сосущая пустота в желудке, а ещё острое ощущение потери. Чего-то не хватало, чего-то важного. Сосредоточенно нахмурившись, я повернула голову сильнее и снова зашипела от боли, на этот раз в голове. Кроме хвоста мне отрезали уши.

Когда Рия вместе с Корой, Лаурой, Марикой и Хоберином Высоким поднялась в мою комнату, я как раз пыталась осознать истинные масштабы случившегося. Страшные рассказы Маттиаса крутились в памяти. Что со мной случилось? Что со мной будет теперь?

Кора не скрывала слёз радости. Она помогла мне повернуться так, чтобы я смогла пить, а потом уложила меня обратно. Лежать на животе было неудобно, но лечь на бок я была пока не готова.

Хоберин и Лаура быстро, но придирчиво осмотрели свою работу. Судя по разгладившемуся лицу старушки, всё было хорошо, если в подобной ситуации вообще уместно слово «хорошо». Рия смотрела на меня с безграничным сочувствием во взгляде, и я вдруг поняла, что теперь в полной мере разделила её беду. Не считая того, что лисьи уши и хвост никогда не давали мне особых преимуществ, а кроме них у меня были и другие. По крайней мере я очень надеялась, что они всё ещё были.

Хоберин уже объяснял мне, что произошло, но память выкинула из себя объяснения. Помнилось только, что Старший Слышащий сказал мне что-то важное, что-то, от чего зависела моя жизнь.

– Я забыла, – жалобно прошептала я, обращаясь к нему. – Вы сказали мне помнить, но теперь я забыла. Что со мной случилось? Что теперь будет?

Старик тяжело вздохнул, Марика как-то странно переглянулась с Рией.

– Ты слишком ослабела и твой посох завладел тобой. Он убил тело твоей лисы и занял его место, уничтожая другие тела и души. Древо затягивало тебя, девочка, но было два способа спасти тебя. Тебе был предоставлен выбор.

– Какой выбор?

– Отказаться от посоха, перестать быть киирином и сохранить себя или сохранить посох, зная, что он будет неумолимо забирать твои силы день за днём, пока не убьёт совсем.

Место, где раньше были уши, пульсировало болью вместе с головой. Жизнь без способностей киирина, без заданий, без Валмиранской Ведьмы, без браслета на руке казалась мне невозможной, вот только лишь теперь я поняла, чего мне не хватало на самом деле.

– И я выбрала? – еле слышно спросила я.

Хоберин кивнул. Рия опустила голову.

– Что я выбрала?

Марика вздохнула и отвернулась.

– Ты решила отказаться от посоха. – Я уже знала ответ, но слова Старшего Слышащего всё равно вонзились мне в душу раскалённым железом. – Мы уничтожили его.

– Как? – Мои губы шевельнулись, но с них не слетело ни звука, впрочем, Хоберин понял.

– Я отделил его от твоего тела, и мы сожгли его, а Олли утопил пепел в проточной воде.

– Где он взял проточную воду? – зачем-то решила узнать я.

Спрашивать следовало о другом. Как Хоберин смог достать из меня тонкие деревянные нити, охватившие моё тело изнутри? Как разделил меня с Древом, с которым я успела стать одним целым? Старший Слышащий сощурился. Должно быть, он услышал мои сомнения, потому что принялся объяснить:

– Олли мы отправили к реке, с этим уж он как-нибудь справится. А с тобой всё вышло не так просто. Пока я досюда доехал, стало слишком поздно, Древо поглощало тебя целиком. Тебя бы даже Киира не спасла, если бы у этих не оказалось эфира.

Записанная в «эти» Лаура фыркнула, Хоберин показательно смотрел мимо неё.

– Свойства эфира изучены мало, слишком мало, на мой взгляд. Эти бездельники в магических академиях могли бы потратить немного своего времени, чтобы заняться этим, но нет, они считают более безопасным сотни раз перепроверять уже проверенное и держаться как можно дальше от всего действительно опасного. А эфир очень опасен. К счастью, даже мой нерадивый ученик знает, как с помощью эфира разорвать связь между физическим миром и миром духов. Мне удалось разделить тебя и Древо, но всё же вы остались связаны.

– Что это значит?

– То, что ты всё ещё осталась киирином, – проворчал старик. – Киирином без посоха. Вместо посоха у тебя теперь Древо.

– И что это значит? – Я ничего не понимала, но родившаяся во мне надежда сводила с ума. Может, ещё не всё потеряно?

Вместо ответа Хоберин протянул мне свой посох.

– Возьми, – велел он.

Прикасаться к гладкому дереву было страшно. Я боялась, что оно набросится на меня, вонзится в меня тонкими острыми ветвями, чтобы убить, разорвать на части.

– Не бойся, девочка. – Старший Слышащий сам вложил в мою руку посох. – Тебе больше никогда не придётся бояться их.

Робко и неуверенно я обхватила пальцами оружие Хоберина и вздрогнула, уловив невыносимо знакомую силу. Эта сила была во мне. Эта сила была Древом. Она текла по моим венам вместе с кровью, наполняла мои лёгкие вместе с воздухом. Вечности не удалось поглотить меня, но я унесла частичку её с собой, и этой частички хватило, чтобы посох Старшего Слышащего подчинился мне. Не веря своим глазам, я смотрела на посох, похожий и не похожий на мой одновременно. Повинуясь моей воле, он обернулся маленькой тигриной фигуркой, а потом бесформенной мёртвой массой упал на пол. Я вскрикнула и отвернулась, уткнувшись лицом в подушку и прижимаясь к ней так долго, насколько хватило дыхания.

По спине стекали тонкие струйки пота: фокус с посохом отнял у меня немало сил.

– Что теперь со мной будет? – тихо спросила я.

– Ты будешь жить. – Хоберин смотрел на меня с интересом. – Твоя воля сможет соревноваться с волей других кииринов за право на владение их посохами, но своего у тебя уже не будет никогда. Это значит, что твоё тело уже никогда не будет в опасности. – Он немного подумал и добавил: – По этой причине, по крайней мере. В опасности будут тела настоящих хозяев, хоть и в меньшей, чем была бы ты. Сейчас мы с тобой разделили ответственность на двоих, ты устала, потому что сражалась с моей волей, а не с моим посохом. Я – Слышащий, даже ты не сможешь увлечь меня дальше, чем мне суждено зайти. Но ведуна ты можешь убить.

Заведя руки под подушку, я коснулась левого запястья, на котором больше не было браслета. Я чувствовала пустоту на его месте, но это чувство была вполне терпимым. Должно быть, спасали присвоенные мною частички Древа.

«Вот они, мои крылья, которые я потеряла», – как-то отстранённо подумала я. Как летательный аппарат Дана не смог заменить Рии потерянных крыльев, я знала, что моя новообретённая способность никогда не заменит мне посоха.

– Почему ты не плачешь? – вдруг тихо спросила Лаура.

Я не знала, почему. Наверное, я ещё не в полной мере прочувствовала весь ужас ситуации, в которой оказалась, но плакать совершенно не хотелось.

– Мы усыпили тебя эфиром, помнишь? – Старушка внимательно смотрела на меня.

– А, действительно…

Я совсем забыла об одном из побочных эффектов этого наркотика. Душа не рвалась наружу в едином порыве отчаяния, я знала, что не разрыдаюсь, по крайней мере пока на меня смотрят все эти люди. В чём дело, я поняла, только когда все ушли и меня оставили одну. Моя душа развалилась. От неё в прямом смысле оторвали кусок. Она не могла никуда рваться, она с трудом пыталась существовать.

Старший Слышащий прожил в Белом Лисе неделю. Он следил за моими ранами и ругался с Марикой, но я видела, что они оба счастливы встретиться снова. Я с лёгким интересом наблюдала за ними, не чувствуя совершенно ничего.

Я попросила Кору, чтобы она не подпускала ко мне подруг. В своём странном состоянии я не была готова слушать их сочувствия, и Дису с Соной не впускали в дом. Не пустить Рию не получилось: шиикара наловчилась забираться мне в окно, опираясь на окна нижних этажей и водосточную трубу. Впрочем, против неё я ничего не имела. Рия не лезла с сочувствиями и, должно быть, сама хорошо понимала, что происходило со мной теперь.

Прошла неделя, и я наконец смогла подняться с постели без посторонней помощи. Попытки шевелить ногами причиняли всё меньше боли, и я, шатаясь, словно марионетка, подошла к завешенному тканью зеркалу, коснулась его ладонью и отшатнулась, не решаясь посмотреть на себя. Хоберин запретил мне принимать рысий облик, пока окончательно не заживут раны. Я стояла и смотрела на ткань, не решаясь взглянуть в глаза правде. Но правда пришла и без зеркала. С нарастающим ужасом я стояла на своих ногах и понимала, что, если я начну падать, с моей руки не соскользнёт змейкой браслет, готовый превратиться в удобный посох. Я не смогу прийти вечером к Крису и показать ему нового тигра, мы больше не отправимся на задание ордена вместе и вообще неизвестно, увидимся ли снова. Больше не было нужно ехать в Карнаэль к Маттиасу, и к Питеру тоже. Я зажала губы ладонью, вспоминая, что больше никогда не услышу, как он поёт. Никогда не расчешу рыжую шерсть на лисьем хвосте и не полюбуюсь, как красиво смотрятся лисьи уши с моими волосами. Заплести косы мне тоже предстояло ещё нескоро.

Солёные слёзы капали на ладонь. Опустив руку, я медленно опустилась на колени и замерла перед завешенным тканью зеркалом.

– За что? – тихо спросила я. – Киира, за что ты делаешь это со мной? Потому что я тебя не послушалась? Потому что не убила Питера?

«Какой смысл тебя наказывать? Всё равно всё вышло по-моему», – прозвучало в моей голове, но легче от этого не стало.

– Что я буду делать теперь? – спрашивала я зеркало. – Как буду жить? Зачем мне теперь жить?

Ответа не было. Слёзы вскоре высохли, и я поднялась на ноги, чувствуя лёгкую пустоту абсолютного безразличия к своей судьбе. Смысла жить дальше не осталось, и стоило мне это понять, как перед глазами мелькнули уже знакомые алые отблески.

Уйти. Уйти от этого мира и вселенской несправедливости, уйти туда, где живы погибшие, где возвращается потерянное и сбываются мечты. Это было спасением, это было выходом, и я, грустно улыбнувшись своим несбывшимся мечтам, принялась ждать, когда Врата Рассвета распахнутся и для меня. Я почти не вставала с кровати, не ела, не говорила вслух. Рия как раз уехала в свои горы и не могла мне помешать. Кора тревожилась и приводила ко мне то Лауру, то Марику, но если первая просто посоветовала дать мне отдохнуть, то вторая сразу поняла, что не так.

– Я вижу в твоих волосах седину, – строго сказала она.

Я не ответила. Я не видела смысла отвечать. Я хотела только одного – забыть. Забыть своё счастье и свои страдания, забыть улыбку Криса и его холодные глаза, забыть мёртвую Кайру и Айри, просящую рассказать сказку, забыть строгий взгляд Малисаны и наполняющиеся слезами глаза Фаины. Забыть всё и начать сначала.

– Посмотри, во что ты себя превращаешь. – Голос Слышащей звучал жёстко, но это не имело значения. Её я собиралась забыть тоже. – Сейчас я уйду, а ты встанешь с этой кровати и посмотришь на себя. И скажешь, готова ли ты уйти такой и так.

Марика в самом деле ушла, но я не собиралась следовать её совету. Никто не заставил бы меня заглянуть в зеркало, но всё решила случайность. Проснувшись на рассвете, я поднялась на ноги, ведомая странным зовом. Нежно-оранжевые переливы на уже светлом небе глядели в моё окно, солнце поднималось всё выше, готовое вот-вот показаться из-за крыши дома напротив, и я бы совершенно не удивилась, если бы вместо солнца увидела распахнутые для меня Врата. Я шагнула навстречу рассвету. Ходить без хвоста было непривычно, движения всё ещё причиняли боль, и я, неловко пошатнувшись, начала падать, проскакала несколько шагов на одной ноге и, пытаясь удержаться, схватилась рукой за пыльную тёмную ткань, закрывавшую стекло.

Время словно бы замедлилось. Ткань падала медленно и красиво, и звук её падения почему-то напомнил мне о крыльях. Ткань падала, словно умирая, чтобы я могла увидеть в зеркале тёмный силуэт ниоры на фоне рассветных отблесков.

Солнце поднималось всё выше, а я стояла неподвижно, через зеркало наблюдая за ним. Свет наполнял комнату, превращая мой силуэт в осмысленную фигуру. Коротко остриженные волосы вились крупными кольцами. На висках они и вовсе оказались выбритыми, и страшные всё ещё свежие шрамы на месте ушей были хорошо видны. На бледном безжизненном лице хорошо прослеживались глубокие тени, лёгшие под пустыми безразличными глазами. Истощавшее тело стояло лысой ёлкой, на которой тоскливо висели остатки дряблой плоти. Вместо хвоста обнаружился аккуратный рубец, а кожа на левом запястье, там, где всегда был браслет, оказалась ещё бледнее, чем в других местах. Свет солнца редко попадал туда.

Я стояла, согнув спину, и бездумно глядела на саму себя исподлобья – достойный взгляд человека, который уже ничего не хочет и ничего не ждёт. Я видела похожий взгляд у Питера. Я помнила похожий взгляд и у себя.

Когда-то в этом зеркале отражалась полная веры в светлое будущее влюблённая и любимая девушка, у которой были друзья и необыкновенная сила, которой она гордилась. У неё были мечты и смысл жить дальше. Существо, которое отражалось в зеркале теперь, не должно было существовать. Однажды, в прошлой забытой жизни, я уже одержала победу, перестав быть им, теперь всё повторялось.

Отчаяние. Первым чувством, поднявшимся в моей душе после долгих дней пустоты, оказалась именно оно. Отчаянно глядя в глаза своего отражения, я вдруг размахнулась и со всей силы ударила кулаком о гладкую зеркальную поверхность на уровне своего лица. Звон прозвучал подобно предсмертному крику, стекло разлетелось на мелкие острые осколки. Я вскинула руки, желая защитить глаза, и осколки зубами вонзились в них. Несколько отскочивших от пола кусков впились мне в ноги, но я успела отпрыгнуть назад до того, как основная масса стекла рухнула вниз.

Алая тёплая кровь стекала по моим дрожащим рукам, пальцы не слушались. Я попыталась достать осколки из рук зубами, но только порезала губу, а в сохранившихся у самой рамы остатках зеркала мне вдруг померещилась спина уходящего прочь Криса. И тогда я заплакала. Я плакала от отчаяния, с которым ничего не могла сделать, пока ко мне не вбежала Кора. Хозяюшка вытащила осколки из моего тела, промыла и перевязала раны, вынесла разбитое стекло, а потом и пустую раму. Она ничего не сказала, и я привычно молчала тоже. А в полдень на край моей кровати снова села Марика.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказала она строго.

Я не сомневалась, что Слышащая знала это, и соизволила повернуть голову в её сторону. Плотно перевязанные пальцы почти не шевелились. Кора радовалась, что осколки не задели крупных сосудов, и боялась, что шрамы могли остаться навсегда, но это не казалось мне важным.

– Тебе кажется, это конец? – спросила Марика. – Ты собираешься сдаться?

До этого утра я думала, что уже сдалась, но те, кто уже сдался, такого отчаяния испытывать не могут. Разбитое зеркало хорошо пояснило мне, что со мной стало. Осколки разбитой жизни вонзились в моё сердце, и я не могла достать их сама. Никто не мог, потому что подпускать к своему сердцу кого-либо снова я не собиралась.

Слышащая вздохнула.

– У меня была одна знакомая, – начала она.

Мне не было дела до знакомых бывшей наставницы, едва ли кто-либо из них когда-либо бывал на моём месте. У меня были все основания полагать, что на моём месте не был никто и никогда, но я не хотела вовлекаться в бессмысленный спор, а потому молча слушала, ожидая, когда Марика уйдёт.

– У неё было два зверя и проблемы с окружающими, – вещала тем временем Слышащая, задумчиво глядя куда-то сквозь меня. – Она была дерзкой, вспыльчивой и своенравной. Хотела, чтобы мир вертелся под её дудку, и очень злилась, когда всё случалось наоборот.

– Ты говоришь про себя? – Я не сдержалась и удивилась, услышав, как звучит мой собственный голос. Я успела от него отвыкнуть. Но промолчать не получилось: столь нелепая попытка выдать свою историю за чужую меня задела. Даже мои сказки выглядели менее очевидными.

Марика помолчала, не желая ни подтверждать, ни опровергать эту догадку, и продолжила:

– Но однажды случилось кое-что плохое, такое, что заставило её подумать, будто весь мир от неё отвернулся. Ей захотелось умереть и перестать существовать.

– А потом ей на помощь пришли друзья и она передумала, да? – тихо проворчала я.

– Не перебивай, – велела Слышащая. – Нет, к ней не пришли друзья. Её друзей тогда не было рядом, притом по не самым уважительным причинам, и ей потребовалось немало времени, чтобы потом простить их.

Я вздохнула. Жизнь Марики была сплошной драмой, в которой можно было подобрать подходящий эпизод для совета в любой неприятной ситуации, но обычно Слышащая рассказывала интереснее и подробнее – иногда даже излишне подробно – и никогда не скрывала своего участия.

– К ней не пришли люди, которые ценили бы её и были бы готовы сидеть рядом, терпеть наглость и рассказывать истории. – Марика кинула на меня насмешливый взгляд, тут же сменившийся на серьёзный. – К ней пришли её враги, чтобы насладиться её поражением. Чтобы посмеяться над ней.

«Ты – грязь, и твоё место в грязи», – прозвучал голос Шкафа в моей голове. О, если бы я только могла вернуться назад, в это мучительное воспоминание, чтобы выскочить из грязной речной воды и столкнуть туда своих обидчиков! Увы, способного на это человека не осталось. Я снова стала той, кого любой желающий мог бы столкнуть в ручей и заставить познать наивысшее унижение – глядеть в глаза победившим тебя врагам.

Марика одобрительно кивнула, заметив, как искривилось моё лицо.

– Да, моя знакомая тоже не смогла с этим смириться. Она решила положить свою жизнь на то, чтобы отомстить им за этот миг торжества. И она сделала это. Больше никто никогда не видел её несчастной, проигравшей, сломленной. Она спрятала своего жаждущего расправы зверя глубоко внутри, никому его не показывая, но каждый день своей жизни она проводила так, чтобы дать ему то, чего он так хотел. Жизнь не щадила её, ей приходилось терять и плакать, но никто и никогда больше не услышал её просьбы о помощи, её жалобы, её мольбы. Никто, кроме Кииры.

Сейчас её враги ползают у её ног. Они завидуют её способностям и её выдержке, но ничего не могут с этим сделать. Ничего. Она не оставила им даже тени повода обвинить её хотя бы в одной слабости, которая у неё в самом деле есть.

Попытка Марики выставить свою историю за чужую всё ещё казалась мне нелепой, но теперь я об этом не думала. Я вслушивалась в себя, с удивлением понимая, что своим странным рассказом Слышащая сумела достать злобу из моего отчаяния. Она заставила меня снова почувствовать волю к жизни если не ради чего-то, то вопреки. Я не могла вернуться в прошлое, чтобы заставить Шкафа с командой ответить за то, что они сделали, но я могла заставить пожалеть тех, кто окунул меня в реку отчаяния теперь. Видя, что своего она добилась, Марика ушла, не попрощавшись, и оставила меня с моими мыслями, а я лежала и представляла, как Фаина насмешливо смотрит на то, что со мною стало, как брезгливо отворачивается Крис, радуясь, что выбрал не меня. Фантазия не подвела. Образы получились настолько реалистичными, что я пробкой выскочила из кровати и с силой сжала кулаки. Бинты больно впивались в кожу, в нескольких местах окрасившись в алый – разошлись раны. Я усмехнулась холодной невесёлой усмешкой.

Что-то изменилось. Не сейчас, не из-за слов Марики и моих мыслей, раньше. Я поняла это, когда лежала в кровати, пробудившаяся после эфирного сна, слушала свой приговор и не плакала, но только теперь смогла в полной мере прочувствовать перемены. Что-то изменилось внутри меня самой, и в этом не было ничего удивительного. Разве мог остаться прежним человек, который коснулся Вечности и оставил ей часть своей души? Моя лиса стала платой за право увидеть настоящую силу, такую силу, истинную необъятность которой не мог бы осознать ни один человек.

Губа там, где я порезала её осколком вчера, сохранила железистый привкус. Я облизнула её и отправилась в ванную, приводить себя в порядок. После, спустившись на кухню, я молча села рядом с Корой. Хозяюшка смотрела на меня с надеждой.

– Тебе лучше, солнышко?

Посвящённая в солнышки, я растерянно изобразила улыбку. Надо было что-то сказать, но я не знала, что. Я совершенно не хотела ничего говорить, а потому молча сидела, глядя, как Кора встаёт со своего места и, что-то мурлыча себе под нос, начинает возиться у плиты. Она затеяла печь, и я, узнав знакомые ингредиенты, принялась помогать. К вечеру пирог был готов. Я так ничего и не сказала, но теперь я точно знала: слова не нужны.

Ночью мне приснился сон. Я стояла у разбитого зеркала, а в большом так и не отпавшем от рамы осколке отражалось моё измазанное кровью лицо. По стеклу пробежала рябь, и моё лицо сменилось лицом Криса, потом Питера, потом Фаины. Глядя в честные и робкие голубые глаза, я улыбнулась, подняла с пола осколок поострее и вонзила его себе в щёку. «Хватит с меня лиц, – думала я. – Хватит подражания и путаницы, уже давно пора обзавестись собственным мнением». Вспоминая давний совет Коры, я вырезала на своём лице новое – маску, которой со временем предстояло стать настоящей. Лицом, которое не принадлежало бы никому, кроме меня самой.

Утром, завтракая остатками пирога, я посмотрела на хозяюшку и спросила:

– Сколько у тебя зверей?

Кора замерла всего на секунду, но эта заминка стала для меня лучшим ответом. Все кусочки мозаики наконец сошлись воедино. Марика всё-таки говорила не про себя.

– Это для тебя очень важно? – неохотно поинтересовалась хозяюшка, и я пожала плечами.

– Совершенно не важно.

С того дня я начала жить.

– Ты будешь его ждать? – спросила Рия.

Я вздохнула. Стоило отдать шиикаре должное, она не поднимала эту тему достаточно долго, но вечно так продолжаться не могло.

– Не знаю. Посмотрим.

Рия присвистнула.

– Даже так? Разве ты не для него всё это делаешь? – Она указала на меня широким жестом руки, и я вздохнула снова.

Раны затянулись, и я уже могла безболезненно сменить свой облик на облик горной рыси. Серые уши и хвост оказались в порядке, но иногда я всё ещё возвращалась в безухое обличие. Я не хотела забыть, кем я была, кем собиралась стать и почему я решила это сделать. День за днём я мастерила свою маску, которой однажды предстояло стать моим лицом. Обдумывая каждый свой шаг и каждую свою мысль, я поняла, что не хочу мстить. Я решила стать сильной, сильнее, чем когда-либо была, не для того, чтобы утереть носы тем, кто причинил мне боль, а для того, чтобы никто и никогда не смог причинить мне боль снова. Казалось, я уже приходила к такому выводу раньше, когда меня покинула Рия. Но этого урока оказалось недостаточно, и жизнь преподнесла мне новый, более жестокий, но более действенный. На сей раз я как следует усвоила его.