Текст книги "Что делает нас (СИ)"

Автор книги: Тай Герн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 66 страниц)

– Я не собираюсь оправдывать его в ваших глазах, – сдержанно сказал Хьёлас, хотя и прекрасно понимал, что все его эмоции выдаёт дрожь в пальцах и голосе. – Можете думать о нём – и обо мне – что хотите. Но я категорически настаиваю, чтобы вы не обсуждали это, – он махнул листком в воздухе, – ни с кем. Что бы это ни было.

– Послушай, парень, я и не собирался трепаться или кому-то о чём-то доносить, – мастер Оммадс перешёл в оборону, но явно был всё ещё на взводе. – Мне жаль, что я бросил тень на память о твоём отце…

– Нет, вы ничего не бросили, – холодно отозвался Хьёлас и сделал шаг к двери. – Потому что вы ничего не знаете. И… – Он не собирался ничего объяснять, только не теперь, после таких несправедливых слов. А значит, и продолжать разговор смысла не было. – Простите, что я поднял эту тему. Я лучше пойду.

– Послушай, Хьёлас, я, конечно, вспылил, но…

– Всего хорошего, мастер Оммадс.

Дорога домой была неприятной и тягостной. Хьёлас злился на самого себя, за то, что так неосторожно подошёл к делу. Он должен был предусмотреть, что мастер Оммадс узнает почерк Абсалона. Он злился на отца, за то, что он не оставил более подробных пояснений к формулам. Но больше всего он злился на мастера Оммадса. За его несправедливые обвинения. Сколько же в нём должно быть ненависти и обиды, чтобы несколько написанных формул выпустили их на свободу? И, если он так злится на Абсалона, то после того, как Хьёлас за него вступился, к нему отношение тоже наверняка изменится… И как теперь ему доверять?

Хьёлас тяжело вздохнул. А ведь всё только начало налаживаться… и мама, вроде как, была рада перемирию со своим отцом. Насколько всё изменится теперь?

========== 32. Застарелая грязь ==========

Через два дня после неприятной беседы мастер Корпан Оммадс прислал Хьёласу нунция с извинениями и рекомендацией не пытаться найти информацию о злосчастных формулах и схемах в школьной библиотеке, иначе могут возникнуть неудобные вопросы со стороны комитета по этике. Хьёлас сдержанно принял извинения мастера, но насчёт второй части от комментариев воздержался. Он и сам догадался, что свой интерес к этой теме лучше не афишировать, а сам листок при первой же возможности вернул в банковский сейф к остальным документам.

Хьёлас всё ещё колебался, стоит ли передавать папку, посвящённую Чиму, мастеру Нэвиктусу, или лучше оставить всё как есть… он отложил принятие этого решения на потом, а тем временем перешёл к изучению других материалов.

Работу существенно осложняло то, что он не мог посвятить ей достаточно времени. Филиал банка работал не круглосуточно, а с уроков отпроситься получалось далеко не всегда: когда у Хьёласа появлялись «хвосты» по каким-то предметам, мастер Гато подходил к вопросу принципиально – никаких отлучек из школы, пока не закроются долги. Хьёлас не то, чтобы был несогласен с таким подходом, просто такого рода проблемы были для него абсолютно новы, а потому он поначалу даже растерялся. Среднюю школу он окончил с отличием и семнадцатью рекомендациями, а первый курс старшей рисковал завалить на две трети. Это было бы обидно, особенно с оглядкой на то, что это означало невыплату стипендии за весь семестр. Так что Хьёласу пришлось взяться за ум и пересмотреть своё расписание, чтобы было достаточно времени на отработку новых плетений и техник.

Тем не менее, работа с документами продвигалась. Следующим, что решил изучить Хьёлас, было последнее расследование отца, материалы по которому находились в солидной по объёму папке с пометкой «Арганиф».

Внутри большой папки было несколько разделов поменьше, и Хьёлас начал изучать их по порядку. Однако тут возникли новые трудности – наряду с непонятными схемами и формулами здесь было слишком много шифровок, условных обозначений и карт без чётких ориентиров – лишь с теми же шифровками. Кажется, мастер Нэвиктус был прав насчёт отца: паранойя была если не определяющей, то, как минимум, значимой чертой в его характере.

И всё же кое-какую информацию для размышлений Хьёлас получил. Во-первых, некоторые схемы и формулы очень близко повторяли то, с чем он по недомыслию обратился к мастеру Оммадсу. Выходило, что тот не так уж и неправ: вполне вероятно, что смерть Абсалона действительно каким-то образом связана с этими незаконными исследованиями, хотя и не так, как предположил мастер лёгкой магии. Во-вторых, некоторые из карт показались Хьёласу знакомыми. Он был почти уверен, что на них изображены отдельные участки Мёртвого Города – по которым он сам ходил не далее как весной прошлого года, когда перемещал Сердца Пустоты. Да, всё выглядело очень знакомо, но Хьёлас решил не делать поспешных выводов, пока не сверится с теми картами, что лежали в сейфе у него дома.

В следующий декадас Хьёлас долго сомневался, лететь на занятие к мастеру Оммадсу или нет. С одной стороны, он осознавал, что эти уроки для него чрезвычайно полезны. Да и эти направляющие нити, которые сплёл для него мастер, были абсолютно бесценны, и, если он научится их находить, то не заблудится в лёгком эфире уже никогда. Но, с другой стороны… общество мастера перестало быть ему приятным. Хьёлас долго убеждал себя, что обижаться на старика нет смысла: тот и сам много лет страдал в одиночестве из-за предательства Абсалона и Доновы, и эта вспышка злости, которую он себе позволил – минимальная цена за нанесённый ущерб. А может, в этом и было дело: убедившись, что злость никуда не делась, Хьёлас понял, что не может доверять мастеру Оммадсу. В конце концов, он – сын своего отца. Да ещё и тот факт, что он заступился за него во время ссоры, не добавит теплоты в отношения…

В итоге Хьёлас решил всё-таки полететь в Нуро. Он не планировал ничего конкретного, собирался действовать по обстоятельствам. Мастер всё-таки извинился и урок не отменил, а избегание – не самая лучшая тактика для разрешения такого рода конфликтов. Он должен был сделать это хотя бы ради мамы – чтобы её отношения с Корпаном Оммадсом не испортились снова.

– Привет. Проходи, располагайся.

Всё как обычно. Как будто и не было той отвратительной сцены десять дней назад. Ну, разве что мастер хмурится чуть сильнее обычного.

– Злишься на меня? – прямо спросил он.

– Немного, – сдержанно сказал Хьёлас.

– Не надо, – мягко попросил мастер. – Знаешь, я не хотел говорить плохо о твоём отце. Я знаю, что он был… хорошим человеком, и даже если и спутался с чем-то незаконным, то, скорее, по недомыслию, чем из корыстных побуждений. – Хьёлас хотел перебить его и всё же объяснить происхождение этих схем, но мастер жестом попросил не перебивать. – Но я всё-таки сержусь на него. Не за то, что он сделал со мной и с моей семьёй – это я ему отпустил давным-давно. А за то, что он сделал с Доновой, с девочками… и с тобой. Понимаешь? Все эти годы я думал: ладно, провальщики со мной и с моей гордостью, главное, что хотя бы одна из моих дочерей счастлива в браке. Я верил, что она живёт в достатке и в благополучии, потому что Абсалон был наследником очень богатой семьи, и воспитание получил соответствующее. Я верил, что Донова в надёжных руках, несмотря на глупость, которую сделали эти молодые оболтусы. И что я узнал полгода назад? Что этот болван ввязался в какую-то сомнительную авантюру и подставил себя под смертельный удар! Оставил семью с огромными долгами, вместо того, чтобы заботиться о вас и опекать! А теперь ещё ты приносишь мне сомнительные записи, как я должен был отреагировать?

Хьёлас не знал, что сказать. Лицо мастера оставалось бесстрастным, но в голосе было столько горечи, что можно было только догадываться о его чувствах. После недолгой паузы он продолжил:

– Извини, что я вывалил на тебя всё это. Возможно, я так остро реагирую, потому что тоже чувствую вину перед вами. Я должен был знать, что произошло. Но я заботился только о себе и о своих чувствах, и приложил все усилия к тому, чтобы ничего не знать о чужом счастье, которое разрушило мою жизнь. Проклятая гордость. Зачем я так за неё цеплялся?

Хьёлас замер и почти не дышал. Голос мастера дрожал, брови сошлись к переносице, а глаза странно заблестели. В этот момент, как никогда прежде, Хьёлас понял, что они действительно родственники. Все предыдущие луны мастер держался отстранённо и по-деловому, они даже не разговаривали о семье. А теперь вдруг столько откровений…

– Не вините себя, – осторожно сказал Хьёлас и помедлил, пытаясь понять, как далеко он может зайти в утешениях, чтобы не показаться слишком назойливым. – Вы вели себя сообразно тому, что вы знали и чувствовали, а значит, поступали правильно. Когда осенью вы узнали, что мне нужна помощь – вы её оказали, вот что важно.

Мастер странно покачал головой, как будто не считал эту заслугу хоть сколько-нибудь значимой. Некоторое время они оба молчали, не зная, что можно добавить. Корпан Оммадс нарушил молчание первым.

– Как бы то ни было, это всё дела свершившиеся. Нет смысла на них зацикливаться. Другой вопрос – дела настоящие… И как бы мне ни хотелось оградить тебя от опасностей, всё, что я могу сделать – это сказать тебе, что эти схемы, которые ты мне показывал, не связаны ни с чем хорошим, и довериться твоему благоразумию. Ну, а возвращаясь к тому, что реально в моих силах… готов к погружению, Хьёлас?

Тот урок был довольно странным. Они оба старались вести себя, как обычно, но Хьёлас не мог не обратить внимания на то, что мастер куда более деликатен, чем обычно. Он охотнее давал подсказки, меньше критиковал, да и интонация его была более сдержанной. И хотя эта манера общения была более приятной, Хьёлас надеялся, что к следующему занятию мастер вернётся в тонус. Было в этой деликатности что-то противоестественное, неуютное.

Близилось окончание семестра, и напряжение в школе возрастало. Практических занятий стало больше. Как обычно, Хьёлас быстро закрыл все теоретические дисциплины, а вот с практикой пришлось повозиться. Особенно тяжело ему давалось целительство – оно и само по себе было нелёгким, а в сочетании с запредельной требовательностью мастера Никерша и с тем фактом, что Хьёлас пропустил больше трёх декад занятий, он сильно рисковал завалить этот предмет.

Тем не менее, он воспользовался тем фактом, что отрабатывать плетения в общежитии запрещено, а практический класс открыт только по вечерам, и всё-таки выпросил у мастера Гато разрешение покинуть школу на время перерыва между уроками. В банке его ждали зашифрованные записи отца, а в рюкзаке – стопка карт из домашнего сейфа с обычными понятными пометками. Хьёлас надеялся найти соответствия и получить подсказку о способе шифровки. Даже если он не будет сам заниматься этим делом, а просто передаст документы в некую «Миссию Иропп», они наверняка спросят его о значении этих символов…

Расчёт оправдался, но лишь частично. Хьёлас действительно легко нашёл несколько соответствий, хотя пометки и различались. Те, что хранились в домашнем сейфе, содержали подробные комментарии о том, что отец там делал, что находил, какие есть особые приметы… особенно это было важно для развалин поодаль от берега – там всё было настолько однообразно-разрушенным, что без ярких ориентиров было не обойтись. «Пустырь», «Высокая башня», «Треугольный перекрёсток», «Колючий дом»… всё это было на картах из дома, но в соответствующих местах на картах из хранилища были лишь наборы значков, число которых было намного меньше, чем число букв.

Впрочем, потратив некоторое время на сравнение, Хьёлас заметил, что первый значок в надписи, соответствующей слову «пустырь» был таким же, как вторая из двух букв, обозначающих «треугольный перекрёсток». Может, отец изучил ту местность настолько хорошо, что использовал аббревиатуры? Да, похоже на правду… Получив зацепку, Хьёлас приступил к работе. Дальнейший успех был лишь вопросом терпения и внимательности.

Свои черновики Хьёлас оставил в том же хранилище – он не хотел рисковать даже случайно привлечь внимание к тому, чем он занят. Реакция мастера Оммадса была слишком красноречивой. Грешным делом Хьёлас даже подумал вовсе избавиться ото всех документов в папках «Чим» и «Арганиф», но решил не торопиться с этим.

Всего через пару дней у Хьёласа была расшифровка всего алфавита, и он, с некоторым содроганием, приступил к изучению материалов и отцовских дневников. Уже с первых страниц он понял, почему мастер Оммадс отреагировал на формулы так остро.

Из того, что было известно Хьёласу, выходило, что Абсалон Апинго начал свою карьеру вполне предсказуемым и довольно-таки заурядным путём. Ещё в старшей школе он начал стажироваться в Институте Лёгких Практик. Там же он прошёл продвинутый курс, и через три года получил звание мастера. Примерно в тот же период он познакомился с Доновой, и, если не считать инцидента со свадьбой без официального разрешения Корпана Оммадса, всё в его жизни происходило последовательно и благополучно. Он работал в ИЛП, продолжал исследования в Мёртвом Городе, свободное время проводил с семьёй. Сначала родилась Тоэша, потом Хьёлас.

Жизнь Нэвиктуса Хоггарта складывалась похожим образом, за исключением того, что на продвинутый курс он остался в Небесных Пирамидах, и стал ассистентом, потом мастером, и далее всю жизнь посвятил преподаванию, хотя и сменил несколько школ. У него с разницей в несколько лет родилось двое сыновей – Золтан и Чим. И всё было замечательно, пока в возрасте двух с лишним лет Чим не начал странно себя вести.

Разобраться в происходящем, по большому счёту, не удалось и по сей день. А тогда, четырнадцать лет назад, толпы специалистов в самых разных сферах так и не пришли к общему мнению о том, как в теле ребёнка могут существовать четыре совершенно разные личности, из которых активно проявляли себя в то время только две – сам Чим и Аса. Нэвиктус Хоггарт не знал к кому обратиться, и просил помощи у всех подряд – в том числе у своего лучшего друга Абсалона Апинго. Тот подошёл к делу очень серьёзно, и даже достиг определённых результатов, которыми, впрочем, ни с кем так и не успел поделиться.

Пытаясь разобраться в феномене Чима Хоггарта, Абсалон углубился в изучение довольно-таки сомнительных направлений лёгкой и тяжёлой магии. Его поймали в особой секции закрытого муниципального архива, куда он проник не совсем законно. Но это были не гардианы и даже не дозорные комитета по этике. Это был агент Миссии Иропп – тогда Абсалон впервые пересёкся с ними. Хьёлас невесело ухмыльнулся, дойдя до этих строк – ведь в письме отец рассказывал совсем другую историю!

Хьёлас не был уверен, правильно ли будет сказать что Абсалона «завербовали». Судя по записям в дневнике, это были скорее деловые отношения, основанные на наличии как взаимного компромата, так и общих интересов – Миссия проводила расследование в ИЛП, связанное с какими-то незаконными экспериментами, а они, в свою очередь, имели что-то общее со случаем Чима. Некоторое время Абсалон и агент Миссии просто морочили друг другу голову: Хьёлас невольно посмеялся над тем, как отец описывал в дневнике обмен документами, когда они не могли договориться то о цене, то о времени и месте встречи – агент Миссии опасался подставы и всё ещё надеялся на сохранении инкогнито хотя бы на публике. Но потом, когда первый барьер недоверия был преодолён, Миссия захотела использовать Абсалона в своих целях. Он уже работал в Институте довольно долго, оброс знакомыми, друзьями и даже должниками, а им нужен был ещё один агент. Миссия помогла Абсалону получить повышение и стать инспектором службы безопасности – так он получил доступ к личным делам сотрудников, документам по многим засекреченным проектам и даже в некоторые лаборатории, в которые не пускали посторонних. Вот тогда и начался новый этап его жизни.

В течение следующих часов Хьёлас понял, почему отец в письме просил его не лезть в это дело. И даже проникся пониманием к ярости мастера Оммадса, когда тот увидел схему. Потому что здесь, в папке «Арганиф», в черновиках отчётов, предназначенных Миссии Иропп, почти все формулы и схемы сопровождались комментариями и пояснениями. Должно быть, не все в Миссии хорошо разбирались в вэнантике…

«Господин Апинго, простите за беспокойство, но ваше время вышло. Через пятнадцать минут здесь будет другой клиент».

Хьёлас вздрогнул, когда рядом с ним появился нунций. Он настолько погрузился в изучение записей, что совсем забыл о времени. А ведь ему ещё надо успеть на обед, и взять в комнате конспекты на вторую половину дня!

С некоторым содроганием он складывал документы обратно в папку, потом в коробку и в сейф. Неужели эти записи хранились тут столько времени? Странно и страшно было осознавать, насколько мрачные и опасные знания находятся в его распоряжении. Лишь бы об этом никто не узнал! Забрать их отсюда? И что сделать? Отдать мастеру Нэвиктусу? Или миссии Иропп? Или уничтожить?

Последнее отпадало – уж что-что, а просто сделать вид, что ничего не знает, Хьёлас не мог. На протяжении долгих лет отдел в ИЛП проводил незаконные опыты над людьми – и, возможно, продолжает и по сей день. Нужно помешать им, остановить, запретить! Но как? Явно не только своими силами. Можно через гардианов – анонимно отправить документы. Вот только им понадобится расшифровка символов, а с черновика Хьёласа они легко считают следы аниматуры и найдут его, начнут задавать вопросы. Попросить о помощи мастера Нэвиктуса? Нет, исключено, нельзя втягивать в это сомнительное дело наставника. Вряд ли он не справится с сопутствующими осложнениями, но нужно ли ему это? Даже в комплекте с возможной подсказкой по делу Чима…

Хьёлас решил не торопиться с принятием решения. Сначала он до конца изучит всё сам. И всё же тревожно было оставлять эту стопку компромата без присмотра. Пусть даже он лежал тут много лет…

Наверное, самым правильным будет всё же связаться с Миссией Иропп. Они наверняка будут знать, что делать с этой информацией, раз уж они заказали отцу это расследование. Но Хьёлас ещё не до конца понимал, кто они такие. Похоже, что это что-то вроде независимого культа или ордена, но зачем им копаться в этом? Хьёласу не хотелось верить, что они могли интересоваться незаконными исследованиями в своих корыстных целях, ведь отец работал на них.

– Хьёлас, ты в порядке? – спросил Чим во время обеда. – Какой-то ты смурной.

– Я всегда смурной, – отмахнулся Хьёлас, но всё же постарался сделать лицо попроще.

Чим, к счастью, настаивать на откровенности не стал.

«Знал бы ты, дружище, чем занимался мой отец, – подумал Хьёлас, без аппетита, но дисциплинированно поглощая обед. – Хотя, чего уж там, я и сам пока что не до конца разобрался…»

А потом, как будто с запозданием, набежала ещё одна мысль: «Надеюсь, я не пожалею, что начал в это вникать». По всему его телу пробежали нервные мурашки, поднимая мелкие волоски на предплечьях и затылке. Возможно, у него просто разыгралось воображение после всего, что он прочитал, но у Хьёласа возникло странное ощущение, как будто за ним кто-то наблюдает. Он огляделся – ничего необычного, мастера и студенты заканчивают трапезу, торопятся вернуться в классы… наваждение исчезло.

– Идём, – поторопил его Чим.

Остаток дня был суетным, как и все учебные дни в последнее время, но Хьёлас был даже рад: он мог не зацикливаться на собственном беспокойстве, а просто сосредотачивался на текущих делах – отработка плетения, принудительно перемещающего по сосудам кровь, потом разбор мерцающих иллюзий. С Астрид встретиться, к сожалению, не удалось, но зато индивидуальное занятие по лёгкой магии получилось на редкость продуктивным.

Вернуться в банк Хьёлас смог лишь через несколько дней: плетение искусственного кровообращения никак ему не давалось, а мастер Гато стал раздражающе непреклонным. И лишь запершись в кабинете в банковском хранилище и убедившись, что в его отсутствие к коробкам никто не прикасался, Хьёлас с облегчением выдохнул. И всё же вернулся к чтению. Он собирался в первую очередь разобраться в деле Чима, а подсказки он мог найти только в отчётах по проекту «Арганиф». Но теоретические выкладки постоянно ссылались на заметки в рабочем дневнике, и чтобы не потерять нить событий, Хьёлас решил читать всё подряд. И, разумеется, желание хотя бы опосредованно приобщиться к жизни и делам отца, было абсолютно ни при чём.

Судя по записям Абсалона, ему удалось обнаружить в ИЛП две рабочие группы, исследования которых были не совсем законными.

Об одной из них Хьёлас даже слышал. Лабораторию мастера Амрата Тинойе закрыли около пяти лет назад, а всех сотрудников, во главе с Амратом арестовали, и, после продолжительного и шумного судебного процесса, приговорили к заключению – в разных тюрьмах и на разный срок.

С другой же группой всё было не так-то просто. Официально руководил ею некий Ширгун Намотт, но Абсалон почему-то был уверен, что это лишь формальный лидер, а на самом деле проектом руководил сам Вилсур Арганиф. Со спонсорством было ещё интереснее: формально все исследования проводились в рамках финансирования института, но число расходных материалов, поставляемых в лабораторию, не соответствовало официальным отчётам. Это было первое, что привлекло внимание.

Впрочем, внезапный аудит лаборатории результатов не принёс, кроме одного: сотрудники стали вести себя более осторожно. Что, в свою очередь, можно было использовать как косвенный признак каких-то неоднозначных намерений. Абсалон и ещё один агент Миссии Иропп наблюдали за членами группы, и довольно скоро наступил день, когда некоторые из них начали вести себя беспокойно, хотя и явно пытались скрыть своё смятение. Что-то намечалось…

В тот день им удалось узнать многое. Во-первых, хотя прямо в Институте никаких незаконных вещей группа не хранила, они создавали вспомогательное оборудование для другой лаборатории, которая находилась в районе рядом с открытыми экспериментальными площадками между Хлоуком и Ацоккой. И вот там-то происходило что-то поистине неоднозначное.

Расследование существенно осложнялось тем, что у Миссии Иропп, судя по всему, не было официальных полномочий. Они не могли просто вломиться на частную территорию, даже имея обоснованные подозрения насчёт того, что там происходит. У них не было власти над разоблачёнными преступниками, но гардианам они почему-то никого не сдавали. Абсалон не писал об этом в дневнике напрямую, но в том, как он планировал дальнейшее расследование, отчётливо ощущались его сомнения. Но он, тем не менее, продолжал работу.

В этой второй лаборатории сотрудников было намного больше, и многие из них скрывали свои личности даже от своих. Они прятали лица и тщательно маскировали следы в эфирах, так что слежка ничего не дала. У Абсалона был целый список подозреваемых, из которого он постепенно вычёркивал имена, но больше всё-таки добавлял новые. В определённый момент они с напарником оказались в тупике. Они не могли ни понять, чем именно занимается эта рабочая группа, ни кто в ней состоит.

Было ясно, что проект как-то связан с незаконной вэнантикой – на это указывали поставки довольно специфического оборудования и редкие выбросы следов плетений, когда щиты вокруг лаборатории оказывались недостаточно надёжными. Но лишь через несколько лун слежка и поиски дали результат – один из участников проекта, которого Абсалон условно обозначил как «Пачо» зачастил в офис Ферпа Кароги.

Встречи эти тоже проходили в условиях особой секретности и бдительности, но сам факт связи с этим человеком позволил построить некоторые предположения, с оглядкой на его знакомства и прежние сферы интересов. В списке подозреваемых появилось несколько новых имён, и, среди прочих, к удивлению Хьёласа, мастера Дета Юхосса. В то время он, судя по всему, работал в Институте Лёгких Практик…

Хьёлас оторвался от чтения. Он вспомнил, где видел формулы и схемы, похожие на то, с чем он явился к мастеру Оммадсу. В конце прошлого семестра, когда они с Чимом пытались воссоздать Олиса Астера, они потратили довольно много времени на то, чтобы понять, где и как могут взять достаточно силы, чтобы создать иллюзию, способную ситуационно творить собственную магию. Всё свелось к тому, что придётся создать искусственное ядро, а для этого нужна либо филактерия, что слишком дорого, либо вклад собственного ядра, что неразумно и вообще им не под силу. Однако поверхностно они теорию всё равно изучили – и вот там-то и были похожие формулы, которые позволяли рассчитать оптимальные пропорции силы в узловых элементах иллюзорного ядра…

Да, теперь понятно. Вот эта ветвь расчётов – зацикливание структуры, стабилизация. Здесь – подключение к тяжёлому эфиру, буфер для восстановления силы. Судя по комментариям, для искусственного ядра эта структура намного более массивна, чем у естественного, так как необходимо черпать силу не только для осознанных плетений, но и для поддержания, собственно, иллюзии. Ещё один блок формул был Хьёласу более понятен, он описывал подключение искусственного ядра к лёгкому эфиру и подвязки намерений к плетениям.

Третья же ветвь расчётов была самой длинной и запутанной. Судя по всему, именно этим занимались в той лаборатории, которую обнаружил Абсалон. Здесь всё было намного сложнее, и Хьёлас никак не мог взять в толк, на что смотрит. Отдельные элементы казались ему знакомыми, схемы изображали структуру – ядро-тела-сознание в разных разрезах и вариациях, но… взгляд его уцепился за словосочетание «фильтр Лависа». Что-то знакомое…

Хьёлас вернулся к ячейке и снова достал папку о Чиме. Да, так и есть. Юнге Лавис был одним из тех, кого Абсалон считал причастным к произошедшему с Чимом. Но что за «фильтр»? Или это просто однофамильцы?

Хьёлас фыркнул недоверчиво – таких совпадений не бывает. И он отложил дневник и стал просматривать прочие выкладки – может, там что-то обнаружится…

Надежды его оправдались: информацию о Юнге Лависе он нашёл довольно быстро. Это была лишь копия отчёта об аресте тридцатилетней давности, но её оказалось достаточно. Юнге Лавис изобрёл некий фильтр – адаптивное плетение, способное «обмануть» физическое тело человека, заставить его принять в себя чужое ядро и сознание. Это исследование само по себе не было противозаконным – даже Хьёлас уже слышал о том, что можно занять тело недавно умершего человека, если хватит сил исцелить физические повреждения. Но Лавис пошёл дальше – он не удовлетворился умирающими телами, он пытался найти способ завладеть чужим здоровым и сильным телом. Но он столкнулся с другой проблемой – нельзя было окончательно занять чужое тело, пока существовали родные ядро и сознание. Какой бы правдоподобной ни была подделка, у «своих» всегда было преимущество, закалённое сродство. И тогда Лавис начал исследовать механизмы возникновения этого сродства, которое развивалось уже на эмбриональном этапе. Он находил отчаявшихся женщин с нежеланной беременностью и платил им за то, чтобы они позволили ему экспериментировать.

Хьёласа мутило, у него дрожали руки, пока он читал о содержании этих экспериментов. Для него не было секретом, что в мире существует много мужчин, готовых использовать в своих целях бедственное положение некоторых женщин. Поэтому он всегда больше всего боялся оставить маму и сестёр без собственной опеки – кто знает, кто тогда встретился бы на их пути? Однако самим женщинам Лавис, судя по всему, не вредил. Он лишь пытался установить свой «фильтр» в сочетании с неким барьером, внутри структуры развивающейся жизни. Не дать ядру связаться с физическим телом. Препятствовать появлению сознания. Дать системе развиться, но не позволить установиться связям между элементами… Странно, но некоторые из его «подопытных» всё-таки рождались. Один из них и привлёк к себе внимание властей. И вот тогда-то работе Лависа, к счастью, пришёл конец.

Дочитав отчёт, Хьёлас решил сделать небольшой перерыв. Он достал из рюкзака бутерброды, прихваченные в трапезной во время завтрака, но ему кусок в горло не лез. Он знал, но не верил до конца в существование подобной мерзости. Какой человек может решиться на подобное? Во что верил Юнге Лавис, как собирался использовать результаты своих исследований? Или он был зацикленным психом, неспособным на прогнозирование результата собственных действий? Нет, маловероятно. Ведь формулы и механизмы действительно очень сложные, без полной осознанности собственных действий к ним и приступать нет смысла, это даже Хьёласу было понятно.

Но, тем не менее, несмотря на то, во что превратился Юнге Лавис и как закончилась его жизнь, плетение, изобретённое им, «фильтр Лависа», нашло своё место в магическом искусстве. Хьёлас даже обнаружил среди справочных выкладок копию страницы из общедоступной энциклопедии – без подробной инструкции, впрочем.

Группа из Института Лёгких Практик нашла «фильтру» другое применение, хотя и не более благородное. Они укрепили его дополнительными барьерами, подвязали к иллюзорному ядру, и растянули фильтр на все пространства, а не только на физическое. Это помогло им обойти естественное стродство, буквально вклиниться во внутреннюю структуру человека… и похитить его настоящее ядро.

Вэнантика нового поколения – поймать ядро в ловушку так, чтобы жертва ничего не заметила.

А ведь это могло сработать, – подумал Хьёлас, читая разъяснения отца, которые тот оставил для Миссии Иропп. – Подмена ядра на иллюзорную болванку может быть замечена только при критических расходах энергии – когда ядро начинает активно стягивать силу либо делиться ею с одним из тел. Многие ли в своей жизни получают травмы настолько серьёзные, что без поддержки ядра не справиться? Сам человек заметит подмену, только если освоит погружения, а таких не так уж много. «Я ведь и сам в прошлом году испытал на себе работу поддельного ядра, – вспомнил Хьёлас. – Похожая техника используется при создании двойников».

Что ещё забавнее – этот проект вполне мог стать законным. В Йоголе достаточно людей, чья сила простаивает зря. Начиная с преступников на пожизненном заключении – зачем им магия? А с удовлетворением повседневных потребностей искусственное ядро справится ничуть не хуже настоящего. Да и женщины наверняка почувствовали бы себя лучше, если бы их врождённое могущество не простаивало зря, ограниченное ущербными законами, а оказалось бы в распоряжении достойного доверия мужчины. Хьёлас невольно задумался, насколько проще всё было бы, если бы Лаэту можно было просто освободить от излишка силы. Но это вопрос, впрочем, спорный, и нет смысла даже рассуждать об этом в контексте того, чем всё обернулось восемь лет назад.

Одной из последних записей в дневнике Абсалона был список предполагаемых участников проекта, спонсоров, и просто заинтересованных лиц. Теперь перечень был не таким уж и большим – на протяжении предыдущих страниц Абсалон подробно отчитывался о наблюдении за каждым из подозреваемых, указывая, по какой причине убирал их из списка или, наоборот, подтверждал причастность. Хьёлас невольно отметил, что имя Дета Юхосса больше в записях не появлялось ни разу. Интересно, почему? Не мог же отец просто пропустить его по невнимательности?