Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 61 страниц)

Мама не возражала. Вообще-то в повседневной жизни она была куда строже отца со своими сыновьями и не позволяла излишнего баловства. Но Зося прекрасно знала, что вечером, когда Милош уже спал в хомуте, Али и Саид сторицей возвращали старшему брату его заботу.

Милош любил утро. Очень редко нежился в постели – в те далекие дни, когда засыпал в обнимку со своей девочкой, или же после особенно утомительных заданий. Подскакивал почти сразу, выглядывал наружу и с наслаждением подставлял лицо вкусному бодрящему холоду.

Сегодня подскочить не получилось. Как и вчера. И третьего дня. Юноша понятия не имел, где пропадал по ночам его малость заматеревший в пути и обнаглевший на острове зверь. Но на рассвете, едва он продирал глаза и собирался уже откинуть тонкое, поистершееся одеяло, Баська как по волшебству оказывалась рядом, с коротким взмуркиванием прыгала на его койку, сворачивалась в клубок у него под боком и преданно глядела на хозяина своими невероятными золотисто-изумрудными глазами. Мол, давай еще чуть-чуть поспим, а?

– А Дик, между прочим, в тебе сомневался, – с усмешкой прошептал Милош и почесал кошечку за ухом. Та замурчала громче прежнего и зажмурилась от удовольствия. – Он думал, что ты к морю не привыкнешь. А поди ж ты, и качка тебе нипочем.

В самом деле, раздувало со вчерашнего дня, и каравеллу ощутимо качало. Но зверю, казалось, не было до этого никакого дела. Что ж, и правда, можно еще чуть-чуть поспать. В такую погоду все равно много не наработаешь.

И все-таки, несмотря на героические усилия Баськи по моральному разложению хозяина, Милош поднялся раньше большинства матросов и тем более капитана и лорда Эдварда. Выбрался на палубу, оставив кошку досматривать десятый сон, и окинул внимательным взглядом небо и море. Серые клочковатые облака угрюмо нависали над беспокойными волнами, которые будто огрызались на экипаж каравеллы и кусали холодными брызгами руки молодого лекаря. Уцелевшие мачты ворчливо поскрипывали, и «Гринстар» всем своим видом показывала, что о серьезном ремонте сегодня не может быть и речи. Что ж, займутся оковкой для крепления вант и починкой стоячего такелажа. Милош с вызовом улыбнулся мрачной стихии, легко сбежал по трапу на берег и направился к группе скал неподалеку от места швартовки.

В маленьком гроте, защищенном от ветра и сухом, они устроили нечто вроде кухни и мастерской по изготовлению и ремонту мелких деталей для судна. Возле костра сидел дежурный Шеннон. Он помешивал в котле рагу из мяса морской коровы и задумчиво грыз какую-то ветку. Табак у нерея давно закончился, но место самокрутки не пустовало. Рыжий постоянно находил стебли, ветки, щепки – что угодно, что можно было бы привычно пожевать. Правда, после того, как Милош рявкнул на него, застав за попыткой сорвать борщевик в ярком свете полуденного солнца, Шеннон прилежно выбирал только проверенные растения. Как племянник подпольщика он прекрасно понимал всю важность дисциплины.

– Доброго утречка, ранняя птаха, – жизнерадостно просиял нерей, завидев друга. Высоченная «птаха» невозмутимо кивнула в ответ:

– И тебе доброго утра, хозяюшка.

Шеннон выкинул неприличный жест, осклабился и приглашающе похлопал рукой по бревну, на котором сидел. Милош устроился рядом с нереем, протянул малость озябшие ладони к костру и с удовольствием принюхался к запаху мяса. Вкус местных морских жителей оценил и он сам, и Баська, да вот посмотреть на них вживую еще не довелось. У того, чтобы быть самым сильным членом экипажа, имелись свои отрицательные стороны, и фён ни разу не выбирался на длительную прогулку по острову.

– Кстати. Я недосчитался четверых ребят на койках, – заметил Милош. – Не знаешь, где пропадают наши пропащие?

– Дык они ж с вечера наварили какой-то хмельной бурды, – пожал плечами Шеннон. – Ждали всю ночь, пока настоится, а с полчаса назад что ли ушли пробовать. Все равно сегодня поработать не придется, так они порешили, что капитан шибко ругать их не будет.

– Опять, – фён поморщился, оторвал от бревна кусок коры и швырнул в огонь. – Вроде бы Дик за ум взялся после того, как едва не утоп. И снова его в пьянство понесло. Ты ему ничего не сказал?

– Сказал, – вздохнул нерей. – А толку? Эх, хороший ведь парень, да ты прав. Как есть пропащий.

В лагере фёнов хмельное водилось редко. То есть совсем. Обычно – на поминках. Милош попросту не видел, как спиваются люди. Теоретически знал, что такое бывает, встречал выпивох в деревнях, но все мельком, мельком... Поэтому на пристрастие своего приятеля-лимерийца к пиву, рому и куда более сомнительным жидкостям обратил внимание не сразу. Не понимал Дика, порой сердился на него, но по-настоящему осознал, насколько все плохо и серьезно, пожалуй, лишь во время кораблекрушения. Тогда он отчитал его, не стесняясь крепких выражений, – а при надобности довольно спокойный и сдержанный на язык Милош умел ругаться так, что Саид завидовал. Вроде бы помогло. А может, сказывалась суета в первую неделю ремонта?

Но стоило случится ненастью, и пожалуйста. Вечером того же дня Дик с тремя другими любителями приложиться к бутылке уже наколдовал какой-то отравы.

– Из чего хоть варили свое пойло? – устало спросил фён.

– Да корешков годных нашли. Вроде бабка Джека из них знатную настойку делала. А у них вроде ром оставался. Вот и... Ты чего? – Шеннон оторопело уставился на друга, который вдруг побелел, вскочил и кинулся к остаткам растительного сырья, что сиротливо валялись в миске с другой стороны от костра.

– Ебать, – только и смог выговорить Милош, когда схватил в руку один из корешков. Резко развернулся к нерею: – Куда они пошли?

– Кажись, в дальний грот, – ответил рыжий и рывком поднялся, холодея от предчувствия беды.

– Буди Джона, – отрывисто бросил лекарь, на ходу поднимая с земли самый большой бурдюк с водой. – Скажи, что это борец, и тащи к ним.

– Дик!!! – грозный страшный крик заметался, отражаясь от стен грота, и в сочетании с огромной фигурой, загородившей вход, произвел нужный эффект. Лимериец завопил и выронил из рук бутылку, которая со звоном покатилась по наклонному полу.

– Еби-и-сь ты в жо-пу, Милош! Чуть бу-у-у-бу-хло не пролилось! – выругался Джек, рябой веселый малый с воровским прошлым. Он встал, покачиваясь, и сделал шаг по направлению к своей драгоценности. Нет, так пьяные не шатаются.

– Отрава, – жестко отрезал фён, занося ногу над бутылкой... и передумал разбивать, соображая, что неплохо бы знать, сколько яда вылакали горе-выпивохи. Поднял ее, отставил подальше и одновременно цепким взглядом окинул четверых матросов. Дик казался совершенно обычным – не считая легкой дрожи в руках от испуга, двое других, кажется, тоже... А вот Джек неестественно побледнел и слишком медленно ворочал будто занемевшим языком. Милош в два широких шага подлетел к нему, схватил за горло и поднес к губам бурдюк: – Пей, сука, пока не сдох!

Да, примерно так спокойный добродушный юноша и выучился материться и орать. Потому что однажды сообразил: даже самые дурные, строптивые пациенты беспрекословно слушаются здоровенного злого детину. Видать, сказывался инстинктивный страх за свою шкуру.

Два пальца в рот обалдевшему пьянчуге – и на камни выплеснулось скудное содержимое желудка. Милош влил в матроса новую порцию воды и протянул бурдюк Дику:

– Пейте и проблюйтесь! Живо!

– Эт-та... – удивленно выдохнул лимериец.

– Живо! Это приказ!!!

Теперь и у фёна сработали инстинкты. Память. Память о коротком злом крике – проверенном крике командира. Сначала Кахала, а после и Раджи.

К тому моменту, когда в грот ворвались на диво расторопный для своего возраста Джон О’Рейли и Шеннон с ворохом одеял в руках, всех четверых рвало исключительно чистой водой.

– Сколько? – спросил судовой врач у Милоша, вливая в своих пациентов какую-то настойку. Юноша глянул в бутылку и отчитался:

– По паре хороших глотков на каждого. Джеку досталось больше других.

– Это чего это? – подал голос Дик, когда Джон открыл следующую бутылочку.

– Мочегонное и слабительное, – ответил врач.

– Поссышь и просрешься, – перевел его молодой коллега.

Когда чистых изнутри, что новорожденные, пациентов, завернутых в одеяла, привели в ближний грот, вокруг костра уже собрались почти все члены экипажа. Да, в том числе и сам капитан. И спокойный ледяной взгляд Фрэнсиса не предвещал ничего доброго.

По дороге Джон, Милош и Шеннон так и не сумели придумать, как же скрыть происшествие от О’Конора. Потому что на первый план выступило спасение матросов, и для этого требовались постоянный уход и тепло. Дик держался просто отлично, но удивляться не приходилось. Он едва ли выпил пол-глотка, когда объявился лекарь. Двое его собутыльников выглядели тоже вполне сносно, но вот Джека ощутимо потряхивало, несмотря на все принятые меры. Всегда веселый рябой малый вдруг сделался жутко напуганным. Он растерянно смотрел на своих врачевателей и жаловался на жжение в горле и стеснение в груди. На белом что полотно лице веснушки казались роем алчных мух.

«Ты только выживи, дурень», – мелькнуло в голове у фёна. Он не шибко жаловал бывшего вора – прежде всего за мутный, ненадежный его нрав. Но... лучше бы ему не умирать. Эх, бабка-бабка. Знала ли она, когда, радостная, неторопливо готовила к празднику настойку из корней люби-травы, что однажды ее непутевый внук перепутает безобидное растение со страшным борцем?

Фрэнсису О’Конору не было никакого дела до давно умершей лимерийки. Зато ему определенно не нравилось нарушение дисциплины, которое могло привести к потере четырех рабочих единиц. А ведь в условиях ремонта после кораблекрушения каждая пара рук дорогого стоила.

– Как это понимать? – холодно поинтересовался капитан у судового врача. – Кто виновен в этом досадном... инциденте?

– Кто виноват, сейчас не столь важно, – устало отозвался медик. – У Вас, кажется, были остатки чая? Ребятам он пригодится.

– Что? Этих дураков еще и баловать? – удивленно вскинул брови Фрэнсис. – А вина из моих личных запасов им не выдать?

– Вы меня не поняли. Чай для них – лекарство, – терпеливо объяснил Джон и помог совершенно ослабевшему Джеку улечься на наскоро подготовленный Милошем лежак. Остальных пациентов устроили фён и нерей.

Капитан равнодушно пожал плечами, но все-таки отдал короткий приказ оторопевшему юнге, и тот со всех ног помчался на каравеллу.

В гроте было буднично и тихо. Одни матросы ушли, кажется, в лес – по дрова ли, на поиски ли сосны, что сгодилась бы на починку фальшборта. Другие остались и занимались мелкой работой. Кто-то штопал парус, кто-то вырезал оковку. Изредка переговаривались да то и дело пофыркивал костер.

Судя по всему, троих пьяниц беда миновала. Двое даже задремали, а вот Дик смотрел на Джека огромными – на его-то мелком, худом лице – и будто виноватыми глазами. Оба медика сделали все, что могли, но надежда на спасение рябого таяла с каждой минутой.

По веснушчатым щекам умирающего катились слезы. Двадцатичетырехлетний парень сделался похожим на перепуганного подростка. Он жалостливо лепетал о том, как плохо, больно, тяжко дышать, а Джону и Милошу только и оставалось, что гладить дрожащие руки и медные вихры матроса.

Пришла Баська. Кошечка осторожно и мягко, будто взрослое животное, а не полугодовалый котенок, обнюхала лицо Джека и лизнула его в щеку. Свернулась в клубок у самой его груди, а парнишка глянул на нее уже мутными глазами, вдруг улыбнулся и зарылся носом в полосатую шерстку.

– Царапка, – ласково прошептал рябой и вздохнул в последний раз.

Сильный промозглый ветер клонил к земле жесткие прошлогодние стебли и зеленые, будто и не весенние вовсе, травы. Да кто знает, когда на этом острове наступает весна?

После похорон большинство матросов возвращалось в грот и на каравеллу. Джон в церемонии не участвовал – остался приглядывать за двумя больными, которых от греха подальше оставил еще на день на лежанках. Дика, похоже, яд действительно не задел, и он даже положил последний камень на могилу Джека, на диво большой для его-то маленьких рук. Милош на всякий случай дисциплинированно уточнил у капитана, могут ли он и двое его друзей на сегодня быть свободны. Фрэнсис посмотрел на темнеющее небо и сухо кивнул. Шеннон, не дожидаясь перемены настроения начальства, подхватил приятелей под руки и поволок к побережью.

– Посмотрим на коров? – предложил Милош.

– В потемках-то? – удивился Дик.

– Да пока еще видно, – пожал плечами Шеннон.

Они поплотнее завернулись в куртки и, прижимаясь поближе к камням, отправились на юго-восток острова.

– И правда коровы, – улыбнулся фён и замер, наблюдая величественную и в то же время забавную картину.

В небольшой бухте, прикрытой скалой, море бушевало куда меньше, чем со стороны швартовки. Здесь, на мелководье, в обилии росли водоросли, а среди них и впрямь будто паслось стадо огромных, неторопливых животных. Из-за волнения с трудом можно было разглядеть их морды, но Милош подошел к самой воде, рискуя промокнуть, и подивился тому, с каким безграничным доверием взирало на него ближайшее существо.

Благодаря этому сонному, глупому доверию экипаж «Гринстар» надеялся сохранить большую часть провизии на переход до порта, и молодой лекарь мысленно сказал коровам «спасибо» за их кроткий нрав. И все-таки... все-таки чудилось ему во всем этом что-то недоброе.

– Эй, смотрите, – негромко позвал своих друзей Дик.

– Третьего дня что ли забили? – заметил Шеннон, подходя к мертвой туше на берегу, совсем близко к линии прибоя.

– И он все это время приплывал сюда? – высказал страшную догадку Милош.

Из воды то и дело показывалась морда детеныша коровы. Он медленно водил головой из стороны в сторону и пытался приблизиться к трупу, видимо, своей матери.

– Надо бы сказать добытчикам, чтобы сразу в лагерь тащили, – проворчал нерей.

– А эту уберем сейчас, – объявил фён и окинул взглядом берег. Так и есть, вот блок, а вот веревка, которые оставили здесь матросы, добывавшие коров. Предыдущие две туши волокли по пять человек. Третью, куда большую, бросили, скорее всего, надеясь вернуться сюда с подмогой.

Ну... Им много не надо. Не до лагеря же, в самом деле. Оттянуть бы подальше на берег, чтобы детеныш не видел. А с его маленькими глазками, надо думать, он не отличался слишком острым зрением.

– А меня от мамки с папкой отволакивали, – тихо произнес Дик после того, как Милош и Шеннон, вспотевшие и порядком измучившиеся, присели на камень чуть поодаль от тела.

– Я тебя понимаю, – откликнулся лекарь. – За три дня до отъезда в Иггдрис я положил на костер своего собственного отца. Но, Дик... Это не повод напиваться. Пожалуйста, не делай так больше. Я не хочу тебя хоронить, как Джека.

– Почему? – глупо спросил лимериец и часто-часто заморгал глазами.

– Потому что ты мой друг, дурень, – снисходительно, как полоумному, объяснил маленькому матросу Милош.

– Я, кстати, тоже не хочу, – фыркнул Шеннон и грубовато, но рассчитывая силу, хлопнул Дика по плечу.

– Друг?

====== Интерлюдия 1. Сон. Еще чуть-чуть ======

И мне до тебя,

где бы ты ни была,

дотронуться сердцем не трудно.

Опять нас любовь за собой позвала.

Мы – нежность,

Мы – нежность.

Мы – вечная нежность друг друга.

Роберт Рождественский

Снаружи дико завывает ветер, и ели скрипят так, будто их силится сломать чья-то ручища. Милош выглядывает из пещеры и даже не морщится, когда теплое со сна тело обвивает вьюга, и снежинки мгновенно налипают на ресницы. Ему вспоминаются сказки о великанах Черных Холмов, что в бурю обходят свои владения. А он с детства чувствовал себя великаном.

Но негоже морозить спящих двойняшек. Лекарь опускает шкуру и подходит к котелку, в котором уже закипает вода. Любовно рассматривает свои мешочки, то принюхиваясь к давно изученным травам, то поглядывая на лежанки братьев. В конце концов он бросает в воду чабрец, ромашку и листья малины. Поднимает крышку над соседним котелком, тыкает ножом в густой белый пар – картошка готова. Осталось расставить на деревянном подносе миски, кружки, выложить свежайшие, только что зажаренные лепешки. По краю вьется узор – резные листья работы Саида и нарисованные Али цветы. Не приглядываясь, и не поймешь, что же выведено кистью, а что – ножом.

– Сони, а сони! Кто первый встал, того и завтрак, – с легкой насмешкой объявляет Милош, присаживаясь на корточки аккурат посередине между лежанками.

– У меня давно встал, только вряд ли ему картошки хочется, – не открывая глаз, чуть сипло отвечает Саид.

– А жаль. Колбаса была бы чудесным дополнением к картошке, – лениво потягиваясь, фыркает Али. Зеленые глаза еще мутные спросонья, но в них уже разгораются лукавые огоньки. – Ну, пока ты выясняешь у своего дружка, чего он желает, я, пожалуй, позавтракаю.

Художник умудряется одновременно поудобнее завернуться в одеяло и тут же выхватить поднос из рук старшего брата.

– Эй, так не честно! – возмущенно вскрикивает лучник, рывком бросается вперед, толком не разлепив веки – и, разумеется, врезается в бок лекаря.

– Как тебя в Тени с такой ловкостью приняли? – невозмутимо интересуется Милош. Все трое знают, конечно же, каким быстрым и бесшумным бывает Саид на заданиях, но повода для драки никто не отменял.

Пока братья возятся на полу, чудом не задевая горячие миски, Али с удовольствием хрустит лепешкой, снисходительно взирая на представление. Милош тем временем позволяет уложить себя на обе лопатки и перехватывает хитрый взгляд художника. И когда Саид торжествующе встряхивает короткими кудряшками, готовый заявить о своей победе, великан вдруг притягивает его к себе и мягко целует в щеку.

Все. Из нахального задиристого лучника можно вить веревки. Что лекарь и делает, скручивая младшего брата и как тюфяк подтаскивая его к подносу.

– Опять нечестно, – вздыхает Саид, устраивается под боком у Милоша и берет в руки свою миску. Изворачивается, внимательно оценивает позу старшего. Кажется, соображает, что тому неловко будет тянуться к своей посудине. Отламывает кусочек картошки и с самым преданным видом подносит к губам Милоша. Ни дать, ни взять верный щенок, ужасно довольный тем, что угодил своему хозяину.

Что-то меняется в мгновение ока. Только что Милош видел перед собой двух веселых легкомысленных мальчишек, а теперь перед ним совсем молодые, но очень серьезные, даже капельку грустные мужчины. Все трое переглядываются, опускают ресницы и заканчивают завтрак в полном молчании.

Наконец, поднос убран с лежанки, и Милош как самый большой из них вытягивается поверх одеяла. Двойняшки устраиваются по бокам от него, переплетая руки поверх его широкой груди. Снаружи завывает ветер, в очаге потрескивает огонь, но братьям кажется, что в гулкой тишине пещеры слышен лишь один-единственный звук. Стук трех сердец.

Побыть втроем. Они давным-давно научились угадывать эту странную, ничем не объяснимую потребность. Да и не пытались ее объяснить. Зачем? Просто постепенно поняли, что время от времени им как воздух необходимо обнять друг друга, слиться, окунуться в их собственный маленький мир. Всего на несколько минут, не больше четверти часа. Вместе.

Пальцы правой руки путаются в длинных локонах Али, и Милош отмечает про себя, что после надо бы расчесать брата. Левая рука треплет кудряшки Саида, а в голове снова возникает образ щенка с преданными карими глазами.

А дела-то не ждут.

– Встаем? – тихо спрашивает Милош.

– Еще чуть-чуть, – шепотом просит Али и для верности покрепче прижимается к братьям. Да кто ж из них ему откажет?

Дико завывает ветер, и что-то жалобно скрипит снаружи. Кажется, мачты.

Под ладонью шевелится мягкое шелковистое тепло. Интересно, почему сегодня Баська не ушла гулять? Чувствует настроение своего хозяина, или же просто холодно?

В полумраке Милош кое-как разглядывает Дика, который тихонько всхрапывает на соседней койке. Хорошо, все хорошо. Фён осторожно придвигается к кошке и вновь опускает ресницы. Еще чуть-чуть. Побудут втроем.

====== Глава 14. Саид. Сомнения ======

«Арджуна меня убьет».

Как ни странно, эта мысль больше не тревожила Саида. Видно, когда они в полном молчании возвращались в лагерь, успел смириться. Юноша спокойно и привычно проверил лук, осмотрел каждую из стрел, которые он выдернул из трупов, отметил, что надо бы заменить два наконечника. Скинул мокрую и грязную одежду, обтерся влажной тряпкой – идти под ливнем к реке у него не было ни малейшего желания. Надел сухие штаны и рубаху, опустился на лежанку, взял в руки заготовку для чаши, что начал вырезать накануне выезда на задание... Да когда уже явится командир! Пусть убивает, только побыстрее бы.

Правда, тут Саид сообразил, что это не худшее, чем грозит ему самовольная выходка на тракте. Суд? Порка? Снова? Он-то переживет, да только маме каково... И памяти отца. Сына второго командира во второй раз высекут за нарушение дисциплины. Позорище! Все логические доводы, которыми юноша руководствовался, когда уговаривал своих товарищей вмешаться в конфликт разбойничьих шаек, вмиг исчезли, и осталось лишь одно-единственное чувство. Липкий холодный ужас. Именно он прежде всего и заставил его натянуть тетиву.

– Надо же! Сегодня ты воистину превзошел самого себя, Саид, – насмешливый голос командира Теней заставил юношу вздрогнуть, и он с трудом удержал в руках деревянную заготовку. Мягко отложил ее в сторону, легко поднялся на ноги и склонил голову, впрочем, расправив при этом плечи. Арджуна бесшумно приблизился к подчиненному и остановился в двух шагах от него. Властно поднял голову молодого лучника за подбородок и пристально вгляделся в его глаза: – Ты не только сам натянул лук без моего приказа, но и подбил на это Марту и Ждана. Кое о чем я догадываюсь. Но я хочу услышать сейчас твое объяснение, прежде чем решу, что с тобой делать. Говори!

– Честно? – отчаянно прошептал тень.

– Честно, – подтвердил эльф.

– Тогда... Командир, я... я испугался. Мы услышали шум драки, свернули с тропки на тракт, и я увидел Хорька в руках клыкачей. Они приставили ножи к его горлу, они собирались шантажировать двух его приятелей, требовали бросить оружие... Хорек не разрешал. Глазами. Ты же знаешь, у них в банде вольница, они никому не подчиняются. Он сам готов был погибнуть, лишь бы хори не сдались. Они бы зарезали его, Арджуна. Я испугался того, что увижу его мертвым, – как на духу выпалил Саид и опустил ресницы.

– Дальше? Ты упросил своих товарищей вмешаться только поэтому? Не кажись глупее, чем ты есть, тебе своей дури вполне достаточно.

– Я просчитал: трое хорей и нас тоже трое. Клыкачей – восемь. У нас луки, и они нас не видели. Преимущество было явно на нашей стороне. Марте и Ждану ничего не грозило.

– Ты велел им не высовываться и стрелять из укрытия, они сказали, – холодно подтвердил Арджуна. – Дальше?

– Хори нам не враги. У нас не так много дружественных банд на границе, чтобы терять главаря одной из них. Однажды мой отец спас из-под кнута любовника Хорька, и ты помнишь, как это помогло нам, когда мы столкнулись с ними осенью. И я подумал, что лучше бы нам выручить его самого. Вдруг еще разок пригодится?

– В сухом остатке: ты взял на себя руководство операцией, взвесив риск и выгоду для Фёна. Выгода перевесила. Так? – уточнил эльф и жестко сжал подбородок подчиненного, заставляя смотреть себе в глаза.

– Я не хочу оправдываться, командир, – грустно улыбнулся Саид. – Выходит, что так, но сначала я испугался. Когда мы вместе с хорями переправляли барона через границу, мы... Не скажу, что подружились. У них все-таки разбой и ветер в головах. Но и чужим я Хорька назвать не могу.

– Ты отказывался смотреть на то, как перережут глотку твоему товарищу.

– Да.

Эльф едва слышно вздохнул и присел на лежанку. Махнул рукой, приглашая молодого лучника устроиться рядом, и покачал головой. Таким его редко видели подчиненные. Задумчивым, растерянным. А Саид невпопад подивился тому, как эти вишневые глаза вопреки теплому цвету умудрялись обычно казаться холоднее льдов на пиках самых высоких гор.

– Я не знаю, что с тобой делать, Саид, – вполголоса заговорил Арджуна. – Формально я не нахожу в твоем поступке повода для суда. Да, ты нарушил дисциплину, но ты действовал в интересах Фёна и... человечности. Ты не бросил товарища в беде, хотя хори нам более чем сомнительные товарищи. Мы обязательно обсудим случившееся вместе с нашим командиром, я потребую, чтобы Зося серьезно побеседовала с тобой, но о наказании не может быть и речи. Однако, Саид, ты ведь позволяешь себе вольность не в первый раз.

– Ты о том случае на ярмарке, после которого отец меня высек?

– Да, об этом. И, вспомни, ты нагрубил мне после отъезда Али.

– И забыл извиниться перед тобой, – смущенно пробормотал молодой лучник. – Прости.

– Прощаю, – кивнул Арджуна. – Ты горячий, порывистый и в то же время не желаешь слепо подчиняться требованиям. Это помогло тебе принять правильное решение сегодня и осенью, когда ты сообразил, как нам договориться с хорями. Эти же твои качества привели тебя под плеть и едва не повредили нашей организации, – эльф устало потер виски, отбросил со лба тяжелые короткие пряди цвета темного золота и снова вздохнул: – Буду думать, как тебя воспитывать дальше. И ты подумай.

Командир Теней встал и собрался пойти к выходу из пещеры, как вдруг почувствовал, что его кисть крепко стиснули пальцы подчиненного. Обернулся – и на миг потерял дар речи, когда Саид прижался щекой к его ладони. Эльф резко выхватил руку и презрительно бросил:

– Не забывай о субординации, щенок.

Оставшийся в одиночестве молодой лучник только плечами пожал. Арджуна как Арджуна, вполне ожидаемая реакция. В последнее время Саид все реже обижался на невыносимый характер своего командира.

Нож заметно дрогнул и едва не повредил будущее плечо лука. Арджуна удивленно уставился на свои руки будто впервые видел их. С чего вдруг? Тонкие красивые губы скривились в несчастной усмешке. А ладонь-то до сих пор горит... Проклятый мальчишка. Пылкий, открытый, теплый... и правда щенок, с этими его доверчивыми карими глазами.

Эльф отложил в сторону работу и вытянулся на своей лежанке. Его соседи по пещере отсутствовали в лагере, и ему выпала редкая возможность поваляться в одиночестве и подумать.

Все-таки они его сломали. Фёны ломали его лед десять лет, упорно, то по чуть-чуть подтапливая язычками костров, то с размаху выдалбливая целые куски кайлом.

Поначалу он сопротивлялся и даже заявил первому командиру, Кахалу, что либо пускай терпит его в отряде на его условиях, либо пусть попытается отыскать еще одного профессионала столь же высокого уровня, который стал бы жить в подполье. И как же Арджуне было стыдно, когда этот отчаянно храбрый голубоглазый гордец согласился. Стыдно настолько, что эльф всерьез подумывал о задушевной беседе с ним. Беседы не случилось. Той осенью «Дети ветра» потеряли сразу двух своих товарищей, одних из основателей организации. Куда командиру возиться еще и с его застарелой болью, если свежие раны кровоточат? Раны второго командира оказались, наверное, сто крат страшнее. Разом потерять двух близких друзей и своего отца, после – налаживать дисциплину не в одном отряде, а в целой армии. Раджи не уделял достаточно внимания собственным детям, а командир Теней и не смел, и не желал откровенничать с кем-либо за его спиной. Зося? У эльфа среди фёнов сложилась та еще репутация, но совесть у него все же имелась. Зосе за глаза хватало вдовства, разлуки с двумя сыновьями и проблем с Мариушем.

Но они его ломали. Все три командира, которые одновременно и доверяли ему, и ценили его, и при этом не забывали то и дело обуздывать его нрав. Подчиненные, такие разные, пугливые, колючие, смышленые, тугодумы, но одинаково любимые. Друзья. Как ни странно, но у Арджуны были и друзья. Он не подпускал их к себе слишком близко, однако эти своеобразные отношения определенно являлись дружбой.

Смешно. Его, профессионального стрелка высочайшей квалификации, зрелого даже по эльфийским меркам, прошедшего до Фёна еще одно подполье и отсидевшего шесть лет в тюрьме, доломал окончательно зеленый мальчишка. Самый талантливый его ученик, самый верный, непокорный, его гордость и вечная головная боль.

Ледяная корка, что надежно покрывала его сердце, треснула. Адски острые тонкие обломки впились в живую плоть словно клыки голодного хищника. Арджуна скомкал в руках одеяло так, что костяшки побелели, и до крови прикусил губу. Свободное – впервые за десятки лет – дыхание давалось ему с трудом.

Беседа командира Теней с командиром Фёна о поступке Саида вышла краткой, если не сказать – поспешной. Зося подтвердила ту характеристику, которую Арджуна дал решению своего подчиненного, и высказала то, о чем они с Раджи размышляли уже давно, но, как обычно, руки не доходили.

– Фёну летом стукнет двадцать три года. Пора бы нам всерьез обобщить опыт организации, припомнить все самые неоднозначные ситуации, какие случались за это время, и вынести их на обсуждение, – сказала Зося. – Нам нужно что-то вроде учебника подполья, хотя печатать и распространять такую книгу, конечно, небезопасно.

– Начнем с внутреннего распространения, – предложил Арджуна и скупо улыбнулся, поддерживая своего командира.

– Правда, не все ж ходить по своим граблям, когда на чужие посмотреть можно, – нахально встрял в разговор старших Саид. Те лишь обреченно посмотрели на него, мол, горбатого могила исправит, и договорились вынести предложение на весенний Совет.

Но торопливое обсуждение объяснялось вовсе не беспечностью командира армии. Во-первых, вопрос не требовал безотлагательного решения, а, во-вторых, Зося по-прежнему оставалась матерью. Которая впервые за прошедшие полгода получила весточку от своего сына, уехавшего учиться в Пиранский университет. Гонец, их добрый знакомый, возвращался в Ромалию с рассветом, а значит, у Зоси и Саида было лишь несколько часов, чтобы прочитать письма Али и ответить ему.

Буйный весенний ливень выплеснул на горы все свои молодые силы и теперь шуршал тихо, ласково, обволакивая лагерь вкусной прохладной свежестью. Зося отдернула шкуру, которая закрывала вход в пещеру, и расстелила одеяло поближе к проему. Саид снял с костра котелок с медом, разлил горячий напиток по кружкам и присоединился к маме. Они почти одновременно вскрыли предназначавшиеся им письма и прижались друг к другу, согретые светом до боли родного изысканного почерка.

И Саид поплыл. Али вряд ли претендовал на звание мастера слова, но яркое воображение и наблюдательность художника подсказывали ему, как выплеснуть на бумагу образы так, чтобы они ожили. Лучник чувствовал, что мерзнет вместе с братом в аудиториях величавой мрачной громады университета и отогревается в уюте маленькой чайханы, упивается ароматом магнолий и стойко переносит вонь выливаемых на улицу помоев, любуется многоцветием разных народностей на центральной площади и содрогается при виде крови тех, кого публично секут на ней. Но больше всего юноша наслаждался тем, что по ведомым лишь им двоим знакам он выискивал посреди красочных описаний мысли, которые вряд ли пришлись бы по душе цензорам обеих стран.