Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 61 страниц)

Комментарий к Глава 14. Али. Безуминки Автор слегка окосел, но автор это наконец-то написал!!! Я эпизод с Али, Вивьен и Гафуром в храме знала еще месяца два или три назад. Теперь замысел воплощен в жизнь, ур-р-ра!

упоротый довольный автор уперся обниматься с Баськой

====== Глава 15. Саид. Шаг за границу ======

Несмотря на смолистое ласковое безветрие ночи, Саид невольно поежился будто от внезапного порыва кусачего ветра. Еще бы. Молчаливая Петра сама по себе внушала некий трепет, граничивший с паникой. Но молчаливая великанша Петра с шестимесячным пузом на фоне костра и в свете полной луны кого угодно испугала бы до икоты. Темно-русые кудри обрамляли ее чуть пополневшее, светлое лицо мерцающим ореолом и спадали на выдающихся размеров грудь, и до беременности бывшую весьма пышной, а не по-женски загрубевшие ладони кузнеца покоились на животе. И да, громогласная бедовая дивчина за добрых четверть часа не проронила ни звука.

– Сам за два года все никак не привыкну, – рассмеялся Саид. И тут же резко втянул носом воздух, чтобы удержать невольный вскрик. Немаленькие зубки заигравшегося волчонка цепко впились в его правую руку. – Радко, чудовище лохматое! Мне Шалом кости сращивал, чтобы тебе потом было что погрызть?

– У-у-у, – виновато проскулило чудовище и широко лизнуло теплым мокрым язычком по четким вмятинам от клыков на смуглой коже.

– Какой же он... – вымолвила, наконец, Петра, красноречиво всхлипнув. Робко коснулась пальцами угольно-черной шерсти: – … милый...

– Милый? – лучник с интересом посмотрел на бывшую свою любовницу, а ныне жену командира третьего отряда Мариуша. – Раньше в твоем лексиконе подобных словечек не водилось. Вот что грядущее материнство с девчатами вытворяет! Ну, куда, неугомонный! – а это уже волчонку, который выразительно потянул его за штанину. – Ладно, идем, идем к реке, только с рук моих без разрешения не слезай. Фенрир! Подсоби, что ли, а?

Из темноты бесшумно выросла пушистая бело-рыжая фигура пса. Карие глаза дружелюбно сверкнули, подтверждая полную боевую готовность. Саид послал воздушный поцелуй Петре, подхватил на руки пушистый черный комочек и в сопровождении преданной няньки-овчарки отправился к спуску.

Формально разница в возрасте между волчонком и овчаркой составляла чуть больше года, однако развивались они совершенно по-разному. Фенрир в год был уже вполне взрослым, как и положено обычной собаке. В Радко, несмотря на ежемесячные обращения во время полнолуния, явно преобладала человеческая, а не звериная природа. Пару часов назад он вел себя ровно на свои два с небольшим года, то есть постоянно что-то находил, грыз, ломал, исследовал, повторял вслед за взрослыми какие надо и особенно какие не след бы слова, а сейчас превратился в точно такого же волчонка. Разве словарный запас сократился до «у-у-у» и «р-р-р», да грыз он чуть сильнее, не всегда умея рассчитать силу собственных клыков.

А еще у него появлялось новое оружие массового поражения Саида. Волчий язык. Лучник искренне иногда опасался сойти с ума из-за переизбытка волчьих языков на одну свою несчастную тушку. И если Герда в полнолуние обожала доводить его до исступления влажными ласками, то Радко, радостно вылизывая лицо и руки Саида, лишал его последних остатков и без того эфемерной отцовской строгости.

Постепенно, отчасти ради Эрвина с его больными суставами, отчасти ради малолетнего прибавления в отряде, фёны таки выкроили время на выдалбливание приличной лестницы в скальной породе, а потому спуск к реке они преодолели без особых усилий. Саид оставил сына под присмотром Фенрира, быстро скинул одежду и вместе с обоими мохнатыми созданиями устроился на широком плоском камне у самой воды.

Круглая луна дарила земле мягкий ровный свет, который тут же рассыпался в струях горной речушки на мириады серебряных чешуек. Фенрир примостил крупную ушастую голову на вытянутых передних лапах, и в его взгляде отразились думы о самых сокровенных тайнах бытия. Радко, наоборот, присел на задние лапы и весь вытянулся, подняв к небу мордочку и прижав ушки к загривку. О чем ты думаешь, ребенок? Помолчать ли, поделиться ли с тобой всплывшей из глубин памяти сказкой?

– Посмотри, маленький, в реке как будто осколки зеркала плавают, – прошептал Саид, осторожно перебирая шерстку на спине сына. – Хочешь, я расскажу тебе сказку о том, откуда взялись эти осколки?

Волчонок протяжно, высоко завыл на луну, а потом смолк и пристроил мордочку на коленях отца. Конечно же, сказка о Снежной Королеве, которую они вместе с Гердой переделали аж в двух вариантах, была слишком сложной для двухлетнего, пусть даже смышленого, мальчишки. Послушает чуть-чуть, очарованный звуками голоса, журчанием воды и лунным светом, а потом вновь примется за проказы. Но его родители почему-то верили в то, что эти мгновения сказки не исчезают бесследно.

Саид вспомнил, что ту версию, в которой осколок льда попал в сердце Кая, мальчика с золотыми волосами и вишневыми глазами, Герда рассказывала совсем недавно у костра под аккомпанемент арфы и немого бешенства Арджуны, и выбрал историю о волчице, лишенной своей силы обломком колдовского зеркала.

Тонкий прелый ручеек съежился до едва ощутимой сладковатой ниточки, а после и вовсе исчез. Герда досадливо рыкнула на то место, где пропал источник магии земли. А ведь такой славный круг обозначился! Да, пусть большей частью на болоте, но командир сумела бы придумать, как распорядится этим местом. И вдруг оказалось, что для замыкания линии не хватает пары десятков волчьих прыжков. Волчица преодолела это расстояние медленно, ступая след в след, при этом почти не потревожив влажной почвы. Надежда не оправдалась. Утерянный ручеек не выходил на поверхность ни разу вплоть до той точки у сгнившей на корню ели, от которой и начинался разорванный круг.

Герда прилегла чуть поодаль от источника магии земли, шурхнув подвернувшейся под лапу сброшенной шкуркой ужа. Принюхалась, прислушалась к стоячему безмолвию залитого бледным молочным светом болота, которое изредка нарушало ворчание козодоя. Утром ей предстоит нанести на карту разведанные ключи, а значит, придется переводить сведения с языка обоняния и слуха на язык зрения, привычный человеку, но не зверю.

Конечно, с поиском источников куда лучше справилась бы высший маг «Детей ветра». Герда же благодаря собственным догадкам, подсказкам Шалома и туманным намекам в письмах Али едва-едва освоилась с данной вервольфам способностью чуять течение не только соков растений, но и магии земли. Зато в полнолуние она оборачивалась сильным, выносливым, очень крупным волком, способным играючи преодолевать довольно серьезные расстояния, а потому обследование одной и той же местности занимало у нее меньше времени, чем у ее высококвалифицированного товарища по организации. И потом, дело-то не срочное, а практика завсегда пригодится. Нехорошо сваливать всю подобную работу в подполье на двух чародеев – Арундхати и Шалома.

Слева и впереди, возле плотных зарослей отцветающего багульника раздался короткий всплеск. Герда давно унюхала в неподвижном силуэте, похожем на обломанное деревце, цаплю и сейчас лениво повернула морду, чтобы понаблюдать за заглатывающей что-то длинное птицей. Может быть, не повезло тому ужу, чья старая кожа тускло серебрилась возле лапы волчицы.

Будто бы все запомнила, и можно заняться обязанностями молодой травницы, разведать, вошли ли в полную силу корневища аира и змеиного горца, до зарезу необходимые в армии, где ран, в том числе опасных, гноящихся, всегда было вдосталь. Хоть с воинами короны делись от щедрот душевных, не жалко.

Но сдерживаемая в девичестве проклятой крепостью сила плескалась через край – не без помощи задиристого супруга и шебутного сына – и Герда, мягко поднявшись с земли, вскинула к небу тяжелую морду и завыла. Цапля, к счастью, успела втянуть в себя добычу до того, как улетела, вспугнутая слишком низким для обычного волка голосом. Из зарослей на другом краю болота, более высоком и сухом, выпорхнула целая стая козодоев, оглашая окрестности заполошными вскриками. Где-то наверху недоуменно ухнула сова.

Удовлетворенная легким переполохом оборотица потрусила вдоль топи, выискивая целебные травы. Ткнула носом в длинные узкие листья аира, спустилась к самой земле и слега отрыла лапой корневище. Годится. Значит, придет за ним уже в человеческом облике. А вот со змеиным корнем обождать бы еще недельку-другую. Впрочем, его покуда заменяли другие снадобья, в отличие от аира, который в умелых руках превращался в прекрасное средство для борьбы с гноем.

Влажная почва чавкала под ногами все меньше. Герда приближалась к мертвой деревне. Болотище. И обойти бы печальные заброшенные дома, пустые, насквозь продуваемые в непогоду ветрами, да только поманили ее за собой мерцающие у самой границы между болотом и поселением синеватые всполохи.

Шалом объяснил ей, что, вопреки суевериям, блуждающие огни не таят в себе никакой опасности. Только сам чародей из-за своего почтенного возраста, который даже при его гибкости не позволял запросто шастать по затхлой болотной зыби, до конца не мог уловить их природу.

Синие огоньки будто бы приближались, гасли, после – снова вспыхивали. Земля, травы и живность никак не выдавали своего беспокойства, и Герда уверенно, хоть и на всякий случай медленно, двинулась навстречу таинственному свечению.

В ноздри вплыл призрачный запах тлена. Естественный для подобных мест, но что-то почудилось в нем щемящее, недоброе. Когда последний огонек вдруг ускользнул от Герды, она уже знала, в чем дело. Там, под толщей липкой грязи, догнивали останки убитых во время бунта в Болотище.

Совсем другой вой, плачущий, тоскливый, заметался над братской могилой, где наверняка вповалку спали и воины, и крестьяне, полетел дальше, дальше, заметался меж стен осиротевших домов и затих вдали. В серой шерсти на волчьей морде застряли прозрачные капли. Волки не плачут. Волки, а не люди.

За час до восхода Радко выдохся. Саид и Фенрир взглядами поздравили друг друга. Они пережили эту ночь без Герды, отделавшись смешными повреждениями вроде процарапанного бедра лучника и слегка надкушенного уха овчарки, и теперь ничто не выдавало в очаровательном клубочке лохматый непоседливый кошмар полнолуния.

Как Саид и предполагал, сказки и умиротворенного созерцания речушки хватило до того эпизода, когда раненую осколком зеркала волчицу, превратившуюся в девушку, похитил Снежный Князь.

А потом понеслось. Купание, во время которого волчонок пытался упрыгать по камням на противоположный берег реки. Описанная в знак протеста одежда Саида. Догонялки на горных склонах, вся сила воли молодого отца, ушедшая на то, чтобы не взяться за ремень, веселые поваляшки в верхних пещерах и прятки в них же. Охота на мышь обыкновенную и Радко, до трясучки напуганный мышью летучей. Да, как раз в этот миг он и ободрал своего родителя. Драка с Фенриром за палочку – а в этой игре пес категорически отказывался уступать своему воспитаннику. Довольное повизгивание обоих четвероногих, когда они вытребовали у Саида слаженное почесывание пушистых животов. И в финале – отрубившийся на ходу детеныш.

Саид бережно опустил на лежанку, застеленную вышитым Гердой покрывалом, угольно-черный клубок и вытянулся рядом. Теплый бок мерно вздымался под его ладонью, а мягкая шерстка, чуть влажная от его дыхания, щекотала нос и губы. Час тишины и покоя. Час беззастенчивой сонной близости – до того, как Радко начнет оборачиваться.

Если верить словам Герды, которая в первый год не подпускала мужа к сыну во время перекидывания, теперь все проходило намного легче. Изменения не приносили вервольфам физической боли, однако страх малыша перед тем, что с ним творилось, был более чем понятным. Все силы Герды поначалу уходили на то, чтобы успокоить сына, и она не собиралась заодно приводить в чувство супруга, которому наверняка поплохело бы при виде плачуще-скулящего ребенка.

Но постепенно к этому процессу привлекли и отца, справедливо полагая, что всякое может случится. Саид пару раз продержался исключительно на травах Шалома и грозном рыке жены, однако в конце концов привык. Да и сын с возрастом пугался меньше.

В пещеру потянуло предрассветной прохладой. Саид встал, опустил шкуру над входом и вернулся к волчонку, чья шерстка знакомо вздыбилась. Карие глаза распахнулись, мордочка потянулась к отцу в поисках защиты, из приоткрытой пасти послышалось жалкое, несчастное всхлипывание. Саид склонился над ребенком, обнимая его, насколько позволяли грядущие изменения. Вскоре тоненькое завывание переросло в детский плач.

– Справились без меня, щенята?

Тихий, журчащий голос Герды отвлек его от созерцания только-только прикорнувшего Радко. Саид, глупо улыбаясь от уха до уха, обернулся к жене, раскрыл объятия и крепко прижал ее к себе, мягкую, теплую, пахнущую землей, мхом и травами. Но молодая мать на провокации не поддалась, а потому сначала невесомо коснулась губами гладкого высокого лба сына, убедилась, что с ее мальчиком все в порядке, и лишь после этого соизволила подарить мужу законный утренний поцелуй.

Ленивые летние птахи нехотя распевались в кустах за окном. Иволга так и вовсе совесть потеряла. Желтела на ветке и молча, склонив голову на бок, смотрела на продиравшую глаза Зосю. Командир осторожно потянулась. Конечно, они с Марлен продрыхли на этой кровати всю ночь, но спали уставшие женщины как убитые, а сейчас – кто знает, какие коварные планы имелись у этого древнего предмета обстановки полуразрушенного дома.

Из-под двери в комнату вплыл запах картофельных кнедликов. Вот же не лень ее подруге подскакивать ни свет ни заря и готовить завтрак, особенно после целого дня в седле! Зося, толком не проснувшаяся, опустила босые ступни на пол – и тут же отдернула. Каменный пол на исходе лета был сомнительным источником тепла. Пришлось продирать глаза как следует, отыскивать сапоги и впрыгивать в них на босу ногу. Настырно заурчавший живот подсказал ей, что приведение себя в человеческий вид и прочие приличия определенно откладываются на после завтрака.

– Надеешься, что остальные не подтянутся раньше полудня? – спросила Марлен, окидывая ехидным взглядом невысокую фигуру Зоси. Ну да, растрепавшаяся за ночь седая коса, исподняя рубашка по колено, дорогие, но изрядно запылившиеся в дороге сапоги. Третий командир подпольной армии Фён во всей красе, конечно. Кахал, безжалостно гонявший ее за утреннюю нерасторопность, прибил бы на месте.

– Надеюсь, что ты задушишь шибко ранних гостей новыми струнами, – фыркнула ведьма. Не без удовольствия отметила разницу между собой и Марлен. Каштановые локоны, влажные после купания, тщательно причесаны и собраны в хвост. Простое льняное платье с возмутительно глубоким вырезом, резной дубовый кулон, две нитки можжевеловых бус на гордой шее... три браслета и два кольца из того же материала лежали на столе. Видно, не успела надеть еще после готовки. В бытность свою аристократкой арфистка презирала украшения, принятые в ее кругу, а в подполье, не стесняясь, позволила себе женскую слабость и стала главной почитательницей таланта Саида.

Но, кроме естественного любования красивой женщиной, сохранившей свое изящество даже в непростых условиях подполья, в сердце настойчиво скреблось что-то еще. Уж который месяц скреблось, а Зося и боялась, и жаждала найти этому название.

– Что, и его тоже душить? – деловито осведомилась Марлен и кивнула в сторону окна, за которым показалась знакомая физиономия.

– Хороша, командир! – воскликнул Хорек, со скрипом открывая тяжелую, давно не знавшую масла дверь. Отвесил шутливый поклон Марлен: – А уж девчонка твоя – загляденье!

– И тебе не хворать, – кивнула Зося. Прищурилась, цепко вглядываясь в обожженное лицо разбойника. Безволосая бровь все так же лихо вскинута, и улыбка обманчиво-открытая, и хитрый взгляд искоса... Да что не так-то? А, проще прямо в лоб: – Случилось чего, Хорь?

– Что бы такого случится могло, сердешная? – усмехнулся главарь уже не то чтобы банды. Шагнул было к столу, но под аккомпанемент шипения Марлен свернул к ковшу с водой, лохани и полотенцу на лавке. Со вкусом ополоснул руки, умылся, бухнулся, наконец, на опасно скрипнувший табурет. – Что б такого? Мои все живы, твои, кажись, тоже. Так... Завидки меня берут, а по-доброму. Вместе вы, бабоньки, ну и держитесь друг за дружку.

– Твой любовник? – тихо спросила Марлен, накладывая в миску гостя горячих кнедликов.

– Спасибочки, хозяюшка! – Хорек достал из-за пояса свою ложку и задумчиво ковырнул колобок. – Ушел от меня полюбовничек. Дюже не по нраву ему, что у нас творится. Дескать, поначалу-то вроде грабили, зря кого не обижали, а разбойничали. А теперь... То беглым крестьянам приют даем, то за политику разговоры заводим. Да с новыми-то законами, сама знаешь, опасно стало с беглыми связываться, ну еще баре своих воинов натравят, как быть? Схорониться, говорил, надобно, а то и вовсе в услужение князю пойти, с его ведома грабить да в приграничье порядок блюсти.

– А ты что же? – Зося отодвинула в сторону свою миску, облокотилась о стол и подалась навстречу обожженному.

– Ты вот меня сейчас ни за что, ни про что обидеть хочешь? – серьезно, без тени заигрывания откликнулся Хорь.

– Прости, – в тон ему сказала командир и крепко сжала ладонь разбойника.

– Ай, что уж там! Лучше пошепчи, как внучок твой поживает.

Завтрак прошел в мирной, даже домашней обстановке, которой не помешала унылая атмосфера старого заброшенного дома. Сплетничали, зубоскалили, обсуждали предварительные договоренности грядущего собрания.

Как и подозревала в свое время Зося, бунт в Болотище стал первой ласточкой.

Причудливая смесь поблажек со стороны присмиревшего Ордена и ужесточения со стороны короля, его советников и местных властей большинство деревенских и горожан поставили на какое-то время в тупик. Все меньше пылало костров, все меньше знахарей попадало в немилость к жрецам. Народилось и росло поколение крестьян, которые не знали полей, вытоптанных во время очередной ссоры между князьями. Хорошо? А как же не хорошо, слава богам, услышаны наши молитвы!

Запрет на жалобы королю и князю на своего барина поначалу восприняли всерьез лишь в трех деревнях, а пример Болотища, о кровавых делах в котором ходили самые разные толки, заставил остальные два поселения держать свой гнев при себе.

А после вдруг закрутилось, закрутилось... Не успели оглянуться, а пожалуйста вам почти поголовный переход с оброка на барщину, да еще сроки работ на своего владельца такие, что поди успей прокорми себя, чтобы хоть с голоду не подохнуть. Кому совсем невмоготу становилось, так по привычке бежали. Зря бежали, горемычные, примите дар от его величества, разрешение на бессрочный розыск беглых крестьян – против прежнего, в течение двух лет. Вот тут и о жалобах вспомнили, да жалобы-то не принимали!

Стало доходить до того, что зазвучало доброе слово о временах междоусобиц. Мол, да, посевы топтали, скот угоняли, но хоть где-то иногда носило рыцарей! Нынче же остались от рыцарей лишь латы да имения, воевать не с кем, по замкам сидят, дурью маются, и смерть мальчишки во время представления у Теодора не слыла больше диковинкой.

И постепенно в отдельные головы пришла светлая мысль о том, что однова помирать, так лучше уж с песней на воле, чем с ярмом на шее. Фёны, опять же, не зря шестнадцать лет в княжестве Черного Предела работали. Набирали силу «Алые платки» в Блюменштадте и их подопечные в окрестных деревнях, пятеро воспитанников из приюта Богдана создали политический бродячий театр, ученики «Детей ветра» разъезжались по разным деревням княжества и за его пределами, открывали свои собственные школы. Шайка Хорька все меньше походила на шайку и все больше – на второе подполье, только более пестрое и разухабистое. Помимо них существовало еще минимум шесть то ли организаций, то ли банд в приграничье, и вот они договорились до того, что представители всех девяти боевых групп и представитель полулегальных «Детей ветра» встретятся нынче в этой каменной развалюхе для обсуждения возможной координации действий.

К полудню Зося, свежая, собранная, облаченная в короткое, чуть ниже колена платье, неторопливо расчесывала волосы и увлеченно спорила с Хорьком. Их вечный спор о вопросах дисциплины, принципах отбора новых людей и допустимости тех или иных методов расправы с противником. Марлен накрывала на стол, соображая нехитрую трапезу на предположительно дюжину человек, и то и дело прыскала в кулак. Еще бы! Главарь разбойничьей шайки практически по всем пунктам выглядел гораздо милосерднее командира подпольной армии сопротивления.

– Дык куда ж я дену тех, какие к порядку не способны? – горячился Хорь, багровея обожженной половиной лица. – Они ж к нам не от сладкой жизни бегут! Что ж им теперь, в деревнях оставаться, коли у нас не ко двору будут?

– Нет, не оставаться, – терпеливо возражала Зося. – Но и ядро организации, самая сильная и боеспособная ее часть – не богадельня, чтобы принимать туда всех сирых и убогих.

– Тихо! – шикнула на спорщиков Марлен. Из чащи до них донеслось лошадиное ржание. Ну, первые прибывали. А не перед всеми след было слишком уж открыто и сразу демонстрировать свои разногласия.

Вскоре в относительно просторной кухне сделалось суетно и шумно, но на поросший бурьяном двор никто не спешил. Мало ли, кто знает, какие гадюки тут ползают. Небо, опять же, насупилось, того и гляди, гроза разразится.

Мужики втащили в помещение все, что годилось под седалище, и оставалось только ждать, когда собравшиеся заморят червячка и наговорятся. Зося в который раз напомнила себе: терпение и еще раз терпение. Железная дисциплина Фёна формировалась больше двух десятилетий. Негоже предъявлять претензии тем, кто оторвался от сохи с полгода назад.

– Как папа? – вполголоса спросила Зося у юркнувшей к ней под бок Искры. Рыжая высокая девушка с дивными янтарными глазами была дочерью историка «Детей ветра» Янека и одним из основных координаторов организации. Она и явилась сегодня от лица всех своих товарищей на встречу.

– Получше, чем зимой, спина почти не болит, бодрячком держится, – грустно улыбнулась Искра. – Но работать ему с каждым днем все труднее. То забудет что, то несложные абзацы по несколько раз перечитывает, чтобы понять... А твой как? Он же через месяц приют передает, верно?

– Верно. Тоже держится. Только руки плохие совсем стали, суставы скрипят. И спина отваливается. Нет-нет, а скажет, мол, вот когда Раджи мою спину поправлял, так и хорошо было. Куда с таким здоровьем за ватагой бесенят следить? Пусть у нас в лагере в покое поживет, на правнука полюбуется.

– Это с Радко-то покой?

Женщины тихо засмеялись, соприкасаясь лбами, а Зося привычно выхватила взглядом в толпе Марлен. Еще в начале встречи она расспрашивала о чем-то Ядвигу, командира «Алых платков», а сейчас с самым наивным видом, приоткрыв прелестный рот и мило хлопая ресницами, слушала беседу троих мужчин. К горлу подкатил комок, ладонь заныла от невозможности прикоснуться к пушистым каштановым кудрям. Хорек, Ядвига и, само собой, Искра знали об отношениях подруг-любовниц. А вот остальным эту карту раскрывать было негоже. Тем более что мужики так явно велись на обаяние аристократки.

Один из троицы, ладный, со светлой бородой и россыпью родинок под правым глазом, нахмурился, прислушиваясь к словам Марлен, грубовато поцеловал ее пальцы и громыхнул на всю кухню одновременно с раскатом грома:

– Попиздели? Не серчай, барышня. Натрепались, говорю? Пора бы того, к делу заворачивать.

Часа через два споров, хохота, отступлений «за жизнь», перебранок и едва не вспыхнувшей драки Зося более-менее уяснила для себя основные позиции.

«Алые платки», созданные вроде бы при непосредственной поддержке Фёна, все-таки являлись самостоятельной организацией. Однако близость их позиций не могла не радовать сердце командира. Они постепенно расширяли свое поле деятельности. Формально они помогали только женщинам и детям, требовали от судей расправы над насильниками, защищали по мере сил жен и ребят от домашнего произвола, пару раз поддерживали служанок, уволенных без оплаты нескольких дней. Но, кроме того, они старались пропагандировать иной способ построения семейных отношений, более равноправных, и нацелились на работу в трудовой сфере.

Хорек с десятком-другим самых близких ему людей был следующим серьезно настроенным товарищем. Он понимал свободу буквально, порой сиюминутно, чем ставил Зосю в тупик. Мол, не хочет кто из его шайки идти на дело, так и не надобно! И не важно, рядовой ли это грабеж или помощь беглым крестьянам. Боевые навыки, конечно, дело нужное, но насильно никого из лука, скажем, стрелять не научишь. Пусть арбалеты берут, не страшно!

– Ты последних сплетен о милосердии Ордена что ли не слышал? – проворковала Марлен, рассеянно наматывая на палец крутой локон. – Я тут пела давеча в одном трактире, где старший жрец останавливался... Орден ходатайствует перед королем о запрете на изготовление, продажу, использование и хранение арбалетов на территории Грюнланда.

– Это с какой такой радости? – опешил Хорек.

– Бесчеловечное оружие, – развела руками арфистка. Подмигнула нахмурившемуся разбойнику: – Да ты же сам сказал, у кого терпения не хватает на лучника учиться, тот с арбалетом пойдет! В Ордене, чай, не только брюхо набивают да молитвы бормочут. Соображают, что крестьянин из горячей привязанности к барину может где-нибудь арбалет раздобыть, по назначению применить.

Но все-таки в главном Хорек и фёны соглашались друг с другом: источником власти должен быть народ и только народ. И добровольно эту власть народу никто не передаст.

Еще две группы, почти целиком состоявшие из беглых крестьян, нескольких городских, попавших в долговую кабалу, и приговоренных к смертной казни за непочтительные отзывы о его величестве, что с укреплением власти монарха приравнивалось к государственной измене, стояли на близких, хотя и более осторожных позициях. Они не намеревались отсиживаться в горах, надеясь на «авось» и внезапное смягчение политики короны, и готовы были решиться на восстание. Только на вопрос о том, какое непосредственное участие они собираются принять в подготовке к вооруженному сопротивлению, пробурчали что-то вроде «там видно будет» и «как все пойдут, так и мы пойдем».

С двумя бандами, очень похожими на шайку Хорька года четыре назад, договариваться пока что казалось бесперспективным. Да, даем приют беглым. Да, не прочь грабануть сборщиков податей или выполнить какое поручение за деньги. Нет, никаких бунтов, нам и в горах неплохо сидится, а с вами мы встретились, чтобы, значит, за власть в приграничье не передраться да, случись чего, друг другу подсоблять. Без излишнего риска для своих шкур.

А вот оставшиеся три формирования заставили Зосю глубоко задуматься. Они очень походили по своему мировоззрению на Хорька: свобода, свобода и еще раз свобода здесь и сейчас. Никаких принуждений, подавлений или, спаси Пламя, дисциплинарных взысканий. Беда вся в том, что в представления о «здесь и сейчас» входило само предполагаемое восстание.

Искра, как дочь историка, терпеливо и подробно поведала о закономерных поражениях стихийных бунтов, в том числе того, в котором непосредственно участвовали ее родители и отец Зоси. Марлен, общавшаяся в свое время с самыми разными представителями знати, в том числе с блестяще образованными рыцарями, дотошно объяснила, как именно раскатают восставших войска под предводительством профессиональных военных. Сама Зося на пальцах, кружках, ложках и прочих наглядных средствах рассказала о нескольких самых удачных и самых провальных операциях, которые проводились как под ее руководством, так и под руководством Раджи и Кахала. Позадавала наводящие вопросы об особенностях осады и штурма замков, диверсиях, таранах, требушетах. Напомнила, что в связи с частичным снятием запрета на волшбу неизвестно еще, какие чародеи будут противостоять им на территориях, где даже близко неизвестны расположения источников магии. На всякий случай умолчала, что Фён вовсю занят решением этого вопроса, Герда рыщет по предгорьям, лесам и болотам княжества, а Шалом не за красивые черные глаза откомандирован в Пиран.

Без толку.

И решающим аргументов стал численный перевес этих трех групп относительно Фёна и его союзников. Мол, к нам бегут, хотя мы действуем всего-то годик с гаком, а фёнам за полтора десятка лет столько сторонников и не снилось. Ну да, конечно, бегут, мысленно согласилась Зося и переглянулась с Марлен. Запомнить: заслать разведчиков и выяснить, истинны ли эти сведения или пустое бахвальство.

До перепутья у старой разлапистой сосны, которая росла на краю оврага и неведомо как еще цеплялась корнями за оползающий склон, доехали впятером. Дальше Ядвига держала путь на Блюменштадт, Искре было с ней до вечера по пути, Хорек сворачивал в известный на границе притон на север, а Зося и Марлен возвращались в лагерь, на запад. Договорились следить в оба за тремя свободолюбивыми группами, переобнимались и перецеловались, передавая приветы всем друзьям, товарищам и приятелям. Ветер взметнул косынку Ядвиги и рыжие косы Искры, когда женщины пустили коней в галоп. Зося тоже тронула было бока своей кобылки, но Хорек придержал ее за руку.

– На вот, внучку от меня подарок передавай. Красивая вещица завсегда сгодится, что скажешь, а, командир? На вырост, конечно.

Зося осторожно развернула протянутую ей засаленную тряпку и охнула. В тусклом свете солнца, с трудом пробивающегося сквозь пушистые серые облака, мягко поблескивал камень очень теплого темно-красного с розовым отливом оттенка. Он был вставлен в гладкую золотую оправу на столь же гладком золотом кольце.

– Тебе известно, что это за камень? – хрипло спросила Марлен. Судя по тону, она-то отлично знала, что именно видит перед собой.

– Да рубин вроде бы, – невозмутимо ответил разбойник.

– А ты хотя бы примерно догадываешься, что за этот рубин мог бы купить?

Хорек только ухмыльнулся и махнул рукой.

– Бывайте, девочки!

Цокот копыт его любимой гнедой лошадки уже затих вдали, когда Зося наконец-то отмерла.

– Рубин. На вырост ребеночку. Вот откуда он такой взялся? В огне не сгорел, в грабежах не сгнил, – пробормотала Марлен. Тряхнула головой и потянула за рукав подругу: – Ну, едем? Хотелось бы в шалаше заночевать, того и гляди, снова хлынет.

После заката вновь зашумел дождь, но не проливной, как накануне, а тихий, ласковый. Под пологом леса было почти сухо, и женщины сумели пожарить над костром остатки хлеба, который замечательно сжевали с вяленым мясом и парой душистых яблок с хрусткой белоснежной мякотью.