Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 61 страниц)

– Джон, а правда, что от страха всегда сердце колотится? – полюбопытствовал нерей.

– Правда, – слегка удивленно откликнулся врач.

– Всегда-всегда?

– Всегда. К чему эти вопросы, юноша?

– Так, – Шеннон круто повернулся к Милошу, перекинул из одного уголка рта в другой уже где-то найденную ветку и сказал: – А у тебя не колотилось. Первая ящерица к тебе подошла так, что чуть в морду не дышала. Второе чудище у тебя за спиной зубами клацало. Этот вон дракон тебя как разодрал. А я слушал... Первый раз, думал, помстилось мне. Второй раз уже проверял...

– А ты наблюдательный, – усмехнулся фён и шутливо толкнул здоровым плечом друга, теплым взглядом благодаря за внимательность и чуткость.

– Что? – Джон подался к своему молодому коллеге, склонил голову на бок и превратился в задумчиво-озадаченную сову. – Ты не умеешь бояться?

– Да, – просто ответил Милош и добавил, предупреждая дальнейшие расспросы: – Так уж вышло.

Так уж вышло, что он видел, как тусклая сталь превращает прекрасный медовый глаз отца в жуткий кровоточащий провал. Так уж вышло, что восьмилетний мальчишка не подумал в тот миг о том, что от таких ран не обязательно умирают. Так уж получилось, что в короткий багряный росчерк времени ему почудилось холодное дыхание неумолимой старухи с косой, и страх, сильный до немого оглушающего крика, до боли, разрывающей легкие, этот страх охватил его... чтобы после исчезнуть навсегда. Милош изведал и тревогу за близких, и горе, и безысходность потери. Но страха... нет, страха больше не было.

Градоначальник портового городка на Эсмеральде долго таращил на Фрэнсиса и участников экспедиции глубоко посаженные карие глаза, утирал широкий лоб сероватым платком и вышагивал по своему кабинету из угла в угол. Это немыслимо! Описание таинственного мира было очень похоже на описание Драконьих земель, но те значились на картах и западнее, и южнее. Но в конце концов, рассматривая находки и слушая красочные рассказы первого помощника и пятерых матросов, он уверился в правдивости их сведений и отпустил всех, кроме О’Конора. Правда, предварительно он сально улыбнулся и шепнул Рою, что лучший бордель городка примет их сегодня ночью за свой счет.

Рой, в свою очередь, без тени энтузиазма передал эту радостную весть парням и к их немалому удивлению зашагал совсем в другую сторону.

Пожалуй, по количеству диковинных растений Эсмеральда не уступала землям ящеров, тем более что тут в изобилии росли яркие, фантастических форм и оттенков цветы. Что уж говорить о постройках, пестрых базарах, сплошь смуглом, но при этом многоликом населении острова. Однако «Гринстар» оставалась здесь лишь на одну ночь, а после держала курс к берегам Бланкатьерры, главного пункта назначения, и с подачи мудрого Джона грамотные матросы озаботились поиском учителей и учебников тамошнего языка, ибо на северном всеобщем здесь с грехом пополам говорили только высшие чиновники.

Не только Рой пренебрег щедрым предложением местного градоначальника. Полдня и весь вечер больше половины экипажа каравеллы трахалась до изнеможения с лексикой и грамматикой бланкийского языка, а самые упорные – О’Рейли, Милош, Шеннон и Гай, к которому слова липли как мухи еще со времен работы в цирке, – засиделись далеко за полночь.

С чугунной головой, забитой до отказа фразами первой необходимости, Милош ввалился в комнатушку гостиницы – и обнаружил там одинокий полосатый клубок. Баська сонно приподняла голову, мявкнула и снова вернулась в страну кошачьих грез. Дика и Стива не было.

– Может, пошли таки в бордель? – фыркнул Шеннон в ответ на встревоженный взгляд Милоша, но привычка волноваться за Дика не исчезла окончательно, и друзья решили пройтись хотя бы по гостинице и саду. На всякий случай.

Впрочем, Стив, умудрившийся за пару часов наклюкаться местным пойлом, обнаружился под лестницей, и нерей потащил лимерийца в номер, бурча под нос всякие нелестные словечки. Милош умильно полюбовался этой трогательной сценой и тут заметил слабый свет из-под двери в номере Роя. Неудивительно, если Дик обнаружится в гостях у первого помощника. Во время высадки на таинственный берег они вшестером здорово сдружились вопреки всем различиям между сословиями, народами и положением на судне.

Фён постучал раз, другой, вроде бы осторожно, но плохо прилаженная дверь приотворилась сама. Не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы в слабо освещенной комнатке Милош разглядел кровать и Дика на ней. Обнаженного Дика, который стоял на четвереньках, подставляя задницу размеренно входившему в него члену Роя. В какой-то момент маленький матрос выгнулся, обернулся, кажется, собираясь поцеловать любовника, – и светлые его глаза, и без того большие, расширились от ужаса. От осознания того, кто стал невольным свидетелем этой сцены.

– Ты говорил, что не осуждаешь... Ну, когда мужчина с мужчиной, – хмуро пробормотал Дик. Спустя полчаса они с Милошем устроились на террасе гостиницы и смотрели на усеянное звездами черное южное небо.

– Не осуждаю, – подтвердил фён.

– А глядишь, ровно я что дурное сделал.

– Ошибаешься. Я всего лишь удивляюсь. Да, там, в лесу, мы все стали друг другу ближе. Но что-то я не замечал особой дружбы между тобой и Роем.

– Да нет особой, – пожал узкими плечами лимериец. – Рою, вон, в бордель идти расхотелось. Все одно, говорит, все девки одинаковые. Что его невеста, ну, помнишь, какая к другому сбежала. Что шлюхи. Тем более шлюхи. Ну и... вот.

– Есть в этом что-то разумное, – кивнул Милош. – С товарищем, которого хорошо знаешь, которому доверяешь, должно быть приятнее, чем в борделе.

– А чего ты хотел? – вдруг горячо зашипел Дик. – Чего ты хотел, чтоб я молча по тебе сох? Чтоб глядел да тронуть не мог? Чтоб себя в кулаке тискал да про глаза твои думал, да?!

– Дик...

– От ворот поворот дал, а потом дивишься, мол, чего это я с другим мужиком?!

– Дик, пожалуйста...

– Шел бы ты! – маленький матрос забился в железных тисках великана и внезапно сник. Застыл, понурив голову и мелко подрагивая.

– Дик, ты взрослый мужик, и не мне тебе что-то указывать, – мягко заговорил Милош, как только друг более-менее утих. – Глядели мы за тобой, пока боялись, что сопьешься. Теперь ты не пьешь, теперь мне следить за тобой не годится. Зря я сегодня тебя хватился, ну что уж... Дик, я тебе проповедей читать не собираюсь. Но и делать вид, будто я рад тому, что ты из-за моего отказа под нелюбимого ложишься, не буду.

– Что б ты понимал, – вяло огрызнулся Дик. – Вон, красавчик какой, на тебя, небось, девки как мухи на мед слетаются. Как отказывают, небось, и не знаешь.

– Моя любимая девочка от меня к моему другу ушла, – после недолгого молчания с грустной улыбкой возразил фён. – А других у меня никогда и не было. Ладно... Завтра вставать с рассветом, пора, что ли, на боковую.

Отставной полковник Хорхе Альберто Ортега неторопливо выпил последний глоток кофе, поправил перед зеркалом тонкий черный шнурок на рубашке, пригладил темные, с ранней сединой волосы и вышел на террасу своей гостиницы. Свежий утренний ветер ласково трепал пальмы, и в саду вовсю заливались птицы, но день обещал быть знойным. Сколько лет он провел здесь, в суетном Сорро, крупном портовом городе Бланкатьерры, а все никак не привыкнет к жаре.

Со стороны порта доносился какой-то шум. Кажется, пришвартовалось новое судно. Новое судно – новые постояльцы, это чудесно! Если, конечно, они соизволят остановиться в гостинице с несколько своеобразной репутацией.

– Buenos dias, canallas! – жизнерадостно объявил попугай, до того преспокойно дремавший в клетке среди кадок с монстерами.

– И я о том же, сеньор Чико, – усмехнулся отставной полковник и шутливо пригрозил разговорчивой птице: – Следите за языком, если явятся гости, не то мои девочки пустят Вас на суп!

– Canalla, canalla!

– А моя дорогая сестра Изабелла набьет Вашими перьями подушку, так и знайте!

– Какой ты грозный, отец, – неодобрительно покачала головой девушка, которая появилась на террасе с полным подносом маисовых лепешек. – Попробуй-ка лучше тортилью, может быть, она смягчит твое жестокое сердце.

– Доброе утро, Кончита, – бывший военный и нынешний хозяин гостиницы «Черное сомбреро» расплылся в улыбке и ласково поцеловал дочь в смуглую щеку. Подхватил с подноса почти горячую лепешку и одобрительно закивал, соглашаясь, что возможные посетители оценят стряпню его девочки.

Судя по зловещим звукам, в саду Изабелла отчитывала рабочих-рохос за какую-то оплошность. Сеньор Ортега только хмыкнул. Его бесценная сестрица не особо-то выбирала выражения, а порой могла и подзатыльник отвесить, но на самом деле была одной из немногих урожденных корнильонок, кто с искренней симпатией относился к жителям завоеванной земли. В его гостинице в принципе не делали различий между коренными корнильонцами, которые звали себя так, даже если их деды родились уже в Бланкатьерре, метисами и рохос. Потому и репутация «Черного сомбреро» вынуждала их время от времени еле сводить концы с концами. Но ни отставной полковник, ни его сестра Изабелла вместе с племянницей Каролиной, ни тем более его приемная дочь Кончита, сама наполовину роха, не жаловались. Бедно, зато честно и дружно, так они рассуждали.

– Дядя, дядя, к нам идут! – на террасу, запыхавшись, влетела сияющая Каролина. Ортега привычно чуть задрал голову, чтобы заглянуть в лицо своей высокой племянницы, и вопросительно кивнул, мол, с чего такой переполох? Девушка заправила за ухо выбившуюся из прически темную прядь и объяснила: – Они с востока! Чудные такие, трое светлых совсем, а один смуглый, но другой, не как мы.

– С востока?! – восторженно ахнула Кончита, и сестры, взявшись за руки, помчались ко входу прямиком через обеденный зал, ловко минуя столы и даже не задев Хуана, который обстоятельно намывал полы. Отставной полковник степенно проследовал за девушками, весело подмигнул рохо, мол, каковы, а, и различил в бесстрастных черных глазах лукавую смешинку. Он давно научился читать лица рохос, которые большинству корнильонцев казались тупыми и бесчувственными.

Вероятные постояльцы и впрямь были участниками экспедиции из недавно открытых земель на северо-востоке. Скорее всего, именно поэтому они заглянули в «Черное сомбреро». Попросту не знали, что порядочные люди обходят это место стороной.

Впрочем, судя по всему, трое из четверых, молодые сильные парни, сами не отличались высоким происхождением, а пожилой умный мужчина, как выяснилось в коротком разговоре, врач, держался с ними запросто как с равными. Покуда сеньор Ортега столковывался о цене и комнатах с этим человеком, который назвался Джоном О’Рейли, смуглый великан, рыжий крепыш и светлый маленький юноша вовсю обменивались с девушками короткими фразами на ужасном бланкийском. Каролина кокетливо наматывала на пальчик темный локон, а Кончита немилосердно стреляла глазками в каждого из путешественников. Скуластым лицом и прямыми черными волосами она пошла в мать-роху, и ее пылкий нрав частенько удивлял корнильонцев, привыкших к непроницаемым лицам местных жителей.

Но, разумеется, северяне ничего не ведали об этих тонкостях, и просто отвечали сердечными улыбками на приветливые улыбки сестер. Да и сам отставной полковник невольно улыбался, глядя на по-детски доверчивую, смешную из-за незнаниями гостями языка, и безумно искреннюю беседу.

Вскоре Кончита догадалась-таки предложить парням тортилью, а расторопная – при ее-то росте! – Каролина живо принесла кофе. Джон О’Рейли тоже с удовольствием согласился попробовать местный напиток, да и сам сеньор Ортега не отказался от лишней чашечки.

День обещал быть не только жарким, но и солнечным.

====== Интерлюдия 2. Очарованные ======

Мама рассказывала, что, когда мы были совсем маленькими, она не раз засыпала раньше Милоша и Али и уж точно раньше меня под свою собственную сказку. Вот и сегодня: в тепле и покое приюта дедушки маму сморило на середине истории, и она спит, удобно пристроившись на моем плече. А меня после всего приключившегося за последние дни сон не берет. Луна едва пошла на ущерб, и ее света хватает, чтобы озарять крошечную комнатку и серебрить волосы мамы. Раз уж ты так и не закончила сказку, родная, можно я придумаю ее за тебя?

Можно я представлю себе, что твои седые волосы на самом деле сотканы из волшебных лунных нитей, а черные тени на подушке – это локоны папы? Можно я помечтаю о том, что бражник, который влетел в распахнутое настежь окно, зашифровал в рисунке на своих крыльях послания от Али и Милоша, и в них только самое доброе и хорошее? За стеной слышен храп дедушки Богдана, а прохладный ветерок – это же поцелуй дедушки Рашида, правда? Ты улыбаешься во сне, а значит, мои мысли – не такая уж и фантазия.

А завтра, когда ты проснешься на рассвете, я все-таки расскажу тебе о настоящем чуде. Мы с тобой каждый раз удивляемся, встречая таких, как Марта. Тех, кого и гнут, и ломают, но никто не может растоптать их внутреннюю красоту. Герда и Арджуна. Над ними издевались по-разному и с одинаковой изощренностью, но как улыбался волчонок нынче вечером за общим столом, как умеет улыбаться – если захочет, конечно, сволочь – мой командир!

Но я надеюсь, что однажды ты завершишь сегодняшнюю сказку. Вернее, вы. Ты честно призналась: в голову ничего не приходит, а потому ты передавала мне своими словами неоконченную балладу Марлен. И мне очень-очень интересно, так какой же самый прекрасный на свете звук?

Кажется, сегодня, когда ты брал меня в первый раз будто в последний, ножкой кровати зацепило сундук, в котором я храню драгоценный ультрамарин. Иначе как объяснить то, что весь мир залило синим? Мир цвета твоих глаз, а я сумасшедший, Марчелло. Потому что поверил одной из переведенных тобой легенд, расцвеченной лазурью, саорийской синью, бирюзой, усыпанной лепестками васильков и лаванды, потому что в теории ну конечно же знаю: любимый человек не может и не должен затмевать собой все. Потом, когда-нибудь, на рассвете, придет и практика, но сейчас – ты, спящий, затихший звереныш, такой ручной и смирный в моих объятиях. Откуда ты дикий такой взялся, городской книжный мальчик?

Но там, на горизонте твоей сказки, бирюза, подсвеченная солнцем, становится зеленой-зеленой и свежей, как ясная улыбка мамы, и сумрачной, как отпечаток леса на радужках глаз дедушки Богдана, и душистой, как чай, которым мы обожаем запивать пахлаву. Саорийские истории тоже тягучие и сладкие, ты знаешь, это все из-за меда. Хочется верить, что гречишного меда, темного, нежного – Милош, братишка, где ты? Манящего, теплого – а у папы были невероятно теплые руки. Марчелло, тебе нравится пить чай из глиняных чашек? Однажды я расскажу тебе, что глина впитала в себя живую ласку моего Саида и мертвую ласку моего дедушки Рашида. Марчелло, еще чуть-чуть, и ночная синь уступит место голубому, а сегодня или завтра наконец-то вернется Хельга. Ну вот, я же говорил, что стал сумасшедшим!

Послезавтра, через неделю, через месяц будет короткая схватка, тяжелая драка, а то и настоящая бойня, но это потом и все равно ведь рядом с тобой. А сейчас и всегда, Марчелло, безумного художника тянет в вечность, навсегда мир останется синим-синим. Ненасытный звереныш, может, ты все-таки распахнешь свои глаза прежде, чем раскроешь меня перед собой?

На моей подушке внезапно обнаруживается вторая подушка, поменьше, понаглее и полосатая. Баська, и где прикажешь мне спать? Осторожно пристраиваю свою голову с краю, а Шеннон и Дик хихикают и шепотом решают, кто же из нас двоих все-таки хозяин? На самом деле я и сам склонен думать, что хозяин – она, этот пушистый деспот. Наш хозяин, сеньор Ортега, ласково зовет свою сестру Изабеллу la diablesa. Баська, тебе бы тоже подошло это имя, хотя ты здорово уступаешь в пылкости сеньоре, ее дочке и племяннице.

Впрочем, по сравнению с половиной здешних жителей, корнильонцев, и Саид бы показался ледяной статуей. А Али сошел бы с ума, пытаясь зарисовать их портреты. В самом деле, кто бы из них согласился позировать без движения дольше пары секунд? Зато рохос пришлись бы ему по нраву. Вот уж чьи непроницаемые спокойные лица буквально просятся в подполье!

Ребята на соседних кроватях еще ворочаются с боку на бок, привыкая к новому месту, а я как-то вдруг проваливаюсь в сон и открываю глаза, разбуженный пением птиц на рассвете. После безмолвия Драконьих земель с непривычки оглушает. Удивительно. Я нахожусь за много месяцев пути от лагеря, а такое чувство, будто вот-вот меня поцелует мама. Откидываю легкое одеяло, подхожу к окну, наивно надеясь на чудо... И чудо происходит! В комнату впархивает черная с белой каймой на крыльях бабочка. Дотрагиваюсь до кожаного шнурка на лбу. Смотрю в сад сквозь прорези в широких темно-зеленых листьях. С добрым утром, родные!

Кончита и Каролина – тоже ранние пташки – смеются где-то на террасе и, кажется, шутливо переругиваются с попугаем. Похожий на разбуженную не в то время суток сову Джон что-то сосредоточенно высматривает в траве. Это сказка, или я и в самом деле дома?

И далась ей эта баллада? А ведь начала сочинять ее просто так, как очередную в длинной веренице ярмарочных песен. Поспорили как-то между собой соловьиные трели, переливы арфы, журчание ручья, шелест листьев, звон золотых монет, голоса детей и еще чего-то там... продолжать можно долго, в общем, поспорили они, кто из них очарует больше случайных путников, встреченных на дороге. И с чего вдруг Марлен захотела закончить эту историю не привычной шуткой, а всерьез? Отыскать бы теперь тот самый звук...

Конец первой части

====== Часть II. Вихри. Глава 1. Милош. Завтра ======

До рассвета оставалось не больше часа. Гостиницу наполняло сонное теплое дыхание постояльцев, птицы еще дремали, и даже балагур Чико не тревожил тишину гостиницы своим не слишком-то вежливым ворчанием. Однако вся семья сеньора Ортеги бодрствовала и бесшумно суетилась на кухне, завершая последние приготовления к празднику. Сам хозяин разливал по флягам крепкий сладкий кофе, Изабелла и Каролина превращали початки маиса в ритуальных кукол и о чем-то шептались, а Кончита чуть в стороне от остальных укладывала все необходимое в отдельную маленькую корзиночку. Так уж повелось с тех пор, как девочке исполнилось девять лет.

Вдруг привычное одиночество на заре Дня мертвых нарушило наглое пушистое почесывание о босые ноги девушки. Кончита опустила глаза, уже заранее догадываясь, чью бесстыжую морду сейчас увидит, и столкнулась взглядом с золотисто-зелеными глазами кошки высокого матроса, который вместе с остальными членами экипажа «Гринстар» жил у них вторую неделю.

– Баська, когти, – укоризненно заметила Кончита, когда животное принялось уж очень активно топтаться передними лапами на ее ступне.

– Мяу, – невозмутимо ответила зверюга. Мол, да, когти, я же кошка, в конце-то концов.

– Прав старина Чико, каналья ты, – вздохнула девушка, положила в корзинку початок, завернутый в тортилью будто младенец в пеленку, и присела на корточки. Почесала Баську за ушком, чтобы тут же услышать громкое довольное мурчание. – Иди к хозяину, что-то зябко.

Утро и впрямь выдалось холодным. Отставной полковник Хорхе Альберто Ортега надел старый теплый мундир, женщины – пестрые пончо, и все вчетвером, непривычно, без Хуана, вышли из дома. Ну а Хуан... что ж, у рохо в этот День мертвых есть кого помянуть, но не на аурелианском кладбище. Поэтому он и покинул гостиницу в одиночестве и на несколько минут раньше.

Северо-западный ветер принес в Сорро песок и белые шарики мельты *, которые призраками метались по полупустынным улицам и зловеще шуршали в пыли, вторя шелесту пальмовых листьев. И впрямь День мертвых. Может быть, из-за леденящих душу песчаных бурь и диких завываний ветра корнильонцы редко выходили на улицу в этот день раньше восхода солнца, пугаясь собственного праздника.

Зато те местные жители, что приняли веру и традиции завоевателей, с легким сердцем покидали свои глиняные домишки, и в бедных кварталах семье Ортега уже не было так одиноко. Молчаливые и внешне бесстрастные от природы, в это утро рохос становились еще сдержаннее, и вот уже к аурелианскому кладбищу подходила безмолвная толпа с темными, будто высеченными из камня лицами. Отставной полковник замер возле огромной опунции, приложил руку ко лбу и к сердцу и обвязал колючую зеленую ладонь белой ленточкой. Вслед за ним Стража мертвых украсили лентами женщины, и все четверо продолжили свой путь. Они шли между могилами до развилки возле другой опунции, поменьше, и здесь-то Кончита свернула налево, как всегда, одна.

В дальнем углу кладбища под молоденьким деревцем авокадо лежал простой квадратный камень с традиционным резким орнаментом рохос по краям и коротким именем посередине. Кончита откинула за спину тяжелые косы, опустилась на колени перед могилой, зажгла свечу и положила на камень подношения: куколку-початок, сласти и цветы.

– Здравствуй, братишка.

Авокадо ответило ей перешептыванием листьев, которые тускло поблескивали в мягких лучах занимавшегося рассвета.

В девять лет Кончита узнала от своего отца о том, что на самом деле является его приемной дочерью. Сеньор Ортега открыл ей кое-что о ее происхождении, но часть истории пообещал рассказать, когда настанет время. Девочка привыкла доверять отцу, и даже его горькие откровения не подорвали этого доверия, а потому она терпеливо ждала назначенного часа и только раз в год в полном одиночестве приходила к могиле единственного родного по крови человека.

Карлос и Кончита были близнецами, рожденными рохой от корнильонца. Карлос умер во младенчестве, а Кончиту взял на воспитание сеньор Ортега. Какая болезнь сгубила ее брата, что стало с ее настоящими родителями – девушка не знала, но догадывалась: вряд ли отец взял в жены местную крестьянку, а потому его судьбой она не слишком интересовалась. Жива ли ее мама, погибла ли – этого не знал уже сам бывший полковник.

Пламя свечи дрогнуло и едва не погасло. Кончита прикрыла огонек одной ладонью, а ко второй, ровно живой, подлетел шарик мельты. Девушка ласково тронула пальцами тонкие нити, с которых осыпались уже все семена, и одними губами произнесла короткое слово.

– Катрина **, смотрите, Катрина идет! – зашумели на улице дети.

Каролина и Кончита вылетели из-за стойки, промчались между столами, тормоша своих гостей с востока, и в два звонких голоса позвали их за собой. Сеньор Ортега чокнулся рюмкой с Джоном О’Рейли, залпом выпил текилу и неторопливо последовал за девочками. Сеньора Изабелла опустила на один из столов празднично запеченного поросенка и отправилась на террасу вслед за всеми, шурша нарядными юбками.

– Вот, Катрина! – радостно воскликнула Каролина и протянула руку.

Впрочем, постояльцы и без того догадались, что речь идет о кукле посреди веселящейся толпы, разряженной в дешевые, но яркие тряпки, и увешенной несметным множеством бус. Откуда взялись бусы, стало ясно в следующее мгновение. Обе девушки сняли с себя украшения и бросили их в руки подошедшего к террасе мальчишки.

– Потом вернут, – жестами объяснила Каролина Дику, у которого от изумления округлились глаза.

Вскоре две нитки повисли на кукле, и та не без помощи одного из своих сопровождающих благодарно клацнула челюстью черепа. Череп, к слову, был человеческий и вполне настоящий.

– Все одинаковые? – спросил Милош у стоявшей рядом с ним Кончиты. Та удивленно подняла брови, и юноша объяснил, уже не так ужасно коверкая бланкийский: – Мертвые одинаковые. Богатые тоже. Она – богатая.

– Да-да, Катрина – богачка, – подтвердила девушка и лукаво подмигнула матросу. – Ишь, как разоделась, франтиха, а мертвее мертвой!

Судя по ответной улыбке Милоша, парень понял, что хотела сказать ему собеседница. А сама Кончита поняла: уж в который раз она неприлично засматривается на открытую мягкую улыбку своего постояльца. Девушка почувствовала, как ее щеки аж запылали от смущения, и торопливо отвела в сторону глаза.

Ближе к ночи в «Черном сомбреро» становилось все жарче и веселее. Явился Рой, который выпросил у капитана небольшое денежное поощрение, отоварился по дороге текилой для хозяина и шоколадом для его женщин. Пришел Хуан с гитарой, девочки притащили маракасы, сеньор Ортега угостил своих постояльцев по поводу праздника сигарами, чем покорил раз и навсегда сердце Шеннона. Столы сдвинули к стенам, и все, кто мог и кто не мог танцевать, высыпали в центр комнаты. Даже клетку с Чико принесли и гордо водрузили ее на стойку. Баська с самым независимым видом будто невзначай устроилась рядом.

День мертвых. Один из немногих праздников в году, навязанный Бланкатьерре завоевателями, который впитал в себя местные обычаи, и народ вовсю пользовался возможностью без утайки следовать своим традициям. Впрочем, корнильонцы из низов с удовольствием присоединялись к этому разудалому веселью.

Гитара звучала все яростнее и бесшабашнее, и Кончите ужасно не хотелось прерывать Хуана ради того, чтобы он принес воду, поэтому девушка сама незаметно подхватила большие ведра и выскользнула наружу. Темнота дохнула на нее зноем и пылью, а чужое тепло напугало так, что роха едва не вскрикнула.

– Прости, – виновато улыбнулся Милош – а это оказался именно он. Как великан сумел пройти за ней почти до самого колодца совершенно бесшумно? – Можно? – и матрос, не дожидаясь ответа, забрал у девушки ведра.

– Спасибо, – смущенно пробормотала Кончита и нервно затеребила одну из своих толстых кос.

– Что это? – спросил юноша, когда к его ногам подлетел очередной шарик мельты. Он опустил на землю уже полные ведра, присел на корточки и взял в ладони комок белых нитей. – А! – догадка озарила смуглое лицо, и Милош осторожно взял огромными пальцами последнее семечко.

– Мельта, – ответила Кончита и вытянула вверх руки, показывая, какой огромный вырастает цветоносный стебель, и как уже зрелые семена разносит ветром. – Один раз. Потом – смерть, – коснулась ближайшей монстеры и жестами объяснила, как обрубают листья со стебля: – Текила.

– Есть? – поинтересовался Милош и кивнул на сад.

– Есть, одна.

– Одна? – матрос оттопырил один палец.

– Одна, – роха подтвердила сносное представление своего постояльца о числительных и покачала головой: – Темно. Завтра.

– Manana? – дотошно повторил Милош.

– Mañana, – фыркнула Кончита, и оба рассмеялись. Святой Аурелиано, должно быть, ведал, почему чужестранцам тяжко давались некоторые звуки в словах вроде маньяна, ниньо, льянос или тортилья.

– Бланка, – заметил юноша, указывая на нити мельты. Взъерошил черные локоны, поправил съехавший кожаный шнурок и ткнул пальцем в землю: – Терра.

– Тьерра, – поправила девушка. – Бланкатьерра.

И все-то ему нужно. Милош самостоятельно не добрался еще до мельты только потому, что пытался одновременно обследовать весь Сорро сразу, а ведь на нем, как и на остальных матросах, лежали обязанности по возведению временного жилища для членов экипажа «Гринстар» и поиски работы. Все-таки экспедиция прибыла сюда далеко не на один месяц.

Но как, с учетом его скудного пока что словарного запаса, объяснить гостю историю возникновения имени этой страны?

Они вернулись в дом, Милош поставил ведра на кухне, а Кончита прихватила свечу и поманила юношу на ступеньки террасы. Здесь, то рисуя веточкой на земле, то с помощью мимики и жестов она подробно разъяснила его верную догадку. Чуть меньше ста лет назад первые корабли корнильонцев пристали к удивительному берегу. Почвы здесь были песчаные и в лучах беспощадного солнца ослепительно белые. Белые иголки кактусов, восковой налет на листьях мельты и ее белые шарики, что носились по степи, и подсказали им название для края, который поначалу показался им безжизненным и бесполезным. Это после они обнаружили и благодатные зеленые льянос, и золото в горах, и опасную, но притягательную сельву, и совершенно новые сельскохозяйственные культуры вроде маиса, кофе, авокадо, томатов...

– И рохос, – спокойно, без особого выражения бросил Милош.

– И рохос, – с той же интонацией произнесла Кончита. А в груди шевельнулось что-то чудесное, теплое. Да что же в этом пусть красивом, но скромном, неброском парне такого? Шумный яркий Шеннон, смешливый обаятельный Дик, светловолосый статный Рой, да многие с «Гринстар» представляли куда большую опасность для девичьих сердец в Сорро, чем этот привычно смуглый юноша, почти незаметный несмотря на его рост и силу.

– Красивый, – очарованно прошептал матрос, когда на ступеньки рядом с ним опустилась черная ажурная бабочка с белой каймой на крыльях.

– Не hermoso, – девушка указала на Милоша, а потом на себя: – Hermosa.

– Hermoso, – покрутил головой юноша, на миг опустил ресницы и, явно стесняясь, признался: – Mi padre.

– Мельта. Mi madre, – откликнулась Кончита прежде, чем испугалась собственной откровенности. Даже отцу она не открывала то, что почему-то всегда воспринимала призрачные белые шарики как напоминание о своей маме.

– Один раз. Потом – смерть? – помолчав, осторожно спросил Милош.

– Один раз. Я, брат. Потом... смерть, – едва слышно выдохнула последнее слово роха. Конечно, мамы больше нет на свете. Иначе бы она была вместе с ней, своим единственным живым ребенком.

– Брат?

– Тоже смерть. Маленький. Niño, – Кончита уловила жаркую мелодию гитары и тряхнула косами, прогоняя печаль. Ласково улыбнулась и спросила: – А ты? Брат, сестра?

– Братья. Два, – Милош на пальцах объяснил, что его братья были двойняшками. И, судя по неожиданной нежности в низком голосе, оба живые, как, верно, и мама. Отец, которого он увидел в черной бабочке, умер, зато остальная семья есть – и притом огромная. Как чудесно!

– Кончита!!! Вот ты где! – на террасу влетела раскрасневшаяся Каролина и на мгновение замерла, хлопая ресницами. Виновато шмыгнула носом, мол, простите, что ворвалась, и уже гораздо спокойнее добавила: – Если хочешь, пойди, погляди. Там Дик так танцует! Только ногами, а прелесть какая и трудно! – высокая девушка в длинных праздничных юбках попыталась изобразить подскоки и свалилась бы, если бы ее вовремя не подхватили руки великана.

– Джига, – смеясь, сообщил сестрам название нерейского танца Милош, и они втроем отправились любоваться маленьким матросом.

Каблуки башмаков отбивали простой четкий ритм, и под наспех подобранную Хуаном мелодию маленький Дик легко подпрыгивал, с немыслимой скоростью то выбрасывая ноги, то выстукивая ими по плотному земляному полу, и за лихой нерейской пляской жадно следили отнюдь не только женские глаза. Оно и понятно. Дик и прежде радовал товарищей танцами, и даже иногда подначивал на это дело внезапно стеснительного Шеннона, но сегодня впервые он танцевал настолько безупречно и вместе с тем беззаботно. Милош заметил, что его друг то и дело перехватывал восхищенные взгляды Роя, и постепенно на душе у него становилось спокойнее. Пусть их страсть родилась из болезненного стремления позабыть любовные поражения, но почему бы ей не превратиться в нечто подлинное и серьезное? Или хотя бы не поддержать их на время.