Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 61 страниц)

Командир Теней кивнул, не глядя на нее, и в очередной раз тронул своими длинными изящными пальцами шею Ждана чуть выше плотно обмотанной тряпицы. Если бы не этот клочок ткани, почти срубленная голова лучника давно бы окончательно распрощалась с его телом. Голове Ганса повезло чуть меньше. Ее Шалом пришивал к телу призрака уже в лагере.

– Арджуна, Ждан был твоим непосредственным подчиненным, но... Не мог бы ты... – Зося запнулась, не находя в себе сил произнести всего несколько слов.

– Я понимаю, – остановил ее объяснения эльф. Вымученно, тепло улыбнулся ей и мимолетно поцеловал в висок. Точно так же, как в тот день, когда еще живой Ганс привез в лагерь мертвого Раджи. – Если что, зови. Я буду у костра.

Вот и все. Последняя ночь – втроем. Зося успела повидать сына, который забылся сном благодаря травам Шалома, шепнуть пару совершенно бессмысленных, но как воздух необходимых слов утешения Марии и теперь собиралась до рассвета побыть с теми, кого завтра навсегда заберут могилы. Посоветоваться о насущном, вспомнить былое. Торопиться некуда, еще часов шесть или семь до рассвета.

Третий командир Фёна медленно обошла подстилки, на которых лежали павшие, зажгла в изголовье еще две свечи, устроилась на одеяле, поплотнее кутаясь в шерстяную шаль. Здесь, в верхних пещерах, даже летом было прохладно.

– Ну вот и все, родненькие, – одними губами вымолвила Зося, ласково обводят кончиками пальцев дорогие черты. – Из нас, старичков, во втором отряде четверо осталось, в третьем – трое. А тут, в первом, теперь я одна. За всех вас. За Кахала, Горана, моего Раджи... Генрика... Уве, Вторака, Некраса... Ксану, Марека... вас двоих... Давеча нас, живых, больше было, чем покойничков. А вот уже по-другому-то. Мы знали, на что решались, когда уходили в Фён, – командир улыбнулась. Плакать после гибели мужа она разучилась. Улыбаться – нет. Раджи был бы доволен. А уж вечно смешливый Кахал – тем более. – Ганс, а помнишь, твой брат в тюрьме йотунштадтской голодал, и ты все боялся: выдюжит, не выдюжит? Он жив до сих пор, его спасли Кахал и Рашид. Их нет, тебя нет, а брат твой до сих пор живой, и дети его, и внуки... Выходит, не зря мы это, Ганс, как думаешь? Ждан, лис ты хитрозадый, ведь не зря?

Мертвые лица умиротворенно, свято белели, озаренные рыжими язычками пламени. Зося подперла щеку рукой и загляделась в них, вспоминая далекую свою молодость, первый лагерь фёнов на равнине, посреди хмурого ельника, уютные посиделки в землянке в такие вот дождливые дни, когда вдруг почему-то все бойцы оказывались дома и набивались в тесное, жарко протопленное помещение.

Самый прекрасный, самый светлый вечер. Их маленький отчаянный отряд еще не знал потерь, зато неделя прошла, как к ним присоединился Раджи. Щербатая улыбка Генрика, медовые глаза Раджи в обрамлении пушистых черных ресниц, надежная ладонь Горана на ее боку, Ганс нахально привалился к плечу Кахала, и ему, кажется, совершенно не мешает то, что первый командир заразительно хохочет. Только Ждана с ними не было...

Нет, не годится. Другой вечер, напоенный влажным запахом осени, грибов и сладким медвяным духом. Друзья, выполняя очередное очаровательно-бредовое задание первого командира, читают и обсуждают стихи, а в животе у Зоси под ладонью Раджи толкается то теплое, тяжелое, что вскоре явится в свет и получит имя Милоша. Ждан, озорно сверкая глазами, пытается приладить свой воровской опыт к толкованию очередных виршей, а после Ганс читает короткие четыре строчки так, что каждого из грубоватых, потрепанных жизнью парней и двоих девчат пробирает до дрожи, до костей, до самой середки сердца.

Ганс, ее первый задушевный друг в отряде, вообще страстно полюбил читать, едва Кахал обучил его грамоте. А как красиво, проникновенно, порой спотыкаясь на сложных словах, всей кожей ловя деликатные подсказки первого командира, читал вслух этот когда-то темный крестьянский паренек. Читал у костра своим друзьям и молчаливым разлапистым елям за несколько часов до того, как Раджи завалил Зосю на речной песок и забрал себе ее девичью невинность.

– А ты, помнится, говорил мне, что не хочешь пережить и третьего командира. Выходит, ты счастливчик, а, Ганс?

Страх скрутил Герду внезапно, с первым мгновением относительного покоя. Когда прореженный едва не вдвое маленький отряд объявился в лагере, девушка превратилась в нечто вроде продолжения рук Шалома. Заваривала травы, была на подхвате, когда чародей промывал колотую рану от удара вилами на бедре Саида, поддерживала сломанную правую руку лучника, пока ее брали в лубки. Поддерживала голову Ганса, пока Шалом аккуратно пришивал ее к шее. Сама обработала мелкие, но противные раны Марии, помогла Арджуне. Участвовала в обмывании тел, которое больше походило на очередной урок травника.

И не обращала внимания на то, каким пугающе спокойным, собранным стал вдруг веселый балагур Саид.

Осознала это сейчас, когда суета в лагере улеглась, а сам юноша, приняв по приказу Шалома лошадиную дозу снотворного, наконец-то уснул. Осознала и другое: если все пойдет не так, и руку придется отнять, то что же случится с Саидом? Как ему из лука стрелять, как по дереву резать? Как жить?

Дрожащими от ужаса губами оборотица прижалась к щеке спящего лучника, трепетно, осторожно поцеловала ледяные пальцы пострадавшей руки. Ничего, любый мой, ничего, ты живой, ты дышишь, а с остальным мы как-нибудь справимся. Правой рукой твоей стану, коли примешь ты меня, такую красоту с тобой вырезать будем, глядишь, не хуже прежнего. Только вот с луком...

Герда заботливо поправила одеяло, прислушалась к ровному дыханию спящего и выскользнула из пещеры в дождливую ночь.

Лагерь дисциплинированно спал. Потери потерями, а работу и задания на следующий день никто не отменял. С утра похороны, после – разбираться с крестьянами, ушедшими в горы. Только под скальным выступом у костра дежурили Эрвин и Марлен, хлопотавшие над поминальной трапезой, да крутил в руках обломки лука Арджуна.

– Чей это лук? – вполголоса спросила у него Герда, несмело присаживаясь рядом.

– Саида, – откликнулся эльф. – Не уверен, что смогу его починить. Если, конечно, лук в принципе Саиду понадобится.

– Арджуна, позволишь спросить?

– Спрашивай, Герда. Тебе спрашивать можно.

– Почему?

– Думаешь, я не замечаю, как ты на моего подчиненного смотришь?

Вот не зря Саид среди прочих сведений об эльфах заметил, что у них глаза зорче, чем у иного хищника. Герда отбросила ненужную робость.

– Как быть Саиду, если руку отнять придется? Он же луком и резьбой своей дышит.

– Ну, положим, дышит он все-таки воздухом, нашим делом и привязанностью к товарищам, – усмехнулся Арджуна, чуть высокомерно скривив губы. – Но я понимаю, что тебя тревожит. Что ж... Он неплохо владеет ножом, потренируется и перейдет в отряд Призраков. А режет, по счастливой неясной случайности, он левой рукой. Справится. Живой, значит, справится.

Человеческое ухо не уловило бы, как дрогнул голос хладнокровного эльфа на последних словах. Но вервольф заметил.

– Дай посмотрю, – не попросила, потребовала Герда, подвинулась к Арджуне близко-близко и забрала у него оружие. Мягко обхватила ладонями изуродованное дерево, прикрыла глаза, прислушиваясь к нему, как привыкла слушать растения и землю. Выбрала из предполагаемых вставок, лежавших подле эльфа, ту, в которой почуяла сродство с луком своего любимого. – Эта подойдет.

Дождь сделался совсем тихим, едва ощутимым. Перевалило за полночь, оба менестреля почти закончили готовить пирожки и мясо на поминки, а Зося все не выходила из пещеры.

– Она же только меду отпила, ни крошки хлеба не съела, – обеспокоенно прошептала Марлен, в очередной раз бросая тоскливый взгляд на тропинку, что вела вверх по скале.

– Не бойся. Зося всегда с дисциплиной дружила, ее еще Кахал всем в пример ставил. Даже если не захочет, утром себя заставит, – утешил коллегу Эрвин.

– Надеюсь, – арфистка покосилась на сидевших чуть поодаль бок о бок Герду и Арджуну и все-таки решилась. – Эрвин, послушай, я у вас совсем недавно, не разобралась со всеми правилами, обычаями. Если вы ее одну оставили, значит, так надо, но... Как думаешь... Если я...

– Ты моего совета спрашиваешь? Прости за избитую метафору, но твое сердце все-таки лучший советчик.

– Спасибо тебе, – Марлен быстро чмокнула Эрвина в седую макушку, схватила кувшин с медом, кружку, подоткнула подол и полезла вверх по скользкой, но вполне надежной тропке.

«Ну... В крайнем случае она мне еще раз врежет», – с этой светлой мыслью арфистка шагнула в прохладный полумрак пещеры.

И задохнулась от зависти. Зося, склонившись над своими усопшими друзьями, пела одну из тех простых, величавых в своей безыскусности народных прощальных песен, какие не сочинить было ни Марлен, ни Эрвину, ни даже самым талантливым менестрелям.

– Вот, держи, не то свалишься, – не терпящим возражений тоном произнесла Марлен, бесшумно опускаясь на пол рядом с Зосей, едва смолк последний звук мелодии.

– И то верно, – неожиданно согласилась командир и поднесла к губам кружку с медом.

– Эрвин рассказал, что они последние, кроме тебя, старички в первом отряде, – уже гораздо мягче заметила арфистка, приподнимая кувшин в немом тосте за упокой.

– Трепло мой любимый менестрель, – фыркнула Зося. – А я ему завидую.

– Почему?

– Мы не измеряем потери количеством прожитых рядом с ушедшими лет. Эрвину тоже тяжко, хотя он и знал Ганса со Жданом меньше моего. Только Эрвин после дежурства ткнется под бок к своему черноглазому, а я... А у меня нет Раджи. Ты вдова, тебе знакомо, правда?

– Я не любила своего мужа, он был мне скорее добрым приятелем. Но да, знакомо. Могу предложить тебе свой бок, он такой же костлявый, как у Шалома.

Зеленые глаза ведьмы, обведенные траурной тьмой, недоверчиво блеснули в полумгле. Марлен выдержала прямой взгляд командира.

– Ты все правильно поняла, Зося. Мы обе давно не девочки, а после этих смертей я вообще не вижу смысла тянуть кота за хвост. Ты неплохо ко мне относишься, и большего я не требую. Догадываюсь, что для тебя значил Раджи. Но вдвоем проще.

Ты на плечи мне – хоть край нелегкой долюшки,

Расчесать позволь твои седые косоньки.

– Я подумаю, – скупо пообещала Зося и привалилась всем своим невысоким крепким телом к изящному аристократическому плечу Марлен. Нутром чуя, что та – удержит.

А после короткой передышки командир изложила одному живому и двум мертвым слушателям первые смутные представления о том, как заявить о своих политических требованиях во весь голос. Потому что перед фёнами вырисовывалась перспектива: либо повторение страшных бунтов, какие бушевали в стране четверть века назад и закончились с минимальной выгодой для крестьянства, либо внятная политическая программа.

Нам и места в землянке хватало вполне, нам и время текло для обоих.

Все теперь одному. Только кажется мне, это я не вернулся из боя.

Владимир Высоцкий

Комментарий к Глава 9. Саид. К свету Год назад, 7 декабря 2013, в молодом отряде «Фён» еще не было ни одной потери. Генрик погиб 19 декабря. А за ним и остальные. Те, которых вспоминает Зося, – это именно старички, из первого состава отряда, из землянок, с равнины. Сколько ушло здесь, в горах, в княжестве Черного Предела? Слишком много хороших людей автор положил меньше, чем за год. Грустно.

А еще грустно, что как всегда на сотнях страниц текста мне не хватило достаточно места и слов для Ганса. Для молчаливого надежного Ганса, такого простого и неброского. На него в первую очередь полагались все три командира. Его глаза больше двадцати лет помогали фёнам, поддерживали их, подсказывали, что они – не чудовища. Теперь эти глаза погасли.

====== Глава 10. Милош. Обитель теней ======

Что осталось от Уджейна [Уджайна], Бхопала, Джейпура [Джайпура], Гвалиора, Индора [Индура], Гайдерабада [Хайдерабада], Ахмедабада [Ахмадабада], Фуркабада [Фурхабада], Делли и Агры, городов столичных, некогда цветущих? На несколько миль вокруг их видны раздробленные колонны, разоренные храмы и полуразвалившиеся, одинокие памятники. Дикие звери и пресмыкающиеся гады заменили народонаселение; все глухо и пусто вокруг; путешественник не слышит от хозяина радушного «кош аменди» (милости просим); жалостный крик шакала или шипение змеи одни доходят до его слуха.

А.Г. Ротчев. «Несколько замечаний касательно владычества английской Ост-Индской компании в Индостане»

Шеннон разворошил свои рыжие космы и озадаченно уставился на крохотные деревянные кулоны в ладони Уго. Нет, и он, и его товарищи еще накануне заметили, как рохо сосредоточенно вырезал что-то, сидя у костра так, чтобы дым вился в его сторону, но поинтересоваться назначением поделок не решились. Они до сих пор не всегда знали, с какого боку подойти к их немногословному проводнику. Кончита же не спрашивала Уго по другой причине. Привыкла к тому, что тот, как и его покойный брат Хуан, сам обо всем расскажет. Когда придет время.

– Обереги? От призраков? – первым предположил Милош.

– Да. В Эцтли не снимать, – коротко распорядился Уго, протягивая каждому из спутников диковинные амулеты на бечевке.

– Мы полезем к призракам? – передернул плечами Гай. – Может, сразу наловим в мешок тарантулов и сунем в него головы?

– Тарантулы не живут в сельве, – спокойно возразил рохо. – Призраки живут только в храмах и в высоком городе. Окраины безопасны.

– Баська! – в два голоса Милош и Кончита призвали к порядку возмущенную кошку. Впрочем, было чем возмущаться. Зверюга снисходительно приняла в свою стаю подругу хозяина, но вот к сплетенному ею поводку относилась очень, очень плохо. О чем и сообщила девушке пару недель назад, разодрав ей руки во время примерки.

– Мяу!

– Встретишься с призраком – будет тебе мяу, – пришел на помощь друзьям Шеннон.

То ли назидательные слова нерея подействовали, то ли Баська устала сопротивляться двум парам настырных рук, но вскоре она смирилась с ограничением свободы и даже почти возглавила группу, отправившуюся к развалинам древнего города.

Но путь к Эцтли оказался длиннее того, на который рассчитывали матросы и Кончита. Крепкие, толстые стебли лиан местами вились так густо, что Уго предложил их обойти, а не прорубаться сквозь них с помощью мачете. Впрочем, орудовать мачете все же приходилось, но все-таки меньше, чем если бы путники пошли напрямик.

Солнечные лучи не проникали сквозь плотный полог леса, однако влажный теплый воздух кружил голову, тяжелая, но в общем-то посильная работа изнуряла так, что пот лился по телам ручьями, а перед глазами расплывались цветные пятна. Кажется, у всех, кроме невероятно выносливого Уго.

– Ого! – шепотом воскликнул вдруг Милош и уставился, но не на выступившие из зарослей развалины бедняцких домов, а на ветку на расстоянии вытянутой руки. – А я уж подумал, что мне от этой жары мерещится. Какая птица... И не улетает.

– Это кетцаль. Она не из пугливых, – с чуть приметной бесстрастной усмешкой прокомментировал Уго.

– Птица свободы, – восхищенно выдохнула Кончита и на всякий случай подтянула к себе Баську.

Шеннон и Гай подошли поближе, и вот уже шесть пар глаз, включая золотисто-изумрудные и крайне заинтересованные, разглядывали небольшую птичку с длинным зеленым переливчатым хвостом, зелеными же крыльями, хохолком и алой грудкой.

– Почему свободы? – тут же уточнил у Кончиты Милош.

– Говорят, никому и никогда не удавалось долго держать в неволе кетцалей. Одни улетали, другие умирали в своих клетках, – с гордостью в тихом голосе объяснила роха, плавно развернулась к своим спутникам, прикрыла глаза и произнесла низко, нараспев:

Город раскинулся в кольцах нефрита

и излучает сверкание, как перья кетцаля.

Рядом с ним владыки проплывают в лодках:

цветочный туман окутывает их. *

Пришел черед Уго со сдержанным изумлением взглянуть на девушку.

– Это строки одной поэмы на нашем языке. Немногое из того, что уцелело после уничтожения наших книг и документов корнильонцами. Хранится в библиотеке Сорро.

Однако ни пугающе-прекрасные руины, ни отголоски древнего слова не могли вернуть силы путникам, которых порядком подкосил мучительный переход, и решено было заночевать в стенах более-менее уцелевшего дома, по всей видимости – хозяйственной постройки, а уже наутро отправиться исследовать окраины.

Костер успел разгореться до того, как невидимое ночное небо пролилось на сельву дождем. Уго и Милош, как самые приспособленные к лесу, отправились добывать листья для навеса – увы, крышу прошедшие десятилетия не пощадили, – Шеннон и Гай самоотверженно прикрывали плащами огонь, покуда Кончита возилась с нехитрой трапезой из бобов с остатками чили.

Резкий высокий вскрик неподалеку заставил обоих мужчин вздрогнуть, и они едва не уронили плащи в пламя.

– Спокойно! – через несколько мучительно долгих минут раздался голос Милоша. Темный великан шагнул в круг неверного света. В одной руке он держал охапку широких плотных листьев, в другой – окровавленный трупик обезьяны.

– Детеныш. Плохо, – заметил подошедший с другой стороны Уго.

– В темноте не различить было. Я еще не очень хорошо разбираюсь в обезьянах. А почему плохо?

Рохо только неопределенно мотнул головой и жестом велел отдать тушку Кончите, мол, пусть и ее приготовит.

Плотный навес и три стены надежно укрыли путников от ненастья. Над костром жарилась освежеванная обезьянка, удивительно напоминавшая тельце человеческого ребенка, в углах вырастали зловещие тени, а мертвый город и живая сельва монотонно беседовали с непрошеными гостями на языке дождя. Приободренные умиротворенным видом Милоша и Кончиты, которые обнимались и слаженно гладили приткнувшуюся между ними Баську, Шеннон и Гай стали наперебой расспрашивать Уго о призраках. Мол, как выглядят, какой вред причиняют, откуда взялись. По всему выходило, что то ли после массовых убийств корнильонцами взбунтовавшихся рохос, то ли после страшного голода в ворота мертвых хлынула такая толпа, что не все сумели перейти на ту сторону. Некоторые так и остались в Эцтли и бродили уже не меньше полутора сотен лет по опустевшему городу. Доподлинно же о том, что творят они с живыми, никто не знал.

– Мало охотников идти туда добровольно, – флегматично пробормотал Уго.

Оглушительно орущая на все лады сельва, видно, приободрившись после дождя, кое-как пробралась в крепкий сон Кончиты. Девушка лениво улыбнулась в теплую, пропахшую потом и дымом подмышку Милоша, и приготовилась было насладиться тяжестью широкой ладони, которая огладила ее по плечу, но... Не тут-то было.

– Баська считает, что я не то глажу, – тихо посмеиваясь, прошептал Милош, и попытался обхватить разом обеих женщин, человеческую и кошачью.

Рядом с чувством выругался на чистейшем бланкийском Гай. Таким образом он время от времени демонстрировал свою зависть по отношению к единственному из четверых мужчин, кто не прибегал в последние месяцы к услугам правой руки.

– Подъем, сони! – жизнерадостно гаркнул Шеннон. – Мертвый город зовет!

Впрочем, было ли это городом? Деревья и кустарники пробрались, казалось, в каждый уголок хоть чуть-чуть сохранившегося строения, а кое-где росли прямо из каменных стен. От мебели, утвари и тканей время не оставило ни следа, лишь сохранились немногочисленные изделия из железа. Высокую одинокую колонну обвивала лиана с кистями ярко-желтых цветов, судя по противным крикам, где-то неподалеку носилась стая обезьян. Из бывшего дверного проема на бывшую улицу выглядывали узловатые ветки, на одной из которых важно восседал кетцаль. По короткому выразительному сигналу Уго путники остановились и с добрых четверть часа ждали, пока мимо них проползет ядовитая змея. Растения, звери, ползучие гады и прочая живность настолько естественно смотрелись в этом душном изумрудном царстве, что впору было бы решить, будто этим развалинам не меньше тысячи лет. И только слова рохос да косвенные доказательства в виде железных деталей сложных механизмов подсказывали: еще полторы сотни лет назад великий город белой земли полнился людскими голосами, ароматами свежайшей выпечки, стуком ткацких станков, песнопениями жрецов и шумом базарных площадей.

Под ногой Кончиты что-то хрустнуло. Девушка присела, чтобы рассмотреть свою находку, осторожно развела в стороны листья и замерла, каменея. Из жирной, вязкой после дождя земли выглядывал детский скелет.

Тяжелая ладонь Милоша легла между ее лопатками. Кончита глубоко вздохнула, унимая внутреннюю дрожь, и поднялась. Да, это прошлое ее народа. И все-таки было что-то до трепета прекрасное в том, что она оказалась посреди этих руин вместе с любимым.

– Там храмы? – нарушил молчание Шеннон, внезапно обнаруживший за плотной стеной зелени рукотворную каменную стену.

– И призраки, – хохотнул, храбрясь, Гай.

– Да, – лаконично откликнулся Уго. – Идем левее, дальше – вдоль озера.

Кончита поняла, что это означает: им пора покинуть город.

Эцтли. Оберегаемый сельвой, сквозь которую с таким трудом пробирались четверо сильных молодых людей, ведомых опытным проводником. Охраняемый легендами о призраках. Один из немногих городов погибшей цивилизации, сохранившийся в подлиннике, не испытавший перестроек и переделок по нраву завоевателей. И они покинут его, так и не узнав, какие же тайны хранятся за этой стеной.

В груди всколыхнулось что-то шальное, безумное. Роха порывисто обернулась к своему любимому – и увидела в медовых глазах сумасшедший болезненный блеск. Они шагнули друг к другу, не сговариваясь.

Пока ты рядом, я не боюсь.

Пока ты рядом, я не сомневаюсь.

– Нет! Нет, Кончита, нельзя! – во всегда бесстрастном, изредка ироничном голосе Уго зазвенело отчаяние.

– Позволь. На два слова, – Милош поманил в сторону рохо и что-то горячо зашептал, склонившись к его побледневшему лицу. Они спорили, спорили, и Кончите в какой-то момент показалось, что Уго перегородит им путь с мачете в руках, но... Тот кивнул, сдаваясь, и подошел к ней:

– Я не смогу пойти с вами. Шеннон и Гай без меня умрут.

– И Баська тоже, – ласково улыбнулась Кончита, поцеловала друга в щеку и вручила ему кошку.

– Что ты ему сказал? – спросила она у своего великана, пока они пробирались вдоль стены, отыскивая вход в высокий город.

– Что у нас его амулеты, и я обучен иметь дело с нежитью. По крайней мере от неразумной и не слишком прыткой нежити сумеем уйти, – объяснил Милош с самым честным видом. Нет, он не солгал своей любимой. Просто сказал не всю правду. Что ж, первая тайна между ними.

Мохнатый паук с ладонь фёна величиной поприветствовал их у пролома в стене. Толстые, густо покрытые черными волосками лапы медленно зашевелились, потянулись в сторону гостей, но тут какой-то шорох в кустарнике отвлек внимание животного, и оно с невероятной для таких размеров бесшумной прытью скрылось в листве.

А Милош и Кончита на мгновение прильнули друг к другу – и шагнули за стену.

– Святой Камило, спаси, защити, – прошептала роха. Фён же не верил в богов. Впрочем, за свой разум он бы тоже сейчас не поручился. Куда они отправились, зачем? После предупреждения Уго о плохой примете – зарубленном детеныше обезьяны, после рассказов о призраках. Туда, куда не рисковали соваться даже истово верующие, убежденные в том, что золотая вера убережет их от местной нежити. Зная, что могут не вернуться. Молодые, влюбленные, в самом начале пути... Неужели тайна Эцтли того стоила?

Высокий город оправдывал свое название. Строгие, явно древние дома величаво раздвигали ветви деревьев, а дальше лес редел, обрамляя зеленой рамой видневшуюся вдали пирамиду. Милош проверил надежность узлов бечевок, на которых висели их с Кончитой амулеты, обвязал их запястья своими собственными оберегами, достал из заплечного мешка пистолет, передал его девушке, а сам поудобнее сжал в руке мачете. Присмотрелся, прислушался. Никаких явных следов призраков, и в воздухе, кажется, не веет опасностью. Кто знает, сказалось ли на нем и на двойняшках то, что роды у мамы, помимо отца, принимал дедушка-нежить, но все трое братьев неплохо чувствовали приближение умертвий.

Значит, можно идти. Милош сделал знак Кончите, и они, ступая как можно бесшумнее и постоянно оглядываясь по сторонам, двинулись в глубь высокого города.

Архитектура Эцтли, даже полуразрушенная, производила на Милоша неизгладимое впечатление. Столь строгой, безупречной геометрии он не встречал даже в гномьих постройках Иггдриса. И в то же время было в этой безупречной красоте что-то тревожное. Пирамиду вдали и некоторые из жилых домов отличало наличие высоких каменных лестниц. Они будто манили вверх, звали подняться над городом, над сельвой, под самое небо, но чудилось в этом подъеме что-то жуткое. Юноша вспомнил о том, что когда-то рохос практиковали человеческие жертвоприношения.

Слева, в зарослях у живописных развалин здания, по-видимому, то ли культового, то ли торгового, показалась черная шкура. Милош уже был наслышан о самом страшном хищном бедствии здешних мест – ягуаре. Знал, что изредка среди этих мощных кошек, великолепно приспособленных к охоте и в чаще, и в воде, встречаются черные экземпляры.

– Ключ, – на приделе слышимости велел Милош.

Кончита молча выполнила приказ. Ветки угрожающе шевельнулись.

– Стреляй и за меня.

Выстрел грянул в тот миг, когда прекрасный черный зверь выпрыгнул из своего укрытия. Чудовищный рык заметался по мертвому городу, но ягуар не собирался умирать так быстро. Раненый в грудь, замедлив шаг на короткое мгновение, он рванул к Милошу, за которого дисциплинированно успела спрятаться Кончита. Великан замахнулся мачете и изо всех сил рубанул по шее хищника до того, как воняющие кровью клыки сомкнулись на его собственном горле. Когтистая лапа судорожно царапнула воздух, и ягуар тяжело рухнул на землю. Живучесть кошки не позволяла ему сдаться, он попытался подняться, длинный хвост взвился черной змеей, дернулся несколько раз и замер окончательно, когда на зверя обрушился последний, добивающий удар.

– Уго успеет выстрелить из ружья, если появится еще один? – спросил Милош, поворачиваясь к бесстрастной и посеревшей лицом Кончите.

– Уго услышит ягуара намного раньше, чем мы с тобой, – скупо усмехнувшись, ответила роха. – Идем побыстрее в сторону пирамиды, как думаешь? Там открытое пространство.

– Двум смертям не бывать... Идем. Призраков пока не видно.

За пирамидой, главным храмом то ли бога-солнца, то ли бога-неба, показались еще две, размером поменьше. Сгорая от нетерпения, любовники умудрились не слишком ускорить шаг. Что-то их ждет там, между загадочными строениями?

– А вот и жители, – глухо промолвил Милош, покрепче прижимая к себе любимую.

В пространстве между пирамидами росли редкие деревья. Лишь одно, огромная старая сейба, простирало свои ветви над широким квадратным бассейном. А вокруг него, наполовину вросшие в землю, наполовину скрытые зеленью и цветами, лежали груды выбеленных временем человеческих скелетов.

– Мы можем попытаться узнать, из-за чего вымер Эцтли. Но там могут быть и призраки. Я пойду первым, – предупредил фён. – Если что – кричи и стреляй.

– Хорошо... Нет, стой! – Кончита потянула его за рукав и указала пистолетом на провал в основании пирамиды. Милош беззвучно ахнул. Из темноты лился мягкий золотистый свет. А девушка тем временем пошла туда, как привязанная.

В глубине провала, между камнями, тянулись всем существом своим к свету, льющемуся из окон в стенах пирамиды, бархатно-зеленые стебли, на которых чуть покачивались сияющие золотые цветы.

– Светоч, сердце-цвет, – с придыханием промолвила роха. – За него дрались жрецы и до того, как пришел Корнильон. А потом... все думали, что последний сад вытоптали во время разграбления столицы.

– То есть как вытоптали? Вот эту красоту? – в Милоше поднял голову исследователь, и он с благоговением приблизился к хрупкому чуду. Полупрозрачные лепестки доверчиво потянулись к его руке и засверкали еще ярче.

– Соскучились по человеку, видишь, – растроганно улыбнулась Кончита, подставляя лицо цветкам. Сердце великана дрогнуло. Посреди величия и ужасов мертвого города – ласковые черные глаза его любимой, золотое мерцание смуглой кожи и черных кос, удивительный свет сказочных растений.

Позади повеяло холодом. Такая знакомая стынь могилы.

– Нежить, – коротко бросил фён, мгновенно разворачиваясь всем телом. – Цветы нужно забрать?

– Обязательно, – так же отрывисто ответила девушка.

– Выкапывай, беги к нашим, не останавливаясь. Это приказ.

– Есть.

Похоже, амулет Уго если не распугал скелетообразные, обтянутые желтой кожей призрачные тела, то хотя бы озадачил их. Семеро мужчин, чуть поодаль – две женщины и подросток. Они недоуменно моргали, морщили высокие, с неестественно высокой линией роста волос лбы, разевали наполовину беззубые рты. Цинга? Милош боковым зрением видел, как бежала Кончита, прижимая к груди золотое сияние. Отлично. Он задержит их достаточно для того, чтобы она успела домчаться до стены высокого города. Ну и там... Как повезет. Осторожно, стараясь не нервировать умертвий резкими движениями, он протянул свой собственный оберег.

Не повезло. Вот он не произвел на них никакого впечатления. Сгорбленный сухой старик, кажется, оправился от первого удивления, и сделал движение к нему навстречу. Глянул прямо в лицо пустыми провалами глазниц... снова заморгал... отпрянул, не шарахнулся, а, скорее, пытался освоиться с новым сюрпризом. Ну и куда он, спрашивается, смотрит? На лоб? Что не так с его лбом?

Повязка, принадлежавшая дедушке Рашиду.

Призраки почти разом потянулись к нему, но явно с дружелюбными – насколько это возможно для них – намерениями. Что-то хотели сказать, спросить... Нет, бежать надо, воспользовавшись их замешательством. Или?... Миг, еще один, услышать?

Рискнем, пожалуй.

Милош качнулся вперед, обращаясь в слух и стальные мышцы, готовые унести его прочь при первом же намеке на опасность.

– Есть... Еда... Есть еда?.. – прошелестели мертвые голоса.

– Еда-еда-еда... – гулким эхом откликнулось нутро пирамиды, сотнями, тысячами молитв, состоящих из единственного священного слова.

Волосы на голове опытного подпольщика и моряка встали дыбом. Они просто хотели есть. Они полторы сотни лет хотели есть, как до того, будучи живыми – сколько дней? Недель? Месяцев?

– Есть... Еда-еда-еда... – неслось Милошу вслед, когда он что есть силы бросился прочь, к спасительной стене, леденея от ужаса, больше всего на свете боясь того, что Кончита не успела, не добежала, что ее поймал призрак или загрыз еще один ягуар, забрызгав золотые лепестки алой кровью.

– Ранен? – ровный, чуть приглушенный голос Кончиты оборвал натянутую до предела струну страха, когда Милош перемахнул через разлом в стене.