Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 61 страниц)

А вот и жрец в сопровождении четырех воинов ордена. Кожа, кожа, кожа, кольчуга. Ничего серьезного.

Воины рванули было к фёнам, но Ганс шепнул, видать, пару добрых слов о лучниках в засаде, и те по знаку служителя Пламени присмирели. Из своего укрытия Тени не разбирали речи, но примерно представляли себе, о чем Ганс и Анджей беседовали со слегка опешившим и малость перетрухнувшим жрецом.

В одной из деревень, где к фёнам относились со смешанным чувством страха и доверия, старый жрец совсем распоясался. Поборы увеличил, к девчатам приставал в открытую, а поговаривали, что кое-кого и снасильничал. Его прислали откуда-то из-под Йотунштадта, столицы Грюнланда, а тамошние преподобные традиционно меры не знали. После трех предупреждений Зося подумывала уже о том, что хорошо бы его к праотцам отправить, да только тот преставился самостоятельно. Хватил его удар прямо во время службы.

Теперь же на место почившего старца ехал очередной столичный служитель, и фёны решили, что лучше поговорить с ним загодя. Объяснить, что приграничье – это очень, ну просто катастрофически далекое от Йотунштадта захолустье, и здесь свои порядки.

Судя по лицам товарищей и вновь порозовевшей физиономии жреца, переговоры шли успешно. Серенький, невзрачный мужчина средних лет казался самым обычным человеком. Не было в нем ни спеси, ни горделивого любования своим положением. Похоже, трусоват, а значит, будет беспрекословно следовать указам старших служителей, но и шибко драть по собственному почину не должен.

И вдруг... О, это вдруг! Оно безумно нравилось маленькому Саиду в детстве, когда он зачитывал до дыр героические повести и поэмы. В жизни он относился к внезапностям по-разному. В зависимости от. Сейчас лучник не знал, ржать или материться. Потому что на дороге появилась самая настоящая разбойничья шайка. Девять человек... нет, восемь человек и полукровка с острыми эльфийскими ушами. Пара дрянных мечей, ножи, топор, ни одного лука. Ну и что делать?

– Кто такие? – не шепнула даже, выдохнула Марта.

Саид присмотрелся. Двое самых здоровых смачно гоготали и хищно поглядывали на воинов в предвкушении драки. Но предводителями были явно не они. Чуть в стороне ото всех держался юноша со страшным ожогом в пол-лица. И лучник вспомнил: Хорек, главарь шумной и задиристой, но по разбойничьим меркам вполне безобидной банды. Грабить грабили, и кровь пускали, и вроде бы пытали. Но откровенного глумления и бессмысленных издевательств над жертвами за ними не числилось.

– Хори, – прошелестел юноша в ответ и поймал взгляд командира Теней. Для разнообразия – не презрительный или осуждающий, а недоуменный и по-мальчишески веселый. Ну правда, вот что делать? Спасать жреца от разбойников? Мягко говоря, странно. Опять же, убивать ребят, которые им лично и подопечным крестьянам ничего слишком дурного пока не сделали, не хотелось. Молча уйти? Совсем скучно. Силой слова превратить грабителей в невинных овечек?

А это мысль. Когда не можешь драться – выкручивайся. Да, так говорил отец. И добавлял, что иногда лучше выкрутиться еще до намека на драку. «Что ж сам не выкрутился, сволочь!»

Неприметный свист – так, пичужка пролетела. Призраки обменялись парой слов, и Ганс подал знак, мол, выходите по необходимости. Арджуна жестом велел Марте остаться в укрытии, а Саиду приказал присоединиться к переговорщикам. На оптимальном для лука расстоянии.

– Саориец? – вздернул безволосую бровь Хорек. – Не сын ли вашего Раджи? – Саид легко поклонился. – Ктой-то нашептал мне, будто батю твоего зарезали, – лучник сдержанно кивнул. – Сочувствую твоему горю. Добрый был мужик.

– Благодарю, – серьезно ответил юноша. – А до меня дошли слухи, будто бы ты сговорчивый и прежде, чем глотки резать, побеседовать готов.

– Да мы уж беседуем, и с преподобным, и с твоими дружками. Душевные люди, аж убивать жалко! – ухмыльнулся разбойник.

– Так не убивай, – развел руками Саид и звонко рассмеялся.

– Так жрать охота! А у жреца в сундуке как пить дать чегой-то припрятано.

– Пожрать бы, эх! – мечтательно откликнулся Анджей, и желудок кузнеца согласно заурчал. Так уж вышло, что фёнам в последний месяц пришлось в срочном порядке латать дыры в бюджете. Али, опять же, денег на дорогу собрали. В общем, простодушный кузнец оказался на поверку не таким уж простодушным, но и не соврал.

– А у меня пирожки, кажись, остались, – выдал вдруг преподобный и прытко нырнул в один из мешков на дне повозки. Порылся и с виноватой физиономией извлек из него тряпицу, из который виднелось то ли три, то ли четыре корочки. – Вот... Чем богаты!

Саид несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, потому как понимал, что трясущимися от смеха руками в случае чего лук толком не натянешь. Ганс прикрыл рукой лицо. Анджей хрюкнул. Разбойники заржали.

– Оставь уж себе, мил человек! – отсмеявшись, ответил Хорек. – Этих кусочков на всю компанию – токмо что слюни зря пускать. Ну? – повернулся он к Гансу. – Я уж сказал тебе, что с пустыми руками отсюда не уйду. Вы, фёны, понимать должны. Не от сытой жизни в леса уходят. И не все тут жируют.

– Понимаю, – хмыкнул Ганс. Конечно, понимал. У них лучшие люди в третьем отряде были бывшими разбойниками. – Говори, что надумал? – а это уже Саиду.

– Здешние леса небезопасны, а воины – уж не сердитесь, ребята – со своими обязанностями плохо справляются. Проводите жреца до деревни, и он вам заплатит, – просто сказал Саид и солнечно улыбнулся.

– А мы и тут могем взять с него да побольше, – пожал плечами главарь.

– Не можете, – покачал головой Саид и натянул тетиву. – Уж поверь, мы пристрелим вас раньше, чем вы рыпнетесь.

Хорь склонил голову на плечо. В его глазах не читалось страха смерти. Абсолютно. Зато мелькнула живая заинтересованность.

– Давай я тебе кое-что объясню? – Ганс шагнул в сторону и поманил за собой Хорька и Анджея. Через пару минут главарь шайки направился к своим, а кузнец подошел к лучнику и густо покраснел.

– Что такое? – спросил Саид.

– Ты прости меня, – понуро отозвался Анджей. – Я предложил заплатить им за охрану нашего барона.

Фёны порой зарабатывали на том, что сопровождали опальных знатных или же просто небедных грюнландцев до границы с Ромалией. Через три дня они как раз должны были встретиться с одним в принципе порядочным аристократом, который обещал вознаградить их, как только они перейдут Черные Холмы. Беда в том, что Тени буквально разрывались между этим делом и охраной приюта во время предстоявшего визита чиновников. Хори оказали бы им неоценимую услугу, но как же безопасность?

– У нас в заложниках останется любовник Хорька, – торопливо заверил Анджей. – Ганс узнал его. И еще... Им лучше дружить с нами, они понимают.

Конечно. И Саид понимал. А еще он понимал, почему кузнец прячет глаза. Ведь из всех присутствовавших здесь фёнов именно Саид поедет вместе с бандой. Ганс отвечал за отряд в отсутствие Зоси, Анджею не хватало опыта, Марта... она Марта, а пускать Арджуну с его манерами к людям было весьма изощренным способом самоубийства.

– Все правильно! – лучник подмигнул товарищу и ободряюще хлопнул его по плечу.

На середине пути от места встречи до деревни они таки поделили пирожки. Почти по-братски. Воинам ордена не досталось ни крошки, но Саид искренне считал, что и поделом.

А на первом привале он вспоминал последний взгляд Арджуны. Доверие. Ты обязательно справишься. Пожалуйста, вернись живым. Тревога. Гордость. Именно за такие взгляды Тени прощали своему командиру и резкие слова, и презрительные интонации, и вечный холод. А любили... пожалуй, любили они его просто так.

Возвращались в Грюнланд с деньгами. По правде говоря, у Саида была половина суммы, как и договаривались. Но очень скоро он уверился, что его не собираются убивать. Это не означает, что он не ложился спать в стороне от остальных, расставляя поблизости незаметные ловушки, и что не просыпался по нескольку раз за ночь. Все-таки восемь бандитов под боком – не шутка. Однако им действительно выгоднее было дружить, чем резать друг друга, а кроме того, лучник сошелся с главарем шайки и парочкой разбойников. Остальные смотрели на него как на безобидную придурь вожака, но терпели.

Оказалось, что Хорек однажды сталкивался с Раджи, и тот помог вытащить его непутевого любовника из-под кнута палача. Саид от всей души еще раз поблагодарил главаря за теплые слова о его отце. Кроме того, у них были похожие взгляды на власть монарха и ордена, на черные дела других, куда более жестоких банд. Во всем остальном они отличались друг от друга как день и ночь, и Хорь не признавал ничего, кроме сиюминутной абсолютной свободы. Может быть его бывший хозяин, сумасшедший рыцарь, который выталкивал своих крестьян и рабов на арену, а однажды по пьяни поджег их запертые на замок лачуги, заставил его полюбить свободу больше всего на свете?

Как бы то ни было, обратный путь Саида не тревожил. Но однажды ночью он проснулся и не смог вновь сомкнуть глаза. Двое хорей резались в карты у костра и молчаливо кивнули в ответ на его знак, мол, прогуляюсь.

Они заночевали на удобном склоне невысокой горы. Чопорные ели и приветливые, редкие в Грюнланде голубые кедры припорошил снег. Над черной зубастой грядой взошла полная луна. Саид поплотнее закутался в куртку и опустился на покрытую тончайшим серебристым ковром землю. Тихо-тихо, светло и холодно.

Тепло. Тепло от бесшумного, но ощутимого всей кожей чужого дыхания. Юноша очень медленно и как можно более незаметно вытянул из-за пояса нож и плавно обернулся. Справа от него, чуть склонив голову на бок, стоял волк.

Да какой же это волк! Таких огромных волков не бывает. Огромных и с удивительно умным взглядом серых глаз.

– Вервольф, – выдохнул Саид.

Зверь едва заметно повел большими ушами. Юноша осторожно показал нож и произнес:

– Не нападай на меня. Я сумею защититься. Но я не желаю тебе зла и первым нападать не буду. Договорились?

Оборотень ощерился, демонстрируя свои великолепные клыки. Мол, конечно-конечно, я верю, что ты для меня опасен так же, как и я для тебя. А потом присел на снег.

– Все считают, что вервольфы вымерли. Так это неправда?

Тихий рык.

– С ума сойти... Не знаю, какой ты человек, но ты такой красивый волк! Такой сильный, свободный...

Порыв ветра чуть тронул еловые лапы, и на серой шкуре вервольфа заискрились снежинки. Где-то внизу, в черном ущелье завыли обычные волки. А Саиду больше не хотелось говорить. Да и что сказать этой серебристо-серой ночью под огромной белой луной, когда рядом, только руку протяни – внимательные глаза оборотня?

Но чудеса не вечны, и волк исчез среди елей так же бесшумно, как и появился.

В лагере все было хорошо. Фёны и хори разошлись тихо и мирно, чиновники в приюте не натворили ничего плохого, а в честь пополнения бюджета Эрвин решил зарезать барана из их маленькой отары. По всей пещере разносился упоительный запах рагу, Саид перечитывал книгу северных легенд, в которой рассказывалось о вервольфах, и ждал маму. Сегодня-завтра должна вернуться.

– Какая вкуснотища!

Если не поднимать глаза, то можно подумать, что домой пришла молодая женщина со звонким голосом девчонки. Если не смотреть, то на миг можно позабыть о том, что ее волосы отныне белее снега, а на самом дне зеленых глаз притаилась глухая тоска.

– Мама! – Саид живо подскочил на ноги и обнял своего командира. Поцеловал в щеку, чуть отстранился и лукаво подмигнул ей: – А у меня есть секрет.

Хранить секреты в условиях жизни в лагере – дело непростое. Да и что скрывать от товарищей? Но так уж повелось с раннего детства, что в их семье были свои крохотные тайны. Рано или поздно большая часть из них становилась достоянием общественности, но уютное чувство семейной сопричастности оставалось.

Большинство секретов предназначалось лишь для них пятерых. Кое-что перепадало обоим дедушкам, и Богдану, и ушедшему восемь лет назад Рашиду. Об одной шалости ведали только братья. И не потому, что боялись реакции родителей. Подозревали, что и отец, и мать либо знали, либо нутром чуяли. Просто так уж повелось.

А сейчас все секреты на двоих. Точнее, первый после гибели отца секрет.

– Мама... Я видел вервольфа.

====== Глава 6. Али. Краски города ======

Очень хотелось спать. Нет, не так. Али больше всего на свете жаждал свернуться в клубок на жесткой узкой скамье и отрубиться на пару суток. Но кое-что мешало. Во-первых, остатки разума подсказывали ему, что у него есть все шансы замерзнуть, а, во-вторых, любопытство еще никто не отменял.

Вообще-то порядки в лагере просто не позволили художнику вырасти неженкой, и с недосыпом он привык справляться одной левой. Нынче же, видимо, сказывались непривычные условия. За последнюю неделю он спал... сам не помнил, сколько спал, но явно исчезающе мало. Поступление в университет – дело, конечно, серьезное и непростое, однако после него юноша должен был еще выжить в огромном городе, центре политической, торговой и преступной жизни страны.

Вместе с тремя другими студентами, вольнопьющим поэтом и сбежавшим из дому сыном мелкого аристократика Али снимал угол на чердаке двухэтажного дома в квартале Ангелов. Именно в этом месте нищета доходила до той черты, за которой приобретала либо облик святости, либо воровства и мошенничества. Ребята справедливо рассудили, что красть у них в принципе нечего, а святые на то и святые, чтобы уж как-нибудь перетерпеть соседство с их компанией.

После того, как вопрос с жильем был решен, художник отправился на поиски заработка. Кое-что фёны дали ему с собой в дорогу, но половина денег ушла на взятки и первый взнос за художественные курсы, а вторая – на курсы по истории и философии. Да, Али не смог удержаться, хотя и догадывался, что официальная наука выставляет события последних пары сотен лет в несколько своеобразном свете. Но юноша намеревался узнать врага в лицо, а кроме того хотел пополнить свои весьма скудные познания в области древней истории.

Итак, он опустошил свой кошелек и пристроился в пару мест на постоянную работу и еще в парочку по принципу «понадобишься – свистнем». Обучение за скудную плату девочки-калеки, дочери владельца бакалейной лавки, и отмывание полов от грязи, крови и блевотины в трактире обеспечивали ему пусть скромную, зато еженедельную прибавку к бюджету, а за разгрузку товаров в речном порту он получал внезапное и оттого особенно приятное вознаграждение.

Как раз накануне прибыли торговые лодки из Лимерии, и Али вернулся в свой уголок под крышей далеко за полночь. Он изрядно промерз и устал, но подремать удалось от силы часа четыре, потому что утром до занятий он обязан был вымыть трактир перед открытием.

Конечно, если бы он задрых где-нибудь на задних рядах, преподаватель бы и ухом не повел. Мало ли тел там сопело еще с первых лекций? Но Али так ждал этого курса! Ведь его вел молодой – по эльфийским меркам – но уже известный далеко за стенами университета знаток древней истории Алессандро Туронский.

Просторную гулкую аудиторию с высокими потолками и роскошной, несколько вычурной лепниной на стенах постепенно наполняли студенты, и юноша в рамках борьбы со сном и с целью расширения кругозора крутил головой из стороны в сторону. Он вырос в Грюнланде, где в основном проживали люди с довольно однотипной внешностью, а в больших городах изредка встречались представители иных народов. Кое-что о разнообразии он узнал благодаря родным фёнам и «Детям ветра», среди которых были и гномы, и пикты, и лесные эльфы, и всяческие полукровки, но здесь... О, здесь, в Пиране, жадный взор художника не уставал любоваться все новыми и новыми оттенками глаз, волос, кожи...

Сейчас он приметил гнома с антрацитовыми глазами в странном сочетании с медными косами, и одновременно – двух эльфов, которые с самым галантным видом говорили ему что-то такое, из-за чего парень стискивал тяжелые кулаки, но ответить не смел.

– Он, он, он, – пронеслось по аудитории. Эльфы оставили гнома в покое, кто-то из спавших резко проснулся и охнул, ударившись головой об стол. Студенты переглядывались, шушукались и с интересом глядели в сторону массивных дверей.

Вскоре на кафедру поднялся сам Алессандро Туронский. Али выдохнул. Сзади присвистнули. Внизу две девушки глупо хихикнули. Да, слухи о красоте городских эльфов в целом и этого в частности оправдывались полностью. Оставалось лишь диву даваться, что подобное создание позабыло в этом порочном мире?

Высокий, стройный, в легкой голубой тунике, он, казалось, совершенно не чувствовал жуткого холода, что царил зимой в стенах университета. Густые волосы цвета молока с медом свободно лежали на плечах, подчеркивая безупречную осанку. Даже со своего места художник заметил, что глаза эльфа были светло-голубыми. Да он весь, казалось, излучал сказочное светлое сияние. А когда Али услышал его сильный певучий голос, то подумал грешным делом, что преподаватель мог бы нести полную чушь – его все равно слушали бы, открыв рты и вытаращив глаза.

Но, к чести Алессандро, рассказывал он живо, интересно и по делу. Али с удовольствием записал бы каждое его слово, но руки нещадно мерзли, и пальцы слушались через раз.

На самом деле зимы в Ромалии были куда мягче, чем в Грюнланде, а Пиран так и вовсе славился своим теплым климатом. Здесь цвели магнолии и созревали лимоны, в окрестностях города росли оливковые и миндальные деревья, а снег видели не каждый год. Но громадное старинное здание университета неласково встречало студентов стылыми аудиториями.

Художники занимались в новых пристройках и небольшом деревянном домике с видом на парк и мраморную аллею, статуи которой к концу обучения до зубовного скрежета ненавидел каждый прилежный ученик. Ректор неохотно подписывал очередную просьбу об очередной закупке дров, но и при скудном отоплении будущие служители искусства находились в относительном тепле.

Каменные стены главного здания не потеплели бы, даже если бы в центре аудиторий разводили костры. Сегодня Али впервые слушал здесь лекцию, отчаянно пытался согреть дыханием задубевшие пальцы и ругал себя за то, что не догадался загодя разжиться перчатками.

– Эй, саориец, – шепотом откуда-то из-за спины. – Возьми.

Юноша обернулся. А вот и очередной образец того, что трудно встретить в Грюнланде. Чаще всего тамошние жители появлялись на свет с серыми, голубыми, реже зелеными и карими глазами. Такую же пронзительную синеву Али видел впервые и не сразу сообразил, что темноволосый парень протягивал ему перчатки с обрезанными пальцами. На его собственных руках были похожие, только на вид поновее.

– Спасибо, – художник улыбнулся и с удовольствием спрятал ладони в потертой, штопанной-перештопанной, но замечательно уютной шерсти.

Так о чем говорил историк? Ах да, древние племена на территории Иггдриса. О нереях, что жили и местами еще остались вдоль побережья, закончили. Теперь о вервольфах.

Полулегендарный народ. О нем сохранилось больше слухов, чем подлинных сведений. Говаривали, что последних вервольфов видели в Волчьих Клыках лет сто назад, но никаких подтверждений тому не нашлось. Письменному и достаточно подробному описанию оборотней было чуть больше пятисот лет.

Один ромалийский путешественник – хотя и Ромалии по сути тоже в те времена не существовало – рассказывал о высоких и необыкновенно гибких людях с лицами и повадками как у животных. Даже сообщества их больше напоминали волчью стаю, нежели человеческое племя. Они беспрекословно подчинялись вожаку, однако тот время от времени доказывал свое право на главенство в драке с другими претендентами на власть. Шаман же служил стае до самой смерти и к старости подыскивал преемника, в котором чуял магические задатки.

Денег, письменности, института брака и множества других свидетельств цивилизации путешественник не обнаружил. Оборотни освоили бронзу и медь, резали по дереву и камню, пасли скот, но землю практически не обрабатывали. Промышляли охотой, питались плодами леса, высоко ценили мед диких пчел. Всю добычу вожак распределял согласно собственным представлениям о справедливости, а шаман советовал ему уделять внимание больным, раненым и беременным женщинам. Совокуплялись волки на первый взгляд совершенно беспорядочно и невзирая на родственные связи, но ромалиец отметил, что существовали некие неясные со стороны запреты. Например, на его глазах били палками мужчину, потому что он притронулся к одной женщине, хотя, судя по внешности ее детей, она явно познала нескольких соплеменников.

– Скорее всего, самые любопытные из вас уже выяснили, что до сих пор мы не знали причин исчезновения оборотней. До сих пор не знали, – повторил Алессандро и обвел взглядом аудиторию. Заговорщически улыбнулся, опустил на миг ресницы и вновь заговорил: – Но мне не терпится поведать вам о совершенно уникальной находке. Она прекрасна. Способ ее добычи, мягко говоря, меня не радует, да и содержание страшит, но такова история! Красота познания часто неразрывно связана с ужасом познаваемого, – преподаватель выбрал из стопки книг, которые принес с собой, обернутый тканью предмет и бережно, почти трепетно извлек на свет небольшой темный томик. – Перед вами – находка из кургана в Иггдрисе. Личный дневник ромалийского лекаря. Если верить записям, то ему четыреста семьдесят три года. Как вы знаете, после войны в Иггдрисе до сих пор действуют мародеры. Они раскопали древний могильник, но, к нашей с вами радости, взяли лишь золото и оружие и не позарились на этот документ.

Холод пропал. Исчезли почти все образы и звуки, кроме шелеста страниц и тонких пальцев эльфа, которые отыскивали нужный отрывок.

А потом холод вернулся, холод каменных стен и древних слов. Али родился и вырос в стране, где жрецы Милосердного Пламени отправляли людей на костер, и мальчик с ранних лет знал, что такое кровь. Но от столкновения с подобным каждый раз как впервые мороз продирал по коже.

Оборотни приносили человеческие жертвы. Либо выбирали кого-то из своих, либо похищали чужаков. В ночь новорожденного месяца в центре своих кромлехов они кромсали ножами плоть и пили кровь, которая, по поверьям, делала их сильнее, а шаман присоединялся к соплеменникам в конце жуткой трапезы и поедал сердце убитого, чтобы ценой одной жизни купить несколько других. Ибо он обретал дар воскрешения мертвых.

После того, как люди и эльфы, переселявшиеся в Иггдрис, недосчитались кое-кого из своих и поняли, что с ними случилось, они вырезали почти всех вервольфов. Остатки этого племени скрылись в горах, которые получили название Волчьи Клыки. Похоже, оборотни не сумели приспособиться к новым условиям жизни, а может, их истребили хищники или вампиры.

– Так и завершилась история народа вервольфов, – Алессандро отложил дневник на кафедру и спустился вниз, прямо к первым рядам. – Друзья мои, я вижу на ваших лицах ужас и разочарование. Да, сказочные герои оборотни, что манили нас в детстве, на поверку оказались отнюдь не безобидными существами. Но когда утихнет буря чувств в ваших сердцах, прошу вас, вспомните о том, что я не устаю повторять на каждой лекции. Свидетельства об одном и том же событии подчас бывают полны противоречий, и трудно сразу отыскать истину. Что уж говорить о единственном документе? Я не ставлю под сомнение честность доброго врача. В его дневнике я нашел немало доказательств его искренности, ума и наблюдательности. И все же... Пока мы принимаем его слова как возможную истину, но я очень надеюсь на то, что мы или же наши потомки отыщут новые документы, какими бы они ни были – подтверждающими эти страшные факты или опровергающими их.

Эльф объявил перерыв до второй лекции, и аудитория наполнилась привычным шумом. Али тряхнул головой, прогоняя бурю противоречивых эмоций. С ними он мог разобраться и позже, а теперь хорошо бы поблагодарить своего спасителя. Художник обернулся – и увидел, как тот рванул куда-то, стремительно и немного неуклюже.

Ага. А вот и причина. Двое эльфов решили возобновить свою светскую беседу с гномом. К ним и подлетел синеглазый парнишка. Али направился следом.

– Наш книжный мальчик! – ласково пропел высокий золотоволосый юноша.

– Тебе мало прошлого раза? Желаешь добавки? – мило улыбнулся второй, с длинными каштановыми локонами.

– Оставьте его в покое, – хмуро ответил синеглазый. Гном поглядел на него и с благодарностью, и с жалостью.

Да уж. Если речь шла о драке – а о чем же еще? – то Али прекрасно понимал, что досталось именно его спасителю, а не эльфам. И дело было даже не в том, что оба смотрели на него сверху вниз. Парнишка-то был шире в плечах, крупнее и на полголовы выше самого художника. Но таких обычно зовут не здоровяками, а увальнями. Ни капли лишнего жира, и физическая сила бросалась в глаза, однако неловкие движения и опущенные плечи выдавали в нем не завсегдатая трактирных потасовок, а и в самом деле домашнего любителя книг.

– Вы позволите? – обратился к эльфам Али, принимая самый что ни на есть благожелательный вид. – Я недавно в столице и не привык еще к здешним порядкам. И мне до ужаса любопытно, что же могут не поделить между собой студенты? Вряд ли гном претендует на ваших девочек – ростом не вышел.

– Просветим провинциала? Тем более что он такой милашка, – усмехнулся золотоволосый.

– Мы же в университете, а значит, просто обязаны просвещать, – хохотнул его приятель. – Ростом и родом своим он не вышел. Что гномам делать на лекциях по истории? Их дело – копошиться в своих шахтах, а не лезть в науку.

– Но ректор позволяет ему учиться, разве нет? – заметил художник.

– Разве да. А мы позволяем себе напоминать гному, кто он такой. На всякий случай. Чтобы не забывался.

– Это ты забываешься, эльфеныш, – процедил сквозь зубы синеглазый. – В последний раз по-хорошему говорю: оставьте его в покое.

– Что здесь происходит?

На мелодичный голос Алессандро разом обернулись все пятеро. Эльф с печальной укоризной посмотрел на своих соплеменников, и те как-то вдруг присмирели, поклонились преподавателю и покинули поле неслучившегося боя.

– Яри, пересядь, пожалуйста, на первый ряд. Так спокойнее, – сказал историк гному, и тот торопливо собрал свои вещи и спустился вниз. А преподаватель окинул Али одобрительным взглядом и повернулся к синеглазому. Положил руку ему на плечо и очень мягко произнес: – Марчелло, я ценю твое рыцарство, но будь осторожнее. Ты после прошлой драки неделю в университете не показывался. Как же я без своего лучшего ученика?

И без того обомлевший парнишка совсем засмущался, густо покраснел и опустил ресницы. Али мысленно хмыкнул. Когда божество касается тебя и хвалит прилюдно, пожалуй, не зазорно и растеряться.

– Алессандро!

По ступенькам к ним торопливо поднимался юноша лет двадцати пяти, очень похожий на Марчелло. Те же синие глаза, только темные волосы длиннее и собраны в хвост, а под кафтаном виднелось не по возрасту наметившееся брюшко. Полнота явно мешала ему быстро ходить, а он так торопился, запыхался и с трудом выговорил следующее слово. Но еще до того, как он его произнес, было ясно: случилось что-то очень плохое.

– У Пьера... приступ... Прямо во время лекции... Он... Он... умер.

Бездыханное тельце маленького преподавателя уже подняли с пола и положили на лавку. Послали за ректором, университетским врачом и носилками, а пока студенты и коллеги умершего понуро стояли вокруг него и перешептывались. Кто-то плакал. Алессандро дрожащей рукой гладил неподвижную руку и то и дело вытирал слезы.

– Такой молодой, – вполголоса сказал Али тяжело вздыхавшему рядом Марчелло.

– Ровесник моего брата, – кивнул юноша. – У него сердце больное было с самого детства. А он работал много. Совсем себя не жалел.

– Твой друг?

– Нет, но... Он очень хороший... Был.

Вскоре Пьера унесли, и толпа начала понемногу редеть. О второй лекции не могло быть и речи. Алессандро явно держался на честном слове, и его под руку увел куда-то брат Марчелло. А самого парнишку, серьезно пришибленного произошедшим, повел прочь из университета уже сам Али.

– Выпьем?

– Я составлю тебе компанию, но... Прости, я не пью, – покачал головой художник.

– Тогда идем, тут за углом забегаловка, в которой подают отличную масалу. Согреемся, – предложил Марчелло.

После ледяных аудиторий улица, чуть припорошенная снегом, казалась удивительно теплой, но на душе было стыло и тоскливо. Только...

– Масала? Что это? – спросил Али.

– Ты же саориец!

– Наполовину, – улыбнулся художник. – И я вырос на границе Грюнланда.

– А хотя бы про чай слышал? – Марчелло слабо улыбнулся в ответ.

– Слышал, но еще не пробовал.

– Ну вот и попробуешь.

Чайхана – а именно так звалось то место, куда привел Али его новый знакомец – встретила студентов жарким воздухом, в котором слабо веяло пряностями, и пронзительной синевой занавесок. По рассказам отца и деда художник знал, что все оттенки синего традиционно ценят в Саори.

В небольшой комнатке было бедно, но тихо и чисто. Юноши устроились за обшарпанным столиком у окна. Полный веселый саориец, хозяин заведения, принял у них заказ, а пока он колдовал над таинственным напитком, Али смотрел на снег и слушал Марчелло.

Оказывается, Пьер, невзирая на свой юный для преподавателя и ученого возраст, успел завоевать уважение коллег и симпатии учеников. Со студенческой скамьи он всерьез занялся изучением истории культуры северных стран, уделяя особое внимание Ромалии, Иггдрису и Лимерии. Он беспечно отмахивался от настойчивых просьб друзей пощадить себя и частенько пропадал до поздней ночи в библиотеке. Марчелло, сын библиотекаря, в свободное от занятий время помогал отцу и не раз подбирал литературу для приятеля своего брата.

– Мои юные господа, смею надеяться, что этот изумительный напиток согреет вас и поможет забыть обо всех печалях нашего бренного мира! – хозяин поставил перед студентами кружки, над которыми заманчиво поднимался ароматный парок, и поклонился, сложив руки перед лицом.

– Благодарим от всей души, – сказал за обоих Али и поклонился в ответ.

Молоко, терпкое от пряностей, и впрямь подарило телу невероятное тепло. А художник только сейчас сообразил, что у него на руках оставались перчатки, которые одолжил ему Марчелло. Тоже теплые.

Но самого синеглазого сегодня вряд ли могло что-то согреть. Он отвернулся к окну, украдкой смахивая одинокую слезу, и бросил искоса виноватый взгляд на Али. Тот понимающе кивнул и чуть тронул своей кружкой кружку Марчелло.

Снег за окном повалил сильнее.

====== Глава 7. Милош. Зеленый. Багряный. Море ======

Ствол под рукой был непривычно гладким. Милош пробежал пальцами по блестящей зеленой поверхности, вздохнул и опустился на землю. Прикрыл глаза, прислушался. Тихо-тихо, только шелест листьев где-то над головой. Ему не хватало этой тишины и одиночества.