Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 61 страниц)

– Драконово дерево *, – не сдерживая широкую довольную улыбку, объяснил Марчелло.

– А выглядит вполне миролюбиво, – саориец подошел к самому низкому из растений и вдохнул его сладковатый аромат. – Форзиция, магнолии, рододендроны, жасмин, теперь еще это чудо... Хотя пока что жасмин мне нравится больше всего.

– И чай с жасмином? – по-прежнему улыбаясь от уха до уха, спросил переводчик. Его почему-то безумно радовало то, с какой детской непосредственностью набрасывался художник на все новое и прекрасное, будь то растения, литература его родины и не-родины Саори, редкие книги с удивительными гравюрами, которые Марчелло таскал для него в обход библиотечных правил благодаря своему привилегированному доступу в книгохранилище.

– Да ты провидец – озорно сверкнул зелеными глазами Али и выудил из своей сумки маленькую коробочку. – Заглянул в чайхану, разжился как раз жасминовым чаем. А еще Хельга чего-то испечь обещала...

Все трое договорились встретиться в комнатке Али и поделиться добытой информацией по делу несчастного Пьера. Но если юноши после утренних подработок и занятий оказались внезапно свободны, то их подруга могла прийти лишь к вечеру, и эти несколько часов парни решили использовать для того, чтобы наконец-то познакомить вечно занятого художника с городским садом.

Вскоре розово-лиловое весеннее буйство сменили хмурые туи, которые сплошной стеной прикрывали еще одну, куда более массивную, чем у входа, ограду.

– Господская часть сада, – пояснил Марчелло в ответ на молчаливый вопрос Али. Памятуя его выходку у фонтана, крепко придержал друга за плечо и сказал: – Не вздумай подходить слишком близко. Охрана может и не заметить, но если уж попадешься им на глаза – одной руганью вряд ли отделаешься.

– Хорошо, – покладисто согласился художник и через пару десятков шагов, хохоча, схватил за шиворот уже самого Марчелло. – А ты не вздумай врезаться в бук. Или тебя дверные косяки в университете уже не удовлетворяют?

Переводчик на миг подобрался. В его голове разом зазвучали все обидные прозвища и едкие насмешки, которыми его награждали в школе, на улице и даже в университете. Растяпа, пентюх, телепень, руки-крюки, глаз-на-жопе – как только ни комментировали доброжелатели его умение встретить столб посреди чиста поля и споткнуться на ровном месте. Мальчишкой он гораздо больше ценил общество книг и одинокие прогулки, чем игры со сверстниками, а когда стал подростком и начал догадываться о необходимости что-то делать со своей неуклюжестью – было поздно. Заболела мама. В первые полгода они не теряли надежду, искали лекарей и чародеев. Тогда же он впервые начал подрабатывать. Потом... потом вечно не хватало то времени, то денег. Марчелло, верный обожаемым с детства романам о храбрых героях, понимал, что только знаний для подвигов недостаточно. В крохотной, одной на двоих с братом комнатушке он старался в отсутствие Энцо отжиматься, подтягиваться, всячески тренировать свое ненадежное и нелепое тело. Что ж, в результате к девятнадцати годам он мог похвастаться серьезной физической силой. А пентюхом его дразнили по-прежнему.

И вот теперь – Али?

Марчелло обернулся к другу, изо всех сдерживая рвущуюся из груди обиду, – и вдруг невольно сам же и рассмеялся. Художник подначивал его, ехидно отмечал его недостатки, но в ясных зеленых глазах, во всем его открытом лице было столько тепла и понимания, что обида просто испарилась.

– Дверные косяки я знаю как свои пять пальцев, – пожал плечами переводчик. – Точно, не удовлетворяют.

Об этом его не предупреждала ни одна из религий севера. Али читал о самых разных вариациях на тему преисподней, но ни разу он не встретил даже слабого намека на то, что в аду может пахнуть жасмином. Что ад – это пронзительная синева, неловкая забота, пенное кружево розовых соцветий и теплая тяжелая рука на его плече. Что ад скрывается в улыбке любимого. Любимого безнадежно и безответно.

К вечеру пытка если не исчезла совсем, то хотя бы смягчилась. По крайней мере зловонные закоулки бедных кварталов не кружили голову и не призывали наплевать на все, прижаться к другу и нагло украсть у него хотя бы один-единственный поцелуй. В отличие от душистых безмолвных аллей городского сада.

По дороге друзья встретили Хельгу, и уже через полчаса их маленькая компания наслаждалась чаем с жасмином, уплетала испеченные девушкой кексы и как могла оттягивала неизбежное. Уютный неторопливый вечер в полумраке тесной комнатушки плохо сочетался с беседами об убийствах.

– Давайте еще раз коротко повторим, что у нас есть, – предложил Али и кивнул подруге, мол, ты первая.

– Утром накануне смерти Пьер был здоров. В последние дни он интересовался историей войны в Иггдрисе и расспрашивал меня о моих родителях. Я рассказала, что наш дом сожгли, как и многие дома на побережье. Рассказала, как мы бедствовали, как многие подались в Ромалию и Лимерию, как местных рыбаков вытесняли лимерийцы, как они понастроили новых верфей, где нам не доставалось работы. В общем, и он все это знал, и вы знаете, – Хельга виновато улыбнулась и перевела взгляд на Марчелло.

– Наш анонимный источник сообщает, что цели войны, которые декларировали в высших кругах ромалийской знати в Иггдрисе, несколько отличаются от тех призывов, какие озвучивали у нас в Ромалии. Наши войска шли мстить за сожженные и разграбленные приграничные деревни. А там, между собой, благородные господа говорили о прогрессе и чуть ли не просветительской миссии среди невежественных иггдрисийцев, – напомнил переводчик.

– Ваш анонимный источник, кажется, не называл конкретные имена? – будто бы невзначай уточнил Али и рассеянно повернул в руке свою пустую чашку. Его весьма заинтриговала эта недосказанность, и фён примерно догадывался, откуда у тайны ноги растут, но следовало бы проверить.

– Нет, уже сказал... вчера, – ответил Марчелло с легкой запинкой. Ох, горе-шифровщики! Хоть бы заранее договорились, чем так переглядываться! Подпольщик подумал о том, что надо бы как-нибудь попозже преподать друзьям несколько уроков конспирации.

– И?

– Он назвал трех высокородных эльфов: Габриэля Пиранского, Рафаэля из Лура и Фелисиано Мантихору. Еще человек – Анастасио Медный. Из них Габриэль умер вроде бы от какой-то болезни на побережье Иггдриса, Рафаэль подрался из-за одной красотки и погиб на дуэли пять лет назад, Фелисиано до сих пор жив и здоров, а Анастасио...

– Марчелло, я, конечно, провинциал, но медного короля Ромалии знают даже в Грюнланде, – с усмешкой прервал друга художник. – Замечательно, что ваш источник поделился именами. Потому что три из них упоминаются вот здесь: – фён достал из сундука несколько листков и разложил их на столе перед друзьями. – Конечно, это копия, я не рискнул стянуть толстенную тетрадь из комнаты Пьера. Пропажу бы заметили.

– «Музыкальные традиции древних народов Ромалии и их хранители»? – с удивлением прочитала Хельга. – И при чем тут война?

– Похоже, наш отважный маленький историк догадывался, куда вляпался, – грустно улыбнулся Али и ткнул пальцем в запись: – Он всего-то занудно перечислял тех современных исполнителей, которые показались ему хранителями старины. Или не показались. Не знаю, я не специалист. Как думаете, почему среди флейтистов одни имена не подчеркнуты, другие подчеркнуты двойной линией, третьи – волнистой? Волнистой, кстати, только один. Габриэль Пиранский.

– Тааак, – Марчелло схватил следующий лист: – Арфист – Рафаэль! А Фелисиано где?

– Лютня, – девушка шустро отыскала еще двух музыкантов – кифареда и скрипача. – Ох... Марчелло, кто из них жив-то?

– Только Фелисиано, – не сразу откликнулся переводчик. Его и без того вечно сведенные брови, кажется, собирались срастись намертво. Он ошарашенно уставился на друга: – Как ты догадался?

– На всякий случай просмотрел список самых известных фигур той войны, – пожал плечами фён. Почти не слукавил. Он и вправду на совесть подготовился к визиту в дом убитого историка, но имя Габриэля с легкостью заметил и без того. Слишком хорошо знал, какая именно «болезнь» унесла жизнь золотоволосого эльфа – бывшего хозяина его отца.

– И все они эльфы, – высказал очевидное переводчик. – А теперь слушайте и не перебивайте. Я сам толком не понял до конца, что накопал... С окончания войны в Иггдрисе прошло двадцать три года. А зашевелилось что-то только сейчас. Я попытался выяснить, почему не раньше. Итак, какие итоги войны мы имеем. Ромалия при поддержке лимерийских союзников захватила Иггдрис, но постепенно ее оттуда попросили. Хельга уже упоминала лимерийские верфи, но я поискал заметки путешественников и статистические сборники в остальных хозяйственных областях, там та же картина. Формально Иггдрис находится под совместным протекторатом стран-победительниц, фактически им заправляет Лимерия. Желаемого выхода к морю, из-за которого, подозреваю, и затевалась изначально эта кампания, мы не получили, у нас только два порта. Легче стало торговать с Лимерией после того, как наши войска захватили крепости вдоль волока между озерами, но в остальном с торговыми путями у нас по-прежнему хуже, чем хотелось бы. Ромалия развивается, но расширяться ей некуда, мы заперты между Великими Горами, Черными Холмами и пустыней со скифами и прочими особо дружелюбными к нам племенами. Тут все более-менее понятно? – друзья кивнули, и Марчелло продолжил: – Дальше. Вторым следствием войны стал приток беженцев. Причем, напоминаю, одновременно с этой заварушкой случилась драка Грюнланда в Волчьих Клыках и волнения внутри страны. Али, верно? Некоторые недовольные централизацией аристократы бегут сюда?

– И не только аристократы, – добавил художник. – Не забывай про наш мягкосердечный орден Милосердного Пламени и сожжения.

– Верно. Итого, что мы имеем. Ромалию в последние годы буквально наводняют беженцы, причем большинство из них – низкого происхождения и без гроша за душой. Они согласны на любую работу на любых условиях и за любые деньги. Вы, кстати, в какой-то мере одни из них, просто вам повезло, и вы в столице.

– И правда, – растерянно прошептал Али, старательно изображая задумчивость и осторожно наблюдая из-под опущенных ресниц за Хельгой. Девушка дернула уголком губ и коротко согласилась:

– Да, повезло.

– Я изучил несколько довольно пространных описаний того, как устроена добыча руды в Великих Горах, мелиорация полей у нас на юге и работа в нашем пиранском порту, – Марчелло поймал заинтересованный взгляд друга и подмигнул ему: – Да, Али, она несколько отличается от того, что было прежде. Оказывается, стоимость труда выносливых нереев и лебедки обходятся дешевле, чем магия. Ту тяжелую работу, которую твои коллеги выполняют вручную, прежде доверяли эльфийским нитям-подъемникам. То же самое касается рытья и поддержки в надлежащем состоянии оросительных каналов. Охрану шахт проще поручить беженцам, которые преданы своим хозяевам как псы, чем тратиться на магические ключи. Про грузы и прокладку новых шахт и говорить нечего. Ну и как вам картинка?

– Выходит, эльфийская магия становится ненужной? – ахнула Хельга.

– Не то чтобы совсем ненужной... Но в главных хозяйственных областях вполне можно обходиться и без нее, – переводчик жестом попросил Али вскипятить еще воды, передохнул и вернулся к объяснениям: – Если кратко, то: дуумвират человеческого и эльфийского владык трещит по швам. Людей гораздо больше, чем эльфов, и последних допустили до власти по сути в обмен на магию. Ну, это всем известно, да прогресс-то, про который все твердили те трое, на месте не стоит. Дуумвирату три сотни лет, за это время усовершенствовали и оружие, и обработку металла, и сельскохозяйственные орудия, и медицина здорово рванула вперед. А тут еще дешевые безропотные беженцы. Как бы не решил наш король, что эльфа-то можно и подвинуть. Кстати, за последние четыре дня на площади высекли двух эльфов, причем за изнасилование и детоубийство.

– Ну, убивали и насиловали всегда, но не всегда это так бурно обсуждают в каждом переулке, – невесело усмехнулся Али. – Рабочим в порту вроде бы дела нет до эльфов, нам делить нечего, а и у нас судачили... Кто-то подзуживает людей. Еще несколько таких казней, слухи, слухи, подтянутся с праведным изобличением эльфийских мошенников, а потом... вот то потом, что начал раскапывать Пьер, и за что его убили. Скорее всего, кто-то из эльфов или по их поручению.

– Но Пьеру не было дела до дележки власти в верхах, он историей культуры занимался! – воскликнула Хельга. – Зачем ему работать на короля людей?

– Зная Пьера... Он был честным исследователем. Случайно наткнулся на что-то нехорошее, стал распутывать – и погиб, – покачал головой Марчелло. – Наверное, речь идет о каких-то злоупотреблениях или нечистоплотностях во время войны, а свалят все на эльфов, чтобы сместить короля.

– Однако мы с вами по-королевски вляпались, – фыркнул Али. Встал, снял котелок с очага и заварил чай. Его друзья молчали, видно, переваривая информацию, и художник подошел к окну будто бы с той же целью. Услышал, как Хельга разливает чай, обернулся и с искренним раскаянием в голосе спросил у девушки: – Прости, я такой невнимательный! Не спросил у тебя, как отца твоего звали?

– Регином, – тепло улыбнувшись, ответила девушка и отставила чайник в сторону.

– Рыбак Регин... Жена, две дочки, помощники-нереи, я правильно запомнил?

– Да, – подтвердила Хельга – и вдруг вскинула на друга испуганные голубые глаза.

– А саорийского юношу, который вынес тебя на руках из горящего дома, как звали? – поинтересовался Али и заботливо отодвинул подальше от подруги чашку с горячим чаем.

– Откуда ты?.. – во второй раз за вечер обалдело выдал Марчелло.

– Раджи, – побелевшим губами едва слышно вымолвила Хельга. Тряхнула головой, отбрасывая за спину светлую косу, и кивнула на переводчика: – Он все знает. А ты?

– Почти. Не знаю только, что ты за нежить, – Али, убедившись, что девушка относительно спокойна, вернулся на свое место. Еще бы самому унять внутреннюю дрожь и ноющую боль в сердце.

– Утбурд. Как видишь, я мало чем отличаюсь от обычного человека. Только ненависть к тем, кто убил меня, делает меня чудовищем. Так говорят, я-то сама не чувствую. Не сталкивалась еще с теми, кто сжег мой дом, – служанка горько усмехнулась, но тут снова глянула на художника, на этот раз взволнованно и требовательно: – Но ты? Ты от самого Раджи знаешь эту историю? Выходит, он близкий тебе человек?

– Он... был моим отцом.

Был. В первые три дня после гибели командира армии Али держал себя в руках ради старшего брата. Позже – ради мамы. Лишь изредка двойняшки позволяли себе дать выход горю и беззвучно плакали друг у друга на плече, забившись куда-нибудь в самый дальний уголок лагеря. Здесь, вдали от семьи и товарищей, фён не разрешал себе слишком часто вспоминать папу. И уж тем более никогда прежде он ни вслух, ни мысленно не произносил это короткое страшное слово.

– Был, – эхом откликнулась Хельга и медленно поднялась. Как и Али. Служанка и художник неуверенно шагнули навстречу друг другу – да так и замерли. В свете очага и единственной свечи голубые и зеленые глаза ярко блестели от непролитых слез.

А потом, громыхнув табуретом и расплескивая чай из качнувшихся от его неловкого движения чашек, поднялся и Марчелло. Он молча подошел к друзьям и разом прижал к себе обоих сирот.

Как ни хотелось всем троим обратного, Марчелло отправился домой. Он прежде ни разу не ночевал у друзей и понимал, как плохо будет маме, если он не вернется вечером без предупреждения. Али проводил друга до безопасного места, где по случаю позднего часа переводчик на всякий случай поймал извозчика, и вернулся в свою каморку. Хельга же не обязана была отпрашиваться у своей хозяйки на ночь и осталась со спокойной душой. Да она бы и так осталась.

Большую часть деловых вопросов они обсудили до отъезда Марчелло. Выходило, что так и так необходимо поделиться частью соображений с Алессандро – просто потому, что он был самым близким и надежным из знакомых эльфов, и возможные беспорядки и провокации касались историка напрямую. Кроме того, друзья не представляли, как без его помощи разузнать, с кем же сталкивался Пьер в день своей гибели. Объектом по возможности пристального изучения они выбрали Фелисиано Мантихору, а также подумывали, что хорошо бы добраться до архивов погибших эльфов. Ну и заодно Марчелло и Хельга с изумлением обнаружили, что их милый тихий приятель-художник на практике знаком с политикой куда лучше них самих – и, более того, он наделен полномочиями подыскивать сочувствующих его делу – с условием сохранения в секрете внутренних дел его организации.

Оставшись вдвоем, утбурд и художник проговорили далеко за полночь. Хельга буквально засыпала саорийца вопросами о своем спасителе и улыбалась сквозь слезы, когда узнала, что он прожил пусть относительно короткую, но яркую и счастливую жизнь. Али же, в свою очередь, куда свободнее, чем прежде, интересовался ее жизнью в Иггдрисе, ее увлечением травами и книгами, просто – ею самой. Девушка и раньше чувствовала искреннее участие друга в ее судьбе, но некоторая душевная робость не позволяла ему слишком уж настырно расспрашивать жертву давней войны.

А теперь... Теперь будто рухнули невидимые преграды. Будто человек, подаривший жизнь им обоим, одновременно подарил их друг другу. Хельга, пригревшаяся на теплом крепком плече, высказала эту мысль вслух, но Али только тихо рассмеялся:

– Без отца нас обоих бы не было на свете, но все-таки подружились мы сами по себе. Мы сами выбрали друг друга, и тебе ли не знать, как ценил он именно такую свободу. Как он бежал от кровных родственников в поисках душевно близких ему людей.

– Ты прав, конечно, – чуть снисходительно, как старшая, улыбнулась Хельга. – Но ты – избалованный ребенок, тебя с детства окружали заботой и любовью. Меня мои приемные родители тоже любили, однако одиночества в моей жизни гораздо больше, чем мне хотелось бы. Понимаешь, Али?

– Понимаю... сестренка.

Едва небо начало светлеть, они все-таки решили прикорнуть на несколько часов. Робость, стеснение, общественные запреты словно растворились в предрассветной дымке. Они устроились на одной постели и свернулись в один клубок как котята. Только если Али, который в трактире и в порту физически уставал довольно сильно, мгновенно отрубился, то Хельга долго не могла сомкнуть глаз. Она вслушивалась в легкое дыхание, что теплом оседало на ее обнаженном плече, невесомо касалась шелковистых черных локонов, любовалась пушистыми ресницами и по-детски мягкими щеками юноши. И то и дело беззвучно повторяла непривычное, еще чужое, но уже бесконечно дорогое слово:

– Брат.

Комментарий к Глава 18. Али. Зарождение * Драконово дерево – имеется в виду не драцена драконовая, а павловния, которую драконовым деревом называют в Китае.

====== Глава 19. Милош. Когда подступает страх ======

На следующий день после драки расчистившееся накануне небо вновь нахмурилось, подул гораздо более слабый, чем во время предыдущего ненастья, ветер, но все-таки каравеллу ощутимо качало. И речи быть не могло о том, чтобы ставить мачту. Поэтому Милош внезапно оказался относительно свободен – все дела, где требовалась его недюжинная сила, он переделал, и до затишья капитан позволил ему вместе с О’Рейли обследовать остров. При условии, что юноша договорится с добытчиками коров и поможет им справиться с огромными животными, не допуская излишней жестокости.

Сразу после завтрака ставшая уже неразлучной троица под чутким присмотром судового врача и вездесущей Баськи отправилась к бухте. По дороге им вновь попались черные с синей каймой бабочки, которыми теперь полюбовались и Дик, и Джон. Довольно крупных, но одновременно хрупких созданий друзья насчитали больше дюжины и решили, что с острова не убудет, если они поймают и засушат один экземпляр. Черная мохнатая грудь пойманной красавицы хрупнула под сильными пальцами Милоша, и фён насадил бабочку на иголку, которую, как и коробочку, прихватил с собой предусмотрительный О’Рейли.

– Мяу! – изумленно прокомментировала эту странную охоту кошечка и недоверчиво уставилась на хозяина золотисто-зелеными глазами.

– Что, Баська, невдомек тебе, зачем кого-то ловить, если не собираешься его есть? – усмехнулся Милош.

Пока вся честная компания добиралась до скал на юго-востоке острова, зверя озадачили поимкой двух жуков, одного мелкого кузнечика с очень яркими крыльями и одной стрекозы. Загадочному поведению двуногих Баська противопоставила совершенно логичное действие: хищница загрызла солидных размеров крысу и с трудом волокла за собой тушку, которая была не намного меньше предположительно семимесячного котенка.

– В кого она такая? – заметил Дик и с уважением поглядел на изящное полосатое существо. – Мелкая вроде, а вон!

– В тебя, – фыркнул Шеннон.

– Это почему это? – удивился лимериец.

– Тоже в чем душа держится, а как вчера в драку полез, – объяснил Милош, не глядя на друга. Они дошли, наконец, до бухты, и молодой лекарь внимательно всматривался в морское неторопливое стадо. И правда, как с ними быть-то? Детенышей резать совсем нехорошо, а относительно небольших животных, каких забили в первые дни, близко к берегу не попадалось. Погруженный в свои думы, юноша не заметил робкой счастливой улыбки Дика.

– Во дураки наши, – объявил рыжий нерей, быстро скинул с себя одежду и дернул за рукав саорийца. – Раздевайся, со мной в воду полезешь. Не пугайся, если что, я тебя вытащу.

– Позволь поинтересоваться, юноша, что ты задумал? – с легкой тревогой спросил О’Рейли. Коровы, конечно, выглядели мирно, да кто знает, что им в голову придет, коли подплыть совсем близко.

– Поднырнуть да обвязать, – пожал плечами Шеннон. – Я ж под водой хоть час просидеть могу. А Милош сверху оплетет, ну и силушкой своей подсобит в случае чего.

– А тащить как? Тяжеленные, – с сомнением покачал головой Дик.

– Мной и лебедкой. Шеннон сзади подтолкнет, – невозмутимо откликнулся фён.

Теплая вода мелководья ласково приняла обоих матросов в свои объятия. Коровы медленно поднимали морды и будто нехотя разглядывали своими маленькими глазками нежданных гостей. Сонную тишину бухты нарушало лишь фырканье зверей и скрежет двух роговых пластин, которыми они перетирали водоросли. Приятели на пробу подплывали к некоторым из них, осторожно проводили руками по гладким бокам, и Шеннон даже нырнул, чтобы проверить, не испугается ли его корова. Милош впервые оказался так близко к крупным диким животным, чуть ли не в середине их стада, и как зачарованный любовался их неуклюжими на вид, но замечательно приспособленными к прибрежному образу жизни телами, их безразличными добродушными мордами.

Вдруг изнутри, откуда-то из самых глубин его души начала подниматься необъяснимая, жгучая ярость. Захотелось как следует пнуть ближайшую совершенно очаровательную корову, кажется, самочку, рявкнуть на нее... Милош, ошарашенный неизведанным доселе отвратительным чувством, глубоко вздохнул, нырнул и вынырнул уже возле Шеннона. Крепко стиснул рукой ладонь нерея и пояснил в ответ на его недоуменный взгляд:

– На берегу расскажу. Ну что, обвязываем?

– Ага, – подтвердил рыжий, шустро и почти бесшумно подгреб к берегу, взял из рук Дика веревку и вернулся к стаду.

К тому моменту, когда в бухту явились прежние добытчики, саориец одним чудовищным ударом убил первую корову, которую они, порядком намучившись, выволокли таки на берег, а к полудню матросы разделывали уже вторую и третью. Решено было большую часть мяса засолить, потому что надеялись через неделю покинуть гостеприимный остров, а плотные, прочные и в то же время прекрасно растяжимые шкуры присоединить к предыдущим и взять с собой. Всяко пригодятся.

Здорово умаявшиеся Шеннон и Милош устроились на камне чуть поодаль от товарищей, Джон присоединился к двум добытчикам, а Дик, наоборот, помогал снимать шкуры.

– Стыдно признаться, но мне аж поплохело, когда мы первую животину-то выбирали, – поделился с друзьями нерей. – Я ж ведь почему за дядькой моим к повстанцам не ушел, а на «Гринстар» подался? Страшно было. Вот не вру, дело их доброе, помогал, как мог. А, видать, смелости-то не хватило. И так я злился на свою эту трусость поганую! Досадовал, мол, за что ж человеку это наказание дано – бояться? А нынче на коров поглядел... Они не боятся. А мы с ними...

– Очень верное наблюдение, юноша, это я тебе ответственно как врач заявляю, – мягко улыбнулся Джон, склонил на бок совиную голову и ласково сжал плечо матроса. – Как бы нам ни тошно порой было от наших страхов, но, как ни парадоксально, они нам необходимы. Скольких пациентов я потерял, вы бы знали! И лишь потому, что они недостаточно боялись за свою жизнь и обращались ко мне за помощью уже тогда, когда я бессилен был чем-либо помочь. Вспоминаю я, молодые люди, семью горе-горожан, что покинула Альбен и поселилась в вольной деревне в трех днях от столицы. И подались эти бедолаги в грибники. Походили по лесу, подсобрали кое-каких грибов... Как рвать их начало, так и не усом не повели. Ну мало ли, показалось им, может, с непривычки еда не пошла. Я же гостил в том поселении у своего приятеля-знахаря. Позже позвали нас обоих, а мы что? По симптомам сразу определили бледную поганку. А они: да хорошие грибочки были, белые, чистенькие, без единого червячка... То-то и оно, червяки эту дрянь есть бы не стали.

– Еще бы уметь, когда надо, страхи свои подальше упихать, чтоб не вылазили, – скривился Шеннон, но все-таки благодарно кивнул врачу. Взъерошил пятерней рыжие, еще не высохшие толком вихры и толкнул Милоша: – А с тобой-то чего там приключилось?

Фён, который до того сосредоточенно наблюдал за товарищами, что разделывали добычу, повернулся к друзьям, но глаз поднять не смел. Его до сих не оставляло дикое желание запустить руку себе в глотку, в самую сердцевину и выдрать с корнем и кровью то омерзительное чувство. Но поведение других матросов, как и воспоминание о давешних издевательствах, навели его на кое-какие мысли. Молодой лекарь коротко описал свое состояние там, в воде, и махнул рукой на остальных добытчиков:

– Смотрите. То один норовит пнуть мертвую тушу, то другой. Смеются над оставшимися в бухте коровами. А вчера, помните? Радовались ведь тому, как по кускам еще живую скотину резали. И ведь не злые ребята, я прежде за ними подобного не замечал. Да и за собой не замечал... до сегодняшнего дня. Почему? – Милош, наконец, вскинул на друзей несчастные глаза и отчаянно повторил: – Почему беспомощность и доверие порождают желание ударить, унизить, а не защитить?

– Почему на Шинни лимерийцы устроили резню, хотя мы почти им не сопротивлялись? – глухо и очень тихо подхватил Шеннон. – Джон, Вы знаете?

– Наслышан, – мрачно ответил судовой врач. – Но ты расскажи в двух словах, если можешь.

– Нереев... буквально потрошили. Девчонок и матерей наших насильничали, а потом разрезали, искали, есть ли жабры у них внутрях. Мальчишек тоже порой насильничали. Сначала отрезали члены, потом орали, мол, они теперь как девчонки, и драли. С деда моего дядьки... с него кожу содрали. Живьем. Дядька за него мстить шел, когда к повстанцам подался. А я... я боялся, что и меня освежуют как вон сейчас Дик с коровы шкуру снимает...

– Отойдем-ка подальше, – не терпящим возражений тоном заявил Милош. Легко подтолкнул в спину поднявшегося на ноги рыжего. Следом за ними отправился и О’Рейли.

Уже за скалой, устроившись на слабо нагретом редкими солнечными лучами выступе, саориец сгреб в охапку спокойного и твердого, будто камень, нерея. Да, во время захвата острова Шеннона еще не было на свете, но все-таки... все-таки Милош решил поделиться кусочком совсем другой истории. О другой бойне, но о том же самом народе.

– Со слов очевидца войны в Иггдрисе я знаю, что во время нападения на домик рыбака, у которого в помощниках были два нерея, над ними тоже измывались. Загнали будто диких зверей в круг и швыряли их друг к другу мечами. Правда, справедливости ради добавлю, что дочку хозяев, иггдрисийку, сожгли заживо. Выходит, дело не в нереях, а в чем-то еще... В безответности жертвы? Или в безнаказанности палача?

– А ведь я категорически не желал верить нашим священникам, которые на проповедях говорят, что без присмотра Великого Ока и без данных нам свыше заповедей человек есть скот, жестокий и бездушный. Неужто они правы? – горько усмехнулся судовой врач.

– Именно поэтому ваши священники смотрели сквозь пальцы на резню на Шинни? – с вызовом поинтересовался фён.

О’Рейли нахмурился, соображая, что же ответить дерзкому младшему товарищу, но в этот миг со стороны бухты послышался торопливый топот ног, и вскоре перед друзьями нарисовался Дик.

– Вон вы куда запропастились! Все, парни, передохнули – и ай-да нам помогать. Милош, без тебя мы с этими громадинами не управимся.

Под наконец-то ясным, безоблачным, веселым небом и работа спорилась легко и ладно. Маленькому лимерийцу нечего было делать при непосредственной установке мачты. Он уже помог привязать дерево к вант-путенсам для страховки на тот случай, если его качнет при подъеме, и устроился на полуюте вместе с Джоном О’Рейли и деловитой Баськой, которой непременно надо было все, в чем участвовал ее хозяин. Сам же Милош вместе с Шенноном стоял возле фок-мачты, готовый по команде первого помощника потянуть за топенант, а другие два матроса с той же целью топтались в нескольких шагах от Дика возле бизань-мачты. Рой еще раз пробежал от носа до кормы, проверяя надежность узлов и собранность подчиненных, а после остановился рядом с капитаном и по его кивку начал руководить установкой рангоута.

А Дику недисциплинированно было не до родного судна. Смутные тревожные ощущения, которые, как он теперь сообразил, мучили и пугали его еще до шторма, стали ясными и яркими, будто пронзительно голубое небо над головой. Он зачарованно смотрел на точные, безукоризненные движения сильных смуглых рук саорийца, на его бесстрастное сосредоточенное лицо и, кажется, даже с такого расстояния замечал, как скатываются капельки пота по мощной шее великана, по его груди, покрытой черными курчавыми волосками. Он помнил, как эти руки спасли его от неминучей гибели во время шторма. Как поддерживали, когда его рвало после проклятой настойки. Как эти руки расшвыряли матросов и добили измученную корову одним нечеловеческим ударом, и он сам, позабыв и о смешном росте своем, и о не слишком-то большом опыте в драках, влез в потасовку вместе с другом.

И пропал. Пропал окончательно и бесповоротно. Стыдно, неправильно, грешно. Но самому-то себе – к чему врать? Прозрачные капельки, наверняка соленые, сбегали по каменному животу Милоша и дальше, вдоль тонкой черной дорожки, которая уходила за пояс штанов...