Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 61 страниц)

– А мы с Али, пока ты в свою статистику закапывался, тоже душевно поговорили. Я с ним своей историей поделилась, ну, официальной. Поглядела, как он мои рассказы о послевоенном Иггдрисе слушал. Наш он человечек, я ему верю, – ответила Хельга. И, потеребив светлую косу, добавила: – Только о том, кто я, пока ему не говори, хорошо?

– Да как же тогда... – Марчелло задумчиво поскреб подбородок и просиял: – О! Сошлюсь на анонимный источник, когда передам ему о наблюдениях твоего спасителя. Так... Али, конечно, из деревни, и вряд ли поможет нам влезть в дом Пьера. Или все-таки попросить совета? Он же парень умный.

Набор отмычек, который обязательно имел при себе каждый призрак, помог Али проникнуть в жилище погибшего маленького историка в ту ночь, когда его родители отлучились в соседний город. Юноша не шибко надеялся найти что-либо интересное. Со дня убийства миновало несколько месяцев, и заинтересованные лица наверняка вынесли все ценные и не очень бумаги.

Однако почти через три часа скрупулезных поисков фён убедился в том, что он, к счастью, ошибался.

====== Глава 16. Милош. Обратная сторона спасения ======

Прохладный золотистый воздух над морем, что тихо мурлыкало и ласково терлось о бока каравеллы, больно опалил глаза и гортань Дика. Матрос вывалился на палубу, выстукивая зубами нерейскую джигу, но вместо привычного за последние дни ненастья его встретил тихий нежный рассвет. Вот дерьмо. После привидевшегося кошмара улыбка природы показалась ему издевательским оскалом.

Маленький лимериец, пошатываясь и не слишком соображая, что делает, доплелся до кормы и тяжело привалился к бизань-мачте. Часто-часто заморгал, потряс головой и начал понемногу приходить в себя. Конечно, кроме на него на палубе никого не было. Рано еще. Разве дежурный в гроте не спит, и то сомнительно. От кого беречь-то лагерь на этом острове? Ни людей, ни крупного зверья.

Впрочем, оставался еще Милош. Вот же неймется ему, все норовит подскочить ни свет, ни заря. Дик уже более уверенно подошел к уцелевшему фальшборту, вцепился в него и вытянулся, чтобы осмотреть море и берег.

Ну так и есть! И не только Милош, но и Шеннон, и даже Баська. Кошечка сидела на плоском камне у самой воды и то и дело недовольно встряхивала лапки, видно, когда на них попадали брызги ленивых волн, но уходить не собиралась и внимательно наблюдала за уроком плавания.

Насколько Дик помнил, его приятель-великан детство провел у равнинной реки и выучился плавать довольно сносно. Но после перебрался в горы, и быстрый опасный поток был не самым лучшим местом для того, чтобы продолжать тренировки. Поэтому в путешествии при каждом удобном случае Милош совершенствовал свои навыки, а Шеннон, превосходный, как и все нереи, пловец стал его добровольным учителем.

Сейчас, кажется, бывший рыбак объяснял своему другу, как нырять и дольше оставаться под водой. Рыжие и черные волосы то и дело мелькали в волнах, Баська с интересом водила туда-сюда головой... А Дик прикинул, что они еще нескоро вернуться на палубу, и, значит, у него есть время. И глотнуть припрятанного в каюте проверенного рома, и зажевать чем-нибудь запах.

Он ведь чуть-чуть. Самую малость. Он не собирался напиваться, и правда, хватит с них умершего Джека. Он только прогонит тупую боль из сердца, заглушит противную тоску, успокоится малость – и все. И Милош с Шенноном не узнают. И он не потеряет друзей. У него в жизни не так много было друзей, чтобы запросто их терять.

В семье рыбаков-лимерийцев, чьи предки поселились на Шинни еще до того, как этот остров поработила их родина, девять лет ждали детей и, наконец, дождались. Тяжело рожала немолодая женщина, страшно, думали, помрет, бедная. Ничего, выжила. Только младенец закричал не сразу. Уж махнула бабка-повитуха на него рукой, уж измученная мать потеряла надежду, а отец все качал безмолвное тельце и упрашивал: «Дай голосок, сыночек, дай тебя послушать».

Не зря упрашивал. Однако ж рос мальчик слабым да хворым. Другим ребятам промозглый ветер с моря, мокрый снег пополам с дождем, скудная еда, коли улов неудачный случался, вроде и нипочем, а Дик – то в горячку, то в обморок. Тряслись над ним родители, ох, тряслись. Лет до десяти все у мамкиной юбки был, а и после не шибко далеко убегал. Вроде и окреп, и болеть перестал, разве что ростом не вышел, и родители отпускали своего единственного ненаглядного сыночка с друзьями-подружками, а он погуляет-погуляет маленько и домой торопится. Дома хорошо, мама с папой любимые, что еще надо?

Шли годы, и отцу Дика как-то плохо в море стало. И снова, и снова. Деревенский знахарь развел руками, мол, отрыбачил, мил человек. А что делать, есть-то надо! Сын в море, мать в доме, отец в каменоломнях неподалеку, где ракушечник добывали. Случился там однажды обвал. Как раз, когда жена мужу обед принесла. Их обоих да еще пятерых работяг и завалило. Всех семерых насмерть.

Первой мыслью в голове Дика мелькнуло – утопиться али удавиться. Да добрые люди отговорили. Что ж ты, ругали, такой-разэтакий, папка с мамкой в тебе души не чаяли, одна отрада у них была, единственный сыночек, а ты – в петлю? И то верно. Утих парень, погоревал, а дома невмоготу жить было. Помыкался-помыкался и сумел устроиться на «Гринстар». Хорошо такому в дальнее плавание уходить. Все равно обратно никто не ждет.

В пути Дик успокоился чуток, приободрился. Новые люди, новая наука. Одно дело – на йоле с парусами управляться и вдоль берега ходить, а совсем иное – трехмачтовая каравелла в открытом море. Да только во сне порой родителей своих видел, будто они из-под завала кричат, помощи просят. Просыпался в холодном поту, тело все тряслось, сердце к горлу подскакивало. А с глотка-другого рому вроде и легчало. Когда бы на том глотке остановиться...

Уроки ныряния даром не прошли. Шеннон и Милош выловили целую прорву мидий, крупных, намного больше тех, что добывали у побережья Шинни, и распробовали парочку сырьем, прежде чем подпустить к ним Баську. Полосатая зверюга с деланно равнодушной мордой съела моллюска, а после принялась играть с раковиной, создавая на побережье грохот, которому позавидовал бы иной шторм.

– Тут же этих ракушек – хоть жопой ешь. Чего она раньше-то не играла? – почесывая рыжую бороду и пожевывая очередную веточку, спросил Шеннон.

– Сам удивляюсь, – озадаченно ответил Милош. – У меня кошек-то в детстве не было.

Баська высоко подпрыгнула, выгибая спину, длиннющими лапами подхватила игрушку и заодно загребла еще несколько створок и камушков, которые с оглушительным звоном тут же упали на берег, коротко и возмущенно обмяукала двуногих и куда-то умчалась с совершенно невероятной скоростью и легкостью. Матросы только крякнули и затылки почесали. Дивная все-таки порода обитала на Веселом острове, ох, дивная!

Вдруг нерей нахмурился, задумался и удивленно глянул на приятеля:

– Как это кошек не было? А мыши как же?

Милош виновато улыбнулся и покачал головой. Шеннон поднял руки, мол, не объясняй, понимаю. Подпольщик и племянник подпольщика быстро научились прекращать разговор, если один из них не был уверен, что стоит посвящать второго в подробности политики и быта своих организаций.

Солнечный диск наполовину показался из-за скал, а на палубу выползали первые матросы. Выходит, возвращаться пора! Друзья побросали мидий в свои жилетки и побрели в сторону грота.

В кошках у них необходимости не было. Что в ельнике на равнине, что в горах фёны сами не выращивали хлеб – сил и земли доставало лишь на кое-какие овощи. Покупали зерно, муку, причем ровно столько, чтобы продержаться и не умереть с голоду. То ли мышей не привлекало издевательское подобие амбара, то ли вокруг хватало хорьков, ласок и хищных птиц, но грызуны подпольщиков особо не беспокоили.

Зато у них жили собаки. В старом лагере помогали пасти коз, в новом – овец. Да и охраняли они своих хозяев не хуже дозорных. Когда на равнине на них напали люди князя, один из псов, огромный лохматый красавец, которого фёны подобрали шелудивым щенком, откормили и вылечили, ценой своей жизни прикрыл отход детей. Еще двое отступали последними, наравне с первым командиром и самыми опытными бойцами. Наравне с ними и раны получили. Только отец Милоша остался в тот страшный день без глаза, а добродушная ласковая дворняга – без передней лапы.

Возможно, именно из-за подобного положения собак в боевом отряде, а после и в армии Милош относился к ним как к товарищам, и ему в голову не приходило наблюдать за ними. То есть, конечно, он живо интересовался характером и повадками своих хвостатых друзей, но совсем иначе, чем теми же крысами в лаборатории дедушки и разной куда более мелкой живностью вроде улиток, слизней, жуков или бабочек.

Матросы миновали каменистый участок пути и шли вдоль узкой полоски зелени, что упрямо росла на песке между местом швартовки каравеллы и гротом. Здесь, над мелкими желтыми и лиловыми цветками, порхали, заигрывая друг с другом, две изящные черные бабочки с синей каймой на хрупких крылышках. Милош жестом попросил друга остановиться, и они оба замерли, любуясь жителями этого острова, которых доселе не встречали.

– Поймать что ли? – шепотом спросил Шеннон. – Вы же с Джоном всяких чуд собираете.

– Подожди, – в тон приятелю отозвался Милош. – Мы ведь не знаем еще, много ли их тут летает.

В лаборатории дедушки Рашида неизменно кто-то живет и кто-то умирает. В клетках копошатся крысы, реже мыши или иные грызуны, в террариумах из мутного стекла таятся ядовитые змеи, снаружи на деревьях висят колоды с дикими пчелами. На одних он испытывает действие новых снадобий и ядов, яд и тельца других использует для приготовления целебных мазей и настоек, губительных жидкостей и порошков.

Смертельно опасная нежить никогда не убивает больше необходимого и не ленится повторять эту истину внукам. Рашид позволяет им наблюдать за агонией крыс и грустно, но спокойно объясняет ребятам, что происходит с животными. Маленький Али не выдерживает и заливается тихими, горькими слезами. Жизнерадостный Саид хмурится целый день и почти не общается с братьями и дедом. Думает. Милош тоже думает и запоминает. Он уже знает, что пойдет по стопам отца и освоит ремесло лекаря. Он запоминает, чего стоит спасенная человеческая жизнь.

Его новые представления легко переплетаются с прежними привычками, ведь мама и папа, влюбленные в природу, просят своих любопытных детей бережно относиться к пойманным кузнечикам, жукам и прочим созданиям. Милош умом понимает, что так хорошо, так правильно.

Вплоть до одного вечера.

Праздник случается без повода, нежданно-негаданно и от того особенно радостно. Просто выдался теплый осенний вечер, просто упоительно пахнет яблоками, мама запекает душистую, обмазанную глиной птицу, а дедушка легкомысленно наигрывает на мизмаре. С подачи зловредного первого командира товарищи подначивают папу, и он впервые с тех пор, как фёны бежали в Черные Холмы, соглашается танцевать.

Али забывает, как дышать, и сидит, не шелохнувшись, до последнего звука мелодии, до последнего взмаха иссиня-черных локонов. Саид пытается тормошить его, хочет поделиться восторгом, который плещет из него через край, но в конце концов понимает, что это бесполезно, и пристает к старшему брату. Милош целует неугомонного мальчишку в щеку и просит чуть-чуть подождать. Саид сдается, замолкает и только громко хлопает в ладоши в те моменты, когда и взрослые одобрительно вскрикивают и гудят.

Места в их новом лагере куда меньше, чем в старом, не разойдешься, не размахнешься, и тонкий смуглый мужчина вьется вокруг костра, безупречно выверяя каждое движение. В узком пространстве между скальными выступами изгибы его литого тела, взмахи рук и легкие прыжки скупые, точные, черное полотно волос то и дело опасно приближается к огню, и Милошу кажется, что его папа вот-вот вспыхнет, загорится – но ему почему-то совсем не страшно.

– Будто бабочка порхает, – шепчет мама.

– Правда, бабочка, – эхом откликается Саид. Али шумно вздыхает, а у Милоша что-то случается с сердцем. Ему еще не исполнилось десяти лет, он маленький и не понимает, что именно. Но чувствует: что-то очень хорошее.

– Вот здоровый вроде мужик, а ровно дите малое лыбишься, – добродушно фыркнул Шеннон и толкнул плечом друга, который засмотрелся на маленьких черных танцовщиц.

– Точно, дите. Отца вспомнил, – честно признался Милош и тут же беззвучно рассмеялся, когда откуда ни возьмись вылетевшая Баська промахнулась и не сумела поймать бабочку. Лекарь погремел жилеткой с моллюсками и позвал расстроенную кошечку: – Баська, пошли с нами! Мидии от тебя удирать не будут!

У самого входа в грот они столкнулись с бесстрастным Джоном О’Рейли, за которым семенил Дик и о чем-то отчаянно молил врача. Как только молодой лимериец заметил приятелей, он замер, съежился, будто пытался уменьшить свой и без того невеликий рост, а Джон остановился, по-совиному склонил голову на бок и спокойно поджидал матросов.

– Плаваете с утра пораньше, юноши, похвально, – с ироничной усмешкой заговорил О’Рейли. – Как медик я всячески одобряю вашу заботу о собственном здоровье. Только придется мне огорчить вас, уж не обессудьте. Пока вас нет, кто позаботится о здоровье вашего бестолкового товарища?

– Опять пил? – хором, Шеннон – возмущенно и зло, Милош – холодно и угрожающе. Ясно все, врач застукал маленького матроса за этим делом, а тот упрашивал не выдавать его слабость друзьям.

– Я капельку... капелюшечку... Уж не серчайте... – залепетал Дик и попытался слиться с ближайшим камнем.

– Капелюшечку. До завтрака, – тихо проговорил фён и, упираясь рукой в скалу, навис над своим горе-приятелем.

– Ага, и денек сразу задался, – подхватил рыжий и подошел к лимерийцу сбоку. – А хошь, я тя, суку, сам напою, до горлышка? Чтоб, значит, до сыта? Чтоб сдох и не мучился?

– Ребята... Простите... – кажется, парень не на шутку перепугался, зажатый с двух сторон темным великаном и не слишком высоким, зато крепким и бывалым в драках нереем.

– Капитан идет, – вполголоса предупредил парней Джон, и те оставили Дика в покое. До поры до времени.

Густое синее небо над головами было девственно чистым, и только над горизонтом тянулись тонкие облака, огненные в лучах заходящего солнца. К вечеру на море установился полный штиль, и в прозрачной безветренной тишине лишь изредка слышались крики чаек да голоса матросов на палубе каравеллы. Банальный вечер на берегу, обыденная красота, к которой Фрэнсис О’Конор, еще относительно молодой, но уже опытный капитан все никак не мог привыкнуть. Сколько лет, сколько таких закатов он повидал – и очаровывался каждый раз будто впервые. Он не жалел, что женился на море. С ним каждую ночь он переживал как брачную.

Но даже старому морскому волку не чужда ностальгия. И сегодня после долгих дней ненастья капитан в компании лорда Эдварда наслаждался этим чувством, изысканным белым вином и лютней, которую неизменно брал с собой в каждое плавание.

– Поражаюсь Вашей стойкости, Фрэнсис, – заметил Эдвард и аккуратно поставил бокал на импровизированный столик из плоского камня.

– О чем Вы, друг мой? – спросил капитан и тихо тронул струны.

– Меня, безусловно, манят неизведанные земли да и, что греха таить, финансовые возможности, коими они обладают, но это моя первая долгая экспедиция. И, откровенно признаюсь, в такие вот вечера я немного скучаю по нашей родной Лимерии. С детства милые сердцу парки Лиона, чудные фонтаны в приморской резиденции Его Величества, фонари на набережной Альбена... Вы же обходитесь без них годами. Удивительная сила духа!

– Благодарю за комплимент, – Фрэнсис наполнил бокалы, и друзья чокнулись серебряными кубками. – Но, право, Вы меня переоцениваете. Знаете, сегодня мне почему-то вспомнились малые балы в охотничьем домике Его Высочества. Не в обиду будет сказано нашему королю, но брат превосходит его в искусстве устраивать столь изысканные и в то же время уютные вечера.

– О, дорогой мой, Вы не были на последнем балу летнего равноденствия, как же много Вы потеряли! – лорд Эдвард, который до того лениво опирался о гладкий валун, вдруг выпрямился и просиял. – Малиновка Мэри вернулась из путешествия по Саори, и в ее песнях появились совершенно прелестные западные мотивы. Вы только представьте себе, переливы струн арфы, светлые и чистые, а в ее глубоком голосе низкие и страстные нотки. И этот взгляд...

– Мэри неподражаема, – грустно улыбнулся капитан. – А я слышал ее в последний раз то ли пять, то ли шесть лет назад... Услышу ли вновь? – О’Конор залпом осушил свой кубок и вновь коснулся лютни, на этот раз выводя мягкую мелодию. Его друг вновь расслаблено привалился к камню, и мужчины в два голоса негромко запели.

Как упоительны в Альбене вечера,

Любовь, лионское, закаты, переулки,

Ах, лето ясное, забавы и прогулки,

Как упоительны в Альбене вечера.

Балы, красавицы, в гирляндах леера,

И трель Малиновки, и хруст медовой булки,

Любовь, лионское, закаты, переулки,

Как упоительны в Альбене вечера.

Как упоительны в Альбене вечера,

В закатном блеске пламенеет снова лето,

И только небо в голубых глазах поэта,

Как упоительны в Альбене вечера.

Пускай все сон, пускай любовь игра... *

– В чем дело, Рой? – ледяным тоном поинтересовался капитан у своего первого помощника, который, неловко переминаясь с ноги на ногу, смотрел на него и явно просил выслушать.

– Прошу прощения, господин капитан, – Рой поклонился и объяснил причину своего бестактного вторжения: – Драка между матросами.

– И? Вы не можете утихомирить команду самостоятельно?

– Они серьезно подрались, капитан, – покачал головой первый помощник. – Саориец чуть не прибил двоих.

– Неужели? – спокойно промолвил Фрэнсис, но мысленно искренне удивился. Он ценил этого матроса не только за редкую физическую силу и дисциплинированность, но и за удивительно спокойный нрав. Как ответственный капитан О’Конор старался следить за тем, что творится среди его подчиненных, и достоверно знал, что Милош чуть ли не единственный оставался в стороне от всяческих ссор и склок. И если этого добродушного юношу что-то вывело из себя, значит, и впрямь требовалось его прямое вмешательство. Мужчина обернулся к лорду и со вздохом сказал: – Простите, друг мой, боюсь, нам придется на час отложить нашу трогательную беседу.

– Как дети, – презрительно скривился Эдвард и с неохотой поднялся на ноги. – Глаз да глаз за ними.

– Интересная аналогия, – хмыкнул О’Конор, задумчиво посмотрел на лютню, бутылку и кубки и рассудил, что за час-другой в штиль с ними ничего не случится. Повторил: – Интересная аналогия. Капитан как строгий, но справедливый отец, матросы – как его дети. Мне, холостяку, приятна эта мысль.

– Боюсь огорчить Вас, дорогой, но Ваши дети вряд ли когда-нибудь вырастут, – сочувственно промолвил лорд.

– Что правда, то правда, – согласился Фрэнсис и в сопровождении друга и первого помощника направился в грот, куда Рой велел прийти спорщикам.

– Из-за коров? – не веря своим ушам, переспросил капитан. Пожалуй, Эдвард с его излишним, по мнению Фрэнсиса, высокомерием порой оказывался прав. Подраться из-за коров. Великое Око, ну что за ребячество!

– Дык это... Ага, из-за коров, – повторил один из матросов с живописным кровоподтеком на скуле и разбитой губой. – Этот вот сучий вы... – мужик замер, заметив недобрый взгляд О’Конора и злой прищур саорийца, исправился: – Этот вот, Милош! Как налетел! Мол, кто так бьет, гарпун вырвал, это... того...

– Достаточно, – Фрэнсис поднял руку, останавливая подчиненного, и нашел глазами судового врача, который как раз закончил перевязку руки Дика. – Господин О’Рейли, Вы, насколько я понимаю, в курсе произошедшего? Будьте добры, просветите меня.

– Как прикажете, капитан, – Джон бегло осмотрел остальную команду, похоже, проверяя, всем ли пострадавшим оказана помощь, и неторопливо вышел вперед. – После того, как Милош закончил обтесывание мачты, он с разрешения господина Роя пошел вместе со мной к скалам, которые прикрывают с востока бухту, где пасутся коровы. Дело в том, что я высмотрел любопытное растение, но я уже староват для того, чтобы карабкаться по камням, и мне понадобилась помощь молодости. Когда мы подошли к бухте, там как раз шел забой коров. Предыдущих трех относительно мелких животных подтаскивали к берегу с помощью петли, что накидывали им на шею, и потом убивали. Но скотину потяжелее не так-то просто вытянуть с помощью одной веревки, и кто-то догадался зацепить ее гарпунами. Насколько я могу судить, две или три коровы скончались от ран и затонули, и гибель одной из них мы видели собственными глазами. А вот удачно загарпуненный экземпляр начали разделывать на берегу еще до того, как он испустил дух. Милошу это почему-то не понравилось, он растолкал наших славных охотников и добил животное одним ударом. Вмешательство саорийца, в свою очередь, не понравилось вот этим восьмерым добытчикам, и они решили обойти Милоша, чтобы извлечь из туши гарпуны и взяться за следующую корову. Милош сначала на словах, а после и не только на словах попытался объяснить ребятам, что этого делать не стоит. К нему присоединился Дик, который до того помогал охотником по мере своих скромных сил. Ваш покорный слуга тоже замолвил словечко за коров. В результате забой до завтра прекратили, а мы перед Вами. **

– Вы смеетесь, господин О’Рейли? – вспылил Эдвард. – С подобной нелепицей не могли разобраться без капитана?

– Мой лорд, – остудил друга Фрэнсис и обратился к Милошу: – Объяснись. По какому праву из-за каких-то коров ты посмел калечить членов команды?

– А зачем ребята над ними издевались? – хмуря лоб, откликнулся саориец. – Не подумали толком, как добыть тех, какие побольше, угробили коров зазря, а потом еще ножами по живому. Зачем же так-то?

– А бить зачем? – капитан вновь обратился к судовому врачу: – Кстати, Джон, только синяки и ссадины, без переломов? Работать завтра смогут?

– Кости у всех целы, работать в состоянии, – подтвердил О’Рейли под сердитое ворчание пострадавших.

– Слов не послушали, – развел руками Милош.

– А если бы кто серьезнее пострадал? Ты думать не пробовал, прежде чем кулаки в ход пускать? Или сила есть – ума не надо? – вновь подал голос лорд Эдвард. – Утонули, не утонули, по живому, не по живому, тебе какое дело? Это же скот!

– Жалко их. Живые твари, – угрюмо пробасил великан и нахмурился пуще прежнего.

– Жалко. А товарищей – не жалко, – не то сказал, не то спросил Фрэнсис.

– Жалко. Но, господин капитан... – Милош замялся, крепко почесал затылок, будто подбирая слова, и глянул прямо на Фрэнсиса честными глазами: – Нам же на одном судне вместе быть. Вам не страшно, коли кто рядом с Вами, а по живому резать может? Мне вот – страшно.

– Позволите, господин О’Конор? – Джон слегка поклонился капитану, дождался разрешения и продолжил: – Верно, нам вместе еще идти и идти, кто знает, когда к родным берегам вернемся. А если, не приведи Великое Око, в открытом море случится что? Сегодня по живому скотину, а завтра? Вы простите, конечно, мою дерзость...

– Нет-нет, благодарю, О’Рейли, – Фрэнсис скупо улыбнулся своему врачу и ответил едва заметным поклоном. – Все-таки Вы медик и старше меня. Больше знаете, дальше видите. А я прислушиваюсь к мудрости, что приходит с годами. Вот что, ребята: – О’Конор повернулся к матросам, на этот раз без улыбки, но с отеческой теплотой во взгляде. – Сегодняшнее происшествие будем считать недоразумением. Понимаю, засиделись мы на этом безлюдном острове, душа моря, дела просит. Вот и погорячились, что одни, что другие. Пожмите друг другу руки и зла на товарищей не держите. А что касается добычи мяса, то завтра на свежую голову мы подумаем, как быть. Наш бесценный врач прав, неизвестно, что ждет нас впереди, а я бы не хотел, чтобы бессмысленное кровопролитие вошло у вас в привычку. Ступайте, ребята, ужинайте, отдыхайте и не ссорьтесь больше.

Матросы малость посветлели, кажется, обрадованные словами капитана, и начали постепенно расходиться по своим делам. Фрэнсис взял под руку своего друга и повел прочь из грота, но остановился и подождал, когда наружу вышли приятели Милош, Шеннон и Дик. О’Конор жестом подозвал к себе саорийца и, мягко улыбнувшись юноше, произнес:

– У тебя доброе сердце, Милош. Осторожнее, с добрым сердцем в нашем мире выжить очень сложно. Даже учитывая твою недюжинную физическую силу.

Парень робко улыбнулся в ответ, видно, смущенный вниманием самого капитана, и неловко ему поклонился.

– Ну, ступай, ступай, – махнул рукой Фрэнсис и вернулся к лорду Эдварду.

– Надо же, – восхищенно протянул тот. – Обычно Вы отличаетесь справедливо жестким нравом, а тут решили проявить добросердечие.

– Жесткость необходима для поддержания дисциплины и субординации, но сегодня их и впрямь стоило помирить иначе, – объяснил капитан. – Во-первых, Джон прав, и я не пренебрегаю его советами, хотя его неуступчивый характер порой откровенно раздражает. Во-вторых, этот мальчик – тоже интересный экземпляр. Сильный, ответственный, непьющий и, вдобавок, лекарь, пусть и деревенский самоучка. Но с его добродушием он легко может пострадать от рук менее сильных, зато более хитрых матросов. А я не хочу терять второго медика в самом начале нашей экспедиции.

В гроте у костра матросы душевно уписывали за обе щеки жареное мясо, а чуть поодаль от остальных устроились обе стороны, что участвовали в драке.

– В морду-то зачем? – проворчал мужик с разукрашенной щекой.

– А зачем ты меня сразу не послушал? – фыркнул Милош и почесал Баську, которой откровенно не было никакого дела до разборок двуногих.

– Ты, зелень, меня на сколько лет младше?

– Но в итоге оказался прав, – невозмутимо ответил фён. – Потому что, в отличие от тебя, я лекарь.

– И чего? – ахнул другой пострадавший, с подбитым ухом.

– А того, что знаю цену привычке. Спроси у Джона, он тебе скажет. Нам сопли распускать негоже, но и привыкать к чужой боли тоже нельзя.

– И-и-и, угомонитесь, парни! – подал голос один из собутыльников погибшего Джека. – Ну дал в глаз, ну по яйцам врезал, переживете, чай, не сахарные. А вон... как они с Джоном нас спасли-то. Умные, выходит. Чего-то да понимают.

Ночью Дик то и дело подхватывался, если неловко поворачивался и придавливал малость ободранную руку. Но когда снова засыпал, кошмары ему не снились.

Комментарий к Глава 16. Милош. Обратная сторона спасения * Переделка песни «Как упоительны в России вечера» группы «Белый орел».

Способ добычи морских коров матросами каравеллы «Гринстар» списан со способа добычи стеллеровой коровы на Командорских островах. Из пяти убитых коров в руки добытчиков попадала одна, остальные тонули. Убивали животных в несколько этапов, нередко еще живых коров разделывали на берегу.

Морская корова в этом тексте меньше стеллеровой коровы, поскольку ее могли протащить по берегу пять человек, а стеллерову корову выволакивали из моря по два-три десятка добытчиков.

====== Глава 17. Саид. Весенний урожай ======

Без двух дней полная луна, не стесняясь, заглядывала в окно спальни молодого Баумгартена, а Георг, в свою очередь, не менее бесстыже не замечал этого взгляда. Внимание юноши куда больше привлекал собственный облик в зеркале. Гладкая поверхность, заключенная в деревянную резную раму, являла ему прекрасного, сильного и в то же время аристократически изящного мужчину. Каштановые локоны лежали на горделиво развернутых плечах, рука, в пене белого кружева, держала тяжелый бокал, на дне которого мягко мерцало золотистое вино. И этот красавец, рыцарь на заре военной карьеры, уже пригубивший терпкого алого вина сражений, почти год пропадал в имении отца. Какая скука!

Добрый родитель старался научить сына управлять фамильным движимым и недвижимым имуществом, но Георга куда сильнее манили огни столицы и драки, на худой конец, пирушки в Шварцбурге. Однако последние случались не слишком часто, приличных стычек давненько не было – не лезть же со стариком Теодором к крестьянам, в самом деле, – а Йотунштадт... Стоило бы подумать о нем, конечно. Стоило. Иначе похоронит себя в этой глуши, где биться ему грозит в лучшем случае со взбунтовавшейся чернью, а жениться – на одной из дочерей все того же Теодора. Юношу передернуло от одного воспоминания о хрупких, пугливых, прилежных барышнях. Нет, его любезная Камилла тоже отличалась мягким характером, но проглядывало в ней нечто неуловимое... яркое, живое, будто беспечный ветер в лицо, когда скачешь на коне по поросшим первой зеленью полям.

Вероятно, именно потому молодой барон и затеял интрижку со служанкой сестры. Поначалу его разозлил ее неслыханно резкий для дворовой девки отказ, но с каждой ночью, когда против собственной воли отдавалась ему Герда, Георга все больше пьянил ее диковатый нрав, ее неуступчивость, ее попытки до последнего противиться нежеланным ласкам. Ох, как же в последний раз она заартачилась... Как яростно отказывалась брать в рот его член, а он ждал очень-очень долго, прежде чем напомнить: ее строптивость может стоить здоровья и даже жизни ее семье в деревне.

Что-то ждет его сегодня?

Дверь скрипнула, и в зеркале позади собственной фигуры Георг увидел Герду. Нет, пожалуй, не так и скучно в родном доме. По крайней мере, по ночам.

– Что, девочка моя, не обижает тебя госпожа Марлен? – сладко протянул юноша, обернулся и с искренней заботой заглянул в серые глаза служанки.

– Нет, господин Георг, не обижает, – ровным тоном, без должной почтительности, ответила девушка, но ее хозяин не возражал. Его будоражил этот ледяной голос, его член тут же встал как по команде и настойчиво требовал прикосновений губ, которые осмеливались на подобные дерзости.

– Ну так и я не обижу, если будешь послушной и ласковой, – усмехнулся Георг, плеснул себе еще вина из кувшина, который стоял на столике перед зеркалом, и неторопливо расшнуровал штаны. Указал на свой твердый ствол и добавил: – И он выебет тебя очень нежно в благодарность за твои старания. На колени, милая, на колени.

Пепельные пряди скрыли лицо Герды, но юноша догадывался, какая брезгливая гримаса исказила слишком тонкие для крестьянки черты. Через несколько мгновений он с удовольствием зарылся пальцами в эти дивные волосы и глухо застонал, наслаждаясь горячим девичьим ртом. А еще спустя четверть часа Георг обстоятельно трахал девушку, которую, толком не раздевая, завалил на ближайший стол, допивал в процессе вино и сам удивлялся своим мыслям о том, что в следующий раз хочет слышать не сдавленный скулеж, а стоны и вскрики, порожденные искренней страстью.

На кухне царила привычная утренняя суета. Главный повар нынче встал не с той ноги и здорово гонял своих подручных, остальная дворня завтракала тем, что перепадало с господского стола, принимала привезенное крестьянами добро, сплетничала и занималась прочими необходимыми для начала трудового дня делами.