Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 61 страниц)

Лекарь неторопливо брел по пустынным улочкам портового городка и смотрел на небо, которого словно касалась щедро смоченная водой кисть его брата. Таким город ему особенно нравился. В каждом кичливом каменном особняке, в каждом домике из ракушечника и даже в бамбуковых лачугах теплилась жизнь, сонная, мирная. Незримое присутствие людей грело душу, а тишина, сотканная из молчания лиан, далекого шелеста моря да редких вскриков чаек, дарила покой.

Впрочем, кое для кого этот рассвет стал последним. Милош замер, когда заметил застывшую, будто каменное изваяние, кошку. Проследил за ее взглядом и увидел огромную серую крысу, которая что-то деловито жевала возле мусорной кучи. Миг – и страшный хищник бесшумно рванул с места и мягко опустился на свою жертву. Грызун не успел и пикнуть, как ему переломили хребет. Лекарь восхищенно выдохнул. Он нечасто имел дело с кошками – в лагере их не держали, а в деревнях обычно было не до наблюдений за живностью. «Совершенный убийца», – со знанием дела подумал фён, но присутствовать при трапезе все же не пожелал.

А кто его спрашивал? Пока он добрался до моря, горизонт едва заметно зазолотился, и чайки решили, что пришло время завтракать. С громкими пронзительными криками они носились над волнами, то и дело ныряя за рыбой. Резкие птичьи голоса напомнили Милошу звуки мизмара, на котором играл его дедушка. Юноша тронул кожаную полоску на лбу и улыбнулся. Интересно, когда он научился повсюду встречать своих любимых, и ныне живых, и давно ушедших? Впрочем, это ведь лучше, чем регулярно упиваться вдрызг, как то делал осиротевший Дик, или со всех ног мчаться в бордель, чтобы забыть о несчастной любви, как первый помощник капитана Рой. А после откровенного разговора с Джоном серая пелена, которую лекарь набросил на воспоминания о доме, будто унеслась с порывом ветра, и мир снова заиграл яркими красками.

Солнце вступило в свои права и беспощадно спалило нежную предрассветную дымку. Море сделалось синим, а крылья чаек – кипенно-белыми. Милош брел по побережью, подмечая все, что высветили золотые лучи. Зеленые от водорослей бока огромных валунов, блестящие гладкие тела дельфинов, скелет утопленника, застрявший меж камней, пару длинных полусгнивших досок – должно быть, остатки лодки.

Вскоре начался песок, усеянный причудливыми раковинами и птичьими костями. Один из дельфинов подплыл совсем близко, и лекарь вдоволь налюбовался его улыбчивой мордой. От созерцания существа, которое покорило его с первого взгляда еще в Иггдрисе, Милоша отвлекли звуки какой-то возни неподалеку. Он обернулся и беззвучно хохотнул.

Здешние короткохвостые кошки, определенно, были вездесущи. Пушистый дымчато-серый зверь шел прямо к воде вслед за небольшим крабом и то и дело трогал его лапой. Кажется, кот совсем не собирался его есть. Он лишь пытался понять, что за диковинное создание перед ним. Краб любопытства не одобрял, упорно стремился к родной стихии и даже хватил клешней усатого исследователя. Кот замер на мгновение и оторопело уставился на нахала, который скрылся с места преступления и исчез в накатившей волне.

А потом мир перевернулся.

В Грюнланде говорили: «шарахается, как кошка от воды» или «что кошку в реку кинуть». Представитель местной фауны явно ничего не знал о заморском фольклоре и совершенно спокойно прыгнул в воду. И поплыл. Милош подошел поближе и, разинув рот, следил за уверенными движениями зверя. Наконец, кот сдался, выбрался на берег, отряхнулся и почему-то гневно обмяукал юношу. Презрительно дернул коротким хвостом и важно, не обращая внимания на свой мокрый и весьма облезлый вид, прошествовал в сторону города.

Лекарь подумал-подумал и отправился вслед за ним. В конце концов, он обещал составить компанию Джону О’Рейли и заглянуть вместе с ним в лавочки травников. Кроме того, он подозревал, что Дик жутко мучается с похмелья, но и остальным матросам не легче. А значит, никто, кроме Милоша, не отыщет для бедолаги на рынке спасительный квас, рассол, или что там продают на Веселом острове.

Бедняцкие кварталы остались позади, и теперь дорога вела между небольшими, но добротными домиками. Ограды вокруг них и балясины веранд обвивали тяжелые зеленые лианы, почти к самым окнами опускались ветви деревьев, на которых красовались неизвестные пока Милошу оранжевые плоды, а под ними пестрели розовые, пурпурные и лиловые соцветия. Город просыпался, отовсюду доносились упоительные запахи еды и обычные звуки утренней возни.

Вдруг откуда-то справа послышалось жалобное мяуканье. Поначалу лекарь подумал о своем дымчато-сером знакомце, но почти сразу сообразил, что голос принадлежал не взрослому животному, а котенку. Юноша свернул в переулок – и отточенным молниеносным движением перехватил детскую руку с зажатым в кулачке камнем.

– Ай! – взвизгнул загорелый мальчишка с добела выцветшими на солнце вихрами. – Пусти! – обернулся и застыл, явно напуганный видом черноволосого великана.

Двое его приятелей побросали булыжники и прижались к забору. Однако третий, на вид лет тринадцати или четырнадцати, без раздумий швырнул свой метательный снаряд в матроса. Тот легко уклонился и одной рукой скрутил пацана. У изгороди вновь мяукнул котенок. Передняя лапа израненного комочка была зажата капканом.

– Вы что творите?! – рыкнул на детей Милош. – Не стыдно?

– А ну, матросня поганая, отпусти моего сына! – заверещало из-за забора. – А ну, живо, не то мужа позову, уж он тебя кнутом отходит!

В переулок выкатилась дородная женщина в пышных юбках и со скалкой в могучих, белых от муки руках.

– Ваш сын и его приятели издеваются над слабым живым существом, – спокойно ответил фён. – Я не желаю им зла. Всего лишь воспитываю.

– Мама, мама, он в капкан у курятника попался! Точно он кур таскал! – подал голос загорелый мальчишка.

– Он не то что курицу не задавит, он с крысой не справится, – возразил Милош. – А, кроме того, это не оправдывает вашего издевательства над тем, кто слабее вас.

– А ну, пусти, сукин сын! – вновь разоралась женщина, но свое оружие применить не решилась. – Ты-то здоровый, не стыдно невинных деток душить?!

Фён нехорошо усмехнулся. Знала бы возмущенная мать, как выглядит человек, которого душат...

А тем временем на шум подтягивались соседи. У Милоша не было ни малейшего желания устраивать драку и калечить защитников невинного детства, и он отпустил обоих пацанов. Подхватил на руки котенка и пристально глянул разъяренной женщине в глаза:

– Когда один из них изнасилует соседскую девчонку или поднимет руку на Вас, воспитывать будет поздно.

Поход за лекарствами от похмелья пришлось отложить. Милош снял капкан с лапки беспрерывно мяукающего зверька, убедился в том, что кость, скорее всего, цела, и нашел, чем перевязать конечность. Но ранки и ссадины нужно было промыть, а животину – успокоить и накормить.

Он внимательно осмотрел свое неожиданное приобретение. Полосатый короткохвостый комочек оказался кошечкой четырех или пяти месяцев от роду с изумрудными вокруг зрачка и золотистым по краям радужками.

– Ого! Одного из представителей местной фауны, кажется, не вспугнул твой рост, а, юноша? – Джон О’Рейли, который ночевал в клоповнике вместе с остальными матросами, а не в гостинице на площади по соседству с капитаном и лордом Эдвардом, застал Милоша на пороге дома. Лекарь осторожно смывал кровь тряпочкой, смоченной в отваре ромашки, а кошечка, поначалу отчаянно рвавшаяся из рук, вдруг присмирела и даже зажмурила глаза. Врач устроился на ступеньках рядом с фёном и охнул: – Похоже, ее напугало кое-что пострашнее тебя.

– В какой-то мере Вы правы, – откликнулся юноша и печально вздохнул. – Порой дети бывают намного страшнее взрослых.

– Брось, Милош, они всего лишь дети! – улыбнулся медик. – В детстве все мы стреляли из пращи по птицам и таскали кошек за хвост. Может, здешние звери именно поэтому предусмотрительно рождаются с короткими хвостами?

– Я стрелял из пращи и из лука по птицам, когда хотел есть, – заметил матрос. – А что касается мишеней для тренировки и забавы, так мой отец был очень строг.

Больше трех месяцев они не видели маму и папу. Третий день рождения подряд у двойняшек – без родителей. Али и Саид беззаботно смеялись, будто ничего такого и не случилось. Они же фёны, они бойцы, пусть и девяти лет от роду! И только Али мучили кошмары по ночам, а в карих глазах Саида притаилась тоска.

Дедушка Рашид, сам Милош и его подруга Искра расстарались, чтобы порадовать двойняшек. Напекли пирогов, он смастерил для братьев рогатки, Искра – мишени в виде физиономий злодеев. Как здорово было сшибать камнями их гадкие рожи!

А мама и папа все-таки приехали. Поздно вечером, усталые, пыльные. Родные и неизменно веселые.

На следующий день Рашида, Милоша и Искру ждала взбучка. Раджи отчитывал их мягким тихим голосом. Он умел ругать, не повышая тона и не используя крепкие словечки, так, что хотелось зарыться под землю и долго-долго оттуда не вылезать.

– Отец, скажи, ты-то куда смотрел? – единственный глаз цвета гречишного меда взирал на травника тепло и печально, а дедушка, смертельно опасная нежить, виновато разглядывал нарядный осенний ковер под ногами.

– Это всего лишь мишени, солнце мое, – оправдывался Рашид.

– А мы всего лишь убийцы. Хорошо, Искра этого может не понимать. Но ты, Милош! Ты уже взрослый, ты прекрасно знаешь, что мы – бойцы, а значит, убийцы. Либо состоявшиеся, либо будущие. И расстояние между бойцом-подпольщиком и кровожадным чудовищем гораздо меньше, чем нам хотелось бы. Вчера вы стреляли по вышитым лицам. А что, если завтра ты или твои братья посмотрите на противника как на простую куклу?

Комнатка на втором этаже развалюхи, которую кто-то по недоразумению именовал постоялым двором, насквозь пропиталась запахом кислятины. Но в том виноваты были не только хозяева этого заведения, но и Милош. На рынке в качестве безотказного средства от похмелья ему предложили напиток из кислого молока. Дик с кислой физиономией заглянул в кружку, преподнесенную другом, но после первых же глотков заметно преобразился.

– А это чего за морда? – поинтересовался он, когда разлепил окончательно глаза и заметил розовый нос и усы, которые торчали из-под жилетки приятеля.

– Это – Баська. Новый член экипажа «Гринстар».

– Ты тоже вчера пойла тутошнего хлебнул что ли? – спросил лимериец. – Она ж паруса обдерет. Да и какая кошка тебе добровольно в море выйдет!

– Попробую объяснить ей, что паруса драть не стоит, – пожал плечами Милош. – А насчет добровольности – так у нее выбора-то нету, – юноша извлек из-за пазухи котенка и посадил его рядом с Диком. Показал на запекшиеся корки крови и неловко подвернутую переднюю лапку. – Если я ее тут оставлю, она точно подохнет. А в пути... Ну, коли не приживется, придушить всегда успею.

К счастью, зверь ничего не ведал о значении слова «придушить» и принялся осторожно обнюхивать руку лимерийца. Поднял на хозяина зеленые глазищи и несчастно мяукнул. Фён взял в руки котенка и водворил на привычное с сегодняшнего утра место. В ближайшее время Баська явно не собиралась не то что покушаться на паруса, но и вообще покидать своего великана.

А пришлось. Милош, предчувствуя недоброе, запер кошку в кубрике, когда раздувать стало совсем нехорошо, и от всей души надеялся, что обойдется без пробоин.

Первую волну, что накрыла палубу, матросы встретили залихватским смехом.

– И блевотину смыло! – радостно воскликнул Шеннон, которого недавно вывернуло наизнанку.

После второй волны капитан отдал приказ зарифить паруса. Милош переждал третью волну, вцепившись в ванты, и добрался до нижней шкаторины грота. Ветер попытался выхватить его из могучих рук фёна, но не справился, и юноша принялся быстро вязать узлы. В лицо летели соленые брызги и что-то кислое. Кажется, нерея, который брал рифы чуть впереди, снова вырвало.

Мир заволокло серым. Вода была повсюду, она прилетала на борт с каждой высокой волной, она прозрачным потоком лилась с неба, заполняя глаза и уши. Милош тряхнул головой и часто заморгал, пытаясь привычно определить, все ли на месте и не нужна ли кому помощь. Матросы, разных оттенков зеленого и разной степени бодрости, выполняли редкие отрывистые приказы Фрэнсиса. Первый помощник Рой уверенно держал штурвал, будто они шли не в шторм, а полным бакштагом не больше семи узлов. Джон О’Рейли предусмотрительно выполз на палубу, понимая, что наверху переносить качку гораздо проще, а вот лорд Эдвард, видать, предпочел маяться в каюте, лишь бы не уронить свое достоинство прилюдно.

Новая волна, вся в клочьях белой пены, высотой с грот-мачту, а то и выше, неумолимо неслась на них, и каждый загодя подыскал подходящую опору. Милош прижался к наветренному борту и с беспечной детской радостью встретил мощный напор стихии. Радость почти сразу же сменилось ужасом, когда он услышал отчаянный вопль Дика.

Каким-то чудом маленький лимериец держался, схватившись рукой за фальшборт. Лекарь крепко сжал его за запястье и потянул на себя. Ему ничего не стоило бы вытащить легкого, почти невесомого друга, если бы судно внезапно не завалило на бок.

– Рубить грот! – попытался перекричать царящий вокруг ад Фрэнсис.

Кое-как Милош втянул на палубу Дика и затолкал его в кубрик. В предыдущие три дня штиля и слабого попутного ветра лимериец здорово надирался закупленным на Веселом острове дешевым вонючим ромом, и сейчас толку от него было меньше, чем от Баськи.

– Рубить бизань! – рявкнул О’Конор, когда грот свернули наполовину.

Каравелла очевидно теряла управление, несмотря на то, что остался один-единственный парус. Жуткий скрип наверху предупредил об опасности, и кусок грот-мачты, рухнувший на палубу, никого не зашиб. Треснул подветренный фальшборт. Кажется, порвались бизань-ванты. Ливень безжалостно избивал и без того вымотанных матросов косыми хлесткими струями.

А впереди ждало самое страшное.

В стремительно сгущающихся сумерках Фрэнсис не сразу разглядел берег. А когда увидел, уворачиваться было поздно. Их несло на камни.

Последний отчаянный рывок – они с неимоверной скоростью плели плавучий якорь из всех попадавшихся под руку веревок. Милош совершенно не чувствовал страха, но порядком промерзшие руки с трудом слушались. Рядом стучал зубами Шеннон. Джон, белый как смерть, наплевав на свои годы, шустро тащил им толстый канат.

Брошенный в воду якорь позволил снизить скорость, но не предотвратил неизбежное. С чудовищным грохотом, от которого кровь застыла в жилах, «Гринстар» врезалась в скалистый берег.

Дик! Баська!

Отчего-то имя благородного лорда Лионийского так и не промелькнуло в голове фёна.

Им повезло. Нет, не так. Они оказались сказочно везучими. Каравелла серьезно пострадала, и, даже не дожидаясь рассвета, капитан с уверенностью сказал, что застряли они на неизвестном берегу минимум на месяц. Но никто не погиб. Члены экипажа отделались ушибами, царапинами и ссадинами, О’Рейли вправил пару вывихнутых плеч, а Дик заработал подзатыльник от Милоша. За пьянство. Сам же юноша прочувствовал на себе всю силу когтей до трясучки перепуганного котенка. Баська вцепилась в хозяина, орала благим матом и категорически отказывалась слезать с его плеча.

С восходом солнца они начали ориентироваться на местности. Милош как самый сильный член экипажа и не надеялся пойти с одной из разведывательных групп. Но беглого взгляда по сторонам хватило, чтобы понять: поблизости есть лес, а раз есть лес, то с ремонтом они управятся.

Оставшиеся на «Гринстар» матросы под командованием капитана принялись разгребать последствия шторма. Вытащили на просушку паруса, с удовлетворением отметили, что грот уцелел, а другие два паруса требовали незначительной починки. Грот-мачту следовало полностью заменить, предстояло повозиться с фальшбортом, но то были относительные мелочи.

Хуже всего обстояли дела с провизией. Судно покинуло Веселый остров месяц назад, и трюма ломились от муки и круп, а также кудахтали и кукарекали на все лады. Увы, часть запасов уничтожила вода, а половина кур, запертых, в отличие от Баськи, в клетках, не пережила шторм. Ветер стих, солнце здорово припекало, и первостепенной задачей стала заготовка мяса, которое грозило протухнуть без соответствующих мер в ближайшие часы.

Вечером одна за другой возвращались разведывательные группы. Опасения капитана подтвердились: их вынесло на остров. Более того, на необитаемый остров. Ручьи и родники обещали спасти их от жажды, здешняя древесина вполне годилась на ремонт каравеллы, но редкие участки леса не кишели дичью. Главными богатствами этой земли оказались скалы, а из них каши не сваришь.

Матросы было приуныли, а лорд Эдвард, который и так держался на честном слове, всем своим видом намекал, что скоро лишится чувств. Но последняя группа в считанные мгновения изменила настроение среди членов экипажа. Вернее, то, что они приволокли с собой.

– Да их тут тьма-тьмущая! На юго-восточном побережье значит! – оживленно жестикулировал Дик и заискивающе поглядывал на Милоша. – Смирные, что наши телки, а то и посмирнее будут. Бери – не хочу, не пугаются, не уплывают. Мяса – хоть целый год чинись!

Исполинских размеров туша диковинного морского животного радовала глаз. А вкусное, удивительно нежное мясо – желудки.

– Ну, Баська, что скажешь? Не пропадем? – подмигнул котенку Милош, с аппетитом доедая ароматный кусок. Зверь ответил примирительным урчанием. Мол, за такой ужин я тебе прощаю все. Почти все.

====== Глава 11. Саид. Превращения ======

Слякоть. Жирная скользкая грязь того неуловимого оттенка – между черным, серым и бурым, – который неизменно наводил тоску. Фридриху Баумгартену казалось, что весь мир залепило этой отвратительной жижей, и сколько бы слуг ни трудилось у него в саду и в доме, от нее не будет спасения. Ее убирали с мощеных дорожек, смывали с полов, счищали с сапог, но одного взгляда на голые озябшие деревья и темную кашицу под ними хватало, чтобы осознать тщету всех усилий. Почему боги решили сделать ад ледяным? Достаточно было ссылать грешников в края, где вечно царит ранняя весна.

А вдруг помимо ада после смерти боги припасли для падших маленький ад в земной жизни? Если так, то, должно быть, его настигла кара за преступную связь с собственным братом. Ибо грязь коснулась не только его имения, но и его души. Унылый дождик пополам с мокрым снегом не прекращался с самого утра, не позволяя барону ни на миг позабыть о том, что ждет его вечером.

Она посмела. Это жуткое создание, эта омерзительная женщина не просто шантажировала его похищенными письмами – она собиралась явиться нынче к ужину и проследить, как он выполняет ее указания! Даже самый низкий человек не способен на столь вопиющую наглость, и Фридрих уже всерьез думал о том, что имеет дело с ведьмой. Пусть она не чаровала – хотя как знать, – но зло возможно и безо всякого колдовства.

Да, именно сегодня утром к нему в гости прибыл его кузен, сын самой любимой тетушки, преподобный Ульрих. Барон неизменно радовался дорогому родственнику, одному из лучших представителей их семейства. Человек высоких моральных принципов, потрясающе честный и бескорыстный, служитель Пламени долгое время оставался в тени, и лишь в последние годы его заметили, а этой весной призвали в Йотунштадт. И его Фридрих собирался убеждать в необходимости смены политики ордена...

А ближе к вечеру ожидали приезда еще одной родственницы, кузины барона, дочери его дядюшки, который скончался полгода назад. Вот тут, признаться, Фридрих не знал, что думать и чувствовать. К Марлен, которую почти вся родня называла за глаза, а то и прямо в лицо сумасбродкой, он относился с опаской, но не принять ее не мог. Тем более сейчас, когда несчастная женщина в течение последних шести лет лишилась мужа, матери и отца. А то, что они с Ульрихом встретятся за одним столом, стало просто подарком судьбы. Марлен почти наверняка начнет спорить с преподобным, и Фридриху будет проще выполнить требование шантажистки.

И все же это маленькое удачное совпадение отнюдь не смывало грязи с предстоявшего ужина. Скорее уж, оно походило на рогожу, брошенную поверх чавкающего месива. Или, точнее, на крохотный клочок рогожи.

Барон Баумгартен со вздохом допил остатки вина, бросил очередной взгляд на сад – и вдруг расплылся в совершенно счастливой улыбке. По приказу Амалии слуги несли из оранжереи целые охапки крокусов, гиацинтов и фрезий. А он-то захандрил, неблагодарный! Нет, все же его прелестная супруга пусть и не отличалась умом, но не в том предназначение женщины. И даже этот унылый день его отрада, воздушная и легкая в свои без малого пятьдесят лет, сумеет превратить в праздник.

Влажный запах весенней дороги, свежий и гнилостный, остался за порогом. На страже чистоты дома Баумгартенов стояли слуги, тогда как ароматами наверняка ведала Амалия. В гостиной было душно и суетно от ярких букетов, десятков свечей, женских духов и крепленого вина. Впрочем, как и прошлым летом. Только все вазы и вазочки заполняли не лилии, а крокусы, фрезии и гиацинты, изящную фигурку хозяйки подчеркивал розовый шелк, а не белый батист, Теодор не смог почтить барона и его семью своим присутствием из-за болей в спине, зато к столу ожидались кузен и кузина Фридриха.

А еще здесь не было Раджи.

Зося поправила платок на голове, который скрывал ее седые волосы, поплотнее закуталась в темно-зеленую шаль и направилась к камину, делая вид, что озябла и хочется согреться. Она прошла мимо резного столика, уставленного кубками, мимо деревянной скульптуры работы какого-то местного умельца-самоучки, легко облокотилась о каминную полку... Да, она помнила, Раджи стоял именно здесь... Черные змейки его волос отливали глубокой синевой в отблесках пламени, изящные пальцы ласково касались белоснежных лепестков лилий... Они оба любили цветы. Правда – иные.

Позади осталась деревня, где они провели три дня, возвращая с того света мальчишку, который попал под телегу. Раджи обрабатывал его раны, вправлял вывихи, вместе с отцом бедняги трудился над лубками, заваривал травы. Зося была на подхвате. Она куда быстрее и главное, четче перепуганных членов семьи выполняла распоряжения лекаря, а еще – просто дарила покой.

Сама девушка, разумеется, за собой ничего особенного не замечала. Зато Кахал первый обратил внимание на то, что в критических ситуациях она не теряла головы и, наоборот, приобретала какую-то странную, колдовскую силу. Командир поделился своими наблюдениями со старшими лекарями из Детей, и они подтвердили, что порой душевная уверенность врачующего важна не меньше опыта и квалификации. У Янека такой душевной опорой была Дагмара, Вишвамитра справлялся самостоятельно как чародей, но вот Рашид пару раз одалживал у фёнов их подругу. Ну а Раджи приобрел в лице Зоси сначала верного товарища и незаменимую помощницу, а после – возлюбленную.

Оба за трое суток спали часов пять или шесть, и сейчас их охватило то состояние, когда спать больше не хочется, а силы по-прежнему на исходе. Поэтому Раджи и Зося спешились и брели по сонному душистому лугу, вдыхая прощальную сладость уходящего лета. Девушка набрала охапку солнечного донника, а лекарь придирчиво подбирал к нему лиловые и синие васильки.

– У тебя преступно невнимательный любовник, – с виноватым видом заявил вдруг Раджи. – Я до сих пор так и не спросил, откуда у тебя столь теплая привязанность к цветам.

– Так многие девчата собирают букеты, плетут венки, – пожала плечами Зося, но кокетливая полуулыбка выдавала обманчивость этого объяснения и манила разгадать загадку.

– Тебя выдают глаза, – мягко улыбнулся лекарь и подал своей любимой невесть как очутившийся на лугу вереск. – Ты очень вдумчиво собираешь цветы. Но ты размышляешь не как на заданиях или во время учебы... Будто в себя уходишь.

– Не знаю, как и объяснить, – девушка взяла саорийца под руку и прижалась щекой к его плечу. – Почему-то цветы напоминают мне о маме. Будто идем мы вместе по полю али по лесу, будто голос ее слышу... Я ведь совсем ничего о ней не помню, но среди трав да в цветах – чую. И не грустно вовсе становится, а легко-легко. А ты? Из-за Рашида?

– Верно, моя проницательная. Вдали от дома, в одиночестве они стали для меня живым и ярким напоминанием о нашей лаборатории, о лекарственных сборах, о счастливых годах, проведенных с отцом, – Раджи смущенно запнулся. Он-то нашел своего любимого человека, а Зося как была, так и осталась сиротой. Вдруг от грустных мыслей его отвлекли небесно-голубые звездочки цикория, что рос у неприметной тропинки. Лекарь достал из-за пояса нож, чтобы срезать жесткие, непокорные стебли. Обернулся и озорно подмигнул девушке: – А давай вместе подарим букет командиру? Вдвоем не так страшно.

Они тогда вдоволь посмеялись над растроганным и взбешенным Кахалом. Тот цикорий давно превратился в прах, как и ее любимые мужчины, муж и друг. Но озорная улыбка осталась. Зося поспешно спрятала лицо в ближайших гиацинтах, чтобы скрыть от хозяина и его семейства необъяснимый приступ веселья.

От двери послышались шаги. Командир Фёна обернулась и неторопливо пошла навстречу родственникам барона.

– Позвольте представить... Лючия, наша гостья из Ромалии, завзятая путешественница. Мой кузен, преподобный Ульрих, – Фридрих коснулся рукой плеча красивого мужчины в черном одеянии жреца, с благородной проседью в темных волосах и кротким взглядом золотисто-карих глаз. Служитель ордена поклонился Зосе и галантно, почти невесомо поцеловал ее руку. Тем временем хозяин дома продолжил: – А это – моя кузина Марлен.

Сумасбродка Марлен. Именно так обмолвился о ней учтивый Фридрих, когда в приватной беседе рассказывал Зосе о приглашенных к ужину. Хотя на первый взгляд – ничего безумного. Да, каштановые – видимо, как у большинства Баумгартенов – локоны были собраны в простой свободный хвост, а льняное платье соломенного цвета украшал только вышитый бисером пояс. И еще, пожалуй, Зосю удивило спокойное, крепкое рукопожатие.

– Тетя Марлен! Ох, Лючия, дорогая! – впорхнувшая в гостиную Камилла, вся в нежно-голубом, едва не разорвалась между желанием броситься родственнице на шею и стиснуть в своих руках ладони Зоси. Она явно не относилась к тем, кто с подозрением косился на белую ворону в славной стае Баумгартенов, а прошлым летом с первых же дней знакомства искренне привязалась к якобы ромалийке.

– Девочка моя, ну сколько раз просить, не надо меня теткать. Мне всего тридцать один год! – рассмеялась Марлен и расцеловала племянницу в очаровательные пунцовые щечки. – Однако ты похорошела, пташка! До сих пор не замужем? Вот и чудесно. Незачем транжирить такую красоту на первого встречного, ее только по любви отдавать годится.

Фридрих не слишком вежливо побагровел и закашлялся. Зося окинула цепким взглядом семейную сценку и сообразила, что Камилла засиделась в девицах не в последнюю очередь благодаря советам тетушки.

К счастью, благоухающая розовая Амалия, мило хихикая, пригласила всех к столу.

Скука. Какая же смертная скука царила в этом изысканном обществе, когда напротив не было Раджи, с которым они весело переговаривались взглядами и лишь им двоим понятными знаками. Пожалуй, впервые за всю жизнь Зося пожалела этих людей, оторванных от повседневного труда, праздных, унылых... Сколько усилий они прикладывали, чтобы развеять тоску! Ребята, а вы шелка свои постирать или хлеба испечь не пробовали? Командир натянула очередную улыбку в ответ на очередную глупую шутку Амалии. Или в ответ на патетическое заявление Георга. Впрочем, разница невелика. Даже прелестные цветы казались восковыми, а тонкий нежный аромат фрезий – поделкой дрянного травника. Пожалуй, лишь тетя и племянница, которая откровенно льнула к сумасбродке, напоминали о том, что там, за порогом, вступала в свои права весна.

– Милая Марлен, ты как человек искусства, к тому же, понимающий душу народа, вероятно, оценила наше дивное приобретение? – Амалия грациозно протянула руку, звякнув серебряными браслетами, и указала на скульптуру.

– Как человек искусства я играю на арфе и мало что смыслю в резьбе по дереву, но если уж ты хочешь знать мое мнение, так это ужасная пошлость, – фыркнула женщина. – И при чем тут народ? Обычный сюжет из легенд высшего света о рыцаре и драконе. Только бедняга, разумеется, не сумел подняться до мастерства йотунштадтских профессионалов и при этом растерял подлинное, душевное... Но, повторю, в скульптуре я дилетант, и вы без угрызений совести можете наплевать на мои слова.

– Ой, тетя... прости, Марлен, как жаль, что тебя не было с нами на первой в этом году ярмарке в Блюменштадте, – прощебетала Камилла, тем самым неосознанно спасая родителей от необходимости вымучивать ответ. – Мы видели столько премилых резных вещиц... А, вот и образец! – девушка жестом поманила к себе служанку, что внесла в гостиную блюдо с яблочными пирожными. – Герда, покажи, пожалуйста, брошку!

Служанка с поклоном приблизилась к столу, и господа смогли разглядеть простенькое деревянное украшение с узором в виде листьев и цветов. Что и говорить, работа незамысловатая, подобный мотив часто повторялся на гребнях, браслетах, блюдах, сундуках... Но руку сына Зося узнала безошибочно. Лишь Саид резал по дереву так же порывисто, как и жил.

– Это и в самом деле образец, – кивнула Марлен. – Рада за тебя, голубушка, ты действительно не зря потратила щедро отсыпанные тебе за труд монеты.

– В самом деле? Вы находите красивым этот примитивный рисунок? – не удержавшись от хулиганства, протянула Зося.

– Удивительно слышать подобные слова от Вас. Принимая во внимание Вашу внешность, – с откровенной издевкой ответила сумасбродка.

– О, куда занятнее слышать подобное от Вас. С учетом Вашего происхождения, – лениво поклонилась собеседнице Зося.

Кажется, со скукой более-менее управились. Несчастные супруги чуть торопливее, чем позволяли приличия, пили вино, Георг непонимающе хлопал глазами, преподобный Ульрих наморщил лоб, видно, судорожно выцарапывая из своих проповедей слова примирения, а Камилла трогательно переживала из-за того, что симпатичные ей женщины с удовольствием всаживали друг в друга колючки. Как и прошлым летом, доверчивой милой девушке досталось ни за что.

– Дорогой Ульрих, не расскажешь ли нам о главной интриге грядущего собора? – неловко улыбнулся кузену барон.

– Ты говоришь о предложении заменить часть сожжений тюремным заключением? – уточнил преподобный.

– Именно.

– Боюсь, здесь нет никакой интриги, – покачал головой служитель Пламени. – Верховные жрецы княжеств посмотрят на соотношение голосов после окончания дебатов и сформулируют собственные позиции с учетом мнений своих подчиненных. А верховный Грюнланда, в свою очередь, решит, прислушиваться к собору или же нет.