Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 61 страниц)

– Ты нажрался, племянничек, прости за хамство, как последняя свинья! – тихонько хохотала женщина и отпихивала его от себя, впрочем, не слишком убедительно.

– Виноват, каюсь, прелестная сумасбродка, – Георг одной рукой стиснул тонкие пальчики арфистки и поднес их к сладким от вина и пирожных губам, а другую запустил в замечательно похабный вырез платья.

– Проспись, Георг. Я серьезно, – вдруг тоном старшей осадила родственника Марлен.

– Я тебе не нравлюсь? – капризно надулся рыцарь. – А девочки Теодора с ума по мне сходят. Ну разве я не красавец, а?

– Хорош, – совершенно честно ответила женщина и пропустила сквозь пальцы роскошные каштановые локоны. – Но у меня еще с тех времен, когда мы с мужем в тавернах песни распевали, принцип: с пьяным мужиком – ни-ни. Ребенок от тебя, милый племянник, мне на хер не сдался.

– А завтра, как опохмелюсь? – игриво полюбопытствовал юноша и смачно рыгнул.

– Да завтра я в город собиралась... Искусство требовательно! В тамошнюю лавочку обещали завезти отличные струны для арфы. На моей-то... сам слышал сегодня, не музыка, а сплошное позорище.

Георг, разумеется, не слышал, но профессионалу поверил.

– Тогда как вернешься?

– Поглядим, Георг. Я ничего тебе не обещаю.

– Но подумаешь?

– Непременно.

На утро Марлен вежливо осведомилась у малость помятых родственников, не одолжат ли они ей на пару-тройку дней двуколку, лошадку и Герду. И небрежно бросила Камилле:

– Коли ты против, я и одна проедусь, но мало ли что...

– Бери-бери, конечно! – живо откликнулась щедрая девушка, и почти сразу после завтрака за ворота имения неторопливо выехал крохотный экипаж.

Когда гостеприимный дом Баумгартенов остался далеко позади, ошалевшие от своей дерзкой выходки женщины в два голоса, но на всякий случай не слишком громко, запели крамольные частушки. А через два часа они решили передохнуть и перекусить у обочины дороги, на живописной полянке посреди высоченных, поросших мхом кленов.

Тени двигались как тени. Мягко, бесшумно, не потревожив ни куста, ни травинки. Арджуна и Саид спрятались за стволами кленов на минимально безопасном расстоянии от двуколки, возле которой жадно поедали хлеб девушка и молодая женщина, но все равно слов толком не разбирали. Эльф, немного подумав, кивком разрешил подойти еще ближе более легкому и гибкому, чем он сам, саорийцу.

Юноша прошмыгнул вперед тихо-тихо и застыл, ровно изваяние, за очередным деревом. Командир Теней мог бы поклясться, что юноша не издал ни единого звука, но пепельноволосая девушка вдруг немного странно напряглась, вытянула шею, потом что-то шепнула своей спутнице, и через пару минут расторопная гнедая уже мчала обеих путешественниц прочь от ошарашенных фёнов.

– Но почему? – недоуменно спросил Арджуна.

– Сам не пойму, – ответил Саид и взъерошил обеими руками свои кудряшки. – Но, кажется, едут в Блюменштадт. Ты их узнал по описаниям, правда?

– Правда, – кивнул эльф. – Что скажешь? Ты с ними дело имел, не я.

– Кажется, тут дело по нашей части, – задумчиво проговорил саориец. – Слушай, с этой Марлен Эрвин разговоры разговаривал. Может, его к ней подослать? Все-таки надежнее, если коллега к коллеге подойдет, чем коли резчик по дереву к служанке сунется.

– Верно. Саид, ты едешь за ними, я – в лагерь. Встречаемся в городе.

Будто мельничный механизм под порывом ветра, заработала отлаженная машина срочной помощи потенциальным сторонникам. К Блюменштадту вместе с Эрвином отправился его любовник, поскольку был хоть низшим, а все-таки чародеем, и командир армии собственной персоной. Несколько фёнов помчались проверять информацию. Двое – в родную деревню Герды, четверо – на постоялые дворы, где, по словам Марлен, арфистка вместе с мужем останавливалась в далекой молодости. Еще одного отправили в приют Богдана, выяснять, сможет ли он принять у себя потенциальную сторонницу и девушку, которую надо немедленно вырвать из лап ее хозяев. Причиной столь поспешного бегства Марлен и Герда назвали ужесточившиеся издевательства со стороны Георга, на всякий случай покуда умолчав о вервольфе.

К концу второго дня операции Эрвин проводил своих спутниц в тайное местечко за городом, где их поджидала сама Зося. Ее сын, Арджуна и еще двое стрелков на всякий случай держались в тени, как и Шалом.

– Мать честная, Лючия! – ахнула Марлен и заливисто расхохоталась. Впрочем, от командира Фёна не укрылось то, что за смехом сумасбродка ловко спрятала горькую гримасу. Видно, на нее произвели впечатление седые волосы еще молодой, в общем-то, женщины.

– Сюрприз, милая, – весело подмигнула арфистке ведьма и с ласковой улыбкой повернулась к Герде. – На волюшку потянуло, значит. Я рада, хорошая, каждый вольный человек – это сокровище. Погоди... что-то не так? – удивилась Зося, когда девушка вдруг вытянулась словно струна и взволнованно покрутила головой.

Тут из лесу послышался птичий крик. Условный знак. Командир чуть подумала и незаметно сплела за спиной пальцы, мол, выходи.

– Мне от нее не спрятаться, – объявил показавшийся из зарослей Саид и буквально подлетел к растерявшейся Герде. Очень мягко, чтобы не вспугнуть изнасилованную хозяином девушку, коснулся ее запястья и пристально глянул в серые, но будто нечеловеческие глаза. – Это ведь ты, правда же?

– Я, – тихо отозвалась служанка и смущенно улыбнулась в ответ. – Там, в горах, поздней осенью... Господа к родным на границе ездили, и я с ними...

– Давеча полнолуние было, ты поэтому иначе смотришь? И чуешь хорошо.

– Я еще на полянке тебя унюхала да испугалась, сразу не распознала, откуда ж запах-то знакомый, – объяснила Герда и опасливо покосилась на Зосю и Эрвина.

– Не бойся, – тут же успокоил девушку саориец. – С нами тебе не нужно бояться, волчонок.

Сказать, что встреча с настоящим, живым вервольфом потрясла фёнов до глубины души, значит, ничего не сказать. Из укрытия по условному сигналу Зоси вышел Шалом, который на близком расстоянии и впрямь заметил в девушке ее звериную природу. Остальным товарищам безмолвное сидение в кустах давалось с огромным трудом.

Прошло первое изумление, и подпольщики до боли в животах посмеялись над обделавшимся со страху Георгом, однако в их глазах Герда заметила такое кровожадное желание аккуратно разделать рыцаря на множество маленьких миленьких рыцарят, что все давешние мысли зверя показались ей детской невинной сказочкой. Но, увы, в ближайшее время Фридрих Баумгартен как объект шантажа нужен был фёнам до зарезу, и о мести нечего было и думать.

А потом настало время для спонтанного представления.

Сумасбродка яростно встряхивала каштановыми кудрями, метала громы и молнии и доказывала спокойной, словно горные пики вдали, Зосе, что ей ни к чему всяческие предосторожности, и она прекрасно выберется от Баумгартенов самостоятельно. Она перечислила с десяток трактиров, где вместе с мужем – талантливым, но совершенно безалаберным арфистом – участвовала в пьяных драках и даже достала в качестве последнего аргумента маленький, но очень острый кинжал из своего прелестного декольте. Который тут же полетел на землю, выбитый молниеносным ударом командира армии. Поэтесса на миг потеряла дар речи, и ведьма воспользовалась перерывом в ее пламенной тираде:

– Если хочешь однажды прекратить тратить жизнь на пустяки вроде крамольных песенок и заняться серьезным делом, подчиняйся моим приказам. Ясно?

– Ясно, – буркнула малость поостывшая Марлен и нехотя склонила голову перед женщиной, которая была ниже ее ростом и уж тем более ниже по происхождению.

– Тогда мы утром – за работу, а ты, Саид, вези нашего волчонка в приют, – распорядилась Зося.

Пока в свете розового утра Эрвин и Шалом с неожиданным для их лет проворством вдохновенно придавали двуколке правдоподобно пострадавший вид, Марлен, поскрипывая зубами, в десятый раз повторяла все меры предосторожности и условные знаки. И заодно пыталась испепелить Зосю взглядом.

Ведьма испепеляться отказывалась, коротко кивала и внимательно смотрела в потемневшие от гнева ореховые глаза. Нет, сторонница и почти наверняка будущая подпольщица ей определенно нравилась. Ум есть, решимость есть, искренняя ненависть к неравенству – тоже имеется. Но дисциплину среди этого кошмара наводить... Командир едва заметно вздохнула. Ладно, дурость Кахала она в свое время пережила, с Арджуной уж год как справляется – и это чудо однажды воспитает.

– Ну, лихие разбойнички, кто нанесет макияж даме? – с вызовом осведомилась Марлен, поворачиваясь к травнику и менестрелю.

– Я воздержусь, моя милая коллега, – галантно раскланялся Эрвин.

– Я специализируюсь на мужчинах, – сказал Шалом и заметил по смешинкам в глазах товарищей, что они оценили его откровенно двусмысленный ответ.

– И как всегда свалили всю работу на меня! – возмутилась Зося и уперла руки в бока. – Вам не стыдно? Вижу, не стыдно. Совесть – вообще не по вашей части, – ведьма засучила рукава, склонила голову на бок и сосредоточенным взглядом окинула арфистку. – Ну, Марлен, после рассчитаемся, – и тяжелый крестьянский кулак лихо впечатался в прелестную аристократическую скулу.

Вечером того же дня Марлен с громким скандалом покинула поместье Баумгартенов. Навсегда.

Меры предосторожности, разработанные Зосей, не пригодились, зато ведьма по сигналам «все в порядке», поданным безупречно и вовремя, еще раз убедилась в том, что из сумасбродки можно будет сделать человека.

Командир отпустила всех своих подчиненных и взялась лично проводить Марлен до приюта. Она надеялась как следует побеседовать в пути с поэтессой, а после – с Гердой. Да и, что греха таить, соскучилась Зося по отцу. И еще надеялась застать у него сына. В конце концов, обещала же она своему ребенку сказку на ночь!

Да только глубокой ночью на берегу ручья сумасбродка для нее самой исполняла волшебные баллады под чарующий аккомпанемент арфы. Ласковая, прогретая за весенние месяцы и укрытая зеленым ковром земля дарила командиру Фёна покой, а где-то в ветках дерева мягкому голосу Марлен вторил соловей.

====== Глава 21. Али. Раскрывая цветы ======

Преданный восторженный вид, едва не постоянно открытый рот и прилежная учеба у преподавателя по истории живописи не прошли даром. Точнее, Али, которому плата за университет стоила серьезных трудов, прилежно занимался на каждом из художественных курсов. Но каким-то чутьем угадал, кто из профессоров падок на обожание во взгляде – и не ошибся. Пожилой ромалиец накануне намекнул своему верному слушателю, что поможет ему приобрести баснословно дорогой ультрамарин по сниженной – для своих – цене. Юноша даже прикидывать не хотел, сколько недель можно отлично жить за эти деньги, но согласился, не раздумывая. Ультрамарина ему требовалось много.

Нет, если слегка подправить концепцию картины и просто поменять двух персонажей местами, то он сумел бы здорово сэкономить. Но капризное воображение художника ни в какую не соглашалось на эту маленькую хитрость. Наотрез.

А еще, как выяснилось во время работы над бесчисленными набросками, первоначальный замысел, простой и ясный, требовал на деле серьезной продуманности скупых деталей. Али не давали покоя слова другого Алессандро, мастера гравюры. На одной из своих лекций преподаватель размышлял о том, что идею картины раскрывает не только ее сюжет и символика, но и само изображение как таковое. Он рассказывал о совершенно особенном языке линий, светлых и темных пятен, взаимного расположения этих пятен в пространстве. А молодому художнику страстно хотелось, чтобы его картина заговорила со зрителем будто с близким человеком и раскрыла чуткому взору все то хрупкое, сокровенное, что он и стремился, и боялся в нее вложить.

И тот камень, который сорвался на дно полуразрушенного фонтана, тоже не давал ему покоя. Как с помощью нескольких лаконичных штрихов передать тревогу, столь искренне и резко выраженную Марчелло? Как написать о своей сбывшейся трагедии – и поведать при этом о надежде?

Но главное – главное, все-таки, взгляд. Нет, не явленный в воспоминаниях, а подлинный, живой взгляд нужен был Али как воздух. И раненое сердце влюбленного немилосердно подсказывало юноше, где же он сумеет его подсмотреть. Ну что ж... чего не сделаешь ради воплощения мечты?

Мелкий бесшумный дождь неторопливо умывал сонные зеленые аллеи, темные стены библиотеки и мутные ее окошки. Марчелло скинул с головы капюшон плаща и открыл лицо теплым ласковым каплям и серому немому утру. Старые университетские постройки и много лет назад обустроенные дорожки казались невинными что новорожденные, и переводчик в который раз пожалел о том, что влез в политику. Точнее, о том, что пришлось в нее влезть.

Потому что... какие, в самом деле, убийства, интриги, вероятные расправы над эльфами, когда город нежится в объятиях тихого и влажного рассвета, под ногами поскрипывают с детства родные ступеньки библиотеки, пахнет бумагой и пылью, а Хельга, излучавшая спокойное, уютное сияние с тех пор, как обрела младшего брата, улыбается ему и мимолетно целует в щеку – как она привыкла с подачи Али.

Еще чуть-чуть – безмолвный полумрак библиотеки, светлая прядка, что выбилась из косы и щекочет его шею, без единого звука отворившаяся дверь, озорной блеск усталых зеленых глаз, еще чуть-чуть – они втроем в этом скромном и единственно подлинном для Марчелло храме, просто друзья, самая обычная встреча.

– Доброе утро, ребята, – мелодичный голос Алессандро напомнил им, для чего они собрались здесь в такую рань.

– Доброе утро, – хором откликнулись студенты и служанка.

Они устроились за одним из столов так, чтобы одновременно и просматривать входную дверь, и, приди внезапный посетитель, успеть припрятать бумаги.

Прекрасное лицо эльфа мрачнело с каждой минутой, а в уголках губ появились горькие складки. Голубые глаза предательски поблескивали – все-таки погибший Пьер был его другом. А потом, после того, как Марчелло, сверяясь со своими записями, выложил анализ политической и экономической обстановки в стране, историк внезапно посветлел.

– Я понимаю, ты поработал с дневниками, описаниями хозяйств и статистическими сборниками за последние... двадцать лет?

– Сорок. На всякий случай, – уточнил переводчик.

– Сорок, – Алессандро восхищенно вздохнул и продолжил: – Но это же не все, верно? Какими еще источниками ты пользовался?

– Какие попадались, – пожал плечами Марчелло и раскрыл одну из своих папок. – Вот здесь, например, копии объявлений о продаже различных артефактов. Посмотрите, вита-топаз идет по явно заниженной цене! Все равно, конечно, за него просят больше, чем стоит труд десяти таких, как Али, но, видно, иначе его уже и не сбыть.

– Вита-топаз? Что это? – полюбопытствовал художник.

– Кристалл, который лежит в основе механизма магических подъемников, – объяснил ему друг. Перелистнул страницу: – Дальше, смотрите, хрустальные шары, огненные нити... товары эльфийских чародеев дешевеют... Пока незначительно, в торговых рядах вы городского эльфа не увидите, я лично проверял. Но спрос меняется. А тут, – юноша лизнул палец и перевернул неподдающийся лист, – поэмы, написанные разными авторами и в разное время, но обе созданы в поселении недалеко от Вашего родного Турона. Почитайте, в более раннем произведении куда больше метафор, связанных с магией, а в более позднем очень уж часто встречаются описания непривычных для этих краев лиц, иггдрисийцев, нереев... А о волшбе всякой – ни слова!

– А вдруг второму автору просто чародейство не нравится? – сощурив глаза, пытливо уставилась на Марчелло Хельга.

– Я проверял. И даже выписал кусочек его другой поэмы, погляди, тут все чудеса на месте, – и переводчик указал на очередные строчки в своей тетради.

Пока Али и Хельга придирчиво изучали тексты и сравнивали их между собой, их друг силился понять, что происходит с Алессандро. А преподаватель только растерянно моргал и смотрел на своего любимого ученика будто видел его впервые в жизни. Наконец, когда оба скептика дружно кивнули, мол, принято, эльф прошептал:

– Это невероятно. Марчелло, я всегда знал, что ты станешь достойным историком, но... Но настолько... У меня нет слов. Столь скрупулезный и глубокий анализ, умение обращаться к самым неожиданным источникам... Марчелло...

Кажется, Алессандро не солгал. Слов он действительно не нашел, а потому молча и с чувством пожал влажную от волнения руку своего студента. А у того будто камень с души свалился. Конечно, Марчелло был уверен в своей правоте. Не зря же он столько сил вложил в это исследование! Но все же недремлющий червь сомнения аккуратно вытачивал себе жилище где-то на задворках его сознания. И теперь, после того, как юношу поддержал прославленный историк, настырное создание угомонилось и решило, что до поры до времени получившейся норки ему хватит.

– Алессандро, скажите, так что же нам все-таки делать? – подал голос Али. – Если и в самом деле затевается серьезная заварушка, то по большому счету мы ничего не изменим. Но и сидеть сложа руки, честно говоря, противно.

– Не изменим. Увы, ты очень точно подметил, – покачал головой преподаватель. – Но со своей стороны я попробую связаться со своими приятелями из цехов. Если эльфы будут готовы к провокациям или погромам, то, возможно, уменьшится число жертв.

– А как быть с убийцей Пьера? – нахмурилась Хельга. – Только Вы можете разузнать, с кем он сталкивался в то утро. Еще Энцо, конечно, но...

– Мой брат – замечательный человек, но он испугается, – неловко улыбнулся Марчелло.

– Постараюсь выяснить, – пообещал Алессандро. – А вы... если получится, наблюдайте и дальше. И постарайтесь не рисковать понапрасну. Ах, да! – историк перевел взгляд на Али и встревоженно стиснул его руку: – Прости, но я беспокоюсь за тебя. Давно ты связался с теми людьми, которые снабдили тебя отмычками?

– Вы бывали когда-нибудь в квартале Ангелов? – с самым безмятежным видом осведомился саориец. Эльф отрицательно покачал головой. Художник невесело усмехнулся и объяснил: – Те, что живут в этой обители нищеты и порока, не зря зовутся ангелами. Реже крылатыми, чаще падшими... Но и среди падших встречаются порой небесные существа.

– Не обижайся, я не хотел осуждать. Но будь осторожен!

Когда преподаватель покинул друзей, они условились встретиться тем же вечером вновь у Али и вплотную приступить к реализации той части плана, в которую они пока что решили не посвящать Алессандро, – написанию листовок, адресованных грамотным горожанам из числа ремесленников, наемных рабочих и прочего трудящегося люда.

Постепенно библиотека заполнялась посетителями, Хельге нужно было заканчивать уборку и бежать к своей хозяйке, а Марчелло и Али заторопились на лекцию. Переводчик морщил лоб и кусал губы, силясь понять, что же его резануло во время беседы, а потому почти поздоровался с парочкой родных косяков.

– Ты чего? – художник в очередной раз отловил друга за руку и оттащил его в темный уголок огромного коридора, заваленный каким-то строительным мусором. – Все же чудесно, ты ведь слышал, как тебя похвалил Алессандро!

– А ты что думаешь? – в полумраке переводчик плохо видел лицо приятеля и подошел к нему вплотную. Преодолел искушение отвести в сторону черный локон, который скрывал правый глаз Али, и тяжело оперся рукой о стену за его спиной.

– Честно?

– Честно.

– Я ведь художник, Марчелло, – грустно улыбнулся юноша и почему-то вжался в холодный камень. – Мне безумно интересно все, что ты рассказываешь. Кажется, в общении с тобой я узнаю не меньше, чем на лекциях, с той лишь разницей, что ты смотришь на историю с позиции ее настоящих творцов, а не владык. Но... Прости, я не в состоянии оценить твою работу так, как Алессандро. Я не специалист и поэтому не могу и не буду говорить, что ты талантливый исследователь или что ты сделал нечто невероятное. Я вижу твое трудолюбие и я соглашаюсь с твоими выводами, но и только.

– Вообще-то я не напрашивался на лесть, – раздраженно огрызнулся Марчелло, но отпускать друга не торопился. Он в принципе не рвался на лекцию. И даже впервые за всю студенческую жизнь у него появилось мальчишеское желание взять да и прогулять занятия.

– Идем? – тихо и как-то несчастно спросил Али.

– Идем.

К вечеру облака разбежались, и влажный чистый город нежился в ласковых лучах заходящего солнца. Вечно хмурые дома квартала Ангелов, расцвеченные легкомысленными потеками киновари, преобразились, и Али беспечно любовался уже почти родными улочками, стараясь не обращать внимание на грязные лужи под ногами и смрад близкой свалки. Покупка ультрамарина здорово разорила его сегодня, но зато месяц-другой, и он вплотную приступит к работе над картиной. А медлить художник откровенно боялся. Кто знает, сколько месяцев спокойного труда отпущено ему – с учетом вероятных политических волнений.

Только Марчелло, чтоб его птица Рух промеж синих глазищ клюнула, подвел. А ведь фён искренне рассчитывал поймать тот самый влюбленный взгляд во время беседы с Алессандро! Эх, видно, придется ждать следующей встречи.

– Тоже мне рыцари, – шутливо надулась Хельга и схватила обоих парней за рукава. – Идут себе молча, каждый что-то свое кумекает, а даму бросили в одиночестве.

– Прости, сестренка, все, я вернулся, – Али весело поцеловал руку девушки, обошел ее со спины и ткнул друга локтем под ребро. – Слышишь, профессор? Или мы снова тебя потеряли?

Переводчик не остался в долгу и дернул фёна за локон. Поскольку это был Марчелло, то дернул явно сильнее, чем хотел, но Али на него не обиделся. Не зажимает в углу, испытывая на прочность выдержку подпольщика, и на том спасибо.

К привычному недоброму стону давно не чиненной деревянной лестницы под ногами вскоре присоединились неожиданные женские стоны и забористая мужская ругань. Кажется, из комнат Гаспара и Николь. Предчувствуя беду, художник пробежал последний пролет, перемахивая через ступеньку, и без стука ворвался в жилище супругов. Благо, стучать было незачем – дверь оказалась отворенной настежь.

– Что с Николь? – коротко бросил он явно только что вошедшему сюда Жерару.

– Рожает, – буркнул старик. – Раньше срока, кровит шибко... Лекаря надо, а у них денег...

– Ах ты, козлина поганая, опять все пропил, а мне – помирать! – вымученно крикнула за дверью спальни женщина.

– Да не пил! Оплату задержали... – в растерянном мужском голосе не было и намека на ложь.

– Так, – Али круто развернулся к влетевшим следом за ним друзьям, в двух словах обрисовал ситуацию и объявил, выскребая из кошелька последние монеты: – Я – за медиком, попробую уломать. Марчелло, ты – за водой, помнишь, где колодец? Хорошо, после будешь на подхвате. Хельга, ты же чуток в травах разбираешься, хоть как-то поможешь Николь? Отлично. Дедушка, не дай Гаспару раскиснуть. Гаспар! – повысив голос, позвал художник соседа.

– Ох, помрет, как есть помрет, – запричитал мужик, нетвердой походкой покинувший спальню.

– А ну быстро взял себя в руки, – угрожающе прошипел фён и крепко встряхнул бедолагу за грудки. – Жене и ребенку хуже, чем тебе. Прекрати рыдать и слушайся вот ее, – парень ткнул пальцем в сторону Хельги, еще раз для верности зыркнул на хозяина комнат и направился к выходу.

– Стой, – Марчелло схватил друга за руку и принялся поспешно потрошить свой кошелек. В это время старик проворно зашаркал в сторону своего жилища. Переводчик виновато шмыгнул носом, отдавая Али часть денег: – Прости. Маме хуже в последние дни. На снадобье оставить надо.

Художник молча кивнул, не тратя время на благодарности и увещевания, и уже на площадке принял и от Жерара несколько монет. Догадываясь, чего стоило ему это пожертвование.

За окном разливалась тоскливая синева. Хельга до приезда лекаря облегчила боль роженице как смогла, Али, неведомо как уговоривший медика помочь несчастной женщине, невзирая на смешную плату, успел смотаться до ближайшей аптеки и обратно, Марчелло безупречно выполнял требования и врачевателя, и подруги – сказывался опыт ухода за мамой. Жерар то лаской, то неожиданно грозным рыком подбадривал Гаспара, и тот нашел в себе силы остаться рядом с женой. А ребенок все никак не появлялся на свет, мучая и себя, и совершенно обессилевшую мать.

Где-то на соседней улочке распевали песни подвыпившие гуляки. Вскоре фальшивые завывания сменились звуками драки и лаем собак. Ненадолго. Судя по возобновившимся куплетам, собутыльники помирились. Правда, неизвестно, с какими потерями.

Вдруг из-за полуприкрытой двери раздался пронзительный крик младенца. Старик Жерар, который сидел на лавке у стола, аж подскочил с удивительной для его лет прытью. Али и Марчелло, стоявшие у окна, невольно прижались друг к другу. Ребенок жив. А как же мать?

Вскоре к ним вышла усталая, но счастливая Хельга с ведрами темной от крови воды.

– Жива Николь. Слабая что котенок, но кровотечение остановилось, боли прошли... Доченька у них!

Парни кинулись к подруге, подхватили ведра и отправились на улицу. А когда вернулись, то в бедной комнатке увидели сияющего ярче огня в очаге отца с бесценным сокровищем на руках.

– Деточка наша... Вивьен... Красавица какая! Вся в мамочку, – и Гаспар, невероятно спокойный, сильный, с гордо расправленными плечами, поднялся навстречу гостям и показал им крохотную розовую девчушку с огромными карими, и впрямь как у Николь, глазами. А после по очереди заглянул в лица друзей и осторожно поклонился всем троим, стараясь не потревожить ребенка: – Спасибо вам. От милой моей спасибо, спит она, а как проснется, так сама поблагодарит. От меня спасибо. От маленькой нашей.

Марчелло и Хельга смущенно опустили ресницы, не зная, что ответить. Али мягко коснулся щеки новорожденной и покачал головой:

– Разве за такое благодарят, дядя Гаспар.

Ни о каких листовках, разумеется, не могло быть и речи. Али снова проводил Марчелло до тех улиц, где можно было поймать извозчика. Правда, предварительно они едва не поругались. Переводчик злился и доказывал, что и сам прекрасно доберется, а вот его другу после возвращаться в одиночку по кварталу, нынче куда более беспокойному, чем в предыдущий раз.

– Я из порта порой и позже возвращаюсь, – пожал плечами Али. И добавил в ответ на недоверчивый взгляд приятеля: – И ты же знаешь, кто я. Поверь, нужен кто-то посерьезнее пьяных колобродов, чтобы меня обидеть.

На следующий день хозяйка Хельги внезапно вознамерилась съездить к родственникам в соседний городок, и девушке пришлось срочно отпрашиваться в университете. Стараниями Марчелло и Джордано – почти без скандала. А самому библиотекарю и его сыну тем же вечером пришлось несладко. Привычное обострение у Лауры сопровождалось особенно тяжелым бредом.

А в одиночку Али за листовки не взялся. Просто не было сил.

На лекаря для Николь он выложил последние сбережения, но особо не переживал, ведь ему должны были заплатить в трактире. А день на остатках чечевицы и еще день на воде он как-нибудь продержится. Два дня превратились в три – хозяин, искренне рассыпаясь в извинениях, обещал отдать ему деньги чуть попозже, потому что пришлось срочно закупить посуды взамен побитой особо лихими клиентами. Но фён и не думал жаловаться. В конце концов, у него наклевывалась подработка в порту, а там и возобновятся уроки с дочерью бакалейщика.

Но, видно, двое суток впроголодь дали о себе знать. А ведь он успел позабыть о том, как терял сознание – единственный из троих братьев. В последний раз, кажется, еще до того, как его приняли в Призраки. Давно.

Очередная лужа блевотины на полу у трактирной стойки, которую он вытирал, вдруг поплыла перед глазами. Али медленно доделал работу, ополоснул тряпку в ведре и очень осторожно выпрямился. Кажется, прошло. Руки подрагивали от слабости, но и только. Ничего, через пару часов он получит честно заработанные монеты, и тогда уж...

… Тогда не случилось. Что-то произошло с его инстинктами самосохранения. Что-то такое, из-за чего он полез заступаться за робкую лесную эльфиечку и не слишком ласково побеседовал при этом с богатым завсегдатаем заведения. Нет, его бить не стали. Просто вышвырнули из трактира, отказав разом и в дальнейшей работе, и в оплате предыдущих дней.

И что делать?

В по-летнему теплом Пиране даже в сумерках бурлила жизнь, а он брел по улочкам, засматриваясь на булочные, приветливые окошки забегаловок, лотки с вяленой рыбой. Огни шумной столицы то вспыхивали перед глазами до боли ярко, то меркли до черноты. Дойти бы до дома... Нет, к соседям он и не думал соваться. Догадывался, что после непомерно дорогих родов и сами родители, и старик Жерар едва сводят концы с концами. А он – молодой, сильный. Потерпит. Отлежится до утра и пойдет в порт. Там уж заработает наверняка.

Так твердил его разум, но ватное, непослушное тело то и дело приваливалось к стенам, к деревьям, а мутный взгляд задерживался на столиках, выставленных на улице рядом с очередным трактиром.

– Красивый мальчик проголодался? – раздался вдруг где-то сбоку приветливый вкрадчивый голос. Али обернулся и увидел рядом с собой очень светлого ромалийца средних лет, северянина, а может, полукровку. Тот откровенно и похабно облизнул губы и промурлыкал: – Если красивый мальчик доставит мне удовольствие, я заплачу столько, что ты вдоволь поешь в этом чудесном месте. Поверь, готовят здесь – пальчики оближешь.

– Верю, – сухо кивнул Али. – Чего ты хочешь?

– У тебя симпатичная крепкая задница. Я ее оценил. И оценю недешево, если ты меня в нее пустишь, – сально ухмыляясь, ответил мужчина.

– А сколько будет стоить отсос?

– Подешевле, но тоже неплохо, – светловолосый чуть покривился и назвал цену. Художник снова кивнул и махнул рукой в сторону ближайшего темного переулка.

Не думать. Не думать сейчас ни о чем. Надо лишь потерпеть несколько минут, поесть и дотянуть до утра. И не думать о том, что первая в его жизни близость выйдет такой.

Короткий, но толстый член ромалийца на удивление вонял почти не отвратительно – чужой смазкой и мочой, зато не больше чем двухдневной давности. К горлу подкатила тошнота, но Али кое-как справился с собой и на пробу прикоснулся губами к твердой плоти. Не думать. И желательно – не чувствовать тоже.

– Неопытный, а какой старательный, – довольно пробормотал мужчина и даже не очень больно вжал лицо юноши в свой пах. – Давай, давай, сладкий, еще чуть-чуть... Сейчас...

Али дернулся в сторону, судорожно сплюнул вязкое семя и резко поднялся на ноги.

И провалился в черноту.

– Эй... Саориец... Эй, ты слышишь? – чья-то рука настойчиво трясла его за плечо. Али с трудом разлепил веки и сквозь противную пленку увидел перед собой не на шутку перепуганного ромалийца. Тот с облегчением выдохнул и улыбнулся: – Ну наконец-то очухался! Вставай, – и мужчина протянул ему руку.