Текст книги "Мать ветров (СИ)"

Автор книги: Braenn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 61 страниц)

Марчелло поймал беспомощный взгляд выдохшегося любовника и пришел к нему на помощь. Встал, опираясь о стол, расправил плечи и заговорил, будто не девятнадцатилетний студентишка перед тертыми мужиками, а свой среди равных.

– Если один владыка на троне останется, налоги снизят? Вы сами в это верите? Я – нет. Как драли с вас, так драть и будут. Где вы работали, там и останетесь. Сколько вам сейчас платят, столько и будете получать. Сколько воровали в верхах из казны, столько и будут разворовывать. Или наш король что-то другое обещал?

– Не обещал, – раздалось из одного угла.

– Как есть все сказал, ни об чем таком слуху не было! – донеслось из другого.

– Обещали остроухих попереть, бесчинства ихние прекратить, а об кошельках наших ни словечка, ни полсловечка!

– Э, нет, парень, ты нам зубы не заговаривай, – усмехнулся все тот же корабел. – Одно дело – эльфийскому королю, чужаку, свое, кровное отдавать, а своему поди получше-то будет. Свой владыка, отец родной. Уж он на наши нужды потребит.

– А до того ему потреблять сосед по трону мешал, – не удержался от язвительного тона Марчелло. – Перед своим спину гнуть почетнее?

Тесный подвал загудел от поднявшегося гама, когда от входа послышались еще более громкие, гневные голоса.

– Эвон что открылось-то, – в притихшем помещении раздался дрожащий от ярости голос авторитетного в порту грузчика. – Как посмотрел наш король, что эльфы с его людьми делают, так велел всю подноготную ихнюю перетрясти и открыть... как их... бумаги старые...

– Архивы, – машинально подсказал Марчелло.

– Во! Архивы того эльфа, какой в войну в Иггдрисе помер-то. Ну и узнали... Помните, вроде как с Иггдриса сволота наши деревни на границе пожгла? Так то не они! Эльфы! Этот... во... Габриэль, его письма из дома забрали, там все сказано! Эльфы наши деревни жгли, чтобы мы потом воевать на север топали!

Гробовое молчание взорвалось жутким потоком нескончаемых проклятий.

– Все. С этим уже не поспоришь, – обреченно выдохнул Марчелло, когда они с Али одними из последних вывалились из пропитанного потом и ненавистью подвала в звездную ночь. Спустились к реке, устроились бок о бок на гладкой коряге и слушали монотонный шелест воды. Что делать? Куда идти?

– Тем более, зная со слов папы характер Габриэля, не удивлюсь, если это правда, – кивнул Али.

– Угу. Только никто не сказал, что люди к этому руку не приложили. А мы помним как минимум одного подозрительного человека, Анастасио.

– Это уже не важно, кто в верхах виноват... Важно, что не их толпа в клочья завтра рвать будет. Ну? Провожу я тебя до дома – и к Алессандро, предупредить, если он сам еще не в курсе?

– Пойдем вместе. Я договорился с папой, что сегодня ночевать не приду.

– Опять со скандалом?

– Да нет, вроде он смирился. Он же понимает, что я всю жизнь дома безвылазно не просижу.

Путь к дому Алессандро отчасти вел по набережной, безлюдной в это время, и любовники позволили себе мимолетную слабость – прошли с четверть часа, держась за руки.

Замерли они одновременно, сраженные пугающей догадкой. Заглянули в одну из «обличительных» листовок и хором ахнули.

– Выходит, в операциях на побережье Иггдриса из нашей веселой компании обвиняются ныне покойные Габриэль и Рафаэль? – высказал очевидное Али.

– А Фелисиано в списке Пьера есть. Зато тут его нет, – Марчелло нахмурился, под пристальным взглядом любовника выуживая из памяти карту северного побережья. – Да. Домик родителей Хельги как раз там. И если она видела эти листовки, то наверняка сложила два и два.

– Ты – к Алессандро, я – на перехват Хельги, – коротко распорядился Али. – Встречаемся... какой там у здешней резиденции Фелисиано хороший ориентир?

– Святилище Плачущих Жен.

Хельга помнила все. Видела глазами Раджи собственную смерть. Помнила скользкие тела червей, ползавших по ее мертвому живому телу. Помнила вкус земли, забившейся в рот, в нос, кажется, даже в легкие, когда она выбиралась на поверхность. Замечала, что по душевному своему складу она отличается от обычных людей. Но она не чувствовала себя нежитью. Знала – и только.

Ледяную волну всесокрушающей ненависти она ощутила в тот миг, когда в третий раз перечитала текст правительственной листовки. Когда ясно, отчетливо поняла, что из троих подлинных виновников ада в родном доме остался в живых один. И он же почему-то не фигурировал в списке. Потому и убили Пьера? Как раскопавшего ненужную правду свидетеля? Что значил Фелисиано для короля людей, почему его пощадили – эти вопросы тусклым отголоском пронеслись где-то на краю сознания и погасли.

Дальше время и пространство слились в нечто неумолимое, как полет стрелы. Хельга не замечала людей, не рассчитывала маршрут, не оглядывалась по сторонам – она просто шла к намеченной цели. К пиранской резиденции Фелисиано Мантихоры.

Элегантный воздушный особняк со стрельчатыми арками окон и дверей, увитый диким виноградом и жимолостью, оказался смешным препятствием для алчущего мести утбурда. Хельга буквально перелетела через каменную ограду в два человеческих роста и легко вскарабкалась по стене на балкон, минуя и охранников, и слуг.

Увы, хозяин дома где-то пропадал. Ничего, подождем. Почти четверть века ждала – что значит четверть часа или даже целый час? Хельга уютно устроилась в уголке гостиной с каким-то натурфилософским трактатом. Удивительно, но ей не потребовались свечи, чтобы вчитаться в размышления о сходстве жизненных стадий у отличных по виду и образу жизни созданий.

В коридоре послышались шаги – легкая непринужденная походка хозяина и почтительное беззвучие слуги. Только слуги не хватало...

– Ступай, ты мне сегодня не нужен. Свечи я зажгу и сам, – мурлыкающе, довольно.

Мурлыкай, тварь.

Изумительный серебряный канделябр в изящной узкой ладони. Хрустальный звон кувшина или графина. Острый запах вина.

Пронзительный кошмарный вопль, перерастающий в вой. Хрустнувшая под зубами упыря шея. Упоительный соленый вкус густой влаги. Жарко во рту, вязко, волшебно. Размозженная балкой голова отца, мать, пробитая стрелой, сожженная заживо старшая сестра. Собственная смерть от тоски, одиночества, голода. Визжи, мой милый, визжи. Как восхитительна твоя последняя кровь!

Некогда было разбираться, что произошло с ее силой утбурда, и почему она позволила себя схватить двум охранникам. Али налетел на них бесшумной тенью, провернул нож в незащищенной глазнице одного, его же стилет вогнал в шею второго. Добил первого, схватил сестру за руку и поволок за собой в сторону святилища Плачущих Жен.

Серое унылое сооружение, не огороженное даже подобием стен – а что там воровать? – гостеприимно пустило их под свою тень.

– Не успел, – осипшим от ужаса голосом вымолвил Марчелло.

– Успел. Спас меня, – ответила Хельга, деревянно шевеля окровавленными губами.

– Ты-то успел к Алессандро? – спросил Али, торопливо смачивая обрывок своей рубашки в святом источнике и вытирая им лицо сестры.

– Угу. Что дальше делать будем?

– Ко мне домой и спать. Остальное – завтра.

Дворцовый переворот прошел на удивление бескровно. Возможно, потому, что пришлось не перевернуть, а всего лишь подвинуть. Два погрома подготовили эльфов к самым невероятным кошмарам, а потому они не дали себя разорвать на следующий день после появления обличительных листовок. Впрочем, и власти постарались.

Но за десятками смертей и политических, и будничных, никто, разумеется, не заметил одну маленькую смерть.

По настоянию Али и Марчелло Хельга махнула рукой на последнюю оплаченную неделю аренды и переехала к Али.

– А на нас не будут косо смотреть? – спросила она у брата.

– Это квартал Ангелов, Хельга. Здесь все настолько грязно, что найдется место и для чистоты.

На третий день после загадочного зверского убийства Фелисиано Мантихоры и через несколько часов после собственно дворцового переворота скончалась Николь. В последнюю неделю она неважно себя чувствовала и даже будто бы начала отекать, но ни она, ни муж не придавали этому значения. И уж тем более не беспокоили своих дорогих соседей – старика Жерара и студента Али.

Маленькая Вивьен лежала на руках у Марчелло будто деревянная кукла, покуда Хельга суетилась, готовя скромные поминки вместе с Жераром, а Гаспар и Али несли легкий гроб с телом Николь к ближайшему кладбищу.

====== Глава 9. Саид. К свету ======

Под руку ткнулся нахальный влажный нос. Раз, другой. Потом, видно, разочаровавшись в человеческой сообразительности, нос самостоятельно пролез под ладонь, а следом за ним и вся пушистая морда.

– Ах, негодник лохматый, – сонно пробормотала Герда, но не погладить Фенрира не посмела. Казалось, она даже сквозь прикрытые веки видела его умильную рыжую улыбку и умные карие глаза.

Фенрир, ободренный лаской, тут же притиснулся к ней всем своим по-щенячьи пухлым телом и осторожно куснул за большой палец. С первого же дня знакомства он признал в оборотице свою и играл с ней иначе, чем с остальными двуногими, позволяя себе гораздо больше звериной вольности. Впрочем, сообразительное создание меру чуяло и ни разу не причинило девушке настоящей боли.

– Сморило тебя, волчишко? – ехидно полюбопытствовал Эрвин, судя по звуку и запаху, присаживаясь у огня в паре шагов от нее.

– Дошутишься, старче, – в тон менестрелю ответила Герда и с удовольствием потянулась. Да, веселый, не способный по природе своей на обиду поэт был одной из диковинок лагеря, которой девушка не переставала радоваться.

Другая очередная диковинка почти бесшумно – в его-то годы! – скользнула в пещеру, и от костра повеяло свежим кисловатым духом вербены.

Шалом взялся за обучение оборотицы всерьез, поблажек ей не давал, гонял молодую здоровую деваху за растениями на такие кручи, куда даже с его гибкостью в шестьдесят лет вскарабкаться было бы затруднительно. Многочисленные повседневные обязанности в лагере, уроки истории, математики и грамоты, суровый в своей простоте и бедности быт фёнов добавляли усталости, если не сказать, выжимали к вечеру из неслабого вервольфа последние силы. Но неизменная вербена и ласковый взгляд страшных черных глаз чародея дарили Герде нечто неуловимое, безымянное, то, что воздавало ей сторицей за все трудности подполья.

Впрочем, диковинок этих у бывшей крепостной за последние недели набралось – кузовок, туесок да еще с полгорсти. Девушка благодарно улыбнулась Эрвину и Шалому, смежила веки, утыкаясь носом в бело-рыжую густую шерсть Фенрира, и ей почему-то вспомнилось...

О внешности и нравах городских эльфов Ромалии среди что господ, что крестьян захолустья Грюнланда ходили самые разнообразные и дикие слухи. О тех, кто умел чаровать, в землях веры в Милосердное Пламя говорили не иначе, как о коварных колдунах. Ну а простые эльфы, не знавшиеся с магией, слыли здесь погибельно прекрасными. Заманят честну девицу (а самые мерзкие – и добра молодца!), приворожат речами сладкими, очами светлыми, и поминай, как звали!

Поэтому первый и единственный визит родовитого эльфа в замок барона Баумгартена вызвал среди дворни настоящий переполох. Герда, в отличие от большинства слуг, на своей шкуре знала, каково это – быть другой. Она не испугалась и рассмотрела гостя получше прочих. Он оказался и в самом деле сказочно красивым. Стройный, но не как доходяга-недокормыш, а как настоящий воин. Двигался мягко, плавно, что рябь на воде да косы вербы на ветру. Светлые тяжелые локоны по пояс, глаза оленьи, голос – таким петь не надобно, шепнет и зачарует. И вроде бы все в нем было чудно да ладно, но сердце оборотицы даже не дрогнуло. Полюбовалась им будто картиной драгоценной, какие у барона в библиотеке висели, и пошла себе дальше.

Когда Герда в первый день в лагере увидела Арджуну, мир перевернулся. Она забыла, как дышать, и могла лишь смотреть и смотреть на высокого яркого командира стрелков. Грация, скрытая в каждой мышце сила дикого зверя сочетались в нем с аристократической утонченностью. Изящные жесты, готовность в любой миг ринуться в схватку. Непривычно короткие волосы цвета темного золота – точь-в-точь одно из ценнейших колье баронессы Амалии. А глаза, глаза-то! И боязно с ними встретиться, и отвести взгляд – смерти подобно.

– Арджуной любуешься?

От родного голоса Саида у самого уха Герда вздрогнула, будто ее кочергой огненной огрели. Ох, дурная девка! И теплилась ведь зыбкая, сладкая надежда на то, что Саид ее в приюте навещал не по одной только доброте душевной. А теперь? Расчуял, что она глаза на другого мужчину выкатила, махнет рукой на бывшую подстилку барскую... Скрыть бы...

Скрыть? Соврать? Вот ему?!

– Да, – помертвевшими губами кое-как вымолвила Герда, в сердце своем горючими слезами оплакивая растоптанную хрупкую мечту.

– Им и слепой залюбуется. Но то, что у него волосы как золото, не главное, волчонок. У него сердце золотое, – тепло, доверчиво прошептал Саид, обдавая беззащитную шею девушки горячим дыханием. Тихо рассмеялся и добавил, подмигивая: – Даже если я командира своего по десять раз на дню порешить готов. Все равно золотое.

Вскоре Герде довелось узнать, из-за чего, собственно, молодой лучник ежедневно точит зуб на прекрасного эльфа.

Во время тренировки Теней доставалось не только двум зеленым подпольщикам, но и безупречным, на неопытный взгляд Герды, старичкам: невозмутимой Марии, цепкому, с хитрым лисьим прищуром Ждану, мягкой, но уверенной Марте, неожиданно хладнокровному Саиду.

– Мальчишки в пиранском парке по голубям из рогатки точнее бьют, – Марии, чья последняя стрела впилась в мишень на расстоянии ладони от предыдущих.

– Ты тетиву тянешь или кукловодом в балаган подался? – Ждану, а за что, Герда не разобрала. Вроде бы стрела почти в яблочко ушла.

– Саид, у тебя рука сломана? Нет? Тогда поверни ее как лучник, а не как слабак или калека!

Юноша и ухом не повел. Отстрелял свою серию с такой скоростью, что аж в глазах зарябило, дерзко усмехнулся и, тряхнув кудрями, направился к Герде.

– Слышала? Арджуна за словом в карман не лезет, – озорно поблескивая карими глазами, сказал Саид, и не понять было, кем он гордился больше: собой, товарищами, командиром или всем Фёном сразу.

– Так то слово, – покачала головой оборотица и объяснила разинувшему рот собеседнику: – В замке господина Теодора случай был, при жене его покойной. Меня тогда едва отдали в услужение госпоже Камилле. Отправились мы к ним в гости, смотреть домашнее представление. Дочки господина Теодора очень принаряжаться любят да всяко разное играть. А им по... как это Марлен называла... по пьесе худющий парнишка требовался. Одному из крепостных покойная барыня и велела не кушать, одной водой пробавляться, покуда не сыграет. А он... то ли хворый был, то ли голода не перенес... Посреди пьесы, значит, свалился да помер.

– Я понимаю, о чем ты, волчонок, – враз растеряв привычную веселость, ответил юноша. – Насмотрелся на висяков вдоль трактов, про каких Марлен поет, на костры, на выпоротых, безруких, безъязыких... Знаю, кто Хорьку полморды спалил. Но ты поживи у нас. Посмотри, привыкни. И мы еще поспорим с тобой.

Что ж, пожила. Глядела в оба глаза, а больше, как и положено волку, принюхивалась, прислушивалась. И перебранкам стала свидетелем, и подзатыльникам от Зоси во время тренировочного ножевого боя, и пару ссор наблюдала. Сама выучилась подтрунивать над Эрвином в ответ на его добрые поддевки, получила серьезный нагоняй от Шалома, когда попыталась выкопать корень мандрагоры голыми руками. Попала под горячую руку самому Арджуне. Схоронившись за скальным выступом, пристально рассматривала шрамы на спине Саида. Не испугалась, не втянула голову в плечи ни разу, как привыкла в деревне после смерти отца или в доме хозяина. А зачем, коли страхом в лагере и не пахло?

И поспорить бы ей с Саидом, что в шахматы сыграть, да только унеслись давеча Тени во главе со своим командиром на очередное задание. А командир Фёна – на другое.

– Муж? – удивленно спросила Ядвига у высокой угловатой девушки, почти девочки, которая тихонько поскуливала, пока Зося обрабатывала ожоги у нее на боку и пояснице. В самом деле, недостатков у мужика этой молоденькой мастерицы хватало, но чтоб руку на жену лишний раз поднять? Особенно после смерти их первенца.

– Свекровь, – едва слышно прошелестела несчастная. И добавила, съежившись под пристальными взглядами обеих женщин: – Не впервой-то. Все винит меня, что я за сыном не доглядела.

– А вот в это верю, – кивнула командир «Алых платков». – Дурная баба, своего мужика со свету сжила, на сына гавкает... Но что б за вертел горячий хвататься? С чего она вообще про внука помершего вспомнила? Почитай, полгода прошло, отгоревали уж.

– Да не про него. Я кости варила, пену с мусором сняла... Она разоралась, мол, негодная из меня хозяйка, только выбрасывать добро и умею. А у меня моченьки нету ее крики терпеть, кажен день – то прибрано плохо, то приготовлено худо, то за работу свою на рынке продешевила. Когда ругается, а когда и оплеуху отвесить может. Ну, открыла я рот, глупая, сказала ей пару ласковых. Не шибко, да она осерчала. Мол, у нее в доме живу, хлеб ейный ем, сыном ее пользуюсь, внука ейного загубила, а еще хаять ее смею. Ну, может статься, она и права... Мать все-таки.

– Я тоже мать, – холодно заметила Зося, осторожно втирая мазь в последний из ожогов. – Только материнство свое на флагштоках у городских ворот не вывешиваю. Ты скажи лучше, кровила в последний раз когда?

– Ой! – девушка прикрыла рот ладошкой, а другую инстинктивно прижала к животу. – Седмиц шесть али семь назад... И не вспомню...

Первые два дела «Алых платков» удались на славу. Даже слишком легко все прошло, как по маслу, о чем Зося не преминула сказать Ядвиге, мол, шибко не радуйтесь да ухо востро держите.

Сначала Ядвига и еще две женщины, предусмотрительно закутав лица праздничными алыми платками – у каждой честной грюнландки, верившей в Милосердное Пламя, такой имелся, – наведались вечерком в гости к скорой на расправу свекрови. Аккурат, пока сын ее в кабаке законную часть кровных денег пропивал. Зажали крикливый рот и объяснили, что к чему. Предупредили, что нынче лишь разговаривают, но коли она хоть пальцем невестку свою тронет, разговор уже совсем иной у них выйдет. На палках.

Упрямая баба, конечно, сразу не поверила. Попробовала припереть невестку к стенке, замахнулась на нее скалкой, мол, какие-такие подружки у тебя завелись – и ее собственный рукав прибил к дереву ее же кухонный нож. Онемевшая с испугу женщина медленно обернулась и беззвучно осела в обморок. Из приоткрытого окна на нее глянули зеленые в черных провалах зенки, обрамленные всклокоченными белыми волосами.

На следующее утро «Алые платки» уже впятером, с Зосей в прикрытии и в качестве страховки, явились к городскому судье от низших сословий, который упорно отказывался принимать иск молодой мастерицы. Покуда ее мать отправилась к родственникам в соседний городок, девушку отдали на попечение ее дядьке. Мол, нехорошо незамужней да красивой жить одной, не по чести это. Кто знает, что может приключиться? А приключился в итоге сам дядька. Знал, подлюга, что его приятель-судья глаза-то в сторону отведет. Да вот о том, кем стала его соседка Ядвига, ни сном ни духом не ведал.

– Страх потеряли, бабье? – презрительно скривив припухшую с перепоя морду, спросил судья. – Я вот щас кликну... – внутренний двор отозвался равнодушным копошением кур в траве и вялой отрыжкой хряка, прилипшего к корыту с объедками. Где-то на соседней улице шумели, высмеивая то ли прохожих, то ли друг друга, стражники.

– Кликай, – глухо ухмыльнулась Ядвига в платок. Скосила глаза, приметила под копытцами хряка увесистый черенок да и выхватила его из-под сонно обалдевшего животного. – Кликай, пущай весь Блюменштадт видит, как бабье тебя по заду палками охаживает.

– Чего? – чиновник вытаращил глаза, которым явно отказывался верить.

Ответом ему стала слаженная атака трех женщин. Через четверть часа он, в свою очередь, сквозь зубы выцедил обещание рассмотреть иск и выслушать показания жертвы, случайного свидетеля изнасилования и бродячей старухи Сельмы, в силу своей профессии повитухи кое-что смыслившей в повреждениях женского тела.

Послеполуденную дрему летнего леса нарушили сначала умеренно похабные песенки чиновников, а после – отборная злая ругань. Саид удовлетворенно ухмыльнулся и подмигнул Марии и Ждану. Арджуна оторвался от созерцания бумаг и покачал головой.

– Ну чего, командир? Да бесят они меня! – шепотом выпалил юноша, как только ворчливые голоса и цокот копыт затихли вдали.

– Детство в седалище покоя не дает, – прокомментировал это сомнительное оправдание эльф и вернулся к изрядно помятой пачке листов.

Очередной визит чиновников в приют Богдана не добавил воспитателю лишних морщин только потому, что Марлен покинула дом три дня назад и уехала в лагерь первого отряда. Служители короны потыкали вездесущими пальцами во все документы, морально обслюнявили «детишечек», содрали с хозяйства лишних денег «на обустройство дорог» и убрались подобру-поздорову.

Четверо теней в этот раз не стали инсценировать ограбление на дороге, потому что весной они изъяли подати до последнего медяка, а слишком борзеть не следовало. Зато Ждан, в далекой молодости промышлявший мелкими кражами, умудрился стянуть у чинуш какие-то бумаги. Так, на всякий случай. Политической осведомленности ради. И сейчас маленький отряд схоронился в стороне от дороги, дабы наверняка проследить, что чиновники убрались, а заодно политически просветиться.

А Саид не удержался от хулиганства. Покуда Арджуна выискивал среди сплетен, личных писем и повседневной цифири хоть что-нибудь полезное, его задиристый подчиненный слегка подправил положение поваленного дерева на дороге. Чиновники, завидев препятствие, послали коней в обход. Чтобы почти сразу угодить в роскошные заросли борщевика.

– Однако, – Арджуна нервно дернул верхней губой. – Отныне, согласно королевскому указу, при полной поддержке советников короны и верховного жреца, всяческие жалобы крестьян на своих владельцев попросту не рассматриваются ни местными судами, ни князьями, ни в Йотунштадте. Как вам?

Тени ответили натянутым, как тетива, молчанием. На лицах Марии, Ждана и Саида отчетливо читалось лишь одно: «Совсем охуели».

Нет, произвол дворянства по отношению как к собственным крестьянам, так и к вольным представителям низших сословий, цвел в Грюнланде пышным цветом, кажется, испокон веков. Но в относительно недавний период раздробленности страны иной раз беднота случайно обретала какую-никакую справедливость за счет междоусобных склок, а с началом объединения страны изредка жалобы достигали высших инстанций. Так, измывавшийся над своими людьми хозяин Хорька после памятного пожара был призван к ответственности, и все его владения вместе с движимым и недвижимым имуществом передали под опеку князя. Тот крестьян и дворню медом с ложечки не кормил, зато ни драк на арене, ни сожжений они больше не знали.

И что теперь – все? Живой человек становился абсолютной, безусловной собственностью?

Спустя полчаса во время привала тени бурно обсуждали мерзкий указ, и даже величественно-ледяной Арджуна горячился так, что вишневые глаза его плавились от гнева. А вскоре, судя по тихому ржанию, к ним собирался присоединиться и пятый.

– Ребята! По коням, дело срочное! – выпалил Ганс, натягивая поводья и торопливо оглядывая товарищей. – Хорошо, хоть вы здесь!

– Что случилось? – осведомился Арджуна, пока его подчиненные тушили костер и запрягали лошадей.

– В Болотище неладное. Кабы до бунта не дошло. Вдовца одного продают в Шварцбург, а четверо детей остаются. А по новому закону...

– Знаем. Нельзя жаловаться. Ну? Только из-за этого бунт?

– Оброк еще увеличили. И по слухам на местную красавицу барский племянник глаз положил. Одно к одному складывается. Что мы там сделаем, не знаю, но хоть посмотреть обязаны.

Мысли в голове Саида мелькали быстрее, чем полосы света под копытами лошади. Болотище. Староста тамошний – свой человек, давно и крепко друживший с фёнами. Еще трое-четверо преданных людей, с десяток сочувствующих. Месяц назад этого было бы достаточно, чтобы отговорить крестьян от поспешных действий. А сегодня? Отчаявшиеся искать эфемерную защиту от барского произвола селяне, которые в разлученной семье вдовца увидят первую ласточку, могут и не прислушаться к голосу разума. Да и надо ли? Не этого ли жаждали сами подпольщики – активного сопротивления с оружием в руках? Нет, все-таки вряд ли стихийную вспышку ненависти можно назвать сопротивлением.

Юноша тряхнул кудряшками, прогоняя лишние сейчас раздумья, и сосредоточился на тактике. Арджуна, безусловно, предложит наилучший план действий, но негоже слепо рассчитывать на командира, надо и своей головой думать. Итак, варианта, собственно, два: еще не началось и уже началось. Во втором случае придется сразу лезть в драку, в первом... Саид старался одновременно следить за дорогой и вспоминал расположение домов в деревне. Ни реки, ни холма, никаких особенностей рельефа, которые могли бы обеспечить им преимущество. Остается стрелять с чердаков, из скирд сена... Баррикада... Нет, баррикаду там сооружать бесполезно. Так, что еще...

… Все-таки уже началось. Опоздали.

Этот расклад, самый худший из всех возможных, Саид просчитать не успел. Впрочем, беды в том не было. Они просто увидели, как одни мужики с вилами и топорами кидались на других. Видимо, на выступление решились самые отчаянные, а нейтральных вооруженные люди хозяина быстро вынудили встать на свою сторону. Только не хватало фёнам убивать крестьян!

– Сначала – воины, – коротко распорядился Арджуна, спешиваясь. – Селян без крайней необходимости не бить. Если ранить, то просто чтобы вывести из строя. Ганс, пока мы не уберем арбалетчиков, не суйся. Всем ясно?

– Так точно, – хором откликнулись трое теней и призрак.

Мгновение, короткое, яркое, как молния. Привычные цепкие взгляды перед серьезной схваткой. Сосредоточенное лицо Марии. Боевой лисий задор Ждана. Глубокие добрые морщинки в уголках губ и глаз Ганса. Обволакивающий покоем и поддержкой вишневый взгляд Арджуны. Одно мгновение, чтобы запомнить каждого. Саид собрал лук и шагнул в сторону побоища.

Первая стрела сняла арбалетчика, наплевав на качественную и наверняка недешевую кольчугу. Вторая прошила мечника за миг до того, как его двуручник едва не раскроил надвое раненого в ногу мужика. Третью стрелу Саид послать не успел. Их заметили, и лошади противника тут же сожрали расстояние от гущи драки до фёнов.

Саид поднырнул под меч и перерезал подпругу. Вояка с грохотом свалился на землю, но оказался слишком проворным, и юноше пришлось уворачиваться от нового удара. Третий удар, вместо того, чтобы располовинить вертлявого саорийца, пришелся на круп лошади, а старый, надежный, еще горановской работы нож на две трети вошел в глаз мечника.

Краем глаза Саид отметил, что товарищи расправились со своими противниками, и впятером они бросились в эпицентр кровопролития.

Их узнали. Мобилизованные крестьяне невольно шарахнулись в сторону, памятуя о системе предупреждений и безжалостных при расправе фёнах, и эта заминка позволила сосредоточить внимание на воинах. Но их было слишком много. С ебаными длинными мечами, в ебаной крепкой стали. От одного полуторника Саид уклонялся играючи. А от трех?

– Что встали, сучьи дети! Бей разбойников! – гаркнул предводитель воинов, и к мечам добавились вилы. Саид, отчаянно прикрывая собой потерявшего глаз мужика, получил ощутимый тычок зубьями в бедро. Ничего, он в свое время научился уходить даже от смертоносных палок Раджи. Уйдет и от вил.

Ушел. Вовремя. Чтобы встретиться плечом к плечу с Марией и завалить вместе очередного воина.

– Ганс! – звучный прекрасный голос Арджуны перекрыл вопли толпы, и Саид ринулся в ту сторону, где двое мечников наседали на раненого в руку призрака. Он перехватил взгляд командира, указывающий, с какой стороны кто из них пойдет на противников, успел метнуть все тот же горановский нож в крестьянина с топором... но топор опустился на шею Ждана прежде, чем его владелец рухнул на землю, захлебываясь предсмертным воем.

Им оставалось добить пятерых воинов, в том числе двоих, загонявших Ганса в угол. Саид достал одного из них прежде, чем справа что-то треснуло с мерзким, выворачивающим внутренности звуком, и мир провалился в небытие.

Суд над дядькой-насильником они выиграли, но ответчик успел скрыться из города прежде, чем его настигло наказание. Зося посоветовала Ядвиге и ее подругам философски отнестись к этой неудаче. В конце концов, начало положено.

Мурлыкая под нос одну из песенок Марлен, командир подходила к лагерю. Ближе к закату пошел теплый умиротворенный дождь, и Зося спешилась, чтобы лошадь под ее тяжестью не споткнулась на раскисшей крутой тропке, которая вела к лагерю. Ласковые капли юркими змейками стекали по щекам, по шее, за воротник рубашки, а мокрая хвоя пахла долгожданной вкусной свежестью. И только сволочной указ, запрещающий крепостным жаловаться на своих хозяев, серьезно портил приподнятое после первой удачи «Алых платков» настроение.

– Кто идет? – окликнул ее Анджей. Командир выговорила пароль, уже холодея от дурного предчувствия. Ох, не понравился ей хрипловатый голос кузнеца.

– Что случилось, Анджей?

– Беда, командир, – глухо ответил шагнувший из укрытия юноша. – В Болотище была драка воинов с крестьянами. Наши влезли. Вот...

– Не тяни. Кто погиб, кто ранен? – спокойно потребовала отчета Зося.

– Ганса и Ждана зарубили. У Саида рука сломана, плохая рана на ляжке. Мария и Арджуна еще ничего, ранены, да по мелочи.

– Ясно. Исход драки?

– Воинов зарубили, тех мужиков, какие с ними заодно выступали, сами крестьяне порезали. Арджуна старосте объяснил, где выжившие в горах попрятаться могут. Они послушались.

– Еще и внутри деревни раскол, – покачала головой командир. Всмотрелась в мокрое от дождя – только от дождя ли? – лицо подчиненного. Глядит потерянно, моргает часто-часто, силится держатся спокойно, как положено мужу и подпольщику. Мальчишка. Зося по-матерински заботливо коснулась ладонью колючей щеки Анджея и крепко прижала к себе напряженное, будто каменное тело.

Вот только у нее самой за спиною не было Раджи, чьи руки и локоны укрыли бы ее хоть на пару ударов сердца от того, что ждет ее в лагере.

– Ты верно отдал приказ. Оба приказа, – сказала Зося Арджуне после того, как выслушала его лаконичный, но подробный отчет. Разумеется, эльф, который был и старше, и во многом опытнее, чем она сама, и без нее знал об этом. Но такова уж традиция. Те слова, которые произносили сначала Кахал, потом Раджи, нынче – она.