Текст книги "Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)"

Автор книги: Altegamino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 81 страниц)

Рандарелл нервно захихикал и провёл пальцами по подбородку. Да, его характер как будто не особо изменился, вот только… изменились обстоятельства. Одному из нас следовало немедленно побежать в противоположном направлении: мне – из-за опасений столкнуться с товарищами друга, ему – из-за возможности повидаться с настоящим демоном. Один из нас останется в проигрыше. Один из нас может даже умереть. Это было свидание в полыхающем доме, и либо крыша обвалится, либо пламя подкрадётся сбоку.

Но как бы я ни убеждалась в необходимости прогнать Рандарелла, отпугнуть, избавляя нас обоих от килограммов сложностей и тонн риска, часть меня требовала задержать его. Не хотелось отпускать друга и снова оставаться одной. Он виделся запретным артефактом, который мудрецы из Священного Писания удерживали при себе, чем продляли проклятье целого рода. Желанный и бедоносный. Мучительное противоречие, выскребавшее дыру в груди.

– Тебе нужно уйти, – я выжала воду из кончиков волос. – Если хочешь, можем встретиться позже в другом месте…

– Это из-за твоего нынешнего положения? – Рандарелл переминался с ноги на ногу, и, даже стоя в нескольких шагах от него, я ощутила возросшее напряжение. – Умфи, я… Скажи мне честно. Ты с Rara Avis?

Этот вопрос решил меня дара речи. Он был спонтанным, хлёстким и ошеломляющим. Парень выглядел так, будто и сам удивился вырвавшимся словам. Но тут же лоб прорезала морщинка, придававшая ему такой жалобный, почти умоляющий вид.

– Я ведь не дурак! Наставник Саратох хоть и не посвящал меня в подробности дела, оберегая от ответственности, но я слышал, о чём шептались другие служители! Они говорили, что в этом городе наверняка отыщутся представители Rara Avis! Что они прячутся в монастыре под личиной монашек и будут оберегать какого-то ребёнка из предсказаний! Ты ведь пришла оттуда, верно? – Рандарелл кивнул на тунику, которую мне дали монахини. – Ты вместе с ними? Скажи мне!

Его догадки, как меткие стрелы, били так опасно рядом с серединой мишени, в которой объяснялось, что на самом деле творилось в Веллонри. Мне стало не по себе. Парень подался вперёд, изучая моё лицо, и я чувствовала себя беззащитной… голой под его пытливым взглядом. И ничего не могла ответить. Потупила взгляд, разглядывая капли на полу, оставила всё на волю случая. Оба значимых слова застряли даже не в горле – они туда банально не успели доползти. «Да» не лезло, потому что это бесцеремонная ложь, и бросить её человеку, взиравшему на тебя с таким испугом и вместе с тем жаждой узнать тайну, выше сил. «Нет» тоже не складывалось в полноценное слово. Половина меня всё же надеялась, что Рандарелл поверит в версию с Rara Avis как в наименее болезненную интерпретацию моей реальной роли в истории. Пусть лучше считает свою подругу отбившейся от рук предательницей, чем будет наверняка знать, что она – дочь демона.

Моё молчание и опущенный взгляд были расценены в качестве стыдливого признания. Рандарелл горько усмехнулся, как бы говоря: «Так и думал».

– Твоя дружба с демонами привела тебя на их сторону, да?

– Я не собираюсь оправдываться, – отрезала я. – Но скажу, что не делю мир на чёрное и белое, как делает Церковь. И Rara Avis не делят.

Служитель сердито фыркнул, однако быстро взял себя в руки. Нахохлившаяся белокрылая птичка, он смотрел с непониманием, но без укора и ненависти.

– Так ты поэтому сбежала из лагеря? Тебя напугало возвращение служителей, которые искали выживших демонов после резни в Байонеле? Боялась, что кто-то из них признает в тебе члена Rara Avis?

Ещё одно любопытное предположение, не далеко ушедшее от действительности. Только пару понятий заменить другими. Рандарелл выдавал догадку за догадкой, и мне даже не нужно было напрягаться, чтобы придумывать оправдания. Он сам подкидывал их мне.

– Да, – на этот раз солгать удалось без терзаний совести. – Я испугалась. Прости, что не попрощалась.

– А Ташеф?

Внутри всё отмерло от ужаса. Ох, больше всего боялась именно этого вопроса! Рандарелл страшился его не меньше. Он так глядел, с таким страданием и мольбой, что я просто не сумела бы признаться. Никогда. Это будет ураган, вырывающий с корнем деревья, разбивающий строения в щепки и раскидывающий мусор во всех направлениях. Это станет землетрясением, что крошит каждый комочек земли, пока вся планета не погружается в раскалённую магму. Это обернётся ударом божественного молота, раскалывающего небеса пополам, кромсающего звёзды в крошку. Апокалипсис моего маленького мирка. Это разрушит всё.

– А что Ташеф? – как можно естественней спросила я.

Моё якобы незнание осветило молодого служителя лучами надежды. Складки на его лбу почти полностью разгладились, а пальцы сами собой разжались.

– Он погиб. В тот же день, что ты ушла.

Как отреагировать? Что сказать? Жалость обернётся явной фальшью. Участие покажет моё стремление подбодрить друга, однако выдержу ли эту роль? Или нацепить маску недоумения? Или озадаченности?

– Мне ничего неизвестно, – я выбрала равнодушие. Ташеф не приходился мне другом, а потому не обязана выказывать хоть какую-то заинтересованность в его судьбе. – Сочувствую.

Рандарелл неуклюже пожал одним плечом, прося забыть. А затем вдруг приблизился почти вплотную, но тут же смущённо отошёл на полшага, взял мои руки в свои и крепко сжал. Такие тёплые и успокаивающие ладони… Я боролась с позывом крепко обнять его и попросить прощение за то, о чём он всё равно никогда не узнает. Однако разумная часть меня подсказывала, что следует сделать всё наперекор желаниям. Только это спасёт нас обоих от падения в пропасть.

– Я всё равно верю в тебя. Ты очень хороший человек, Умфи…

– Нет! – я вырвала руки и оттолкнула Рандарелла. – Тебе пора.

– Я не осуждаю тебя, – он решил, что я всё ещё не доверяю ему. – Мы вроде должны стать врагами, как и диктует положение между Lux Veritatis и Rara Avis, но… я не чувствую, чтобы между нами что-то изменилось. Может, это придёт со временем. Но скорее я спасу тебя от заблуждений, как и подобает друзьям.

Это заявление прозвучало сильно и искренне, надломив что-то внутри меня. Проклятый идеалист! Он убеждён, что в голове его дорогой Умфи произошло временное помутнение, которое можно отменить силой дружбы? Вот так подойти, сказать пару приятных вещей, вспомнить общие приключения, и я растаю, раскаюсь и забуду о нараставших и крепнувших с годами убеждениях? До чего наивно! Нет, Рандарелл не был не от мира сего и прекрасно осознавал, что всё не так просто. Он выглядел расстроенным, даже подавленным, несмотря на смелые увещевания. Именно поэтому сейчас отступал.

Парень развернулся и неторопливо побрёл к выходу. Я смотрела ему в спину, на расправленные плечи, топорщившиеся светлые волосы на затылке, на то, как всё это удаляется и расплывается в дымке. И в эту секунду взывавшая к безрассудности половина поглотила собой рациональную сторону. Слабая Нахиирдо… Какая-то ничтожная Умфи уложила тебя на обе лопатки своими грёзами и пристрастиями!

– Стой!

Рандарелл замер ещё до того, как отзвучало слово, будто был готов к оклику. Возможно, даже жаждал его всем сердцем. Он с надеждой воззрился на меня, очевидно, ожидая важного, что перевернёт всю Вселенную, хоть и понимал: подруга могла наградить его вдогонку каким-нибудь банальным: «Удачи тебе» или «Береги себя». Я ещё успеваю это сделать, чтобы повернуть процесс вспять, возвращаясь к разумному завершению встречи. Вот, прямо сейчас…

Вместо этого развязала узел на покрывале, и оно плавно слетело на пол. Несмотря на прохладу в комнате, меня бросило в жар. Но я продолжала ровно стоять, молча глядя на парня. Он тоже ничего не говорил. Даже показалось, что он вот-вот отвернётся и всё же выскочит за дверь. Однако Рандарелл, даже будь он тысячу раз против, не посмел бы отказать девушке, которая сама приглашала его к действиям. Это стало бы оскорблением моей решимости.

Парень вернулся на первоначальную позицию, в которой нас отделял один шаг. Он неотрывно глядел в мои глаза, словно искал в них подсказку. А затем наклонился и поцеловал, крепко прижимая к себе моё тело. Для часа, в котором слово «друг» стало главной начинкой, он закончился иронично по-другому.

Следующие пятьдесят минут оказались наполнены какой-то смесью физического неприятия, граничившего с отвращением, и морального удовлетворения. А рядом находился такой близкий и родной Рандарелл, нежными прикосновениями выкорчёвывавший из моей души чувство одиночества, пусть и на короткий промежуток времени. После его ухода оно прорастёт вновь, но пока это не имело значения. Парень был очень терпеливым и ласковым, но… никакой страсти, как в романах с высокопарным слогом. Всё действо походило на какое-то одно затянувшееся извинение с обеих сторон, и каждый тем активней себя вёл, чем более виноватым себя ощущал.

Каждый поцелуй отдавался электрическим зарядом на коже, и я запомню эти мгновения как раскрывание чашечек невообразимо красивых цветов. Такие даже в самых красочных снах не являются. Иногда выхваченные образы из головы Рандарелла перемешивались с собственными мыслями, сливались с ними в унисон. Жаль, он, лишённый способности, не испытывал того же. Зато не отрицал, что это было логичное развитие наших отношений, возможно, даже любовь. Если удовольствие от близости дорогого человека можно назвать этим словом, то я согласна с ним. Пожалуй, да, я любила этого парня.

– У тебя так много шрамов, – Рандарелл игрался пальцами в моих волосах.

– Непростая жизнь.

– Но меня больше интересует, что с твоими глазами? Они… какие-то… разные. Но это не делает тебя менее красивой, – поспешно добавил он.

Я усмехнулась. Заметил же такую мелочь…

– Ты добрая. Не понимаю, как тебя занесло в Rara Avis…

– А они злые? – резонно спросила я, перекладывая голову с плеча парня на пару сантиметров ниже.

– Ну… они… неправильные.

Ютиться под одним покрывалом вдвоём было не особо удобно, и непокрытые пальцы ног начинали подмерзать. Придвинулась ближе к разгорячённому телу служителя и прикрыла глаза. Опасность за пределами комнатушки никто не отменял, хоть и показалось, будто все сложности перенеслись в неопределённое будущее. Поэтому осталось довольствоваться всего несколькими минутами… ещё пять… или десять…

Из сладостной дрёмы вывела шумиха снаружи. Тонкие стены пропускали любой шум. Рандарелл равнодушно пожал плечами, но любопытство в итоге восторжествовало, и он оделся и выглянул в окно.

– Что там?

– Не знаю. Бабки какие-то судачат.

Было слышно, как двери соседних комнат со скрипом отворяются. Заинтригованные люди выходили разузнать, что стряслось. Тревога новой волной начала подниматься под сердцем. Если бы не нападение на монастырь, я бы и не дёрнулась, но сейчас…

– Узнаешь, что там творится?

– Да кошка небось под колёса попала, – заметив мой страх, Рандарелл уступил. Он догадывался о моём шатком положении беглеца, хоть и был не в курсе подробностей. – Я быстро.

Я тоже решила одеться. Когда закончила с нарядом, вернулся служитель. Хмурое выражение насторожило меня сильнее объяснений.

– Говорят, что… – он озадаченно провёл рукой по волосам. – Плохие новости о монастыре. Часть здания провалилась под землю. Саратох Монтоги был там и… и ещё не вернулся, так что я… Я пойду туда.

Что за чертовщина? Монастырь не сгорел, а обрушился? Я машинально кивнула, прогнозируя дальнейшие действия. Рандарелл дёрнулся к двери, но развернулся и подбежал ко мне.

– Я… найду тебя. Как-нибудь, – он погладил меня по щеке. – Помни, что я сказал о твоём спасении.

Парень ушёл, и с ним утекли комфорт и покой. Я бросила грустный взгляд на кровать, в которой мы успели понежиться совсем чуть-чуть. Неоднозначность, пыльным слоем осевшая в душе, сохранилась. Подождав минут десять, тоже покинула помещение.

Новость быстро распространилась во все уголки, и люди возбуждённо шушукались на первом этаже и улице. Представляю, какой ценностью являлся для верующих женский монастырь. Это не какая-нибудь церквушка на отшибе, а крупный, вращающий огромными шестерёнками институт. Маленькое государство, если угодно, внутри которого росли и созревали личности, крутились бюджеты, кипела работа, завязывались отношения, основанные на дружбе и подчинении. И в одночасье всё это рухнуло. Нет, гниль начала прорастать давно, ещё когда Зиллои умерла, уступив тело Сайтроми. Но жители Веллонри не знали этого.

Я сделала пару шагов от постоялого двора, когда краем глаза зацепила увязавшуюся фигуру. Чтобы сбросить хвост, зашла в проём между домов, резко развернулась и одним взмахом впечатала преследователя в стену. Мне начинало нравиться это умение.

– Ай, – без каких-либо эмоций в голосе сказала женщина. – Отпусти папочку, Нахиирдо.

Я опустила руку и, подбежав к отцу, повисла на шее. Сразу столько проблем свалилось с плеч: не нужно переживать, что ушла без него, гадать, изгнали его или нет, а также выбирать, куда и зачем идти в одиночестве. Хотя уже отметила для себя, в каком месте больше всего хотелось бы побывать.

Сайтроми сдержанно похлопал меня по спине. Лицо женщины было незнакомым, и столь скорая смена «костюма» означала, что предыдущий пришёл в негодность.

– Нельзя терять ни минуты, – он потащил меня за собой в направлении запряжённого экипажа.

– А что с Саратохом? – после взволнованного ухода друга вопрос вдруг стал важным.

– Мёртв.

Я затормозила ногами, заставляя Сайтроми остановиться. Вот так просто? Осветитель пал, а Рандарелл… Ладно, теперь это не моя забота.

– Это ведь не из-за тебя служители пришли в монастырь, а из-за меня, – проговорила я, игнорируя сердито сдвинутые брови женщины. – О тебе они не имели ни малейшего понятия. А меня каким-то образом выследила Катрия. И она будет продолжать натравливать Церковь на меня, куда бы я ни пошла. Может, не сразу, но она найдёт меня снова. Надо убить её. Пожалуйста, – взмолилась я. – Если существует безопасный для нас с тобой способ разделаться с ней в кротчайшие сроки, сделаем это.

– Говоришь с апломбом. Хорошо, – отец понимающе хмыкнул и прищурился. Наверняка, много раз сам думал об этом, однако моё предложение разделаться с проблемой без отложения порадовало его. Он походил на ублажённого лиса, выигравшего какую-то незначительную пока, но ценную в будущем партию. – Я разделяю твои взгляды на судьбу этой женщины.

Я благодарно улыбнулась и последовала за родителем к экипажу. Наконец-то можно убраться из этого города.

========== Глава 23 ==========

Глава 23.1

Цеткрохъев

«Пока блуждает по Лесу в естественных потёмках, имея перед глазами миллион тропинок во всевозможные стороны, не знает девочка, где кончается Горизонт и начинается Свобода. Всюду простирается Лес, и нет ничего, что было бы не Лесом. Лес есть само естество мира. Лес – душа и сердце заплутавшей реальности для потерявшихся девочек.

Дрозды давно выклевали ей глаза, а в горло и нос набилась дорожная пыль. Девочка беспокоится лишь о том, как ей запустить механизм в груди, когда он остановится, и как выйти из Леса, конца и края которого нет. Глупые белки и несмышленые дятлы смирились со своей сопричастностью к Лесу, но не она. Рано ей срастаться корнями с ближайшими деревьями, рано вплетать волосы в ветки кустов, рано разноситься по Лесу опавшими листьям.

Вот приходит она к старому дубу, на котором сидит мудрый ворон.

«Скажи, как мне выйти из Леса?»

«Из него нельзя выйти. Лес – это твой мир, заблудшая душа»

Не устраивает девочку такой ответ. Жалеет её ворон и предлагает на выбор шесть предметов, каждый нужный для безопасного достижения края лесного. Но предупреждает мудрая птица, что взять разрешено лишь один из них. Смотрит слепо девочка на дары: ключ, карта, лук со стрелами, лампа, котомка с едой да монетка непонятная, рисунок на которой стёрся от времени.

«Как дальновидно! – говорит девочка. – Котомка с едой мне бы пригодилась. Если у меня не получится быстро выйти из Леса, то я хоть смогу прожить несколько дней, питаясь содержимым котомки»

С тревогой ворон смотрит на неё. Берёт девочка котомку с едой и идёт своей дорогой. Растягивается её путешествие на несколько дней, но выхода из Леса так и не видать. И вот пища кончается, а вокруг ни кустика с ягодками, ни ручейка чистого. И умирает путница от голода и жажды. Не знала девочка, что дальновидность и продуманность не могут тягаться с Судьбой.

Притча о Лесе. Минута четвёртая»

Пока алчные искатели носятся по миру в поисках золотых жил, пока великие умы бьются над созданием perpetuum mobile, а сожранные религией последователи веры убеждают себя, что лишь любовь Терпящей бесконечна, один чудак не устаёт находить доказательства нескончаемости знания. Цеткрохъев, искушённый коллекционированием информации, мудрости, фактов, бережно собирает каждую крупицу новых открытий, неутомимо жаждет больше. И всегда получает, ибо Вселенная не надрывается подбрасывать одному из самых учёных умов мира нерешённые вопросы и нераскрытые тайны.

Эта особенность выгодно отличает старшего брата от Сайтроми, скучающего в окружении повторяющихся шаблонов и непреходящего однообразия. Цеткрохъев не пытается учить его, что одинаковости не существует в природе, а два предмета, которые выглядят идентично, на более сложных уровнях в корне разнятся. Поэтому там, где у хозяина белого огня: «Всё то же», у любителя обогащаться знаниями: «Невиданные параметры для привычной ситуации». Цеткрохъев никогда не скучает, ему всегда есть, о чём поразмыслить и что испробовать.

«Этот тип вообще выходит из дворца? Сидит там целыми днями над своими экспериментами, как заправский сумасшедший учёный из глупых книжных выдумок. Что-то там исследует, сочиняет наедине. Я слышала, он ради этих странных экспериментов сам же и отломил себе рог! Ну и жуть!»

Цеткрохъев любит проводить эксперименты, как полномасштабные, так и сиюминутные. Иногда кажется, что он помешан на них, но в случае неудачи Король как будто и не расстраивается вовсе. Негативный опыт – тоже опыт.

Среди трёх братьев старшего Спустившиеся любят больше всех. Когда Хат’ндо вселяет опасения непредсказуемыми выходками, а Сайтроми отталкивает грубой прямолинейностью, Цеткрохъев – сам этикет. Вежливость и уравновешенность достались ему в той же мере, в какой обошли стороной его буйную половину – Цехтуу. Женская часть Спустившихся вспоминает встречи с задумчивым Королём как с обходительным, а порой и галантным собеседником, мужская – как с адекватным в действиях, дальновидным правителем.

«Мне, правда, немного не по себе. Я пишу эти строки уже после посещения старшего брата, а меня до сих пор трясёт. И хотя меня заверяли, что из трёх братьев Цеткрохъев – самый спокойный, тут есть одна жирная приписка. Его отношение к утайке важных фактов. И… и дело тут как бы даже не во лжи – её он прощает заранее. Но существует какой-то тип информации, которая, как я понял из его объяснений, может потом привести к цепочке рождённых знаний… Проклятье, я даже не могу вникнуть в эти заумные рассуждения. Однако картина сгорающего в фиолетовом огне коллеги будет долго преследовать меня. Цеткрохъев спокойный, да, но при этом жестокий со всеми, кто не угодил ему»

Король убеждён, что Терпящая вернётся, рано или поздно. Он бы вернулся на Её месте, даже если на пути встали бы непроходимые препятствия. О чём сын спросит Мать, когда Она предстанет пред всеми ними? Нет, не о других мирах, что создала Её рука, не о законах бытия и круговороте жизни во Вселенной. Не интересны Цеткрохъев дали. Интересны изменения, вносимые из внешнего внутрь знакомой реальности. А потому ни о чём не спросит Король, лишь проследит за втёкшими извне элементами.

Не любит придирки. Они хоть и не выводят его из себя, скорее, веселят, но Спустившиеся знают, что лучше не перебарщивать с неуместной критикой. В свой адрес Цеткрохъев игнорирует почти всевозможные оценки. Не важны в его глазах ни похвалы, ни осуждения. Разве что-то меняется от этих замечаний, кроме настроения адресата и, возможно, адресанта? Нет. А настроение – досадная мелочь, не стоящая внимания.

Отколотый правый рог, что тянулся в левую сторону, медленно восстанавливался. Он не рос, а регенерировал, но, в отличие от остального тела, не в пример лениво, как будто эти скребущие потолок отростки имели крайне сложную конструкцию на атомном уровне. Целый рог, что зеркально повторял отломанного соседа, дугой уходил вправо. Его Цеткрохъев не спешил приносить в жертву науке, потому как опасался потерять уникальность. Кем будут Шестеро в глазах смертных народов без своих отличительных черт? Что за правитель без инсигнии?

«Читал я своему сыну сказку, в которой главным злодеем выступал старший Король. И кем его выставили церковники? Главным врагом знаний! Цеткрохъев – враг знаний! Уморительно!»

Все короли, кроме Цехтуу, активно пользуются внутренним зрением. Хатпрос видит мысли, Сайтроми – характеры, Хат’ндо – прошлое, Сат’Узунд – будущее. А Цеткрохъев видит намерения. Он угадывает, что стоящий перед ним на самом деле хотел сделать вместо озвученного или продемонстрированного действия, но в какой-то момент свернул с намеченных планов. И желание истомилось, истёрлось, сохраняя ментальные следы. Знал также Король, когда деяния совпадали с намерениями. И становилось проще простого среди толпы находить и вдумчивых личностей, и неуверенных в собственных силах, и поспешных на решения, и с отличной фантазией. Так он и отсеивал ненадёжных, отдавая важные поручения самым достойным.

Сказать, что Цеткрохъев склонен к привязанностям, значит, преувеличить десятикратно. Король умеет по достоинству ценить семейные узы и успехи отдельных индивидов, но пылкой любви не испытывает. Есть братья-сёстры – хорошо, нет их поблизости – спокойнее будет. Его бессмертный дух пришёл в этот мир не для того, чтобы сюсюкаться с роднёй, а потому проявления сакраментальных чувств от него не ждали.

Не одобряет однорогий злое чувство юмора Хат’ндо, почти не выносит его, но вместо конфликтов предпочитает игнорировать шутника. Да и зацикленность младшего братца на прошлом изумляет Цеткрохъев, идёт вразрез с его жизненными принципами. При этом любитель экспериментов ладит с его половинкой, что порождает любопытный вопрос: если Хат’ндо почти раздражает Короля, а Хатпрос – нет, как некогда единое старшее существо ладило с самым младшим? Ведь Цехтуу со своей стороны терпения не привносила.

Из всех Шести Цеткрохъев реже остальных поднимается на Верхний этаж. Война с людьми? Неплохое занятие: разминает тело, преподносит новые открытия. Но обращаться к нему так часто, как того жаждут Цехтуу или Сайтроми – нет, не для старшего брата. От переизбытка сладостей живот сводит. Точно так же от пресыщения начинает тошнить, вот Цеткрохъев и не лезет в щели между этажами без надобности. Ещё и задумается, а надо ему туда, когда братья и сёстры в очередной раз позовут на подмогу.

В сочинениях именитого церковного служителя есть строчки:

«Физически силён демон, но и смекалкой не обделён. Лучше всех работает с Хатпрос. В паре с ней раскалывает любые тактики наших стратегов. Я бы благословил воинов, да с каждым днём всё отчётливее понимаю, что это впустую: ничто не спасёт бедолаг от такой мощи»

Больше остальных братьев и сестёр Сайтроми желал скрыть рождение дочери именно от Цеткрохъев. Опасался его неуёмной тяги к познанию, что не всегда оборачивалась благом.

Хотя положительное влияние увлечений старшего среди Королей трудно переоценить. Цеткрохъев следит за развитием медицины, подталкивает к открытиям химиков и алхимиков, а иногда даже отказывается от лавров в пользу смертных исследователей. Зачем слава тому, кто стремится к результатам? Пусть эти недолговечные копошащиеся создания будут увековечены перед тем, как уйти в вечность, а бессмертному не нужны успех и очередное признание.

Но одно значимое достижение Спустившиеся не могли забыть. Однорогий оказался весьма щепетильным по отношению ко времени – единственный из всей шестёрки королей. Неувядающие, не подвластные смерти существа не замечают сезоны, редко концентрируются на тикающих часах, игнорируют течение этой великой стихии. Сколько им лет? А сколько миру? Какова разница в возрасте между младшими и старшими братьями и сёстрами? Сколько веков назад умер такой-то и такой-то архитектор, проектировавший любимую залу Цехтуу или комнату отдыха Хатпрос? Бесполезно выспрашивать. Они не знают. И не желают связываться со временем, как будто того и нет в мире.

Однако Цеткрохъев ведёт учёт годов, прошедших с момента переворота Часов. И это простенькое хобби он навязал всем подданным без исключения. Таким образом, лишь благодаря старшему Королю на Нижнем этаже отсчитывают эпохи, протекавшие после ухода Терпящей из Клепсидры, да смеются над недоразвитыми людьми наверху. У этих глупцов с их верой и религией даже не существует единого летоисчисления. Пока в одном Королевстве подходит к концу тысяча семидесятый год, в другом едва-едва наступает девятисотый. А в какой-нибудь деревеньке люди вообще определяют протяжённость времени, отсчитывая от знаменательно даты. Какой сейчас год? Да тридцатый после разрушения замка на юге. А сейчас какой? Уже пятый после передачи короны новому правителю. И так далее. Стыдоба да и только!

«Оба такие независимые, эти Цехтуу и Цеткрохъев! Они точно когда-то были едины? Что-то не похоже. Вроде вместе и компенсируют недостатки друг друга, но при этом гармонии между ними, какая наблюдается у Сайтроми и Сат’Узунд, или сотрудничества, как у шаловливых Хат’ндо и Хатпрос, не наблюдается».

Услышать злость в голосе Цеткрохъев казалось невозможным явлением, равно как и смех. Непонятно, то ли эти эмоции вообще не прижились в Короле, доставшись целиком и полностью Цехтуу, то ли он научился не прибегать к ним. Зачем, ведь они мешают сосредоточенности.

Известно, что какое-то время короли искали способ передавать часть сил другим существам, но попытки провалились. Для этого, вероятно, пришлось бы раскрыть секрет бессмертия, чего Шестеро опасались по понятным причинам. Однако Цеткрохъев пообещал братьям и сёстрам, что, если когда-нибудь он познает эти механизмы, то останется единственным хранителем тайны.

Цеткрохъев не может потеряться в бесконечном Лесу. Для всех Лес – это лабиринт с миллиардом дорог, которые переплетаются друг с другом и ветвятся на миллиарды более мелких. Но Цеткрохъев слишком умён, чтобы хитрости Леса подавили его волю. Более того, существует поверье, что именно ему Терпящая доверила конструирование некоторых дорожек в Лесу, а работа не способна обмануть мастера. И бесконечный лабиринт превращается в прямую тропинку под стопами профессионального распутывателя сложных узлов.

Глава 23.2

Три дара

– Влюбилась что ли?

Я опешила и встрепенулась, чересчур поспешным движением убирая волосы с лица. Женщина справа лениво чертила ногтём по колену и смотрела в окно кибитки за моей головой.

– Нет. Что за вопрос? – опомнившись, выпалила я.

– Ты тут имя во сне повторяешь. Зовёшь так настойчиво, прямо как под венец.

– Во сне? Я не спала! – смахнула остатки дрёмы и села ровнее. – Просто отдыхала с закрытыми глазами. Как будто тут возможно спать при такой тряске!

Сайтроми дёрнул плечом. Мы чередовали передвижение на колёсах с пешими прогулками, что облегчало путешествие, однако я всё равно ощущала боль в спине из-за неудобных сидений. Отец тоже не сказать, что прекрасно себя чувствовал: тело, подхваченное ещё в Веллонри, быстро приходило в негодность. Губы покрылись сухой коркой, а кожа местами слезала, как после неудачного загара или сильных ожогов. Правда, дорожный костюм женщины скрывал самые явные следы, но лицо всё равно отражало внутренние процессы.

Отчего-то Сайтроми неохотно отзывался о событиях в монастыре. Мне не терпелось выведать подробности его сражения с Саратохом, а также почему, по слухам, часть здания провалилась под землю. Король отвечал односложно и без желания, будто боялся расстроить какой-то деталью… или полагал, что Веллонри – пройденный этап, о котором нет надобности много говорить.

– Если не хочешь рассказывать о монастыре, давай побеседуем на другую тему, – предложила я, когда наскучило пялиться в окно. – Например, о матери.

– Ты и так о ней всё знаешь. Я не добавлю в копилку уникальной информации.

– Не моей матери. Твоей.

Отец скривился, будто прищемил палец. В поверхностных мыслях уловила, какой костью в горле встало слово, которым я назвала Терпящую.

– Что о Ней говорить? Была богиня – ушла богиня. Когда ты была маленькой, я тебе о Ней столько поведал…

– Ты разбрасывал недовольные фразы, чуть ли не ругательства, но никогда не описывал ваши личные отношения, – напомнила я, придвигаясь к женщине. Пару дней назад умудрилась задремать головой на коленях Сайтроми, и это недоразумение почему-то смутило меня, хотя в детстве засыпала прямо на руках родителя. Король отреагировал на мою случайную выходку спокойно, почти равнодушно. Похоже, для него, действительно, как будто и не проходило двадцати с лишним лет, а дочурка виделась всё такой же маленькой и непутёвой.

– И что конкретно ты хочешь знать?

– Какой Она была, – какой же я счастливчик! Разве кому-то в целом мире выпадал шанс задать такой же вопрос? – Хочу знать, как Она к тебе обращалась, если вообще умела говорить. Или Она сразу внедряла свои мысли тебе в голову?

– Фантазёрка, – пробурчал Сайтроми. – Ничего Она особо не говорила. Может, когда нас было трое, Терпящая что-то объясняла нам, даже учила, но никто из Шести после разделения не вспомнит. Период Трёх проступает в памяти в виде неярких впечатлений, отголосков ностальгии, но никак не конкретных образов. А потом… ничего Она особо не говорила.

Я надула губы, не довольная ответом.

– Ну же, ты ведь мастер рассказывать увлекательные истории! – законючила, настраиваясь на мысли Короля. Возможно, хоть из его головы удастся выдернуть что-то интересное. – А откуда люди узнали о Терпящей? Они ведь появились значительно позже Спустившихся. Она показывалась им?

– Показывалась, – фыркнул Сайтроми. – Я пытался анализировать Её поведение и слова незадолго до Переворота, уловить какие-то намёки. Но всё было обычным, естественным, словно в одночасье перевернуть мир – что картину перевесить. А когда мы спросили, зачем Она так поступила, Эта только и ответила, что мы сами можем придумать причину, которая нам больше нравится. А потом вообще пропала. Нет в Её уходе ничего мистического или загадочного, Нахиирдо. Многие мыслители как среди людей, так и среди Спустившихся ищут этот сакраментальный ключик, но… правда в том, что Она захотела уйти. И сделала это. И сейчас не сидит где-то там, за пределами, и не посматривает на нас через лупу.