Текст книги "Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)"

Автор книги: Altegamino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 81 страниц)

========== Пояснения, имена и названия ==========

Покуда новые термины, имена и названия имеют привычку выветриваться из головы, особенно когда автор такой медлительный, как я, и нечасто выпускает продолжения, я решила собрать в одном месте все самые важные из них. Таким образом, читателю не придётся листать страницы в поисках определения того или нового названия/имени.

Список будет пополняться.

Клепсидра – «песочные часы» (с лат.) или «водяные часы» (с греч.). Название данного мира, состоящего из двух половин – так называемого Нижнего этажа и Верхнего этажа.

Спустившиеся или демоны – обитатели Нижнего этажа.

Поднявшиеся или люди – обитатели Верхнего этажа

Шесть королей Нижнего Этажа. Старшие брат и сестра – Цеткрохъев и Цехтуу, средние брат и сестра – Сайтроми и Сат’Узунд, младшие брат и сестра – Хат’ндо и Хатпрос.

Терпящая – богиня Клепсидры, Создательница мира.

Церковь Терпящей – религиозный институт, так называемая «мирная стопа». Принимает, в основном, женщин.

Lux Veritatis – «Свет истины»; главный религиозный оплот, так называемая «воинствующая стопа». Состоит из множества орденов, три из которых являются главнейшими и крупнейшими: Риндожи, содержащий в себе воинов, На-Ла, чьи служители специализируются на изгнаниях «демонов» и переходах между двумя половинами мира, и Лангзам, в котором обучают магии и управлению энергией.

Старейшины Риндожи – Свет Благородства. Старейшины На-Ла – Свет Надежды. Старейшины Лангзама – Свет Намерения.

Главенствующая десятка орденов:

1, 2, 3. Риндожи, Лангзам, На-Ла

4. Альели

5. Шагаттэ

6. Бурут

7. Парагема

8. Апрогси

9. Тармено

10. Харатено

Rara avis – «Редкая птица»; орден, поддерживающий Спустившихся на Верхнем Этаже. Активно преследуется членами Lux Veritatis.

Четыре материка верхнего мира. Названия королевств соответствуют названиям материков: Натанель (им правит семья Олоньи-Берг), Лотуангэ и Ролуангэ (семья Роппери и Тирганетт), Хатостро (правит король Антуар).

========== Вступление. Чаепитие ==========

– Мы не несём ответственность за Часы.

Такой ответ прозвучал в стеклянном зале. Шестеро – три брата и три сестры – терпеливо выслушали гостей, сидевших напротив за столом и потягивающих горячий чай.

– Потому что вы такие же трусы, как и Создатель этого мира, этот предатель! – выпалила старшая сестра, самая грозная и бескомпромиссная среди своих сородичей.

– Нет, – спокойно ответил Он. – Просто для нас тут нет работы.

– Что мы будем делать в этом мире? Пить чай с королями и королевами? – подхватила Она, и младшая сестра после этих слов едва успела спрятать понимающую улыбку.

– Вы могли бы помочь перевернуть Часы, – терпеливо изрёк младший брат. – Песок должен высыпаться обратно.

– Мы не имеем на это право, – сказал Он. – Вы не думали, что у Создателя этого мира была своя причина переворачивать Часы в первый раз? Вы не пробовали спрашивать?

– Мы не успели! Этот трус сбежал, оставив нас разбираться с последствиями, – прошипела старшая сестра.

Он и Она, конечно же, знали об этом, но очень умело выстраивали разговор так, что приходилось говорить всем, а не только им, даже при том что Они и так ведали, что им собирались сообщить.

– Мы бы не позвали Вас, не будь это важно, – дружелюбно проговорила средняя сестра, поворачивая к гостям безглазую голову.

– Это весьма субъективная важность, – произнесла Она. – Понимаете, мы курируем только те миры, что на грани разрушения. Ваш мир достаточно стабилен и устойчив, а развитие его жителей идёт последовательно и не грозит балансу.

– Что может измениться, если перевернуть Часы, – добавил Он.

– Нас не касается ваша вражда с человеческим родом. Ваши ошибки и достижения останутся только вашими.

– Нас вообще ничто не касается в этом мире. Можете считать, что нас даже не существует.

– Как и этого разговора.

Средняя сестра покачала головой. Она догадывалась, что всё так и будет. Её сородичи искали способа быстро и легко решить свои проблемы, надуманные по меркам той силы, которой они надеялись безвозмездно воспользоваться. Это то же самое, что просить Бога поднять тебя по лестнице, потому что самому не хочется затрачивать усилий. Только они обратились не к богам, а к кому-то значительно важнее.

– Мы можем передать ваши претензии Создателю вашего мира. Если встретим его, – пообещала Она.

– Будем весьма признательны, – вежливо произнёс старший брат.

– Благодарим за приглашение, – Он поднялся из-за стола и повернулся к Ней, но Её уже не было в зале. – Никогда не ждёт меня.

Когда и Он исчез, старшая сестра недовольно дёрнула руками и поджала губы.

– В следующий раз, брат, – обратилась она к среднему, – вместо того, чтобы звать Вселенную на чаепитие, сразу объявляй войну людям.

Тот качнул головой и провёл рукой по сросшимся рогам.

– Так и сделаю.

========== Глава 1 ==========

Глава 1.1

Найдёныш

Огромное чавкающее чудовище, смрадное и гнилое, пустившее корни во все уголки этой местности, расползшееся мерзкой кляксой по земле, – таким настоятельница Катрия видела этот лес. Этот болотно-зелёный старик, что скрипел стволами, точно костями, и распространял запах прелой хвои, был для женщины нежелательным соседом, с которым приходится мириться. И ударило же в голову основателю монастыря служительниц Терпящей открыть его именно здесь. Катрия скривила полноватые губы, вспомнив легенду, которую ей по секрету рассказывала её наставница. Официально монастырь построили в этом малолюдном месте якобы на останках святых воителей, сражавшихся с порождениями зла пять веков назад. Однако нечестивые языки вещали, будто основатель велел воздвигнуть сооружение в качестве тюрьмы для своей неверной жены, которую после завершения строительства он упёк в монастырь до конца жизни. Эта легенда якобы должна была пошатнуть авторитет святой обители, но этого не случилось. Катрия мысленно посмеялась над недоброжелателями: как будто эта история, будь она правдой или ложью, кого-то волнует. Как только ворота впервые распахнулись, в монастырь сбежались верующие, и даже уединённое расположение в гниющем лесу никого не отпугнуло. Так он и стоит по сей день, а ведь ему без малого двести лет. Серый камень кое-где начал крошиться, а стёкла потемнели, но старость пошла ему на пользу: она придала монастырю какую-то умудрённость и очарование одинокого замка, стоявшего как будто в глубине волшебного леса.

Строгость архитектурных форм поражала даже самых занудных служителей. Никаких вычурностей современных построек с их непропорциональными узорами и волнообразными деталями почти во всём, начиная с перил и заканчивая антаблементами. Этот монастырь был идеалом молчаливой покорности и скромной красоты, чем Катрия глубоко гордилась. Единственным минусом был размер внутренних помещений и коридоров, порой настолько тесных, что пройти по одному такому вдвоём становилось проблематичным. Но разве подобное важно, когда в непогоду есть крыша над головой, тёплое одеяло под боком и ласковые товарищи, разделяющие твои стремления и верования?

Этот монастырь был домом для Катрии с ранних лет. Женщина интуитивно провела рукой по лицу, нащупывая морщины. Но даже в её сорок восемь лет она ощущала себя совсем юной в сравнении с этим местом.

Среди деревьев замаячили тени, укутанные в темноту сумерек, и настоятельница с силой сжала кулаки. Но ими оказались всего лишь люди, а не ночные чудовища, и женщина мысленно упрекнула себя за слабонервность. По привычке пригладив полы серебристой рясы с фиолетовыми нашивками, Катрия спустилась по лестнице и остановилась ровно на предпоследней ступени. Монашеский этикет представлял собой едва ли не более сковывающие рамки, нежели этикет светский. Это только наивные и глупцы верят, что ушедшие в монастырь люди свободны от житейских установок и правил. Люди никогда не освобождаются от них полностью.

– Добрый вечер, настоятельница, – почтительно приветствовал высокий мужчина.

Катрия смерила его обмундирование одобрительным взглядом: кираса плотно прилегала к телу, на поясе висели ножны с мечом и кинжалом, а голову защищал прочный шлем. Этот человек, подумалось настоятельнице, подходил к своему делу ответственно и со всей серьёзностью, чем мог похвастаться не каждый мужчина в этом мире. Катрия облизала губы и кивнула.

– Капитан Доргес, приятно вас встретить в этот благодатный вечер, – и снова женщина следовала правилам этикета, хотя ни единое слово не было искренним.

Ей, как старшей настоятельнице, приходилось идти против совести, дабы составить у людей приятное впечатление о монастыре и его служителях. Это не было тягостным, а мысль, что ей всё простится, подбадривала Катрию.

– Я получила ваше послание, – продолжила настоятельница. – Что-то случилось?

– Боюсь, что да.

– Вот как. Значит, Её шёпот был истолкован правильно, – женщина не выглядела удивлённой. Она уже привыкла, что предостережения, приходящие от Терпящей, не бывают бесполезными. Катрия лишь жалела, что не была способна слышать Её голос отчётливее.

– Мы нашли логово демонов, – тихо, но отчётливо произнёс капитан Доргес. – К северу отсюда разрасталось целое гнездо этих тварей.

– Какие-нибудь особые случаи?

– Оккультист, окружённый кучей Нагнетальщиков. И несколько Сменщиков. Когда колдун собирает вокруг себя такую компанию, это к большому худу. Думаю, мы вовремя его остановили.

– Он был опасен?

Капитан задумчиво пожевал губами, подбирая слова.

– Уверен, что да. Даже я, далёкий от магии человек, почувствовал его силу. А старина Брет покрылся испариной, как только мы приблизились к месту их привала.

– Но теперь угроза миновала, – утвердительно проговорила Катрия и вздохнула с облегчением. Риндожи справились со своей работой, что и следовало ожидать от их ордена. Но, случайно встретившись взглядом с капитаном, настоятельница вновь засомневалась. – Ведь так?

– Нескольким Сменщикам удалось улизнуть. Не беспокойтесь, настоятельница, – приметив, как стремительно брови женщины сдвинулись к переносице, выпалил Доргес. – Среди них не было Притворщиков, только несколько Костюмеров.

– Жалкие создания, – покачав головой, сказала Катрия. – К сожалению, и они опасны для людей, особенно в физической оболочке. Но вы хорошо поработали, капитан.

– Это ещё не всё, настоятельница. Мы нашли ребёнка. Полагаю, его собирались принести в жертву, – последнюю фразу капитан поведал шёпотом и подал знак.

Из-за деревьев вышел мужчина, также облачённый в доспехи. Он вёл под руку девочку, выпачканную в грязи и пыли. Кроха растерянно озиралась по сторонам, как будто искала что-то, но на её очаровательной мордашке не было ни штриха страха. Катрия сразу заметила это, потому что все дети, спасённые из лап ужасных созданий и приведённые к ней, были травмированы пережитым ужасом. Но не эта малышка.

– Не бойся, дитя, – наклоняясь к ребёнку, сказала настоятельница. – Ты в безопасности. Это – обитель Терпящей, и здесь тебя никто не обидит.

– Терпящая? – переспросила девочка.

Катрия сочувственно качнула головой. Стало быть, малышку выкрали во младенчестве, раз она не знала о Ней. Обычно четырёхлетние дети (а именно на этот возраст выглядела девочка) хотя бы раз да слышали о том, кто есть Она… и за что Её надо любить.

– Где мой папа? – тоненький голосок прорезал тишину и вывел женщину из задумчивости. – Он сказал ждать его.

Катрия переглянулась с капитаном Доргесом. Тот едва заметно пожал плечами, давая понять, что ему нечего сказать.

– Мы можем подождать его вместе, – ласково сказала женщина. – Я – настоятельница Катрия, и я буду приглядывать за тобой, пока капитан не отыщет твоего папу. Договорились?

Девочка неуверенно посмотрела на двух мужчин. Её короткие тёмные волосы слиплись от грязи и спадали на хрупкие плечи колтунами. Одна Терпящая ведает, что бедняжке довелось пережить.

– Хорошо, – наконец вымолвила она.

– Как твоё имя?

– Нахиирдо.

– Я думаю, кхм… – кашлянул капитан Доргес, – что это они так её называли.

– Понимаю, – протянула женщина. – Тебе больше не нужно носить это имя.

– Но оно нравится мне, – в голосе малышки послышалось недоумение. Она не понимала, как можно «снять» с себя имя и надеть новое. Это же не наряд какой-нибудь. – Можно, я не буду его снимать?

Капитан снова кашлянул и отвесил небольшой поклон настоятельнице.

– Мы пойдём, – он сделал знак второму мужчине, и тот, всё такой же молчаливый и послушный, скрылся за деревьями. – Вернёмся в то место, ещё раз осмотрим его. И поищем твоего отца.

Сладкая ложь для одинокого ребёнка. Катрия, да и сам Доргес, знали, что отец девочки едва ли до сих пор жив. Его либо сразу убили, либо растащили на «запчасти» жадные Костюмеры. Итог один: найти его не удастся, даже если Терпящая укажет перстом на местоположение того, что осталось от мужчины. Но маленькой девочке нельзя было знать этого. Пусть лучше она ждёт и верит, что её отец придёт за ней. В этом ожидании пройдут годы, пока запоздалое осознание само не посетит бедняжку. Но так будет лучше.

Настоятельница жестом попрощалась со служителями ордена Риндожи.

– Идём, – Катрия протянула девочке руку, и та аккуратно взяла её за два пальца, чем вызвала у женщины улыбку. – Тебя нужно отмыть от этой грязи. А там, глядишь, и папа придёт.

Эти слова утешили малышку, и она бодрее зашагала рядом с настоятельницей.

Узкий коридор первого этажа купался в мягком свете. Следуя за Катрией, девочка зачарованно разглядывала пламя свечей.

– Жёлтый огонь такой красивый.

– И самый чистый из всех, – сказала женщина, а про себя подумала, что ребёнка, должно быть, почти всегда держали в темноте, раз она так реагирует на свет.

– Его моют?

– Ах, дитя, нет. Он в этом не нуждается. В отличие от тебя.

Настоятельница повела девочку на второй этаж. Дважды им на пути встречались монахини в таких же серебристых рясах, как и у Катрии, но без особых нашивок. Они полушёпотом здоровались с настоятельницей и бросали любопытные взгляды на девочку. Одна даже улыбнулась. В дальней части монастыря звучало стройное пение. Каким сказочным это место должно казаться его новой гостье! Особенно сейчас, когда она вышла из леса, этой гнилой пасти векового чудовища, такая невинная и одичалая. Это хорошо, что она умеет говорить, а то некоторые спасённые дети, чьей горькой доле можно ужаснуться, были похожи на зверей.

– Здесь тепло, – поделилась девочка. – Но пусто.

– Служительницы совершают вечернюю молитву. В этой части монастыря мы можем встретить лишь несколько настоятельниц.

– Я не об этом.

Катрия ввела ребёнка в комнату и зажгла несколько свечей. Девочка неловко встала возле двери, рассматривая гобелен на невзрачной серой стене и кровать под ним.

– Тени тут мёртвые, – помолчав, продолжила девочка.

– Естественно. Это – святая обитель. Никакая потусторонняя тварь не осмелится зайти сюда, – настоятельница подумала о том, что ребёнок слишком привык быть окружённым страшными созданиями и боится встретить их здесь. – Чудовища сюда не заходят.

– Чудовища? Они существуют? Мой папа говорил, что чудовищ нет.

– Кем был твой папа?

Малышка пожала плечами. Когда Катрия предположила, что он житель одной из ближайших деревень, девочка снова промолчала. Конечно, откуда ей знать.

– Я позову служительниц. Они вымоют тебя и уложат спать, – сказала женщина. – Можешь сесть на стул. Девочка покорно опустилась на ближайший и уставилась на пламя свечи.

– Снова жёлтый огонь. Он красивее белого.

Настоятельница с силой сжала ручку двери, так что суставы захрустели. Сердце забилось в два раза быстрее.

– А ты… видела белый огонь? – с трепетом спросила женщина.

– Ага. Почти всегда.

Когда Катрия выходила из комнаты, она шёпотом молилась и благодарила Терпящую за то, что Та послала ей видение. Страшнее сборища демонов может быть только сборище демонов, располагающих нечестивым огнём. К чему бы это привело, не направь настоятельница служителей Риндожи прочесать окрестности? Страшно представить.

Глава 1.2

Воспоминания и город, мечтающий скорее уснуть

Я вижу эту картину такой: маленькая девочка, на вид лет четырёх, гневно топает ножкой, но, когда замечает, что это не работает, бросается в погоню за своим питомцем. Вернее, он не совсем питомец, но из всех определений это наиболее близкое по значению. Девочка носится по комнатке за проворным бегуном, ловко перепрыгивая через препятствия на своём пути. И вот – удача! – чарующий белый огонёк загорается на всех свечах, и питомец в ужасе замирает на месте. Этого достаточно: девочка сжимает его в своих маленьких ручках и победно потрясает добычей. А потом, по-детски наивно отчитав проказника за… хм… проказы, начинает методично запихивать его в книгу. Поначалу полупрозрачная тень пытается выскользнуть из пальцев ребёнка, но потом вдруг резко ныряет в книгу… сама. Девочка поворачивает голову и надувает губки. Ей так хотелось самой справиться с этой непокорной тенью, а он всё испортил своим появлением! Отец только насмешливо смотрит на неё и пожимает плечами, мол, не виноват, что спугнул её.

Та маленькая девочка – я в своих же воспоминаниях, а Сайтроми – первое, что я помню в своей жизни. Отец снова поменял обличие, но я знала, что это он. Каждый раз, как я тщательно выпытывала у него, каким образом он меняет лица и почему не научит этому меня, Сайтроми напускал на себя таинственный вид и придумывал всякие небылицы. Например, что во сне ему подарил новую внешность трехголовый старик с голосом самой певчей в мире птицы. Или что он вычитал очередное лицо в книге, и поэтому оно приклеилось к нему. Правда, как я её теперь понимаю, была гораздо прозаичней. Оттого, наверное, Сайтроми при всей его прямолинейности довольно быстро вошёл в роль сказочника. Он никогда не врал, и все его выдумки сами кричали о том, что они ненастоящие, что живут только ради того, чтобы насмешить или позлить меня. Поэтому теперь мне не за что обвинять его.

Впервые я познакомилась с отцом в доме, где я, по всей видимости, родилась. Пугливые тени прыгали по стенам, оттуда перескакивали на пол и стол. Должно быть, они были родственниками моего питомца из книги. Я следила за ними, и мне начинало казаться, что тени живые и передвигаются по своей воле. И все они, будто сговорившись, обходили стороной Сайтроми, будто боялись его. Я нет. Даже когда увидела в его взгляде желание убить меня и поскорее покончить с этой неприятной историей, я была невозмутима и тиха. Возможно, я просто не могла окончательно ухватить тот крохотный лучик осознания, что дошёл до меня. Если бы я рассуждала, как взрослый человек, то непременно впала бы в панику. В этом плюс быть ребёнком – многое, воспринимаемое интуитивно, принимается за должное и не отталкивает.

И вдруг в настроении Сайтроми что-то резко переменилось. Он бросил быстрый взгляд на мою мать, сдавленную лихорадкой, достал из кармана что-то блестящее и положил на стол. Сверкающий предмет привлёк моё внимание, но я была не единственной, кого заворожила непонятная блестяшка. К столу тут же устремились проворные тени. Жадные создания! С другой стороны, мне их жаль: когда ты такой хрупкий, невольно потянешься к чему-то материальному, что поможет тебе почувствовать себя… более плотным в этом мире. Тени не решались приближаться к сверкающему предмету на столе из-за Сайтроми, а также из-за яркого пламени свечи, которое покусывало их за бока. Мне это показалось забавным.

– Смешно? – спокойным тоном спросил мужчина. – А ведь сейчас они утащат монету. Следи за ними. Особенно за этим. – oн показал на самую проворную тень, троившуюся и снова соединявшуюся в одно прозрачное тело.

– Она их видит, – надломленный, хрипловатый голос матери до сих пор снится мне по ночам. – Разве этого не достаточно?

– Как и любая уличная гадалка.

Кажется, они говорили о чём-то ещё, но я не слушала. Я была поглощена играми теней. Мне не нравилось, что они хотели украсть блестящий предмет, поэтому забралась на стул с ногами и потянулась к нему. И тут свеча погасла. А в следующее мгновение я уже была на руках у Сайтроми, а стол полыхал, за секунды превращаясь в ничто. Белое пламя сожрало его целиком и отправилось бы трапезничать дальше, но мужчина небрежным взмахом руки его угомонил.

– А теперь? – спросила мать, кутаясь в одеяла.

– Блестяшка, – проскулила я, прощаясь с маленьким сверкающим предметом. Он не достался ни мне, ни им. Я почти чувствовала смесь разочарования и радости, которую испытывали тени… или это были мои чувства, а воображение перекидывало эти ощущения на посторонние предметы? – Красивый огонь съел её? – спросила я, невинно хлопая глазами.

Но почему-то потеря монетки недолго волновала меня.

Я вообще была очень спокойным ребёнком. Существовало поначалу что-то, пугавшее меня, но я только крепче прижималась к боку Сайтроми, и это успокаивало. Он не боялся никого. Почему я должна быть испуганной, когда он так невозмутим? Вскоре после этого мне начало казаться, что чудовищ не существует. Ведь чудовища – это те, кого мы боимся, а я ничего не боялась.

К сожалению, помню слишком мало. Знала, что мама умерла, съеденная лихорадкой так же быстро, как тот стол с монетой, и я перешла в руки отца. Он таскал меня за собой по каким-то заброшенным уголкам, в которых обитали странные жители. Они были неприветливы и недружелюбны, что меня часто огорчало. Но потом я поняла, что существа эти были слишком безрадостны, чтобы проявлять дружелюбие, а безрадостные они от того, что были постоянно из-за чего-то рассержены.

Я воспринимала мир таким, каким видела его, и через призму сказок, рассказываемых Сайтроми. Он относился к ним серьёзно, но я в силу возраста не могла понять всю значимость и думала о них, как об интересных историях. Мне казалось, отец сам их придумывал. Многие были странными и мало запоминающимися. После одной из таких историй, иллюстрации к которой мой детский разум рисовал что ни на есть безумные, Сайтроми долго молчал, а потом вдруг проникновенно заявил:

– Это мои братья и сёстры. Лучше тебе никогда не встречаться с ними.

– А почему у меня нет братьев или сестёр? – невинно поинтересовалась я.

– Потому что природа не ошибается дважды.

Не знаю, было для него это удачей или, наоборот, огорчало.

Сайтроми постоянно окружали личности, не похожие ни на его лица, ни на меня. Он называл их жителями Нижнего этажа Клепсидры(1). Каждый раз, когда я это слышала, мне представлялись крохотные человечки, поднимающиеся и спускающиеся по лестнице внутри часов. Я предположила, что мы, должно быть, находимся на циферблате, но Сайтроми возразил, сказав, что мы пребывали на Верхнем этаже. Том самом, на котором обосновались люди и куда не пускали жителей Нижнего этажа. Почему? Ну, наверное, считали их плохими соседями. Возможно, если бы те были чуть-чуть дружелюбнее, их бы принимали с большей теплотой и не гнали в «подвал»?

Немалая часть знакомых моего отца относилась ко мне с равнодушием или любопытством, реже – с притворным интересом или презрением. Хотя была одна безглазая особа, которая неприветливо косилась на меня (чем, хотелось бы мне знать?) и шепталась обо мне, когда я отворачивалась. Правда, после того, как Сайтроми это заметил, она впредь носит свою голову не на плечах, а в левой руке, что, думаю, причиняет ей массу неудобств.

Пару раз нам встречались люди. Иногда мы выходили к деревушкам, но обходили их стороной, и я могла наблюдать за жителями лишь издали. Сайтроми проявлял исключительное безразличие к ним, и я следовала его примеру. Любопытство вызывало только то, что они делали. Я долго наблюдала за пастухом и его стадом овец, а потом и вовсе засыпала бедолагу вопросами: а как, и почему, и зачем? Не ясно мне было, для чего трое мальчишек у реки кидают в воду камни. Они же не думали причинить ей вред таким образом? И что все закутанные старики теряют под кустами и деревьями, а потом так отчаянно ищут?

Один раз на нашем пути возник разорённый лагерь. Люди в нём были мертвы: кто лежал с распоротыми животами, кто – утыканный стрелами. Пахло кровью и смертью.

– Не придавай этому большого значения, нанккардэ(2), – заметив моё подавленное состояние, сказал Сайтроми. – Смерть – самое естественное, что есть на Верхнем этаже, как и рождение. Ты ведь не плачешь над сорванными цветами.

– Но этих цветов так много, – я представила целый луг прекрасных, но растоптанных растений.

– Цветы увядают, чтобы на их месте выросли другие. Один должен уйти, чтобы дать дорогу другому.

Не только люди не удостаивались внимания отца. Не большей любви он питал к встречавшимся нам Костюмерам. Обычно они держались на расстоянии, но однажды один из них осмелился обратиться к Сайтроми с просьбой. Он сказал, что, если нынешняя внешность моего отца наскучит ему, он всегда может выгодно продать её какому-нибудь Костюмеру. Сайтроми посмотрел на него с такой холодной яростью, что торговец тут же испарился.

– Ему понравились мои пальцы, – заметила я. – Может, отдать ему один?

– Даже не думай!

– Вот как ты меняешь внешность? – уже позже, насмотревшись на нескольких Костюмеров, воскликнула я.

Сайтроми проследил за моим взглядом, направленным на двух Костюмеров. В отличие от остальных, собранных из разных частей существ, эти, как городские модники, подбирали каждую мельчайшую детальку с особым вниманием и любовью. Даже сейчас я насчитала более тринадцати пар глаз в набедренной сумке одной девицы. Костюмеры так часто перекраивали своё тело, что шрамы были видны издали, отчего Сайтроми с презрением называл их самыми бесполезными Сменщиками. Как он говорил, такие поднимались на Верхний этаж только ради нового «наряда».

– Нет, – ответил отец брезгливо. – У меня есть своё тело, но пока удобнее носить маски. Эти расточительные Сменщики будут последними, к кому я обращусь за «костюмом».

Я снова надула губки, но выпытывать подробностей не стала. Мне ли не знать, каким раздражительным бывал Сайтроми. На что ему приходилось идти, чтобы терпеть меня, даже страшно представить. Но со своей ролью он справился блестяще, надо отдать ему должное. Если бы он не появился, я бы осталась на улице после смерти матери, голодная и никому не нужная. А так он таскал меня с собой, обеспечивал едой (сам в ней не нуждался), сносил другие мои человеческие потребности, рассказывал на ночь сказки и защищал от всего, что было страшно и не очень. Из-за того, что он менял лица, мне тяжело вспоминать его. То он виделся мне темноволосым бородатым мужчиной, то уже почти седоволосым стариком, а иногда Сайтроми снился мне в облике женщины. Он был загадкой для меня. Но идея не показывать своего истинного облика даже родной дочери сыграла ему на руку: если бы меня попросили описать отца, я бы не смогла этого сделать.

– Не называй моего имени никому, кроме меня, Нахиирдо. – Говорил Сайтроми серьёзным тоном. Это была едва ли ни единственная вещь, упоминаемая им более одного раза. – Даже тем, кто, по заверениям, хорошо меня знает. Ясно, нанккардэ?

Глупая маленькая девочка только пожала плечами и почесала за ухом. Оно всегда чесалось, когда кто-то называл меня по имени. Отец смеялся, что со мной магия имени работает только в полсилы и даёт такой забавный эффект. Поскольку моё настоящее имя по сей день мало кому известно, эта странность меня не мучает.

Вот и всё, что я помню об отце. Эти обрывчатые воспоминания настолько размыты и хрупки, что мне порой кажется, будто половину я додумала сама. Весь образ Сайтроми построен на моём детском впечатлении о нём, и, осмелюсь предположить, во многом он излишне идеализированный.

С тех пор прошло много лет. Песок перетёк на другую половину часов, как говорят книжные герои, и многое изменилось. И я в том числе.

Иногда я завидую животным. Во всём их существовании как будто прописана чёткая инструкция, благодаря чему они никогда не окажутся в тупике. Птицы не спрашивают себя, нужно ли им вставать в это утро и куда-то лететь – они просто делают это. Рыбы, плавая по своему ежедневному маршруту, не рассуждают, есть ли у них цель – они просто делают. Земноводные и пресмыкающиеся не ложатся спать, мучаясь вопросами, так ли полезен был их прошедший день. Они просто живут. Я хотела бы так же.

Что самое ужасное, город, в котором я оказалась, существовал по такому же принципу: никто не думал о том, что и зачем они делают, как будто и в них был встроен изначальный план жизни, который у меня почему-то потерялся. И я не осуждаю жителей города за это – я им завидую. Они каждый новый день показывают мне, какими можно быть беспечными и равнодушными к собственной судьбе, и это злит меня – злит, что я не могу повторить за ними.

Даже человек, у которого я жила и работала – старик по имени Шитро Кунатек – был подвергнут тому же проклятью. Каждое утро он молился, но без рьяности и фанатизма, всегда написанных на лицах глубоко верующих людей и служителей ордена Lux Veritatis(3). Старик делал свою работу без особой любви, а по привычке. Думаю, когда-то он с радостью возился с глиной, вылепливая из неё разнообразные вещи, начиная с невинных безделушек и заканчивая статуэтками. Но сейчас, могу поклясться, даже я, не особо любившая возиться с этой грязью, порой получала большее удовольствие, чем этот уставший мастер. После лепки он ужинал, снова молился с безразличным видом и ложился спать. И так всегда. В городе, который просыпается только для того, чтобы снова уснуть, все так делали.

Кроме меня. Оно и понятно: я была совершенно чужой не только для этого поселения, но и для мира людей в целом. За все те годы, что я прожила тут, я так и не смогла почувствовать себя на своём месте. Было трудно не только радоваться новому дню, но даже хотя бы встречать его с той же беспечностью и безразличием, что и остальные жители, потому что не могла быть собой. Я не могла быть собой, потому что мне было страшно. А было страшно, потому что я ходила по горячим углям. Вот-вот из-под них вырвется пламя и сожжёт меня. Я ненавидела это чувство. В такие моменты я проклинала природу, которая совершила свою единственную ошибку.

Для всех я носила имя Умфи и была просто четырнадцатилетней (при всех моих двадцати с лишним) синеглазой девочкой с длинными иссиня-чёрными волосами. Моё появление никого не удивило – беженцы и беспризорники часто навещали город, но не многие задерживались. Моим пропуском стала бумажка, подтверждавшая мою личность. Весьма умелая подделка. Служители порядка не наводили справок, где мне выдали эту бумагу и правда ли я та, за кого себя выдаю. Провели беглый осмотр, задали несколько вопросов, на том и кончили. С тех пор я и жила в городе под именем Умфи, и никто не имел права вышвырнуть меня за ворота.

Мне повезло зацепиться за конкретное место. Мастер, у которого я теперь жила и работала, проникся моими способностями зачаровывать огонь, благодаря чему его глиняные работы приобретали небывалую прочность и качество. Одинокий старый человек, он не побрезговал разобрать для меня коморку и кормить два раза в день (для меня и этого было много) за мои старания. Думаю, мастер мне нравился. Шитро был вежливым и учтивым, но при этом относился ко мне только как к соседке, не возводя меня в статус внезапно приобретённой внучки или близкого друга. Я была помощницей, гостьей, и меня такое отношение к себе устраивало.