Текст книги "Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)"

Автор книги: Altegamino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 81 страниц)

Каждый из них уже примерил на себя соответствующую роль. Педантичный, с аккуратной одеждой Эрегар из доброжелательного дядечки, ранее создававшего впечатление ученика-отличника, преобразился в строгого делового человека. Словно зубрила перед экзаменом, он повторял под нос заученные шаги: осмотр места преступления – допрос свидетелей – вопросы подозреваемым… Со стороны казалось, что эта роль полностью завладела мужчиной. Но что сказать о пассажирах и моряках, окунувшихся в мрачный омут ожидания и холодной отчуждённости? Никто уже не доверял соседям, с которыми давеча шутливо обсуждал погоду или маршрут.

Наблюдая за растущей враждебностью запертых на одном судне людей, я с горечью думала, сколькому им ещё следует научиться… у того же Рандарелла. Да, у него в первую очередь. Потому как юноша с самого первого дня нашего знакомства являл собой пример исключительной, почти ненормальной веры в людей. Должно быть, эта черта шла у него от обратного – ненависти к Спустившимся, вынуждавшей искать союзников среди представителей своего рода.

Тогда тоже было что-то неприятное. В глуши, куда меня невзначай занесло, на извозчицкой станции надзорники подолгу не отдавали людям багаж, требуя дополнительную плату. Немногочисленные приезжие обыкновенно роптали, но против готовых полезть в драку мужчин не осмеливались выступать. Какая-то парочка поворчала, одинокий путешественник в углу тревожно завозился, обшаривая карманы, а мальчишка на соседнем от меня стуле гневно засопел. Смешной этот Рандарелл, но как я иногда ему завидую. Смирение не уживается в молодом теле, а потому дети и подростки не подвержены данному недугу.

Одного взгляда на покрасневшее лицо мальчика было достаточно, чтобы загореться. Мне казалось, что ещё немного, и Рандарелл сорвётся с места и набросится на бандитов с кулаками. И будет покалечен, естественно. Потому что никто не подхватит его благородный порыв, как он, наивный смельчак, ожидал. Люди не такие самоотверженные и хваткие, как юнцу того хотелось бы. Однако Рандарелл этого не ведал. Или думал, что они чего-то не знают о себе, и собирался показать им правду.

Находившимся на корабле тоже чего-то не хватало. Они поспешно закрылись в своих норках, предоставив наказание несправедливости одному Эрегару. Ему не только не помогали собирать факты, но и мешали навешенными замками и запретами. Доктор сухо давал показания. Две сестры, в каюте которых якобы ночевала жена покойного, завопили, что «негоже посторонним рыться в сумках!», препятствуя беглому осмотру их багажа. Никто ничего не замечал, никто ничего не слышал. Что же касается места преступления, то Эрегару не удалось определить, что пытались найти в личных вещах мужчины. Он попросил жену покойного осмотреть его пожитки и сказать, чего не хватает, но женщина лишь растеряно пожимала плечами. Пропитанные кровью, вещи были с любовью сложены на полке, и к ним никто не осмеливался прикасаться. Ножницы, которыми вскрыли пузо мужчины, Защитник забрал себе «для более детального осмотра», как он выразился.

Инициатива пассажиров снижалась пропорционально тому, как возрастали их подозрительность и страхи. Становилось всё опаснее. Напуганные пассажиры были заперты друг с другом на корабле, как собранные в загоне овцы, среди которых затесался один волк в кудрявой шкуре. Каждый осознавал это. Любой ждал, что будет следующим. Я слышала о том, что опасность срывает маски, но никогда не видела, чтобы люди так стремительно, капля за каплей, теряли контроль над собой и ситуацией. Они не понимали, что сами превращались в страшнейших врагов друг для друга, и продолжали упрямо скатываться в пропасть страхов. Меня тревожило, как неотвратимо они все приближались к критической точке, возле которой уже крутились, словно голодные псы, Паника и Истерика.

Я снова углублялась в воспоминания и видела этого решительного юношу, чаявшего сломать все преграды на пути. Я вцепилась в руку Рандарелла и шёпотом попросила не глупить.

– Но они не отдадут нам наши вещи, – пропыхтел он, и его плечи подрагивали от нервного возбуждения. – Я не собираюсь платить за своё. Их трое, нас больше.

– Нас, – я закатила глаза. – Посмотри на этих «нас». Они согласны отсыпать из своих кошельков, лишь бы не связываться с этими драчунами. Ты один.

Навес спасал нас от палящего солнца и дорожной пыли, но Рандарелл всё равно был мокрым от пота. Трещины на стене позади юноши отчётливо врезались мне в память, будто были важны. И запах не высохшей краски.

– А ты? – Рандарелл, всё ещё излучая упрямство и горделивое несогласие, с надеждой вперил в меня взгляд. – Ты тоже заплатишь им за свои вещи?

У меня их не было. Ничего никогда не было, кроме безликих воспоминаний и мутной пелены перед взором. Равнодушие во мне ликовало. Я возненавидела его, когда осознала, как прекрасен неугомонный огонь души мальчика передо мной. Рандареллу не нужно было уметь разжигать белое пламя, чтобы греть. И он сжёг во мне невидимую преграду.

– Мне помогут, – он уверенно вскинул подбородок. – Это же не демоны какие-то, а люди, как ты и я. И в такой же ситуации. Они поддержат. А ты сиди тут и наблюдай, как мы отвоюем свои вещи.

В своём сне я отпускаю Рандарелла, и громилы избивают его до полусмерти. Никто ему не помогает, и парень учится жизни. Только через страдания дано познать, как дорого стоит доверие. Но в реальности я этого не сделала. Вместо этого – вцепилась в его предплечье мёртвой хваткой и быстро прошептала:

– Тогда доверься и мне. Я умею спутывать мысли. Отвлеку одного или двух.

И, к моему огромному изумлению, Рандарелл вдруг… доверился. С такой лёгкостью, как будто речь шла о передаче солонки за столом. Вот я протягиваю ему баночку, и юноша с улыбкой принимает её, и в его пустую голову, полную оптимистичных дум, даже не закрадывается мысль, что вместо соли там мог быть яд.

Ещё больше меня шокировала реакция людей, когда взъерошенный мальчишка отобрал у надзорника ключи и отпер дверь, преграждавшую дорогу к личным вещам путников. Разрушенная преграда, вид сброшенных в кучу пожитков и Рандарелл, светящийся изнутри, всколыхнули в их душах волну. И люди, не сговариваясь, смели бандитов с дороги.

– Если бы ты не внушила им отвлечься, мне было бы немного сложнее это сделать, – не без довольства за себя и меня произнёс новый знакомый. – У тебя уникальный дар. Я как раз поступаю в орден. Не хочешь со мной?

В орден я не хотела, но задержаться в дороге подле этого необыкновенно яркого юнца с огромным сердцем – да. Мне не хватало в жизни этой наивной доверчивости и оптимизма, которые так и лились из Рандарелла.

Интересно, если бы он был на корабле, удалось бы ему подбодрить этих людей, соединить души незримой цепью веры в их доброту? Кто знает.

Оставшись наедине с загадкой, Эрегар всё же смог докопаться до сути, и за это нельзя не уважать его. Мужчину никто не убивал. Он сам вспорол себе брюхо ножницами, когда в темноте каюты перепутал склянки и вместо лекарства пригубил какую-то едкую жидкость от злых духов из сумки жены. Раствор разъел бедолаге внутренности и вызвал страшную аллергическую реакцию, и с мутным сознанием, стараясь прекратить невыносимые пытки, мужчина всадил в себя ножницы.

Люди вздохнули с облегчением. Несчастный случай, какое облегчение! Ну, и досада, конечно же, прибавляли они, ведь человек умер. Зато среди экипажа и пассажиров нет убийцы. Хвала Эрегару! Хвала человеческой глупости! Недавние зашуганные кролики сняли с себя злобу и, скомкав, запихали в дальний ящик – до следующего раза. К людям вернулось радушие и хорошее настроение – их новые наряды на грядущие дни.

Меня тошнит от них.

Сойдя на берег, я почувствовала облегчение. Не только потому, что утомительная качка и забивавшаяся в ноздри соль остались позади. Я покинула бал лицемеров. А ещё открывала новую страницу своей жизни, и пока ещё не знала, будет она приятной или болезненной. Но уже ощущала нетерпение поскорее выяснить это.

========== Глава 14 ==========

Глава 14.1

Последствия

В том, что выбор пал на неё, простую девушку из забытой Терпящей деревни, не имелось никакой заслуги. Она была такой же, как и все остальные, только чуть моложе предыдущих. Ей тогда только исполнилось двадцать лет. Это был самый банальный вечер после ничем не примечательного дня. Вот только встреча с мужчиной оказалась особенной, но в этом, опять же, не было её достижения. Так получилось. Очередная прихоть насмешливой судьбы или желание Вселенной, запланировавшей воплотить в реальность парочку своих планов на тот вечер. Но девушка не думала о таких высоких материях. Ей виделось, что это была воля высшего существа, падшего, но не павшего в глазах своих соратников.

Он не обладала особым чутьём, но сразу поняла, что он – не человек. Внешне был похож на простого мужчину, но внутри… Его внутренняя сила в мгновение сломила её волю, разбросала по уголкам сознания частицы её сущности, подчинила себе. Даже если бы она хотела, то не могла сопротивляться ему. Незнакомец оказался настолько велик и могущественен, что всё её маленькое «я» буквально разрывало от неспособности постичь его суть.

Он был не простым демоном. Он был одним из величайших.

Всё, что девушка слышала о нём раньше, показалось теперь преуменьшением, глупыми набросками несмышленого ребёнка, который не в состоянии видеть всю шедевральность написанной гением картины. Малыш пытается пересказать содержание нелепыми фразами, не догадываясь, как бесполезны и жалки его потуги. Теперь она это понимала.

И, подобно глупому ребёнку, была напугана. Краешком сознания она лицезрела своё падение и дрожала от ужаса. Почему подобное выпало на её долю? Что кошмар человечества мог найти в ней, неграмотной крестьянке? Лучше бы он осквернил своим присутствием любую другую девушку, оставив её душу и дальше нежиться в потёмках узкого мировоззрения. Она не могла не трепетать при мысли, что по каким-то неведомым ей причинам главный враг человеческого рода доставлял ей столько удовольствия, сколько не получалось ни у одного любовника до этого. При всём желании чувствовать себя жертвой и только, девушка не могла не признать, что помимо боли внизу живота испытывала блаженство и сладостную негу. Это было омерзительно. Если бы покойные родители узнали о её грехе, они бы не только отказались от дочери, но и умертвили бы своими руками, а потом и себя заодно.

– Пожалуйста, не надо, – глотая слёзы стыда, умоляла она.

Он ласково провёл рукой по её щеке и зажал рот. Он был властным, как и предписано королям, и не терпел неповиновения.

И тогда, находясь в его удушающих объятьях, она увидела в его глазах Вселенную. А Вселенная увидела её. Она лицезрела эту маленькую женщину, внезапно разглядевшую Её в душе демона. В сознание девушки хлынул поток, затмив воспоминания обо всей жизни. Это видение было настолько живым и объёмным, что она могла дотянуться до рождающихся образов рукой. Если эти звёзды – материал, из которого соткана его душа, то он несравненно прекрасен. Она никогда не чувствовала ничего, что могло бы сравниться с этим откровением. Но звёзды – это было не всё. За этими яркими обжигающими пятнами зияла тьма и холод безграничной пустоты. Они засасывали в себя, сдавливали до треска костей и ломоты в мышцах. Этот довлеющий мрак, который невозможно описать существующим языком, также являлся деталью его души. Он весь был выписан из этих чёрных завитушек, клубящихся вокруг блеска небесных светил.

Подавляемая его нетерпением и грубой страстью, девушка будто слилась с его разумом. Она познала лишь малую часть его, но этого оказалось ошеломляюще много для её ограниченного восприятия. Это было тяжело. Он же видел её насквозь и ухмылялся внезапно открывшейся ей истине. Право, настоящий демон!

– Разве не об этом ты мечтала? – шептал он ей в ухо. – Оказаться в руках дышащего желанием короля?

– Да, – признавалась она, приникая к нему всем телом. – Сделай это ещё раз.

Ведь после, верила она, её ждёт страшная кара за соблазн. Демон пожрёт её душу или вывернет тело наизнанку, как глупому агнцу, поддавшемуся на сладостные речи волка. Но Король был слишком самоуверен, чтобы опасаться, будто соитие с человеком обернётся для него чем-то неприятным. Он, как и всегда, просто оставил девушку жить с тем, что она испытала, не интересуясь, способна ли бедняжка уложить в голове все увиденные образы. И Вселенная наказала его за это.

Когда Сайтроми видел маленькую черноволосую девочку, так похожую на мать, он думал лишь о том, какое у Вселенной злое чувство юмора.

Глава 14.2

Случай в городе

Мелкая галька хрустела под подошвами, и этот звук таил в себе что-то зловещее, чужеродное, словно был музыкой из другого, более страшного измерения. Я из-за этого даже внимательнее всмотрелась в черты города, но фантазии уже утихли. Лёгкий ветерок выдул из меня нахлынувшие ощущения, заменив их умиротворением. Я откинула хвост за спину и сделала уверенные шаги, представляя, как переступаю невидимую границу. Никогда ещё по приезду в незнакомое селение меня не охватывало такое щекочущее волнение. Однако ничего удивительного тут не было: ведь раньше я никогда не придавала выраставшим на пути городам столь многого значения. Но не теперь. Байонель виделся мне не простым нагромождением домов и петлявших улочек. Ещё до того, как увидеть его, я осознала, что облик города совершенно неважен. Пусть это будет захудалый уголок, небрежной рукой нанесённый на ландшафт, с осыпающимися зданиями, ветхими памятниками и скучающими жителями, мечтавшими уехать из подобной дыры куда подальше. Пусть это будет культурный центр целого народа, о котором местные отзываются с гордостью, а приезжие – с почтением и благоговением. Пусть он окажется под стать величественным столицам, посетить которые грезят жители безликих городов и крохотных деревенек.

Что бы ни предстало в итоге, я отнесусь одинаково. Для меня Байонель – это в первую очередь место, где я встречусь с отцом. Каждый камешек на дороге, каждый поворот, каждое слово, эхом отразившееся от стен, пропитаны этим волнительным ожиданием. Мои ощущения замазали истинные краски поселения, создав мой собственный Байонель, который видела и понимала только я. Наверное, так происходило со всеми мыслящими существами. Какой-нибудь индивид со своим восприятием относился к городу как к серому сосредоточию повседневной рутины, тюрьме, из которой невозможно сбежать. Для другого это был результат кропотливой работы людей, основавших Байонель, шедевром, сосредоточием человеческой воли и усилий. Для третьего – невыразительный кусок, что окружал человека просто потому, что иначе и быть не может, так как не позволено самим Мирозданием, и всё тут. И эти неповторимые наборы чужих взглядов относились к городу, застывшему в пространстве в конкретной форме. Ну не странного ли? В этой маленькой точке на карте стоял всего один Байонель, но вместе с тем их было великое множество. Любопытно, столь разное восприятие предмета создаёт новые слои реальности, или все эти оценочные покраски происходят исключительно в головах людей?

Наверное, не общайся я с Юдаиф о мировоззрениях, никогда бы не подумала о подобном.

Когда только сошла с пирса, была проникнута новизной путешествия. Вот я на острове! Впервые в своей жизни! Как люди ощущают себя, живя на этой ограниченной земле? Это не гигантский материк, это… остров. За день-два можно доехать от одного края до другого. Выходишь на побережье и видишь море… снова. Удивительно!

Однако, углубившись внутрь земли, я потеряла это чувство. Меня обступили леса и поля, мы проезжали мимо обыкновенных городов, мало чем отличавшихся от тех, что видела на континенте. И я начала забывать, что находилась на острове.

И вот Баойнель. Поселение не было огорожено, и, выйдя из подлеска, я беспрепятственно зашла на его границу. Руки затекли таскать свою поклажу, и пришлось опустить её на землю, прислонившись плечом к стене дома. Через дорогу бабушка на лавочке оторвалась от чтения и посмотрела на меня. На подоконнике в метре от моей головы за ухом чесала кошка. Всё вроде бы обычно, но из-за моего настроя даже эти банальные вещи казались какими-то особенными.

Вместе с бутоном нового, ещё не осознанного до конца чувства назревала проблема. Я полагала, что она решится сама собой, но этого не происходило. Когда я приближалась к Байонелю, позвала отца по имени, ведь озвучивать его на улицах селения людей – не самая здравая мысль. Сайтроми обязан был услышать призыв и отправить кого-нибудь встретить меня. Либо выйти самому, но такая возможность виделась мне призрачной. Он слишком осторожен и не станет рисковать столь редким шансом побродить по Верхнему этажу. Да и едва ли Король Спустившихся прячется в самом городе, на виду у жителей. Но он велел прийти именно сюда, а значит, понимал, что дочь начнёт разыскивать его в этом месте.

Однако… я гуляла по окраине в течение получаса, а меня никто не встречал. Полушёпотом вновь позвала отца, напряжённо осматриваясь по сторонам, но и эта попытка не возымела успеха. Люди занимались своими делами, и ничто не выдавало чужеродных элементов в картине естественной жизни города. Должно быть, я была слишком нетерпелива. Надо подождать. И всё же я мысленно раздумывала, что буду делать, если и к концу дня отец не объявится. Как мне искать Спустившихся? Куда лучше пойти? Где бы я предпочла прятаться, если бы была Королевой ненавистных людям демонов? Нет, не так. Где бы я отсиживалась, если бы являлась Сайтроми? В моём детстве мы обходили селения людей стороной, забредая, в основном, в леса и пустынные местности. А сейчас он на некрупном острове, полностью застроенном человеческими городами. В его поступках должна быть логика.

Это бесполезно. Я не знала причин, по которым отец выбрал именно Байонель, а значит, и найти, представляя себя на его месте, едва ли получится. Оставалось набраться терпения и ждать.

Я села на срубленное дерево и с удовольствием вытянула уставшие ноги. Чуть позже, если ничего не изменится, можно будет сходить в центр – посмотреть на местный храм, чьи узорчатые пилястры мне расхваливали в дороге. Не то чтобы меня привлекали архитектурные красоты, но всё лучше, чем пялиться в одну точку, не зная, чем занять себя. А ещё, я слышала, на кладбище Байонеля расположена могила какого-то героя прошлой войны. Местная достопримечательность, так сказать.

Недалеко девочка с короткими тёмно-русыми волосами уговаривала маму отпустить её на озеро с подружками. Она подпрыгивала от нетерпения и вилась вокруг женщины, у которой на лице было написано раздражение от неугомонности дочери. Видно, что она не собиралась менять решение и для себя закрыла эту тему, а потому мыслями была далеко от скачущей девочки. Но последняя всё не сдавалась и подбирала более убедительные аргументы.

Мой взгляд зацепил приоткрывшееся окно, слух – шелест травы, а в нос ударил запах выпечки. Должно быть, неподалёку стояла булочная. Я обращала много внимания на окружающие мелочи, потому что больше заняться было нечем. Или же мои чувства от волнения обострились?

Я потянулась за сумкой, рассчитывая некоторое время медитативно сверлить взглядом изображённые на бумаге континенты и моря. Это вошло в привычку. Я не забывала о возможности найти Рандарелла, а потому проверяла любезно подаренный Юдаиф механизм каждый день. Вдруг этот дурачок невзначай да скажет «Умфи»? Но спицы всё не втыкались в карту, и я знала причину. У меня не возникало сомнений в том, что друг помнит меня, но для этого ему не обязательно озвучивать вслух моё человеческое имя. Оставалось только рассчитывать на удачу. И снова… ждать.

С удовольствием погладила мягкую серебряную нить. Если бы можно было сплести пряжу из белого огня, наверное, она выглядел бы именно так, но была горячей, оставляла на коже красные полосы. Зато сплетённая из такого материала кофта оказалась бы очень тёплой.

Потянула за нить, и следом за ней из сумки выпрыгнули спицы, одну из которых я взяла в руку, а вторую положила на карту. До сих пор не понимала, как действует этот вид магии. Нет, с врождённой способностью Спустившихся реагировать на свои имена всё более-менее ясно. Это сродни биологическим часам или реакции на перепады давления в атмосфере, только что-то более глубокое и свойственное лишь им, жителям Нижнего этажа. Но как они создавали искусственную привязку к совершенно посторонним словам?

Первое, что меня интересовало, – сколько всего способов привязать Спустившегося к другому имени? Тот, что избрала Юдаиф, был направлен исключительно на поиск тех, кто озвучивал вслух слово «Умфи». Но спустя столько времени в дороге он казался мне ужасно неудобным. Очевидно, требовалось держать одну из спиц в руках, чтобы запускать невидимый механизм. Но не будут же Спустившиеся целыми днями ходить с ними? Что они тогда делают? Наматывают нити на пальцы и запястья? Думаю, истина заключалась в том, что я являлась наполовину человеком, а потому привязать меня к любому другому имени было не так-то и просто. Людская природа противилась этому. У жителей Нижнего этажа всё проще, и им не нужны спицы, чтобы почувствовать, как кто-то озвучил их придуманное имя.

Второе, что особенно тревожило меня, касалось большого процента возможной ошибки. Как сказала Юдаиф, она сделала так, чтобы серебряная нить реагировала на имя Умфи, но назвать его мог любой, кто когда-то был знаком со мной. Что будет, если старина Шитро Кунатек в сердцах воскликнет, что «вот эта девица» облапошила его на крупную сумму денег? Спица всё равно воткнётся в карту, указывая город, в котором я когда-то жила. Или Саратох Монтоги вспомнит, что однажды мог бы взять нерадивую Умфи в ученицы, если бы она не была такой сумасбродной. И я узнаю, где искать Осветителя, но не факт, что Рандарелл будет в этот момент с ним. Как тогда быть? Заколдовать спицу таким образом, чтобы она реагировала только на моего друга, старушка никак не могла. Моих воспоминаний о нём для этого недостаточно.

Я покрутила спицу между пальцами, представляя, что это шест акробата, и сгребла всё в сумку. Даже если бы в эту самую секунду благословение Терпящей снизошло на меня и магия Спустившихся вдруг указала местоположение Рандарелла, я бы не рванула к нему. Моё место тут, в Байонеле. Во всяком случае, до тех пор, пока не решится вопрос с Сайтроми.

– Как же тяжело найти тебя, – вздохнула я.

Пожалуй, настала пора поглядеть на храм и знаменитую могилу. Может, пока я буду в движении, что-то прояснится. Сидение на месте вызывало у меня ощущение застоя.

Перед глазами поплыли двухэтажные домики и довольно широкие дороги. Байонель был одним из четырёх городов на острове Утешающих Ветров. То Лиловые, то Утешающие… Неужели слово «ветер» настолько поэтично, что люди пихают его в названия?

Храм оказался самым обычным, не выходящим за рамки стандартов. Остроконечный шпиль крыши как будто пытался дотянуться до неба и прочертить царапину на идеальной голубой бесконечности. Когда я была ребёнком, шутила, что Терпящей не понравится дыра в полу, оставленная из-за неистовой веры Её почитателей. На самом деле устремление ввысь символизировало неустанную жажду человечества достичь своей богини в духовном плане. Вверх и к свету. Вознесение для святых, падение к демонам для грешников.

Я не порицала веру людей в Терпящую. В конце концов, существование Создателя являлось непреложной истиной. Может, Она давно ушла, но никто не мог знать наверняка и перестать надеяться, что Творец вернётся к детищу. Пусть люди верят в то, что считают правильным, если это помогает им облагородиться или смириться с несправедливостями жизни. Мне не нравилось как раз то, что они использовали веру для пропаганды агрессии и нетерпимости к другим, не согласным с ними. Строгость приведёт к порядку, заявляет Церковь. Порядок приведёт к миру. Но почему из этих чистых помыслов рождаются жестокость и злоба?

Люди были не единственными, кто искажал изначально правильные побуждения. Спустившиеся не лучше. Они трактуют свою истину, которая также ограничена и ведёт к агрессии. Каждый на своей половине поля тянул канат на себя. Как результат – все они просто стирали руки в кровь. Раз за разом, до бесконечности.

Справа от меня какая-то девушка набрасывала на листе эскиз храма. Она либо была практикующейся художницей, либо таким образом продляла память о привлекательных местах.

– В какой стороне кладбище? – спросила я у неё. Девушка пропустила слова мимо ушей. Она была так увлечена, что не оторвалась от холста, когда я повторила вопрос. Даже не взглянула в мою сторону. Как будто была не здесь. Я озадачено потёрла лоб и обратилась к прохожим.

Дойдя до кладбищенской ограды, я остановилась и флегматично навалилась локтями на заборчик. Мне расхотелось идти дальше. Достояние города меня не интересовало, а мои неторопливые прогулки ради убийства времени начали походить на непутёвое представление. Кого я пыталась убедить в том, что готова терпеливо ждать? Невидимых зрителей? Отца? Или же себя?

Я сверлила кладбище взглядом, будто оно было виновно в моём невезении. И это хранилище мёртвых тел оказалось не менее стандартным, чем храм в центре. Надгробные камни треугольной формы, отличавшиеся только оттенком да густотой травы вокруг, рябили в глазах. После смерти все равны, твердит Священное Писание, а потому и плиты, заточенными клыками торчащие в небо, не должны выделяться на фоне соседей. Если кого-то оскорбляла треугольная форма, можно было поставить рядом статую святого, но сам камень был примером строгого соблюдения традиций.

Помимо погребения законы Церкви допускали сожжение и замуровывание тел. Не здесь, но в каких-то странах подобное практиковали. Возможно, отдельные города моего родного континента допускали подобное, но я в них не бывала. Любопытно было бы поглядеть на знаменитые поля и лабиринты с каменными стенами, внутри которых покоятся умершие. Вместо урн и плит – выступы из стен в виде человеческих тел, внешне зачастую похожих на усопших. Каменные портреты взирают сверху вниз на проходящих мимо, и люди знают, что за этими безжизненными взглядами, где-то чуть глубже, замерли разлагающиеся тела. Интереснее этого только вопрос, как Спустившиеся избавляются от покойников. Увещевания Церкви, что они разваривают трупы до жижи и отдают на съедение сородичам, не кажутся убедительными. Типичные сказки.

– Чего повисла на ограде? – окликнула старушка, хмурясь и тыкая в мою сторону палкой. – Нашла качели! Совсем головы на плечах нет! Твоим родителям должно быть за тебя стыдно!

Я лениво перенесла вес с одной ноги на другую, игнорируя её «праведный гнев». Дойдя до ворот и видя, что я только позу поменяла, бабка остановилась и с пущей ворчливость занялась:

– Оглохла что ли? Или приросла к ней? Я сейчас собак на тебя натравлю! Ишь молодёжь пошла, совсем распоясались!

Можно подумать, я посягаю на их святую землю тем, что опираюсь на забор. Вот ведь старая карга! Ещё бы пылинки начала сдувать с ограды, и, глядишь, Терпящая вообще растает от умиления. Ведь показывать свою любовь к Ней куда важнее самосовершенствования или доброты к окружающим. А ещё говорит, что это у меня нет головы на плечах.

– Чтобы я тебя здесь больше не видела! – ударил мне в спину контрольный вопль.

– Да плевать мне на твоё кладбище, беззубая зануда, – пробурчала я под нос. – Сайтроми, что только не приходится терпеть, пока…

Я осеклась и смешалась. Не хватало только, чтобы мои причитания выглядели как жалобы. Тем более что я и не планировала называть имя отца, само сорвалось.

Солнце начало закатываться, пряча золотисто-оранжевые лучи за деревьями. Если и дальше ничего не произойдёт, мне придётся искать убежище на ночь. Пока я брела по улочкам, не заметила вывесок трактиров. Возможно, где-то они и были, и теперь следовало осмотреть дома более тщательно.

Чем дольше я в городе, тем невыносимее сохранять твёрдость намерения. Пока была вдали от Байонеля, испытывала лишь стремление достичь цели. Оно не было приправлено какими-то сильными эмоциями, вроде нетерпения или тревоги. Я была бегуном, упорно идущим к финальной черте, который не задумывается над тем, как он будет жить через одну, пять или десять минут после пересечения линии. Важен лишь сам путь, препятствия на нём и восторг в конце. Бегун ведь не думает, как дела у его больных родственников или не забыл ли он покормить кота перед уходом, пока находится на дороге. Единственное переживание связано с тем, что ему не хватит сил достичь конца или другие сделают это раньше него. Но стоит ему добежать – и отодвинутые на задний план проблемы проступают вновь.

Я не продумывала план разговора с Сайтроми, пока двигалась в сторону Байонеля, хотя и мусолила интересовавшие вопросы. Не потому, что контролировать такие вещи сложно, а зачастую и невозможно. Просто я позволила себе плыть по течению: главное – встретиться с ним, а там будь что будет. Всё равно слова, которые заготовлю заранее, наверняка не потребуются. Но сейчас, имея кучу времени в достатке, сдерживать закономерно возникающие мысли становилось всё трудней. Я – бегун, который уже на финише, но ему всё не выносят полагавшийся приз, а потому, томясь ожиданием, он невольно фантазирует. А вдруг о нём забыли? А что он скажет в качестве благодарственной речи? А вдруг награда окажется не такой привлекательной, как обещали?

И мысли со временем плодятся. Мечтательная девчонка! Какие идеи рождаются и расцветают, стоит обронить пару капель надежды. В детстве мне было достаточно того, что Сайтроми заботился обо мне, стоял рядом, держа за руку, и повествовал свои странные сказки. Он один затмевал всех Спустившихся, чья значимость скукоживалась и усыхала на глазах, когда появлялся отец. И вся таинственная нижняя половина мира, куда тщетно стремятся проникнуть храбрецы человеческого рода, сворачивалась до размера комнаты, в которую я не торопилась забегать. Есть она, и ладно. Не так уж много надо ребёнку, чья Вселенная ограничена и проста, как пущенный по воде бумажный кораблик. Сейчас я потонула бы вместе с ним. Старые рамки казались маленькими, потому что посеянные когда-то ростки рвались за их пределы. Теперь уже баюкать на ночь или катать на плечах было недостаточно.

Померкший рисунок Спустившихся вновь обрёл яркость. И речь шла не только о народе в целом, который являлся одновременно соседом людям и безмерно далёкой непознанной загадкой. Больше всего меня интересовали те, что возвышаются над чужими макушками. Я редко думала о братьях и сёстрах Сайтроми как о собственных родственниках. Они ими и не были, но в чём-то… они казались мне близки. Я не хотела вычёркивать их из жизни, не узнав, что остальные короли из себя представляют. Что бы они сказали мне, если бы увидели воочию? Стала бы я со своей принадлежностью к людям пятном на их безупречной репутации? Подивились бы они моему существованию? Обрадовались бы? Вопросы, которые раньше казались лихорадочным бредом, обретали всё большую отчётливость, а со временем начали дробиться и ветвиться на более мелкие и глубокие. Как далеко я зайду в своих отношениях с роднёй, если даже в фантазиях боялась представить что-то серьёзнее первой встречи? Или в круг близких так никто и не войдёт помимо Сайтроми?