Текст книги "Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)"

Автор книги: Altegamino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 81 страниц)

– Ну, чего разревелась? – заглядывая мне в лицо, которое я упорно прятала в ладонях, спросила Юдаиф. – Нет повода плакать, нет. Лучше пойдём со мной.

Она снова была доброй старушкой, но уже менее опасной и менее гостеприимной, чем раньше. Теперь в букет её характеров добавилась лёгкая ворчливость, а также вернулась грубоватая манера речи.

Мы прошли несколько комнат, и в каждой из них играла музыка. Я не заостряла внимания на предметах мебели, на расцветке обоев и тканей, на узорах и материалах, но мелодия… Всё было точно в тумане, только она одна врезалась в сознание с нарастающей настойчивостью, будто тоже являлась жильцом и назойливо маячила прямо перед носом, желая познакомиться. Вот она, та самая гаденькая зверушка, трущаяся о ноги. Так и хочется пнуть это визгливое создание, чтобы замолчало! Эта была простенькая композиция из скрипок, зацикленная до бесконечности, так что уже на третьей минуте зубы начинали невольно скрежетать.

– А нельзя ли… обойтись без музыки? – робко попросила я.

– Тебе придётся привыкнуть к ней. Тишина давит на меня. Я как будто глохну, а это, знаешь, как пугает меня?

Я заинтересованно воззрилась на старушку, пытаясь вспомнить, как по-научному называется боязнь тишины. Или это был признак развивавшегося сумасшествия, и незамысловатая мелодия помогала заглушить голоса в голове?

Все мои предположения разом рухнули, когда Юдаиф продолжила:

– В мире людей так тихо, до сих пор не могу к этому привыкнуть. Когда я впервые оказалась тут, думала, слечу с катушек. Ужасно! Просто ужасно!

– Что вы имеете в виду? – утирая последние слёзы, проговорила я.

– То и имею. Родившимся здесь не понять, какой стресс испытывают Спустившиеся, поднимаясь на Верхний этаж. И наоборот. Вот ты, например. Тебя уже раздражает мелодия, а я её почти не замечаю. Она часть этого крохотного мирка, что я воссоздала по образу и подобию своего дома на Нижнем этаже.

Я присмотрелась к источнику звука: во всех комнатах стояла странная металлическая вещица чуть крупнее ладони. Она-то и исторгала музыку из собственного нутра, и не ясно было, сама ли играла её по определённой схеме или просто воспроизводила то, что было сыграно ранее. Каждая такая вещица будто обладала своим голосом, и все они сливались в унисон, отчего мелодия звучала ровным хором, в котором никто ни от кого не отстаёт.

– Хотите сказать, на Нижнем этаже всегда играет музыка?

– Это не музыка, – осадила меня старушка, проводя по большому залу с книжными полками. Комната больше напоминала библиотеку и восторгала своим размером. Меня посетило ощущение, будто я наблюдала за каким-то фокусом, потому что под землёй невозможно выстроить подобное помещение. Если только эта одинокая Спустившаяся не являлась почти всемогущей колдуньей, а на этот счёт ничего конкретного сказать нельзя: уж больно непонятной была эта женщина с двуцветными глазами.

– Это преломление пространства, – Юдаиф смерила меня снисходительным взглядом. – Тебе известно, что такое преломление света? Наверняка много раз наблюдала за этим явлением. На Нижнем этаже также есть преломление пространства. Не понятно?

Я неловко пожала плечами. Насколько высока вероятность, что мне просто дурили голову? Вдруг в арсенале этой загадочной госпожи есть образ патологической врушки. С неё станется…

– Пространство искажается, но простым глазом этого не увидеть. Зато можно услышать это смещение, – со вздохом сказала старуха. – Вот эти звуки и есть так называемая «музыка», причём в разных местах она звучит по-разному. Где-то она больше напоминает струнный оркестр и звучит с вызовом, а где-то – на птичье чириканье, и к нему надобно прислушиваться. На нашем этаже крайне мало мест, где искажения пространства нет вообще. Все Спустившиеся привыкают к этому явлению с рождения и уже не могут выносить абсолютную тишину.

Тигоол не говорила мне об этом. И хотя она не обязана, я бы с удовольствием послушала, в каких условиях живут Спустившиеся. От людей этого не узнать, ведь по их представлениям внизу – пекло, жар, пыточные инструменты для провинившихся человеческих душ, беспросветная тьма и толпа озлобленных демонов с пеной у рта. А у них там… музыка играет прямо в воздухе.

При этих абсурдных мыслях я не удержалась от смешка и была награждена испепеляющим взглядом.

– Я тебя не обманываю, глупое юное создание!

Она надавила мне на плечи, и я, не ожидавшая, что хрупкая на вид старушка окажется такой сильной, рухнула на кровать. И в этой комнате тоже играла музыка, вызывая ощущение фальшивости происходящего. Меня будто выкинули за пределы реальности. Может, я всё-таки умерла от голода тогда, в дороге, а нынешнее – моё наказание за грехи? Или умирала прямо сейчас, лёжа на холодной жёсткой земле, а окружавшие образы – лишь бред воспалённого сознания? Скорее всего, так и было. И самое ужасное заключалось в том, что, даже если это правда, я ничего не могла поделать с этим.

Юдаиф оставила меня, а с ней утекла вся моя тяга выглядеть живой. Любопытство, забитая до полусмерти зверушка, отмерло окончательно. Вместе с ним утекли силы и желание обдумывать всё: себя, окружающий мир, слова хозяйки, прошлое и будущее. Я позволила векам скрыть от меня окружавшую действительность, а пустоте внешней – сравняться с пустотой душевной. Но Забвение упрямо упёрло руки в бока и не навещало меня, будто я в чём-то провинилась перед ним. Я честно пыталась заснуть, ворочаясь около получаса. Ну, может, минут двадцать, если без преувеличений. Но это грёбаное пиликанье выводило из себя, вынудив в итоге швырнуть музыкальную вещицу в стену. Механизм раскололся на куски, и мелодия задохнулась, уступая место блаженной тишине. В соседних комнатах она всё ещё жила, но я не была маньяком, убивающим маленькие исторгающие музыку предметы, а потому позволила им пиликать дальше. Главное, что моя нынешняя комната сохраняла беззвучие.

Определённо, я уже умерла. Слишком невероятным было всё то, что происходило вокруг. Раненая нога напомнила о себе ноющей болью, и это было настолько реальное чувство, что я снова вернулась ко второй версии: нет, пожалуй, мертвецы не испытывают столь досадные неудобства. Значит, пока жива.

Я закуталась в узорчатое покрывало и провалилась в небытие, простившее мои прегрешения перед ним. Тревожное и болезненное, оно было лишено снов и напоминало чёрную дыру. Я будто растеклась в пространстве и перестала существовать, но одновременно с этим было много меня. Все эти части обладали меньшим разумом, а потому передавать воспоминания и знания между ними являлось трудоёмким занятием. И в какой-то момент связь со всеми частями разорвалась, и я будто разлетелась на миллионы раздробленных кусочков, острых, как иглы, и крохотных, как пылинки. Кто-то посторонний, бродивший всё это время рядом, незамедлительно принялся собирать эти частицы, соединять их, пытаясь вновь сотворить меня. У него даже стало получаться, но он был слишком нетерпеливым и обозлённым, а потому я каждый раз разлеталась в стороны, точно пух, уносимый игривым ветром. Тогда неизвестный дёрнул – не знаю, чем, ведь конечностей в окружавшем нас Ничто у него не было – изо всех сил, и меня будто потянуло куда-то наверх, к свету и осознанной мысли.

Я очнулась от пронзительной боли, разрывавшей моё тело на отдельные сегменты. На грудь с силой надавливали, и сжатые лёгкие отказывались работать. Меня впечатало в кровать, будто на мне восседал посторонний. Убийца, жаждавший задушить жертву во сне. Я не понимала, где нахожусь, но осознание опасности пришло мгновенно. Панически задёргались ноги, руки взмыли в воздух, пытаясь отогнать опасность. А потом поняла, что ничего этого не было, и я так и лежала неподвижно, точно мертвец с окоченевшими конечностями. Как парализованный больной на койке для людей с поведением овощей. Это господин Сельдерей, который едва шевелит пальцами и весь день пялится в потолок. А это госпожа Кукуруза. У неё иногда течёт слюна изо рта, но вы не сердитесь на неё за это, ведь она не может поднять руку и утереть их сама.

Задыхаясь, я как будто наблюдала картину со стороны: осознававшая свой страх девочка, прикованная к ложу, а над ней – тёмное пятно, тянувшееся к её сердцу. Отвратительное зрелище! Я рванула вперёд и, к собственному изумлению, преграда вдруг исчезла, будто убийца за секунду до этого отпрыгнул в сторону. Я свалилась с кровати на ковёр, утягивая вниз покрывало. Разве пол в этом доме не представлял собой голые доски? А укрывавшее меня одеяло не было сплетено из узоров?

Волосы разметались по лицу, слепя, но мне не нужно было видеть, чтобы знать: опасность не ушла. Неизвестный всё ещё был в комнате, он всё ещё находился рядом со мной и готовился к следующей атаке. От него исходил ощутимый кожей жар, а буравящий мою сущность взгляд причинял почти физическую боль. Я до треска суставов сжала кулаки и попыталась определить в темноте, в какой он стороне. Сожгу его бестелесную сущность дотла, чтобы неповадно было лезть к такой сумасшедшей, как я.

Меня грубо толкнули в бок, и я откатилась в сторону. Чудовище было одновременно повсюду, и его не было нигде. Сам воздух пытался задушить меня, а моё единственное оружие, дарованное природой, отказалось действовать. Я очутилась в заранее проигрышной позиции, а потому решила ретироваться. В этот момент меня подкинуло в воздух, и я перекувыркнулась через голову и распласталась на полу. Где этот проклятый выход?! Паника отплясывала в душе ритуальные танцы, ударяя в самые разные точки. Глаза были плохими соратниками, но на помощь пришёл неожиданный союзник: в соседней комнате играла музыка, и я решила двигаться в её сторону. Меня подгоняла свирепость неприятеля, но… не ошибка ли это? Мне показалось, я почувствовала страх, но не свой. Мой страх имел кисловатый привкус, превращал кончики пальцев в ледышки и играл на позвоночнике, будто на инструменте. А этот страх был вязким и горьким, коричнево-бурым и имел запах застоявшегося блюда. Давнего-предавнего. Совершенно определённо, он не был моим. Тогда он принадлежал ночному посетителю? Чего тот боялся? Или кого? Не меня же, в самом деле…

Оставаться в его обществе становилось всё невыносимее. Хотя неизвестный больше не нападал, его ярость и нетерпеливое желание убить меня становились всё ощутимее. Ему не требовалось тело, чтобы вдавить меня в пол, эмоции делали это за него. У меня заломило кости и заныли мышцы. На ощупь я поползла в сторону мелодии, радуясь, что не объявила охоту на замысловатые музыкальные шкатулки… или чем они там были в действительности.

Если я уже была мертва или умирала в данную минуту, почему же в своём собственном бреду продолжала цепляться за жизнь? Не логичнее сдаться прямо здесь и сейчас? Мне пришло в голову, что нежданный визитёр – сама Смерть, пришедшая по мою исстрадавшуюся душу. Голод всё же сделал своё дело. Оставалось только расписаться, что более не претендую на владение своим телом и готова отправиться на встречу с Терпящей или в огненные котлы Спустившихся, которых не существовало. Котлов, а не Спустившихся…

И вот когда Нахиирдо, эта уставшая, привыкшая жаловаться на несправедливость жизни девчушка, со слезами на глазах протягивала руку Бесконечности, вперёд выступила Умфи. О, ей было, что терять, этому милому человечку. Ей не хотелось умирать, не повидавшись ещё раз с другом Рандареллом, не загадав желание Тигоол, не навестив Сайтроми. Она цеплялась за жизнь, будто в ней было что-то приятное. А ведь и вправду было… А раз Умфи не собиралась умирать, то и я не стала бы. Разве можно перечить ей? Нахиирдо что-то злобно зашипела, но не нашла, что возразить второй половинке. Поникшая Я уступила место Мне воспрянувшей.

Я рванула к выходу, всё ещё ориентируясь по звучанию скрипки, и мне даже удалось подняться на ноги, казавшиеся до этого непослушными кусками мяса. И выскочила на улицу. Холодный утренний воздух тут же обволок меня с ног до головы, а глаза резанули лучи просыпавшегося солнца. От потрясения я так резко остановилась, что едва не полетела кубарем.

– Как так… – прошептали губы сами собой.

Как можно, находясь в соединённом коридорами подземном жилище, сделать шаг и очутиться под открытым небом? Я обернулась и увидела домик с непрочными на вид деревянными стенами. Получалось, только что выскочила из него, но…

Меня окружали такие же домики, и из каждого доносилась скрипучая мелодия. Это какой-то кошмар. Она вгрызалась в виски, вскрывала мою голову резкими переходами-когтями, выдавливала глаза. Я заткнула уши руками так плотно, что черепушка затрещала. Ах, нет, показалось. Всё, что было со мной до этого момента, мне просто казалось. И не исключено, что этот нескончаемый бред продолжался в данную минуту.

– Успокойся, деточка, ничего страшного не случилось, – ко мне семенила знакомая старушка.

Я уставилась на неё, как на безумную, как если бы это она тронулась умом, а не наоборот. Её умиротворённое выражение выводило из себя, и не хотелось верить ни единой чёрточке на её сухом лице, ни единой складке на одежде, ни единой морщинке на руках.

– Деточка, да ты вся в поту, – ласково проговорила Юдаиф, делая шаг ко мне. Почти синхронно с ней я отступила назад. – Чего смотришь на меня, как на обидчика всего человечества? Я пришла успокоить тебя, а не ругать.

– Успокоить и убить? Если только я уже не мертва, а всё это – не мой персональный кошмар! Стойте на месте! И вырубите уже эти пиликалки!

Старушка закатила глаза с таким удручённым видом, будто гости попросили собственноручно распилить её любимых котят. Она прищёлкнула пальцами, и музыка во всех домиках стихла. Мои уши разгорелись от блаженной тишины, а на глаза навернули успокоительные слёзы.

– Ты не в себе, дитя, – сцепляя ладони, проворковала Юдаиф. – Этот гад совсем тебя вымотал, я погляжу…

– Так вам известно, кто это был? – взъелась я на неё, как будто своими словами она призналась мне в страшном преступлении.

– Конечно, знаю. Это твой наездник. Он ведь всё ещё с тобой.

– Не может быть! Мой наездник не обладает силой, способной подкидывать на метр над полом!

– Ты уверена, что всё это было по-настоящему?

Старушка снисходительно покачала головой. Этот жест заботливой бабушки, утешавшей напуганного кошмаром внука, никак не вязался с ледяным тоном и безразличием во взгляде. При этом кожа оголённых до локтей рук была натянута от напряжения, как если бы она сейчас держала в них вес целого материка. Смотреть на Юдаиф было жутко, потому что в эту секунду она являла собой набор противоречий и масок, вложенных одна в другую. Я бы не удивилась, если бы через секунду старушка разразилась бранью или расплакалась, выставив напоказ одну из своих сущностей. А потом так же резко успокоилась и предложила бы пойти и попить чай на зелёной лужайке.

– Нет, конечно, всё это не настоящее! – заявила я убеждённо. – Я умираю, а вы – просто часть моего исстрадавшегося сознания, призванного пробудить меня к ещё не угасшей жизни.

– Нет, – старушка сдержала смех, но губы её всё равно непроизвольно задёргались. – Я настоящая! Но не всё то, что тебя окружает, таковым является. Я каюсь перед тобой: не до конца прочувствовав твоё состояние, я переборщила с декорациями. Но я просто хотела, чтобы тебе было уютнее. Я не знала, что это доведёт тебя до помешательства…

Я с возрастающим ужасом воззрилась на это чудовище. Если, как мне представлялось, всё было лишь моей фантазией, то вопросов не оставалось совсем. В придуманной реальности нет правил, а значит, всё в ней бессмысленно и бестолково. Но если Юдаиф не лгала и я была в настоящем мире, содержащем иллюзии, возникал вопрос: что было реальным, а что нет?

– Я помогу тебя разобраться в происходящем, – Юдаиф протянула мне руку. – Пойдём в более приятное место.

И попьём чай на зелёной лужайке, да? С чего я вообще продолжаю слушать эту ненормальную и, возможно, даже нереальную личность?

– Мне нет дела до того, веришь ты мне или нет! – видя мой враждебный настрой, сказала женщина. – Но ты оскорбляешь меня, заявляя, что я – не настоящая! Это то же самое, что называть кукловода марионеткой. Оскорбительно! Я не иллюзия, я – иллюзионист!

Лучи солнца выглянули из-за стены дома и окрасили правый бок старухи в золотистый цвет. Я переместилась на шаг в сторону, прячась от слепящего света, и почувствовала, как ноют мышцы во всём теле.

– Но прежде чем ты начнёшь гневиться, я скажу вот что: единственная иллюзия, которую я сотворила, была связана с подземным домом, – продолжала Юдаиф. – Ты не заметила одну странность из-за рассеянности, которая, как мне показалось, была следствием твоего недалёкого ума. Но я ошиблась, и причина крылась в твоём подавленном состоянии.

– Недалёкого ума, да? – мрачно переспросила я. – И что это за странность?

– Подумай, девочка: если твой наездник не пускает тебя в замкнутые пространства, как ты сумела спуститься под землю в ограниченную четырьмя стенами комнату и прожить в ней десять дней?

– Но я… – по коже пробежал холодок. Я была настолько обескуражена тем, что у меня не получалось переступить через порог жилища старушки, что мне и не пришло в голову: я ведь уже была в её доме. Проклятье, всё это время кругом возвышались стены, а мой невидимый попутчик бил тревогу только из-за какого-то порога. – Значит, никакого наездника нет?

– Конечно, он есть, глупая! – начала раздражаться Юдаиф. Кажется, я только что подтвердила недалёкость ума. – Просто, в отличие от тебя, он видит, где помещение настоящее, а где – нарисованная на картоне декорация. Я хотела, чтобы ты ощутила уют и комфорт, а не это, – женщина развела руками, показывая на старенькие деревянные дома вокруг. – Этот заброшенный город – не самое приятное место для проживания. И я состряпала иллюзию – довольно плохонькую, – в которой мой дом – это хоромы под землёй.

– Могли бы обойтись без этой отвратительной музыки!

– Музыку не тронь: она настоящая. А вот «прихожая» – нет. Ты тогда была под открытым небом, и твой наездник это чувствовал. Но зато знал, что я приглашаю тебя в настоящий дом, и противился этому. Вот и весь секрет. Сейчас ты видишь мир без ширмы и прикрас, какой он есть, – Юдаиф демонстративно поклонилась, будто она и была представляемым ею миром. – Я слишком стара, чтобы создавать такие сложные иллюзии. Больше никогда не буду пытаться угодить гостям…

– Значит, библиотеки…

– Я подумала, что, раз ты любишь книги, тебя порадует вид огромных полок.

Я недоверчиво вскинула брови. Хотя её слова объясняли, почему некоторые детали в интерьере постоянно менялись. Сейчас я осознавала, что мои глаза цепляли эти странности, но перегруженный рассудок отказывался их анализировать. Если бы была менее замученной и больше разглядывала так называемый интерьер, то увидела бы несовершенства созданной иллюзии.

– И почему же он так боится замкнутых пространств? – задумчиво прощебетала старушка. – Какую хитрую тварь ты подцепила! Он дождался, пока ты заснёшь, и внушил тебе, будто на тебя нападают. И всё ради того, чтобы выгнать тебя из дома.

Я посмотрела на дверь позади, и горло сдавил страх. И снова он был не моим.

– Мне что, опять жить на улице?

– Ну да. И в этот раз я, наверное, уже не буду маскировать её, а то опять испугаешься, – и Юдаиф мило улыбнулась, выдвигая на передний план самый неуместный из своих образов.

(1) Обудь

(2) Больная

(3) Дорогая

========== Глава 10.1 Мировоззрение ==========

Это была картина из трёх цветов: свинцово-серого, жившего в пепле и копоти, что плавно оседали на землю, точно грязноватый снег; угольно-чёрного, рассыпанного по земле, словно тёмные бусины, внутри которых угасает красное ядро; мертвенно-белого, проступавшего в устремившимся к небу дымным столбам, а также мраморной коже мертвецов, что ещё не успела покрыть сажа. Лучи солнца едва проникали сквозь молочный дым, будто тот ограждал картину от остального мира, заковывал её в белоснежные рамки. Жар уже остыл, но запах палёного всё не унимался, продолжая витать над сожжёнными домами. Изъеденные пламенем дерево и камень рассказывали свою историю произошедшего. Но самым кричащим был сам факт сохранения этих обугленных останков: огонь был слабым и не особо прожорливым, ведь иначе он поглотил бы весь город без остатка. Обыкновенный огонь.

А потом они будут рассказывать свою версию истории, игнорируя существование написанной заранее картины. Краски потекли и потускнели от времени, и никто уже не смотрит на этот сероватый пейзаж как на что-то реальное и несущее осколки прошлого.

Аккуратно ступавшая меж обломков женщина в алом платке и агатовом платье во все глаза осматривала новообразованное кладбище. Перешагнула через проткнутую вилами девочку, нижняя часть тела которой превратилась в чёрно-бурое пятно со спутанными нитями одежды и мяса. Рядом из-под обломков торчала рука. Чуть в стороне – обугленные кости, к которым прилипли куски одежды. На дороге лежал заколотый ножом мужчина. Нож – не огонь.

А потом начнётся кутерьма: засудачат женщины на рынках, что безвинных соседей истребили вероломные демоны, священники и служители будут роптать на исчадий, в клятвенной молитве обязуясь изничтожить всех и каждого из проклятого рода, что посмел претендовать на священные земли. Наместники земель задумчиво почешут в затылках, вымеряя расстояние между погибшим городом и своими владениями. Кто-то здраво предположит, что злодеями могли быть разбойники. В период войны со страшным врагом люди объединяются только на бумаге, но при этом всегда находится тот, кто ищет выгоду в столь бедственном положении: разграбление незначительной деревеньки всегда можно списать на кровожадных демонов, и не имеет значения, что ранее в этом районе активность Спустившихся не наблюдалась.

Всё как обычно. Мир не меняется, лишь декорации передвигаются по сцене, да новые актёры вытесняют стариков, не способных справляться со своей ролью. Но раз так, почему кому-нибудь не проследить за последовательностью, не записать её для потомков, не разработать схему? И если во Вселенной существует всего несколько вариантов развития – пусть шесть, пусть десять, пусть даже двадцать – отчего мудрые до сих пор не научились высчитывать будущее по этим закономерностям? Или сам этот шаг не предусмотрен Мирозданием, а потому никогда не реализуется в пространстве?

Женщину в алом платке устроили бы оба варианта: что демоны с их озлобленностью на людей, что разбойничьи шайки – всё было лучше того, что она видела в сгоревшем городке. Мелкие детали, разлетевшиеся по уголкам разрозненными стайками, способные спрятаться от зорких глаз даже опытных служителей Lux Veritatis, сейчас медленно вплетались в холст истории канувшего в небытие селения людей. Почти нетронутых огнём мертвецов было мало, но по расположению их покорёженных тел, по их позам можно было смело заявить, что люди бежали не вглубь города, прячась от внешней угрозы, а наоборот – долой от центра, будто в нём распускался бутон последующих трагедий. Всаженные по самую рукоятку в податливые тела колющие и режущие предметы не были какими-то особенными, созданными для войны и разбоев. Нет, это самые обычные кухонные и столовые ножи, годные разве что для нарезки овощей, ножницы, даже иглы для веретен. Демоны не используют подручные средства во время нападения, да и разбойники, даже самые недалёкие из них, раздобудут оружие понадёжнее.

Люди сами закололи друг друга. Точно заражённые недугом безумства, они похватали первое, что лежало под рукой, и набросились на родственников и соседей. И это сейчас, когда в мире шла кровопролитная война со Спустившимися? Что это – сумасшествие, родившееся из страха перед устрашающим могучим врагом? Паника, переросшая в бесконтрольную ярость на тех, кто, будучи невинными, виделись нападавшим затаившимся злом?

А потом скажут, что это Судьба. И что такое Судьба: краски, застывшие на холсте, или процесс их растекания по нему? Но оба эти случая почти одинаковы, потому как любую картину можно переписать, неважно, насколько она завершена. Или Вселенная смешивает особые краски?

Женщина наблюдала все скрытые признаки, отчётливо видела их, а даже если бы и не была на это способна, главная деталь всё равно стояла на виду, будто ожидая, пока она её заметит. Обойдя закоченевший труп девушки, наполовину придавленной рухнувшей крышей, женщина с гримасой отчаянья вперила взгляд двуцветных глаз в фигурку юноши. Он встретил её растущие горечь и непонимание с равнодушием.

– Что ты наделал, мой мальчик? – дрожащим голосом спросила она.

– Заглянул им в душу, – ответил юноша. – И нащупал там столько страхов и предрассудков, что грех было этим не воспользоваться.

Женщина обвела взглядом результаты его трудов, и эта заполненная дымом и смертью сцена показалась ей сюрреалистичной. Но она была реальной, ибо женщина умела видеть сквозь иллюзии. И сейчас она видела не конец некогда живого и переполненного людьми селения, нет. Она видела, как её труды втаптывают в грязь. И внезапно это показалось ей таким закономерным и естественным, будто события ровно легли каждое в свою нишу, что не оставалось оправданий для гнева. В тот день она стала премного мудрее.

– Что за страшную иллюзию ты породило, дитя? – спросила женщина.

– Иллюзию? – усмехнулся юноша, наполовину отворачиваясь от неё. – Нет, матушка, иллюзии – лишь обман, и при должной проницательности люди учатся зреть правду через ширму. Мне это не подходит.

– Не подходит? – поражённо выдавила женщина, вглядываясь в дорогие сердцу черты.

Юноша тряхнул пепельной головой, которая как будто вобрала в себя белые и серые оттенки окружающего мира. В серо-синих двуцветных глазах его появилась усталость: объяснения столь простых для него и далёких от его матери вещей утомляли. А её утомляло ощущение неизбежности… и пугало то, как хладнокровно небольшая часть её разума встретила это.

– Можно плести узоры прямо в воздухе, привлекая мнимым великолепием недоразвитых глупцов, матушка, – в его глазах полыхали разгоравшееся самолюбие и всепоглощающий огонь честолюбия. – А можно забраться им в голову и перерисовать целый шаблон, навязать своё мировосприятие. Это не шарлатанство, это – искусство.

– Это она тебя научила? – сжимая кулаки, выпалила женщина.

– Тебя что-то не устраивает в решении королевы Хатпрос?

Женщина судорожно вдохнула. Она поняла, что её сын назвал имя намеренно, чтобы одна из Шести услышала их, где бы она сейчас ни находилась. Продолжать полемику становилось опасно.

– Мы воюем не для того, чтобы истребить род людской, а чтобы потеснить их…

– Ты лицемерка. Ты сама губила людей своими иллюзиями, а теперь возмущаешься, что я сделал что-то большее?

– Эти люди не участвовали в войне…

– Они все участвуют в войне! – упрямо возразил юноша. – Не важно, в какой отдалённый уголок они забьются, это наш уголок, на который они не имеют права претендовать! – и он сказал уже спокойнее. – Тебя злит, что я не пошёл по твоим стопам, скажи честно? Ты – мастер иллюзий, а я выбрал иную сферу деятельности. Тебе не нравится это, мама? Ты хотела, чтобы я дурил людей, а не ломал им сознание?

Женщина понурила голову. Она осознавала, что видимое ею было следствием ряда факторов: предрассудков Спустившихся, таких же не вытравляемых, как и вера людей в свою правоту, дурных примеров, страшного времени… Нет, это объяснение для глупцов. Главная проблема была в сценарии. Если развитие любой жизни проходит по цикличному маршруту, то нет смысла ругать незначительные детали. Как ни избегай их, всё равно придёшь к одному.

К городу начали стекаться падальщики – Костюмеры и Нагнетальщики. Одни, чтобы подыскать «обновку», вторые – поживиться остывающей плотью. Безобразные модники и проклятые гурманы! Женщина с подступавшей тошнотой наблюдала, как Костюмер выковыривает глаз у покойницы. Её сына тоже передёрнуло.

– Не думала, что моя расплата будет столь высокой, – пролепетала она. – Если окунёшься в войну с головой, она растопчет тебя. Пусть не физически, но духовно. Ты слишком молод, и твоя психика ещё не окрепла. И после этого ты полагаешь, что имеешь права разрушать чужую?

– Ты хочешь, чтобы я вышел из войны?

– Я хочу, чтобы мы вместе отправились на остров Катори и помогали раненым под руководством королевы Сат’Узунд. Боль и страдания наших собратьев научат тебя смирению.

Женщина приблизилась и обняла сына. Он прильнул к ней, а затем резко отстранился.

– Раненые не помогут моим талантам развиться. А я не хочу, чтобы они увяли в бездействии.

Женщина закрыла глаза ладонью, чувствуя, как её образ авторитетной матушки меркнет в тени Великой королевы-манипулятора Хатпрос. Задорный мальчик, баловавшийся в детстве с иллюзиями, вырос в целеустремлённого юношу, чью рвущуюся к свершениям разгорячённую душу невозможно было сковать цепями и охладить мольбами.

Она видела, как разверзается пропасть между ними. Но несмотря на это она не могла не игнорировать тот факт, что он превзошёл свою мать, прыгнул выше её головы… прыгнул выше их всех. Многие столетия после со щемящей грустью женщина будет слышать от остальных Спустившихся: «Парень не заслужил такой скверной матери». И будет гордиться им.

Закрывая глаза, Юдаиф всё ещё видела эту картину, и робкая мысль заполняла её сознание: что же они подумают о ней, когда узнают о её слабохарактерности? А потом вспоминала, что это дело прошлого. Поздно уже дёргаться, пытаясь предвосхитить то, что кануло в небытие. Но ведь они определённо что-то сказали, разве нет? Побег был столь явным, что всколыхнул общественность, но столь незначительным, что короли закрыли глаза. Закрыли и забыли. Но не Юдаиф. Возможно, именно поэтому это Вселенское недоразумение сейчас жило с ней, воскрешая в сердце женщины увядавшую с годами вину? Или потому лишь, что появление соседки разбавило её монотонное существование? И до чего же непростой бриллиант попался старухе в руки! Немного запылённый оттого, что долго пролежал в песке, но песок – не коррозия, слетает со временем.

– Иногда мне кажется, что Терпящая хотела, чтобы в Её мире шла нескончаемая война, – сказала женщина и поймала на себе изумлённый взгляд.

Нахиирдо отложила книгу в сторону и опёрлась локтями о стол, ожидая пояснений. Она и сама не думала, что её так затянет в размеренную жизнь Юдаиф. Всё ещё осознавая себя безвольной марионеткой в руках Судьбы, девочка ходила поломанной куклой. Поникшая, смотрящая на всё с упрямством истого фаталиста, она покорно осталась подле старухи не на год и даже не на два. Мирная жизнь в заброшенном селении ей не то чтобы нравилась, но успокаивала её разочаровавшуюся в смысле жизни душу, благоприятно действовала на её остывший до мертвецкого холода нрав, из-за чего девочка подчас и на живого человека-то не особо походила. Это спокойствие не было похоже на трясину Города без Имени, который разрушал человека своим убаюкивающим влиянием и превращал в покорное животное, существующее по заведённым в городе правилам. Жизнь с Юдаиф была, несмотря на тихие дни, насыщенной духовно и эмоционально. Это пробуждало Нахиирдо, толкало её куда-то вперёд (или же вверх?), и девочка чувствовала душевный подъём. Она стала понимать, что в её жизни всё не так уж и беспросветно, а где-то там её даже ждёт ответ на вопрос: зачем Вселенная совершила свою единственную ошибку? Нахиирдо видела в отдалении его неяркое сияние, а потому верила, что смысл жизни для такой, как она, всё-таки существует. Вселенная, вопреки ожиданиям, не забыла прописать и его для столь небывало экземпляра. Да, усилиями Юдаиф Нахиирдо начала осознавать свою исключительность, а не ошибочность своего бытия, как ей мерещилось ранее.