Текст книги "Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)"

Автор книги: Altegamino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 81 страниц)

Осветитель шёл быстро, и длинный подол кафтана неумолимо хлестал его по ногам. Спокойный, направленный в одну точку взгляд не выражал никаких мыслей, и, заглянув сейчас в глаза этого человека, можно было усомниться, а обитает ли в нём душа?

Навстречу Саратоху вышла служительница, закутанная в белую рясу. Молодая, с длинными иссиня-чёрными волосами, плавно спадавшими на её плечи, девушка слегка поклонилась и тихим голосом смирившегося со своей участью агнца поприветствовала гостя. Осветитель с сочувствием посмотрел на лицо встретившей, при этом не выставляя неуместную жалость на показ. Почти вся правая половина некогда прекрасного лика девушки покрывал один страшный шрам от ожога, стёрший черты, матовый цвет кожи и превративший некогда гладкую поверхность в скукоженную корку. Левая половина лица сохранилась, но на ней залегли ранние морщинки непреходящей грусти.

– Она ждёт вас, господин, – прощебетала служительница, жестом приглашая посетителя следовать за собой. – Мы рады, что вы нашли на нас время.

– Сама Терпящая направила меня сюда, – Саратох открыто смотрел в лицо девушки, не стесняясь её уродства. Казалось, он его не замечал, и только лёгкая затаённая грусть в уголках глаз выдавала его отношение к трагедии юной служительницы. – Я бы приехал раньше, но одно срочное дело на южной границе задержало меня и моих подопечных. Приношу свои извинения за задержку.

– Дело прошло удачно? – участливо спросила провожатая, по привычке держа правую руку близко к шраму, будто в любой момент собиралась скрыть его ладонью от посторонних глаз.

– Да. Недалеко от города жили Скууфты и насылали помешательство на жителей. Мы очистили мир от их присутствия.

Саратох замолчал, и вместо коридора перед глазами всплыло встревоженное лицо его ученика. Рандарелл, этот неопытный мальчишка, едва не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Потрясая сжатыми в кулаки руками, подобно упёртой гусыне, он раз за разом сбивчиво рассказывал о своих наблюдениях и приводил шаткие доводы в защиту – смешно ли говорить? – Спустившихся. Хотя дело было даже не в этом. Возможно, Рандарелл был прав, хотя в его логике проскальзывали бреши, а некоторые цепи доказательств висели на хрупких подозрениях и вере. Важно было то, что юноша начал разбрасываться мнением в присутствии посторонних ушей, а тут уже не важно, прав ты или нет. Спешно спасая ученика от любопытных глаз, Саратох увёл его в сторону и сухо отчитал за неосторожность.

– Твои благородные побуждения не возымеют успеха, если ты при этом поступаешь так глупо. Если у тебя нет в руках ведра с водой, то и нечего кидаться в огонь. Только зря сгоришь.

– Но Фассето…

– Ты можешь доказать, что они поступали вольнодумно и в своей корысти погубили невинные души? Едва ли у тебя на руках неоспоримые факты, – Саратох нахмурился. – А значит, у тебя нет ни шанса против них. Если ты ошибаешься, тебя заподозрят в помешательстве или даже подстрекательстве против младшего ордена. А если ты прав, Фассето раздавит тебя, лишь бы ты замолчал.

– Но разве Лангзам не достаточно могущественный орден, чтобы провести независимое расследование? – удручённо хлопая ресницами, промямлил Рандарелл.

– Для этого нужен повод, а его у нас нет и быть не может. Всё, что нам позволено, – это наблюдать. А там видно будет, кто оказался прав. Но не смей больше говорить о запретном так легко и открыто: будут последствия.

Именно так. Если орден Фассето и был в чём-то виноват, наказать его возможно только в одном случае – если их поймают за руку на месте преступления. В остальных же едва ли ему что-то будет. Lux Veritatis меньше всего хочется устраивать внутреорденовые разборки, а потому, вероятнее всего, закроют глаза на любые обвинения в адрес младших коллег, если только те не совершат что-то из ряда вон выходящее прямо у всех на виду. А значит, Фассето практически неприкасаемы. И чем раньше Рандарелл поймёт это и смирится, тем быстрее успокоится его душа.

– Мы пришли, – вывел его из задумчивости голос служительницы. Девушка остановилась возле вычурной вогнутой двери, которая выглядела так, будто по ней нетерпеливо лупил ручищами великан. – Настоятельница тяжело переносит свой… своё бремя. Даже сейчас, в эту самую минуту, она сражается за свою жизнь. Поэтому… не утомляйте её долгими расспросами. Позвольте ей говорить свободно, и она сама скажет всё, что вы хотите услышать.

Осветитель понимающе склонил голову и прошествовал в полутёмную комнату. Окна были занавешены плотной материей, не позволяя ни единому лучику проникнуть в обитель мрака и навредить жившей там больной. Пахло травами, маслами и кровью. Всё помещение было заполнено замершей печалью и болью, и их кислый привкус появлялся на губах посетителя уже спустя минуту, а в слюне образовывалась неприятная горечь. Но не в случае Саратоха Монтоги. Его, как часто бывало, подобные неприятности облетали стороной. Осветитель равнодушно кивнул заражённым унынием двум служительницам, хлопотавшим возле кровати, на которой, также огороженная от постороннего мира занавесями, сидела женщина. Если можно было так назвать обмотанный платками и тряпками силуэт с коричневой коркой вместо лица. С запозданием одна из служительниц протянула женщине маску, но та в знак протеста подняла дрожащую руку.

– Не думаю, что господина, повидавшего смерть и ужас, напугает мой вид, – проскрипела она.

И она была права, однако Саратох всё же поймал себя на мысли, что вид у настоятельницы далёко не пикантный. Другой бы уже распрощался с обедом, каким бы скромным он ни был. Повреждения внешних тканей оказались колоссальным. Бесформенные тряпки не позволяли оценить весь масштаб трагедии, но Осветитель слышал, что женщина потеряла руку, зрение и чувствительность ног. Почти восемьдесят процентов её тела было обожжено, и настоятельница испытывала ежеминутные чудовищные боли, которые глушились целебными мазями, настоями и магией. Чудо, что она выжила после таких ранений. Или… проклятье.

– Я писала девяти старейшинам Lux Veritatis, а они прислали только кандидата? – выдавила пострадавшая, вперив взгляд белесых глаз чуть левее посетителя. – Ваш орден так и не научился проявлять уважение к Церкви Терпящей.

– Мне жаль, но вы сами знаете, что руководство ордена слишком занято. На их плечах висит ответственность за благосостояние всего человечества. Но у меня, простого Осветителя, нашлось время выслушать вас, настоятельница.

Женщина попыталась улыбнуться, но зрелище вышло жутким. Она и сама знала, что старейшины редко покидали свои покои, даже когда их звали на приём короли. И те не могли их заставить, ибо Церковь всегда имела власть даже над правителями королевств. А сейчас, когда один из старейшин Лангзама отошёл в мир иной и по всему ордену ходили волнения, кто же займёт освободившееся место, руководству Lux Veritatis тем более не было дела до какой-то выжившей с её тайнами и откровениями. И, по мнению Саратоха, зря, потому что именно такие незаметные мелочи зачастую оказываются весьма важными. Поэтому он, вместо того чтобы, будучи одним из кандидатов на роль нового старейшины Лангзама, быть там, где его могли заметить и оценить, отправился на встречу с настоятельницей.

Ведь это чудо, что она выжила, а чудеса надо лицезреть воочию.

– Я рада, что на мой зов откликнулся кто-то мудрый и опытный, – произнесла женщина. – Оно и к лучшему. Вы уже успели расспросить моих служительниц?

– Отчасти, – ответил мужчина и, попросив разрешения сесть, поставил стул напротив говорившей. Краем глаза он заметил выглядывавшие из-под кровати бинты с прилипшими к ним кусочками кожи. Простыня в некоторых местах была заляпана пятнами бурого и ржавого цветов. В ноздри вновь ударил запах чего-то кислого. – Я прочитал письмо, написанное под вашу диктовку. А также мне известно, что после ужасного пожара вы много лет лежали без чувств и проснулись лишь несколько месяцев назад.

– Мой дух обитал на границе жизни и смерти. Эта бесконечная агония, окружённая жаром и ядом, – женщина закашлялась, и служительница подскочила к ней со стаканом.

– Вам нельзя много говорить, настоятельница, – пролепетала девушка. – Ваши связки не пригодны для многословных бесед. Ограничьтесь парой слов в минуту.

Настоятельница жадно припала иссохшими губами к поднесённому стакану. Сделав пару глотков, она сплюнула кровавую слюну. Саратох молча ждал, обдумывая, что ещё слышал от потрясённых пробуждением полумёртвой женщины служителей. На каждом углу шептались о том, что настоятельница, до этого имевшая острую интуицию, после трагедии открыла в себе дар предвидения.

– Терпящая вернула её к жизни, даровав ей великую силу, – говорили одни.

– Что-то грядёт. Возможно, новое вторжение. И нам послали эту святую для защиты, – вторили другие.

Слова «чудо», «дар», «святая» они вставляли в предложения так часто, что Осветитель перестал прислушиваться к ним. Единственный способ узнать правду – выслушать саму женщину.

– Старейшина умер пятнадцать дней назад, и всё это время в ордене бардак, – настоятельница покачала головой. – От чего он умер?

– У него было больное сердце.

– И поэтому он покончил жизнь самоубийством?

Саратох и бровью не повёл, хотя правду о смерти старейшины знал узкий круг людей, и недавно проснувшаяся женщина на другом конце королевства едва ли могла входить в него.

– Извините, я не удержалась. От вас исходит такое недоверие, что мне невольно захотелось поребячиться и удивить вас чем-нибудь, – сказала настоятельница. – Конечно, тот факт, что я знаю об этом, не доказывает все те бредни, которые обо мне распускают служители.

– Это вовсе не бредни, – подала голос одна из служительниц, стоявшая в стороне с кувшином наготове. – Все эти слухи кажутся невероятными, но поверьте, господин Монтоги, у настоятельницы дар! Она предвидела беду в моей семье, и только благодаря её словам мы смогли предотвратить несчастье.

– Я здесь не для того, чтобы проверять способности вашей настоятельницы, – холодно прервал её Осветитель. – Меня интересует тема, поднятая ею в письме. Я здесь только ради этого.

– Извините, – девушка неловко потупилась.

Осветитель метил прямо в сердце проблемы, а потому он был идеальным собеседником. Он сразу откинул весь ненужный мусор и ухватился за главное. Именно это и нужно было настоятельнице, и она порадовалась, что её гостем стал господин Монтоги. Довольно кивнув, женщина прокряхтела:

– Он прав. Мой дар предвидения сейчас за пределами обсуждения. В письме сказано, что я знаю какую-то тайну об одном из Шести королей. Эта новость должна была привести ко мне хотя бы одного доверчивого и заинтригованного старейшину, – она снова зашлась кашлем.

В этот раз приступ был сильнее, и тщедушное тельце едва не сложило пополам. Служительницы кинулись на помощь болезненной госпоже. Одна поправляла подушку, придерживая женщину за плечо, а вторая тёрла ей грудь.

– Вот так… мне и приходится жить, – спустя какое-то время выдавила настоятельница.

– Старейшинам нет дела до Шести, – невозмутимо сказал Саратох, будто разговор и не прерывался. – Они вообще стараются поменьше о них думать и вспоминают об их существовании, лишь когда начинается война. Вбивать юным гражданам страх и презрение к королям демонов – задача Церкви Терпящей.

– А я думала, Lux Veritatis даже во сне видит лица этих тварей. Теперь ясно, почему никто из старейшин не откликнулся на мой призыв.

– Но я же не зря проделал весь этот путь, правильно? Что вы хотели рассказать старейшинам?

Провидица погрозила ему пальцем, едва двигая непослушной рукой. Платок на её голове съехал назад, открывая взору изъеденную огнём безволосую голову. Вообще-то ожоги лечились магией, и в самых удачных случаях даже шрамов не оставалось. Единственное, что целебная сила Церкви не могла излечить, – это увечья от особого огня. Самого редкого и самого горячего, источником которого являлись всего лишь шестеро существ в мире.

– То, что я скажу, прозвучит ещё более невероятно, чем слухи о моих способностях и якобы предназначении, – выдавила женщина. – Прислушаться к предупреждению или недоверчиво посмеяться – дело ваше. Настаивать и убеждать вас в чём-либо я не стану.

– Госпожа, ограничьтесь парой фраз, – вставила служительница. – Эта беседа утомит вас. Это… опасно для жизни.

– Я не доверяю абсурдным заверениям, но я верю, что вы, настоятельница, стремитесь помочь. Вам нет смысла лгать. А потому я внимаю.

– Ну так внимайте, – хрипло выговорила женщина. – Природа зло посмеялась над нами. У одного из Шести есть дочь.

Осветитель нахмурился, а две служительницы удивлённо переглянулись. Настоятельница скривила губы и подалась немного вперёд.

– Это невозможно, – спокойно сказал Саратох. – Эти шестеро демонов – уникальные в своём роде существа. Я изучал хроники, и мне известно, что они пытались создать кого-то, похожего на них. Всё без толку.

Мужчина с содроганием вспомнил живописные описания ритуалов и прочих мерзостей, до которых опускались короли Нижнего мира. Будучи единственными бессмертными созданиями, они стремились передать свои способности кому-то ещё. Если бы в мире появились другие такие же, как эти Шестеро, человечество было бы обречено. Но Терпящая распорядилась своими дарами мудро, и больше шести могущественных бессмертных в Клепсидре не стало. Однако короли не смирились и искали обходные пути. Они пытались наделить других демонов своими силами через кровь и ткани, заставляя подчинённых есть их тела. Проводили кровавые ритуалы, хотя точного подтверждения этого нет. Похищали человеческих женщин и терзали их тела, но ни одна из них не была оплодотворена. В некоторых людей вживляли зародышей демонов, но и этот способ с треском провалился. Природа была умна и непреклонна.

– Всё так, – не стала спорить настоятельница. – И я бы ответила вам то же самое, если бы не видела дитя своими глазами. У меня нет объяснения этому явлению. Я просто знаю, что она была наполовину человеком, наполовину демоном.

– Полукровки ещё встречаются в наше время, хотя Церковь активно чистит землю от этой мерзости. Ваше дитя могло быть ребёнком любого демона.

– Если бы не умело разжигать белый огонь.

Служительницы, казалось, перестали дышать и во все глаза смотрели на госпожу.

– Вот как всё было, – сухо отчеканила провидица. – В то время кто-то из Шести бродил по нашей земле, и решили, будто ребёнок одержим. Логично, не правда ли? Все, кто хоть что-то об этом знали, погибли. Сгорели заживо. Я была слепа, Осветитель. Но теперь я оглядываюсь назад и вижу, что это была не одержимость. Этот ребёнок – дитя нашего врага. И я знаю, что она дышит нашим воздухом. Я найду её, и мой дар мне в этом поможет.

Саратох с сочувствием смотрел на выжившую из ума настоятельницу Катрию. Похоже, страшный пожар не только превратил её тело в обугленный кусок плоти, но и повредил рассудок. Женщина сама походила на одержимую, непослушными пальцами хватавшей воздух, как будто пыталась дотянуться до чего-то, видимого только ей. Он оказался прав: женщине не было смысла лгать. Она говорила правду – ту, в которую сама верила, но которая не соответствовала объективной действительности. Увы или к счастью…

– Это был демон, настоятельница, – произнёс господин Монтоги. – Ребёнок был одержим. Это единственный возможный вариант. Вас опалило пламя самого короля, а не его мифического дитя.

В эту самую секунду облик опытного воина померк, и слепая настоятельница увидела несмышленого мальчишку, запертого внутри собственных предрассудков. Удручающее зрелище. Однако…

– Все проходят через это, – сказала Катрия. – Каждый птенец начинает жизнь в скорлупе, и ему кажется, будто это – весь мир. Он даже не представляет, что за пределами яйца есть что-то большее и гораздо более значительное. Но скорлупа трескается, выпуская птенца на волю. Вы ещё не вылупились, господин Монтоги, но я вижу, что вы близки к этому. Вы станете моим ценным союзником. И именно вы будете тем, кто поможет остальным незрелым птенцам вылупиться, если мне не хватит красноречия…

Она говорила слишком долго, и голос в итоге отказал ей. Настоятельница едва не подавилась кашлем, беспомощно трясясь всем телом. Саратох покачал головой, сожалея, что не может спасти эту несчастную от её недугов, особенно того, что поразил её разум. Красивые слова безумной женщины.

– Я передам ваше предупреждение старейшинам, – пообещал он, поднимаясь на ноги. – Но не обещаю, что они прислушаются к ним.

========== Глава 9.2 Фо(кусы)(бии) ==========

– Ну и чего хлопалки вылупила? – бросила старушка беззлобно.

Никто так ещё не называл мои глаза. Впору умилиться, вот только что-то не хочется.

– Любуюсь вашими собачками, – я смерила лежавших зверей с бурой шерстью и отростками из спины взглядом мясника, готового разделывать свежее мясцо. – Одна меня едва не загрызла этим утром.

Пара хищников, беззаботно нежившаяся под открытым небом, посмотрела мне вслед настороженным взглядом. Я с пяти метров чувствовала, как им не терпится вцепиться мне в горло, что они уже давно бы сделали, если бы ни семенящая рядом со мной хозяйка.

– Они очень послушные, – заверила меня старуха, не обращая внимания, что я прихрамывала и морщилась от боли.

Она привела меня к каменной двери-колодцу, незатейливо спрятанной среди травы и вереска. Удалённость от основного тракта путешественников и торговцев обеспечивала отшельнице уединённость. А с заблудившимися и любопытными носами, готова поклясться, разбирались её домашние питомцы, так что эти самые носы шли зверушкам на корм вместе с их владельцами.

– Прошу любить и жаловать, – приглашая меня спуститься через дверь под землю, проворковала старуха.

– А там меня ждут котлы и человекожарки? Всё как в сказке о бабке-людоедке?

Незнакомка странно воззрилась на меня и наклонила голову набок, а потом вдруг вцепилась в мои волосы и притянула к себе. Её черты заострились, а лицо вытянулось, как у хищника перед атакой.

– Неужели я ошиблась и вместо необычного случая зрею перед собой сражённое недугом предрассудочности человеческое дитя?

У меня спёрло дыхание, и от резкого толчка едва не повалилась на старуху, от которой так и веяло угрозой. Я балансировала на краю, и стоило сделать неверный шаг, и меня ждал смертельный полёт.

– Нет. Мне просто вспомнилась детская сказка, задевшая меня в своё время за живое.

– Вот оно как, – на меня изучающее смотрели глаза с двуцветной радужкой, так напоминавшие мне Тигоол. – Не люблю человеческие сказки. Они насквозь пропитаны ложью и лицемерием.

Старуха отпустила меня и подняла крышку. Она спустилась первая, показывая тем самым, что не опасается моего побега. В самом деле, куда бы я делась от её зорких и кровожадных зверьков, поставленных на стражу?

Я спустилась следом, ожидая тёмных сырых подземелий, но вместо этого мы очутились в подобии прихожей рядом с другой дверью. Увешанные тряпьём, шкурами и ещё невесть чем стены внушали ощущение уюта, а коврик для обуви говорил о педантичности и гостеприимности хозяйки, хотя впускать в свою обитель посторонних личностей ей явно приходилось нечасто.

– Опять факел перегорел, – вынимая из ниши в стене бесполезную рукоятку, бросила старуха. – Никак не напасёшься.

– У вас довольно мило, – буркнула я.

– Благодарю. Можешь поставить башашки(1) здесь. И не напрягайся ты так. Не собираюсь я тебя кушать.

Несмотря на то, что Спустившаяся теперь походила на добрую бабушку, зазывавшую внуков в гости, я не могла расслабиться в её присутствии. Она была опасной и могла с лёгкостью убить меня, и я ни на секунду не забывала об этом.

– Ты, кстати, чья такая? – разыскивая ключи в складках одежды, спросила старуха. – Кто из рогатых твой явитель? Сат’Узунд али Сайтроми?

– Что?

Меня в который раз изумила проницательность Спустившихся. И дело даже не в том, что они подчас без труда видели во мне родственницу их королей – это как раз было не так сложно сделать с их врождённым чутьём. Но то, что они из всех Шести безошибочно называли имя моего отца, повергало меня в ступор. Когда я только познакомилась с Тигоол, она тоже первым делом упомянула Сайтроми, хотя с такой же вероятностью моим родителем могли стать кто-то из его братьев и сестёр. В их угадывании был какой-то фокус, но мне не удавалось уловить его суть.

– Хотя чего я спрашиваю, и так прозрачно, как вода, – пробормотала хозяйка, вставляя ключ в круглое углубление в массивной каменной двери. – Сат’Узунд давно не навещала эту часть мира, а вот Сайтроми наведывался, да, наведывался.

– А если я скажу, что это Цеткрохъеф? Почему он не может быть моим отцом?

Старушка рассмеялась и погрозила мне пальцем.

– Что ты говоришь, милая? Я видела, как ты развела белый огонь, а он мог передаться тебе только от двух рогатых. Нет, обладатели фиолетового и зелёного пламени не могут быть твоими явителями.

Вот оно что! Я читала (да и видела своим глазами), что огонь королей имеет особый цвет, но то, что существуют разные варианты, не написано ни в одном бестиарии. Значит, белое пламя было только у Сайтроми и Сат’Узунд, и больше никто из Спустившихся не способен высечь даже искру этого серебристого обжигающего великолепия. Интересно, как много людей знают об этом?

– Входи, не стесняйся, – поторопила меня старушка, но всё с тем же доброжелательным выражением на лице. А ещё говорила, что это люди лицемерны.

– Я бы… – замялась я, пытаясь подобрать более вежливую фразу. А потом плюнула на этикет и сказала прямо. – Я гость или пленник?

Мне ведь нужно надеть маску в соответствии со своей ролью. Или, наоборот, воспротивиться ей, если она меня не устроит.

– Не то, не другое. – Старушка понимающе ухмыльнулась. – Ты боливица(2).

– Если вы о ноге, то всё в порядке. Она скоро сама заживёт.

– Ах, тяжело с тобой будет. Поражена даже больше, чем я думала. И о чём только твой отче думал? – она менее терпеливо махнула рукой. – Входи.

– Я… не могу.

Зиявший проход пугал меня до дрожи. Он казался одновременно огромным, как скала, и крохотным, как норка кролика. Неужели опять голодные галлюцинации? Но тут же ощутила невидимую удавку на шее и догадалась, в чём дело. Я боялась не того, что ждёт в гостях у Спустившейся. Меня к ней не пускал мой озлобленный спутник, уводивший ранее от деревень и гнавший на открытые площади. И свою боязнь замкнутых пространств и многолюдных поселений он внушал мне.

В глазах старушки я прочитала свою смерть, если только не послушаюсь её. Как будто оказалась меж двух огней, и меня тянули в разные стороны, разрывая на куски. И снова выбирал кто-то другой, и мне лишь приходилось послушно ждать, чья воля в итоге победит. Я приложила огромные усилия, чтобы сдвинуться с места, но мой невидимый попутчик ещё сильнее надавил на меня. После пары шагов я ослабела и повалилась на колени. На что же это было похоже? На бессознательный неконтролируемый страх, пронзающий грудь и сковывающий мышцы. Мне было почти физически больно представлять, как я переступаю порог.

– Кажется, я и в самом деле больна…

– Ах, вот оно что, – задумчиво протянула старушка, нависая надо мной. – Я и не заметила твоего наездника. Как неловко получается. Придётся тебе пожить здесь.

– Пожить здесь? – я ошарашено воззрилась на неё снизу вверх.

– Да, карата(3). Прямо на этом квадрате. Когда ты обживёшь его, переберёшься на соседний, что ближе к двери. А потом ещё ближе. И так до тех пор, пока до соседнего помещения не доберёшься.

– А нельзя его как-то изгнать? – я вскочила на ноги. – Очень уж мешает…

– Изгонятье возможно, но мне способ не известен. Всё, что в твоих силах сейчас, – поставить зазнавшегося гостя на место, – и, заметив мои сомнения, добавила. – Обдумываешь, на кой оно тебе сдалось, да? Вот только, уйдя от меня, куда ты пойдёшь со своим наездником? И в чей дом сумеешь зайти, когда он окончательно укрепится в тебе и сделает своей рабыней?

Несомненно, старуха была права. Я довела себя до обморочной стадии голода только лишь потому, что не имела сил заглянуть по пути в деревеньку. И всё из-за него, невидимого попутчика, чтоб он был «здоров»!

Вот только мне совершенно не нравилось, что эта странная Спустившаяся вдруг взялась нянчиться со мной. Лечить, как она это называла. Ей-то какое дело, от кого или чего я откинусь? Чай не принцесса какая-нибудь, чтобы мне на поклон идти, да и едва ли старушка меня таковой считает.

– Как мне называть вас?

– Дай подумать. На какое имя я хорошо отзывалась в последний раз? Попробуй Юдаиф. Если не услышу твой зов, придётся вспомнить другое.

Что за глупость? Имя для любого Спустившегося имеет сакраментальное значение: только то, которое они получают при рождении, могут почувствовать или даже услышать на расстоянии. Я никак не сумею дозваться этой женщины, если буду озвучивать чужое для неё имя.

– Но ведь…

Однако старуха уже скрылась за дверью.

Это было странное чувство: попасть в добровольно-невольное распоряжение чокнутой уроженки Нижнего этажа. В самую пору зароптать на несправедливый поворот Судьбы, залить пол слезами горечи и тоски, вопя о невыносимости собственной доли, но… вот беда: для героя драматической пьесы я чувствовала себя слишком опустошённой и обессиленной. Было всё равно, где и что со мной происходит. Я смирилась с нынешним положением дел так легко и непринуждённо, потому как у меня не было иных планов, не было целей и важных занятий. Куда брела до этого мгновения? Что вынуждало меня переставлять ноги? Да ничего. Я – та ещё прожигательница жизни. А потому одним небрежным махом внести в своё расписание незапланированную остановку в гостях одинокой старухи оказалось внезапно простым делом. Никакие страхи, муки совести и сомнения не терзали при этом. Ну, разве что поначалу…

Единственное, что действительно расстраивало, так это необходимость жить в прихожей. Я не привередлива, но когда меня зовут посидеть за столом с чашкой чая, а я из-за каких-то неведомых глупостей остаюсь под ним, как робкая собачонка, это… хм… бьёт по самолюбию что ли?

Почти полторы недели я провела в небольшой комнатке перед входной дверью, заболевая от скуки и отчаянья. Мои медленные продвижения угнетали ещё больше, чем невидимый попутчик, озверевший от моих отчаянных попыток сопротивляться его воли. Чувство бесконтрольного ужаса стал в эти дни для меня почти родным. Стоило продвинуться вперёд, представляя, как переступаю порог жилища старушки, а меня обдаёт уютом и ароматом свежей выпечки, под ноги бросается какая-нибудь маленькая гаденькая зверушка и трётся о ноги, а с потолка свисают колокольчики и приветливо позвякивают, как меня поглощала паника. Она, определённо, была не моей, но внушала настолько, что коленки тряслись, а в груди шумно плясало изнурённое сердце.

Юдаиф наблюдала за мной каждый день, будто за ценным экспонатом на выставке редкостей. Я же исподтишка посматривала на неё, изучала, сооружала в голове модель её поведения. Это оказалось не таким уж простым занятием, потому как наиболее обескураживающим в образе Спустившейся было… отсутствие этого самого образа. Каждый день она представала другой, как будто ко мне на встречу выходила не сама старушка, а её сестра-близнец. Такая же внешность: глаза, имевшие в себе отчётливо проступавшие серый и синий цвета, острые скулы, сухая натянутая кожа, пепельные волосы, неровными прядями выбивавшиеся из-под платка. Но характер и манера поведения совсем иная. Доброжелательной, но опасной старушкой из детской сказки она притворялась только в первый день. А потом куда-то спрятала этот шаблон, будто скомканное поношенно платье, и достала следующий: молчаливой женщины, игнорировавшей мои вопросы. Она выдавала короткие сухие фразы и зачастую не смотрела на меня, будто я была предметом интерьера. Коврик, приминаемый ступнями. Да, я и была ковриком – поникшим, облезлым от времени, валявшимся пластом. Приходи и вытирай ноги. Меня это распаляло, било мою гордость хлыстом.

А вот уже на следующий день вышла хохотливая болтушка, чей рот не закрывался ни на минуту. Она так достала разглагольствованиями о сущей чепухе, что я готова была сорваться и накричать на неё.

– Ай, как твои глаза похожи на глаза Сайтроми! – восхищённо воскликнула Спустившаяся, прихлопывая в ладоши. – Когда он сердится, смотрит точно так же! Поразительно! Кому расскажешь – не поверят!

Из её речи резко исчезли иносказательные выражения, проскальзывавшие в первые два дня нашего знакомства, и она заговорила так правильно и чисто, будто всю жизнь пробыла среди людей.

И таких «сестёр-близняшек» у Юдаиф, судя по всему, было огромное множество. И суровая язвительная госпожа с надменным выражением на лице, прожигавшая меня неодобрительным взглядом, и мечтательная бабушка, вздыхавшая о приключениях и упущенных в молодости возможностях, и строгая вышколенная женщина, которая, казалось, раньше воспитывала молодых солдат и прививала им безукоризненное подчинение дисциплине. Она была одновременно всякой и… не была никакой. Я сбивалась с толку, когда пыталась понять, какая из надеваемых ею масок настоящая. Потом попробовала искать истину в общих чертах всех тех героинь, что блистали передо мной, будто развлекавшие болеющего ребёнка артисты, но и такие не находились. Либо Спустившаяся являлась талантливой притворщицей и в молодости вызывала кураж на сцене своим потрясающим перевоплощением (если на Нижнем этаже были театры, во что сложно поверить), либо… тут крылся какой-то фокус. Со временем меня больше начало привлекать поведение моей новой знакомой, нежели досаждавший наездник с его фобиями. Юдаиф одновременно сбивала мой сосредоточенный на борьбе с собой настрой и уводила в сторону от негативных мыслей, густым облаком вившихся вокруг меня. Не знаю уж, хорошо это было или плохо, помогало это или только мешало…

Как бы то ни было, к концу десятых суток я поставила ногу на порог и вздохнула с облегчением. И ощутила, что готова упасть прямо здесь и забыться сном. Меня невероятно вымотали и утомили последние дни, как будто с утра до ночи таскала тяжеленные камни. Нет, даже хуже. Я ломала целую стену из этих камней, причинявшую мне боль.

– Лучше, – сказала Юдаиф, склоняя голову на правый бок. – До конца от страха ты не избавишься, пока не отделаешься от наездника. Но теперь хотя бы сможешь находиться в помещениях какое-то время.

– Какое-то время? – мне захотелось расплакаться. В глазах в самом деле защипало.

– Ну да, – не обращая внимания на моё волнение, проговорила старуха. – А сейчас чего замерла? Проходи, коли уж дошагала.

Я тупо уставилась в пол, выложенный ровными дощечками. Он был даже не застелен ковром, и это почему-то расстроило меня ещё больше, чем мои крохотные успехи и тот факт, что я всё ещё не поставила злобного попутчика-паразита на место. Ожидаемая мной атмосфера уюта и комфорта свернулась в одночасье, и мне вдруг вспомнилось, что я, в какой-то степени, всё ещё двенадцатилетний ребёнок.