Текст книги "Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)"

Автор книги: Altegamino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 81 страниц)

– Потому что я в теле женщины?

– Потому что ты в теле молодой женщины. То, что мы выглядим почти как ровесницы, немного сбивает с толку… – я указала рукой на ворота. – В городе, наверняка, полно мужчин…

– Гендерное несоответствие не доставляет мне неудобств, – бесстрастно промолвил отец, а потом вдруг почти в упор глянул на меня.

Горло сдавило, и в висках застучало с утроенной силой. Я почувствовала, как наездник мечется на месте, хотя это было упрощённое определение той части пространства, в которой он обыкновенно прятался от любопытных взглядов. На этот раз попутчику было не просто страшно, ему сделалось… больно. Я почти слышала беззвучный вопль, согнувшись пополам и обхватив голову руками.

– Хватит! Это невыносимо!

Болезненный спазм в груди отступил так же быстро, как начался, а в сознании прояснилось. Наездник притих, зашуганный и прибитый мощью Короля.

– Тебя оседлали, словно неповоротливую кобылу, – осудил отец. – Ты слабая, иначе давно бы уже прогнала его. Однако и я не стану гнать паразита. Он послужит платой в дальнейшем, так что придётся ещё покатать его на горбу. А сейчас я тебе кое-что объясню. Это поможет прийти к консенсусу. Но помни, что меня всё равно задевает твоё неблагодарное отношение. Оно подвергает опасности твою лояльность и, соответственно, мою безопасность. Грамотным решением стало бы отослать тебя подальше.

Но Сайтроми этого не делает, потому что даёт мне шанс, закончила я мысленно. Он не стал это озвучивать, потому что целью слов было не хвастовство собственным великодушием, а разъяснение ситуации. Хотя, вероятно, всё ещё тривиальнее.

– Теперь, когда мне известно, что Король Спустившихся прячется в стенах этого монастыря, ты ни за что не отпустишь меня от себя, – сказала я, и отец никак не прокомментировал мои догадки.

– Давай сделаем вид – просто притворимся, – что я такой, каким ты меня видишь.

– Я больше не… – он приложил палец к моим губам, велев помолчать. Движения служительницы при этом выглядели весьма изящно, как будто её с детства учили следить за каждым своим жестом. Сайтроми пошло бы быть женщиной.

– Представим, что я аморален и единственное, что движет мною, – это позиция выгоды. Даже если бы меня не сдерживали принципы, использовать твоё тело было бы непозволительным расточительством. Понимаешь, Нахиирдо? Если бы я был способен убить тебя, не сделал бы этого – невыгодно.

– Разве?

Я мало что знала о привычке отца занимать человеческие тела. Вроде бы никто из его сородичей не прибегал к подобным методам маскировки, но Сайтроми приспособился. Он мирился с ролью наглого жильца, который вместо просторного дома забрался в коробку и вынужден сложиться пополам, дабы уместиться в ней. Само собой, что со временем края начинали трещать по швам, и вот уже временное обиталище ни на что не годно. Приходилось искать новое. Но оно того стоило, думаю, поскольку Зрячие служители Lux Veritatis почти не ощущали в болванчике притаившегося хищника. Попросту не видели его, если не приглядывались.

Моё тело по многим параметрам походило на человеческое, но также брало истоки от Спустившихся. Зиллои верила, что в нём Король просидит дольше, что снизит хлопоты поиска другого носителя. Да и регион, в котором периодически пропадают люди, привлекает внимание церковников, а так сидел бы Сайтроми лишь в моей тушке, не беспокоя местный люд.

Всё это легко раскладывалось по полочкам в моей голове, но мне не хватало ни смелости, ни слов, чтобы расписать аргументы отцу.

– В моём теле тебе было бы удобнее, чем в любом другом, – вот и всё, что вылезло из моего рта. Сама красноречивость. К счастью, Сайтроми и без объяснений знал мою позицию.

– Ты не видишь в перспективе и страдаешь тягой к преувеличению. Я вселяюсь в твоё тело по своим меркантильным притязаниям, и что дальше? – он мрачно взирал на меня, а я наблюдала, как ветер колышет одежду служительницы, и удивлялась, что отцу не холодно. – А потом всё равно вернусь к своему первоначальному облику. И получилось бы, что я умертвил редчайшее существо в мире ради короткой отсрочки. Безалаберное отношение к ценным индивидам не свойственно моей натуре, знаешь ли.

– Но разве ради победы в войне с людьми не все средства хороши?

– Зачем прибегать к крайним мерам, когда того же результата можно добиться меньшей кровью? – монахиня прищурилась. – Видишь, Нахиирдо, я рассуждаю, как эгоист, но ты всё равно не убедила меня, для чего мне твоё тело.

Я отвела взгляд, так как сносить его неотрывную слежку за каждой чёрточкой на моём лице становилось невыносимо. Волей-неволей, Сайтроми давил на меня, но так он поступал со всеми, чьи души принимался «прочитывать».

– Тогда такой вопрос, – выпалила я. – Только не злись, – к удивлению, он улыбнулся краешком губ. – Ладно, эм… брать моё тело невыгодно. Но, возможно, я нужна тебе для другого. Например, ты мог бы желать… использовать моё тело с иной целью. Если я такое редкое и ценное существо, тебе наверняка захочется… я не знаю… преумножить эту ценность за счёт меня.

– Как многословно. Скажи прямо: ты ждёшь, что я надругаюсь над тобой.

– Когда появится мужское тело…

– Так вот зачем ты говорила про город за пределами территории монастыря. Проверяла меня? – отец качнулся назад и упёр правую руку в бок. – И в чём же толк? Ты бесплодна.

– Как и ты, однако я сейчас стою перед тобой. Раз произошла одна ошибка, возможна и другая. Разве не логично пробовать, пока не появятся результаты?

Сайтроми покачал головой, отвернулся и сделал несколько шагов в противоположную сторону. Я плотнее закуталась в шаль, поскольку упорный ветер всё же нашёл лазейки к плохо утеплённым частям.

– Ошибка была одна, больше не предвидится.

– Откуда тебе знать? – предмет разговора щекотала нервы. Я фактически предлагала отцу изнасиловать меня, да ещё и несколько раз.

– Знаю, – Сайтроми вновь повернулся ко мне. – Вселенная сделала исключение лишь для меня одного. Нет, не из-за каких-то заслуг. Так случилось. Бросок шестигранной кости показал одну случайную цифру. Больше исключений она не сделает, и это факт, Нахиирдо. Ты заняла свою нишу, подобные не сыграют той значимой роли, которая отведена тебе, а значит, в них нет смысла. Значит, их не будет.

– Подожди, подожди! – я выставила ладонь. – Ты пытаешься сказать, что знаешь, зачем я появилась на свет?

– Не пытаюсь. Однако мне это известно.

И тема эта более не волновала отца, я видела это по скучающему выражению на лице монахини. Сайтроми узрел разгадку и вновь погрузился в меланхолию до появления нового интересного явления, способного увлечь его. А вот меня, напротив, распалило подобное откровение.

– Правда? Так скажи мне! – я приблизилась к служительнице, неподвижной, как монумент, наблюдавшей за растущим во мне нетерпением. – Пожалуйста, скажи!

– Тебе это ничего не даст, поверь, – Сайтроми вздохнул, когда я вцепилась в локти монахини. – Смысл твоего появления на свет заключается в устранении пробела в уравнении, по которому развивается наш мир на этой линии и во всех параллельных Вселенных. Одним своим существованием ты вносишь необходимые коррекции в механизм бытия, однако лично от тебя ничего не требуется. Ты можешь просто жить, делая всё, что хочешь.

Какое-то время я молчала, смакуя услышанное. Однако легче не стало. Напротив, образовавшийся кавардак ещё больше опечалил меня, так как теперь я вообще ничего не понимала.

– Само собой, ты не понимаешь, – наблюдая за изменениями на моём лице, проговорил Сайтроми. – Перефразирую. Терпящая изначально допустила ряд ошибок при сотворении мира, поскольку демиург из неё никудышный по определению. Для нейтрализации образовавшихся противоречий, ведущих к коллапсу в необозримом будущем, ответственные за законы Мироздания существа вписали в уравнение данного мира экстра переменную. То есть тебя. Подробнее об этом тебе расскажет Сат’Узунд, я же не большой специалист в разговорах о законах Вселенной. А в идеале просто забудь. Самое главное заключение, к которому ты должна прийти…

– Тебе не нужно моё тело ни в одном из сценариев, – закончила я мысль, обещая себе вернуться к сложному вопросу переменных Вселенной позднее. Тяжело было представлять, что я беседовала с могучим «демоном», когда в паре шагов стояла молодая девушка, но этот обманчивый образ помогал мне говорить дальше.

– И ещё один вопрос, который тебя наверняка тревожит. Нет, я не люблю тебя. Однако, – Сайтроми жестом велел не прерывать его, – это не значит, что я не испытываю к тебе симпатию. Ты скажешь, и весьма справедливо, что я оперирую причинами, вызвавшими привязанность к тебе в прошлом, когда ты была ребёнком, то есть, фактически, другой личностью. Но в этой логике есть брешь.

Я стала прохаживаться на месте и спрятала пальцы в складки шали, разогревая онемевшие конечности. Отец же оставался недвижимым, словно куклу забыли завести повторно, и со стороны отсутствие элементарной тяги человека перемяться с ноги на ногу, моргнуть или почесать зудящую от холода кожу выглядело жутковатым. Любопытно, Сайтроми вообще не испытывал неудобства в чужой шкурке или игнорировал их?

– Изменения твоего характера произошли в процессе взросления, но они не имеют значения, поскольку ты всё ещё моё дитя, а я всё ещё помню свою симпатию к тебе. К тому же, для меня ты так и осталась ребёнком, и любые перемены воспринимаются мной как капризы твоей незрелой натуры. Уверен, ты испытываешь схожие чувства ко мне, но тебе кажется, что детские воспоминания искажены призмой упрощённого отношения к миру, а я вовсе не такой, каким ты меня видела раньше. Но я не меняюсь. И эту истину тебе пора уяснить. Произошла аберрация твоей памяти, и более поздняя информация наложилась на ранние впечатления.

– Твои попытки растолковать всё это рушат момент…

Серьёзно, к чему эти витиеватые многослойные объяснения, сухие, как повествование лектора? Сайтроми звучал каким-то застарелым отрывком из книги о научном объяснении чувств и взаимоотношениях людей. Он хочет, чтобы я включила логику и постаралась осмыслить факты? Но куда большего доверия вызывают проявления этих самых чувств, а не их описание. Действие – вот самый наглядный пример! Если бы отец просто обнял меня ещё раз и сказал, что я должна довериться ему настоящему, сумела бы отказать ему? Едва ли.

Неужели он сам не осознаёт, сколь не к месту его разжёвывание истины?

– Определись, тебе нужны аргументы или телячьи нежности? – раздражённо спросил Сайтроми, хватая меня за предплечье и заставляя остановиться. – Если второе, то не трать моё время и просто скажи прямо, сколько раз перед сном тебя целовать, чтобы ты уснула.

Остряк. А я тратила время, которого у него было… тележка вечности. Хотя сейчас, находясь на территории врагов, оно приобретало для Короля весомую значимость.

– Бросим эту антимонию, – отец коснулся моей щеки на удивление горячими пальцами, а затем провёл выше и приподнял повязку. – Началось воспаление. Тебе нужен новый глаз, причём в ближайшее время.

Я поёжилась, представляя, как Костюмеры будут кромсать соединительные нервы и внедрять новое яблоко. Не без помощи магии, само собой, иначе глаз никогда не приживётся. Сменщики ничего не чувствовали, сшивая и распарывая свои тела, перекраивая их на новый лад, присматриваясь к деталям, как изысканные кутюрье. Но у меня не самый высокий болевой порог, а потому становилось не по себе. Однако даже это не отпугнёт от возможности вновь видеть двумя глазами.

– Странно, – я перехватила запястье Сайтроми, когда он уже был готов отнять его, и пальцами нащупала бьющуюся жилку. – Я думала, трупы холодные и быстро гниют.

– Тело функционирует. Оно не умирает, пока я в нём, а истлевает, выгорает изнутри.

– Тебе больно?

Новая неожиданная улыбка на лице монахини смутила меня. Была это одобрительная реакция, насмешка или какой-то знак, который должна растолковать для себя, неясно. Меня пробирали мурашки при мысли о том, что я вообще с трудом представляла, какой отклик вызовут те или иные мои слова. Сайтроми рассуждал в какой-то своей, ему одному ведомой плоскости, искажавшей любые попадавшие на неё линии. Многое в его поведении оставалось логичным и закономерным, как злость из-за моего недоверия. Но также у меня складывалось впечатление, что за всем этим скрывалось ещё мыслей десять, о которых отец не говорил, но они составляли гигантский поддон нашей беседы, а я, словно неопытный ныряльщик, плавала на поверхности и не могла достичь их.

– Нет. Жар для меня естественен, – и будто обращаясь к самому себе, он тихо вымолвил. – И почему ты такая слабая?

Этот вопрос, казалось, стал главным провокационным элементом, расстраивающим успешное сближение. Несмотря на это, Сайтроми, как и в моих воспоминаниях, проявлял похвальную терпимость и безукоризненно отыгрывал роль отца. Наличие у меня миллиона с хвостиком вопросов вызывало чувство ностальгии, что тоже положительно влияло на наши отношения. И всё же я даже в детстве не чувствовала себя настолько маленькой и ничтожной в сравнении с ним. Вероятно, в юном возрасте мало кто осознаёт свою глупость и посредственность, но сейчас, обладая весомым опытом, я видела, сколь велика пропасть между всеми остальными существами и бессмертным Королём. И ведь сразу и не скажешь, откуда приходит это ощущение. Да, Сайтроми был умным, но в мире немало гениев, однако их глубина познания отличалась от его. Проклятье, да хватало одной беседы или взгляда отца, чтобы заметить разницу, когда с тобой говорит наученный жизнью умник, а когда – неувядающее вечное создание, воспринимавшее любую ситуацию как повторение какого-нибудь шаблона. Понимание того, насколько выше всех нас Сайтроми, обескураживало. Королю не требовалось быть грубым или оскорблять словесно, чтобы притеснять и умалять значимость других форм жизни. Его существование делало это за него.

Оттого упрёк в слабости принимал поистине невыносимый оттенок. От родной кровинки Короля ожидалось проявление легендарных сил. И что-то я действительно получила, но… как будто набор был не тот. На выходе из лавки покупателя обманули, подсунув вовсе не то, что он просил. Вместо выносливости и силы в мешке лежала устойчивость к голоду, вместо бессмертия – долгожительство…

– Но и ты не всесилен, не так ли? – вырвалась фраза, бывшая результатом рассуждений о собственном происхождении. Сайтроми не укорял меня в слабости с того разговора на улице, но оброненное тогда замечание не давало мне покоя. – Более того, я слышала, ты достаточно ограничен в способностях, и белый огонь по праву считается самым могущественным проявлением твоих сил.

– Именно, – равнодушно отозвался отец. – Как видишь, важным является не то, сколько у тебя талантов, а то, как ты совмещаешь их, как используешь то, что дано природой.

– Значит, ты не мог воскресить мать, когда она умерла? Даже просто вылечить, когда она болела…

– Инкарнировать умерших, Нахиирдо? – брови подпрыгнули над глазами. – Представляешь себе этот процесс? Энергия, высвобождённая из тела, упорядочивается в новой ипостаси. Даже если бы кто-то умел делать подобное, получившееся существо являлось бы… не твоей матерью. У неё была какая-то наследственная болезнь. Не знаю, возможно, я бы мог найти способ сохранить ей жизнь, если бы хотел.

– Значит, ты всё же мог…

– Мне это неизвестно. Чтобы ответить на данный вопрос, требуется попробовать, в чём я был не заинтересован. Я не убивал её, а просто не вмешивался, если тебя это волнует. Только представь, – насмешка в его голосе сердила меня даже больше откровения, – какая бы из тебя, гибрида, вышла дурная крестьянка, сжигающая посев прикосновением пальца.

Возможно, он был прав. Сколько бы ещё добавилось треволнений и разногласий с собой, если бы где-то в безымянной деревне меня ждала престарелая женщина. Я бы тянулась к ней, мучилась мыслями о её здоровье и тут же корила себя глупой приверженностью, разрывавшей душу на две неравные половины. А так ни привязанностей, ни тоски по кому-то, кого обычно называют ласковым словом «мама». Как много вкладывается в это понятие и как пусто оно звучит для меня.

– Ещё что? – Сайтроми был очень чутким и всегда с одного взгляда угадывал, когда я собиралась сказать что-то, но не могла решиться. Он разглядывал меня вполоборота, но всегда с щепетильным вниманием. Те, кто собирались обвинить его в бестактности, сильно заблуждались и упускали из виду, сколь много замечал Король.

Разговаривать с ним было на удивление легко, и фрустрация на время отступала. Даже начинало казаться, будто я ведала, что делать дальше в наших неловких, не клеящихся отношениях.

– Байонель. Ты так и не объяснил, что там произошло.

Служительница (или лучше сказать «служительница») передо мной грациозно развернулась и приблизилась к картине с религиозным мотивом. Ногтём провела по застывшим масляным линиям на холсте, а затем вдруг облизала палец.

– Извини, нанккардэ, но это не мой секрет. Мне возбраняется раскрывать подробности дела в Байонеле. Всё, что тебе следует знать, – Сайтроми развернулся ко мне и наклонил голову на правый бок, – это то, что в городе был Lux Veritatis. Меня, как диссидента, выманивали из укрытия для дальнейшей ссылки на Нижний этаж. Тебе не следовало крутиться поблизости, и в особенности не нужно шутить с Церковью, хотя ты почему-то этого не понимаешь.

– Это были не люди из Lux Veritatis, – отец намекал на потерянный глаз, и я поспешила развеять его заблуждения. – Это… одна женщина, которой я в прошлом насолила. Катрия. Она служит Церкви Терпящей. Разве тебе это неизвестно?

– Нет.

– Тебя вообще мало интересует, как я жила среди людей, верно? – я невольно сосредотачивалась на изображённых на картине грешниках, павших ниц перед светом с небес, нежели на разрумянившейся девушке в паре шагов. – Я вообще… не понимаю… у меня в голове не укладывается один факт!

– Давай, озвучь его.

– Я всегда знала, что Спустившимся непросто подниматься в эту часть мира, но тут живут тысячи обитателей Нижнего этажа. Ладно, мне известно, что всё зависит от количества энергии или чего-то там, что рассматривается при переходе между этажами, – я отмахнулась от навязчивой терминологии, не желая тратить время на то, что сама плохо понимала. – Но потом твоя сестра так легко и непринуждённо отправляет мне на выручку… этих… Созерцателей… И я не могу игнорировать вопрос: отчего же ты, будучи сам не в состоянии появиться тут, не отправлял слуг мне на помощь? И не тех, что в детстве вроде как должны были провести меня вниз, а других, которые… не знаю… передавали бы мне сообщения от тебя. Я не верю, что это невозможно, ведь Тигоол как-то же скачет между этажами, при этом общается как с местными, так с Цехтуу и своими сородичами…

Я сбилась и замолкла. Сайтроми дождался окончания словесного потока и вздохнул. Вопрос его как будто опечалил, но не потому, что он был идиотским, наоборот: монахиня вдруг отвела взгляд, словно стремилась утаить от меня какую-то эмоцию или мысль. Эта тема оказалась… неожиданно сложнее, чем я планировала её выставить.

– Мне не безразлично, как ты жила среди людей. Но я не мог поручить опеку о тебе незнакомцам. Даже слугам не мог, – и он ещё меня упрекал в недоверии. – Значимой задачей стала не попытка сберечь тебя от возможной опасности, а сохранить твоё существование втайне среди Спустившихся. Чем меньшее число оных знало о тебе, тем лучше. Все те Спустившиеся, что я отправлял на поиски маленькой девочкой, невзначай брошенной на Верхнем этаже, были умерщвлены из-за тебя. А их было немало, поверь, – я оторопело слушала отца, сжимая подол в пальцах. Сайтроми зачем-то принялся поправлять воротник моего платья, хотя мыслями был далеко от того тесного закутка, в который мы забрели. – Но потом мои действия стали слишком заметными, и я прекратил поиски. Отправлять Спустившихся дальше было неразумным, потому никто тут наверху тебя не встретил и не рассказал о моих намерениях и страхах. К тому же, найти одну нужную черноволосую девочку на этой громадной территории нелегко. О твоей знакомой я не знал. Она скрывала от меня ваше знакомство, а я не умею читать мысли.

– Ты и Тигоол тоже убьёшь? И… Юдаиф? – я подалась вперёд. – Или уже…

– Нет. Сейчас это не так важно, как десятки лет назад.

– Не понимаю… Я помню… помню Костюмеров, которые с удивлением разглядывали меня. Они знали, что я твоя дочь…

– Они тоже мертвы, Нахиирдо. Почему? – предвосхитил мой вопрос отец. – Потому что кто-то обязательно проговорился бы о том, что у Короля есть дочь. Муссирование слухов привело бы к тому, что они всё узнали бы.

– Кто?

– Мои братья и сёстры.

Я провела пальцами по лбу и уставилась в одну точку, анализируя информацию. И тут же смиренно выдохнула, понимая, что давно знала это. Конечно, Сайтроми скрывал от остальных бессмертных факт моего существования, хотя и не ясно, почему, но я и не думала, что для этого было приложено столько усилий. Все эти жертвы невиновных Спустившихся, единственный грех которых заключался лишь в том, что они располагали этой тайной. Король без зазрения совести расправился с ними.

– Допустим, с языкастыми Спустившимися всё очевидно, но… разве среди твоих родственников нет тех, кто умеет читать мысли? Я думала, Хатпрос…

Сайтроми резко зажал мне рот и грозно нахмурился. Прошло секунд пятнадцать, последовательно отсчитываемые отцом, прежде чем он позволил мне говорить.

– Не называй её имени. Она в этой части мира и слышит тебя.

– Здесь? О… хорошо. Но наверняка сотни ненавистников среди церковников каждый день используют её имя как ругательство. Или она может… появиться прямо тут?

– Нет. Но лучше не возбуждай её интерес повторением имени, – предупредил Сайтроми. – Отвечу на твой вопрос. Умеет читать мысли, но не мои.

– И ты умудрялся двадцать лет скрывать от них, что у тебя есть дочь? – выдала я, дивясь новости. – А как бы ты потом им всё рассказал? За чашечкой чая вдруг обронил бы, что у тебя, оказывается, ребёнок завёлся, да ещё и от человека? Или ты ждёшь, пока правда сама собой вылезет наружу?

Со стороны могло показаться, что я требовала покаяния у прислужницы. Забавно, ведь обычно это люди приходят поплакаться о грехах духовным лицам, а не наоборот. Сайтроми сцепил руки за спиной, раздражённо скривив губы.

– Я и не рассчитывал скрывать тебя вечно, но как можно дольше. Поверь, тебе меньше всего захочется иметь с ними дело.

– Думаешь, они невзлюбят меня? Несмотря на то, что я… нетипична?

– Это оптимальный сценарий. В худшем случае они захотят тебя использовать. Цеткрохъев любит эксперименты. Цехтуу возненавидит тебя, но ненависть будет вытекать из зависти ко мне, и лично твоей вины в этом нет. У Хат’ндо злое чувство юмора. Едва ли его шутки тебя вдохновят. Та, чьё имя мы сегодня избегаем, непредсказуема, эпатажна и эксцентрична. Единственная, кто относится к тебе благосклонно…

– Сат’Узунд, – закончила я. – А если бы ребёнок родился не у тебя, а у другого Короля, как бы ты отреагировал?

– Опять антимония. Нет смысла обсуждать несбыточное.

Верно. Отец был не из тех, кто любил обмусоливать нереализованные возможности, он жонглировал только теми событиями, которые уже случились или должны были проявиться в скором времени.

Вскоре в монастырь прибыла парочка Костюмеров, правда, у них не нашлось глаз того же цвета, что мои натуральные. На предложение воспользоваться служительницами как живыми манекенами Сайтроми, к моему вящему изумлению, ответил отказом. Король объяснил, что при всём презрении к людям он не может позволить себе халатное отношение с теми, кто раболепно преклонялся перед ним. Монахини и без того ходили пришибленными тенями и не простили бы призванному демону бесчеловечное обращение с сёстрами. Сайтроми лишился бы их уважения, и они бы вмиг предали его. Поэтому отец отправил Костюмеров за пределы обители, в город.

Васильковый глаз, который позже мне преподнесли на блюдечке, вызывал рвотные позывы. Кровь на рваных тканях долбилась мыслью о безвременной кончине матери чьего-нибудь семейства. Но в животе мутилось ещё сильнее, когда видела сияющие лица Костюмеров, и старательно ловила на лице светловолосой монахини намёк на дальнейшую судьбу этих услужливых Спустившихся.

– Выпей это, – незнакомая служительница вручила мне напиток. – Он поможет забыться.

Похоже, никто больше не собирался облегчать мою боль, и я с благодарностью приняла чашу. Удивительно, но эти монашки, ставшие совсем безликой серой массой в последние дни, когда я сконцентрировала всё внимание на отце, показывали свою доброту и дружелюбие. Вновь хотелось проникнуться симпатией к этим женщинам, но вспоминала, как они восстали против меня, и отвращение поднималось к горлу. А потом размышления о них вытеснялись переживаниями, связанными во многом с Сайтроми, и я окончательно забывала о служительницах, пока новое миловидное лицо не выныривало из омута померкшего мира.

Костюмеры проявили недюжинную аккуратность, а травы и магия облегчили страдания, но последствия операции мучили меня не один день. Голова с трудом отрывалась от подушки, как будто её залили жидкостью, новый глаз под бинтами щипало и жгло, хотя Спустившиеся обещали, что это временное явление. Костюмеры легкомысленно заверяли, что болезненная «щекотка» знакома им всем и обязательно проходит на вторые-третьи сутки.

– Мы думаем, со временем магия ослабнет, – говорили они, разводя руки в стороны. – Что поделать. Ты не совсем Спустившаяся, а потому на вечность красотульки-гляделки не рассчитывай. Но когда этот глаз начнёт отмирать, позови нас.

– Вставай на ноги скорее. Мне может понадобиться твоя помощь, – потребовал отец, возвышаясь над изголовьем кровати.

– Помощь? – с сомнением переспросила я. – В чём, например?

Костюмеры слиняли, и мы остались вдвоём. Опять. Я приподнялась на локтях, морщась от звона в ушах, и снизу вверх воззрилась на собеседника.

– Увидим, – был простой ответ. – Ты ведь на моей стороне, раз помогала людям призвать меня в этот мир. Соответственно, я могу требовать от тебя внести собственный вклад в моё дело. Я правильно рассуждаю?

Вклад в его дело, да? Захват территорий, развязывание новой войны и убийства, убийства, убийства? Я не была святой, сама отнимала жизнь, не чувствуя раскаянья в некоторых случаях, а духовников в большинстве своём попросту ненавидела, но всё же… Насмотрелась на ужасы войны, пока шла в этот монастырь. А ведь это была обычная потасовка среди людей, но и она вызывала отвращение всеми фибрами души. Какой кошмар начнётся на землях, когда короли пойдут зверствовать? Человеческие сказки о прошлых сражениях полны преувеличений, но доля правды в них имелась, и она рассказывала главное – насколько чудовищна любая война, особенно с представителями чужой расы.

– Я не говорю «нет», но мне неизвестно, что ты планируешь сделать, – поторопилась заверить его, так как вселять ненужные сомнения совсем не хотелось. – Я… против войны и не стремлюсь потворствовать ей. Это выше моих сил…

– Зачем война? Оставь её полководцам. Ты можешь другое.

Сайтроми потянул меня за локоть, выдёргивая из постели, обхватил сзади за плечи и провёл к окну. Горячие пальцы впились в кожу, и я ощущала яростное дыхание у самого уха. В висках стучало, а перед здоровым глазом через раз вставала полупрозрачная пелена.

– Например, – он указал на улицу, где с клумбами возились маленькие фигурки монахинь. Набожные работяги не подозревали, что за ними наблюдали с третьего этажа. – Когда мы покинем это место, нам нужно будет замести следы. Сжечь его вместе со всеми людьми, которые нас видели. Ты хочешь их сжечь, Нахиирдо?

Я сглотнула ком, судорожно подыскивая правильный ответ. Внезапная перемена в меланхоличном настроении Короля пугала и в то же время наводила на мысль, что он пытался добиться от меня конкретной реакции. Я задела опасную струну, вызвавшую целый каскад волн, и чем дольше медлила, тем вероятнее тонула в них. Вот она, знаменитая вспышка гнева Сайтроми, опалившая меня после неудачного поворота в разговоре.

Моё замешательство распаляло нетерпение Короля.

– Посмотри! – прошипел отец, толкая меня к стеклу. Я упёрлась животом в подоконник и резко развернулась, но тут же приложила ладони ко лбу. Головокружение не позволяло двигаться проворно, однако на меня никто не нападал. Сайтроми со злостью взирал на меня, но не торопился проявлять насилие.

– И что ты хочешь услышать? – выдавила я. – Могу ли я убить этих женщин? Да, я жаждала этого, когда они гонялись за мной, но тогда я была напугана. Теперь же не уверена, что желаю им смерти. У меня есть принципы… я не стану нарушать их, чтобы помочь тебе. И ты не заставишь меня.

От него веяло немой яростью, и меня начинало потряхивать от безумия момента. Как много будет стоить неправильный ответ?

– Именно. Тебе давно пора уяснить, что я не могу заставить тебя, – Сайтроми потёр переносицу, возвращая спокойствие. – До чего же глупое дитя… Почему ты никак не выучишь, что с тобой я не могу быть диктатором, потому что… я отец, Нахиирдо! – он всплеснул руками и придвинулся. – Я отец, который не станет требовать от тебя аморальных поступков! Какие у нас тогда сложатся отношения? Хозяина и раба? К чему мне твоя сервильность?! Это не то, что я хочу от тебя, это не…

К счастью, в дверь постучали, прерывая мои страдания. Я вздохнула с облегчением, когда отец разрешил войти, отступая на шаг. Служительница впорхнула в комнату и тут же смущённо потупилась.

– Извините, я принесла еду по просьбе старшей наставницы, – прощебетала она, а затем поспешно поклонилась, не выпуская поднос из рук.

– Поставь на стол. И забери весь мусор.

Сайтроми кивнул в сторону тряпок, бинтов и таза с водой, что Костюмеры не удосужились забрать с собой. Монахиня бодро кивнула и принялась выполнять приказ, а Король прошествовал в центр комнаты. Девушка, стройная и невинная, словно проросшая возле пруда ива, проворно переставляла тарелки на стол и убирала с него всё лишнее. Я перенесла внимание на ровную спину вместилища отца, гадая, что он вознамерится делать дальше. Тело взмокло от напряжения, и только сейчас стало заметно, с какой неистовой силой впилась пальцами в подоконник. Я разжала их и поморщилась от боли. Наездник, бывший необычайно тихим и покорным последние несколько дней, звал сбежать из комнаты. Но его мнение меня не волновало.

Служительница закончила прибираться и, повернувшись, обнаружила Короля неприятно близко от себя. Сайтроми не стеснялся вторгаться в личное пространство людей, лишая их тем самым уверенности и чувства защищённости.

– Я… я уже закончила, – запнулась девушка, и мне стало жаль её.