Текст книги "Лёд (ЛП)"

Автор книги: Яцек Дукай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 95 страниц)

– Я и не думал, что все это к таким результатам приведет. – Задумчиво потерло верхом ладони подбородок. – И даже предположить не могу, чья могла бы это быть работа, ни Шульц, ни Победоносцев…

– Спасайте меня! Выпишите мне рекомендательное письмо генерал-губернатору, подобные вещи только на самом верху решить можно, причем, по-быстрому, по-быстрому…

– Да как я мог бы рекомендовать кого-то генерал-губернатору…! – засмеялось я-оно.

– Не издевайтесь надо мной! – рассердился Вулька-Вулькевич. – Ведь Шульц к вам прислушивается.

– Откуда подобные глупости?

– Половина города знает, что вы с ним долго на балу беседовали, а потом еще и с князем Блуцким. Так что не стройте из себя невинную овечку, господин Мороз и Царствие Льда!

Все это слушало с неприятным ощущением deja vu.Неужто возврат к графу Гиеро-Саксонскому? Вся разница в том, что сейчас я-оноуже замерзает; теперь это правда. Хлебнуло чаю.

– Успокойтесь. Я напишу это письмо. – Вытащило визитницу. – Хотя, буду весьма удивлен, если это поможет.

– Попрошу на предъявителя.

– Чего?

– Ну не такой уже я наивный, меня же не допустят, но у меня есть более представительные знакомые.

Со вздохом сняло колпачок с ручки.

– Ну, ладно, это же меня мучают угрызения совести, ладно уже, напишу, что «по делу, не терпящему отлагательства». Но, быть может, вы и для меня кое-что сделаете. Да нет, нет, ничего такого; мне бы попросту хотелось побольше узнать про Абрама Фишенштайна, в частности, о его прошлом, что это за человек – нужно побольше данных.

Пан Еж замигал над своими мираже-стеклами.

– Так вы, все-таки, решили делать деньги.

– Что? Нет. Тут дело другое: Фишенштайн дает деньги Братству Борьбы с Апокалипсисом, и мне нужно…

– Ага, так вы и с федоровцами теперь дела имеете, а?

С федоровцем встретилось у Теслы. В Физическую Обсерваторию Императорской Академии Наук заехало, заскочив поначалу на Цветистую за лабораторными образцами металлов и за бутылкой сажаевки. Над темным облаком, скрывающим здания Обсерватории, в вечернее небо выпирались мачты со свежими трупами, даже сосульки под ними еще не успели нарости; светени, растянувшиеся от покойников, определяли на небе вершины пентаграммы. Казаки впустили, в ведущем от складов коридоре разминулось с инженером Яго; тот сделал вид, будто не видит. Лабораторию застало совершенно обезлюдевшей. Лучшей оказии не было и смысла ожидать. Быстро сбросив шубу и шапку, вытащило из-за других прототипов и экспериментальных установок тьветовую бомбу Теслы, к счастью, собранную в единое целое. В фокусе лампы заменило криоуголь на чистый тунгетит. Проверило кабеля. Приборы показывали нужное напряжение. Поднесло к выходному клюву отражательной сферы пластинку тунгетита. Пробный выстрел породил на ней точечное сияние, более яркое, чем огни собора Христа Спасителя. Вынуло блокнот. Гипотезу записало еще в то время, когда по причине недобора тьмечи в голове бродило с пяток теорий одновременно; теперь же она не звучала столь убедительно. Посчитало: двадцать выстрелов в образец, чтобы охватить площадь чуть побольше булавочной головки, а образцов восемь: не охоложенные руды, сталь с высоким содержанием углерода, низкокачественное зимназо. Если поспешить, где-то четверть часа. Отметило час и минуту на тот случай, если бы эффект должен был затухать по времени. Начало с необлагороженного зимназа. Пшшшик, пшшшик, посвистывала Машина Луча Смерти. В момент выстрела на мираже-стеклах разливалась радуга из всех существующих и не существующих цветов. Но воздух, по-видимому, несколько рассеивал луч, потому что бледным огнем вспыхивали и хлопья тунгетита в водке. Поставило бутылку с сажаевкой на столе рядом.

Все так же до конца не было уверенности, что с нею сделать. Идея была такая: залиться тунгетитовой водкой и, вместо того, чтобы снова откачивать тьмечь, наоборот, накачаться ею по самое не могу, сколько выдержит тело. Быть может, утренний визит у Победоносцева дал духу последнее предупреждение, так что под конец я-онооткрыто признало: ну как легче найти отца на Дорогах Мамонтов, если самому на них не спустившись? Идея, которую подкинуло при уходе графу Шульцу, чтобы отделаться от него, давно уже сверлила голову, она была уж слишком очевидной. То, что людям Победоносцева не удалось, еще ничего не означало: в начальных фазах всякой науки действуешь, в основном, вслепую, на сотни поражений приходится один успех; так было с паровыми двигателями и с двигателями внутреннего сгорания, с авиацией, с электромагнетизмом – точно так же и с черной физикой. С другой стороны, точного рецепта не знало, о некоторых вещах только догадывалось, пока же что желало лишь исследовать реакции организма. Скажем так: пол-литра и две тысячи скотосов.

Но, может, умнее и безопаснее было бы вначале испытать это на ком-то другом. Интересно, как там справляются с Морозом крысы Саши Павлича, которых он подкармливал картошкой Бусичкина. Грызуны в клетках под дальней стенкой выглядели здоровыми, только ведь не скажешь, какая это партия, те, взятые для эксперимента, могли все до единой сдохнуть.

Так или иначе, но на вычисление маршрута отца на Дорогах нечего и рассчитывать. Нужно хвататься за непосредственные следствия, основанные на материи, а не на математике. Идея выслать за Отцом Морозом душу «салгын кут»не была самой безумной. Другую надежду связывало с запрещенной гидрографией Байкала, господин Урьяш обещал в течение недели достать старые карты Кароля Богдановича. А еще отчеты первых царских экспедиций в Зиму, в том числе – той роковой экспедиции, в которой принимали участие Филипп Герославский и Сергей Ачухов.

Проблема в том, что все это вместе мало приближало к решению другой проблемы, гораздо более существенной, а именно: как безопасно разморозить отца, когда я-оноего уже найдет. Здесь уже нет обходных методов, полусредства, полудомыслы только увеличивают угрозу. Нужно или полностью ознакомиться со всем чернофизическим процессом, позволяющим человеку сойти на Дороги Мамонтов, или иметь в своем распоряжении для испытаний вживую, как минимум, одного такого абаасовца.Тем временем, найти Аэростатного Немого, Копыткина или Кроули столь же сложно, как и отца. Но и нажираться сажаевкой для этой цели особого смысла нет: заабасовать необходимо кого-то, на ком можно свободно проводить любые опыты.

А времени все меньше. Завтра князь Блуцкий-Осей должен представить своего полномочного человека; Франц Маркович приходил со сметой экспедиции и доверенным следопытом-инородцем; завтра уже необходимо было реализовывать конкретный план. А плана все так же не было. Холодный расчет подсказывал, что самое время отбросить всяческие расчеты и попробовать наиболее отчаянные методы.

При виде водки Саша тут же вынул две мензурки.

– Нет, нет, – замахало руками я-оно, —это научные пособия.

– А, «научные пособия»! Вы собираетесь вечером наукой заняться? Может, в компании?

– Что, одиночество душу скребет?

Тот опустился за свой стол, повесив нос на квинту.

– Эх, Венедикт Филиппович, да чего мне глаза вам замазывать – словно в тюремной крепости здесь живем.

– А где Никола?

– Этот ваш Хавров половину дня ему занял, сейчас они вместе отправились во двор, к тунгетитору. Слышите? В стуке перерыв. Зачем вы вообще знакомили его с федоровцами, совсем они его опутали, сейчас здесь все заброшено.

Похлопало биолога с покрытым оспинами лицом по плечу.

– Это у него пройдет, всегда подобные увлечения у него проходили, раньше или позже. – Закурило папиросу, перед тем угостив и Сашу, тот поблагодарил. – А то, что в крепости, пока что, поверьте мне, это наилучший выход. Победоносцев загнул пароль [353]353
  Термин из азартных карточных игр; «загнуть пароль» – отметить карту, на которую сделана ставка. – Прим. перевод.


[Закрыть]на доктора.

Павлич поднял голову, глаза у него заискрились, светень появилась на щеках.

– Именно! MademoiselleФилипов принесла нам сюда весть, будто вы разговаривали с губернатором и с секретарем Александра Александровича.

– Ах, ну да, mademoiselleФилипов…

– Ну, именно, именно! – Саша затянулся, так что на коже вспыхнул кирпичный румянец. – Как там на балу было, расскажите!

– А что, она вам не рассказала, как Сын Мороза над дочкой генерал-губернатора глумился? – Вздохнуло через дым. – Бал как бал, ярмарка тщеславия, тела, украшенные цветами и кружевами, благовониями окропленные, чтобы поменьше выглядели как тела и менее, чем тела, воняли. Что там с нашими крысами?

Саша захлопал глазами.

– Крысы. – Он достал тетрадку из ящика. – Ну что же, плохая весть такая, что все замерзли до костяного состояния. Как вы просили, я закапывал их в клетках в подвале у колодца. До сих пор никаких чрезвычайных эффектов отмечено не было. Можете сами проверить, я провел туда кабель от измерителя тьмечи.

– Но, могу поспорить, имеется и добрая весть.

– Да. В контрольных парах не все экземпляры замерзали после прохождения одного и того же периода времени, несмотря на равные порции теслектричества и равных порций тунгетитового корма.

– Хммм. Но это продолжалось дольше, чем для крыс, живущих на обычном корме?

– Да, явно. Вот, пожалуйста, до ста двадцати процентов.

Просмотрело числовые данные.

– Вариации не превышают суток.

– И все таки.

– Правда. – Стряхнуло пепел в кювету, подняло взгляд на давным-давно закопченный потолок. – Выводы. Вопреки первоначальным предположениям доктора Теслы, любой материальный объект, во всяком случае – оживленные предметы – обладают определенной тьмечевой емкостью. Если мы закачаем в организм теслектрический ток выше этой емкости, снижение температуры, в конце концов, вызовет остановку жизненных процессов.

– Ну, это, более или менее, уже было известно.

– Далее. Накачивание тунгетита теслектричеством вызывает переход энергии тьмечи в кинетическую энергию, посредственно – и в тепловую. Ведь именно на этом принципе работают двигатели Теслы, благодаря которым у нас здесь имеется электрический ток и свет, – махнуло папиросой, – и все это, из энергии, извлекаемой из Дорог Мамонтов.

– Следовательно, организм, нафаршированный тунгетитом, – подхватил Саша Павлич, щуря глаза и плюясь дымом изо рта, – при накачивании теслектричеством, дольше останется выше точки замерзания, поскольку в тунгетите происходят процессы, частично нивелирующие влияние Мороза.

– Именно так. – Задержало ладонь, трущуюся о ткань жилета. Ах, как бы сейчас пригодились хотя бы пять минут под насосом Котарбиньского…! – И вот подумайте: организмы, полностью основанные на черной биологии, имели бы бесконечно большую тьмечевую емкость: сами их жизненные процессы происходили бы по причине преобразования теслектрического тока в движение, тепло, клеточную химию.

ЛубуМММ! – задрожало здание – лубуМММ! – нутряной грохот, раздражающий внутреннюю часть ушей – лубуМММ!

– С другой стороны, – размышлял вслух Саша, – всякая эндотермическая реакция вызывала бы снижение температуры организма.

– Так они замерзли бы или нет?

– И все таки-жили бы!

– Замерзшие.

– Возможно. Нет. Как-то иначе.

Саша снял пенсне, помассировал нос. Сейчас он глядел с откровенным любопытством и столь же откровенным сочувствием.

– Вы думаете, что он именно так и живет?

– Да, Саша, думаю, что он живет. Я очень долго над этим размышлял. И раз уже даже крысы…

Никола Тесла и Эдмунд Геронтьевич Шавров вбежали в лабораторию, оба осыпанные снегом, от обоих бил тьветистый пар, оба сбивали мерзлоту с башмаков. Павлич схватился с места: – Господа, не надо пачкать! Не надо пачкать! – Но те и не оглянулись. Шавров, разогнавшись в причудливых па, уже сменив мираже-стекла на очки с толстыми линзами, увидел бутылку сажаевки и, радостно потерев руки, взялся выбивать пробку. Прежде чем успело подскочить, запротестовать, тот хорошенько потянул из горла. Глубоко вздохнул, лысина покраснела от удовольствия. – Уфф, сразу мороз с человека сходит.

– Так это же сажа, Эдмунд Геронтьевич, глядите, что пьете.

– И что? Вам налить?

Из своего угла появился Тесла со стаканами и бутылкой «Чивас Регал». Все пропало.

– Инженер Яго доложил об уходе, – сообщил серб, переставляя посуду на лабораторном столе. – Корабль наш.

– Что празднуем? – вздохнуло я-оно.

Господин Хавров, в данный момент мало похожий на директора, весь лучась улыбками, подпрыгивая в конвульсиях сердечной благожелательности, подскочил и пожал правую руку.

– Великий триумф против Апокалипсиса, господин Ерославский!

– Чего?

Тот зафыркал спиртным дыханием.

– Не притворяйтесь! Доктор Тесла рассказал мне о том, как вы его оживили.

ЛабуМММ!

Саша вытаращил глаза, очки чуть не упали с его носа.

Я-онораздраженно скривилось.

– То было в Лете, в Лете! Тоже мне, воскрешение…

Никола Тесла выпил стакан до дна, выпрямился, поднял руку – и то уже была высота чуть ли не под потолок – и замерз в позе громовержца, пиджак черного костюма задрался, галстук съехал набок, птичий череп склонился над целью, седая прядь, перечеркнула глубокую глазницу – ожидая знака – лубуМММ! – мгновение – и после того изо всей силы грохнул стаканом об пол.

Тот раскололся на тысячи мелких осколков, остановившихся на полу в виде правильного ромба, бриллиантовой мандалы.

– Молот Тьмечи! – воскликнул Тесла. – Кто обретет это знание, выкует с его помощью на волнах тьмечи чудеса и воскрешения, и какие угодно арабески энтропии!

И после этого началась пьянка.

Имея под рукой сколько угодно стеклянных емкостей и посчитав все это анти-энтропийной забавой – и Хавров, и молодой Павлич – начали бить их с целью получения наилучшего художественного эффекта, и вся штука заключалась в том, чтобы поймать соответствующий момент между ударами Молота, то есть, точку, когда волна, проходящая в теслектрическом поле Дорог Мамонтов, с высокой амплитуды сходила в локальный минимум, в противоэнтропийный экстремум. И родилась симфония звона стекла и не совсем осознанных криков; каденция же ее происходила следующим образом: Молот – бряцание стекла – возглас радости или разочарования. Саша настолько разохотился, что схватил свои мензурки в обе руки и грохнул их – из чего родилась картина двукрылого ангела.

– Вам следует как можно скорее бежать, – шепнуло я-онодоктору Тесле.

– Ммм?

– Я разговаривал с Победоносцевым. Человек уже наполовину с ума сошел, он станет защищать свое царство любой ценой, даже если придется открыто встать против царя, даже если ему нужно будет вырезать всех ваших казаков. Здесь небезопасно, спасайте жизнь. Могу организовать вам бегство, скажите только слово.

– То есть, мало того, что мне пришлось бы не выполнить контракт с императором, так еще и поддаться Льду и отдать черную физику в чужие руки?

– Раз вы не цените свою жизнь, подумайте хотя бы о Кристине!

– Если бы она меня слушала…!

– Да, Господи, это же не шутки! Тот агент в Транссибирском Экспрессе, подставленный вместо monsieurВерусса – это уже были делишки Победоносцева.

– Ну вот, а я разве не говорил! – обрадовался серб и, не говоря ни слова, поднял стакан в тосте.

– У вас сильно изменилось настроение, – произнесло я-оно,не скрывая неодобрения. – В последнее время вы часто накачиваетесь? – Мельком глянуло на отьвет ученого, но здесь, в этом свете, тот не казался чем-то отличающимся от обычного (то есть, необычного) отьвета Теслы.

– Мне это не надо. Пейте, не надо телиться! – и сунул в ладонь стакан с виски.

– Если бы Кристина это видела… Что это на вас напало?

– Эксперимент провожу!

– Эксперимент?

– А вам не говорили, что в Зиме невозможно прилично упиться? Даже перед пришествием Льда – у русских всегда были головы покрепче, здесь всегда нужно было больше спиртного. Только Молот бьет в обе стороны! Пейте!

Саша Павлич подлил себе сажаевки.

– Наукой мы занимаемся! – хихикал он.

ЛубуМММ!!!

– Вот, сами поглядите. – Тесла подошел к черному листу, горизонтально положенному под лампами. На матовую гладь высыпали коричневый песок и белую крупу. Тесла ударил по листу, крупинки перемешались. Серб подождал, снова ударил – песчинки и крупинки разошлись на две трети, расходясь направо и налево практически по вертикали.

В листовом материале я-онораспознало тунгетитовое зеркало.

– Так вы и опыты относительно природы тьвета забросили?

– Тьвет, тьвет, тьвет… – Белыми ладонями Тесла исполнил сложный жест, наверняка обязанный передать такую же сложность идеи. – И как тут строить гипотезы на гипотезах? Ведь мы не все знаем и о самом свете.

Сделав еще глоток и присев на высоком табурете неподалеку от Тьветовой Лампы (перед тем отставив ее на место), изобретатель начал путаное изложение собственных теорий о природе тьвета. В первую очередь, он вытащил на свет божий своего любимого Иоганна Вольфганга фон Гёте. Литературный гений объявил революционную оптическую теорию в насчитывающей полторы тысячи страниц работе Zur Farbenlehre [354]354
  «Учение о цветах» (нем.)


[Закрыть] ,опубликованной в 1810 году; писатель посвятил этой теории годы экспериментов с призмами и считал ее главной работой собственной жизни. В соответствии с Ньютоном и другими классиками оптики, темнота это всего лишь отсутствие света; фон Гёте считал же, что свет и тьма подобны противоположным полюсам магнита, и одно влияет на силу другого, цвета же не заключены в белом свете (который можно «расщепить» с помощью призмы в спектр), но образуются на пограничных линиях между темнотой и светом. Желтый и красный, когда свет проходит над темнотой, а синий и фиолетовый – когда темнота проходит над светом. Темнота – то есть то, что сейчас мы называем тьветом – непосредственно воздействует на свет. На закате Солнца встань на чистом фоне перед зажженной свечой, говорит Иоганн Вольфганг, и осмотри собственную тень: ты увидишь глубокий синий цвет. Свет не обязан иметь волновой природы, чтобы человек видел цвета, спектры и радуги; и мы же это видим.

…Иные конструкции Тесла вознес на более молодых теориях. Если мы возьмем ту безумную гипотезу, будто бы свет в Лете является одновременно и частицей, Lichtquant [355]355
  Световой квант, квант света (нем.)


[Закрыть]Эйнштейна, и волной, волной бытия, то есть приливом и отливом вероятности существования частицы света – тогда тьвет был бы аналогичным физическим проявлением несуществования, то есть ударом частиц «отрицательной вероятности» света; поток тьвета был бы потоком небытия света. Я– оновстало в позу святого Фомы. Означает ли это, будто бы существуют какие-то «молекулы небытия»? Но как может существовать небытие? Бытие – это то, что существует; небытие – это то, что не существует. Но точно так же, заметил Никола, можно задать вопрос и для случая интерференции света: как то, что существует не до конца, в дробной форме, всего лишь как вероятность – как нечто подобное влияет на видимые, материальные проявления бытия? Следовательно, тьвет, выпирающий свет, никакого нового эффекта из себя не представляет. Отрицательная вероятность нивелирует вероятность положительную.

…Хорошо, а чем в таком случае являются светени? Тут уже Тесла размахался своими длинными руками словно ветряная мельница; призванные вслух светени обильно выступили на его костюме, тьмечь грязнила морщинистую кожу. Все разложения спектра светени и опыты с пленочными экранами, говорил он, показывают, что, в принципе, это опять же обычный свет. По-видимому, проходя сквозь постоянную материю – сквозь то, что существует в абсолютном смысле – тьвет вновь подвергается перевороту в собственных вероятностях. Ну а в материи, через которую проходит тьвет, происходит ли какая-то перемена в ней? Если да – то на субмолекулярном уровне или вообще на уровне энергии тьмечи, поскольку здесь ничего конкретного Тесле установить не удалось. Не определил он и зависимости длины волны света/светени от длины волны тьвета – ведь они могут быть вовсе и не волнами.

– Но ведь свет распространяется и в частотах, невидимых для человеческого глаза. Значит, раз это частоты…

– Инфракрасные лучи, – проблеял серб.

– К примеру. А как тогда с тьветом?

Никола вновь замахал руками, что поначалу я-оноприняло за очередное мимическое блеяние, но это он как раз желал показать на себе: светени, отьветления.

– Человек теплый, – произнес он и замолчал на какое-то мгновение, вслушиваясь в работу собственного организма; успокоившись тем, что в средине все действует как следует, он подлил в механизм топлива из С ₂Н ₅ОН и продолжил: – Человек теплый, он светится по причине этого тепла, только мы этого не видим. А вот человек с нарушенным балансом тьмечи, он же, лютовчик, нуу, что излучает он? Поиграйтесь призмами, и увидите, как свет, проходя сквозь иную среду, меняет свой характер. Все может быть и так, мой мальчик, что исходящее из внутренностей материи подобное излучение, даже если поначалу оно имело характер тьвета, превращается в светень на верхних тканях. Только из внутренних тканей тьвет может быть освобожден без нарушений. Вот откуда, если не ошибаюсь, у обитателей Края Лютов и наблюдаются подобные оптические феномены.

– А Черное Сияние? А то, что светени постоянно взбалтываются, перемешиваются, делаются похожими на заливное? А все эти гадания по ним? Читал ли доктор то, что я принес ему от Круппа, те берлинские теории? Поскольку я уверен, тут имеется какая-то связь с состоянием разума человека, подверженного воздействию тьвета.

– Ба! Но, возможно, сама эта гипотеза Борна и Ди Велоче о волне Дебройля как о скачках вероятности существования, она сама ведь может быть неверной! Как в Зиме, так и в Лете!

– О какой еще «отрицательной вероятности» вы тут говорите? Математика четко определяет вероятность: от единицы, то есть, события или свершившегося, или же столь же возможного, до нуля, то есть – до события без какого-либо шанса произойти. И какой же это шанс мог бы быть меньшим, чем нуль? Значит, что? Данная вещь не только ни в коем случае не произойдет, но в добавок и… Ну, что еще? Можно ли «не быть» и «еще более не быть»? Неужто не-существование можно как-то поделить? Боже мой, Никола!

– Пей, пей!

ЛубуМММ!

Господин Хавров скинул пиджак и жилетку, ослабил галстук, засучил рукава; за пьянку он берется как за тяжкий физический труд, словно за работу в каменоломнях. Саша тоже уже сбросил лабораторный халат. Похоже, в лаборатории было спрятано немало спиртного, потому что, ни с того, ни с сего, вдруг появились две пузатые бутыли сибирского ханшина. Я-оноприглядывалось ко всему этому с нескрываемым изумлением. Наверняка, я-онобыло еще слишком трезвым, наверняка, Молот Тьмечи бил по голове еще слишком недолго – но, видимое изнутри, все это слишком было похоже на массовую одержимость; злой дух в них вступил и теперь вот управляет телами и мыслями. Шарах-тарарах, будут ужираться до последнего. И что за удивительнейший транс! В Варшаве пило совершенно иначе: от рюмочки до рюмочки, четверть часика – и по-новой, один приятель поднимал тост за другого, да с закусочной, да с разговорами; и тогда напивалось как-то незаметно. А здесь: пьют, чтобы пить. Ведь призыв Хаврова – это пустой повод, в качестве знака могло послужить все что угодно. Павлича еще как-то понять могло, с его состоянием духа – закрытый здесь словно в тюрьме, перепуганный, отчужденный, оставленный сам себе на долгие вечера и ночи – для него любой способ забыться хорош. Но доктор Тесла? Закинув худющую ногу на ногу, сгорбившись по-птичьи на табурете, он заливает в себя шотландский виски, добродушно поглядывая на вице-директора и биолога, когда те строят дурацкие рожи мышам и крысам.

В мастерскую вошел старый Степан и тут же полетел вверх тормашками на коврике из стеклянных осколков. Я-онохохотало вместе с другими. Охранник неуклюже поднимался на ноги, пискливо ругаясь. Как все хохотали, точно так же теперь все бросились ему помогать, отряхивать от осколков, к столу проводить, один и другой стакан в руки совать. Эдмунд Геронтиевич, уже хорошенько подшофе, вытащил из-за шкафа метлу и, весьма этим развеселенный, заметал блестящие россыпи; а при этом он начал еще и петь (оперный баритон), и при том так растягивал мелодию, чтобы согласовать такты с ударами Молота Тьмечи. Подстроив шаг и замах, он убрал весь пол в течение шести ударов.

Саша тем временем, порозовев от сердечности, так что любовь к ближнему вытекала из всех оспинок и прыщей на лице, разлив остатки сажаевки по мерным колбам и сунув всем в руки, взволнованно исповедовался на ухо Теслы, дергая его при том за полы пиджака и самому себе стуча в грудь худеньким кулачком. Я-ононе слышало, что он там рассказывал.

Хавров приблизился, вальсируя, стиснув метлу в объятиях; колбу он опорожнил в один глоток, теперь слизывал тунгетит с губ.

– И что, Венедикт Филиппович, чего доброго принесли вам кладбищенские забавы?

– А что, Арский вам не рассказывал?

– Рассказывал, рассказывал. – Эдмунд Геронтьевич положил подбородок на палке метлы, подмигнул. – Дорогу разыскиваете за Отцом Морозом, а? – Кончиком языка он подцепил последнюю черную пластинку. – Тунгетита наелся да и под землю вмерз, так?

Шотландский виски обжег гортань, откашлялось.

– Наелся, напился, натьмечился.

– И что? Теперь, – Хавров замахал руками в каком-то пародийном подобии кроля, не поднимая подбородка от метлы, – теперь плавает себе под землей, гы-гы.

– В том-то вся и боль, дорогой мой сударь, потому что живой человек, понятное дело, по Дорогам Мамонтов ходить не может.

– О! Не может?

– А как? Человек – он ведь тебе не червяк дождевой.

– Ясно.

– Но вот это как раз вас утешит. – Ударило пинком в метлу, Хавров полетел вперед, поддержало его за плечо. – Как он путешествует по Дорогам Мамонтов, раз не живой человек? А вот так: умирает и воскресает.

Развеселившийся федоровец хлопнул себя руками по бедрам.

– Умирает и воскресает!

– Слышишь? – ЛубуМММ!!! – Вот, что протекает по Дорогам. – Я-онопоставило стакан посредине засыпанного песком и крупой черного зеркала. – Восстанавливает перемешанное, слаживает разбитое, освежает сгнившее, склеивает разорванное, мертвое оживляет. – Вновь склонилось к Хаврову, тот слушал теперь с раскрытым ртом; схватило его за щеки, пощелкало по выпуклому лобику. – Но он не перемерзает по Дорогам плотным телом, дышащим в своей замороженности. Нет, нет! Он плывет, как гелий – перетекает – напирает, словно мерзлота – волоконце, косточка, комок крови, ниточка кожи – а когда волна уходит, складывается назад в целое, словно пегнаров голем. – Я-онорассмеялось. – Под землей, на земле. Мой отец! – Теперь я-оносмеялось все громче. – На волне тьмечи, при температуре ниже абсолютного нуля – жив ли он или не жив… Еще больше существует! В сотню раз сильнее! Существует, несмотря ни на что!

– И тот мартыновец, – подсказал пьяно возбужденный Хавров, – тот…

– Копыткин.

– Ну да, Копыткин!

– Вы его помните? Что это был за человек?

– Иван Тихонович Копыткин, хам невыносимый, грубиян и дикарь.

– Но что его от других добровольцев отличало? Арский ведь вам рассказывал, перекопали все их могилы – один Копыткин сошел в мерзлоту.

– Ой, не так уж хорошо я всех их и знал. Что его отличало? – еще больший хам и неотесанный болван.

Я-оноотпустило Хаврова.

– Скорее уж крысы мне расскажут, – буркнуло про себя.

Тот выпрямился, поднял указательный палец.

– Крысы – оно животные умные!

– И чего же такого вам скажут крысы? – спросил Тесла, с заядлой педантичностью выравнивая манжеты и перчатки.

– Почему одни замерзают раньше других, – поспешил с объяснениями Саша, и по причине отсутствия стула свалился на столе рядом с Машиной Луча Смерти.

Бросило стаканом в стену. Тот отбился, словно от резины, и целехоньким вернулся прямо в ладонь.

– Бог создал людей неравными! – воскликнуло я-оно. – Одни состояния пропивают, другие утюги, словно магнитом, на груди удерживают! Господин доктор измерит структурную постоянную души! Кто больше тьмечи выдержит, в себе поместит, кто существует более остальных!

– Крыса-Геркулес! – прошептал Саша. – Мышь единоправды!

– Кгмм, мгммм, хркхмм, – долгое время подкашливал Тесла, наконец выпил водки, и речь к нему вернулась. – Вы говорите, топ ami,будто бы для этого нет никакого физического, химического, биологического рецепта, потому что, помимо всего, необходимо замерзнуть – душой?

– Характером.

Господин Хавров наморщился, словно в страшном умственном усилии, и мозг при этом сделался настолько тяжелым и потянул в сторону, что вице-директору вновь пришлось опереться на метле, наполовину сложившись, будто перочинный ножик.

– Так вы хотите человеческий характер, описанный цифрами, еще и в физические уравнения поместить! – выдавил он из себя наконец.

– И что в этом странного?

– Да как же! Физика, математика, естественные науки, занимающиеся измеряемыми величинами – они ведь человеком не занимаются. Самое большее, его телом, но никак не человеком! Нет, нет, нет! Относительно человека у вас есть литература, поэзия, психология, философия и религия; относительно человека имеются слова, а не числа!

– И что же это за новейшая догматика! Причем, из чьих уст – сторонника Федорова!

– Догматика? Ах, да вы, – тут он начал плевать из-за своей метлы слогами, – да вы детерминист, ламетрист [356]356
  От Ламетри – (La Mettrie) Жюльен Офре де (1709–1751) – фр. философ. На философию Л. наложили отпечаток его занятия медициной. И та, и другая должны подчиняться, по Л., природе, видя в ней свой единственный предмет и черпая из нее свой метод. Зависимость от человека (политическое рабство) Л. призывает заменить зависимостью от природы, предполагающей жизнь в согласии с разумом и обусловливающей единство людей. Мораль также зависит от физической организации человека. Индивид подобен машине, и как часы не ответственны за то, спешат они или отстают, так и человек не отвечает за свои действия. Картезианский дуализм души и тела Л. устраняет, полностью редуцируя первую ко второму. Единственная существующая субстанция – материя. Сама по себе она пассивна, но благодаря ощущению она становится активной. Недостаточно, следовательно, считать ее, вслед за Декартом, лишь протяженной. Ощущение – атрибут материи. Движение не придается материи извне. Для материи, начиная с самых элементарных ее уровней, характерна раздражимость. Материя проявляет склонность к самоорганизации. Ее движение упорядочено. Л. выступает против идеи творения материи. Она неуничтожима и вечна. В учении о человеке Л. отвергает традиционное представление о душе и предлагает свой образ человека-машины. Разумная часть души отождествляется Л. с растительной. Тело производит и мысль. Опыт медика подталкивает Л. сделать вывод о принципиальной неавтономности души. Она всецело определяется телесными функциями. Отсюда следует, что между человеком и животными нет существенного различия. И счастье, и удовольствия зависят не от воли, свободу которой Л. отрицает, но от телесной машины. Мораль имеет два источника – природу и общество. Последнее диктует человеку понятия о чести, славе, уважении и др. добродетелях. Они относительны, будучи всецело зависимыми от текущей ситуации в обществе, от его потребностей. Мораль – дочь политики. В то же время выполнение моральных норм обеспечивает социальное равновесие. Освященные социумом нормы – это закон жизни большинства людей. Этическая теория Л. не ставит под сомнение традиционную мораль. Философ не верит в возможность просвещения масс. В этом смысле его моральное учение пессимистично. Но все же подлинная мораль – дитя природы. Ее ориентиры телесно детерминированы. Добро то, что приносит физическое удовлетворение. Зло – то, что вызывает телесное отвращение. Поскольку мы – рабы своего тела, постольку счастье от нас не зависит. Этика Л. в духе стоицизма учит обходиться без счастья, призывает к умеренности, требуя ограничиваться настоящим и не думать о прошлом и будущем, над которыми мы не властны. Идеи Л. оказали известное влияние на П.А. Гольбаха, К.А. Гельвеция, Д. Дидро и др. философов-просветителей. – Философская Энциклопедия


[Закрыть], часовщик души!

–  Аи contraire [357]357
  Наоборот (фр.)


[Закрыть]. Действительно ли все о мире, помимо человека, можно рассказать с помощью простой ньютоновско-часовщиковской механики? Если уважаемый господин директор читал что-нибудь о работах Планка, Эйнштейна и Гросса [358]358
  Переводчику не известно, какого Гросса имеет в виду автор, но, возможно, он забежал вперед, и упомянул Дэвида Гросса, нобелевского лауреата, продолжателя теорий Эйнштейна и Планка, автора теории суперструн (род. 1941) – Прим, перевод.


[Закрыть], тогда он знает – что нет. Тем не менее, это не исключает море… моке… мокле… молекулярной физики из сфер чисел, равно как и не исключает ее из сферы поэзии и литературы. Но почему нельзя и человеческую душу трактовать в том же ключе? А? Вот увидите, когда-нибудь еще появятся математики души, наряду с электричеством мозга и воздействиями, для нас пока что неизмеримыми, описывающие характер человека в систематике, достойной Менделеева. -Я-онопередохнуло. – А может, и не увидите. Если еще доживем. – Подлило себе виски. – Или, если мы будем воскрешены.

Доктор Тесла бил едва слышимые, хлопчатобумажные аплодисменты.

–  Well said, Benedictus [359].359
  Хорошо сказано, Бенедикт (англ., лат.)


[Закрыть]

– Временами, – призналось ему над тунгетитовым зеркалом, – иногда мне кажется, будто я могу высказать то, чего высказать невозможно. – С печальной серьезностью покачало головой. – И тогда говорю наибольшие глупости. О, и какие глупости! Шедевры дурачества! Образцы кретинизма! Абсолютнейшую чушь, гениальнейшую дурь!

ЛубуМММ!

Тремя бутылками позднее Степан, заползя под опутанные кабелями стеллажи, перекусил какие-то провода, и его так шарахнуло током и теслектричеством, что от его обледеневшего носка летели бело-черные искры, когда вытягивало его из-под железяк. Едва вытащило пожилого охранника, туда заполз полуголый директор Хавров, гонясь за мышью, которой он не успел исповедаться в своей директорской жизни; весь в соплях, он звал ее басом – та, перепуганная, убегала. Грызуны разбежались по всей лаборатории, под столы, на столы, в аппаратуру. Саша поначалу гонялся за ними, теперь же залез на стальной шкаф и оттуда метал по комнате гайками и мотками проводов, едва кто-то из зверушек показывал нос или хвост; Павлич то попадал, то нет, в зависимости от ударов Молота. Спокойнее всего упился доктор Тесла, который попросту заснул, плюхнувшись лицом в тунгетитовое зеркало, так что к нему приклеились темные и светлые крошки, одни на правую щеку, другие – на левую, что и могло что-то означать, но и не должно было. Тьметистое дыхание исходило из его полуоткрытых губ, туманя поверхность.