Текст книги "Лёд (ЛП)"

Автор книги: Яцек Дукай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 95 страниц)

– Но какое отношение это все имеет к моему фатеру?

– Так ведь и с ним точно так же! Или вы думаете, будто бы он был социалистом по врожденному убеждению? Бывают такие времена, когда идеи входят в людей словно микроб, переносимый с флюидами, словно банальная инфлюэнца – то ли Пилсудский, то ли Бржозовский, один источник идей – от заражения спастись невозможно; вопрос лишь в том, как быстро выздоровеешь. А тогда все мы болели социализмом.

Тут он нервно глянул над своим бокалом.

– А вот вы, я тут прямо спрошу, как политически стоите?

– Так я прямо и отвечу, что политически сижу в уголке.

– Ага, это сейчас такие моды в Конгресовом!

– Прошу прощения, нет. В Конгресовом сейчас Зима.

Тот фыркнул.

– В Конгресовом Зима, а тут что? Партия Сидящих в Углу в истории Польши славно себя не проявила. Вы считаете, что если в политических вопросах молчите, то это уже и не политика? Это тоже политика, только самая глупая из всех возможных! – раздраженно ворчал старик. – В моем поколении мало найдется таких наивных. Пан Филипп тоже ведь был горячих кровей человеком. Не мог долго усидеть на месте. Тем более, в углу. До первой японской войны социалистические идеи у него окончательно уже выветрились из головы. Нет, тогда я его не знал. Кое-что он мне рассказывал. В ПСП, кажется, он так и не записался. Но в девятьсот пятом он явно способствовал «старикам»; тот раскол пошел по линии пролетарской революции и народного восстания. Пилсудский тогда выбрал Боевую Организацию и армию. Пан Филипп не исповедовался мне до таких уж подробностей собственной деятельности; ссыльные после каторги делаются в таких делах весьма скрытными, хе, так что имен, мест, дат – нет, я вам не сообщу.

– Так я и не прошу. – Украшенный бантом кот потерся о штанину; я-оносхватило его за шкирку, подняло. Тот свернулся клубочком на коленях и перевернулся животом кверху. Почесывало его левой рукой, правой суя прямо со стола в мордочку вкусные кусочки. Тот облизывался с кошачьим удовлетворением, щуря глаза не без определенной подозрительности: кормит, это хорошо, но может и перестать кормить; может неожиданно разозлиться, кто его там, человека, знает. – Когда его освободили в девятьсот семнадцатом…

– Да. Тогда я встретил его у Верчиньского. Верчиньский занимался тогда помощью для ссыльных. – Не отводя глаз, пан Еж перенес взгляд в другое место, а точнее, в другое время: он всматривался в прошлое. – Весьма паршиво пан Филипп выглядел, болезненно. Он вообще не такого уж богатырского телосложения, а каторга все высасывает из людей, они гаснут, делаются меньшими. Но лучше всего я запомнил, как он вспыхнул, когда ему предложили взять какие-то предложенные из жалости деньги из взносов. После десятка лет страшных работ стоял он прямо, голову держал высоко, смотрел в глаза, руку подавал как свободный человек, голос у него был громкий и чистый; в лохмотьях, изможденный телом, но держался как шляхтич. Это я хорошо помню, пан Бенедикт. Ваш людей впечатлял, он не вытекает из памяти как любой случайный знакомец-незнакомец; когда встретишь Филиппа Герославского, так уже хорошо знаешь, кого встретил. В этом он, и вправду, похож на Пилсудского, который и сам не Валигура [241]241
  Валигура – Валигора. Герой как сказок, так и романа из истории Польши Юзефа Игнация Крашевского «Валигура» – могучий, сильный богатырь. – Прим. перевод.


[Закрыть].

…Я думал помочь пану Филиппу – скорее всего, именно потому, что тот помощи не желал. Я попросил его записать собственную историю; заплатил бы ему по ставке от слова. Имя мне было известно, я читал уже несколько его вещей, перо у него было острое, возможно, не такое легкое, но острое.

– И что же, он написал?

Пан Вулька-Вулькевич искривил свою барсучью мордочку, украшенную белой щеткой усов.

– Он посетил меня в редакции. Тогда я издавал «Сибирь-Поляка». Он пообещал мне десять страниц под названием Как я стал революционером,возможно, кое-что бы еще и вычеркнул. Только он сразу же познакомился с теми и другими людьми… – Пан Еж снова скривился.

– С кем же? С пилсудчиками? Или, может, с мартыновцами?

Пожилой редактор отвел взгляд, быстро скрывая замешательство гневным раздражением.

– Я все понимаю, сын, разыскивающий отца, многолетняя разлука, семейная трагедия et cetera,но когда вы меня начинает расспрашивать про…

– Имена, места, даты.

– Может, когда на старости случится размягчение мозгов – но тогда, слава Богу, я забуду, наконец, и все эти опасные тайны.

Что же, это мысль, которая, рано или поздно, приходит в голову всем: сын заговорщика, разыскиваемого Империей, привезенный сюда по желанию и за счет Империи, и ведь не в кандалах же – тогда, по отношению к кому он на самом деле проявляет верность? Промышленникам и польским зимназовым буржуям на это наплевать, но вот люди покроя Вульки-Вулькевича постоянно держат ушки на макушке.

– Тем не менее, наверняка ведь вы можете указать мне лиц, которые тогда знали моего отца, но, тем не менее, не были замешаны в каких-либо политических или нелегальных делах; ведь были же такие люди.

– Нуу, естественно. Только откуда мне их знать?

– Где он жил? Чем зарабатывал на жизнь?

– Ах, правда! – Пан ж откашлялся, прополоскал горло ягодным вином, снова откашлялся. – Так, у Вержицкого он задержался ненадолго. А в Иркутске жил… Да что вы делаете с этим котом?

– Ух, вечно голодная бестия… В Иркутске жил…?

– У какого-то сапожника, по-моему, они были в одной роте; сапожник этот получил пять лет за хранение краденого или за контрабанду, погодите, такая дурацкая фамилия: Куцба? Хуцпа? Вуцба! Хенрик Вуцба!

Хенрик Вуцба, сапожник, тысяча девятьсот семнадцатый год.

Где же его сапожная мастерская? На следующий день, отправляясь в «Новую Аркадию», спросило у Чингиза Щекельникова. Тот не знал, но обещал порасспрашивать, зайдет туда с утра.

«Новая Аркадия», выстроенная на месте «Аркадии» девятнадцатого века, поддерживала традицию самой дорогой гостиницы в Иркутске; а в других Никола Тесла и не привык останавливаться. Личная Канцелярия Государя-Императора, или кто там оплачивал расходы Теслы, явно не устанавливала каких-то ограничений в вопросах подобного рода, а может, после случая с поездом они и не осмеливались ему отказывать. Проживал он в шестикомнатных апартаментах на самом высоком, восьмом этаже. Из окон растягивался вид на туманы, крыши и туманы. Буханья бурятских барабанов здесь почти не было слышно. Гостиничная прислуга накрыла стол на четыре прибора. Когда я-оновошло, с места перепугано схватились девушки: Кристина и Елена.

Остановилось на месте, наполовину парализовано.

Панна Мукляновичувна прелестно зарумянилась, опустив глазки и стиснув губки. Она улыбается собственной памяти, из-за собственной памяти пылает румянцем – само воспоминание несовершенного в последнюю ночь в Транссибе важнее всего совершенного.

MademoiselleКристина прикрыла рот манжетой блузки.

– Так я пойду за Николой.

Стояло и глядело. Елена приблизилась медленно, шажок за шажком. Взяло ее ладонь, поднесло к губам. Девушка инстинктивно стиснула пальцы в кулачок.

– Пан Бенедикт…

– Ведь вы должны были…

– Но рельсы…

– В санаторий…

– …взорвал…

– Правильно, значит, ждете.

– Ждем.

Елена улыбалась открыто. Снова поцеловало суставы худеньких пальчиков, раз, два, три, четыре.

– Нужно было хотя бы записочку прислать.

– Зачем записочка?

– Чтобы я знал!

– И что бы вы сделали?

Уже в этом всем – свой ритм, в пустом перебрасывании словами – мелодия.

– Так вы меня и видеть теперь не желаете, правда?

– Так ведь увиделись. Но! Дайте-ка я гляну на вас. – Не освобождая руки, Елена отвернулась от окна. – И что, обязательно было так стричься? Да еще с этой бородой – выглядите, словно беглец с каторги. То ли мне кажется, то ли вы и вправду похудели?

– Болел.

– Нога?

– Нет, мороз. – Скорчило грозную мину. – Мартыновцы хотели меня тут живьем похоронить.

– Да что вы говорите! Схватив за пояс, потянула поближе к окну, за которым серость туч стекала на заснеженные крыши, а белизна крыш стекала за затененные фасады домов. – Вы уже говорили с ним? – спросила Елена, тише, ее влажное дыхание щекотало щеку и шею.

– Он сейчас ходит по Дорогам Мамонтов, разговаривает на языках льда.

– Но вы его с господином Теслой…

– Давайте об этом…

– Никому, никому… Я же понимаю. Вот только…

– Что?

Елена выдыхала из себя слова в странной спешке: – Я над этим… А вы сами не думали? Ну, хотя бы на мгновение. На холодную голову. То есть… Что если не – если вы и вправду с ним поговорите, а он с лютами, и те разморозят Историю, как мы это себе…

– Панна Елена, ведь мы уже…

– Я знаю, это ваш отец, и…

– Вы хотите…

– …стоит ли вообще его размораживать?

– Вы о политике!

– Родина, политика, История, но – чем бы вы пожертвовали? Зейцова помните? – шептала она. – Авраама и Исаака? То есть, если не отец сына, а вот сможет ли сын отца…

– Да что это на вас нашло?!

Елена вырвалась.

– Ничего, ничего.

Потом я-оновнимательно приглядывалось к ней во время ужина. Причесывалась она по-другому, стягивая волосы цвета воронова крыла в греческий узел, что придавало ей серьезности. Бархотку с рубином заменили плотные кружева черного colarette [242]242
  Здесь: воротник-накидка.


[Закрыть] .Губ она не красила. Под ее болезненно бледной, тонкой кожей, вдоль линий голубых жилок уже откладывались пока что неяркие пятнышки тьмечи, под ресницами искрились снежинками точечные светени. Вспомнилась сцена на станции Старой Зимы, тот момент, когда девушка переступила границу. Ведь кем, собственно, замерзла Елена Мукляновичувна, виртуоз лжи, которую невозможно отличить от правды? Говоря что-то по-французски доктору, она машинально передвинула солонку на край столешницы. Ответило ей агрессивной реорганизацией батареи графинчиков. Елена изумленно глянула. Все это игры Лета, подо Льдом лишенные какого-либо значения и смысла.

Понятное дело, что, замерзая, она должна была измениться – из всех возможных Елен в одну, истинную Елену.

Ба, но разве нужно ради этого ехать в самое сердце Зимы, нужно ли терпеливо напитываться тьмечью? Поездка – это магическое время, правда; но каждая поездка должна когда-нибудь да кончиться.

– Вы перестали грызть ногти, – вполголоса заметила mademoiselleКристина, когда я-оноподливало ей сливки.

Как можно скорее осмотрело пальцы. Действительно, оникофагии [243]243
  Обкусывание (буквально: уничтожение) ногтей (греч.)


[Закрыть] я-ононе предавалось уже несколько недель.

Поскольку обе девушки и так были посвящены в дело, свободная беседа за кофе в малом салоне естественно перешла к проекту тайного разморожения и вывоза отца из Сибири.

– …и уже должны были оттуда выезжать. Мы вообще не задерживались бы там столько времени, но ведь такая исключительная оказия: лют раненый, лют убитый – возможно ли вообще такое? Мне хотелось, по крайней мере, увидеть, что случится со всем этим сверженным Льдом.

– И что же?

– И ничего, переморозился дальше, но когда пан Бенедикт ему ногу отрубил, с высоты свергнул, то ледовик пошел прямо по земле, через пути, и вниз, в мерзлоту. Anyway [244]244
  Куда угодно, в любом направлении (англ.)


[Закрыть] .Утром следующего дня подхожу, и что вижу? Молчащая толпа стоит на путях и вдоль них, как перрон идет на товарную развилку, где наш состав стоял на боковой ветке; и они повсюду стоят. Человек сто, а то и больше. Что, Кристина?

– Панорама ужасная. Это вы, господин Бенедикт, должны представить во всей полноте картины: рассвет, только-только перестал падать снег, повсюду бело, развалины вокзала снегом присыпаны, на горизонте один, другой лют, а тут стоят они: крестьяне, женщины, молодые и старые, все стоят в абсолютном молчании. Тишина такая, что снег хрустит под ногами, словно орехи кто колет. И только облачки пара над людьми, пуф, пуф, словно тени по снегу. Ах, что за tableau [245]245
  Здесь, картина (фр.)


[Закрыть].

– Нас не пропустили бы, – удивленно сообщил Тесла. – Потом местный полицейский за попом побежал, тот освятил вагоны, даже в средину вошел и там какой-то молебен провел – только тогда отступили.

– По крайней мере, в городе можно не опасаться толп суеверных мужиков.

– По сравнению с Победоносцевым и всем Сибирхожето… Уж лучше мужики. – Доктор невесело засмеялся. – Люди из охраны даже хотят установить вокруг Обсерватории темно-прожекторы, чтобы никто не мог выстрелить издалека или бомбу через окно бросить, да что там, даже подойти не мог бы без того, чтобы светени его не выдали.

– Может, уже были какие-то угрозы?

– Ха! – Серб сорвался с места и исчез за дверью кабинета; вернулся он с серым конвертом, откуда вынул небольшой листок. – Сами поглядите, это угроза или нет.

Братство Борьбы с Апокалипсисом приглашает господина Николу Теслу для сотрудничества в величайшем предприятии человечества.Подписано: Хавров Е.Г. и снизу герб или же стилизованная эмблема: цветок на человеческом черепе. Воскреснем!

– А адрес имеется? Кто такой этот Хавров?

– Из всех странных писем это было самым странным, – вздохнула mademoiselleФилипов, с некоей рассеянностью глядя над чашкой с шоколадом на белоцветный город, на хороводы затопленных в туман санных огоньков. – Кроме того, мы получили уже письма с предложением дружбы от здешних Социалистов-Революционеров и от секты, цель которой заключается в чудовищных самоистязаниях. Показать их Степану? Так нас сразу бы перевели в казацкие казармы или Бог еще знает куда.

– Мне тоже пишут всяческие оригиналы и темные типы. Хозяин нанял охрану, за мной тоже ходит один такой, «защитник». Но ведь нет никакого другого способа, как сделать свое дело побыстрее; и тогда, возможно, они хвост подожмут и сбегут. А ведь вы контракт подписали. С Императором!

– Пан Бенедикт выезжает первым же поездом на Кежму? Тогда, вместе с Еленкой.

– Нет, не думаю. – Глянуло мимолетно на панну Мукляновичувну, которая тоже засмотрелась на вечерний Иркутск. – Министерство отобрало у меня паспорт. Имперские чиновники борются здесь с Победоносцевым и Шульцем. Так что сложно сказать, как оно все раскрутится. И все равно, пока что никто вообще не знает, где можно найти Батюшку Мароза.

MademoiselleКристина отставила чашку и, перегнувшись над столиком, заботливо сжала мне руку.

– Господин Бенедикт, и что же вы станете делать? Как вы его спасете? Как разморозите и из Сибири отправите?

– Говоря по правде, все эти задержки мне только на руку. Доктор говорил про пару месяцев. Но ведь вначале все необходимо протестировать, ведь никто еще и никак машин не проверял, правда?

Тесла покачал головой.

– Затем мы сюда и приехали.

– Это означает, – панна Елена провела ногтем по нижней губе, как бы исследуя в задумчивости ее форму, – это означает, а как пан Бенедикт думает провести все это на практике? Скажем, находят они его. И отправляют вас на место. Но, понятное дело, не самого. А вы, как я понимаю, должны взять с собой соответствующую докторову машинерию, а ведь это может быть приличный груз – насколько большой?

– Насос, – буркнул доктор Тесла. – И кабеля, и двигатель для насоса, либо аккумулятор, либо…

– А рукоятка – рукояткой не получится? Как в вашем генераторе?

– Может и удастся. Это ведь тоже необходимо проверить: какое давление тьмечи необходимо, в каком темпе можно ее вытягивать из человека, какие физические зависимости связывают тьмечь с температурой, хмм. – Старый изобретатель достал из кармана авторучку и начал что-то записывать на обратной стороне приглашения от Братства Борьбы с Апокалипсисом, поудобнее устроившись на высоком тиковом стуле и вытянув длинные свои ноги. – Ведь пока мы имеем только несколько граничных exempli [246]246
  Примеров.


[Закрыть], но не знаем правил, все это только предстоит установить, затем мы сюда и приехали. Я написал первый учебник электрической инженерии, и напишу…

– Что?

– Первый учебник черной физики!

Девушки обменялись понимающими взглядами, Кристина воздела взгляд к потолку. Я-онопомешивало ложечкой в чашке. Тесла долгое время глядел куда-то в снежно-цветное пространство, после чего вдруг перевел взгляд на mademoiselleФилипов.

– Я же говорил, чтобы ты что-нибудь сделала с этими серьгами! – проворчал он.

Кристина инстинктивно прижала ладонь к уху, опуская голову, так что светлые локоны закрыли половину ее лица.

Панна Мукляновичувна втянула воздух со свистом.

– Ну хорошо, – громко продолжила она, – пускай, с небольшим, удобным насосом – но как его провезти под надзором людей Министерства? Пан Бенедикт? Как вы потом на месте откачаете тьмечь из отца? Каким образом провезете сюда? Ведь вам же не позволят! Арестуют!

– Знаю, – ответило спокойно я-оно. —Мне нужно все это хорошенько обдумать.

– Ведь у вас еще нет никакого плана, так?

– Пан Бенедикт вообще в будущее не верит.

– К счастью, здесь легче реализовать даже наиболее сложные стратегии, – ответило им на это.

– Но ведь вначале их необходимо выдумать! – воскликнул Тесла. – Вначале нужно наскочить на никем еще не продуманную мысль, сотворить нечто из ничего! И вы, топ ami,знаете, насколько это сложно. Труднее всего!

Я-ононе отвело глаз под интенсивным взглядом серба.

– Где? – спросило.

– Здесь, – указал он на кабинет.

– Сейчас?

Тот развел руками.

–  My machines are your machines [247]247
  Мои машины – ваши машины (англ)


[Закрыть] .

Поднялось. Панна Елена театрально застонала. Откашлялось, выгладило слишком обширный жилет и пиджак. Никола Тесла пошел вперед.

В его кабинете шторы были затянуты, горели электрические лампы; хозяин зажег еще и керосиновую лампу, поставив ее на широком письменном столе из орехового дерева. В ее мягком свете высокий силуэт в черном костюме размылся по краям словно подогреваемая восковая фигура. Лишь длиннопалые ладони в белых перчатках отражались двумя яркими пятнами, притягивали к себе взгляд, словно ладони престидижитатора на сцене, под лучом театрального прожектора, я-ононевольно водило за ними глазами – когда те схватились за ручки большого деревянного ящика, когда перенесли его на столешницу, когда отвели защелки и открыли крышку, показывая керамически-тунгетитово-стальные потроха устройства. Крышку подпирали спирали кабелей. Тесла развернул несколько аршин провода и умело подключил его в патрон настенной электрической лампы, единственной, которая не горела, с которой был снят абажур и лампочка. Вернувшись к столу, второй кабель он провел к банке с серыми кристаллами, стоящей на полке под лампой; третий кабель протянул на ладони: тот самый, законченный иглой с курком.

– Уже? Тянем? Уже?

Левую руку Тесла вставил во внутренности ящика. Что-то зажужжало.

Доктор усмехнулся с некоторой долей упрямства.

– Сам я должен здесь спускать у себя тьмечь по нескольку раз на дню, в противном случае, получил бы умственный запор. Вы знаете, после того случая пришлось установить предохранители, чтобы…

Я-оносхватило зимназо.

…голос панны Елены.

– Господи, ну словно два алкоголика!

Оперлось о край письменного стола; огни в кабинете пульсировали над головой в ошеломляющем ритме.

Дыша через рот, присматривалось к панне Мукляновичувне.

– И что? – разозлилась та. – Что вам опять в голову стукнуло? – Встав на пороге, она подбоченилась.

После первого же шага споткнулось на ковре, но устояло, полуприсев. Еще раз пошатнувшись, схватило девушку за плечо и потянуло к письменному столу. Она была слишком изумлена, чтобы сопротивляться. Доктор Тесла поднял мохнатые брови. Взяв кабель за изоляцию, подало панне Елене блестящую иглу. Все еще изумленная – и в этом немом поражении похожая на очарованного, охваченного удивлением ребенка – она взяла ее двумя руками.

Потом уже стояла неподвижно, медленно дыша; двигались только ее глазные яблоки, выслеживая невидимые нам виды. Кристаллы в банке темнели в темпе, незаметном для человека – видимо, нет иной меры высасывания тьмечи, кроме феноменов тьвета и субъективных впечатлений. Но, раз все здесь, так или иначе, отличаются от теслектрической нормы в другую сторону, то как узнать, какая мерцающая светень на костюме девушки рождена из разницы потенциалов на плюсе, а какая – на минусе? Если бы сунуть в рот человеку, из которого откачивают тьмечь, термометр – или измерять локальную проводимость кожи…

Возможности снова протекали через мысли бурными ручьями, я-ононе успевало запоминать странных представлений.

Потрясло головой.

– И вы думаете, это разумно? – буркнул Тесла, подкручивая какой-то винтик в ящичном насосе.

– Нет. Да. Черт его знает. – Прикусило губу. – Нужно бросить монету.

Вошла mademoiselleКристина и пронзительно вскрикнула. Панна Елена вздрогнула и выпустила кабель. Доктор Тесла выключил машину.

Подскочило к терявшей равновесие девушке. Но, вместо того, чтобы опереться на предлагающую помощь руку, она увернулась и сбежала к окну, цепляясь за тяжелую ткань штор.

– Сволочь! – крикнула она и метнула схваченной с этажерки фигуркой.

Отклонилось. Фарфор взорвался на стене.

Оскалило зубы и начало подкрадываться к девушке на полусогнутых ногах, выворачивая руки в локтях в карикатурной пантомиме.

Та бросила очередным предметом. Не попала. Захихикала.

Подпрыгнуло на правой ноге, подпрыгнуло на левой и тут же метнулось к панне Елене.

Та пискнула и спряталась за письменным столом.

– Дети, дети! – восклицал Никола Тесла, размахивая длинными своими руками над незакрытым ящиком. – Что вы творите!

– Как схвачу, так съемммм!

– И схватит, и сожрет! – Елена заломила ручки.

– Как схвачу, все грешки посчитаю!

– Грешки посчитаю! – Наморщила брови. – Это что такое?

Обежало стол с другой стороны. Елена отскочила за доктора – но запуталась в бухте кабеля и упала. Еще пыталась подняться, но поняла, что не успеет, и вместо этого, с индейским кличем схватила за ноги, когда подбежало к ней – и так свалилось на ковер рядом с ней, чуть не сбив при этом банку с напитанными теслектричеством кристаллами.

Панна Елена откатилась в сторону. Схватило ее без труда, узкая юбка сковывала ее движения.

– Ну что, теперь не убежишь.

– Ай!

– Нехорошо, нехорошо.

– Что нехорошо? Так подкрасться ко мне! – В подтверждение дохнула тенисто.

– Чуть ли не месяц в городе сидит и знака не подает! Очень нехорошо!

– Но, может, я и вправду не желала кавалера видеть?

– Ха! Потому что вас полиция разыскивает, Елену Мукляновичувну нашли, и теперь охотятся за мошенницей; вы скрываетесь и ни в какой санаторий Льда не едете!

– Так точно! – выдула она губки. – Шатаюсь по снегу, в метели, и вхожу через задние окна! И кто меня видел, но не выдал, тому пять лет Сибири!

Прижало свой лоб к ее лбу. Жасмин залил ноздри.

– И чем же вы занимаетесь? – спросило тихонько.

Вздохнула.

– Рисую. Даже начала писать маслом. Пейзажи льда – белизна, побольше белого. Портреты тоже пытаюсь. Посещаем польские салоны, к Собещаньскому, на прогулки в Интендантский Сад.

– Любовники с зимназовыми состояниями вам под ножки бросаются.

– Ревнуете! – обрадовалась Елена. – Ой-ой-ой, бедный пан Бенедикт, теперь он станет следить за мной в тумане днем…

– Гррр!

– Но если бы вы знали! К примеру, пан Порфирий!

– Что?

– Каждый день приходит, – шептала, – живые цветы приносит, подарки, мне и тете, на обеды приглашает, на танцы, на каток, в оперу.

Лжет или говорит правду?

Утвердительно сказать было невозможно.

Радостно засмеялось и чмокнуло ее в носик.

– По-видимому, следует приказать слугам выкинуть их отсюда. – Кожаная туфелька mademoiselleКристины остановилась у самой головы панны Елены. – На морозе они быстро протрезвеют. Эта твоя машина склоняет людей к непристойностям.

– Пройдет, – рассеянно ответил доктор Тесла и закурил папиросу, после чего заговорил сам с собой на неизвестном языке.

Но и вправду – встав на тротуаре перед гостиницей, натягивая перчатки и махая тростью санному кучеру, уже после трех глотков морозного воздуха (минус тридцать восемь по термометру на «Новой Аркадии»), успокоило пульс тела и пульс мыслей. Тааак. Панна Елена. Никола Тесла. Отец. Губернатор Шульц. Его Величество Николай II. Юзеф Пилсудский. Порфирий Поченгло.

– Абластник.Гарриман. Кха-кхрр.

Мерящий швейцара своим неприятным взглядом Чингиз, повернул голову на звук слов, присмотрелся получше и, видно, заметил разницу в лютовчиковском потьвете, потому что смачно сплюнул и выпустил из ноздрей черный пар.

– Все прекрасно, господин Щекельников, – сказало я-онои кашлянуло. – Власти преследуют, женщины врут, а враги угрожают. Живем!

Подъехали сани. Вечерний ветер от Ангары приносил на улицы спирально закрученные снежистые туманы, те пронизывали мглу словно сибирские джинны, разошедшиеся в танце морозные ифриты.

Чингиз Щекельников натянул казацкую папаху поглубже на глаза.

– Не нравится мне все это.