Текст книги "Лёд (ЛП)"

Автор книги: Яцек Дукай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 95 страниц)

–  Que c'estbeau! [326]326
  Как красиво! (фр.)


[Закрыть]

В каштановые волосы, распущенные по-крестьянски, был вставлен цветок неизвестного вида, фиолетово-пурпурный. Захоложенные в мираже-стекольных сережках бриллиантовые звездочки поблескивали попеременно с колье. Я-оноподавило защитный инстинкт: поднять руку, закрыть глаза.

А на пороге новый ералаш: Урьяш с покрытым орденами господином, с двумя лакеями и еще какими-то людьми сзади. Девушка встрепенулась, словно встревоженная птичка, развернулась на месте, помчалась к двери, добежала до важного лица, которое только теперь узнало. – Oh, papa..! – и, обняв того за шею, начала что-то нашептывать ему на ухо.

Как можно скорее спрятало Гроссмейстера под фрак и белую, пикейную жилетку.

В конце концов, Франц Маркович вытолкал лишнюю компанию в коридор, остался один только генерал-губернатор Шульц-Зимний и его лакеи, как можно скорее пододвигающие ему кресло, устраивающие возле него курильницы, подставляющие под вытянутую руку столик с хрустальной и мираже-стекольной посудой, наливающие напитки быстрее, чем хозяин пошевелит пальцем. Тяжело вздохнув, граф устроился в готическом кресле, скрестил в щиколотках вытянутые ноги, лакей тут же подставил под них ампирную скамеечку.

После этого Шульц разрешающе кивнул, и я-оноуселось на стуле, уже подготовленном лакеем на приличествующем расстоянии. Другой лакей вырвал из руки сигару. Сидело прямо, словно аршин проглотив, со сложенными коленями и руками на них. Плохо спрятанный Гроссмейстер давил в почку.

В соответствии с математикой характера Края Правды (Белицкий, а значит, и Кужменьцев, а значит – и Шульц), генерал-губернатор иркутского губернаторства был человеком успешным, то есть, некто, по сути своей выделяющийся в высших сферах Российской Империи, ибо не на высотах рожденный (с которых, самое большее, можно было лишь упасть), но самостоятельно карабкающийся вверх; не привыкший к успехам в обществе, но успехи претворяющий; не жаждущий этих успехов, но желающий чего-то такого, на что может претендовать только лишь благодаря успехам. Родом он был из обедневшего помещичьего рода, кресло губернатора получил на вершине военной и министерской карьеры. Только иркутское генерал-губернаторство после Зимы Лютов не выглядело приятной наградой для придворного фаворита, скорее – опасным вызовом и полем тяжкого труда, в противном случае, лицо покроя Тимофея Макаровича Шульца его бы и не получило.

Граф поднял ладонь, в которую ему тут же вложили платок; он откашлялся в него, повернув голову в сторону благовоний. Седеющая борода была подстрижена по шведской моде, разве что только с буйными, такими же седеющими бакенбардами. Он сильно лысел, огни керосиновых ламп отражались на высоком лбу. На его груди сиял орден Святого Андрея Первозванного, подвешенный на тяжелой трехчленной цепи, с ало-синими, серебристо-голубыми, багряно-золотыми медальонами, с фигурой апостола, распятого на кресте святого Андрея, что была наложена на золотом двуглавом орле в тунгетитовой оправе. Орла на восьмиконечной звезде ордена окружала надпись: «За веру и верность».

Граф помигал, глянул на Луну, глянул на обледеневшую тайну под ногами, глянул на «выставку» из тунгетита и чернородков и вновь опустил веки.

– А вы, случаем, не какой-то там мартыновский фанатик?

– Нет, Ваше Сиятельство.

– И слава Богу. – Он еще раз откашлялся и отбросил платок лакею. – Вы уж простите мою дочку, услышала про Сына Мороза и, что поделать, женского любопытства не сдержать. Что ни говори, еще ребенок. Но вы, – туг он глянул умными глазами, – как вас там, Венедикт Филиппович, так?

– Так, Ваше Сиятельство.

– Вы производите впечатление конкретного человека. Франц Маркович говорит, будто бы вы математик. Что, признаю, еще не является гарантией большой практичности в жизненных делах. Читал я вашу, хммм, «Аполитею»…

– Ваше Сиятельство читает подобные газетенки?

– А где еще можно прочесть что-нибудь интересное? Ведь не в прессе же, благословенной нашими правоверными чиновниками. Там никогда не пройдет ничего, что могло бы возмутить умы добрых россиян. Если желаешь знать, что там ворочается в глубинах русской души, читай нелегальщину на папиросной бумажке. Ее для меня собирают каждую неделю, весьма поучительное чтение.

…Выходит, так, – втянул он дым кадильниц в легкие, – выходит, вы считаете, будто бы наш Наимилостивейший Император и премьер, и все министры, и все учреждения, и я, к этому же примеру – будто бы Лед всех нас сделает излишними?

– Да.

Тот хитро усмехнулся.

– Ваше Сиятельство само видит, – наступало я-оно, – что и Г осударь Императоруверен в том, пускай из снов и предчувствий, а не из знания; и потому так защищается, потому желает войны с лютами.

– Александр Александрович считает, что вы ледняк.

– Победоносцев?

– Но при втором прочтении я все же заметил, что вы написали тот текст таким образом, чтобы никак нельзя было утверждать: действительно ли хотели бы вы такого Царства Небытия?

– Прошу прощения, но что, собственно…

Тот вздрогнул, в глазу блеснула первая искра раздражения.

– Возможно, я и отдам вас охранке, – ответил граф, – а может, отошлю к родителю с амнистией, но, с какой бы пользой не решил вас употребить, вначале нужно ведь узнать инструмент, который держу в руках, правда?

Я-оноскривилось.

– Узнать человека…

– Сказали чего-то? – рявкнул тот.

– Я не ледняк, – произнесло резко, глядя ему прямо в глаза. – Но я и не оттепельник.

– Но верите в Историю подо Льдом. Так кто же вы тогда?

Кто? Закрыло на мгновение глаза от люстр и хрусталей, от чужого взгляда. Шестой день Мороза. Кто?

– Я… математик. Математик Истории, le Mathematicien de I'Histoire.

Граф Шульц-Зимний соединил ладони кончиками пальцев, оперев подбородок на больших пальцах. Сейчас он глядел из-под бровей, из-под высокого лба.

Слуги удалились из поля зрения. Если не считать дымов из кадильниц, ничто не заслоняло сибирского горизонта, чистого, покрытого звездами неба и снежных вихрей под ним, крутящихся в неспешных, радужно-цветных протуберанцах. Готическое кресло, скамеечка под ногами, твердый стул, кадильницы – я-оновисело здесь, над Краем Лютов, словно слова, произнесенные в абсолютной тишине.

– Три месяца, – сказал губернатор, – Успеете ли вы договориться с ним за три месяца?

– Если его найду.

– Господин Урьяш дал вам все карты и указания.

– Это уже не актуально, Ваше Сиятельство, так Дорог Мамонтов Батюшки Мороза вычислить нельзя.

– Почему же так?

– Их больше, чем он один. Самое малое, их трое, возможно – четверо.

– Отцов Морозов? – отшатнулся граф.

– Людей, которые во плоти сошли на Дороги Мамонтов.  – Я-оновыпрямляло пальцы при отсчете [327]327
  В западных странах (так что, возможно, и в Польше начала века, не следует забывать, что большая часть страны находилась под Пруссией и Австро-Венгрией), при отсчете пальцы не загибают, как у нас, а выпрямляют – Прим перевод.


[Закрыть]. – Аэростатный Немой. Некий Иван Тихонович Копыткин, бедный зимовник из секты мартыновцев-католиков. Филипп Филиппович Герославский. Возможно, Алистер Кроули. Это чернофизический процесс, а не божественное чудо.

– Так, говорите, вам не удастся.

– Этого я не сказал. Ваше Сиятельство, что случилось с Каролем Богдановичем и Александром Черским?

Тот наморщил брови.

– С кем?

– Геологами, первыми описавшими Дороги Мамонтов.

– Это дело мне не известно. Спрашивайте у Франца Марковича.

– У меня такое подозрение… Ваше Сиятельство, простите, я буду говорить откровенно.

– Ты будешь говорить откровенно, даже если будешь говорить ложь.

Я-онооблегченно рассмеялось.

– Это правда! Даже, когда говорю ложь; в особенности – ложь. Но тут… Ваше Сиятельство не посвящает мне своего ценного времени на балу по случаю обручения дочки ради каприза господина Урьяша – но поскольку вас к тому принудила политическая необходимость. Ваше Сиятельство видит, что мне не нужны грязные деньги от Раппацкого; мне важен только отец. Вашему Сиятельству нужно время, и мне важно то же самое время. Три месяца, так. Догадываюсь, что имеется какой-то ультиматум из Петербурга, возможно, это работа агентовМоргана. Причины в данный момент значения не имеют. Ведь надо мной тоже висит меч. Ваше Сиятельство ведь знает про императорский контракт доктора Теслы.

Тот кивнул.

– Доктор Тесла – мой друг, – продолжало я-оно,не меняя тональности и не отводя глаз, что было сейчас крайне трудно, – но доктор Тесла предсказывает тотальную Оттепель и смерть Льда, и я верю, что ему это может удаться, потому что он такой человек, который сделал карьеру, достигая умом вещей, которые до него все признали невозможными. Ничто и никто его не удержит, я же не думаю, будто бы Ваше Сиятельство…

– Можете больше не говорить, приказ Его Императорского Величества.Здесь у доктора волос не упадет с головы.

– В тот-то и оно. Так вот, здесь очень четкая, математическая зависимость. Я ведь тоже не позволю сделать ему ничего плохого – и, вместе с тем…

– Вы должны спасать отца, так.

– И какой здесь для меня единственный способ? Императорское слово. Он отзовет Теслу, он запретит Оттепель и всяческую подобную направленную против Льда инженерию, и тогда же он оставит Вашему Сиятельству край в покое. Но, перед тем, как люты должны будут отступить в соответствии с политическим договором, нужно будет разделить Историю на куски. У вас осталось три месяца; у меня – время до Оттепели. Видите, мы имеем в виду то же самое, мы оба выгадываем на достижении одной и той же цели.

Губернатор медленно дышал сладким благовонием, склонившись в кресле набок; ордена на мундире поехали в сторону.

– Что я вижу – вижу, что вы чистосердечно лжете, – сказал он и резко поднял руку, как только я-онооткрыло рот, чтобы запротестовать. – Имел я дело с урожденными поляками: жулики величайшие – но открытость, до мозга костей, потому что всегда остается эта ваша гордость, эта глупая дерзость, от которой не можете избавиться даже перед лицом смертельной угрозы, так что в Лете любой мужик, что способен перед клиентом раболепствовать, легко вас вокруг пальца обводит. За то в Зиме – если бы мог, то все должности в Цитадели отдал бы полякам. «Аполитея», как же! – Он выпрямился в кресле. – Такой вот уговор у нас, под мое слово, будет: до конца января месяца тысяча девятьсот двадцать пятого года вы доставите доказательство договоренности с лютами; на это сейчас вы получите все официальные разрешения, людей из благовещенского полка, деньги на необходимые расходы, понятное дело – в разумных пределах, и временное приостановление всех приговоров по вашему отцу. Если в результате Г осударь Императорпозволит себя убедить, буду вам благодарен. Если нет… что же, тогда дело и так очутится за пределами моей власти.

– Доказательство, доказательство, – повторяло под носом. – Какое доказательство удовлетворит Его Императорское Величество? Так быстро Лед не отступит.

– Вы уверены?

– Я работаю у криофизиков Круппа, и знаю, какие скорости возможны в Морозе. Ваше Сиятельство, представьте Историю в виде горного ледника, сходящего по склону в долину.

Граф отпихнул табуреточку.

– Выходит – все напрасно, c'est la fin [328]328
  Это конец (фр.)


[Закрыть] .

– Погодите! – В бессмысленном рефлексе, ведь кожа уже не свербела, начало расчесывать ладони через перчатки. – Какие доказательства сильнее всего держатся в Зиме? Что здесь подействует, скорее логикой, чем свидетельством чувств?

– Говорите яснее!

–  Ваше Сиятельствоведь почитывает Цицерона? В Древнем Риме приговор в процессе часто предрешался так называемым «доказательством по характеру», то есть, свидетельством честности обвиняемого, которое давалось другими благородными римлянами – пускай даже сотня материальных, вещественных доказательств свидетельствовала против него. Ведь что важнее, что ближе к Правде? Нож и тело, или же дух и идея?

– Ах! – Граф Шульц-Зимний протянул руку, откашлялся в поданный ему платочек, после чего отбросил его за спину; юркий слуга схватил его в воздухе. – Понимаю. Правильно, правильно, именно так и следует сделать. Некто, кого Милостивый Государьуже одарил доверием… – Он снова задумчиво сложил ладони под подбородком. – Оно так хорошо складывается, что сейчас, на балу – вы останетесь, потом я еще пошлю за вами – наверняка найду кого-нибудь такого. Здесь есть два великих князя, но они… Хммм.

– Тем временем, еще один вопрос требует договоренности. – Смочило губы языком. – Содержание той договоренности с лютами. Ваше Сиятельство, обладаю ли я здесь свободой?…

– Вы же знаете, хотя бы от доктора Теслы, что удовлетворит Императора: освобождение из под Льда европейской России, в особенности, городов. Санкт-Петербург без лютов – одно это даст нам год, два.

– Мне известен, кхм, этот комплекс Его Императорского Величества,слышал, слышал. – Взглядом убежало к лунноцветным снежным вихрям. – Только ведь это вопрос не только температуры…

– Вы хотите спросить, верю ли я в теорию Николая Бердяева? Так вот – не верю. Можете себе заниматься математикой Истории, но Лед необходимо выставить так, чтобы и Императора успокоить, но и иркутской промышленности не повредить.

Я-онозакусило язык. Хотя это и сложно понять подо Льдом, но, чем больше здесь недосказано, тем лучше. Зачем вообще будировать эту проблему? Не спросишь ведь у генерал-губернатора Российской Империи: в не продаст ли он, например,Сыну Мороза свободную Польшу взамен гарантий зимназовых богатств?

– Мы еще не выяснили, – сказал граф, поднявшись из кресла над тайгой, с трона Сибири, – как вы собираетесь найти отца, раз не по вычислениям Дорог Мамонтов?

Я-онотоже поднялось.

– Кароль Богданович и Ян Черский, они наверняка знали эту тайну. Цензурой закрыты геологические карты, научные труды и описание верований инородцев. На всем этом печать Министерства Зимы, но еще и Сибирхожето.

Граф разложил руки.

– Я не властен над Раппацким и Победоносцевым. С Александром Александровичем вы должны это дело решить сами. Думаете нанять их шаманов? Чтобы те прослеживали Батюшку Мороза по Дорогам?

– Возможен и другой метод: как только соображу в черно физических подробностях, как сходят на эти Дороги, пошлю туда следопыта… – постепенно замолкло, заметив, что граф Шульц какое-то время внимательно приглядывается к алтарю из чернородков в углу кабинета.

– Это ведь вы сделали.

Смешалось.

– Господин Урьяш приказал ожидать и…

Граф прищурил левый глаз.

– Красиво.

Он спросил у лакея время, подставил ухо, улавливая звуки музыки, доходящие из глубин дворца, поправил манжеты и ордена.

– Попрошу у вас об одной услуге, – произнес он, уже поворачивая к двери. – Моя Аннушка пожелала один танец, понимаете, на глазах у всего общества, уже вписала Сына Мороза в свой бальный блокнот.

– A-а, н-но… Я же не умею…!

– Ну-ну, – засмеялся генерал-губернатор, выходя, ему предшествовали слуги, другие слуги, с кадильницами находились в арьергарде, – не бойтесь, молодой человек, Анна, конечно, бывает энергичной, более, чем это девушке приличествует, но ничего плохого вам не сделает, хе-хе.

Последний лакей сунул мне в руку погасшую сигару.

Все вышли.

На сей раз двери остались открытыми настежь. За порогом на страже никто не стоял. Людские голоса и музыка плыли по хрустальным коридорам дворца, словно звук, выпираемый органными трубами.

Поправляя сунутый за пояс неудобный сверток с Гроссмейстером, обдумывало такую морозящую кровь в жилах мысль: если бы не сердитое желание mademoiselleФилиппов, если бы не этот шестидневный пост, кто знает, в какой кавардак страшных фантазий удалось бы себя завести – растопленный, трясущийся, словно тот Бенедикт Герославский из Транссибирского Экспресса, не выстрелило бы в панике в первого же человека, кто стал бы в двери.

Как можно скорее вышло из комнаты.

HerrБиттан фон Азенхофф стоял в кучке спорящих у кресла адвоката Кужменьцева, ежесекундно склоняясь к старику с ироническим выражением на лице и теле. Пьер Иванович Шоча над спинкой кресла дружески переругивался с попом и дамой в китайском парике, что, возможно, и было известной и принятой модой в Новом Свете и Европе за пределами Льда, но здесь подобная coiffure [329]329
  Прическа (фр.)


[Закрыть]вызывала впечатление несоответствующей, если не вульгарной. Поняв, что не удастся просто-напросто подойти и переговорить с Модестом Павловичем, привстало в небрежной позе под стеклянной стеной, на расстоянии тихого голоса (здесь сигара снова помогала).

– Так вот же – нет, так вот же – наоборот, совершенно не так! – парировал поп, дергая высокого служаку за пуговицу на гусарском мундире. – Не мог тебе такого Мерзов сделать, с каких это пор кавалерия самостоятельно идет на штурм укреплений? Неделю шли из Шантуна под обстрелом японцев, так еще и заставить их кровью истечь, идя вслепую в горы Зибо? Где карта, кто забрал карту?

– Супруга забрала господина полковника танцевать, – зевнул monsieurШоча.

– Так вот, все делается так, как сделал господин генерал! – убеждал гусара священник, его собеседник лишь накручивал за ухо длинный, напомаженный ус и закусывал губы, а поп, сгорбившись, елозил пальцем по широкой груди военного, вычерчивая таким образом тактические планы Похайской Кампании Мерзова. – Сначала гонишь кавалерией, потом подтягиваешь пехоту и инженеров, формируя фронт, выталкивая неприятеля на все более худшие и худшие позиции, пока ему не приходится отступить, и вот ты завоевал земли; в этом военное искусство и заключается!

– Это как же батюшка разбирается в военных тонкостях…! – защебетала дама.

– Тезис господина капитана, – заявил фон Азенхофф, угощая Кужменьцева чертовым нюхательным табаком, – насколько я понял, совершенно иной. Он совершенно не отрицает тактической нацеленности начинаний генерала. Но вот стратегия, сильно связанная с политикой – это уже дело совершенно другое. N'est ce pas? [330]330
  Не так ли? (фр.)


[Закрыть]

– Даже если бы Мерзов истек кровью в два раза сильнее, пускай даже всю армию в своем триумфе перебил, – забурчал капитан, – но при том уничтожая сухопутные силы Хирохито, но не позволяя им отступить в порядках, так то снова нет четкой победы, одни только договоры, перемирия, мирные и всякие другие договоры, что чернилами за столом достигнутые – следовательно, не правду на бумаге отражающие, а только пытаясь навязать всему миру эту бумажную фальшь.

– Они же сражались не под Льдом, – буркнул Модест Павлович и чихнул.

– Будьте здоровы, – поспешила сказать дама.

Фон Азенхофф лишь покачал головой, жалея старого юриста.

– А вы снова свое начинаете. Сколько же можно! Не могу себе представить, чтобы подобными мистическими глупостями позволили дурачить головы немцы или англичане Hochgeboren [331]331
  Здесь: голубых кровей (нем.)


[Закрыть] .Или даже французы. Кто-нибудь, когда-нибудь видел Историю? Кто ее измерил, общупал, взвесил?

–  MonsieurБиттан не станет же отрицать, что люты помешали мировому порядку, – включился бледный вьюнош, с уцепившейся за его плечо скучающей девушкой.

– А если и стану отрицать, – взвился Азенхофф, – то как вы узнаете, что я ошибаюсь, а?

– По Дорогам Мамонтов…

– А разве кто-нибудь Дороги Мамонтов видел?

– Никто ведь не видел и правды, справедливости, народа и любви, – погрозил пальцем священник.

–  Bien entendu! [332]332
  Разумеется! (фр.)


[Закрыть]

– Никто не видел скорости, времени и цвета. Никто не видел мысли.

– Ну почему же, – удивилась дама. – Я вижу цвет. – Вот, par exemple [333]333
  К примеру (фр.)


[Закрыть] ,платье у меня лавандовое.

– Вы не видите лавандового цвета, – авторитетно заявил батюшка. – Вы видите, будто бы ваше платье – лавандовое.

Дама не поняла. Она скорчила кислую мину, потом заигрывающее усмехнулась, но когда и это никакого впечатления не произвело, подняла глаза горе.

– Поставщица чая моей сестры, – начала она, словно только что перебили именно этот сюжет, – по матери китаянка, они ходят в эти свои кумирни и повторяют услышанные там старинные верования, взятые от разных монгольских и индийских волшебников и лам. Что вы скажете, messieurs,что у них издавна говорят о таких «энергетических жилах», опутавших земной шар от одного святого места до другого, и вот по этим-то жилам перетекают людские души; и вообще, по такой вот географии они мир делят и делили, еще до того, как кто-нибудь хотя бы словечко про Дороги Мамонтов произнес – ха, что вы на это скажете?

Я-оноподумало об одном из бесчисленных проектов доктора Теслы, идее промышленного использования энергии тьмечи, текущей по Дорогам Мамонтов. Быть может, следует подсунуть ему эту мифологическую тему? Он ведь и сам признавался, что ему не чужды спиритические или эзотерические опыты. Несколько дней его заняли бы поиски карт, связанных со здешними религиями, и обдумывание строительства теслектрической силовой станции в священном месте ламаизма или индуизма.

– Что бы там не говорить, – вмешался Пьер Шоча, – но есть какая-то притягательная сила в Дорогах Мамонтов. Хотя, никто их и не видел, – тут иронично поклонился фон Азенхоффу.. – Мои знакомые, предпочитающие более рафинированные удовольствия…

– Опиумисты, – театральным шепотом сообщила дама гусару.

– Мои знакомые, – продолжил Шоча, – попробовали печально знаменитый черный наркотик, и раз, и другой…

– Вы рассказывали, что такие пропадают бесследно, – напомнил ему фон Азенхофф.

– Так вот, говорят, что одного такого, что попробовал недавно черный маковый сок, слуги обнаружили только после целого дня поисков, в неглиже, обессиленного, на земле, в нескольких кварталах от дома. А ведь он предупредил их, чтобы глаз с него не спускали. Наверняка блуждал там, словно сонный раб, бедняжка.

– Так разве мало чего удивительного люди в состоянии одурения вытворяют? – вздохнул священник. – Вместо того, чтобы Богу, сатанинской химии душу отдать предпочитают.

– Так что я хотел сказать: где его нашли – как раз на Дороге Мамонтов. Лежал, примороженный, кожа с ног и рук содрана, совершенно в бессознательном состоянии.

– Та, может, он, вдобавок, там еще и с лютом столкнулся.

– Ну, такого бы он не пережил.

– Господин полковник, – капитан подкрутил ус, взял даму под руку, – как-то раз имел такое вот столкновение с лютами…

Он продолжил рассказ, петушиным шагом и с выпяченной грудью ведя расфуфыренную даму; компания отправилась за ними, по направлению к главному вестибюлю и бальной зале, один только Азенхофф пристроился на софе под портретом мрачного предка Шульцев, чтобы задумчиво нюхать кружевной дамский платочек.

Подошло к креслу Кужменьцева, лакей подал огонь, пыхнуло табачным дымом. Адвокат вопросительно поднял бровь. Склонившись к его уху, передало ему содержание беседы с генерал-губернатором.

– Значит, вы достигли, чего намеревались, разве не так?

– Я не понимаю, что происходит, Модест Павлович. Тут вы должны меня поддержать своими знаниями и интуицией.

– Хммм? – глянул тот из под седой гривы.

– Не такими ведь были их планы. Кода меня господин Урьяш в Министерстве Зимы по следу Отца Мороза пускал, они совершенно иначе все это планировали, к иным целям, иными тропами стремясь. А теперь – Урьяш ядом горючим плюющийся, и граф, повторяющий: «три месяца». Три месяца!

– Выходит – поменялось. Что в этом странного? Вам следует отделить политику от математики. Ведь мир не вокруг вас вращается, ни ради вашего добра, ни ради зла. Разумом не всегда проникнешь причины всех событий, что тебя касаются. Даже большинства из них. От этого только замешательство в мыслях можно получить: весь мир себе в голову запихнуть, чтобы там его самостоятельно на части разобрать, словно швейцарский хронометр, и, назад сложив, глядеть, почему его шестеренки крутятся именно так, как крутятся, почему он тикает. Вы разве не того хотели, нет?

– Я думал, что, по крайней мере, здесь, в Краю Льда…

– Что? Все познаете? – издевательски фыркнул старик.

Я-оноотрицательно покачало головой.

– Тесла с успехом провел демонстрацию Боевого Насоса. К Императору отправилась делегация Пирпонта Моргана, настраивающая его против Российско-Американской Компании Кругосветной Железной Дороги и против Шульца. Шульц давит теперь репрессиями. Подписан мир с Японией. Он не желал этого показать, но – три месяца! Модест Павлович, может ли император снять графа Шульца с иркутского генерал-губернаторства?

Адвокат неспокойно заерзал в своем кресле. К нему подскочил лакей. Кужменьцев оттолкнул его тростью.

– Император может все, – раздраженно буркнул он. Император – это император. Так?

– Да. Так.

– Не считаете же вы, будто подобный ультиматум, даже если Его Величество Николай Александрович и вправду его выставил, будет открыт публике. Когда придет письмо, отзывающее Тимофея Макаровича с поста, оно придет в последний момент, и граф уйдет с почетом, с похвалами, наверняка, с каким-то новым орденом. – Старик открыл табакерку, подсунул, чтобы угостить, отрицательно покачало головой. – Слишком много вы себе воображаете. Остыньте, Венедикт Филиппович.

– Но разве не в этом заключается дар познания? – рассеянно произнесло я-оно. —В уверенности одной-единственной правды среди всех возможных правд?

– Да бросьте вы наконец свою проклятую математику!

– Г аспадин Ярославский?

Я-онообернулось.

– Анна Тимофеевна просит ваше благородие в бальную залу, – произнес камердинер, не отрывая взгляда от ледяной, окрашенной Луной тайги.

– Ну, ну, ну, – засопел Кужменьцев и мощно чихнул.

Биттан фон Азенхофф глядел над прижатым к губам батистом, не слишком элегантно вытянувшись под мрачным портретом. Я-онотолько хлопало глазами. Камердинер ожидал в четверть-поклоне. Выхода не было, отправилось станцевать с дочкой генерал-губернатора.

Сотни людей в гигантской зале, огни, играющие радугами на телах, тканях, драгоценностях, вместо стен – звездный горизонт ночной Сибири; вместо пола – заснеженная земля Сибири, воздух, мерцающий тысячекратными отблесками красоты; а она, посреди всего этого – самая красивая, красавица в лилейно-золотистой белой кипени среди других красавиц еп grandes toilettes [334]334
  Здесь: в замечательных нарядах (фр.)


[Закрыть], глядящие огромными глазами, не дыша, в неожиданной тишине – когда подошло, поклонилось и попросило mademoiselleШульц на танец.

Все громко вздохнули. Она же присела в книксене, принимая поданную руку, перчатка к перчатке. Захлопали веера. Музыканты издали первые такты мелодии, только я-онопонятия не имело, что это за танец, как под него двигаться. Вывело графинюшку на средину неба. Шелест платья с его нижними юбками, кружевами, взбитыми в весеннее облачко – кружил голову. Все глядели. Пот тек ручейком по голому черепу, посреди лба и вдоль носа. Девушка одарила жадной, капризной улыбкой. Сглотнуло слюну. Все смотрели.

– La Fils du Gel [335]335
  Сын Мороза (фр.)


[Закрыть], – шепнула она.

–  La Fille de I'Hiver [336]336
  Дочка зимы (фр.)


[Закрыть] .

Начался танец – танцевало.

– А вы вовсе даже и не холодный.

– Вам, мадемуазель, так лишь кажется. Я уже вас заморозил.

– Что?

– Сказки, mademoiselle,сказки; не надо в них верить.

– Похищаете людей в Лед, направляете их на Дороги Мамонтов, на лютах ездите.

– Когда пробьет полночь, вы проснетесь, вмерзшая в байкальскую льдину.

– Вы шутите!

– Вот, станцевали с Сыном Мороза, и все пропало.

Танцевало.

– Вы же ничего не сделаете плохого папе?

– Я? Господину графу?

– Не делайте ему ничего плохого, я вас прошу.

– Да что вы! Револьвер был не для него. У меня есть враги.

– Ах! Но ведь не папа!

– Ваш папа ко мне весьма даже милостив.

Танцевало.

– Почему вы закрываете глаза?

– Оказывается, я боюсь высоты.

– Тогда, зачем глядеть вниз?

– Чтобы не оттоптать ваши ножки.

– Так с закрытыми глазами – оно ведь даже труднее.

– Что я могу сказать, у меня все в голове кружится, когда с вами танцую.

– Какой вы забавный!

Танцевало.

– Ведь вы уже обручились, правда?

– Это так, папа наговорился, обцеловали нас тетушки, кузины, вы бы видели…! Вы не видели?

– И ваш жених не будет на меня злиться?

– Будет!

– Ой! Мне нужно бежать?

– Вы не убежите.

– Нет?

– Нет.

– Откуда вы знаете подобные вещи?

– Вы злитесь на Аннушку?

– А вы любите играть в бильярд людскими характерами, так? Воистину, Дочка Зимы!

– Вы сердитесь…

– Ведь вы же не знаете другого мира, других людей! Магнит к магниту, вода на огонь, холерик на сангвиника, страх на страх, гордыня на зависть…

– А Павел Нестерович на Сына Мороза…

– Да, погляжу, вы развлекаетесь жестоко!

– Но вы же ничего плохого Павлику не сделаете, я вас прошу.

– Все на нас глядят. Это вы заранее всем раззвонили!

–  Сот те vous l'avez dit vous-meme, monseur: le Fils du Gel et la Filie de I'Hiver…

– Excusez-moi. [337]337
  – Смотрите, как встретились: Сын Мороза и дочка Зимы… – Простите (фр.)


[Закрыть]

Я-оновырвалось. Пролавировав между танцующими, прошло за колоннаду и в боковую комнату, где плюхнулось на табурет. Мышцы ног все еще дрожали. Услужливый лакей пододвинул поднос. Заглотнуло целый стакан какого-то жгучего напитка, даже не отмечая его вкуса. Музыка все так же плыла, похоже – камаринская, танец длился, ведь видело танцующих сквозь мираже-стекольные стены, растекающихся по ним ручьями цветов, казалось, лишь по случайности заключенных в очертания дам и господ; точно так же прекрасно видело приближавшийся вдоль стены в каскаде калейдоскопических реконфигураций абрис разгневанной девушки – панны Анны – очертание приблизилось – нет, не панна Анна – вошла, щелкнула веером, прикусила губу. Она, похоже, желала подойти поближе, но что-то в последний момент ее удержало, словно ударилась в очередную стеклянную стену.

–  It just eludes те how could you possibly [338]338
  Почему вы меня избегаете, как так можно (англ.)


[Закрыть] … —только и вскрикнула она еле слышно, но с отчаянием. Под ней вздымался ледовый вихрь, фронтом в несколько верст поднимающий радужно-цветные туманы из замороженного леса. – Великий Сын Мороза, – презрительно фыркнула она.

– На меня показывали пальцами, так?

MademoiselleФилипов весьма грубо выругалась по-английски, закружилась в шелесте шелка и вернулась в приглядывающемуся ко всему через стену смуглому Андрюше, покрытому аксельбантами поручику. Она тут же подала ему ладонь в приглашающем жесте, и они смешались с танцующими.

Ледяной ветер ломал промерзшие деревья. Луна играла рефлексами на сталагмитовых спинах лютов. Ночь губернаторского бала только начиналась.

Когда танцевало с Еленой… Уже теперь воспоминание о танцах в Транссибирском Экспрессе казалось более близким, живым и каким-то более… правдивым. Я-ононе было в состоянии пробудить какого-либо ясного образа от танца, прерванного только что – как будто бы на самом деле танцевал кто-то другой, словно танцевало не это тело; нет, это прошлое никак не желало замерзнуть.

На табурет рядом свалился толстяк во фраке, обтягивающем его словно рыбий пузырь. Мужицкое лицо с тысячью морщин и дюжиной пятен после отморожений постоянно дергалось между одной миной и другой, как будто бы физиономией этого человека заведовало несколько ссорящихся между собой обитателей раздутой туши, только ни один из них не мог одержать постоянного перевеса в мимической войне.

– Петрухов Иван, – представился он с явной уверенностью, что сама фамилия уже все объясняет; при том сразу же протянул лапу в знак приветствия. – Ну и крутнули вы куколку шульцеву, хе-хе! И так ее прочь бросили – румянцем горит, прямо гарью пахнет, хе-хе-хе!