Текст книги "Лёд (ЛП)"

Автор книги: Яцек Дукай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 95 страниц)

О героях азарта и скорости Льда

– Четыре.

– Четыре.

– Тоже.

– Тогда я восьмерочку.

– Стою.

– Спокойно.

– Кто-нибудь перебивает?

– Восемь.

– Господин Фессар?

–  Ничево.

– Капитан?

– Ммм.

– Господин Бенедикт?

– Проверим, проверим.

– Четверка сгорела.

– Лед от пятерки.

– Ну, извините! С двумя огненными дамочками на руках, причем, второй раз подряд! Да как вы карты сдавали!

– Хе-хе, гаспадинЧушин весь капитал так продует еще до того, как увидит свои шахты.

– Нечего о моих шахтах беспокоиться, лучше беспокойтесь о своих бумажниках. Поднимаем ставки до десятки, согласны?

До того какое-то время играли в вист и vingt-et-un [57]57
  Двадцать одно («очко»)


[Закрыть] ,но последнюю пару часов игра шла по правилам зимухи. Пара человек подсела на десяток раздач; сейчас же снова осталось только пятеро. Люди проходили, приостанавливались, присматривались. Крупные суммы в банке привлекали внимание. Стюарды доливали напитки, очищали пепельницы, открывали и закрывали окна. Шары грохотали в лузах, когда Экспресс поворачивал, тормозил или разгонялся.

– И что они себе думали, засунув биллиардный стол в поезд? – дивился Юнал Тайиб Фессар. – Как только мне начинает казаться, будто бы я уже привык и начал понимать эту страну, встречается нечто подобное, и снова я начинаю чесать себе голову. Лежит король.

– Лежит туз.

– Лежит девятка.

– Господа…

– Здоровенный…

– Ого!!!

– Видно, им пришлось строить весь вагон вокруг стола.

– Или опускать через крышу. Второй кон.

– Монументальная глупость, оправленная дорогостоящим комфортом, – буркнуло под нос я-оно.

– Что вы сказали?

–  Grand seigneur [58]58
  Здесь: наш дворянин (фр.)


[Закрыть]милостиво решил провести аллюзию к нашей отчизне, – вежливо пояснил доктору капитан Привеженский. От сарказма удержаться он не мог. Пока что удавалось не отвечать ему липкой усмешкой и просительным взглядом – поскольку я-оновообще на него не глядело.

– Лежит туз.

– Ну у вас и раздачи. Лежит семерочка.

–  Heureux аи jeu, malheteux еп amour [59]59
  Не везет в картах – везет в любви (фр.)


[Закрыть] , —как сказал бы господин журналист. Ну ладно, только по правде – какой смысл? Что можно придумать более глупое, чем биллиардный стол в поезде?

– Хм, можно предложить новые правила, – заметило я-оно,сдавая в пулю валета. – Есть шахматы, и есть зимуха.

– Что вы имеете в виду?

– Бильярд с, ммм, дополнительным элементом случайности.

– Человек бьет, а Господь Бог шары носит. Лежит пятерка.

– Ух, господин доктор, когда блефуете, нужно быть поумереннее!

– Пускай господин капитан скажет это Алексею Федоровичу.

– Господин Чушин может себе позволить блефовать по-глупому.

Алексей Чушин унаследовал от дяди (тестя, дедушки, какого-то другого родственника или свойственника) контрольный пакет в обществе по добыче зимназа, и теперь ехал, чтобы принять во владение неожиданное богатство. Занимался ли он до того горным делом? Имел хоть какой-нибудь опыт в делах? Сейчас, во время пути, так или иначе проверить это было невозможно, и по сути дела – никакого значения и не имело: он был тем, кем попутчикам представился. Темно-синий сюртук облегал его бочкообразный торс словно кишка колбасу; в черном жоржетовом галстуке-бабочке поблескивала шпилька с бриллиантом. Самый старший по возрасту из игроков, за картами он проявлял ужасное непостоянство и отсутствие логической стратегии: ему случалось сбрасывать пять-шесть карт при раздаче, чтобы потом пасовать во время торговли. При этом он вытирал лоб громадным платком и глубоко вздыхал, присматриваясь к картам на руках. Я-оноразмышляло над тем, насколько такая театральность Чушина для него естественна, а насколько следует из его уверенности, будто бы именно так должен себя вести богач во время игры. Он не пил чая, кофе или водки – просил исключительно шампанского. Перед сдачей он очень долго оттирал пухлые ладони, карты клеились к его пальцам.

Манера поведения во время азартной игры – и здесь не играет никакой роли величина ставки, раз мы действительно поглощены игрой – выдает о нас вещи, которые никаким иным образом мы бы не раскрыли. И это совсем даже не вопрос крепких нервов; можно иметь нервы из стали и все время погрязать в безнадежных блефах. Говорят, что невозможно отличить труса от героя до тех пор, пока их не испытаешь, то есть, пока им не приставят нож к груди, пока они не очутятся под вражеским огнем. В жизни будничной, ни холодной, ни жаркой, в домашнем тепле, при температуре собственного тела – душа гниет, словно мясо, оставленное на июльской жаре. Так вот, азарт предлагает одно из наилучших приближений ситуации истинного испытания. Военные герои, те, что выжили, которые потом рассказывают о своих боевых подвигах, всегда вспоминают моменты, когда, пожав плечами и сплюнув – «Однова живем!» – они бросались в рискованную авантюру, полагаясь только на судьбу, довольно часто уверенные в том, что в этой ужасной ситуации не выживут.

Капитан Привеженский играл очень осторожно, никогда не продавая «горячих» карт и часто пасуя сразу же после раздачи; зато он три раза последовательно повышал ставку и торговался до самого конца. Но, поскольку он делал это с такой солдатской правильностью, очень быстро все это поняли и сразу же отступали, как только он бросал вызов. То есть, даже сохраняя достойное удивления спокойствие, не выдавая себя ни словом, ни жестом, ни выражением лица, наш капитан никогда крупных денег не выиграет.

В свою очередь, действия доктора Конешина предусмотреть было совершенно невозможно. Нам были известны такие игроки – когда им везет, то они выигрывают целые состояния, если же нет – эти же состояния спускают.

Юнал Тайиб Фессар представлял собой совершенно отдельный случай. Он скучал. Скучал, когда проигрывал, и точно так же скучал, когда выигрывал. Все, что делал за столом, он делал как бы нехотя и машинально. Действительно ли игра и деньги не имели для него никакого значения и, в связи с этим, для него это совершенно не было испытанием – или же турок именно так всегда и вел себя в сложные минуты? Лысый и худой тип с левантийским типом красоты, с жилами, натянутыми под сожженной солнцем и морозом кожей, будто фортепианные струны – в нем не было костей и мышц, одни только суставы и сухожилия; когда он улыбается, кривые зубы скрипят в деснах; когда он глотает густой кофе, адамово яблоко прокалывает шкуру шеи, словно проклевывающийся шелковичный червь. Длинными ногтями он постукивает по рубашкам карт, постреливая пальцами, словно кастаньетами. Если ударить по его яйцеобразной голове, наверняка раздастся сухой стук, словно стучат по дубовой древесине.

Господин Фессар возвращался с переговоров в Константинополе. В Иркутске он занимался делами коммерческой компании, продающей в Средиземноморском бассейне природные богатства Сибири, в основном, зимназо, тунгетит и олово. При этом он утверждал, что половину жизни провел в иркутском губернаторстве.

Рассказывая Алексею Федоровичу живописные истории из Страны Лютов, он, казалось, скучал уже не так.

– И не верьте западным геологам, они вам продадут карты, из которых можно вычитать историю гор, положение доисторических поселений якутов и месторождений самых редких минералов, но люты им не по зубам. Берите русских, поляков, в самом крайнем случае – людей с Балкан, закончивших австрийские учебные заведения. Как-то раз был у нас специалист из Америки – ну что, господин доктор, чья сейчас очередь – ага, так был у нас такой фрайер с аляскинских месторождений, так вот, kurtlu baklanin kor alocisi olur [60]60
  Турецкое ругательство, дословно: да сгорят червивые конские бобы!


[Закрыть] ,двадцать тысяч профукали на пустые скважины и теплые месторождения.

– Я слышал, что существует полная карта холодных месторождений…

– А, знаменитая карта Гроховского! Можете быть уверены, в первую же неделю после приезда вы получите с дюжины предложений купить ее, всякие темные типы, бродяги, бывшие каторжники, мартыновцы, искатели легких денег; вы же понятия не имеете, что это за место; совсем еще недавно Южная Африка, перед тем – Калифорния, а теперь авантюристы и мошенники всех мастей катят именно сюда: за Байкал, в Зиму. Господин Бенедикт, вы продаете или нет? Тогда не мусольте карту – кладите или спускайте. Ну вот, и кофе остыл, только собаке такие помои отдать…

– Лежит дама в огне.

– Лежит восьмерка, – сказал капитан Привеженский. – Погодите, а разве компания господина Чушина уже не имеет концессии на эксплуатации этих месторождений? Ведь, по-видимому, им известно, что и где они добывают?

– Все зависит от того, чем занимаются. Если, к примеру, речь идет о Черемховском перемороженном угле, то Боже их благослови. Но если речь идет о зимназе… Так что, Алексей Федорович?

Чушин вытер лоб.

– Вы любите меня пугать, господин Фессар, вы злой человек.

– Я его пугаю! Нет, господа, только поглядите. Сижу тут и жду, десять и десять. Господин доктор?

– Спокойствие. – Конешин отложил комплект на руке и закурил новую папиросу. Мы же толстые журналы почитываем; то ли «Абразавание»,то ли «Савременный Мир»недавно поместил приличную статью. Сибирский тунгетит… так или иначе, но ведь шахттунгетита не существует, правда?

– Для этого есть сороки, местные проспекторы. Отчасти это охотники, в том числе – из якутов и тунгусов; за тунгетит платят гораздо лучше, чем за лис, соболей, выдр и куниц, и, говоря по правде, его гораздо легче встретить. Отчасти же это столыпинские мужики, другая часть – бывшие золотоискатели. И, наконец, обычная сибирская шушваль когда уже пропьет последнюю копейку, а к честной работе на шахтах или холодницах в Холодном Николаевске испытывают полнейшее отвращение, так что эти бездельники делают? Бредут на север, сорочить.

Юнал сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул свежую сигару, сорвал бандероль, после этого вынул тяжелый перочинный нож, пригодный, скорее, для свежевания тигров, при этом он прищурил левый глаз, чтобы обрезать поровнее – наверное, это было единственное действие, которое полностью занимало его внимание.

– Ммм. Понятное дело, что эти искатели продают нам и сообщения о месторождениях зимназа – это целая сфера деятельности для всяких мошенников. Но за информацию о хорошем месторождении платят тысяч десять, а то и больше. Потом, естественно, необходимо забить за собой права на добычу, при чем, настолько быстро, чтобы конкуренты не перебежали дорогу. Все крупные компании запускают друг к другу шпионов. В конце концов, перекупить можно любого, так что нужно держать ухо востро. Вот информатора и садят в подвал, чтобы он не смог одно и то же место продать кому-то другому.

– А если окажется, что именно вы и были тем другим или третьим?

– Для того его в подвале и держат, чтобы, в случае чего, и башку свернуть. Они это знают. Тут делишки для острых ножичков… Таак.

Турок покрутил свой нож в руке, только потом его спрятал и прикурил сигару.

– А вы, господин Саксонский, снова игру задерживаете, карточку продаете, ждете, на чудо рассчитываете или как?

– Не может решиться, то ли труса сыграть, то ли рискнуть, – буркнул под нос капитан Привеженский.

Я-онов очередной раз глянуло в карты. Раздача паршивая, сплошной высокий огонь: бубновая дама, десятка, девятка и семерка тех же бубен. Даму продал, на ее место пришел холодный король. Продать сейчас десятку? Сразу же поймут, что на руке сплошная жара, точно так же можно сразу же и пасовать. Не продавать? Тогда с раздачей можно попрощаться, равно как и с приданым дамы.

– Здоров.

Турок приподнял бровь.

–  Харашо.Капитан?

– Лежит холодная десятка. Так что, вы говорите, будто бы все разработки зимназа – это разработки открытые случайно. Но, раз люты доходят уже до Одера…

Я-оноразгладило бумажную салфетку на краю стола, кивнуло стюарду.

– Можно попросить карандаш? Благодарю. – Совершенно инстинктивно послюнило кончик карандаша. – Так, до Варшавы они добрались в тысяча девятьсот пятнадцатом, то есть – через шесть лет и где-то восемь месяцев; четыре тысячи девятьсот километров за пятьдесят восемь тысяч триста двадцать часов, ммм, восемьдесят четыре метра в час; что-то тут не сходится, в городе, если будет метров восемь в час, то самое большее, скорее они не промерзают.

– Видать, по земле они тянутся раз в десять быстрее.

– Земля лучше проводит Лед, это факт. – Юнал кивнул сигарой. – Покажите-ка ваши расчеты.

Я-оноподвинуло салфетку к нему.

– Таак. Забавно, в свое время мы на фирме считали, у нас вышло около сотни метров в час, это по Дорогам Мамонтов. Я хорошо помню, девяносто шесть или девяносто семь.

– Лед притормаживает.

– Такое возможно.

– В самом начале, как правило, люты распространялись намного быстрее.

– Но вы не обязаны руководствоваться моими подсчетами. Быть может, Лед не распространяется равномерно. Быть может, имеются привилегированные направления, привилегированные места, вторичные эпицентры. Все это тоже можно рассчитать. Почему Зима господствует в городах? Следующим этапом была бы целевая индукция и… Простите.

Турок даже вынул сигару из рта, уже напряглись сухожилия лица и шеи – но тут он замялся и так замер, секунда, две, три. Сражаясь сам с собой; в конце концов, он проиграл и не сказал ничего.

– Это словно волна, расходящаяся от места возмущения, – сказал доктор Конешин. – Алексей Федорович, как я понял, спасовал?

– Ну… наверное, да. Так.

– Господин капитан.

– Десять.

– И я.

– Я тоже.

– Пажалста.

– Так вот, как я рассуждаю. – Доктор откинулся на спинку стула, выпустил дым, задумчиво дернул себя за левый бакенбард. – Если бросить камень в пруд, по воде пойдут круги. Но ведь эпицентры есть разные, вода, не вода; могло случиться возмущение, которое никогда ранее в нашем присутствии не случалось. Как мы узнаем? А никак не узнаем. Явление, случившееся раз сто – это закон природы, явление, случившееся один раз – это чудо. И вот так оно и расходится, как круги по воде…

– Люты, Лёд?

– Да.

– Но все дело в том, господин доктор, что здесь все гораздо сложнее простой арифметики волн. Нам не известны законы, которые данным явлением управляют, да и откуда нам их знать?  – Я-онокоснулось языком нёба, подыскивая слова, наиболее близкие мысли. – Но вот, скажем, человек в первый раз становится на берегу моря, в первый раз видит морские валы… И точно так же, как незнание законов, управляющих поведением жидкости, не сделает в наших глазах из волн – независимых, разумных существ, точно так же, незнание физики Льда не сделает их из Лютов. Господин Фессар?

– Да. Десять и двадцать, продолжаю. Господин капитан?

– Нет, спасибо.

– А что скажет наш граф?

На столе лежало уже около двухсот рублей. Конешин и Фессар остались в игре, они не продавали почти что ничего – доктор сбросил одну черную семерку; шли на холодных картах. Или же серьезно блефовали. Так или иначе, их не достать: я-оноуже успело сегодня продуть больше восьмидесяти рублей, в бумажнике оставались неполные две сотни, остаток от министерской тысячи. В кредит скомпрометированному мошеннику, понятно, никто тут не даст. Даже если пойти на все, турок всегда может перебить. И проверить. А на руке сплошной огонь. Разве не идеальный это способ спустить все до последней копейки?

Так что понятно, что следует сделать: имеется намерение, мысль и воля бросить карты и выйти из игры.

Но вместо этого:

– Повышаю.

Я-оновыложило все банкноты из бумажника. При этом даже сердце сильнее не забилось.

Все присматривались с интересом. Чушин попросил еще один бокал шампанского. Капитан Привеженский с иронической усмешкой выбивал трубку, господин Фессар жевал свою сигару. За спинами играющих и с другой стороны биллиардного стола приостановилось несколько человек, которых приманил вид выложенной наличности. Заглянула даже какая-то женщина из салона, что было слышно по шелесту платья. Я-онодержало глаза на уровне карт.

– Таак, – вздохнул Юнал, отсчитывая и бросая на сукно сорок рублей, затем еще сорок. – Должен признать, но я нахожу аналогию доктора весьма увлекательной. Но почему бы не пойти дальше? Может быть, жизнь вообще, может быть, мы – растения, животные, люди – тоже представляем собой всего лишь такие вот «более сложные волны», расходящиеся от момента, от места Первого удара? А? Каким образом отличить? Доктор?

Доктор Конешин посчитал взглядом выложенные ставки, поправил на носу пенсне, выдул губы.

– Простите, господа, я погляжу со стороны.

–  ГаспадинЕрославский?

– Вы сами не верите в то, что говорите.  – Я-оновыпрямилось на стуле, уложило запястья на отполированный край стола. – Вам кажется слишком абсурдным, чтобы честно над этим поразмыслить. Вы рассуждаете так: «Уж я, наверняка, не являюсь какой-то там волной». Вы считаете, будто бы существуете каким-то иным, более независимым образом. Вы считаете, что раз мыслите, то уже и существуете. Вы ошибаетесь.

– О! – Турок наклонился над столом, наконец-то разбуженный и заинтригованный. – Выходит, мы вам снимся, так? Я прав, молодой человек?

– Ничего подобного. Я тоже не существую. Сорок и мои сорок.

У Юнала загорелись глаза. Кончиками пальцев левой руки он ласково погладил кожу, натянутую круглым черепом.

– Вы не существуете! Вы говорите мне, что не существуете. Кто же мне говорит это?

Я-оноотмахнулось папиросой.

– Язык. Тоже мне аргумент. Вот я назову эти солнечные лучи каким-нибудь эффектным именем и стану утверждать, будто существует некий ангел света – иначе, кто бы нас тут согревал?

– Ага, то есть, дело не в том, что вас вообще нет, но…

– Именно так, как сказал доктор. Мы существуем настолько, насколько существуют люты, насколько существует цветок инея на оконном стекле. Временное возмущение материи, в форме которого как раз и содержится способность к мышлению. – Я-ононачертило в воздухе синусоидальную кривую.

–  Временное?

– Временное, то есть, относящееся только к настоящему – той бесконечно тонкой линии, по которой несуществующее граничит с несуществующим. Я не могу этого доказать, но уверен, что в категориях истины и лжи можно говорить лишь о том, что замерзает в Настоящее. А вариантов прошлого и будущего существует множество, в одинаковой степени правдивых-неправдивых. Это естественное состояние. Зато люты…

– Да?

– Они замораживают все, к чему не прикоснутся. Разве не таковы легенды про Царство Льда? «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого» [61]61
  Матфей, 5-37


[Закрыть]. Вы играете или нет, сколько мне ждать?

Господин Фессар сложил руки на груди.

– Пас.

– Пас?! – подскочил Чушин. – Да ради Бога, что вы делаете…?

– Пас.

Изумление было слишком большим, оно заморозило лицо и гортань, никакая эмоция не вышла наружу. Играло – играло – играло – и выиграло.

Я-оносгребло с зеленой глади стола кипу банкнот. Собравшиеся вокруг стола зрители обменивались громкими замечаниями. Я-онотасовало карты, что были на руках. В дверях курительной встал главный стюард и объявил, что обед подан. Экспресс притормаживал, подъезжая к какой-то станции, за окнами мелькали подъездные пути, склады пиломатериалов. Чушин встал, потянулся; доктор Конешин последовал его примеру.

Я-оносунуло деньги в записную книжку, затушило окурок, допило остатки холодного чая, сплюнуло в плевательницу.

Он не ушел, все так же стоял под стеной, с другой стороны вагона; я-оновидело его, не поднимая глаз – беспокойный танец теней вокруг высокого силуэта. В какой момент начал он присматриваться к игре?

Хотелось пропустить его в проходе, но он поднял руку в белой перчатке и слегка поклонился.

– После обеда прошу вас заглянуть ко мне. Быть может, вы получите свое доказательство.

– Не понял?

– Вы знаете эту девушку? Вы же не позволите, чтобы она ждала.

Елена Мукляновичувна окинула уходящего доктора Теслу подозрительным взглядом.

– Кто это был?

– Толком не знаю… Дамы меня простят…

– Э нет, вы от меня не удерете. Тетя – это господин Бенедикт Герославский.

– Хммм… Enchanté [62]62
  Очаровательно (фр.)


[Закрыть] .

О машине, пожирающей логику, и других изобретениях доктора Теслы

– Когда я учился в Политехническом, в Граце, когда мне уже осточертели лекции, из которых ничего путного я вынести уже не мог, все больше времени я начал уделять играм в компании. На третьем курсе, помню, мне случалось играть в карты, шахматы, в бильярд день напролет. Играли мы на деньги, на малые и большие суммы. В те времена я жил на то, что мне присылали из дома. Не скажу, чтобы родители были бедняками, но гораздо легче встретить епископа или генерала нашей крови, чем богатого бизнесмена. Может, мне не хватало удачи или умения? Не думаю. Если и так, то, скорее, следует винить слишком мягкое сердце. Видя, что противник не вынесет столь серьезной потери, наиболее крупные выигрыши я возвращал. Но вот по отношению ко мне так никто не поступал; должен признать, что другие студенты меня не слишком любили. Так я попал в очень серьезные долго. Стал писать домой. Мне присылали все больше и больше; гораздо больше, чем могли. В конце концов, приехала мать. В один прекрасный день она появилась и вручила мне рулон банкнот. Думаю, что это были все их сбережения. «Бери, иди, забавляйся», – сказала она. «Чем скорее ты спустишь все, что у нас есть, тем лучше. Я знаю, что эта горячка у тебя пройдет». Я взял деньги, пошел в кафе, отыгрался, да еще с огромной прибавкой, вернул все свои долги, а деньги вернул матери. Так вот, после того азарт меня уже никогда не искушал; я излечился.

– Она устыдила вас.

Доктор Тесла поглядел над сложенными пирамидкой пальцами.

– Да, можно сказать и так.

Когда Экспресс вписался в исключительно крутой поворот, стекло в баре зазвенело. Здесь рельсы уже не шли прямо; поезд все чаще карабкался на возвышенности; во время обеда в вагоне-ресторане несколько раз разливался суп, соус, вино. После остановки в Перми, вплоть до Екатеринбурга, с азиатской стороны Урала никаких постоев не предусматривалось. Транссибирская Магистраль здесь проходила, в основном, по перевалам и по склонам низких, разочаровывающе плоских гор, по трассе Богдановича. Окно купе Теслы выходило на южную долину, зеленую, голубую и желтую в предвечернем солнце, и смолисто-черную за границами тени. Высоко над поросшим густыми лесами Уралом висели тучи цвета мыльной воды; это был один из немногочисленных моментов в путешествии, когда небо не было красивее земли.

Доктор открыл дверки небольшого бара. В атделенияхна двух человек у окон размещались овальные столики на хитроумно выгнутых ножках, их столешницы были изготовлены из перламутровой массы. Рюмочки, украшенные золотыми рисунками, тихо стукнули о белую гладь.

– А вы не думали над тем, почему этот турецкий купец в конце спасовал? Ведь не должен был.

– Да.

– Что: да?

– Не должен был. Я над этим думал.

Какое-то время Тесла молча рассматривал этикетку на бутылке.

– И?

– Он позволил мне выиграть, это очевидно.

– А почему?

– Мне кажется, я его убедил.

– Ммм?

– В том, что он не существует.

Налив, Тесла поднес рюмку под свет, прищурил глаза. На губах его блуждала характерная ироническая полуулыбка, которая запомнилась после вчерашней нашей беседы; но эта ирония, скорее, была направлена на него самого, но не против собеседника.

– Все-таки, это не слишком верный метод. Вы часто его применяете?

– Просто, в то время я его развлек.

– Но вас это же не веселит, вы в это верите. Правда?

– Да.

– Что вы не существуете. Хмм. – Доктор Тесла понюхал напиток, попробовал. – «Груф Кеглевич» [63]63
  Сорт сладкой водки – Прим. перевод.


[Закрыть], хмм. – Снова понюхал. – Как я и думал, вы очень странный молодой человек.

Я-онозасмеялось.

– А вы, доктор, смотрели на себя в зеркало? После заката, при включенном свете?

– Ах!

Он откинулся, отводя плечи к спинке стула; подбородок упал на грудь, волосы сползли на виски; теперь он глядел из-под вороновых бровей, седая прядка указывала на кость, резко зарисовавшуюся над впалой щекой. Снова Никола Тесла сделался похожим на цыганского патриарха. Когда же он сказал, что происходит из рода епископов и генералов, то всего лишь подтвердил первое предчувствие.

– Можно было ожидать, что вы обратите внимание. Да. Есть определенные побочные следствия, которые… Хмм. Недавно вы длительное время пребывали в тьвете? Несколько часов. В течение последних недель.

– Нет.

– Человеческий глаз…

– Нет.

Я-оносидело с противоположной стороны столика, спина ровная, голова откинутая, запястья на столешнице. Симметрия взглядов была абсолютной – та же самая высота, та же самая поза, одинаковое с обеих сторон расположение мебели в помещении: застеленная кровать под одной стенкой и застеленная кровать под другой стенкой, полоса затемненного тучами солнца посредине; только сейчас можно было вести диалог, в котором каждый вопрос и каждый ответ будет обладать одинаковым весом.

Тесла смочил губы в коньяке.

– В тысяча восемьсот девяносто восьмом году Марк Твен выбрался в путешествие по Европе. Перед ним были открыты все салоны континента. Среди всего прочего, он посетил и двор Его Императорского Величества Николая Второго. Уже ранее мистер Твен писал мне, по собственной инициативе действуя в качестве моего агента optima tide [64]64
  В наилучшей вере (лат.)


[Закрыть] .Я имел честь причислять себя к кругу его друзей, мы познакомились несколькими годами ранее через нью-йоркское high society.От моего имени он беседовал так же с министрами Великобритании, Германии и Австрии. Тогда, прежде всего, речь шла о продаже патентов на системы многофазного переменного тока; военные министерства были заинтересованы моими телеавтоматами, я работал над торпедами с дистанционным управлением. Большинство стараний мистера Твена результатов не принесло. Тем не менее, с царем Николаем Александровичем я еще долгое время вел личные переговоры. Россия неоднократно выражала заинтересованность закупкой моих различных патентов военного применения, некоторые из них, и вправду, приобрела. Но только лет десять назад, когда я пережил, ммм, серьезные финансовые неприятности в результате халатности и бесчестности партнеров, а по Российской Империи начал серьезно распространяться Лед, царь предложил мне долгосрочный контракт и средства для ведения исследований, оставляя за мной при этом патентные права на все изобретения, которые я создам в период действия контракта. Император, похоже, питает ко мне некоторую, ммм, слабость, быть может, в связи с моим происхождением. Вы понимаете, господин Бенедикт, в сумме это были слишком замечательные условия, чтобы их не принять, учтя при этом мою тогдашнюю ситуацию в Америке.

Я-оноподнесло рюмку к губам. Светлая поверхность жидкости морщилась концентрическими узорами в ритм колебаний поезда: тук-тук-тук-ТУК. Доктор Тесла машинально вращал позолоченную рюмку между пальцами, затянутыми в белую хлопчатую перчатку. Он присматривался, как осторожно пьет я-оно.

Кашлянуло.

– Этот царский контракт…

– Да?

– О чем конкретно Николай Александрович договорился с вами, доктор?

Тесла улыбнулся с откровенной симпатией.

– Прошу доставить мне удовольствие и сказать, что я не ошибался относительно вас, что все это – вовсе не слепая случайность.

– Ну вот! Я вовсе не ваш ассистент, чтобы вы все время устраивали мне экзамены.

– Это правда. Вы – не ассистент. У меня вообще сейчас нет ассистента.

Венгерский коньяк неприятно щипал язык. Я-оноударило ножкой рюмки о столешницу, прозвучало это словно перестук пустых костей, треск мокрого бича.

– Царь заказал у вас оружие против лютов.

– Так?

– «Гроссмейстер» – это всего лишь хлопушка. Ручная работа, наверняка вы еще не смонтировали заводскую линию, для каждого экземпляра отдельный проект и название. Ремесло. Сколько штук было произведено, дюжина?

– Восемь. Дальше.

Я-онооблизало губы.

– Это всего лишь хлопушки, но вы выполнили контрактные условия, доктор, и теперь едете испытывать свои изобретения в землях Льда; где-то в составе находится опечатанный вагон, в котором…

– Да. – Он поднял ладонь в белом, словесный поток прекратился. Тесла склонился над столиком, неожиданно нарушив симметрию. Новая стереометрия взглядов навязала новые контексты. – Вы понимаете, что сейчас я разговариваю с вами не в связи с тем, что вы спасли мне жизнь. Мы оба люди разума. Подобное стремится к подобному, неоднократно в своей жизни я убеждался в этом, люди находят друг друга подсознательно, они знакомы еще до того, как познакомятся, еще перед тем, как услышат один о другом.

– Плохое к плохому, хорошее к хорошему, правда к правде, ложь ко лжи.

– Сейчас я вам кое-что покажу. Посидите.

Он перешел в другой конец купе, в угол возле дверей, по обеим их сторонам размещались шкафы-близнецы. Тесла открыл левый, наклонился и вытащил на ковер тяжелый кожаный саквояж. Тот должен был быть очень тяжелым, учитывая, с каким усилием доктор повернул его и придвинул к столику, поближе к окну. Я-оноотодвинуло ноги. Доктор Тесла выловил из карманчика необычной формы ключик, согнулся наполовину и открыл замок черной сумки. Совсем ненамного раскрыв ее заклепанные в сталь челюсти, уверенным движением он сунул руку во внутреннюю перегородку и вынул красный замшевый футляр в форме цилиндра. Выпрямившись после этого во весь свой рост, Тесла извлек из футляра легкую металлическую подзорную трубку. Смотровую трубку, калейдоскоп – некий оптический прибор, с обеих сторон заканчивающийся линзами: чуть поменьше и чуть побольше. После этого он поднес прибор к глазу, глядя в линзу побольше.

После этого он буркнул что-то под нос по-сербски.

– Пожалуйста.

Я-оноприняло аппарат с преувеличенной осторожностью. Кольца темного металла заходили одно на другое, сходясь в белых обоймах из слоновой кости; на среднем кольце была небольшая эмблема, изображающая символическое солнечное затмение. Солнце было сделано из желтой эмали, Луна – из матово-черной.

Доктор Тесла ожидающе глядел на меня. Я-онопожало плечами.

– Что это такое?

– Интерферограф. Поглядите сами.

Я-оноглянуло. Инстинктивно направило трубку в окно, к Солнцу и уральскому пейзажу – но это не была подзорная труба, инструмент не приближал видов, он вообще ничего не показывал, кроме бегущей по средине линзы ничем не примечательной последовательности из пары десятков световых бусинок. Зато фон оставался совершенно черным.

– Ну и?

– Вы помните, что говорили о Царстве Льда? «Да, да. Нет, нет».

– Это, скорее, предчувствие… Лёд… Люты живут в мире двухзначной логики. То есть – если живут.

– Вы этим занимаетесь?

– Математикой, логикой, ну, занимался.

– Тогда сами скажите, можно ли признать это определенным видом доказательства.

– Что?

– Свет. – Тесла сел, возвращая симметрию. – Я начал интересоваться этим после первых опытов со сжиганием соединений тунгетита. Ведь чем, собственно, является тьвет? Темнота – это отсутствие света – как темнота может вытеснитьсвет? Как она может отбрасывать тени, являющиеся светом?

– Игрушка для салонных спиритистов.

– Это тоже. И все же…

Я-оноположило цилиндр на столик, тот сразу же начал кататься между рюмок.