355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Семён Афанасьев » Не та профессия. Тетрология (СИ) » Текст книги (страница 41)
Не та профессия. Тетрология (СИ)
  • Текст добавлен: 2 декабря 2020, 14:30

Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"


Автор книги: Семён Афанасьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 79 страниц)

Глава 29

– А они между собой на суде не передерутся, если из разных каум люди прибудут? – деликатно осведомляется Иосиф, по которому видно, что это не более чем поддержание учтивой беседы. – Вы же и друг другу порой совсем не друзья?

– Не наша забота, – роняет пуштун. – В Орде пусть сколько хотят дерутся. Там будет кому на них управу наладить. Случись вдруг что… Да и будут же Старейшины скорее всего, не молодые.

– Успеют приехать? – спрашивает сидящий рядом дари.

По инерции, беседа продолжается на туркане (хотя главные участники уже и ушли).

– Да. – Снова лаконичен пуштун.

– Такое впечатление, что ты о турканской Орде лучшего мнения, чем о своих, – ради развлечения, продолжает подначивать пуштуна дари.

– Вот не начинай, – морщится пуштун. – Я за Правду. И если действительно нарушен Пашто‑Валлай, то нарушивший должен отвечать. Ты же не жил у нас… Войны между своими не видел. – Пуштун тяжело смотрит на соседа‑дари и продолжает. – Лучше самый жестокий, но строго соблюдаемый порядок. Чем власть беззакония и хаоса. Это если нашими категориями считать.

– А какие у вас категории? – спрашивает сосед слева, прикладываясь к пиале с красным чаем, который пьёт только он.

– Сколько детей этого поколения оставит своих детей после себя, – хмуро отвечает пуштун.

– Насчёт жёсткого порядка и хаоса, я бы поспорил, – ни к кому не обращаясь, мерно говорит Иосиф, – но не буду. Не за тем собрались.

– Так я это и не про твой народ и сказал, – удивлённо поднимает брови пуштун. – А про свой. – Затем пуштун как будто спохватывается, что‑то вспоминая. – Кстати, всё спросить хотел. Иосиф, а сколько человек из десятка в вашем народе грамотны? В среднем?

– А о каком возрасте сейчас говорим? – отвечает вопросом на вопрос Иосиф, под смех всех окружающих.

– Ну давай возьмём двадцать, двадцать пять лет, – задумчиво отвечает пуштун. – Так сколько?

– А ты сейчас какую грамоту имеешь в виду? – второй раз отвечает вопросом Иосиф.

Под уже почти что неприличный громкий хохот окружающих.

– Нашу, вот такую? – Иосиф выкладывает какой‑то символ из фисташек на столе. – Или письменность тех мест и стран, где мы можем находиться?

– Да хоть какую! – теряет терпение пуштун, под уже почти что нечеловеческий смех окружающих. – Хоть какую грамоту! Лишь бы умел записать свою мысль на пергаменте! Хоть как‑то!

– Не буду спрашивать, учитываешь ли ты в своём вопросе соблюдение правил той речи, на которой ведётся запись, – задумчиво продолжает Иосиф. – Или, по‑твоему, достаточно просто узнаваемо передать слова на письме?

Все присутствующие за столом уже вытирают слёзы, не в силах сдерживать рези в животе от смеха на полный желудок, ещё и после обильного угощения.

– А то ты почему‑то так нервничаешь, что мне, право, не ловко, – поднимает глаза на своих собеседников Иосиф (двое из которых уже откинулись назад на подушки и даже не пытаются удержаться за столом сидя, сотрясаясь от хохота). – В общем, из десятка, если к двадцати годам, грамотными в моём народе будут все десять. – Быстро заканчивает ответ джугут, видя, что пуштун теряет последние остатки терпения. – Другое дело, Наджиб, что у нас любой, просто записавший слова, ещё не считается грамотным.

– А что ещё надо‑то? – вспыхивает любопытством пуштун. – Ну, пусть один записал, другой прочтёт. Так? Что ещё надо, что прослыть грамотным у вас?

– Во‑первых, ты упускаешь умение считать, и считать быстро и правильно. Во‑вторых, у нас как раз очень часто надо, чтоб письмо прочёл не какой угодно «друго‑о‑ой», – передразнивает пуштуна джугут, – а только тот, кому письмо адресовано. Другие, даже прочитав, понять не должны. А попасть, ты прав, само письмо может много кому в руки... Но, на твой вопрос я, кажется, всё же ответил. Не буду сейчас подробно упоминать, что наши с тобой народы по‑разному будут оценивать одного и того же человека, грамотен ли он…

Из комнаты, где сидят купцы, слышны только невнятные всхлипы. Но слуг в своём доме джугут никогда не держал (по непонятным для других причинам), и свидетелей веселья ни в каком приближении не обнаруживается.

А дочь степного хана и её охранник уже давно спят в выделенном почётным гостям крыле дома.

_________

На утро приходится подниматься ни свет, ни заря, чтобы к указанному Алтынай часу быть уже в ханском шатре вместе с ней.

За самим пленным маликом, Алтынай говорит, послали на рассвете; и привезти его должны только к полудню.

Гостившие вчера у Иосифа «коллеги»‑купцы ржали, как кони, до поздней ночи (интересно, чем он их там развлекал?). Периодически заставляя просыпаться и меня.

Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, потому пришлось терпеть.

Алтынай, кстати, в отличие от меня, спала, как убитая: вот они, плюсы молодого возраста.

– Слушай, а как этот суд будет происходить? – спрашиваю её уже в лагере. – Я должен что‑то знать заранее, должен как‑то готовиться?

– Вообще, существует два варианта, – начинает отвечать она, попутно готовя всё к завтраку на двоих. – Обычно, имеющая претензии семья высказала бы всё прилюдно. Бий опросил бы свидетелей и участников, рассмотрел бы все обстоятельства и доказательства и вынес бы решение. Но это бы годилось, если бы не все сегодняшние обстоятельства.

– И где у нас тут бий? – развожу руками. – Опять же, насколько решение нашего бия устроило бы остальные народы, тех же пашто? Коль скоро ты приняла решение звать и их.

– Ну, если руководствоваться строго условиями тамги, то всё, что происходит в Степи, решается в самой Степи, – задумчиво сводит вместе брови Алтынай.

Подавая лепёшки и мясо с чаем на завтрак.

– Потому, решения нашего бия было бы достаточно, если глядеть только на Закон, – откусывает кусок от своей лепёшки она. – Но тут задета семья хана. Более того, последний наследник мужского пола… Значит, нужен представитель семьи хана, имеющий от этой семьи все полномочия.

– А какие именно могут быть полномочия, например?

– Например, объявить кровную месть, – отвечает Алтынай. – И потребовать наказания всего рода обидчика, вплоть до седьмого колена. Или проследить, чтоб это наказание было исполнено в точности, без исключений.

– Это имеются ввиду дети? – уточняю для себя все детали, стараясь не испытывать эмоций. – Что за исключения?

– Нет, детей ростом ниже стремени никто не трогает. Обычно, – продолжая жевать, качает головой Алтынай. – Ну и девочек тоже не трогают, не достигших понятного возраста... Хотя‑я‑я‑я, тут возможны и варианты; в зависимости от того, насколько сердиты хан, его семья и её представители на суде… А исключения – это обычно старые, больные и немощные. Но в нашем с тобой случае это обсуждать не имеет смысла, поскольку я сама и участник, и свидетель, и член семьи хана. И бия у нас нет. А тут в роли бия нужен кто‑то с авторитетом и именно таким опытом. Чтоб никому в голову не пришло оспорить его решение… При наших обстоятельствах, было бы логично позвать аксакалов, – смеётся Алтынай. – Но Еркена, например, звать особого смысла нет, особенно после того, как ты его из шатра выпроваживал. А с остальными уже я постерегусь связываться. Они могут встать на его позиции не потому, что он прав…

– А потому, что они одного круга и возраста?

– Ага, старики же. Просто из старческой вредности…

– Я бы посмеялся. Если б не обстоятельства. Так какой выход ты видишь?

– А я сейчас не собираюсь никому доказывать свою правоту, – серьёзно говорит Алтынай. – Мне хватит того, что я знаю. Чтобы принять решение, и осуществить его, моих возможностей хватит.

– А зачем ты позвала пуштунов?

– Правило хорошего тона, – пожимает плечами она. – Живём почти на одной земле. Какое‑то время даже ели вместе один хлеб… Позвала их в память об этом. Не хочу уподобляться им в беззаконии. Ну и, это дело должен был разбирать Наместник. Которого я вообще не понимаю. Хочу понять, насколько простой народ согласен здесь с Правилами и Законами.

– А что тебе это даст?

– Нам тяжело здесь. С твоей рыбой, конечно, появился огонёк надежды. И даже окреп, превращаясь в костёр. Но если тут все такие, как этот малик, то я уже просто не хочу, чтоб мои дети и люди жили по соседству с такими бесчестными людьми. Проще откочевать обратно, на старые территории.

– Ничего себе, – присвистываю. – Какая быстрая смена образа маленькой девочки на другой.

– Это потому, что ты рядом. С тобой, многие вещи видятся иначе. И некоторые шаги становятся очевидными.

– Ты и без меня далеко не дура, – замечаю.

– И не говорила, что дура, – смеётся Алтынай. – Но так помногу раньше никогда не думала. Как ты говоришь? Энергия – это способность выполнять работу?

– В одном из контекстов, – киваю.

– Вот работа бывает и для ума, – с видом провидца поднимает вверх палец Алтынай, под мой смех. – А с тобой, именно этой работы ума я за последнее время проделала больше, чем мой отец за всю жизнь. Наверное.

– А чем больше тренируешься, тем выше результаты, – соглашаюсь сквозь смех. – Не сердись. Я от умиления.

_________

К обеду ещё нет ни пообещавших прибыть пуштунов, ни нашего пленного. Но зато от лавки Иосифа прибывает один из нашей четвёрки, с просьбой лично ко мне, прибыть по просьбе почтенного Файзуллы.

Ну, тут без вопросов. К кому – к кому, а к нему приду всегда.

– Возьми коня! – резко останавливает меня Алтынай. – Хватит меня позорить, – шипит она, оглядываясь по сторонам. – Ты же уже умеешь! До Иосифа точно доедешь…

– Виноват, по инерции, – тут же беру поправку. – Поможешь оседлать?

– Это очень легко и быстро. – Вздыхает Алтынай. – Бери тогда вот это всё…

_________

На просьбу Файзуллы, лысый степняк прискакал буквально через четверть часа на таком же большом жеребце, себе под стать.

Сам Файзулла сидит за столом, перед входом в отведённую для старухи часть дома.

– Чем могу помочь, уважаемый? – опускает положенные по этикету вопросы о здоровье, самочувствии и семье охранник шатра хана.

Правда, за стол садится, не чинясь, и чаю себе тоже наливает.

– Хотел попросить об одолжении, – вежливо отвечает Файзулла, соглашаясь на предложенный стиль общения.

Кто его знает, вдруг у них сегодня в лагере Орды что‑то серьёзное, и лично у этого лысого «коллеги» проблемы со временем. Возможно, он просто не имеет возможности вести ничего не значащие беседы, в силу того, что ему есть куда торопиться.

– Во‑первых я хотел поблагодарить за вашу помощь, оказанную в работе с Нигорой. – Вежливо отвечает Файзулла. – Должен заметить, что ваш резерв трудно переоценить. Если бы не он, всё могло бы быть иначе.

– Там, откуда я, у всех резервы такие, – понимающе роняет степняк. – Место такое. Других просто не бывает.

Вот и первая загадка решилась, отмечает по себя Файзулла. Видимо, дело действительно в каких‑то особых условиях их жизни.

– Во‑вторых, хотел попросить лично вас о точно такой же помощи ещё раз. – продолжает лекарь, вежливо глядя на здоровяка. – Насколько я увидел, расход значительного количества резерва у вас никакого дискомфорта вообще не вызывает, это так?

– Как вы заметили, почтеннейший, у нас с вами разные размеры резервов. – Смеётся степняк. – И когда я выжимал свой досуха, что случалось, то и мне приходилось несладко. Но в случае с почтенной Нигорой, значительным количество израсходованного резерва было только для вас. Не для меня. Но о какой именно помощи вы хотели попросить?

Файзулла в ответ, за минуту, экономя время здоровяка, сообщает и описание болезни сына, и собственный план лечения. После чего вопросительно смотрит на здоровяка.

– Да вообще без проблем, – пожимает плечами степняк. – Час в роли источника? С той же производительностью, как мы делали с Нигорой?

– Возможно, даже меньше, – педантично уточняет Файзулла. – У моего сына всё таки нет опасных для жизни травм. И возрастом он в несколько раз моложе почтенной Нигоры. Там нужно не тащить больного из‑за кромки, а просто поправить кое‑что в клапане.

– Без проблем, – взмахивая рукой, повторяет охранник ханской дочери. – Но у нас в Орде кое‑что намечается, потому имею встречное предложение: давайте это делать прямо сейчас? Потому что я не поручусь, чем окончатся наши сегодняшние дела… – В этом месте он запинается, явно подыскивая подходящие слова. – Извините, я плохо говорю на дари, потому буду краток. Можем задуманное вами сделать вот прямо сейчас?

– Конечно, – чуть удивляется Файзулла, – но удобно ли это вам? И насколько вы готовы?

– То количество резерва, что нужно вам, не проблема. Всегда готов, – отмахивается лысый. – А лично мне, в свою очередь, удобно как раз решить вашу проблему сейчас, и знать, что вопрос закрыт. Чем, не дай Аллах, если отложим, а у нас в лагере потом… Или хан, или ишак, или я. – непонятно завершает свою речь чужак, видимо, и правда плохо говорящий на дари. Судя по регулярно не так произносимым словам и не совсем ясным мыслям.

– Благодарю, – кивает Файзулла, поднимаясь из‑за стола. – Но я хожу по городу пешком, у меня с собой нет коня. А ваш вряд ли увезёт двоих взрослых мужчин, не так ли?

– И снова вообще не проблема, – отмахивается степняк. – Я сам люблю ходить пешком. Это наша Алтынай меня к этой лошади приклеить пытается… – в этом месте здоровяк осекается, как будто сказал что‑то не то. – В общем, пойдёмте, почтеннейший Файзулла. Чем раньше начнём…

Впрочем, по дороге к дому Файзуллы, косноязычие совсем не мешает степняку поддерживать достаточно грамотный разговор на медицинские темы, и у лекаря начинает даже где‑то закрадываться подозрение, что степняк и сам мог в прошлом иметь отношение к какой‑то систематизированной медицинской школе. Хотя, откуда у них такое в Степи…

На предложение Файзуллы подумать о лечебнице в бедных кварталах, степняк поначалу очень удивляется:

– А разве её в вашем городе нет? Ну вы и живёте…

________

Сын Файзуллы оказывается разбитным пацаном, примерно лет Алтынай, который явно боготворит отца.

Само вмешательство занимает даже менее часа: видимо, время Файзуллой было указано с запасом. Насколько я вижу, у сына имеет место пролапс митрального клапана. В принципе, насколько помню, с этим диагнозом у нас даже командир взвода один был, причём не из последних. А обнаружилась болячка на учениях, когда он просто без затей вырубился на дистанции (благо, свои дотащили на руках в прямом смысле, куда надо; а медики на учениях всегда бдят).

Файзулла действительно ас: точечными выверенными «касаниями» он корректирует обмен веществ так, что через час говорит мне:

– Спасибо большое. Мы закончили, всё в порядке.

Сам пацан, его сын, изначально погружён лично мной в глубокий целительский сон, и участия ни в триумфе, ни в беседе не принимает.

– Искренне благодарю за помощь, – Файзулла уже поднялся вслед за мной на ноги и норовит поклониться мне в пояс.

Без труда удерживаю его руками (спасибо разнице в размерах):

– Не стоит благодарности. – Потом вспоминаю ещё один важный вопрос. – Насчёт лечебницы. Обещаю, что ответ будет в течение двух дней. Лично я полностью с вами согласен, она необходима; но нам с вами обоим следует помнить, что у города есть свой Наместник. Я пока не могу сказать, что скажет Шатёр Хана Орды об этом. Последние дни у Орды и Наместника не самые лучшие этапы взаимопонимания…

Файзулла понимающе кивает, провожая меня задумчивым взглядом.

А я тут же перехожу на бег, поскольку до часа Зухр не так и далеко.

_________

Благодаря бесконечному резерву степняка, проблему сына удалось решить в одно касание. Дай Аллах здоровья… хотел сказать дикарю – но степняк не дикарь. Не смотря на свой звероватый вид.

Файзулла не мог не отметить, как быстро и мощно тот погрузил сына в целительский сон, более пригодный вообще для хирургии. Такое впечатление, что за талантами этого здоровяка стоит действительно какая‑то школа.

Вторым удивлением стало то, что охранник ханской дочери, вежливо попрощавшись, припустил бегом, подобно уличным мальчишкам. Нимало не беспокоясь о том, что подумают о взрослом бегущем мужчине прохожие.

Видимо, им в Степи невдомёк, что степенный и взрослый мужчина бегать прилюдно не должен. Ещё и по улицам.

Впрочем, коня лысый здоровяк не стал брать исключительно из вежливости в адрес Файзуллы. Так что и бежать ему, видимо, пришлось по той же причине.

Но радость от исцеления сына очень скоро заполняет душу Файзуллы без остатка, не оставив места мыслям о странностях и нестыковках.

Надо пойти и прямо сейчас поделиться этой радостью с жёнами: крепкая и здоровая семья сильна единомыслием мужа и его жён.


Глава 30

– Слушай, вот зачем было в такую рань вставать? – Пользуясь тем, что никого большое рядом нет, капаю на мозги Алтынай. – Если всё равно уже обед, а тут ни пуштунов, ни наших с пленным. И ждать их ещё наверняка не один час.

– Да я вчера погорячилась, – признаётся Алтынай. – Хотела поскорее со всем разобраться, вот и брякнула, не рассчитав по времени.

– А самое печальное, что нам никуда отойти нельзя, да? – Уточняю у неё. – Мы же вроде как главные действующие лица?

Алтынай только молча разводит руками.

– Ладно, – снисходительно хлопаю её по спине. – Ты ж ещё маленькая…

– Вот не начинай, – злится Алтынай, веселя меня и хоть частично компенсируя мой моральный ущерб от бесполезного раннего подъёма. – Зато ты уже доброе дело успел с утра сделать!

– Это да, тут не поспоришь, – соглашаюсь, поскольку уже рассказал ей о Файзулле и его сыне. – Кстати! Чуть не забыл! Файзулла говорит, что лечебницы в бедных кварталах нет, и спрашивает…

– … дело богоугодное, – задумчиво отвечает через пару минут Алтынай. – Хотя и создаётся впечатление, что в этом городе решение абсолютно всех накопившихся проблем жители почему‑то ждут от Орды! Прямо как в игре, «Стань посланцем Аллаха»!

– Что за игра? – заинтересовываюсь. – Даже не слышал.

– Она детская, – смеётся Алтынай. – Ты же не обрезанный, где бы ты в неё в детстве играл?

– И не поспоришь, – соглашаюсь. – Один‑один. Так что насчёт лечебницы? А то у меня есть моё мнение, но не хочу высказываться первым перед тобой.

– Я‑то не против. Но очень многое будет зависеть от того, как пройдёт сегодняшний день. Давай, если ты не против, поговорим об этом позже?

– Как скажешь, – поднимаю перед собой открытые ладони. – Только вот думаю, что это наверняка будет не бесплатно… лечебница то есть.

– Это меньшая из проблем, – отмахивается Алтынай. – Самое дорогое, как я понимаю, это услуги врача? – Она вопросительно смотрит на меня, а я киваю в ответ.

– Ну тогда я не думаю, что Файзулла затеял этот разговор, чтоб получать деньги Орды за лечение своих же бедняков. – Легко приходит к какому‑то своему решению Алтынай.

– Однозначно нет, – подтверждаю. – Тут речь скорее о помещении, об организации надлежащего ухода за такими, как Нигора, и подобные хозяйственные заботы. Даже сейчас, насколько я понял, Файзулла и так никому не отказывает: ни бедным ни самым бедным. Просто он вынужден бегать по всему городу, это раз. Ну и качество лечения при ненадлежащем уходе, это два. Мне кажется, он просто не успевает посещать всех, кого надо, в разных концах бедных кварталов. А у себя дома их принимать не может, по понятным причинам.

– Это по каким таким причинам? – внезапно загорается Алтынай.

– Ну, дома он принимает знать и богатых. Приносящих ему деньги, – делюсь размышлениями и наблюдениями, сделанными сегодня в процессе разговора. – Если он в том же месте, но бесплатно, начнёт принимать бедноту…

– Ему будет нечем кормить своих детей, – резюмирует Алтынай. – Потому что богатым это будет как пощёчина.

– Точно. Слушай, а ты не боишься, что после твоего объявления ваше стадо с передержки могут куда‑то к себе отогнать? – Вспоминаю ещё один пункт, о котором хотел спросить. – Если пуштунов кто‑то предупредит, и они захотят скотину спрятать?

– Ну, во‑первых, стадо ещё не клеймили, наши же наблюдают, – замечает Алтынай. – Так что перегон стада никакого бремени с них не снимет. Во‑вторых, знаешь, тебе скажу честно. Я и сама думала об этом…

– Что решила?

– Если даже это случится – бог с ним, со стадом. Это будет мне хорошим уроком, за который я согласна заплатить. Но в этом случае я буду знать, что о Правде здесь речь не идёт. И лично я тут больше не останусь. Ни в этих краях, ни рядом с этими людьми.

– Тоже позиция, понял, – задумчиво и солидно киваю несколько раз подряд. – Ладно. Тогда я спать. Буди, если что.

– М‑м‑м, давай иначе, – Алтынай деликатно трогает кончиками пальцев мой локоть и я понимаю, что меня сейчас снова чем‑то нагрузят. – Давай я пойду проведаю Нигору, а ты пока подежурь тут? Если что, позовёшь меня?

– Даже стесняюсь спросить, почему ты кого‑то из своих этим не озадачишь, – вопросительно смотрю на неё.

– Не хочу сейчас ни с кем кроме тебя разговаривать из мужчин, – откровенно отвечает Алтынай. – Сама не знаю, почему. Просто не хочу, и всё. Каприз.

– Ну, каприз – это, конечно, дело святое… – саркастически хмыкаю.

– Женщинам встречать гостей не поручишь. Как и меня позвать. – Поясняет Алтынай. – К Нигоре сходить надо, просто долг гостеприимства. Получается, она вроде как у нас, а я женщина, и самая молодая.

– А там тебе что, ни с кем общаться не придётся? У неё же там целые делегации постоянно, из местных женщин.

– Там уже образовался свой женский клуб; где я, говорящая только на туркане, ничего не понимаю, – смеётся Алтынай. – Впрочем, еда, кумыс, чай, сладости в изобилии: приносят же с собой много. Плюс, мужьям ухаживающих женщин внутрь хода нет: женская часть дома, ещё и с больной Нигорой. Кажется, многие женщины пользуются возможностью просто нормально там отдохнуть… И национальная разница никого не смущает. – Сдаёт всех Алтынай. – Мне бы как раз такое место, чтоб настроиться. На сегодняшний разговор.

– Ну шагай, что я могу ещё сказать…

– Твоего коня возьму? Ты его всё равно не любишь и не ценишь…

– Да бери сколько угодно. Всё равно это твой конь… Тут и идти‑то всего ничего.

– Я уже поняла, что подарила тебе то, что тебе не нужно. – Не оборачиваясь, выходит из шатра Алтынай. – Ладно, тогда ты, если что, за мной пешком сходишь?

– Вообще не проблема.

_________

Не сказать, что Наместник очень сильно нервничает: его должность была ему пожалована Султаном, и оспорить его кандидатуру в среде соплеменников мало кто бы смог. Вернее сказать, никто. Потому что, помимо знания языков и финансов, перечень прочих требований был настолько специфичен, что ему мало кто соответствовал. Да и налоги в Столицу передавались не просто регулярно, а ещё и на одну‑две десятых больше положенного (рвение и добросовестность всегда в чести).

Теоретически, Султан мог посадить на трон Наместника и кого‑то из своих родственников, но именно в этой провинции любого чужака‑туркан «съели» бы за несколько месяцев: чтоб управлять местными, их надо понимать и слыть среди них своим. А для этого, надо быть местным самому.

Странные действия девчонки из Орды и её охранника, конечно же, секретом для Наместника не являлись: Городская Стража, помимо трёх сотен охраны, имела и достаточно обширный негласный аппарат. Числом те самые вооружённые три сотни как бы не превосходящий.

Однако, как известно, собака может лаять сколь угодно долго и громко – а караван всё равно будет идти. Эти пришлые выскочки могут сколь угодно долго кричать на площади, на него у них повлиять всё равно не выйдет. ОН будет всегда делать только то, что он сам считает нужным. А уж беготня по городу и разговоры со степными дикарями в списке нужного Провинции и Наместнику точно не значатся.

Каум Дуррани, чей малик, по слухам, был в плену у степняков, кауму Наместника не был ни роднёй, ни даже сколь‑нибудь близкими друзьями. Старики говорили, раньше некоторые рода обоих каум вообще периодически держали и друг друга за кровников. Так что, если эти зажравшиеся выскочки Дуррани пострадают от рук степняков, то так им и надо. Свои родственники наверняка только спасибо скажут за то, что смог уязвить старых врагов чужими руками. Так им обоим и надо…

Справедливость хороша тогда, когда она на пользу Наместнику (а заодно и Провинции).

А если, ради не пойми чего, надо по жаре идти на площадь! потом говорить не известно с кем… Это уже не справедливость получается. А наоборот, несправедливость.

Тем более, сегодня в купальне было запланировано нечто интересное, с несколькими омывальщицами сразу… Ему уже намекали, что новая служанка из краёв Хань приготовила что‑то необычное и интересное. Какое‑то целое представление, сопряжённое с… А вот с чем сопряжённое – это и будет сюрпризом.

Червячком сомнения терзала мысль о том, что ежедневные поступления в казну стали чуть меньше. Последние пару дней. Но с этой мелочью, если вспомнить о предстоящей прямо сейчас купальне, вообще‑то можно смириться: до выплаты налогов в казну Столицы ещё ой как далеко. А на себя денег пока всегда хватает, спасибо Всевышнему…и этой должности. На которой ещё никто никогда не голодал.

Отдельной занозой была не расходившаяся никуда Орда, стоявшая лагерем у города. Но часы складываются в дни, а никаких проблем от Орды, как оказалось, особо‑то и нет. Более того: всё те же соглядатаи доносят, ордынцы вроде даже женщину какую‑то спасли. Так что, если хотят стоять лагерем – пусть стоят. Их дело.

Да и, если подумать, чтоб их изгнать или разогнать, надо собирать своих пашто. А это никак не бесплатно… Свои бы ещё согласились взяться за оружие, если б творилось что‑то непотребное. Но Орда настолько щепетильно блюдёт все возможные устои, что иначе как за деньги даже свои на них нападать не станут.

Так что, если ордынцы так хотят проедать под городом зимний корм своих коней – пусть их. Тем более, вреда от них никакого…

Убитого сотника жаль, это да. С самим собой не поспоришь. Но и тут, если подумать, имеет место не иначе как промысел Всевышнего: сам Наместник в своё время пытался, вопреки Законам, часть лучших мест на базаре прибрать к своим рукам: выжить предыдущих владельцев, потом расставить в нужные места своих людей и родственников, и получать с одной овцы две нормы шерсти за раз.

Убитый степняками сотник был как раз тем человеком, который помогал «освободить» эти лучшие торговые места.

Далеко не бесплатно, разумеется.

Но потом кое‑что пошло совсем не так: свои люди, включая родню, будучи поставленными даже на самые лучшие места на базаре, ожидаемых барышей почему‑то не дали. Да что там барыши, все они вообще почему‑то постепенно разорились… Не смотря на все виды поддержки со стороны Наместника (включая полное освобождение от всех налогов!).

Видимо, чтоб успешно зарабатывать на базаре и в торговле, занять лучшее место всё же мало, думал потом Наместник, подсчитывая не такие уж и маленькие убытки.

От ожидания, которое полагал путём к удвоению своих богатств.

Но ведь и это не всё! Выжитые с лучших мест торговцы, по большей части, обосновались на других, гораздо худших местах. Но, странное дело, даже там их дела быстро пришли в порядок, судя по уплачиваемым ими налогам!

Трогать их на новом месте Наместник уже не стал, будучи научен одним разом.

А этот сотник, так удачно помогавший поначалу в таких деликатных вопросах, регулярно заявлял (не наглец ли?!): свою часть работы он‑де сделал. То, что родственники Наместника не могут дать планировавшихся барышей, это проблемы только самих родственников (в виду имелся конечно же сам Наместник!).

Недостаток неафишируемого дохода, от Наместника сотником так и не полученный, сам сотник, по рассказам тех же соглядатаев, добирал лично. Вручную, с тех же торговцев.

На что уже сам Наместник был вынужден, скрепя сердце, закрывать глаза. Поскольку сотник многозначительно глядел в сторону известных соглядатаев самого Султана в Провинции – Главного Казначея Провинции и Верховного Муфтия. От которых до ушей Султана, как показывал опыт, было всего ничего.

Так что, так кстати зарезавшие зарвавшегося неблагодарного наглеца степняки, если знать подоплёку, оказали Наместнику услугу.

В общем, по здравому размышлению, сотника было не то что не жаль, а где‑то даже слава Аллаху. Не вслух будь помянуто…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю