Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 79 страниц)

Глава 24

– Актар, погоди!

Не успеваем мы удалиться метров на двести, как сзади нас догоняют двое из присутствовавших в момент, когда я вошёл.

– Извини, забудь, что мы только что говорили, – дед возраста самого Актара хватает его за рукав, останавливает и пытается отдышаться. – Я был неправ. Мы были неправы… Погоди, не ходите туда. Сейчас мы людей соберём, кто из молодых есть рядом!..

После быстрого бега и длинной фразы, у догнавшего нас сбивается дыхание. Секунд пятнадцать он только сопит, его восстанавливая.

– Хорошо, – соглашается Актар, на лбу которого моментально разглаживается глубокая морщина. – Но ждать некогда, мы торопимся.

– Малым числом мы всё равно ничего не сделаем! – возражает второй, который помоложе.

– Братья‑пашто, – беру Актара и второго старика под руки, увлекая дальше по улице. – Мы с Актаром остановились на том, что сейчас буду командовать я. Вы меня не знаете, но поверьте, так будет лучше.

– Мы не против, – обобщает за всех тот, который моложе. – Но что надо делать?

– А вот это я по дороге и расскажу, – продолжаю держать стариков под руки, потому что они, кажется, норовят встать на месте. – У нас есть знакомая старуха, желательно с базара? Которая бы говорила на дари, на пашто и на туркане одинаково хорошо? Которая бы не боялась скандалить, даже с мужчинами? Осталась бы давно без мужа, вела бы хозяйство сама, при том пользуясь уважением на улице? Желательно чтоб у неё было много детей, которые давно разъехались по миру.

Актар переглядывается с тем из товарищей, с которым они одного возраста, и вдруг прыскает прямо на ходу:

– Ещё жива?! – спрашивает он, даже не называя имени.

– А что ей сделается, – легкомысленно отмахивается его престарелый товарищ. – Ещё и нас с тобой переплюнет…

– Если я хоть чуть понимаю в жизни, у этой старухи должна быть точно такая же либо подруга, либо родственница, – продолжаю добавлять в план «обеспечение». – С которой они то ссорятся на всю улицу, то не разговаривают подолгу. Но на праздники всегда вместе; и если что случается – они первые друг другу помогают. Есть такая вторая женщина?

Актар вопросительно смотрит на старого товарища:

– Вот чего не знаю, того не знаю. С кем‑то дружит?..

– Не то чтоб подруга; младшая сестра мужа, который умер, – отвечает тот. – В остальном, всё так.

Деды начинают ржать на ходу, а тот, что помоложе, спрашивает:

– Бабки везде такие? Думал, это только наша достопримечательность.

– Видимо, не только, – дипломатично удерживаюсь от обобщений. – Ещё нужна повозка, можно арба. Желательно с ишаком, чтоб бабка сама могла управлять. Кстати, это всё не бесплатно! От имени Орды, отблагодарю по‑честному.

*********************

Полусотник, выйдя из судебного помещения в приёмную, сделал знак остальным, чтоб остановились, и опустился спиной на один из диванов, не обращая внимания на окружающих.

Какое‑то время он боролся с собственной злостью. Так хорошо начинавшийся вечер обернулся дополнительными хлопотами. Не будь в решении судьи пункта об «урезании языка», в принципе, день можно было бы считать оконченным.

«Сбросил» бы девку на людей; подчинённые довели б её до дворца (он же – место содержания преступника, определённое судебным решением). Там её сдали бы на руки огромной нелюдимой бабище – и всё.

А он бы в это время уже мог шагать в мало известный, закрытый забором, но такой очаровательный дом… на весь вечер, вплоть до утра. Только для этого надо ещё забежать домой, сменить одежды на более подобающие, посетить баню с подогреваемыми мраморными полами…

Вот вместо этого всего (будь проклят жирный судья), теперь предстояла целая эпопея, вовсе не такая приятная.

В отличие от Столицы, в местной дыре урезание языка представляло собой не небольшую экзекуцию (раз и навсегда лишающую рабынь наместника возможности пожаловаться, поскольку грамотностью даже самые красивые девки обычно похвастаться не могли). В Столице, в отличие от этого города, в экзекуторской всегда присутствует дежурный целитель, который и кровь останавливает, и лишнюю боль снимает.

Здесь же, в лапах местных коновалов, уже были случаи, когда экзекуция завершалась смертью «преступницы». Пара человек, брыкаясь и вырываясь до последнего, своими рывками не дали остановить себе кровь (Хамза до сих пор не понимает, как целых два раза подряд можно было удалять язык НЕ раскалёнными докрасна ножницами. Даже он, далёкий от этой работы, знает: раскалённый металл прижигает сосуды и незамедлительно останавливает кровотечение. В итоге, девки померли прямо в здании стражи. Ещё кто‑то не выдержал сильной боли; остановка сердца, кажется; дворцовый лекарь говорил что‑то такое.

Понятно, что ни о каком штатном целителе в аппарате этой городской стражи речь не шла, это не Столица (масштабы, соответственно, не те).

По местным правилам, сопровождать на т а к у ю экзекуцию (и с неё тоже) преступницу должен был сам полусотник (как будто его «огонь» мог чем‑то помочь в случае чего! Идиоты…).

Над душой Хамзы, конечно, ещё довлел отчасти соблазн: махнуть на всё рукой, саму девку перепоручить подчинённым и шагать, куда собирался. В этом случае, пройди всё нормально, о нём никто и не вспомнит наутро. Ещё хорошо, если девка после всего будет как снулая рыба (из‑за боли, из‑за потери крови, из‑за неожиданной смены положения в обществе).

А если вдруг возникнут какие‑то сложности? И если Наместник будет разбираться – как так, почему не уберегли?

Одно дело – свидетельства рядовых незнатных стражников (язык не поворачивается назвать простолюдинов боевыми товарищами, хотя что‑то в этом слове было). У тех могли и головы полететь.

И совсем другое дело, если успокаивать разбушевавшегося наместника будет «брат», тоже маг, тщательно и добросовестно п р и с у т с т в о в а в ш и й л и ч н о при всех процедурах; и лично свидетельствующий, что девке просто не повезло. А сделано всё было правильно.

Вообще‑то, вероятность «плохого» исхода была невелика. Но Хамза отлично знал: если ты собрался расслабиться, всё, что может пойти на службе не так, обязательно пойдёт не так.

Вздохнув с сожалением, он рывком поднялся с дивана, кивнув остальным на двери:

– Двигаем в здание стражи! Идём вместе.

От остальных, видимо, не укрылась его борьба с самим собой, потому что сзади раздался глумливый смешок (сразу из трёх глоток).

Ещё пару лет назад Хамза бы очень возмутился и без разговоров пересчитал зубы всем без разбора прямо тут. Но сейчас, чуть пообтесавшись, он уже не придавал того значения «форме» отношений, зная от старшего родственника, что их «содержание» много важнее.

Пока каждый из полусотни еженедельно отдаёт одну десятую своего жалованья лично ему, Хамзе (а жалование, не уставал он напоминать сам себе, здесь платиться в полной мере и в срок), пусть хмыкают за спиной сколько угодно.

Власть – это выполнение другими людьми того, что правильным считаешь ты. Десятина с подчинённых – это правильно, ибо кому, как не ему, средства нужнее всех.

Особенно в свете планирующегося после сорока дворца на берегу моря, который сам себя не купит.

_________

Выйдя на крыльцо, полусотник немного покачался с пятки на носок, размышляя: заскочить ли домой по пути к зданию стражи (взять одежду для смены, а помыться в бане уже потом, при казармах)?Или всё же вначале покончить дела с девкой, а домой пойти уже после этого, заодно избегая общественной помывочной?

В итоге, для сбережения времени (которое можно было потратить приятно и на самого себя), им был выбран первый вариант.

Чуть изменив маршрут и оставив подчинённых ненадолго на улице, он уже через минуту присоединился к ним с одеяниями для вечера, увязанными в аккуратный узел.

Поскольку они сделали небольшой крюк, изменённый маршрут теперь лежал по улице Лудильщиков.

На углу, прямо посередине брусчатки, поперёк улицы, в самом начале, стояла арба. Вокруг неё кудахтала какая‑то бабка непонятной внешности, виртуозно матерящаяся сразу на нескольких языках.

Несмотря на незнание фарси и его дикарских ответвлений (типа пашто), ругательства все стражники из Метрополии понимали отлично уже после первого месяца работы.

– Ты смотри, как загибает, – развеселился один из державших девку.

Чуть позади арбы, стоя на одном колене, ладил слетевшее колесо голый по пояс тип, периодически бросавший ругающейся бабке снизу:

– Матушка, ну успокойтесь. Сейчас всё исправлю, не стоит оно вашей злобы…

Увещевания сгорбившегося над треснувшей осью мужика, однако, пропадали втуне: бабка угомоняться категорически не желала.

Кстати, увещевал мужик свою знакомую на одной из ветвей восточного туркана, стражникам во многом понятной.

Бабка, мало не прыгая вокруг поломавшейся арбы, в какой‑то момент неловко ступила между камнями брусчатки. Охнув, взмахнула руками, и тряпичный свёрток в её деснице едва не хлестнул по глазам одного из стражников.

– Раскрой шире глаза, старая блядь! – рявкнул тот ей на ухо.

Поскольку, видимо, застряв ногой между камнями, женщина сходу не могла высвободить её быстро.

Ойкнув ещё раз, старуха чуть развернулась на одной ноге, повторно взмахнув свёртком.

– Да убери ты своё тряпьё, блядина старая! – рассвирепел окончательно стражник, второй раз едва успевая убрать глаза с траектории мелькающей в воздухе тряпки.

Покраснев от злости, он хлестнул открытой ладонью по руке бабищи, вышибая из её руки злосчастное тряпьё и заставляя её отшатнуться, не смотря на неподвижную ногу.

– И уберите своего ишака с этой улицы! – прикрикнул второй, примериваясь, как бы пройти: чтоб протиснуться дальше, одеждой предстояло обтереть пыльную стенку стоящего вплотную к дороге дома.

Возившийся с колесом тип незамедлительно поднялся на шум и тихий всхлип женщины (матери?), осевшей на мостовую и поджавшую под себя повреждённую ногу.

Мужик оказался бритым налысо, здоровенным парнягой, в возрасте от двадцати пяти до тридцати, с хмурым взглядом и шрамами висельника по всему телу.

Хамзу неспешная вальяжность лысого дебила почему‑то разозлила донельзя:

– Убрал свой хлам с дороги, быстро! И суку свою заткни! – указал глазами на сидящую на дороге бабу полусотник по инерции, хотя невооружённым взглядом было видно, что это никак не муж и жена.

По возрасту, скорее, действительно мать или бабка. На лицо похожи не сильно, но и к разным народам не относятся. Возможно, и правда родня, хотя какая разница…

Лысый тем временем не спеша обошёл арбу по кругу, поднял с дороги оброненный старухой валик и встряхнул его в воздухе.

Свёрток оказался аккуратно сложенной частью формы. Если точно, полевой курткой, в рукава которой здоровяк не спеша просунул руки.

Стряхивая затем дорожную пыль с нагрудной нашивки за ранение, с нарукавного знака ветерана трёх кампаний и с нарукавного же шеврона (изображавшего оскалившегося пятнистого кота и цифру «ДВА» на красном фоне, что в совокупности означало чин сотника во втором батальоне полка «Барсы Султана»).

Ветеран, не сводя глаз со стражников, быстро нагнулся, подхватывая под руки невесомую старуху и вздевая её на ноги:

– Приглядите за повозкой, матушка, я сейчас с ними разберусь.

Сотник «Барсов Султана», катая желваки и плотно сжав губы, принялся обходить повозку по дуге в обратном направлении. Попутно он подцепил рукой унитарный наплечный матерчатый чехол (Хамза заметил эту часть штатного снаряжения только сейчас), из которого второй рукой сноровисто извлёк штатную же винтовку одной из последних моделей.

Вокруг сбитой с ног бабки уже голосила вторая, прибежавшая с той стороны дороги и призывавшая все небесные кары на головы грубых столичных туркан, не уважающих старость и попирающих чуть не смертным боем даже пожилых женщин.

– Если речь о служебном долге, то с каких это пор вы, городские мрази, стали приказывать заместителю командира батальона? Если же говорите как простые люди, то я не помню вас на своей улице до сегодняшнего дня, – тихо проговорил здоровяк, подступая к стражникам и нависая над ними. – Хотя, меня долго не было дома… Повторите, как вы только что назвали мою мать?

Глава 25

– Стоп, давайте всё уладим! – попытался влезть в разговор тот из стражников, который был старше других возрастом. – Это недоразумение…

– Хорошо. Давай уладим, – легко согласился ветеран, перебивая его. – Знаешь, где я был последние годы?

Ни один из стражников отвечать на этот вопрос, естественно, не вызвался.

– А ты и не отгадаешь, – с отстранённым спокойствием продолжил сотник. – Потому что я был везде. И на Севере, и на Юго‑Западе, и на Западе… А знаешь, что я там делал? – здоровенный дебил явно куражился. – Во‑о‑от, не знаешь. А я, между тем, там каждый день думал, что моя мать тут в безопасности. И что я могу воевать спокойно: те, кого я защищаю там, по границам, здесь защищают мою мать: водовозы – вовремя привозя ей воды. Продавцы дров – поставляя дерево для очага. Городская стража – защищая её от ворья…

Продолжать этот разговор в таком тоне было решительно невозможно.

Хамза чувствовал, что сейчас, возможно, он теряет и авторитет, и влияние. Ситуация была именно из разряда тех, которые подчинёнными разрешиться не могут никак. Есть баталии, в которых д олжно участвовать исключительно начальству.

– Давайте оговорим штраф в пользу этой достойной женщины, и я лично его выплачу здесь же, до последней монеты. – Уверенным тоном предложил Хамза, претендуя на главенство в разговоре. – Не сходя с этого места.

Монет, конечно, было жаль (ещё и из своего кармана); но ситуация к долгим переговорам не располагала.

– Интересное предложение. – Явно издеваясь, сотник присел на край арбы. – Ты мне предлагаешь разменять на деньги то, что нормальный сын чувствует по отношению к родителям, да? У меня тогда вопрос. А ты своими родителями тоже торгуешь? Или решил, что это я вполне могу быть на такое способным?..

Хамза чуть скрипнул зубами.

Этот ветеран явно издевался. Используя момент на все сто, чтоб макнуть как можно глубже городскую стражу…

Куда макнуть, Хамза не стал додумывать.

Как и все служивые люди, он отлично представлял этот тип людей. Из низов, здоровый, неленивый, возможно даже неглупый, средний выходец из глубинки обычно шёл в армию. Там девять из десяти таких вот рекрутов не доживали даже до продления первого пятилетнего срока службы. Но зато тот десятый, что доживал, порой перешагивал на немыслимые ступени иерархической лестницы.

Султанат воевал много, охотно, по доброй половине периметра границ одновременно. Кроме того, военным часто приходилось замирять ещё и внутренние волнения взятых под себя народов, вот как этих пашто. «Барсы Султана», кстати, были одновременно и гвардейцами‑военными (на внешних границах), и дисциплинированными карателями (внутри страны).

На эти задачи, что примечательно, отправляли как раз таких, как этот сотник: крепких, добросовестных, видевших кровь и не впадавших в обморок от её вида хоть на себе, хоть на товарище, хоть на враге. Даже если врагом были тринадцатилетние мальчишки (как случилось недавно в одном из предместий Столицы, в одном этническом квартале).

Любя и уважая только свой дом и свою улицу, такие вот выходцы из низов без размышления выполняли любой приказ сверху, даже самый сумасбродный.

Взамен, они от Султана получали то, чего никогда бы при других обстоятельствах не получили бы. Во‑первых, власть даже над аристократами. Сейчас этот вот сотник, принадлежа к одному из «красных» батальонов, в этой провинции мог наплевать даже на Наместника. Вернее будет сказать, даже у Наместника не было власти над таким ветераном.

Подобные ветераны, возвращаясь после многолетнего отсутствия в родные места, постоянно становились головной болью для местной стражи.

Каждый такой вот тип, с отбитой в разных передрягах головой, подчинялся только своему внутреннему пониманию, что есть правильно в этом мире. Соответственно, сложившиеся отношения в обществе он игнорировал.

Никому из этих чёрт знает где шлявшихся годами молодчиков в голову не приходило: пока ты там, пусть даже по приказу Султана, резал детей (ну а куда без этого… мы люди взрослые, и в университете учили и не такое…), у тебя в городе совсем другие люди налаживали водоводы, строили канализации, возводили дома…

Естественно, за свои труды эти люди получили определённые блага.

За годы, у финансовых потоков в каждом городе образовывались и свои хозяева, и управляющие, и просто причастные люди (как городская стража).

Такие вот «сотники», ворвавшись в мирную жизнь, подобно боевому слону из Хинда, ставили под сомнение вертикаль сложившихся связей, не считая авторитетами никого, даже наместников (кроме таких же, как они сами, отбитых головой товарищей).

Естественно, у городской стражи всегда есть свои возможности приструнить такого вот дурачка, который, справедливости ради, в чине сотника, да в «красном» батальоне, денег имеет побольше Хамзы (включая все‑превсе источники денег полусотника городской стражи).

Такие вот вояки никогда и ничего не хотели решать мирно, признавая лишь диктат силы. А последние указы Султана, выводящие их из‑под юрисдикции местных властей, делали этих ненормальных ещё и безнаказанными.

Сам Хамза, размышляя на эту тему на досуге, наедине с собой думал: их лучше уничтожать. Вот как отвоюют своё, как только сделают всё, что нужно Престолу, так сразу …

Домой их лучше не пускать.

Ну кто им рад дома?! Вот, может, кроме такой старой клячи, которая является их матерью. И с распростёртыми объятиями примет даже такого вот выродка, целенаправленно унижающего целого полусотника городской стражи на виду у всего города!

Улица, кстати, была людной и находилась в середине города. И на представление, в которое стражники вляпались, отчасти, по своей вине (ну да, где‑то есть и наша вина… мысленно вздохнул Хамза), уже собирались смотреть все окрестные зеваки.

– Я сожалею о случившемся, – твёрдо сказал Хамза, не давая себя водить носом по дерьму, подобно нашкодившему котёнку. – Но кроме штрафа в пользу этой почтенной женщины, ни о чём ином речь идти не может.

– Сто‑о‑о‑ой – стой– стой, – поднял вверх одну ладонь ветеран (не отнимая второй от винтовки, машинально заметил Хамза). – Ты вообще кто будешь?!

– Полусотник городской Стражи… – Хамза добросовестно назвал имя, должность.

– Значит, не судья? – ласково улыбнулся здоровяк.

– Нет, – также твёрдо уронил полусотник, раздумывая, к чему этот вопрос.

– А чего же ты тогда определяешь степень вины и наказание? Ты вот МНЕ в глаза говоришь, о чём может идти речь в качестве наказания… я правильно тебя услышал? – здоровяк склонил голову, явно наслаждаясь вниманием окрестных жителей и просто прохожих, заполонивших окрестности (ещё бы, такое бесплатное представление…).

Тварь.

– А ты точно стражник, а не преступник?! В каком, говоришь, университете ты учился? – ветеран соскочил с арбы, издевательски наклонился к значку на груди Хамзы, фиглярски разглядывая его с разных сторон.

Под короткие смешки уже входящих в раж зрителей.

– Получается, ты сейчас себе присваиваешь вот тут, посреди улицы, – здоровяк повёл рукой вокруг, – ещё и функции суда?! Я ничего не упускаю?!

Хамза повторно заскрипел зубами.

Понятно, что по букве закона этот козёл был прав. Более того: если говорить о Законе, то даже этот случай действительно надлежало разбирать в суде.

Равно как никто кроме судьи и суда, не мог (формально) налагать наказание.

Кроме Султана. И членов его семьи, обличённых властью, как вот эта девка.

Наместник, кстати, в этом ряду от Хамзы ничем не отличался, так как по закону также не имел права подменять собой суд.

Но эти дурацкие законы были прописаны д е к л а р а т и в н о, только для того, чтоб чернь не бунтовала. Исполнять их в полной мере никто и никогда не собирался. Ну, по крайней мере, никто из тех, у кого была сила. Например, наместники, стража… сам полусотник.

А этот здоровенный дурак, не сгинувший по попущению Аллаха в своих многочисленных войнах, искренне пытался сказать, что стража должна сама себя сейчас отвести в суд. Формально, так‑то оно и должно быть… Но только…

– Матушка, какая из рук ударила тебя? – спокойным и отстранённым тоном ветеран спросил старуху, не выпуская из виду стражу.

– Этот, – бабка мстительно ткнула пальцем в виновника, с явным удовольствием наблюдая за развитием событий.

– Положил его руку сюда, – как пустому месту, приказал полусотнику здоровяк, хлопая ладонью по облучку арбы и доставая из матерчатого чехла сапёрный тесак.

Хамза впервые не знал, что делать. Такой пустоты внизу живота ещё никогда в жизни ощущать не приходилось.

Ему, с высоты университетского образования, было ясно: с этим съехавшим мозгами недобитком мирно ни к чему прийти не получится.

Силовой вариант исключался просто потому, что… потому что их бы потом нашли! Нашли бы сослуживцы вот этого дурачка, включая их семьи, их родителей, их детей (у кого они были), а если понадобится – то даже братьев и сестёр. Эти… ветераны очень болезненно относились к собственным привилегиям, и это была не смазливая девка из какого‑то там ханского рода.

Ветераны, нажив врагов во всех без исключения слоях общества, тщательно разбирались во всех «несчастных случаях» с сослуживцами, где бы те ни происходили. Тем более, здоровяк явно прибыл в отпуск, и если не явится обратно в свою сотню вовремя – город перевернут вверх дном уже специально посланные офицеры его же сотни.

Или офицеры батальона; может, даже командиру батальона захочется проехаться, развеяться.

А всем свидетелям рот не заткнёшь, вон весь центр города таращится… Тем более что сослуживцы сотника, расспрашивая всех подряд и расходясь спиралью от базара, будут совать собеседникам в руки монеты за каждую толику информации. Через час, как пить дать, будут знать не просто весь расклад, а даже и цвет туфлей Хамзы…

А это совсем другой уровень проблем. Хамза, искренне мечтающий о дворце у моря и видящий его во снах и в красках, к такому просто не был готов.

Насмерть пусть бьются эти идиоты из нищих. Выходцам из хороших семей путь по службе – максимум стража города. А лучше вообще, сбор налогов.

Если сейчас отдать руку подчинённого, о доме можно забыть. В страже этого не простят свои же.

Хамза лихорадочно искал выход.

– Тебя поторопить? – напомнил о себе здоровяк, перехватывая оружие так, что ствол его винтовки оказался направлен в сторону стражи. – Три. Два. Один…