Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 79 страниц)

Глава 12

– Ничего себе, – чуть сконфужено бормочет Атарбай, по‑новому глядя на персиянку. – Пожалуй, от вашего брата надо держаться подальше. Если есть желание сохранить мысли в тайне, а мозги – в неприкосновенности.

– Не всё так просто, – заметно расслабляется Разия, набирая побольше воздуха для дальнейшего рассказа. – Во‑первых, основные воздействия делятся на «чтение» и «влияние». Чтение – это когда я определяю, о чём ты думаешь…

– Влияние – это когда ты подчиняешь чужой разум для воздействия на людей? – с любопытством прижимает подбородок к груди Атарбай, расфокусировано глядя вперёд.

Он каким‑то образом отчасти приспособился за последний день к незнакомому языку Разии, и теперь может общаться с ней напрямую. «В ограниченном диапазоне», как он сам сказал Алтынай.

Сама Алтынай в разговор не влезает, поскольку размышляет о своём. Ну и, вдобавок к тому, Актар добросовестно всё переводит ей вполголоса, впихнув своего коня между персиянкой и дочерью Степного Хана.

– Одно мешает другому? – продолжает интересоваться здоровяк, дождавшись чуть удивлённого кивка на свой первый вопрос.

– Ещё как! – непосредственно закатывает глаза дочь «простака»‑Хусейна. – Если уместно сравнение, эти две способности – как сообщающиеся сосуды. Чем сильнее возможность «читать», тем более ограничена возможность «влиять». И наоборот.

– Пока понятно… А существуют какие‑либо способы усилить одно не в ущерб другому? – продолжает интересоваться Атарбай, а Алтынай почему‑то с удивлением ловит себя на отголосках ревности где‑то глубоко в душ е.

– Мне такие способы неизвестны, – уверенно качает головой персиянка. – Если бы у нас что‑то знали, я б тоже знала… – она тактично не напоминает, кем был её отец. – Только что‑то одно.

– А как глубоко ты можешь видеть чужие мысли? – подтекст вопроса «брата» явно глубже, чем он старается показать, но Алтынай знает его уже хорошо и её он своим показным равнодушием не обманывает.

Зачем‑то Атарбаю очень важно услышать ответ на свой вопрос.

– Есть правила. Женщина лучше «читает» мужчину, мужчина – женщину. Если человек не хочет, чтоб его мысли были видны мне, он может…

В следующие несколько минут ревность Алтынай успокоилась и умерла, не успев родиться и до конца окрепнуть.

«Брат» явно допрашивал спутницу; пусть и в крайне вежливой форме, пусть и старательно не затрагивая болезненных для неё тем. Попутно, он использовал какие‑то медицинские понятия, которые Разия понимала не сразу, и Атарбаю приходилось рисовать в воздухе руками красочные схемы, попутно объясняя механику устройства человеческой головы изнутри, состоящей из множества… вот далее деталей Алтынай не поняла и не запомнила.

Уловила только аналогию со словом «ткань».

По словам «брата», голова состоит из многих видов материала (ну это да, это знает любой, кто разделывал скот, доставая те же телячьи мозги, например). И колебания некоторых «тканей», как будто, способна улавливать Разия, настроившись на…

Шайтан, вот тут снова непонятно. Суть понятия «колебание» Алтынай уловила от «брата» давно, по аналогии с болтающейся верёвкой и волнами на реке. Но вот величинами, которыми Атарбай эти самые колебания измерял, Алтынай пока так и не овладела (если честно, только потому, что до сих пор не видела для себя в том практической пользы).

Разия же, несколько раз выслушав объяснения Атарбая (повторявшего свой вопрос с разных сторон до тех пор, пока его не понимали, как требуется), уловила то, что он имел ввиду под своими замудрёными обозначениями. Переварив услышанное, она несколько раз подряд осторожно кивнула и согласилась. В свою очередь, надолго замолчав и глубоко задумавшись.

Атарбай же по итогам этого разговора с Разиёй заметно повеселел и даже принялся насвистывать уже изрядно наскучившую Алтынай Bari Gal, которую он напевал постоянно.

– Можешь растолковать то, что она поняла из твоих объяснений? – после некоторых колебаний, Алтынай таки решила попробовать ещё раз понять то, что уже поняла дочь «простака»‑Хусейна.

Чтоб не быть сейчас услышаной никем, кроме «брата», Алтынай специально заговорила на крайнем северном диалекте туркана, который Атарбай понимал наредкость хорошо, а остальные присутствующие не понимали вообще.

– Да не вопрос, – легко отмахнулся Атарбай. – Есть три независимые величины: фаза, частота и амплитуда. Амплитуда – это громкость. Чем тише мой голос, тем меньше амплитуда…

– Чем громче, тем больше, поняла, – неожиданно для себя перебила Алтынай, заинтересовываясь против воли. – Ещё две величины какие?!

– Вторая – это частота. Высота тона, смотри. А‑а‑а, – пропел «брат» низким голосом. – А‑а‑а, – выдал он через секунду высоким противным пищанием под удивлёнными взглядами Актара и Разии, не понимавших сейчас почти ни слова.

– Снова поняла, – Алтынай, не в силах сдержать эмоций, подвела коня вплотную и, воровато оглянувшись по сторонам, ущипнула Атарабая за… – Чего ты раньше так понятно не объяснял?!

– Да раньше не знал, зачем оно тебе может понадобиться, – удивлённо покивал самому себе товарищ. – Вот и не подобрал нужного примера… А сейчас, когда с ней разбирался, – кивок в сторону Разии и Актара (отъехавших на всякий случай подальше и обсуждавших что‑то своё), – надо было объяснить любой ценой. Вот и разошёлся смекалкой, придумал, как объяснить…

– Зачем? – Алтынай впилась взглядом в «брата».

– Ну должен же я знать, как от чтения мыслей такими, как она защищаться! Или не давать и дальше себе приказывать, как тот на площади! – пояснил Атарбай. – Тогда, на площади, я чуть не четверть целительского резерва сжёг за полминуты! Оказывается, можно проще…

– Как? – судя по лицу собеседника, вопрос был задан правильно.

– А менталист может «читать» тебя только тогда, когда он по фазе и частоте с тобой совпадает. Амплитуда тут не важна. – Легко выдал в одной фразе три сложных понятия «брат». – А вот чтоб влиять, наоборот: амплитуда должна быть в разы превышающей, частота должна совпадать. А фаза…

– Ты не объяснил, – напомнила Алтынай, перебивая. – Два из трёх я поняла. Третьего ты не объяснил. Что есть фаза в этих твоих колебаниях?

– Вот с этим сложнее. Хотя‑я, если подумать, можно нарисовать такой пример…

_________

«Дорогой дядюшка Вальтер,

Приветствую тебя по пути в Бамиан, поскольку именно туда направляются те люди, за которыми следуем.

Поводом моего нынешнего письма тебе является презабавный факт, которым мне не терпится с тобой поделиться, ибо таких диковин со мной ранее не случалось.

По дороге, несмотря на строгость местных обычаев (ограничивающих женские инициативы практически во всём), с нами познакомилась очаровательная девушка, народности фарси, почитающая, правда, за родной язык лурский – а я о таком даже не слыхивал доселе.

К языку её, кстати, я за день приспособился, вспомнив получше фарси (вернее, северную его разновидность forsii tojiki), пушту, и ещё некоторые местные говоры.

Будучи в состоянии говорить со мной напрямую, она поведала немало интересных вещей, некоторыми из которых хочу поделиться (не без корысти для себя, увы).

Первое. Она является дочерью какого‑то «простака»‑Хусейна, шахского чиновника из Исфахана. Не смотря на крайне незавидную работу (ассенизатор), муж этот, по её словам, был весьма учён, книги любил, как ты; и скорее всего читал тех же самых авторов. Хотя, как вскрылось недавно, служащие этого Хусейна славны делами, о которых вслух не сразу и скажешь.

Чтоб я мог лучше общаться к нашей взаимной пользе, дядюшка, не сочти за труд: ответь на некоторые вопросы. Слыхал ли ты что‑то о «простаке»‑Хусейне? Говорят, что ассенизаторы при дворе Шаха занимаются весьма интересными делами, порой выходящими за рамки своей работы… Отец Разии (это её имя), например, имел бы возможность даже поспособствовать получению Султаном порта на берегу … моря, из которого до тебя в Империи рукой подать. В обмен, по словам Разии, через достаточно невзрачных людей (типа Хусейна в Иране и его коллег тут), Султан предварительно сговорился с Шахом на обмен. А именно, отдать ему, в обмен на побережье, вот эту провинцию.

Всё это не более чем слухи, но ты любишь такие диковины. Мне интересно, вдруг об отце Разии что‑то известно и тебе (ну мало ли?!).

Второе. Ты б не мог выяснить у жены моего маленького братца, являющейся отличным доктором, каким образом местные её коллеги могут, ни много ни мало, читать мысли?!! А также влиять на решения полностью свободных людей?!!

(Кстати, это две совсем разные группы её коллег тут, между собой не связанных и друг другу где‑то даже враждебных (в силу противоречий между внутренними магическими силами, как я понял)).

Я всегда считал сие невозможным, ибо это противоречит всем божественным постулатам о свободе воли как у нас, так и тут. Однако вынужден взять эти свои мысли обратно: своими глазами видел, что это более чем реальность.

Если жена братца что‑то знает, пожалуйста, пусть черкнёт мне пару строк по следующим вопросам…

Твой А»

_________

«Дорогой племянник,

«простака»‑Хуссейна я знаю более чем близко, пусть и заочно. Это, без сомнения, весьма замечательная личность, в узких профессиональных кругах более чем известная. Всё то, что говорят о его сноровистости в том, чем он занимался, чистая правда. Хотя работу его «чистой» и не назовёшь, хе‑хе, но в ней он был мастер. Достоинства которого сложно преувеличить, хотя речь о таких занятиях в приличном обществе вести не принято (надеюсь, ты поймёшь меня правильно).

Его дочь береги! У сироты никого не осталось, и это явно воля провидения, что её судьба с твоей оказалась связанной. Я бы с удовольствием побеседовал с ней, оказав ей почёт и создав максимальные условия, которые подобают её происхождению: отец её был бастард, как и я. Хотя занялся работой сложной и в аристократических кругах непопулярной, в профессиональной среде он был более чем уважаем, хотя бы и за то, что всегда старался, чтоб его работа не вредила никому.

Если у него случались разногласия с коллегами, он всегда стремился уладить их полюбовно, не доводя до… впрочем, это наши стариковские дела. Спроси у его дочери, не согласна ли она случайно пообщаться с Вальтером из Карсбурга, и не слышала ли она обо мне от своего отца? Я свято чту его память, и для дочери Хусейна расстарался бы изо всех сил. Когда‑то, нам приходилось взаимодействовать, хоть и издалека. Друзьями мы не стали, но память друг о друге сохранили самую тёплую. Жаль, что жизненный путь сего достойного мужа пресёкся…

Попутно: а не имеет ли она случайно отношения к тем медицинским вопросам, о которых ты спрашивал? Что до них, то жена твоего брата отвечает: «ДА. ВОЗМОЖНО. Но тема очень сложная, и обсуждать её на расстоянии проку нет».

Надеюсь, смог быть тебе полезным.

До встречи в Гуджарате.

Дядя Вальтер»

_________

Как таковой, стражи в Бамиане почти не было. Формально, десяток стражников во главе с десятником присматривали за порядком, но пойди уследи одновременно сразу за несколькими селениями, рассыпанными по окрестным долинам?!

Служба стражников сводилась, в основном, к просиживанию штанов целыми сутками в заведениях, расположенных вдоль «базара» – подобия центральной улицы.

Тут были и дуканы на разный вкус, и различные места для перекуса (от лёгкого, типа шавермы, до вполне солидной еды, вплоть до целого барана, запекаемого на вертеле), и мехмун‑сараи на разный кошелёк и достаток…

Десяток стражников, конечно, изначально не мог обеспечить даже подобие порядка в селении, поскольку уступал первой по численности категории оружных людей тут: охране караванов.

Караваны случались разными. Бывали и такие, охрана которых доходила до двух сотен человек, отменно вооружённых и обученных и с повадками самой что ни на есть настоящей армии. Например, такие возили невольниц‑магичек из …неважно, из каких земель.

Шёлковые и фарфоровые караваны из Хань тоже охранялись выше всяких похвал.

В общем, оружной сотней в Бамиане было никого не удивить.

Десятник, сидевший на открытой веранде в самом крайнем мехмун‑сарае, поначалу даже не удивился когда от взмыленной конской сотни отделились несколько коней и направились к нему.

– Ассалам алейкум, уважаемый, – не сходя с коня, поприветствовал его какой‑то неотёсанный чурбан‑хазареец на корявом дари. – Не ты ли здесь глава местной стражи?..

Глава 13

– Я, – неохотно и невежливо буркнул десятник, не отвечая на традиционное приветствие.

Но тут же об этом пожалел, поскольку следом за азара к веранде приблизились кони ещё трёх всадников. Двумя из них были какие‑то женщины, путешествующие верхом в турканской кочевой манере и одетые также на их манер. А вот третьим был явно старейшина, и явно кого‑то из горных кланов.

– Я Актар, каум каррани, – сдержанно уронил старик, также не слезая с коня. – В долине сейчас есть какие‑либо караваны пашто, направляющиеся на север?

– Только два, – сделав над собой усилие, проявил подобие вежливости десятник. Этому человеку грубить без необходимости лишний раз не стоило. – Есть пара. Но расспрашивай не меня, я тебе о чужом грузе не ответчик. Пойми правильно. – Десятник изобразил подобие ритуального жеста. – Ищи старшего караванщика, все вопросы к нему. Если он захочет – всё узнаешь от него.

– А сколько всего караванов сейчас в долине? – поправ вежливость, нагло влезла в разговор мужчин одна из женщин, которая оказалась совсем молодой девчонкой.

Ей на ухо, видимо, перевод с пашто шептал этот самый азара (интересно, а почему тогда сам заговорил на дари?), потому что свой вопрос она задала на туркане.

Десятник, пребывая в своей должности столько лет (ещё и на караванном перекрёстке), разумеется, научился за это время понимать почти все языки, бывшие в обиходе вокруге. Но именно туркан он не любил (как язык, так и народ), да и говорил на нём не особо бегло; потому в ответ промолчал, сделав вид, что не понял.

– Ты так и будешь молчать?.. – явно разозлилась спрашивавшая узкоглазая девчонка и даже чуть покраснела, хватаясь за пустой пояс.

– Не горячись, сестра, – сказал ей на ухо чурбан‑азара на туркане. – Успокойся…

Сестра? Десятник с интересом оглядел ничуть не похожих между собой людей. Бывает же! Впрочем, кто их разберёт, сколько жён было у их отца, и каких народов они были.

Затем это варвар возложил свою лапищу ей на плечо, при всех, прямо на улице, в людном месте…

Дикие люди, что с них взять, вздохнул десятник про себя. А вслух добавил, обращаясь к пуштуну:

– Дальше по «базару» – одни‑единственные кованые ворота. Это дом сборщика податей. Вплотную к нему, на север, стоит мехмун‑сарай. Там, за дастарханом, собираются и старшие караванщики. Если хочешь, задай все свои вопросы там. И по два медяка с коня вон в ящик бросьте. За проход в долину.

Вопреки опасениям десятника, по знаку этой невоспитанной узкоглазой девчонки от группы конных мужчин отделился ещё один всадник, подъехал ближе, спешился у ящика и бросил в него три золотых.

Удивление стража было тем больше, что золотые монеты он, хоть и с расстояния, но опознал. Их чеканили в Метрополии оседлых туркан, при дворе их (а теперь и местного…) нынешнего Султана. А ещё десятник был удивлён тому, что здоровенные вооружённые мужики беспрекословно слушают какую‑то бабу, ещё и совсем молодую. Вдобавок приказывающую им лишь движением руки.

Что за напасть? Какие‑то дикари, право слово. Причём, прибыли почему‑то с юга, а не с севера. Видимо, из той провинции, куда, по слухам, Султан переселил своих кочевых соплеменников? Наверное, это они и есть…

А девка, надо полагать, принадлежит к числу их знати. Отсюда и сотня охраны, и деньги золотом в обычной чересседельной сумке у обычного всадника. Кстати, надо потом попросить у сборщика подати один золотой себе, из опечатанного ящика так не достать…

Выстроив в уме непогрешимую цепь выводов и планов, десятник мгновенно утратил интерес к очередным приезжим и погрузился в чтение одной старой книги. Трактат повествовал о несчастной любви двух правоверных сердец, юноши и девушки, в условиях нашествия вероломных варваров из‑за границы. Сюжет явно шёл к тому, что девушку родители отдадут за богатого вельможу, чтоб получить доступ к привилегиям новой власти. А бедный несчастный поэт так и будет слагать свои строфы на утёсе, пока от отчаяния с него вниз головой не бросится…

Путешественников десятник на своём веку видел немало. Встречались среди них и гораздо более странные, чем эти дикари.

Кстати, другая пара прибывших вчера странных путешественников (зачем‑то волокущих с собой привязанную к коням копчёную рыбу) просили известить их, если более десятка туркан либо пашто с юга в течение этого дня въедут в Бамиан. Даже оставили мелких монет – оплатить мальчишкам‑разносчикам за передачу сообщения, ибо идти самому десятнику было невместно и никоим образом невозможно. Особенно если учесть, что групп таких путешественников было уже несколько. Тогда бы и вовсе целому десятнику пришлось только и мотаться туда‑обратно, не смотри, что солидный человек.

Для этого, вообще‑то, и существуют малолетние разносчики. Как назло, именно сейчас никого из мальчишек рядом не было. А идти их искать по улице – это тоже целое дело…

Встать. Отложить книгу. Спуститься с веранды. Повернуть по улице влево, дойти до поворота… Умаешься выполнять столько действий!

Ладно, невелика беда. Появятся же рано или поздно проходящие мимо разносчики? Тогда и можно будет отправить одного из них с сообщением. Подумаешь, известят этих «рыбных воротил» о прибытии их земляков чуть позже… Тем более что таких групп людей с утра было уже несколько; и не беда, есть весть об одной из многих чуть задержится.

Десятник, поколебавшись ещё пару мгновений для порядка, отбросил неподобающие высокому статусу сомнения и погрузился в чтение.

_________

– Всё «прочла», – уверенно кивает Разия, когда мы отъезжаем от местного стражника, по совместительству оказывающегося неожиданно грамотным читателем.

Последний вывод я делаю, когда он, явно демонстрируя раздражение и нетерпение, даже не дождавшись, пока мы отвернёмся, возвращается к чтению какой‑то местной книги. Боюсь представить, о чём эта книга, если на обложке такое …

– Люди с навьюченной на конях рыбой действительно проезжали мимо, он ещё посоветовал им отдельную стоянку для коней, – продолжает дочь «простака»‑Хусейна. – Пахло так, что слёзы из глаз. Мимо него они прошли вчера, уже после часа Магриб. Последовали ли они его совету насчёт отдельной стоянки, он не знает. Будут ли дальше двигаться самостоятельно, тоже не знает. Будут ли искать караван, к которому захотят присоединиться, неизвестно. Должен послать к ним кого‑то из уличных мальчишек с сообщением, если увидит въезжающих числом более десятка. Это они его просили. С утра такие группы людей уже были. А думает он сейчас о выпивке, книге и… – в этом месте девочка краснеет. – И о непотребном, – приобретая цвет вареной свеклы, сообщает она.

– Последнее было не обязательно сообщать, – смеётся Алтынай не столько переводу Актара, сколько внешнему виду персиянки, после чего, поворачивается к пашто;

– Актар, оставишь кого‑то из своих, приглядеть за гонцом‑мальчишкой? Куда направится? Мои люди тут чужие…

– Да, – чуть задумавшись, кивает пуштун. – Вы становитесь отдельной стоянкой, во‑о‑он там, как обычный походный лагерь у вас. Это не вызовет ни вопросов, ни подозрений. А мы пока займёмся…

– Думаешь, подозрений не будет? – сомневается Алтынай, с коня оглядывая расстилающуюся внизу долину. – Следуем из той же провинции, что и те; наша  конная сотня… ещё и вы вместе с нами…

– Уверен. Тут кого только нет, посмотри сама, – Актар ведёт рукой тоже в направлении долины, в которой действительно хватает стоянок и без нас. Не считая местных «гостиниц». – Случаются дорожные союзы и похлеще. Людей полно. Сейчас главное не избежать чужого внимания, а быстро выяснить, покинули они уже Бамиан или нет. Не дожидаясь, пока по базару побегут мальчишки, это может быть и притворством, чтоб отвлечь нас и заставить ждать тут…

– Если да? – не успокаивается Алтынай. – Если уехали уже?

– Тогда надо будет быстро выяснить, с каким караваном и по какой дороге. Или, пошли ли они сами. А если всё же нет, то нужно понять, где остановились, независимо от того, куда побежит мальчишка. Становитесь лагерем во‑о‑он там, – Актар указывает рукой в направлении геометрического центра долины. – Чтоб мне из любой точки было к вам быстро добраться. А я пойду по кругу, искать караваны пашто и спрашивать уже у них.

– А ты думаешь, что твои могут что‑то знать о чужаках? – уточняю на всякий случай, чтоб через секунду понять, что задал глупый вопрос.

– Да, – коротко роняет Актар, не углубляясь в детали. – Кроме очевидного, запах рыбы на всю округу.

– И знаете что ещё, давайте Разию оставим с наблюдателем от пашто? – перевожу взгляд с Актара на Алтынай. – Актар, есть те, кто лурский поймёт кроме тебя? Вот зачем это нужно …

– … найдём. Хорошо. Но вначале её спросить надо, – отрывисто отвечает Актар, что‑то попутно прикидывая. – Согласна ли она.

– Если оставите денег на чайхану, сяду вон там, у угла, – мгновенно соглашается Разия на роль соглядатая. – С мужчиной из пашто, которого дадите. Можем пару изобразить, если на людях…

_________

Мазияр за сегодня уже набегался. Честно говоря, с утра на ногах, с самого рассвета. К сожалению, в сезон, пока не закроются из‑за наледи перевалы и горные дороги, надо успеть заработать денег и на всю зиму, и на начало весны.

Семья трудится без исключений и неважно, что тебе лишь одиннадцать. На «базаре» всегда есть работа даже для мальчишек: отнести известие в соседнюю долину, позвать или быстро разыскать кого‑либо, подать воды не желающему выходить из тени, да мало ли.

Сегодняшний день был удачным. В поясе с рассвета нашли своё пристанище уже более десяти медяков, плюс один серебряный дирхам! Его Мазияру дал тот странный и непонятный человек, который пропах рыбой, как и его кони.

Поначалу, «рыбак» (как окрестил его про себя мальчишка) был вдвоём с товарищем. Но примерно в полдень, принося ему весть об очередных въехавших в долину от десятника стражи, второго друга рядом Мазияр не обнаружил.

Предусмотрительно не став задавать вопросы, он выпалил очередную новость и собрался было бежать, когда «рыбак» окликнул его:

– Погоди! – в первый момент Мазияру стало даже где‑то не по себе от взгляда рыбьих глаз незнакомца.

Тот хоть и говорил на пашто, но с каким‑то странным акцентом. Вторым поводом удивиться было то, что даже намётанный глаз уличного разносчика не мог хотя бы приблизительно определить, из какого народа происходит «рыбак».

Было в нём понемногу сразу ото всех, и ничего в пользу кого‑то конкретного не свидетельствовало. Мазияр тогда ещё подумал: это ж как надо умудриться прожить жизнь (а «рыбаку» было на вид за сорок, вполне преклонный возраст), чтоб все черты твоего родного народа в тебе истёрлись.

– Держи, это тебе, – незнакомец, не обращая внимания на задумчивость пацана, сунул ему целый серебряный дирхам. – Ты хорошо сегодня выполняешь поручения десятника. Если будешь так же быстро бегать до вечера, получишь от меня ещё столько же.

Мазияр вежливо поблагодарил, сунул монету в пояс и подумал, что незнакомцу лучше бы было поселиться где‑нибудь на «базаре». Сюда, в соседнюю долину, бегать каждый раз с очередной новостью было далековато.

Впрочем, почему и не побегать, когда на тебя за это сыплются серебряные дирхамы. Вот отец удивится вечером… А что до мехмун‑сарая на базаре, одёрнул сам себя разносчик через минуту, то его б туда и не пустили, видимо. С таким‑то грузом! Даже тут, на отдельной стоянке, всё этой рыбой провонял. Кто б его стал терпеть на «рынке»… А за целый дирхам лично Мазияр был готов стерпеть и б ольшие неудобства, чем пробежка по каменной лестнице вверх, потом вниз, потом дальше до конца соседней долины.

Ближе к часу Аср маленький разносчик специально наведался к десятнику, сделав вид, что о чём‑то хотел спросить (второй дирхам не должен достаться никому иному, а что ещё одни люди в долину вошли, это Мазияр и сам видел).

Десятник не разочаровал: выдав ещё один медяк, он отправил Мазияра по привычному маршруту в соседнюю долину к «рыбаку» с очередным известием.

За поворотом Мазияр с удивлением обнаружил, что ему машет какая‑то красивая женщина из чайханы. Чуть запнувшись, он подумал, что не будет большого греха, если узнать, что именно хочет такая красавица. Не важно, что рядом с ней уже кто‑то есть: Мазияра она позвала сама.

– Здравствуйте, что случилось? – вежливо спросил он, приблизившись.

– Хотела угостить такого славного работника, – приветливо улыбнулась зеленоглазая красавица на фарси. – Бери. Ответишь на пару вопросов?

– Спасибо, – Мазияр выполнил полагающийся по этикету жест благодарности и, не чинясь, отломил себе добрую треть горячей лепёшки с луком, которая нетронутой лежала на столе.

Видимо, незнакомая персиянка была небедной, если ела только овощи, не прикасаясь ни к хлебу, ни к мясу. Впрочем, мясо потреблял её спутник‑пашто.

– Так какие у вас вопросы, уважаемая?..

Выйти из‑под навеса чайханы удалось только через полчаса: во‑первых, его изрядно накормили. Спасибо большое.

Во‑вторых, персиянка узнавала о ценах еды в долине, об образе жизни зимой, о количестве жён у отца Мазияра… В общем, задавала обычные вопросы иностранца и незнакомого человека.

Не будь необходимости бежать с очередным известием к «рыбаку», Мазияр бы и вовсе весь остаток дня провёл с Разиёй (так звали незнакомку). Он бы ей показал и улицу, и дом (где живёт), и старую баранью шкуру возле дувала. Ещё можно было бы сходить на площадку с ошкуренным столбом, где бегают наперегонки…

О лучшем времяпровождении нельзя было и мечтать: сытый живот, красивая женщина, вдобавок беседует как с равным. Её спутник, кстати, вообще был не похож на её мужчину! Всё время молчал, не обращая внимания на то, как такая красавица улыбается постороннему! Раз за разом, с замиранием сердца подумал Мазияр, и губы сами расплылись в улыбке.

Напоследок Разия предложила звать её сестрой и дала ещё один серебряный дирхам. Просто так, ничего не прося взамен, только с грустью глядя на Мазияра и что‑то прошептав на непонятном языке. Ещё потрепав его чёрные курчавые волосы.

Мазияр, набравшись смелости, даже задал вопрос:

– Ты замужем?

– Нет, – тут же ответила она и ещё раз улыбнулась.

– Я вырасту, и мы ещё поговорим об этом, – солидно уронил Мазияр и, извинившись, вежливо попрощался по всем правилам. Предупредив, что зайдёт завтра, если Разия не против.

– Заходи, – кивнула она, тепло глядя на него и ещё раз коснувшись рукой его волос. – Если не уеду, буду ждать.

Всю дорогу до «рыбака» Мадияр улыбался и весело щурился. Бежать, правда, в этот раз не вышло: мешал набитый живот. Ничего страшного, ради беседы с такой женщиной, пусть ждут все «рыбаки» мира…