Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 79 страниц)

Глава 6

– Сестра, а можно я тебе сейчас какое‑то время позадаю смешные детские вопросы? – напившись кумыса, объевшись лепёшками, чувствую себя почти счастливым. Устраиваясь поудобнее напротив Алтынай на белой кошме.

Кстати, в самом кумысе присутствует едва уловимый, почти не заметный для меня, но след алкоголя: что‑то около пары градусов. Слабее пива намного, но, как и всякий алкоголь в крайне умеренных количествах, выступает в роли лекарства и тонизирующего средства.

Почему‑то попутно мелькает мысль, что в том мире с ограничением количества употребляемого алкоголя в армии явно были проблемы… Как правило. Когда был алкоголь.

Вместе с тем, лично у меня многое из рассказов Алтынай вызывает если и не настороженность, то, как минимум, истовое желание прояснить кое‑какие детали. Лично для себя.

Как у человека из другой обстановки, привыкшего сопоставлять гораздо бо льшие массивы информации. В том числе по работе.

– Да, конечно, – чуть растерянно отвечает не ожидающая такого поворота Алтынай. – Конечно, спрашивай!

– Вот извини, если будет неприятно… ты, кстати, спрашивала, чем я занимался… После армии учился на врача. Ну, на целителя, – поясняю под вытянувшееся от удивления лицо Алтынай. – И целителю, как говорится, иногда приходится делать людям больно, ненадолго. Чтоб потом они могли жить долго и счастливо. Тем более, я никогда не кочевал, многое тут у вас лично мне в диковинку, могу чего‑то и не понимать. И мне категорически не понятно вот что: как же так вышло, что все родственники законно избранного хана погибли? Причём, за достаточно короткий промежуток времени? И осталась только несовершеннолетняя дочь. Которая, кажется, по вашим обычаям, даже наследует имущество с очень большими оговорками?

– Я совершеннолетняя… – надувается было Алтынай, но продолжает отвечать, заметив, что я только улыбаюсь. – По наследству: всё, что было в семье, теперь моё. Но у нас же основное богатство – стада . А я одна пасти не в состоянии. Нужно, ещё несколько человек. До десятка. Потому в этом году вынуждена буду отдать одну двадцатую часть стад за выпас.

– А прирост у стада какой? – заинтересовываюсь помимо воли. – Если за полный год брать?

С другой стороны, экономику я тоже хотел бы учесть в анализе.

– М‑да, – снисходительно смотрит на меня Алтынай. – И кто из нас ребёнок? Во‑первых, год на год не приходится. Во‑вторых. Если лошади, то в табуне в этом году будет хорошо если одна десятая роста. От того числа, что есть на сейчас и что пережило зиму. По баранам – где‑то от трети до половины.

– Хм, всё равно в плюсах, – бормочу. – А как вы вчетвером куда‑то стадо гнали? Если всего десяток нужен?

– Тут нужно объяснять. – Терпеливо вздыхает Алтынай. – Мы гнали не стадо. И не табун. Табуны вообще перемешаны, чтоб приплод от разных коней был лучше, и лошади каждой семьи рассыпаны по пастбищам в десятке мест. Если не больше. Что до баранов…

Ещё какое‑то время вникаю в тонкости выпаса скота (что оказывается совсем не так просто. И пастух оказывается кто угодно, но только не дремучий дикарь).

После чего подхожу к следующему вопросу:

– А сколько у вас семей в одном коше?

– Опять же, смотря в каком. – Алтынай снова снисходительно улыбается. – Разница в несколько раз может быть. Я не знаю, что тебе ответить, потому что не понимаю вопроса: в таком виде, он для меня смысла не имеет.

– Хорошо. Зайдём с другой стороны, – усаживаюсь поудобнее. – Всё равно, как понимаю, спешить некуда?

– До заката далеко, – согласно кивает Алтынай.

– Давай тогда про этот кош для начала. Сколько в нём семей?

– Двадцать четыре, – уверенно отвечает Алтынай.

– А сколько человек в каждой семье? Было изначально, до голода?

– Я не знаю, как ответить. Давай перечислю все семьи по порядку? Если тебе это так важно?

– Важно. Перечисляй.

Через полчаса оказывается, что в одной семье от пяти (минимально) до четырнадцать человек, и это ещё не предел.

За семью считается муж с жёнами и детьми, плюс (редко) кто‑то из родителей мужа или жён.

Чтоб не запутаться в подсчётах, мы вышли из юрты и устроились прямо на земле, расчистив от травы кусочек почвы и записывая на нём данные палочкой.

Попутно, оказалось, что письменных принадлежностей во всём коше нет ни у кого: слишком большая редкость. А о бумаге конкретно Алтынай вообще никогда не слышала – только пергамент из выделанных шкур. Но он так дорог, что переводить его в повседневных канцелярских целях, как черновик, всё равно что ересь.

Кстати, делать подсчёты на земле предложила она.

Когда я, под её диктовку, стал заносить в таблицу имена и цифры, она неодобрительно покачала головой и украдкой оглянулась по сторонам:

– Только ты больше никому эту свою запись не показывай…

И до меня дошло, как до того Штирлица из анекдота: система записи алфавитом и цифрами, использовавшаяся и в Киженцовском погранотряде, и в Первом Магическом Колледже, да и в целом по Империи, хоть и отличалась от местности к местности между собой иногда, но категорически не походила на местный алфавит и на то, что у них там вместо цифр.

– Понял, потом сотру, – покладисто кивнул я. – А ты как запишешь всё то же самое? Можешь оказать?

Вместо ответа Алтынай подобрала с земли свой обломок щепки и начала споро заполнять левую (!) половину расчищенного кусочка почвы чем‑то, похожим на арабскую вязь. Лично я не понял из её письма почти ничего, поскольку сами символы очень отличались от арабского (и персидского) алфавита, использовавшихся нашими пуштунами и тюрками в Средние Века там, у нас .

– Так ты тоже грамотная? – удивляюсь. Честно говоря, я ожидал увидеть пиктограммы либо руны. В лучшем случае. – Только пишешь иначе?

– Конечно. Я же ханская дочь…

__________

– Получается, одна юрта – это в среднем до десяти человек? – Заканчиваю подсчёт на своей правой половине импровизированной «доски» по получении всей информации.

– Да, было примерно так, – задумчиво покусывает кончик своей щепки Алтынай, переводя взгляд со своей таблички на мою. И явно пытаясь уловить закономерности моего  письма.

– Слушай, научишь меня своей письменности? – некстати загораюсь попутной одной идеей. Тем более, мне тут, судя по всему, придётся провести довольно значительное время.

Хоть и не без пользы.

– Научу, если хочешь, – чуть удивлённо поднимает бровь Алтынай. – Если тебе не лень тратить время на это бесполезное для воина занятие.

– У нас с тобой разное понимание полезных умений воинов, сестра, – смеюсь. – И я быстро выучусь, не переживай.

– Я занималась с младшей сестрой, – вздыхает Алтынай. – Она за месяц выучила только половину первичных знаков письма.

Видимо, имеются в виду буквы.

– Я знаю четыре вида письменности, – улыбаюсь. – И две системы счёта. Я научусь быстрее твоей сестры. Но давай продолжим… Сколько людей в среднем осталось в каждой семье сейчас?

– Опять тот же вопрос, – вздыхает Алтынай

– Это не весь вопрос, – чешу нос. – Мне ещё нужно знать, сколько мужчин? Женщин? Сколько умерло в среднем в семье?..

– Ну давай опять считать, – поворачивает вверх ладони Алтынай. – Давай опять писать в таблицы?

– По именам. Давай каждую семью по порядку…

__________

… – А ведь я даже не заметила. – Алтынай серьёзно смотрит на свою половину таблицы, видимо, по‑новому оценивая то, что получилось. – Получается, полностью пострадала только семья законного хана. Мы…

– А вот эти семьи кто? – указываю пальцем на клеточки, в которых обозначены семьи, потерявшие больше всего мужчин.

– А это наши друзья и товарищи отца, с детства, – так же серьёзно и задумчиво продолжает смотреть на результаты подсчётов Алтынай. – Теперь всё представляется совсем иным, – она грустно и твёрдо прикусывает губу. – Я почему‑то сама не додумалась. Взглянуть на события таким образом.

– Ты ещё маленькая, сестра. И у вас нет леса… – Мне уже понятна общая канва событий, но не ясны мотивы.

Потому что не ясны фигуранты, их цели и задачи.

– А при чём тут лес? – оживляется Алтынай.

– М‑м‑м… На далёком севере, в Полесье, говорят: за деревьями часто можно леса не увидеть.

– И что это значит? Я понимаю, что это какое‑то иносказание. Но суть от меня ускользает. – Алтынай требовательно упирает палец мне в грудь. – Поясни!

– Тут несколько вариантов смысла, – смеюсь. – Но в данном случае уместен такой: череда вполне естественных событий, происходящих одно за другим, и на первый взгляд не связанных между собой, на самом деле увязана общей цепочкой замысла. Кого‑то, кто это всё при думал и осуществил.

Не знаю, как точнее передать на этом языке значение слова «СПЛАНИРОВАЛ» и «ЕДИНАЯ СИСТЕМА СОБЫТИЙ».

– Слушай, а кто выигрывает от смерти хана и ослабления его друзей? – продолжаю выяснять неизвестные мне детали. – Тут же не так много людей, чтоб из‑за власти над маленькой группой устраивать такое? – веду рукой вокруг себя.

– У нас же не одно это стойбище. Всего таких около полусотни. Наше просто главное.

– Почему так??

– Чтобы овцы всю траву вокруг себя не съели. И чтоб не перегонять их каждую неделю на большое расстояние. Стойбища рассыпаны по Степи по одному дневному переходу между кошами. В одной семье, как помнишь, было в среднем около десяти человек. В коше двадцать четыре юрты.

– Это было, получается, двенадцать тысяч наших всего? – быстро в уме делаю подсчёты.

– Было побольше, – грустно и уважительно смотрит на меня Алтынай. – Ещё же были дети… до голода… но ты спрашивал не об этом. Власть обсуждается только в нашем, ханском, стойбище. Остальные подчиняются.

– Ещё вопрос… А что выиграют местные от смены власти в коше?

– Нашу независимость. Если власть возьмёт Еркен. – Твёрдо отвечает Алтынай.

– Вот тут не понял, – неловко чешу за левым ухом.

Огорчаясь собственной недогадливости. Лично мне причинно‑следственные связи пока не ясны. Несмотря на обилие вводных.

– Он недальновиден. Непопулярен. Но честолюбив и хочет править. – Тремя фразами вносит ясность Алтынай. – Ради власти, готов на всё. А управлять и править – это совсем разные вещи. Вот он и его семья не понимают этой разницы…

Какое‑то время мы молчим, поскольку я удивляюсь некоторым недетским чертам Алтынай. И прикидываю варианты и расклады.

А она, видимо, просто по‑новому обдумывает свои прежние невесёлые мысли.

– У меня есть ещё вопросы. – Продолжаю после паузы. – Можешь сейчас довериться мне и ответить на пару вопросов, не задумываясь?

– Конечно, – чуть удивляется Алтынай. – У меня нет от тебя секретов.

– Тогда первое. Можешь сейчас сказать, не задумываясь, чего бы ты хотела больше всего? Не больше трёх желаний.

– Ты что, джинн? – начинает веселиться она в ответ, но осекается под моим укоризненным взглядом.

– Ты обещала ответить сразу и не задумываться, – напоминаю.

– Хорошо… Всего три? Тогда вот первое: чтоб вся семья была жива. – Вздыхает она. – Второе: чтоб условия нашей тамги не нарушались. И чтоб Наместник оказался справедливым человеком. Третье: чтоб мне достался достойный муж, которого я буду любить и с которым мне не нужно будет переживать, выживут ли мои дети…

– А теперь скажи, какие, по‑твоему, первые три желания у этого вашего аксакала, Еркена?

– Сесть на белую кошму, – не задумываясь отвечает Алтынай. – Это первое. Второе: чтоб никто не мог оспорить его первенства в управлении и во власти. Третье: увеличить имущество хотя бы вдвое. Без этого его в Степи будут продолжать считать безродным и нищим выскочкой. Думаю, так.

– Получается, для уважения в Степи имущество, то есть скот, всё же имеет значение? – заинтересовываюсь неожиданной лично для меня деталью.

Потому что из предыдущей истории у меня была прямо противоположная информация.

– Не всегда, – качает головой Алтынай. – Если хан по наследству – богатство не важно. Если вновь посаженный на кошму курултаем – имущество тоже не важно, вернее, ему сделают подарки. И он автоматически станет богат. Но если в случае как Еркен… То да. Возможность помочь бедным семьям в голодный год – единственный способ заслужить уважение.

Продлить легитимность, продолжаю мысленно .

– Слушай, а помнишь, ты что‑то говорила о передержке вашего стада пуштунами? Можешь объяснить?

– Животных в степи клеймят. – Улыбается Алтынай. – Если они наш гурт сразу загонят к себе, то при проверке, реши Наместник разобраться, это автоматически докажет их вину.

– А они собираются с этим как‑то побороться? – начинаю догадываться я.

– Да. Они отгонят стадо в нейтральное место, где его сложно найти. Там будут понемногу клеймить и отгонять к себе. Одним тавром за день больше двух сотен не заклеймишь, – поясняет Алтынай, видя мой вопросительный взгляд.

Ну да, логично. Полторы – три минуты на голову. Особенно если тавро ставится в двух местах; допустим, ухо и где‑нибудь ещё .

– А теперь скажи, чего ты больше всего боишься. Тоже три вещи. – Быстро спрашиваю, пока она отчасти расслаблена и думает о привычных хозяйственных моментах.

– Повторений такого голода здесь ещё раз, – снова не задумываясь отвечает она. – Тут всё же ещё многое очень чуждо… Второе, что могут начать обижать тебя, чтоб уязвить меня. Но это я только сейчас, с тобой, поняла… Третье, что могу потерять свободу.

– Давай начнём с третьего. – Настаёт моя очередь удивлённо открывать глаза. – Что значит, потерять свободу? У вас что, тюрьмы есть?

– Нет, – смеётся Алтынай, поводя плечом. – Не справлюсь с табунами и отарами одна. Те, кто будет помогать, начнут взвинчивать стоимость своей помощи. Постепенно обеднею и вынуждена буду выйти за того, на кого укажут…

– … Кажется, всё уяснил, – выдыхаю через какое‑то время под явно облегчение Алтынай. – Странно только, почему ты так спокойна? Ты разве не понимаешь, что как наследница хана ты живой никому не нужна? Если всё обстоит так, как сейчас видится нам обоим… Почему ты так спокойна?

– У меня сейчас нет ради чего жить. И ради чего имело бы смысл цепляться за жизнь, – спокойно отвечает Алтынай. – Я осталась одна. И я не могу накормить кош. Мне нечего дать людям в обмен за белую кошму.

Мда… знакомая картина…

– Насчёт накормить, это МЫ ещё посмотрим, – бормочу. – Не хочу обнадёживать заранее, но пара мыслей у меня есть… Сестра, скажу так. У меня был начальник. Вот он говорил золотые слова: "Никогда не умирай раньше времени".

– Хорошая мысль, но не уверена, что точно её понимаю, – косит на меня взглядом Алтынай, с тревогой глядя на какого‑то местного мужика, направляющего свою лошадь (или коня) прямо на нас.

Похоже, наши психологические реконструкции на песке не укрылись от чьих‑то глаз. Поскольку действия мужика явно выходят за рамки долженствующей ситуации вежливости.

Его лошадь подходит слишком близко и наступает левым передним копытом на наши записи.

Поднимаюсь с корточек и гляжу в глаза мужика. Который спокойно и холодно смотрит с коня, даже не спешиваясь.

Перед дочерью хана.

Я уже догадываюсь, откуда и куда дует ветер, плюс мой статус гостя имеет свои плюсы. Какие‑то обычаи я всё же знаю. И в эти игры с аборигенами можно играть вдвоём, а не только в одни ворота.

– У тебя невежливая лошадь, уважаемый, – спокойно говорю мужику и без лишних расшаркиваний прикладываюсь кулаком по морде его коня.

Изо всех сил, качественно перенося вес с ноги на ногу и изображая молодого Тайсона.

Лошадь с удивлённым ржанием валится на бок как минимум в нокдауне. Погребая под собой не менее удивлённого седока.

Алтынай беззвучно смеётся, не вставая с корточек, и одними губами беззвучно обозначает мне:

– СПАСИБО .

– Не за что, сестра, – чинно киваю я и, не обращая больше внимания на мужика с лошадью, присаживаюсь на корточки рядом с ней обратно. – Я уважаю гостеприимство твоего коша, Дочь Хана, – продолжаю исключительно для ушей барахтающегося под конём мужика и для пары соседей, подошедших к нам от соседних юрт. – Но там, откуда я родом, коням нет хода туда, где едят люди. У вас иначе?

– У нас также, Атарбай. – Царственно кивает Алтынай, глаза которой смеются.

– Помочь твоему джигиту выбраться из‑под коня? – с сомнением гляжу на переплетение тел в шаге от нас.

– Он справится сам, – уверенно отрезает Алтынай. – А ты сильно бьёшь, брат!

– Не особенно, – искренне отвечаю, что думаю. – У нас был парень, легче меня намного. Правда, он жил на поколение раньше меня… Вот он ударом кулака, говорят, сбивал с ног быка. Причём я это слышал от многих людей.

– Он был так силён? – удивляется один из подошедших соседей, с интересом прислушиваясь к нашему разговору и не обращая внимания на мужика и коня, пытающихся подняться друг с друга. – Как его звали? Это было в каком‑то войске?

– Нет, силён был не особо, – качаю головой. – Скорее просто умел хорошо бить. Прошу прощения, уважаемый, его имя вам всё равно ничего не скажет.

Я слегка увлёкся. Хорошо, что подошедшие люди основное внимание переключили на горе‑наездника (двойной каламбур), наезжавшего на нас.

Потому что я не знаю, как объяснить в местных реалиях так не кстати пришедшего на ум Валерия Попенченко, обладателя кубка Вэла Баркера и заслуженного мастера спорта СССР по боксу. О котором у нас по инерции пересказывали легенды ещё много поколений спортсменов после него. И который, говорят, действительно сбивал ударом кулака с ног быка.

Глава 7

Через какое‑то время соседи расходятся, выговаривая незадачливому ездоку что‑то о правилах приличия. Что‑то из разряда на тему «обувь при входе снимают».

– Что это было? – тихо спрашиваю Алтынай, когда народ рассасывается. А незадачливый наездник, прихрамывая и злобно поглядывая на меня, сопровождаемый и подталкиваемый соседями, удаляется за пределы «жилого сектора».

– Да поговорка есть же, – так же тихо смеётся в ответ Алтынай. – «Если он на мне не женится, то я ему хоть воздух на свадьбе в гостевой юрте испорчу».

Я на секунду зависаю, искренне поражённый образностью идиомы, а она, смеясь, поясняет дальше:

– Это близкий родственник Еркена. Немного туговат мозгами, но исполнительный и послушный. Видимо, кому‑то очень не понравилось то, что мы с тобой общаемся. Ещё и что‑то обдумываем вместе.

– А сам Еркен грамотный? Либо: кто ещё тут умеет читать‑писать кроме тебя?

– В этом становище никто, – отрицательно качает головой Алтынай, продолжая улыбаться вслед уходящему родственнику Еркена. – Потому, видимо, они и напряглись. Ну, Еркен с родичами.

Я понимаю, что тут  отношение к письменности почти что сакральное.

– Но он нас прервал, – возвращает меня Алтынай к теме беседы. – Ты говорил, «никогда не умирай раньше времени». Что ты имел в виду?

– Мне кажется, ты уже психологически сдалась без борьбы. – Пристально смотрю на неё. – Ты попала в тяжёлую ситуацию, признаю; но ты почему‑то сожалеешь о грядущем будущем больше, чем стараешься его изменить.

– Что значит «психологически»?

– Твой дух не готов к борьбе. Ищет покоя, а не победы. – Как могу, поясняю на местном туркане тамошние  реалии того  языка.

– Я пока не ощущаю в себе сил для этой борьбы. И, если уж на то пошло, кое‑кто меня только что три раза за час назвал ребёнком, – Алтынай снова улыбается. – Тебе не кажется, что ты непоследователен? Ты не слишком ли многого ожидаешь от, по твоим словам, совсем ещё ребёнка?

– Так кое‑кто сама утверждает, что отлично ловит брошенный в голову малахай, – бормочу в ответ. – И на этом основании является потенциально чуть ли не кормилицей всего стойбища.

После чего мы с ней долго смеёмся, опять под удивлённые взгляды расположившихся неподалёку соседей.

– Ты ещё сказал, что у тебя есть мысли по поводу того, как не голодать этот год, – Алтынай, прищурившись, аккуратно касается кончиками пальцев моего локтя. – Не поделишься?

– Вот это как раз проще всего, – киваю, продолжая обдумывать кое‑что. – Черти таблицу. Чистую, сейчас будем заполнять…

– Готово! – Алтынай вопросительно смотрит на меня через полминуты.

– Теперь давай представим. Допустим, тебя выбрали Ханом. – Алтынай весело откидывает волосы назад. – И тебе одновременно достались в наследство в разных амбарах продукты на всё стойбище на зиму. Какие виды продуктов тебе вообще приходят в голову? Пожалуйста, записывай в столбик понятными тебе знаками. А я буду писать рядом по‑своему.

– Мясо вяленое просоленное, – Алтынай что‑то заносит в левую половину таблицы, а я пишу для себя по‑русски справа. – Мясо копчёное.

– Почему отдельно?

– Это будут разные амбары, не мешай… – Кажется, ей нравится работать над подобными задачками. – Фрукты, ягоды… Птица солёная. Рис, чечевица, горох… Птица копчёная… Вот. – Алтынай старательно проводит черту под записью (продублированной мною в моей половине таблицы). – А почему у тебя больше записей? Больше заполненных строчек в твоей половине таблицы?

– Сейчас, подожди… Вот давай дальше представим, что ты переписала в ту таблицу все амбары и видишь, что продуктов на зиму не хватит. Как ты думаешь, что нужно делать? Если стоит задача продержаться зиму?

– Увеличить количество продуктов? – неуверенно спрашивает Алтынай.

– Точно. – Киваю. – И вот тут лично я знаю два варианта. Попробуешь угадать, какие?

– Ну‑у‑у‑у, первое, что приходит в голову – это где‑то найти ещё больше мяса, круп. – Алтынай задумчиво грызёт кончик щепки. – Но это не решение: если перерезать племенной скот, то зиму ты проживёшь. Но только в последний раз. Объяснять почему? – смеётся теперь уже Алтынай, явно копируя мои интонации.

– Согласен. Но я подумал о другой возможности, второй. Если нельзя добавить в имеющиеся амбары тех же продуктов, значит, нужно добавить другие продукты. Которых раньше не было. Овощи. И рыба. Потому я и добавил ещё две строки и ещё два амбара. – Размышляю вслух. – Ты их почему‑то не записала.

– Да ну, а где их брать? – отмахивается Алтынай. – Овощи можно выменять только на мясо или на ягоды. И только в пограничных землях. А это не выгодно: проще уже съесть само мясо, чем искать овощи по границам степи не понятно у кого на обмен. Рыба – это вообще ехать бог знает куда, к морю! Да и она же потом протухнет за день? Или ты шутишь? – Алтынай удивлённо смотрит на меня.

А я точно так же смотрю на неё. Лихорадочно пытаясь сообразить, что именно стоит за такой позицией целого народа. Незнание? Или кто‑то в своё время старательно позаботился, чтоб сформировать в массовом сознании именно такие маркеры?

– Сестра, я сейчас, может, глупость скажу. А давай проведём маленький опыт? Даже пару опытов? – спрашиваю её аккуратно. – Я сейчас отлучусь ненадолго, подожди меня тут?

По дороге сюда, я видел около одной из юрт ведёрко с корнеплодами. Подхожу к этой юрте через полминуты и обращаюсь к бабуле, перебирающей какое‑то пшено на корточках в сите:

– Добрый день, уважаемая. Я гость и родич Алтынай, разрешите мне взять вот эти два клубня?

– Здравствуй, – бабуля степенно выпрямляется, удивлённо смотрит на меня и отвечает. – Бери, конечно! Но женщины уже на том краю варят еду в трёх казанах! Потерпи немного? Зачем тебе еда для коней? У нас пока не настолько голод…

– Мне не для еды, мне для дела, – смеюсь в ответ. – Этот и этот, разрешите?

– Бери, конечно, – кивает бабуля и возвращается к своему пшену.

Возвращаюсь к юрте Алтынай и показываю ей одну морковку и одну свеклу:

– Вот это взял у крайней юрты. Скажи, где вы это берёте?

– Да на ярмарках иногда для коней покупаем, которых под седло из табуна берём. Чтоб объезжать легче было, – чуть удивляется Алтынай. – Хранится неплохо, а кони очень любят. Приручать с морковкой намного легче. Но корнеплоды берём понемногу, только под приручение коней: тяжелы больно, с собой много не утащишь. А что?

М‑да. Теперь понятно, почему углеводы в кочевой кухне много веков подряд были представлены преимущественно рисом, прочими крупами, фасолью, чечевицей и прочими бобовыми. А плов, в котором до трети веса по рецептуре морковь, считается праздничным и особенным блюдом.

– Если это отварить, то будет не так вкусно, как мясо. Но есть смогут даже люди. И в голодный год, зиму пережить будет вполне можно. – Говорю задумчиво, размышляя вслух. – Если это вырастить самим и запасти вдосталь. – Полуутвердительно, полувопросительно завершаю и, подняв бровь, смотрю на Алтынай.

– Ну и как это выращивать? – хмурится она. – Это же несколько месяцев на одном месте? У нас скотина околеет, пока мы урожай на одном месте ждать будем! Потому что всю траву в округе съест. Да и видела я оседлых земледелов… Они гораздо беднее нас живут…

– Подумаю над этим, – киваю. – Хорошо, что тебя вначале решил спросить… Чего‑то такого я и ждал в ответ. Но теперь давай в другой столбик запишем, что именно мешает лично тебе, или твоей семье, сделать это хотя б для себя. Уже молчу о больших родовых амбарах, где это можно хранить на всех… а за сохранность поставить отвечать всего‑то пару человек…

– Хотя, конечно, основная преграда – этим никто не будет заниматься. – Продолжает Алтынай вслух, задумавшись, и не обращая на мои последние слова ни малейшего внимания. – Людей будет сложно заставить копаться в земле и это всё выращивать, – с сомнением в голосе говорит Алтынай, явно стесняясь озвучить, что это будет не просто сложно. А невозможно.

Я ожидал этого, по целому ряду причин, потому имею что сказать в ответ:

– Из‑за своего незнания, люди очень часто не делают различий между тем, чего они не могут сделать, и тем, чего они не хотят делать , сестра. Ещё чаще они второе принимают за первое только потому, что не знают, как это делается. Человек вообще, и его мозг в частности очень энергозависимая система. Вот не знаю, как тебе это объяснить, пока просто запоминай и постарайся уловить концепцию… потом пройдёмся по деталям, если что… И человек всегда движется по пути наименьшего сопротивления, то есть, по пути сохранения энергии; это от природы так.

– Пока, кажется, понимаю, – кивает Алтынай, явно напрягаясь для понимания. – А можно пример? И уточни, если возможно, что есть энергия?

– Энергия – это много чего, сестра. Но в данном случае давай считать, что энергия – это способность совершать работу. А вот пример. Если на выращивание куска мяса – простой овцы – у тебя уйдёт три часа усилий в совокупности…

– … Потому что баран сам родится, сам себя вырастит и выпасет; за ним не надо ни вскапывать, ни ухаживать особо, ни рыхлить, ни поливать… – задумчиво подхватывает Алтынай.

– Точно. То на то же количество свеклы, тебе придётся достаточно серьёзно работать три месяца… Вот подсознание не даст никому заниматься свеклой, если есть такая альтернатива, как баран. С которым можно особо не напрягаться, в сравнении со свеклой. И если у человека есть выбор: работать или не работать.

– Конечно. – Уверенно соглашается Алтынай. – Для этого, говорят, раньше у других народов рабы и были. Кстати, у оседлых! Вот именно чтоб работали так, как ты сказал! Раб работает, даже когда не хочет.

– Но у тебя сейчас не стоит вопрос, чего вы хотите или не хотите. У вас сейчас стоит вопрос выживания вашего рода. На новой территории. И кстати. Конкретно эти земли отличаются от тех, северных, на которых дулат и конырат кочевали раньше вместе, наличием воды для полива, это раз. Вон хоть и эту реку взять, – киваю вниз где между холмами река и течёт.

– Есть ещё что‑то второе?

– Да. Ещё тут более длинный тёплый сезон. Здесь, насколько я вижу, можно выращивать два урожая в год. В общем, в отличие от ваших бывших северных территорий, здесь что‑то выращивать можно . Просто твоему народу не хватает ни знаний, ни умений, ни желания. Учиться и делать. Это я тебе как старший говорю.

Алтынай задумывается, и на некоторое время мы замолкаем.

– Вождю нужно очень много сил и желания, чтоб заставить народ учиться делать то, чего народ раньше делать не умел. – Говорю после паузы. – Плюс, просто научиться будет мало. Нужно ещё как‑то заставить людей регулярно делать более тяжёлую работу, которую они раньше не делали и делать не умели.

– Для того и существуют тамга и хан, – автоматически кивает Алтынай, нахмурив брови.

– Моих сил целителя не хватит, чтоб показать тебе возможности за три дня больше, чем на паре кустов. Но я предлагаю: давай я вначале покажу тебе, что и как можно было бы сделать? А ты потом скажешь мне: что мы делаем дальше. И делаем ли что‑то вообще?..

__________

Кочевое стойбище у отрогов гор.

Кочевники уже не обращают внимание на высокого лысого азара, третий день сидящего на краю стойбища (откуда, кстати, почему‑то почти не отходит и Алтынай, дочь Хана).

Азара зачем‑то расчистил от травы квадрат земли пятнадцать на пятнадцать шагов, затем тщательно разрыхлил землю, потом натаскал несколько бурдюков воды в этот квадрат и разложил их на земле в странном порядке.

Одна из старух, Раушан (с которой этот странный азара периодически общается), из любопытства спросила его: зачем ему старые бурдюки на земле?

На что он непонятно ответил:

– Как раз потому и старые, чтоб было не жалко. Вернуть их не смогу.

– Да и ладно, шут с ними, – отмахнулась старуха. – Всё равно их надо было менять и выбрасывать… А на земле зачем разложил? Или тайна какая?

– Да не тайна, просто вы не поймёте. – Без особого пиетета ответил азара, хотя и сохраняя в голосе вежливость, приличествующую при общении со старшими. – Капельное орошение. Но я Алтынай всё покажу и объясню. Ей я хоть знаю, как объяснить, – извиняющимся тоном добавил он.

Впрочем, ел чужак мало, причём от мяса категорически отказывался со словами:

– Спасибо, мяса я недавно переел. Какое‑то время не буду.

В работах, где мог, помогал. Ну, насколько может помочь кочевникам человек, не умеющий даже держаться на коне верхом. Справедливости ради, с переноской тяжестей, если таковая случалась, он справлялся отлично. И на том спасибо.

Услышав в ответе имя дочери хана, Раушан сразу утратила интерес к чужаку, поскольку Алтынай славилась непонятной любовью к писаному слову (остальным людям в стойбище совсем не понятному).

Ну и пусть их. Как говорится, два книжных червя нашли друг друга. Вреда никакого, с тяжестями помогает, мяса не ест.

Не самый худший гость, если разобраться. Можно даже сказать, идеальный гость: в стычке с пашто помог. Да ещё как помог…

(В указанном пленным пашто месте, своё стадо таки обнаружили. И теперь два десятка молодых джигитов незаметно караулят то место, дожидаясь обличённых властью людей Наместника. Либо, иншалла, может даже и его самого. Согласно тамги, Наместник бы должен пожаловать сам… Правда, встречать его некому: Хан где‑то сгинул)

С тяжестями азара каждый раз помогает, да. Воды за раз приносит столько же, сколько хороший аргамак (да и аргамак‑то не всякий).

Сам азара, конечно, местами смешной, но от тяжёлой работы (драить большие казаны) тоже не отказывается.

В случае каких‑то столкновений с пашто, чётко сказал: на него рассчитывать можно. А опыт у него, судя по всему есть. И не просто опыт…