355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Семён Афанасьев » Не та профессия. Тетрология (СИ) » Текст книги (страница 26)
Не та профессия. Тетрология (СИ)
  • Текст добавлен: 2 декабря 2020, 14:30

Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"


Автор книги: Семён Афанасьев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 79 страниц)

3) Сіңлі – это обращение к младшей сестре, но со стороны девочки, то есть исключительно со стороны старшей сестры.


Глава 4

– А тебя как зовут? – спрашивает в ответ Алтынай, поскольку я, увлечённый анализом лингвистических реалий, по запаре забываю представиться в ответ.

– Атарбай, – говорю то, что автоматически приходит в голову.

В принципе, это не так и далеко от истины. Раньше, там , у меня по работе как‑то даже был документ на фамилию Атарбаев. И в одном из рабочих чатов я был под ником «Атарбай».

– Ты не похож на нашего, – задумчиво косится на меня Алтынай. – Хотя говоришь, как наш. И ещё помог… Спасибо. – Кажется, она опять собирается всхлипывать.

– Ну, я не совсем и чужой, – размышляю вслух, раздумывая, что именно могу ей рассказать. – Но я сейчас не готов говорить о себе, давай чуть отложим… Ты лучше скажи, почему ты против того, чтоб мы с тобой догнали второй десяток и отбили стадо обратно?

– Мы с тобой? – искренне смеётся Алтынай.

Я начинаю хмуриться, и она, наклонившись с седла, хлопает меня по плечу:

– Не обижайся! Ты не понимаешь? Они все конные. Если бы мы даже их догнали, пятеро из десятка повернулись бы к нам. Остальные погнали бы стадо дальше.

– Я бы справился, – не углубляюсь в подробности.

– Атарбай, я не об этом, – смеётся в ладонь Алтынай. – Ну справился бы, а потом что? Как стадо обратно вдвоём гнать? Даже не вдвоём, потому что тебя можно и не считать. Мне одной? Я одна не смогу. Ты не гуртовщик, ты не сможешь ни как табунщик, ни как чабан, ни как пастух . А пешего ни одно наше стадо слушать не будет. Пешего стадо всегда считает врагом или хищником. Если ты будешь пытаться помогать мне пешком, то самки сгонят детёнышей в середину, станут кругом, а вокруг них самцы будут тебя отгонять и драться с тобой. А не идти туда, куда мне надо.

__________

Примечание.

По просьбе читателей, вставлять оригинальные слова языка не стал. Вместо этого, в тексте выделил подчёркнутым курсивом мало‑мальски сходные аналоги. Я не уверен, что в русском есть свои родные обозначения для следующего (по крайней мере, у меня русский язык – родной, и я не встречал за 46 лет):

Шабан (чабан) = бақташы = тот кто пасёт баранов. СТРОГО БАРАНОВ.

Жылқышы = табунщик = пасёт лошадей. Есть свои тонкости. Начиная от видов травы и пастбища и водопоев и заканчивая длиной дневного перегона табуна.

Малшы = пасёт общую скотину (коров – баранов)

__________

Ты смотри, какие тонкости. Вот это я из вида упустил. Хотя и сталкивался раньше, в далёкой молодости; мог бы сообразить… Попутно отдаю должное её деликатности: когда она, перебросив своё седло на трофейного жеребца (или лошадь??? Хрен их разберёт…), спросила меня «Почему не седлаешься?», я задумчиво ответил вопросом на вопрос:

– Так они же осёдланы?

– Тебе подойдёт только этот или этот, – кивает на пару коней Алтынай, едва мазнув по ним взглядом. – Потому что ты очень большой. Остальные тебя не вынесут. А мой устал, потому возьму пока этого, – она кивает на ближайшую к ней лошадь, которая, как по мне, ничем не отличается от остальных.

– Так эти двое тоже осёдланы? – не понимаю её настойчивости.

– Так на них сёдла не для тебя, – посмотрела на меня как на ребёнка Алтынай. – Ты что, не видишь? Или ты не наш?

– Наш, но не во всём, – уклончиво отвечаю я и пытаюсь снять с ближайшей лошади седло самого большого размера.

Мгновенно замерев под дикий крик Алтынай:

– СТОЙ!!!

– Что такое?

– Ты совсем?.. – широко открывает глаза она. – Ладно, я уже поняла… Не наш ты. Кто к лошади сзади подходит?! Ещё и к незнакомой?!!

– Хм, ну не было у меня раньше лошадей. – Удивлённо развожу руками в ответ. – Что в этом такого? Не скажу, что вижу коней впервые; но верхом действительно никогда не ездил.

– Как это возможно? И сюда ты как тогда попал?! – ещё больше удивляется Алтынай, открывая глаза ещё шире. – Степь же вокруг?

– От гор Алатау пешком пришёл, – пожимаю плечами, похлопывая себя по бедру. – На своих двоих. Я в день пешком полтора перехода твоего коня делаю. А теперь ты мне скажи, какая лошадь меня увезёт? Вернее, сможет так везти ?

– Ну, айгыр‑аргамак, если северный, – задумчиво ответила Алтынай, оценивающе окидывая меня взглядом. – Где‑нибудь пятилетний. Хотя и не всякий, ты прав… Такого коня, наверное, специально тренировать надо будет. А тот, что сможет, дорого сто ит. Хотя, можно же было пару заводных взять? Это как раз на половину перехода в день дольше делать можно, ты не подумал?

– Вот не было у меня возможности на пару заводных, сестра, – ворчу, сражаясь с седлом (после того как подхожу к кобыле сбоку. Или к коню?). – Надо было торопиться. А до ближайших аргамаков было неблизко. Да и не факт, что мне бы их продали. И денег у меня с собой не было столько…

__________

Примечание.

Вот почему даже к собственным коням чабаны и жылкышы крайне не советуют подходить сзади. Да и не только к коням; к коровам тоже. И к верблюдам, см. самый первый кадр (это как раз верблюд, кажется). С 20‑й секунды громко не ржать. 53‑я секунда – в казнете было, что этот эпизод был насмерть.

https://www.youtube.com/watch?v=K7BVMkvM‑p0

На закуску J расшифровка одного из эпизодов J

https://www.youtube.com/watch?v=gIY0‑7J0cJ0

__________

– Тебе не сложно идти пешком? – бесхитростно спрашивает Алтынай.

Которая сама в итоге переловила десяток коней пуштунов, каким‑то образом сгуртовала их (даже без бича!), затем расседлала своего коня, хлопнула его по крупу и, видимо, отправила таким образом к своим самоходом.

Помнится, нормальная лошадь в таких случаях всегда должна сама путь домой находить? В смысле, к стойбищу, где её обиходят и защитят. Расспрашивать подробно не стал, чтоб не выдавать своего полного незнания местных степных реалий. Хотя, конечно, кота в мешке долго не утаишь…

Затем Алтынай перебросила своё седло на одну из трофейных лошадей (а трофейное седло с той, соответственно, навьючила на очередную трофейную лошадь), помогла мне привязать малика в положении «вис через коня».

Потом, посмеиваясь надо мной, оседлала самого большого жеребца и запрыгнула в седло, даже не глядя на него.

Чтоб затем, недоумённо глядя на меня, спросить:

– А ты что, тут остаёшься?

– Гхм, сестра, давай рысью пойдём, – деликатно предлагаю своё решение, поскольку в своих способностях кавалериста совсем не уверен.

После пяти минут препирательств, Алтынай таки уговаривает меня хотя бы попробовать сесть на коня. Чтоб не идти пешком.

– Номад даже по нужде на коне отлучается! – смеётся она.

Я добросовестно несколько раз пытаюсь сесть верхом на самого большого коня из затрофеенных. В том числе, чтоб отвлечь её от тяжёлых мыслей о недавних событиях.

А потом мы с ней минут пять смеёмся.

Только она смеётся на лошади, а я на земле. Потирая ушибленную ногу. Хорошо, что как целитель знаю, как с этим справиться быстро.

В итоге мы с ней договариваемся, что она едет верхом и держит темп рысью, а я бегу рядом и сбоку, держась за её седло.

– Точно справишься? – с сомнением спрашивает она напоследок перед тем, как тронуть пятками своего коня.

– Более чем, – бормочу. – В крайнем случае, скажу тебе. Будешь меня учить сидеть на лошади.

– Это конь, не лошадь, – с досадой качает головой она. – И нет, не буду учить. Вернее, буду, но не тут и не сейчас. Тебе нужна лошадь поспокойнее. И постарше, тут таких нет.

Ничего себе. Оказывается, она ещё и возраст этих животных на глаз видит.

__________

Летнее (кочевое) становище.

Несколько человек собираются у крайней юрты, приветствуя странную кавалькаду: девочку лет двенадцати, которая рысит верхом; странного высокого лысого мужчину, бегущего рядом и держащегося за её седло; какого‑то пашто, зачем‑то связанного и перекинутого через седло, и ещё восьмерых лошадей, мерно трюхающих следом.

Среди встречающих странную процессию выделяется ростом мужчина лет пятидесяти, ещё крепкий, но с длинной седой бородой.

Он недовольно кричит девочке:

– Алтынай!.. – затем настороженно перебрасывается с ней парой фраз, после чего переводит внимательный взгляд на высокого лысого незнакомца:

– Есiмiн кiм? (как звать?)

– Атарбай. – Односложно роняет лысый в ответ.

– Руын кiм? – (из какого ты рода? Имеется в виду РУ – род, кочующий по степи и говорящий на том же языке).

– Тұл жетім. (круглый сирота)  – Хмуро бросает лысый. Затем о чём‑то раздумывает пару секунд и нехотя добавляет. – Менің әйелім қоңырат руынан. (моя жена из рода конырат)

В этот момент связанный пуштун, висящий кулем через седло, начинает шевелиться, и всё внимание переключается на него.

А девочка подхватывает лысого чужака под руку и утаскивает куда‑то вглубь, вероятно, в сторону своей юрты.

__________

Алтынай ведёт меня в одну из юрт, где раскатывает сегмент белой кошмы (кажется, это что‑то почётное, но спрашивать сейчас не буду), ставит на кошму две пиалы и какой‑то кувшин, потом добавляет сверху несколько хрустящих лепёшек:

– Извини, всё, что есть, – беззаботно пожимает плечами она. – Лучше смогу накормить только через пару часов. Не готовилась; нужно время. И ещё мяса у соседей взять, – тихо и застенчиво добавляет она в конце полушёпотом.

– Спасибо за гостеприимство, – усаживаюсь на пол, поскольку мебели в юрте нет, попутно касаясь ладонью лба. – Мир этому дому. – После чего мы с ней переходим на нормальный язык. – Мне этого более чем достаточно, спасибо ещё раз. Алтынай, а что дальше будет? У меня были свои дела, я не планировал здесь надолго задерживаться.

– Ты правда женат на конырат? – Алтынай пронзительно смотрит на меня, как будто хочет просверлить взглядом.

– Да, – удивляюсь в ответ. – Я действительно женат на конырат.

– Ты сейчас и говоришь правду, и врёшь одновременно, – она обличительно упирает мне палец в грудь, наклоняясь над кувшином через кошму. – Этот дом примет от тебя что угодно, кроме неправды. Пожалуйста, не лги.

– Да не лгу я! – с досадой отмахиваюсь, с запозданием думая, что повышенная эмпатия возможна не только вследствие упражнений доктора Лю.

Некоторым, похоже, она достаётся просто по наследству, как один из вариантов расширенной настройки мозга, что ли. Кочевники же действительно чувствуют , куда делось стадо; я с этим не только в этом мире сталкивался .

– Умерла моя жена. – Продолжаю после паузы. – Но из рода я не выходил.

– А дети? – серьёзно спрашивает Алтынай.

– Сестра, что тебе до моих детей? – удивляюсь в ответ. – Ты сама ещё ребёнок! Зачем это тебе?

– Ответь. – Она настойчиво смотрит на меня, и я почему‑то сдаюсь.

– И дети вместе с женой.

– Я так и подумала, – кивает она каким‑то своим мыслям и начинает разливать из кувшина по пиалам какую‑то белую жидкость.

В которой я, попробовав, узнаю самый настоящий «живой» кумыс.

– Спасибо! – выдыхаю на одном дыхании, выпивая пиалу до дна и подставляя под кувшин для добавки.

Кстати, ещё одна деталь. Если за столом есть женщины, здесь мужчина сам себе ни чай, ни кумыс, ни каких‑то иных жидкостей не наливает. Это надо просто знать, своего рода этикет.

А если мужчина начнёт первым что‑то наливать женщине… Это может быть только мать или кто‑то очень тяжело больной, – детали всплывают в голове сами собой.

– Я не маленькая, – продолжает Алтынай. – Был бы жених нормальный, уже и замуж можно.

– Ты это серьёзно? – закашливаюсь от неожиданности, подавившись куском лепёшки.

– Малахай ловлю. С ног не падаю, – пожимает плечами она как о чём‑то, само собой разумеющемся.

А мне приходит в голову следующее воспоминание, которое тоже обычай: на день рождения, в девочку кидают большой меховой зимней шапкой (которая малахай). Пока девочка маленькая, она вместе с этой шапкой падает спиной на войлок, поскольку шапка может весить больше неё.

Как только девочка перестаёт падать от шапки, считается, что она уже выросла и готова для взрослой жизни. По крайней мере, обязанностей у неё здорово прибавляется.

В том мире, я слышал, в Средние Века уже даже замуж могли отдать. Хотя и не сказать, чтоб часто, – обычно ловить малахай начинали лет с десяти, а замуж выходили всё же начиная с четырнадцати. Если ничего не путаю.

Только пожимаю плечами:

– По мне, ты ещё ребёнок. Не обижайся.

– Как скажешь, – покладисто кивает Алтынай и добавляет мне в пиалу из кувшина.

– Так что дальше будет? – напоминаю о своём вопросе.

– Вначале мужчины допросят малика. Выяснят, куда погнали стадо на передержку, – поясняет Алтынай. – Потом часть наших отправится искать и караулить стадо, в том месте, где обнаружат. А другая часть поскачет к Наместнику: нам обещали, что кочевать тут дадут без притеснений. А пока… – Видно, что она хочет расплакаться, но в всё же сдерживает себя и продолжает. – Это не первый случай, когда скот и люди пропадают. Теперь понятно, в чём дело. Просто раньше никто не выживал. Из наших.

– Можешь пояснить насчёт наместника?

– У аксакалов есть тамга. Её нам дали от Великого Султана, когда предлагали откочевать сюда. Условия этой тамги нарушены. – Поясняет Алтынай. – Разобраться может только кто‑то важный. Когда мы перебирались сюда, то был Наместник. Вот его наши должны попросить назначить суд Наместника.

– Какая ты не по годам умная, – улыбаюсь. – Для двенадцати лет.

– Мне тринадцать, – не соглашается она. – Я дочь хана. Бывшего… от младшей жены… В таких вещах разбираюсь. Интересы рода и правила их защиты – очень простая вещь. Если не лениться думать. – Заканчивает она под мой смех.

– Я от умиления, сестра! – поднимаю к плечам раскрытые ладони рук, не прекращая смеяться. – Просто для меня ты ещё ребёнок. А рассуждаешь очень мудро и по‑взрослому.

– Я и есть взрослая, – хмурится Алтынай в ответ. – Малахай ловлю…

– С ног не падаешь. Помню. Тогда такой вопрос: я ещё чем‑то могу помочь тебе? – Она задумчиво смотрит на меня, и я поясняю. – Мне надо идти дальше. Чем смог, помог. Причин, которые бы меня тут задерживали, я не вижу. Если вы дальше хорошо сами знаете что делать, я бы попрощался с тобой и направился дальше по своим делам.

– Ты же родич конырат, – сводит брови вместе Алтынай. – А конырат родня нам. Ты очень нам помог, а как же той?

Об обязательном празднике я, честно говоря, не подумал. И отказ от него тут сродни чему‑то типа оскорбления: в данном случае, ничего не сделают, но зачем плодить обиды. К тому же, обстановка на данной местности здорово отличается по факту от того, к чему я потенциально был готов. Немного подумав, решаю задержаться и собрать дополнительно информацию. А может быть даже обзавестись чем‑то типа документов…

– Прости. Не хотел доставлять вам неудобства. У вас сейчас и без меня забот по горло, – отвечаю после паузы. – А той это несколько вычеркнутых из жизни дней. Не хотел вас отвлекать.

– Ты точно не наш, – припечатывает Алтынай, серьёзно глядя на меня. – Видимо, твоя жена‑конырат совсем плохо воспитывала тебя, Атарбай, мир ей на небесах.

– Гхм… вообще‑то, там, где мы жили, считается, что муж должен воспитывать жену, а не наоборот. В том языке даже слово знаешь какое есть? Глава семьи, это о муже. Глава это голова, только короче, – пытаюсь объяснить на туркане кое‑какие неместные реалии…

– Так считается и у нас. У нас муж тоже голова. – Покладисто кивает Алтынай, не по‑детски глядя на меня. – Но жена – его шея. И голова будет видеть только то, что шея ей показывает. Это и есть воспитание друг друга в семье.

Я прыскаю от смеха, расплёскивая часть кумыса.

Который Алтынай, не меняя серьёзного выражения лица, мне подливает ещё.


Глава 5

– Слушай, а что будет вначале, той или суд наместника? – спрашиваю ещё через две пиалы кумыса и полторы лепёшки. – И в каком порядке оно обычно должно проходить? Что идёт первым?

– Как получится, – по‑взрослому кивает Алтынай. – По‑хорошему, ни того, ни другого пропускать нельзя. Но это же независимые одно от другого события. К тою в любом случае надо готовиться, сам должен понимать. А что до суда, то тут, видимо, всё сложно будет. Когда нам предложили, откочевать сюда согласились части трёх родов. Вместе образовали единое стойбище. Но потом часть мужчин уже отсюда забрали люди Султана на войну, куда‑то на юг: мы обязаны, по требованию, выставлять раз в три года определённое количество конников. Другая часть мужчин приняла на себя большую часть голода зимой, в общем, мужчин у нас сейчас почти нет…

– А с теми, кто не так силён, как прежде, и Наместник может считаться не сильно. – Заканчиваю я за неё очевидное, под её согласный кивок и задумчивый взгляд. – А если недостаточно мужчин, значит, вы уже автоматически не так сильны.

Для себя делаю зарубку: оказывается, и тут ауксиларии вербуются из аборигенных племён, садящихся на коня раньше, чем начинают ходить. Ну, что‑то такое было и там, только с племенами белуджи. Опять же, если ничего не путаю.

В принципе, знакомая схема, ещё по той истории. Видимо, люди действительно везде одинаковые.

– Слушай, а я ведь тебя даже не спросил, какого ты  рода? – спохватываюсь от того, что моё упущение (по моей непривычке) тут может быть истолковано как отсутствие вежливости или даже как пренебрежение.

– Дулат, – улыбается Алтынай.

– Ты смотри, и правда почти родня, – удивляюсь, отламывая себе ещё лепёшки. – Рядом же кочевья… С конырат. Слушай, а ещё кто тут есть из наших ? Какие еще два рода? Ты говорила, что всего три?

– Ещё найман и керей, – немного хмурится Алтынай.

– Ого, – только и присвистываю после такой новости. – Даже боюсь спросить, как у вас тут с битвой за власть при таких соседях? Между собой… – уточняю, чтоб было понятно, что я в курсе этих степных раскладов. – А если серьёзно, как вы ладите? – продолжаю удивляться поневоле, вспоминая, что и в том мире род найман имел, гхм, весьма определённую репутацию .

И это была никак не компромиссность и не готовность к мирным поискам совместных решений. А очень даже наоборот. Впрочем, здесь и сейчас это где‑то работает на меня: поскольку воинственные и независимые (а порой и просто безбашенные) найман, с другой стороны, никого из своего  становища никогда и никому не выдадут. Без вариантов.

Что‑то подобное, как в своё время с Дона. Или с Запорожской Сечи.

И с соседями‑кочевниками, говорящими на туркане, найман всегда сплотятся. При условии внешней угрозы. Становясь единым монолитом подвижного войска, не раз и не два перемалывавшем что в той , что в этой  истории в своей степи и племена персов, и экспериментальные походы Александра (позже прозванного греками Великим), и давление со стороны Хань, и многое‑многое другое.

– А как вы управляете становищем при таком множестве разных людей, имеющих право голоса? Ещё и из разных родов? – не знаю, как в местных реалиях на этом языке назвать «политические группы».

Впрочем, Алтынай великолепно меня понимает:

– Сейчас не так, как раньше, – хмуро говорит она. – Когда откочёвывали из родных мест, на малом курултае моего отца кликнули на белую кошму: ханом должен был стать кто‑то, кто умён, способен слышать других и беспристрастен в решениях. Из всех вариантов, было понятно, что это может быть только конырат. А у нас лучшего человека не было.

– И найман не пытались этого никогда оспорить? – вежливо улыбаюсь, склоняя голову к плечу.

– Во время кочевья, разумеется, нет. – Хмуро отвечает Алтынай. – Когда обустраивались тут, тоже нет. Но естественно, и найман, и керей ждали возможностей. И сейчас, когда отца нет, и брат погиб, они своего не упустят.

– Я не очень хорошо представляю обычаи степи «изнутри», можешь рассказать подробнее?

– По логике, вместо отца должен был заменить хана его старший сын. Но он умер зимой. Второй мой брат погиб сегодня. Теперь, по правилам, должен всё решать совет аксакалов. Но аксакал у нас только один и, скорее всего, теперь всё будет решать Еркен‑ага. Во всяком случае, попытается… – по‑прежнему хмуро отвечает Алтынай. – Подгрести всё под себя…

– А что тебя в этом не устраивает? – мне её недовольство текущей ситуацией более чем очевидно, хотя она и пытается делать покер‑фейс. – И попутно, сколько всего жён было у твоего отца и сколько у тебя братьев и сестёр?

– Жён было всего две. Детей было пятеро, два брата, я и две младшие сестры. Один брат умер зимой. Второй погиб сегодня. Одна сестра замужем в роду керей, на старой Родине. И младшая сестра тоже не пережила этой зимы. А сын Еркен‑ага в своё время сватался к моей матери. Но она вышла за отца, хоть и второй, младшей женой. Так что, я осталась одна. А у аксакала, по старой памяти, теперь для меня не будет ни помощи, ни куска хлеба в трудную минуту. – На одном дыхании выдаёт Алтынай, глядя в пол юрты.

– Получается, ты тоже сирота, – задумчиво озвучиваю очевидное. – Если только твой отец не вернётся из этого южного похода.

– Не вернутся они. Уже все сроки вышли. Чувствую… – Алтынай снова старается незаметно вытереть уголки глаз, а я тактично делаю вид, что не замечаю.

– А скажи, сестра, ты правда чувствуешь, когда человек тебе говорит неправду? – задаю уже час как интересующий меня вопрос, поскольку от ответа на него может зависеть моя собственная позиция. В будущем.

– Конечно, – удивлённо поднимает на меня глаза Алтынай. – Чувствовать правду или неправду – дар любому хану и всем его детям за белую кошму от самой Степи. Хан – это не только и не столько власть, сколько множество обязанностей. К сожалению, далеко не все аксакалы это понимают, особенно из младших родов… а твоя жена тебе об этом не рассказывала разве?

– Да мы оседло жили, не кочевали совсем. – Почему‑то откровенно отвечаю я. – Вернее, она‑то до женитьбы летом всегда кочевала. Зимой нет, зимой же у нас в домах живут…

– Я знаю, мы тоже так жили, – кивает вразрез моих слов Алтынай.

– Как женились, жили в моём доме. Сразу дети пошли. Ей не до коша стало.

– А кем ты был, что она трудилась только по дому? – загорается непосредственностью и любопытством она.

– Служил в страже границ тамошнего Наместника, был чем‑то вроде заместителя полусотника. – перевожу, как могу, на местные реалии чин хавилдара и заместителя командира ВПБСа.

– Богатое, видимо, войско? – удивленно пристукивает ногтями по боку пиалы Алтынай. – Если в вашей сотне есть сотник, полусотник, а у того ещё и заместители?

– Да не так чтоб очень богатое, – размышляю вслух. – Просто механики было много, механика иногда сложная. В общем, долго объяснять. Давай не сейчас. Если ты не против.

– Не переживай. – Верно истолковывает Алтынай мою уклончивую дипломатичность. – Всё, сказанное в степи между своими , между своими и остаётся. Мы – вольный народ. Султаны приходят и уходят, а степь остаётся… И мы в степи.

В принципе, для меня не секрет, что любые кочевники крайне сдержанно относятся к любой попытке централизовать их либо подмять под любую внешнюю централизованную власть, особенно в местных далеко не постиндустриальных реалиях. На что‑то подобное я и рассчитывал.

После небольшой паузы, Алтынай подливает масла в огонь:

– Нас все всегда старались использовать. Для своего блага, ничего не давая нам взамен. Считая дикарями и не вникая в наши тонкости. Моего отца нет, но как ханская дочь, я вижу, что даже тут, с соседями‑пашто, всё идёт совсём не так, как мы договаривались при получении тамги. Перед тем, как откочевать сюда. В общем, никому из нас нет дела до твоей армии, бывшей службы и прошлого. Можешь считать себя под дланью гостеприимства, как гость.

– Ваши внутренние споры совсем не влияют на ваше гостеприимство? – смеюсь, внутренне соглашаясь, однако, со всем раскладом. Который явно в мою пользу.

– А при чём тут наше внутреннее к защите гостя‑родича от чужих? Особенно от местных фарси, если у тебя именно с ними были проблемы… Раз от Алатау ты сюда пешком шагал. – Снова проявляет недюжинную сообразительность Алтынай.

– Кто бы спорил, – бормочу, снова отпивая из пиалы кумыс. Который можно подобным образом пить целый день. – «Доколе воевать Иран с Тураном…»

– Что это за тюй? – вскидывается Алтынай. – Я раньше не слышала!

– Это не тюй. Это скорее жыр, – пытаюсь сформулировать поточнее. – Да был, говорят, раньше такой фарси, Фирдоуси. Вот у него был жыр – «ШАХ‑НАМЕ».

– Расскажи?! – загорается Алтынай.

– Шутишь? – отодвигаюсь назад. – Это два дня рассказывать! Если не три! Да и не помню я этого жыра, оно там всё вообще на фарси. А я фарси не знаю. Только пушту…

– Может, хоть примерно что‑то вспомнишь? – продолжает волноваться Алтынай, для которой, видимо, в силу этноса и происхождения любой эпос – как для моего современника там  премьера блокбастера от культового режиссёра с секс‑символами и звёздами первой величины в главных ролях.

– Ну, там книга об их персидских царях, кажется. – Добросовестно начинаю вспоминать. – Делится на три части: мифологическая, героическая и историческая. Знаешь, не буду пересказывать: просто не помню. Вернее, мало что помню, но вот сильно запомнилось, что сам Фирдоуси постоянно переживает из‑за того, что Туран с Ираном воюют. Веками, постоянно. И воюют не потому, что народы друг друга ненавидят. А потому, что правителям это выгодно. И он вроде как между строк искренне желает, чтоб на землях по границе между Ираном и Тураном никогда между собой не воевали только из‑за разницы народов. Что‑то типа мысли «Нет плохих народов; бывают плохие люди».

– Хорошая мысль, – снова хмурится Алтынай. – Только фарси, пашто и прочие из этого племени сам же видишь, какие люди… Верить‑то им нельзя. Фирдоуси, может быть, был и не плохим человеком. Если действительно так думал. Но не мог же он про свой народ правду писать? Его бы тогда свои камнями забили. – В этом месте Алтынай хихикает в кулак, видимо, представляя себе какую‑то сцену. – С фарси ж дело иметь нельзя, вон и по пашто это видно…

Не нахожу, что сказать по национальному вопросу в данном случае, поскольку навскидку крыть действительно нечем.

А изобретать сложные аргументы и их вариации на тему этно‑психологии, традиционных конфликтов между номадами и оседлыми земледельцами, мне кажется, сейчас будет лишним.

Тем более спохватываюсь, что пашто – тоже кочевники. И той же веры.

И именно сегодня имел место действительно национальный вопрос, из разряда: «Умри ты сегодня, а я завтра».

__________

Примечание:

Қазақстан

Один из легендарных вариантов перевода названия – Земля Свободных Людей:‑)


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю