Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 79 страниц)

С другой стороны, ни ритуального поцелуя не было. Ни какого‑то объявления о сватовстве либо о назначении дня свадьбы.

Пергамент от Наместника оказывается на пушту. Который умеющая читать дочь хана зачитывает вслух, но не понимает смысла. А азара, выслушав, кивает и переводит вслух на туркан. Так, чтоб было слышно всем стоящим вокруг.

– Ты ничего не напутал? – уточняет дочь хана у азара по окончании перевода.

На что азара только молча отрицательного качает головой:

– Сестра, позови любого, говорящего на пашто кроме меня.

Таковых, однако, поначалу не находится.

– Я настаиваю, сестра, – учтиво, но твёрдо говорит азара, что‑то взвесив уме. – Очень важно, чтоб слова этого послания подтвердил кто‑то из твоих людей.

Через полчаса раздумий, на утоптанной площадке рядом с дочерью хана появляется родич кого‑то из крайних восточных юрт, понимающий на пашто.

– Сверка текста, – непонятно говорит азара, и дочь хана читает вслух содержание пергамента на пашто второй раз.

Посланник Наместника повторно кивает в такт каждой прочитанной фразе, а парень из соседнего стойбища, напрягаясь, переводит читаемые ханской дочерью слова на туркан.

По мере чтения и перевода пергамента, среди слушающих возникает тихий ропот.

Который дочь хана прерывает одним взмахом руки:

– Атарбай, как договаривались. – Затем она поворачивается к родичу из соседнего стойбища. – А ты переводи всем. Атарбай будет говорить на пашто медленно, да, Атарбай?

Здоровяк‑азара кивает дочери хана в ответ и не быстро, но твёрдо и уверенно начинает отповедь, старательно переводящуюся вторым парнем на туркан для всех:

– Уважаемый, подскажите нам, степным людям… – Хотя сам азара явно не степняк, но статус гостя и стоящая позади дочь хана дают ему право говорить сейчас именно от имени Степи. А местному чиновнику тонкости, видимо, просто не ясны. – Наместник решил отменить решение Великого Султана? Есть наша тамга, есть прилагающийся к ней пергамент. Есть его условия. Почему послание уважаемого Наместника отменяет Волю Великого Султана?

И сам приезд чиновника Канцелярии Наместника, и начинающаяся беседа не могут остаться без внимания всех, находящихся в ханском стойбище, потому уже через считанные мгновения начала беседы, разговор продолжается в плотному кругу кочевников. В задние ряды которых из передних уважительным шёпотом (чтоб не мешать беседе дочери хана и чиновника) передают слова парня‑переводчика, звучащие на туркане.

– Вы сейчас о чём, уважаемый? – искренне удивляется чиновник.

– Давайте сравним этот текст с тем Договором, что написан на нашем пергаменте, за печатью Великого Султана. – Вежливо настаивает азара.

Вездесущие мальчишки молнией несутся в ханский шатёр и, по одному взмаху руки дочери хана, приносят деревянный ларец.

Из которого азара как‑то буднично и без пиетета достаёт второй пергамент:

– Давайте сравнивать, уважаемый. Видите здесь столбцы? Вот текст на восточном туркане, вот – тот же текст на вашем пашто, вот – этот же текст на дари и на западном туркане, и ещё на двух языках. Сестра, помогай, я помню только верхнюю строку…

Чиновник Канцелярии Наместника берётся за пергамент тамги с противоположной от азара стороны и, внимательно следя за словами азара, после короткого обдумывания сказанного, согласно кивает. Головы азара, дочери хана и чиновника, склонившиеся над двумя пергаментами, почти касаются друг друга, но на это никто не обращает внимания.

Так как все поглощены смыслом происходящего.

– … какой ещё приезд к вам? – Вежливо, но явно недружелюбно продолжает азара после того, как чиновник знакомится с Пергаментом Тамги и подтверждает все его условия (скреплённые печатью Султана!). – Какая передача разбойников вам? Какое дальнейшее разбирательство, только властью наместника, без участия наших представителей?

Чиновник Канцелярии, в отличие от некоторых кочевников, кажется, явно ухватил суть невысказанной ещё претензии, потому что отвечает очень осторожно:

– Уважаемый, мне кажется, я догадался, что вы имеете в виду. Но в данных делах личная трактовка позиций недопустима. Пожалуйста, поясните открыто. С чем не согласна ваша сторона?

– Кочевая Степь, в лице нашего Хана, и Султан, иногда в лице Наместника Провинции, имеют Договор о Дружбе. По этому договору, наш Хан и ваш Султан друзья. – буднично пожимает плечами азара. Как будто сопоставление двух Пергаментов и такая вот учёная беседа лично для него – плёвое и привычное дело. Не один раз имевшее место. – По нашим правилам, Хан и Султан ровня. Да и по этому Договору тоже, вы согласны? – азара недружелюбно смотрит на чиновника.

Чуть изменившегося в лице, но вежливо и аккуратно кивающего в ответ, подтверждая пока справедливость всех высказанных гостем дочери хана утверждений.

– Наместник, насколько я понимаю, чиновник и слуга Султана. Это так? – нимало не смущаясь учёностью беседы, продолжает азара.

Чиновник, доставивший послание Наместника, снова кивает…

__________

Ахмаду, старшему писчему Канцелярии Наместника, данное со вчера в Канцелярии задание не понравилось изначально. Хотя и не показалось особо сложным.

Всем понятно, что требующие справедливости кочевники‑туркан, переселённые в Провинцию по инициативе Великого Султана, были в своём праве: грабежи соседей со стороны пашто всегда имели место. И всегда будут иметь место, такова жизнь…

Но, пойманный с поличным, малик одного из небольших родов пашто мало того, что попал в плен живым (!). Так ещё и собственноручно убил родного сына кочевого Хана! Попутно, подняв руку и на Ханскую дочь…

Что явствовало из поступившей в Канцелярию жалобы.

По счастью, жалоба была доставлена кочевниками‑туркан устно. Это раз. Никаким особым весом или связями в этой Провинции дикари‑туркан не обладали, два: они совсем недавно перебрались сюда, и ещё не успели обрасти ни местной роднёй, ни связями. Третье, и главное: признавать вину своих не было возможно ни по традициям, ни по неписанным правилам.

Даже если пашто неправы, не каким‑то дикарям‑туркан им об этом говорить. На собственной земле…

Шайтан подери Великого Султана с его «линией разграничения» между горами и предгорьями.

В Канцелярии, под руководством самого Наместника, за несколько дней сама жалоба была проанализирована, всесторонне просчитаны последствия и выработана стратегия противодействия: если в двух словах, просто заморочить дикарям голову.

И категорически не поступиться ни благополучием пашто, ни влиянием фарси или дари в Провинции. И не уступать (шаг за шагом) в судебных спорах дикарям‑туркан. Состоящим, однако, в родстве с Великим Султаном (происходящим, в свою очередь, хоть и из оседлой, но менее древней ветви тех же туркан, просто живущей дальше к закату).

Как именно заморачивать голову дикарям, Светлейший Наместник, бесспорно знал лучше других. И первым шагом являлся его письменный ответ.

На удивления Ахмада, в пух и прах разбитый дикими равнинными кочевниками с самых первых минут беседы.

– … Почему тогда Наместник, независимо от Воли Великого Султана, может принимать свои решения? Вести свою политику и не исполнять ничего из повелений Великого Султана? – лысый здоровяк, отдалённо похожий на азара, смотрит наивными светлыми глазами на чиновника.

Но Ахмад уже не обманывается простоватой внешностью здоровяка.

Прозвучавшие слова могут сразить не хуже меча. Причём весь род до седьмого колена.

Как род самого Наместника, так и рода всех стоящих с ним рядом, без разбора… Включая самого Ахмада.

Кто мог подумать, что эти дикари, которых вообще никто не принимал всерьёз, окажутся не только грамотными? А ещё и сумеют так ловко поставить на места акценты. Ну да, нарушения канцелярии любого наместника в адрес кочевников есть всегда, в любой провинции.

Но здесь пахнет не простым нарушением.

В Пергаменте Султана, Хан кочевников действительно назван равным Великому.

И здоровяк сейчас старательно сворачивает в трубочку и убирает в свой ларец пергамент Канцелярии Наместника.

В котором сам Наместник, покарай его шайтан, говорит Хану или его людям прибыть к себе в Канцелярию.

Всё равно что командует самому Великому Султану.

В Столице живьём в масле варили и за меньшее…

__________

– Ну что, как всё прошло? – спрашиваю Алтынай наедине в юрте после того, как мы спроваживаем чрезмерно хитрого чиновника из Канцелярии обратно за разъяснениями (аккуратно изъяв вещдоки – доставленный им пергамент, который он суетливо пытался нам не оставить). – Я всё говорил правильно, не налажал нигде?

– По содержанию всё хорошо, – как‑то неожиданно по‑взрослому отвечает Алтынай. – Но в следующий раз, когда будешь говорить от моего имени, или как Моя Рука, больше никогда не говори; «Я понимаю».  Говори или «Мы» , или «Хан» . Или «Дочь Хана» . А то получается, что за нас решаешь ты.

– Моя ошибка сейчас нам не повредит? – начинаю резко беспокоиться в этом месте.

– Сейчас точно нет, – успокаивающе взмахивает рукой Алтынай. – Ты же видишь, что само содержание ответа Канцелярии делает бессмысленным любую ответную вежливость с нашей стороны. Если их договаривающаяся Сторона берёт собственные слова обратно. Просто учти на будущее…

– Мне кажется, Наместник действует от своего имени, не от имени Султана, – сообщаю Алтынай не вызывающий у меня сомнения момент, который, видимо, не столь очевиден менее искушённым в делопроизводстве кочевникам…

__________

Примечание.

Как может, при сколь‑нибудь долгом совместном проживании, мимикрировать внешность и нивелироваться даже расовая разница, очень хорошо показано в бессмертном фильме «WHO AM I?» с Джекки Чаном главной роли)))

Где его, азиата, та японка с ралли поначалу принимает за местного африканца‑аборигена Намибии)))))

https://www.youtube.com/watch?v=dk37310dxbQ

Смотреть начиная ровно с 22 мин 00 сек)))

__________

Есть мнение, что бритого налысо, загорелого и одетого соответствующим образом европеоида‑ГГ местный чиновник вполне мог не отличить от кочевника. Особенно на фоне нервного разговора.

Глава 15

– Можешь пояснить, почему ты так думаешь? – абсолютно непосредственно придвигается перпендикулярно ко мне Алтынай, опираясь спиной на моё бедро, а свои локти разбрасывая мне на колено и на живот. – Я всегда считала, что легко схватываю любую подоплёку событий. Но сейчас, в который раз, не понимаю твоих мыслей.

– У меня намного больше опыта с писарями и крючкотворами, – смеюсь, объясняя этим языком понятие документооборота. – И причинно‑следственные связи, которые ты зовёшь подоплёкой, видятся именно с высоты именно этого опыта. Сейчас попробую объяснить… какое самое большое желание Наместника тут?

– Я думаю, у него их три, – рассудительно размышляет Алтынай, устраиваясь на мне поудобнее и, кажется, не замечая доставляемых ею мне физических неудобств. – Первое: приумножить своё богатство.

– Ему есть разница, какими способами? – вставляю важную деталь, пользуясь тем, что она и сама стоит на правильном пути.

– Весьма небольшая, – скептически и задумчиво тянет Алтынай. – Думаю, что весьма небольшая. Ровно в такой степени, чтоб не помешать двум другим его желаниям. Второе его желание: передать эти богатства по наследству своим детям, без потерь и долгов. И третье: укрепить свою власть как можно больше, при этом уходя из‑под всякой ответственности.

– Просто отлично, – бормочу. – Тебя хоть сейчас к профессору Сазонову, на экзамен по политологии… Так, не спрашивай, что это, – упреждаю её, набирающую воздуха побольше. – Всё так. А теперь, раз такая умная, ответь: а у Великого Султана какое самое большое желание в адрес Наместника? Можно несколько желаний со стороны Султана, раз ты так хорошо ориентируешься в вопросах перепоручения власти…

– Как можно больше налогов с Провинции за один год, – уверенно загибает пальцы Алтынай, даже не задумываясь. – Чтоб в провинции никаких болезней людей, падежа скота, голода и подобных бедствий. Плохо сказывающихся на собираемых налогах…

– Какая умная девочка, – бормочу со смехом.

– Чтоб все действия Наместника, являющиеся продолжением власти Султана, соответствовали желаниям и повелениям самого Султана.

– Во‑о‑о‑о‑о‑от. – Поднимаю палец. – А вот тут давай подробнее.

– Допустим, северных аргамаков чёрной масти надо скрестить с такими же, но с юга. Чтоб получить более ровный окрас, без белых и рыжих проплешин, и устойчивость потомства к зимним морозам. – Как по писаному шпарит Алтынай. – Ты посылаешь гонца на север. Но тамошний род, допустим, женит сына. И выезжает со своими жеребцами на юг только через полмесяца. Когда они всё же приезжают на юг, то кобылы коням уже не рады. Ну, у них нужная пора прошла, надо ждать… – делает вид, что стесняется, Алтынай. – Это самый простой пример.

– Точно.

– И это только самая лёгкая часть расхождения желаний. – Прекращает притворяться и встряхивает кистью руки Алтынай. – Когда появляется только отсрочка по времени. А ведь ещё можно сами желания искажать…

– Да. Давай с примерами пока прекратим, ты уже сказала всё самое главное. Как ты сама думаешь: Наместник исказил Желание Султана в адрес племён туркан? Или Султан вам сказал одно, а Наместнику второе?

– Возможно и то, и другое. – Снова даже на секунду не задумывается Алтынай, наверняка что‑то представляющая о местных раскладах, так сказать, «из первых рук». – Было бы. Если бы я не знала Султана.

Она делает паузу, снова устраиваясь спиной на мне поудобнее, а я только что не икаю от удивления:

– А теперь ты говори подробности. Откуда это ты знаешь Султана?

– Он же затеял построение Империи, – отмахивается Алтынай, как от чего‑то несущественного. – Причём, мечтает, что это будет Империя народов туркан и говорящая на туркане.

– Тогда уже на турканах, – поправляю. – Всё же ветви друг от друга порой сильно отличаются…

– Не важно, – снова отмахивается Алтынай. – Да, империя туркан. Остальные народы, хоть и не будут притесняться, но язык выучить будут должны и главенствующих позиций в будущей Империи им не отмеряно. Вот нас, кочевых туркан, во дворец зовут на каждый Курбан Айт. Ну, ханов с семьями. Я в том году была. – Завершает она свой детский пересказ почти что глобальных событий и политических устремлений.

– И ты всё это слышала сама? – удивляюсь до глубины души.

– Ты даже не представляешь, как Он любит об этом поговорить, – переворачивается на живот Алтынай и смотрит мне в глаза. – Особенно в кругу своих. Но туркан делятся на оседлых и кочевых. Султан говорит, что будущее его Империи – на копытах наших коней. Но никак не в руках оседлых ремесленников. Потому мы сидим с ним вместе, за круглым дастарханом. А наместники городов ремесленников, хоть и тоже туркан – но на одну террасу ниже, за квадратными столами.

– Ты заставила меня задуматься, – признаюсь. – Не ожидал.

– Думай, – смеётся Алтынай, хлопая ладонями по моему животу, как по барабану. – Ты, кажется, до этого момента и не понимал, что значит быть дочерью хана.

– Не в таких красках и деталях, – признаю очевидное, погружаясь в некоторые прикладные размышления.

– Теперь я понимаю, почему ты запросил письменного пояснения Наместника, – роняет Алтынай, снова переворачиваясь на спину. – Имеет место противоречие. Наместник хочет править вечно. Но не должен вызывать гнева Султана. А если в Столице станет известно, что какие‑то пашто, да ещё с ведома Наместника, с оружием двинули на туркан… Которых сюда отправил сам Великий… Гвардия Султана будет тут сразу через время, необходимое для перехода сюда. И уж от трёх желаний сегодняшнего Наместника точно ничего не останется…

– Я считал, что я умнее тебя в этих вопросах – Серьёзно говорю через минуту собственных размышлений. – Сейчас вижу, что это не совсем так. Теперь забудь о том, что я мужчина. Помни, что я НЕ туркан и НЕ кочевник. Теперь уже я не уверен, что мне стоило говорить с посланником вместо тебя.

– Стоило, – беспечно отмахивается Алтынай. – Во‑первых, я женщина. А мужское слово, к сожалению, весит намного больше.

– Это только пока, вы ещё увидите феминизм через несколько десятилетий, – бормочу себе под нос, но она оставляет мои слова без внимания.

– Во‑вторых, ты очень хорошо сказал словами те моменты, которые я чувствовала, но не могла произнести. – Продолжает Алтынай. – А если бы я начала подбирать слова, на переговорах это всегда ведёт к потере выигрышной позиции. Тут как во встречной конной атаке: чьи кони топчутся, кружатся на месте, тот вряд ли победит. А ты был стремителен, как волк. – В этом месте Алтынай зачем‑то смотрит на меня и начинает заливисто нетактично ржать, громко вплоть до самого неприличия.

– Что со мной не так? – хмуро спрашиваю, не понимая подоплёки.

– Тебя дети знаешь, как прозвали? – продолжает веселиться Алтынай.

– Откуда? – удивляюсь очевидному. – Я почти ни с кем, кроме тебя, не разговариваю же.

– Лысым волком, – давится от смеха Алтынай. – Правда смешно?

– Ну, лысый это понятно, – автоматически глажу лобную кость. – А волк почему? Никого ж не кусал, на людей не бросался?

– У нас это скорее доброе слово, чем плохое, – качает головой Алтынай. – В данном случае. Вот по таким мелочам сразу и видно, что ты не из наших… Ты, когда за моим конём бегал, говорят, на волка был похож. Вот и приклеилось. – Дальше она снова смеётся, а я раздумываю над перипетиями бытия.

– То, что я не из ваших, в первую очередь видно по тому, как я коней «люблю».

– А вот и не факт, – не соглашается Алтынай. – Ты ж здоровый, необычно здоровый. Твоего основного коня могли убить. Конь мог джута не пережить. Мог состариться, и ты его оставил в большом коше, доживать либо на племя. А нового коня именно тебе подобрать и натренировать – это не один месяц. Так что, если очень захотеть сойти за нашего, то как раз отсутствие у тебя коня именно в этот момент объяснить можно. Но ездить‑то всё равно учиться надо…

__________

– Курсант Дайн, выйти из строя.

Джемадар Пун, перепоручив утренние занятия с курсом джемадару Камалу, всё утро провёл на узле связи (это не афишировалось, но и скрыть что‑либо от не покидающих территорию первокурсников тоже невозможно).

Барон Дайн, самый высокий из всего курса, дисциплинированно выполняет команду и замирает перед джемадаром Пуном, возвышаясь над тем почти на две головы.

Джемадар Пун, обычно немногословный и крайне рациональный, в этот раз удивляет всех крайне необычным отступлением от своего амплуа:

– Барон, я уважаю ваше решение о переносе награждения во Дворце. Но есть моменты, не терпящие отлагательства. – Крайне не свойственные Пуну пространные речи вызывают удивление у всех присутствующих, включая Дайна.

Который молча ждёт развития событий.

Пун достаёт из планшета маленький белый свёрток и протягивает Дайну:

– Носить с сегодняшнего дня. Исполняйте.

Дайн дисциплинированно разворачивает небольшой отрез белой шёлковой ткани, так неуместно и странно смотрящийся в руках джемадара.

В свёртке обнаруживаются знаки различия хавилдара погранвойск и штат Термязского погранотряда.

От стоящих поблизости не укрывается вопросительно поднимающаяся бровь Дайна. И медленно опускающиеся веки Пуна, которые тот задерживает опущенными чуть дольше положенного.

– Jai Mahakali. – Неожиданно почти для всех звучит на весь плац в исполнении барона. Звучит так же странно, как и смотрится в его исполнении ритуальный жест.

– Ayo gurkhali. – Ровно отвечает Пун и добавляет, указывая глазами на шёлковый свёрток. – Помимо прочего, даёт право на беспрепятственный выход в город с территории колледжа в свободное время. Ещё даёт право лично использовать узел связи Колледжа, в режиме Зелёного Телеграфа со всеми погранотрядами.

– Включая Полесский? – заинтересованно и с неожиданным энтузиазмом уточняет Дайн, явно проглатывая ещё какие‑то рвущиеся наружу вопросы и уточнения.

– Со всеми без исключения отрядами. Включая Полесский. И не сочтите это за элемент награждения, барон. Это уставной ответ Термязского Отряда, вам лично, в ответ на добросовестно выполненный вами приказ. – Бледная улыбка в исполнении Пуна перед строем настолько необычна, что первый курс ещё некоторое время пребывает в лёгком ступоре. – Награды и дворцы остаются дворцам, а текущего взаимодействия на границах и между ними никто не отменял.

__________

Безымянный трактир в Парковой Придворцовой Зоне.

Разговор за обеденным столом группы молодых мужчин, в которых опытный взгляд хозяина заведения узнаёт младшие семьи Родов Большой Двадцатки:

– Теперь каждый смерд может зарезать, как барана, главу рода Двадцатки? – горячится после пары бокалов вина самый молодой участник беседы. – И это просто так сойдёт ему с рук?

– Никто там никого не резал. И там не смерд был. Далеко не смерд. – Задумчиво цедит бородатый мужчина с жетоном виконта, явно родом из столичной провинции. – Там был носитель жетона Соратника. И Прокуроры Её Августейшества за компанию. Всё законно… С соблюдением, как говорится, духа и буквы…

– Что автоматически говорит о том, что Она в курсе? – заинтересованно уточняет третий участник обеда, высокий молодой человек с нашивками курсанта третьего курса Первого Магического Колледжа.

– Кто ж нам скажет, – поднимает и опускает брови бородатый. – Дом Бажи, конечно, отправил и протест, и прошение на Её Имя. Но в Её Канцелярии их приняли так, что наследники Дома никуда не выходят: заперлись у себя, что‑то обсуждают и знай только и рассылают гонцов во все провинции и филиалы Дома. А ответ, сказали, ждать точно никак не в этом месяце: «Интересы Короны».

– Ну, у купцов могут быть и финансовые вопросы, в период‑то урожая, – чуть пренебрежительно бросает молодая женщина, в которой знакомые с высшим светом могут разглядеть черты лица, присущие выходцам из дома Уиндолл.

– Финансовые дела не заканчиваются изоляцией Главы Дома в Коронной тюрьме при Дворце, – отрицательно качает головой курсант‑медик. – Тут что‑то иное. Узнать бы, что…

– Дом Бажи никого не принимает, и даже на наши вопросы ничего конкретно не отвечают, – явно разочарованно добавляет самый молодой участник беседы, делая знак, чтоб ему подали ещё один бокал вина.

– Тебе ещё не хватит? – недовольно поворачивается к нему третьекурсник.

– Да что теперь‑то, – отмахивается собеседник. – Кажется, времена настают такие, что о дворянской чести можно больше не беспокоиться…

– Я бы не был столь категоричен. Но ты, молодой дурак, это поймёшь намного позже. Если доживёшь… – тихо говорит сам себе под нос хозяин заведения, тщательно прислушивающийся ко всем подобным разговорам.

И фиксирующий, по возможности, личности разговаривающих. Для регулярного отчёта неприметному человеку в штатском, два раза в неделю прибывающему из Дворца и, за кружкой пива, вежливо расспрашивающему обо всех настроениях в высшем обществе.

Разговоры членов Родов Большой Двадцатки традиционно пользуются его повышенными вниманием.

За один бокал пива, этот человек обычно оставляет суммы, в десятки раз превышающие стоимость самого пива. Что не может не радовать трактирщика.

Который всегда радуется такому совпадению интересов Короны с его личными скромными финансовыми интересами.

Потому, содержание особо интересных разговоров, не доверяя памяти, трактирщик даже фиксирует в специально приобретённом для такого случая блокноте. Хоть и недешёвом, но явно окупающем свою стоимость по нескольку раз в месяц…