Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 79 страниц)

Семён Афанасьев
НЕ ТА ПРОФЕССИЯ, 0

Глава 1

Первый Специальный магический военный колледж.

– Курсанты! Сегодня – день знаний. Мы рады видеть вас в стенах нашего учебного заведения!

– …а-р-р-р-а!

– То, что вы сегодня здесь – уже свидетельство недюжинной воли, работоспособности и целеустремлённости, которые вы проявили, чтоб попасть сюда. Поздравляю!

– …а-р-р-р-а!

– Давайте почтим память тех, о ком не останется даже памяти! Тех, которые не дошли сюда, которых нет на нашем Ежегодном торжественном Построении! Возможно, среди них были более достойные, чем мы с вами – но их Путь не был столь лёгким, как наш. СМИРНО!

– …

– Вольно! В рамках Ежегодного Построения, преподавательский состав должен сделать обязательное разъяснение. СМИРНО! Выбравшие зелёную дверь – целители. Выбравшие черную дверь – …, – тут говорящий делает многозначительную паузу, объяснять значение которой никому на плацу не нужно. Говорящий продолжает:

– ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Те, кто войдёт в аудиторию через минуту, должны сделать это осознанно. Мы все уважаем ваш выбор, но у вас не будет дороги обратно. Время на окончательный выбор – последняя минута. ВРЕМЯ ПОШЛО!

59…58…57…

* * *

50-летний крепкий мужчина со скрытым удовлетворением наблюдает, как вся группа абитуриентов, игнорируя дверь чёрного цвета с нарисованным черепом, толпой вваливается в зелёную дверь, украшенную изображением цветущей ветви и надписью «Целительство».

Отделившийся от основной группы парень хмурого вида, с пустыми глазами и безэмоциональным лицом, убедившись, что он один и с ним никто не идёт, заходит в одиночестве в черную дверь и плотно закрывает за собой дверь.

* * *

Малое собрание деканата, через 10 минут.

– Лайонелл, слава богу, сегодня только один "черный". Остальные – в целители. Что с ним делать?

– "Приговор" тестовой комиссии пришёл?

– Да. Психическая травма, естественная генерация нейронных связей ниже, чем скорость разрушения. Генерация разрушений – внутреннего генеза из-за склонности к суициду. Его собственный выбор. О причинах выяснить не удалось. Согласно летнего приказа из Секретариата, кавалерам Государственных наградных знаков Первой категории с этого года разрешена собственноручная редакция личного дела. Он удалил всё прошлое до сегодняшнего дня.

– Ещё один суицидник? Ну-ну… Валери, займитесь. Ваш профиль.

– Лайонелл, опять?! Ну сколько можно?! Сколько я буду вытирать сопли этим "героям"?!!

– Валери, не буксуйте. Это не обсуждается. Через месяц он должен генерировать больше, чем Елена из группы А-31. Такой потенциал к некротике 100 % разворачивается по модулю в генерацию… Ты же не хочешь потерять ТАКОЙ генератор, а?

– Как меня задолбали эти корпоративные игры…

– Подполковник, выполняйте! Жду результат.

– Есть! Разрешите идти?

– Да иди уже…

– Я видел его личное дело до того, как он его удалил… Там может не получиться что-либо развернуть, Лайонелл. – Валери серьёзно смотрит в глаза Декану и не отводит взгляд.

– Подробности не расскажешь?

– Нет. Ты же сам понимаешь.

– Да я так спросил, а вдруг… Валери, я уверен, что ты сделаешь всё, что можно. Если получится – давай развернём. Если ты через месяц или два скажешь, что это бесполезно – боги с ним. Пусть шагает своим Путём, но мы хотя бы будем знать, что попытались сделать всё. Чтоб сберечь ценный ресурс.

Валери молча встает и выходит. В спину доносится голос декана:

– По остальным пунктам…

* * *

Где-то у нас.

Мой зенитный дивизион накрыли сразу. Сто процентов где-то на холмах сидел их корректировщик. После первой пристрелочной серии, их САУшки саданули по нам с закрытой позиции.

 
Прощайте, родичи; и мы сливаем воду.
 

Потом они добавили чем-то ещё, но я уже не знаю, чем, поскольку к тому времени валялся без сознания.

В общем, описывать дольше, чем всё длилось. Не стало дивизиона.

Буквально на несколько секунд я пришёл в себя, но помню только, как пытаюсь встать, а Лёха-Шепель, мой НШ, наваливается на меня и говорит:

– Батя, заткнись. Все и так того… Живи, Батя, живи за всех нас. – А потом тюкнул чем-то меня по затылку.

Второй раз в себя я пришёл буквально через пару минут. Наверное.

Чтоб увидеть Шепеля, вернее, то, что от него осталось, возле нашей «шилки». Кажется, он успел напоследок дать им прикурить… Судя по тому, как его тело ворочали деятели с той стороны, одетые в форму не мотострелков, а десанта.

Ворочали и матерились.

Ну понятно.

 
Прощайте, тётя; мы шагаем бриться…
 

Для десантного батальона наш дивизион, ещё и в походном положении – как мышь коту. Что и произошло.

Один из окруживших «шилку» заметил, что я пришёл в себя:

– О, последний живой! – и быстро вывел свой ствол в горизонт, направляя его на мне в живот, потом добавил, мазнув глазом по моему погону: – Ты не дёргайся, майор. Лично к тебе претензий нет, но есть приказ. Веди себя нормально – и будешь жив. У нас приказ – занять территорию. Вас мочить – команды нет.

Подымаясь на ноги, вижу, что они похожи на стандартную группу – одиннадцать человек. И все не спеша топают ко мне. Ну а чего им торопиться, они уже победили. Сегодня. Здесь.

– Если нет команды мочить – нахуя всех заколбасили? – надеюсь, у меня получилось это сказать спокойным тоном.

– Да комполка мудак. Извини. Какие-то новые боеприпасы испытывал, противотанковая батарея по вам отработала. То не мы. Майор, лично к вам претензий нет. Тем более – на одном языке говорим, одному богу молимся.

Оружия у меня в руках нет, опасности для десятка здоровенных десантников я не представляю. На вид. Они абсолютно спокойно обходят меня с флангов, чтоб завершить фиксацию. Говорливый, как я теперь вижу, командир или замком группы продолжает:

– Плен оформим согласно конвенции. Условия нормальные. Чего нам делить? Наше руководство с вашим не ладят, но у народа то претензий нет. Не дури, майор. Ты ж тоже в армии, всё сам понимаешь. Ничего личного. А плен – у вас год за пять идёт при подсчете стажа, да?

– У вас претензий нет – у меня к вам есть. Вы к нам пришли. Не мы к вам. Да и не майор я.

– Опа, а кто? – глумливо тычет говорливый стволом в мой погон.

– Не майор я, майор, – по его глазам вижу, что угадал правильно. А что тут угадывать, у этих ребят выше майора «в поле» не бывает. А для капитана он и возрастом, и повадками стар.

– Не майор я. И в армии ни дня не служил. Хотя вру, сегодня первый день. Но день же ещё не закончился? Так что, в армии я ни дня не служил. Я служил в военно-морском флоте, майор. Капитан третьего ранга. Перевели сюда. Только форму и успел переодеть.

Пока мы общаемся, группа берёт меня в полукольцо, и пора делать то, что пора делать. Паузы и разговора мне хватило, чтоб прикинуть диспозицию и сблизиться с ними вплотную.

Они по прежнему спокойны. Спортивные подтянутые парни, четко исполняющие приказ, при других обстоятельствах заслуживающие уважения.

Пришедшие с той стороны государственной границы. Нарушившие все предварительные договорённости.

В голове – слова Шепеля. Видимо, последствия контузии. «…Живи, Батя, живи за всех нас….»

Спасибо, братва, вы сделали всё, что могли. Хотя и смогли не много. Но хоть в плен не пошли.

Спасибо и тебе, Шепель. Что постарался. И за последний подарок спасибо, я уже оценил.

А теперь моя очередь.

И я протягиваю бравым десантникам из-за спины вперёд левую руку, на которую все заинтересованно смотрят в первый момент. Вид их лиц, за секунду меняющийся от победно-надменного до очень изумлённого – последнее, чем завершается моя карьера.

Один к одиннадцати – нормальный размен.

Тем более, если этот один – вообще с флота, заброшенный волей судьбы за пятьсот кэмэ от ближайшего моря.

Чеку я вытащил за спиной три секунды назад, стандартный запал – четыре секунды.

Последний подарок моего начштаба Шепеля – граната в моей руке – превращается на миг в яркое солнышко, которое хоть немного исправит ситуацию.

* * *

Военный колледж специальных искусств.

Кажется, ещё не всё. Прихожу в себя в теле какого-то пассажира в другом, как модно было писать в книжках, мире.

Когда бывало нечего делать, я с удовольствием читал про попаданцев куда попало. Вот и меня, кажется, угораздило.

Пара секунд у меня уходит на адаптацию и я спотыкаюсь перед чёрной дверью с нарисованным на ней черепом. Некстати приходит смешная мысль, что у нас так раньше распределительные будки маркировали. Давно.

Парень, в которого я попал, местами мой коллега. Тоже военный, только из рядового состава. С какими-то задатками к чему-то, я пока не понял какими. Служил аналог нашей срочной службы местным пограничником. Соседи напали, всё как у нас. В бою остался в живых вдвоём с товарищем, товарищ до госпиталя не дожил.

Во время того пограничного конфликта, часть территории его страна уступила тем самым соседям. Вместе с его семьёй. Я ещё не врубился в их реалии – слишком мало времени – но вижу, что семьи его уже нет: та сторона почему-то живых на территории не оставила. Зачем-то нужно было освободить место.

Пацана наградили, вылечили и хотели выпихнуть на дембель. Но он воспользовался правом орденоносца и поступил в какой-то местный аналог нашего ВВУ, где учиться могут только дворяне.

По итогам поступления, бывший хозяин моего тела выбрал какую-то редкую специальность, не могу понять, какую: в эту дверь с черепом только я-он и вошёл. Остальные попёрли в соседнюю, зелёную.

И в момент его подхода к двери в него вселился я.

Его память со мной, но возвращается медленно.

* * *

Дверь с черепом ведёт в пустую аудиторию на десять человек.

Ну, первый день – знакомство. Это понятно. Подождём, кто сюда ко мне прибудет и что сообщит.

Не успеваю я выбрать парту, как вторая дверь аудитории раскрывается и входит среднего возраста чуть полноватый мужик в штатском костюме. Один в один похожий на Бакума в мою бытность…ай, не важно. Странно. Колледж вроде военный. С другой стороны, и я не в форме. Ладно, разберёмся.

Мужик подходит ко мне, секунду пристально смотрит на меня и занимает соседнюю парту, садясь лицом ко мне на стул верхом:

– Курсант Атени, почему не носите награды? Я с уважением отношусь к вашему решению удалить историю личного дела, но копии наградных приказов поступают в канцелярию отдельно от личных дел. Всё равно все обо всём знают либо узнают. Вам не удастся скрыть, что вы – не дворянин.

Правильные конструкции ответа сами создаются в мозгу, поскольку это теперь и мой мозг:

– И в мыслях не имел. Я пришёл сюда учиться. Единственный не-дворянин на весь курс, да?

– Да, Атени, – пристально смотрит на меня мужик. – И хорошо, что вы, судя по глазам, понимаете и последствия.

– Простите, нас не представили. Как мне к Вам обращаться?

– Подполковник Валери.

– Господин подполковник, награду надевают, чтобы либо продемонстрировать прошлые заслуги. Если ими гордятся. Либо – чтоб сделать заявку на будущее. Меня не интересует ни то, ни другое. Моего прошлого больше нет. Как нет и ничего, что в нём что-то для меня значило. Гордиться прошлым – это не обо мне. Моё будущее – тоже весьма определённое. Исходя из моей специализации. И в нём вряд ли найдётся место каким-то наградам. Смертников не награждают, ведь так?

– Хорошо, что вы всё понимаете, Атени. – Так же пристально смотрит на меня подполковник. – Вы понимаете, что вам будет невыносимо трудно здесь?

– На курсе есть кто-то кроме меня из действующей армии? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Разумеется, нет. Колледж – для дворян. В действующей армии все дворяне были уже офицерами. Которым нечего делать тут.

– Ну видите. Значит, только я один из всего курса могу рассказать, что такое – три человека одного призыва на целую роту. Ещё и если рота – из Южного Ужума, а ты сам – из Северного Полесья. Ваши дворяне этого не знают. Где я служил, ваших дворян не было.

– Я предполагал, что вы ответите что-то в таком духе… Рад приветствовать. План ваших индивидуальных занятий будет составлен в течение недели – никто не знал, будут ли курсанты в этом году по вашей специальности или нет. Текущую неделю занимаетесь вместе с «зелёными». Общие предметы – те же. Получить вещи можете на складе. Кубрик для заселения нужен? Или есть квартира в городе?

– Кубрик нужен. Квартира осталась на оккупированной территории.

– Понятно… Кубрик для заселения получите у старшины курса. Его также найдёте на складе.

– Слушаюсь. Разрешите исполнять.

– Идите.

* * *

Ну, пока всё понятно. Неспешно выхожу на улицу. И спросить ведь не у кого. Включаю мозги: склад должен, с одной стороны, иметь хорошие пути доступа к нему, с другой – быть капитальным зданием.

Две из дорожек, уходящих от плаца, ведут именно к таким ориентирам. Пока нет информации – работают ноги. Топаю по левой дорожке, пока не упираюсь в капитальное здание, возле которого упираюсь в пожилого уоррент-офицера. Давлю в себе рефлекторное «Мичман, ко мне!». Вместо этого, подхожу уставным шагом, несмотря на надетую на мне гражданку, и обращаюсь:

– Господин уоррент-офицер, разрешите обратиться.

Дед принимает подобие строевой стойки и отвечает:

– Вольно. Разрешаю. – И далее, переходя на нормальный тон, – Чего тебе, сынок?

– Ищу старшину первого курса.

– Нашёл. Чем могу?

– Подполковник Валери приказал обратиться к вам по поводу постановки на все виды довольствия и заселения в штатный кубрик.

Дед окидывает меня взглядом, секунду молчит, потом спрашивает:

– Где служил?

Думаю, что на этот вопрос я знаю, как правильно отвечать в обоих мирах… Снова выпрямляюсь и щёлкаю каблуками:

– Виноват! Где я служил, Вас не было, господин уоррент-офицер! Разрешите принять всё по описи и проследовать в кубрик!

– Да не гоношись… Это ты что ли – новый череп?

– Так точно. Я.

– Понятно…

– Разрешите спросить! Что понятно?

Дед молчит, пристально глядя мне в глаза. Какая-то часть информации от «предшественника» у меня в голове уже усвоилась, потому, после короткого анализа, обнаруживаю, что терять мне особо-то и нечего. И продолжаю:

– При выполнении боевой задачи – тяжело ранен, вторая степень. Контузия, частичная потеря памяти. Сюда поступил согласно приказа о госнаграждённых.

Дед, продолжая сверлить взглядом, роняет сквозь узко сжатые губы:

– Паря, а ты б не пёр, как на забор, на всех подряд. Так и друзей ненароком можешь переехать. А у тебя их и так не много. Здесь – вообще по пальцам сосчитать, и те пока только потенциальные. Если спрашиваю – значит, надо. Служил где?

– Южноужумский пограничный округ. Багрового Стяга киженцовский погранотряд.

– Звание до колледжа?

– Хавилдар погранвойск.

– Почто не в форме?

– Попал в госпиталь. Когда вышел из него – часть уже расформирована. По причинам оккупации территории врагом и утери боевого знамени части. Личным Приказом Её Августейшества, представлен к увольнению в запас с почётом, как до конца исполнивший воинский долг, с награждением крестом «ЗА ДОБЛЕСТЬ». В комиссариат привезли на госпитальной телеге, подменку одолжил у госпитального рундучного – своя форма осталась на заставе. В комиссариате узнал, что из моих никто не вышел – ни из части, ни из дома.

– Так ты родом оттуда что ли?! – удивляется дед. – Не пожож ты, белобрысый, на ужумца то!

– Нет, родом из Северного Полесья. Второй детский дом. В Ужуме после срочной служил сверхсрочную, женился на местной.

– Нам отсюда про Ужум не слыхать, почему часть расформировали?

– Так нет больше у Её Августейшества границ, которые по горам проходят. Все горы Кименистану достались. Горно-стрелковые части для охраны пограничных перевалов больше не нужны, те перевалы теперь в другой стране.

– Не продолжай, паря, ясно всё…

Дед молча поворачивается и шагает к складу, бросив через плечо:

– За мной топай.

В складе свет идёт от каких-то странных пятен на стенах. Видать, местная магия, раз колледж с таким названием. Дед ведёт меня к самому дальнему стеллажу, выдёргивает откуда-то огромный мешок, вручает его мне и по пути кидает в него запечатанные тканевые пакеты, похожие на наволочки:

– Летняя. Зимняя. Парадка зимняя. Парадка летняя. Ботинки парадные. Ботинки штурмовые. Ботинки зимние…

К концу ряда стеллажей я добираюсь, нагруженный как ишак. А неплохо тут снабжают личный состав, что сказать. У двухместного письменного стола «лицом к лицу» дед подцепляет носком ноги табурет, выдвигает его и говорит:

– Располагайся.

Далее из стола появляются среднего качества бумага и карандаш:

– Пиши прошение о предоставлении отдельного кубрика в связи с необходимостью лечебных процедур по ранению. Номер креста укажи в подписи.

– На чьё имя писать?

– Паря, тебя и правда, видать, контузило. Не на чьё имя, а от кого.

Стандарты местного делопроизводства в голове обозначились не сразу, сглупил.

Местная письменность, слава богу, вместе со знаниями обстановки в голове всё же всплывает, потому заявление пишу без проблем, хотя и корявым почерком. С номером креста – вообще всё просто. Единица. По числу выживших. В этой армии посмертно и по мирному времени не награждают, стало быть, до конфликта награждённых в пограничном округе не было. А ордена здесь эмитируются почему-то каждым округом отдельно. По единому стандарту – но со своими цветами на ленте.

Дописываю прошение и двигаю через стол к деду, который сидит напротив меня. Он смотрит на моё письмо и роняет:

– Видать, здорово тебя приложило. Ну и каракули. На, – и двигает через стол простую металлическую пластинку. Видя, что я не врубаюсь, говорит:

– Пошли, поселю. У вас там в глухомани, видать, неконтактных запоров не было.

Мы снова топаем через плац, проходим мимо учебного корпуса, дальше – через парк (а хорошо тут! Если забыть обо всём остальном) и упираемся в трёхэтажное здание белого камня, похожее на санаторный комплекс. Дед входит впереди меня, подымается на второй этаж, прислоняет пластинку к наглухо закрытой двери без ручек и скважин, что-то внутри щёлкает и дверь открывается.

Мне сегодня досталось во всех смыслах, потому удивление на лице скрыть даже не пытаюсь. Дед, впрочем, принимает это как должное:

– А то! Это вам не ваша допотопная древность. Всё по последнему слову.

– Батя, а этой пластинкой любую дверь можно открыть?

– Окстись! Одна дверь – одна пластинка. Если сломаешь или утеряешь – приходи, сделаем новую.

– А кто ещё со мной на этаже? – спрашиваю, видя, что кубрик всего на одного человека. Даже дверь в свой санузел есть.

– Никого. Лазарет тут. ТЫ ж подал прошение, что тебе долечиваться надо. Вот тут – самый целебный эфир, начмед лично поддерживает. Окромя тебя вряд ли кто жить будет: дворяне в городе и живут, и лечатся, если что. По штату лечильный сектор положен – вот он и есть. Но жить один будешь.

Понимаю, что стучать лысиной об паркет уже пора:

– Батя, спасибо, удружил. Только отдариваться нечем… Расскажешь, как и где тут столоваться?

– Если казёнка – тут на первом этаже и кухня, и выдача. Ты, как живущий в лечильне, можешь приходить в любое время. Но с собой не дадут.

– Да какое с собой! Спасибо и за это!

– Не скажи… Вот дворянчики в начале месяца пансион прогуляют, потом во вторую декаду – что родители пришлют, а в третью декаду сюда идут просить. Но три раза ж в день им ходит невместно – так они с собой просят. Декан строго запретил давать. Прогулялись – закаляйтесь.

– Да я то не дворянин. По мне – и за это спасибо. Мне с собой не надо.

– То-то и оно, что не дворянин, паря… Крест почему не носишь?

– Как с госпиталя вышел – даже подменку после комиссариата пришлось вернуть. В одном госпитальном халате остался. Мои – уже рассказал где, помочь некому. Вот крест и продал. Чтоб одеться, обуться и сюда доехать. Даже документы было некуда положить – халат без карманов. В комиссариате-то крест вручили и документы – а жалованье аннулировано, с даты роспуска части. А часть задним числом с даты оккупации расформировали. После того я ещё месяца три в госпитале валялся.

– Эва как… Впрочем, и вариантов не было… Жаль креста?

– Нет. Слишком дорого достался. Я б и сотню крестов сменял, чтоб…

Дед проходит по периметру достаточно немаленькой комнаты, по какой-то ошибке тут называемой кубриком, хлопает ладонью по стенам и их поверхности начинают светиться.

– В общем, паря, располагайся. Заранее ничего не обещаю, но если что – заходи. Постараемся помочь.

* * *

Часа полтора бездумно валяюсь на кровати, пытаясь привести мысли в порядок. Не получается, зато начинаю чувствовать голод.

Не долго думая, переодеваюсь в летнюю форму – благо, всё подогнано, не иначе, снова магия – и спускаюсь вниз.

В столовой у дородной подавальщицы беру суп, что-то похожее на фасоль и компот. Когда уже сижу и ем, в зал вваливается человек пять, ушедших передо мной в зеленую дверь после построения. Между собой они общаются так, как будто давно знакомы. Их форма почти не отличается от моей, только петлицы зелёные. Против моих чёрных. Двое из пяти идут к раздаче, а трое переглянувшись, направляются ко мне.

Они подходят вплотную и первый, очевидно, лидер или старший, стартует с места в карьер:

– У вас холопов не учат вставать, когда дворяне рядом?

– Нет у нас больше холопов. Потому что такие дворяне, как ты, обос…лись и сбежали.

– Да ты совсем?!..

И этот Первый-резкий размахивается, как силач на ярмарке.

Любому, кто хоть раз в жизни лично заходил в казарму, с самого начала было понятно, что проверять на прочность меня будут постоянно. Плюс – об этом же говорила память «предшественника». Ему, впрочем, это было безразлично: он не собирался жить долго и к дворянству у него был личный счёт.

Я же не думал, что это начнёт происходить так скоро.

Когда рука «атлета» приближается ко мне, её встречает вилка, которую я держу в правой руке.

Местная столовая мне нравится: вилки тут хорошие, стальные, конкретно эта в руку входит на всю длину трёх зубьев.

Крик «героя» на секунды оглушает всех, чем и пользуюсь. Так же, не вставая, пробиваю обоих подошедших вместе с ним, куда дотягиваюсь. Успешно.

К тому времени, как двое их оставшихся рысят от раздачи, я уже на ногах. Тарелку из-под съеденого супа запускаю в лицо первому, из под фасоли – второму.

Несколько секунд размышляю, как поступить, когда в дверях возникают Трубачи Декана – аналог нашего комендантского взвода.

Они, не разбираясь, вырубают всех нас чем-то напоминающим электрошокеры, и лично я прихожу в себя, понимая, что сижу на гауптвахте.