Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 79 страниц)

Глава 9

– Такой зимний запас, даже не из мяса, смысл точно имеет, – задумчиво продолжает Алтынай. – Но я сейчас не понимаю, как заставить людей бросить привычный им род занятий и заняться тем, чем они никогда не занимались. Я даже не уверена, что у моего отца бы это сейчас получилось, – она вопросительно смотрит на меня. – Но я уже хорошо знаю тебя. Ты бы не начинал этого разговора, если бы у тебя не было готового решения. Так?

– Начну издалека. Что есть власть, сестра?

– Это чтоб все тебя слушались? Если ты что‑то приказываешь?

– Это скорее следствие и результат самой власти… А как рождается изначальная причина власти? У тебя есть собственные мысли на эту тему?

– Тогда уважение. Плюс необходимость единоначалия. Под влиянием внешних причин, – уверенно отвечает Алтынай под моим удивлённым взглядом. – От этих двух родителей власть и рождается. Кстати, именно поэтому Еркену ничего и не светит… У его власти всегда не будет хватать одного из родителей, уважения; пока он сам не изменится, как человек. А он уже слишком стар, чтоб меняться.

– Ничего себе, какие интересные выводы… – только и могу сказать я. – Оказывается, в тебя тут не только малахаями бросали… Да. Ты сейчас описала самый вероятный путь у вас в Степи , где все кочуют. Где места хватает всем и где каждый волен сам выбирать свой путь. И где, если тебя что‑то не устраивает, ты всегда можешь откочевать на пару десятков переходов в сторону. И там продолжать жить свободно и как нравится только тебе.

– Если ты так заговорил, значит, есть и другие варианты, – Алтынай упирает палец мне в грудь. – Я права?

– У меня нет готового ответа. Но есть мысли.

– Расскажи.

– Есть мнение, что в оседлых обществах (в отличие от кочевых) одновременно и источником, и результатом власти может быть возможность распределения . – Выжидаю паузу, пока до Алтынай не доходит полный смысл сказанного. – Только в нашем с тобой случае нужно сделать так, чтобы нам с тобой было, что распределять. Между твоими людьми.

– Интересно. Но пока всё равно не поняла, – честно признаётся она. – Ты явно что‑то задумал. Ты недоговариваешь. Я не могу догадаться, что ты задумал, поскольку ты сказал только часть целого.

– Именно. – Удивляюсь второй раз за минуту; в этот раз тому, как она быстро ухватила суть понятия информация.  – Но тебе и не нужно ничего понимать: не хочу тебя заранее обнадёживать. Я сегодня буду у реки, вернусь где‑то через полдня.

– Хочешь, схожу с тобой? – вопросительно поднимает бровь Алтынай. – Только я верхом, пешком так далеко не пойду…

– Лично мне ты не помешаешь, – немного удивляюсь её предложению я. – Но я думал, у тебя есть чем заняться здесь? Не хотел тебя отвлекать.

– Заниматься особо нечем. Дочь хана принимает гостя. Все хозяйственные заботы распределены между другими женщинами. У нас тоже есть аналог вашего дежурства, о котором ты упоминал, когда рассказывал об армии. А у меня лично есть кое‑какие привилегии.

– Раз топаем вместе, то слушай дальше. Есть ещё один момент. – Решаю в полной мере поддаться порыву и плыть по течению. Продолжая говорить, что думаю; и не взвешивать, что говорю.  – Представь, что ты нашла нужные способы; как минимум, твоё  стойбище посадило свеклу и собрало тысячу мерных мешков на этот год. И так же на следующий. И через год так же.

– А как это всё сохранить?

– Научу позже… Давай считать, что хранением вообще занимаются два человека, и их работа как раз и заключается в том, что запас в тысячу мерных мешков сохраняется круглый год… Давай назовём это неснижаемым остатком. На случай падежа скота и голода…

– Пока понятно.

– Вот теперь скажи. Что будет после этого?

– Мы не будем голодать, – полувопросительно отвечает Алтынай.

– Точно. – Киваю. – А соседи?

– А соседи будут, – начинает хмуриться она. – Мы, конечно, поделимся, но отдать всё не сможем.

– Продолжай, ты на правильном пути в своих размышлениях.

– Соседи начнут злиться и завидовать, – уверенно продолжает Алтынай после двух минут молчания. – Вернее, вначале завидовать, а потом злиться. Потому что работать, как мы, в других стойбищах точно никто не станет. А когда твой сосед добивается большего, чем ты, благодаря труду, люди почему‑то чаще обижаются на этого кого‑то. Не на себя. Считая, что это с ними Всевышний поступил несправедливо.

– В который раз поражаюсь твоей недетской широте ума, сестра, – улыбаюсь полусерьёзно, но искренне. – Для себя выношу попутный урок: дочерей хана, кажется, не стоит недооценивать…

– А то! Но и это не всё, – Алтынай, кажется, ухватила кончик моей мысли и теперь уверенно распутывает весь клубок. – Вначале соседи будут завидовать. Потом злиться. Причём виноватыми они сочтут нас, а не себя. Тут не буду объяснять почему, надо знать Степь…

– Не объясняй, – улыбаюсь. – Люди везде одинаковые…

– Но однажды настанет такой год, когда будет не просто голод. – Не слушая меня, продолжает она, увлечённая своей догадкой. – Ты понял… Вот когда голодная смерть начнёт стоять у них за плечом, они решат защитить справедливость, – ошарашенная собственными догадками, продолжает Алтынай. – И они начнут бороться за справедливость, как они  её будут понимать.

– Подробности будут? Я не очень хорошо знаю Степь, – улыбаюсь. – В отличие от тебя. Как именно они будут пытаться защитить справедливость? И что именно они будут понимать под справедливостью?

– Попытаются всё отобрать у нас, – широко раскрыв глаза и глядя сквозь меня и коня, сама себе отвечает Алтынай. – Не останавливаясь ни перед чем… И свеклу, и морковь. А когда мы не согласимся…

– Именно. Не подумай, что я учу тебя жизни. Но я считал важным привлечь твоё внимание ко всей сумме проблем и тонкостей сразу. – Слава богу, понятием «суммы» она в результате наших бесед уже отлично оперирует.  – Потому что, ты права, кое‑какие планы у меня есть. И мои личные планы я пытаюсь продумывать хотя бы на пару шагов вперёд. А наследница хана тут ты.

– Ты именно учишь, – не соглашается она. – Но это и хорошо. Если б ты не объяснил… – она не продолжает мысль, переключаясь через минуту на следующую. – Мне иногда кажется, что ты даже умнее моего отца!

__________

Раушан‑апа, тщательно скрывая улыбку, проводила взглядом и азара, гостящего у дочери хана, и саму Алтынай.

Когда он несколько дней тому брал у неё свеклу и морковь, предназначенные для коней, она изо всех сил скрывала своё раздражение. И старалась выглядеть радушной (впрочем, странное ощущение, что азара видит её насквозь, тогда никуда не делось).

Но потом, глядя, как рядом с ним буквально оживает потерявшая всю родню дочь хана, Раушан переменила своё мнение о нём.

Казавшийся поначалу лишним ртом и обузой, гость на деле ни минуты просто так не сидел. Другое дело, что то, чем он всё время занимался, поначалу было не понятно.

Однако уже через несколько дней, ползая по своему клочку очищенной от травы земли, азара выкопал примерно по одному малому бурдюку и моркови, и свеклы. С маленького клочка земли! Раушан единственная в стойбище тогда поняла, что он шаман: простому человеку такое не под силу.

Поняв, что под нескладной личиной чужака на самом деле скрывается кто‑то достаточно необычный (просто не кичащийся этим), Раушан второй раз поймала себя на том, что переменилась в отношении к странному гостю: вместо ощущения обузы, лично у неё появилась в его адрес робкая надежда. Настолько робкая, что она даже себе в этом призналась не сразу.

Азара так активно чем‑то постоянно занимался, что только почтенный возраст Раушан и помог ей понять: за всеми его действиями стоит какой‑то единый замысел. Просто замысел этот ясен только ему самому.

К чужим начинаниям всегда следует относиться с уважением, это в Степи знает всякий.

И вот сейчас, они с дочерью хана зачем‑то направились в сторону реки. Раушан проводила их взглядом, посмеиваясь: чужак по‑прежнему не умеет ездить верхом. И даже не пытается научиться.

Вместо этого, он бежит рядом с рысящим конём, держась за седло. Справедливости ради, в своём беге он не сильно и отличается от коня, идущего рысью… Ещё, кажется, и разговаривать на бегу умудряется…

Видимо, раньше он просто рос где‑то в другом месте: чтоб дожить до таких лет и не сидеть на коне – для этого определённо надо жить где‑то за пределами Степи.

Хотя, этому азара и не всякий айгыр под седло сгодится: надо долго выбирать, потом долго тренировать.

Второй причиной благодушия старой Раушан в адрес азара стали слова её подруги Сауле. Прямо заявившей по секрету, что с дочерью хана тот именно что только ночует в одной юрте. Но больше – ничего такого.

– Девственна она ещё, точно тебе говорю, – уверенно шепнула Сауле на ухо день назад. – Вижу. Специально два дня присматривалась…

И верить Сауле в этом вопросе можно, потому что она – лучшая повитуха на десятки стойбищ уже много десятков лет. И такие вещи она действительно чувствует без ошибок.

Глаза Раушан уже не те, что были раньше. Но вдаль она по‑прежнему видит хорошо.

Азара зачем‑то забрался в середину реки и замер со своей палкой, стоя на камне. А дочь хана, отъехав по его взмаху руки на три полёта стрелы, расположилась на берегу и занялась своим жеребцом.

__________

Пробная рыбалка удалась. Правда, попутно пришлось использовать клинок своего шеста, потому что сделать острогу оказалось не из чего: во всём стойбище не оказалось ни единой ненужной подходяще палки. А до ближайших деревьев, по словам Алтынай, двигаться как бы не пару дней на лошади.

Несколько десятков минут ожидания на камне в середине течения полугорной реки оказались вознаграждены: какая‑то крупная рыбина с красным цветом мякоти неосторожно проплыла в досягаемости моей руки.

А я своего не упустил.

Рыбина, правда, соскочила с клинка (никак для загарпунивания не предназначенного). Но она уже была убита, потому я её быстро догнал вплавь и уже вместе с рыбиной, под удивление Алтынай, выбрался на берег.

Алтынай поудивлялась моему умению плавать (у них, оказывается, плавать почему‑то не умеет никто. СТРАННО. Мало информации, но настораживает повторно ). Потом обрадовалась рыбе (тянущей, навскидку, килограмм на десять с лишним). И вот теперь, перекинув рыбу через пару каких‑то хитрых ремней, свисающих с её седла, Алтынай мерно двигается рысью в сторону нашей юрты.

А я привычно бегу рядом.

Кстати, надо действительно будет попробовать научиться ездить верхом. Тут конь ещё и вопрос статуса.

А мне кажется, события заворачиваются так, что долго пренебрегать производимым впечатлением у меня не получится.

__________

Первый Магический Колледж.

Приёмная кабинета Декана.

– Господа, прошу проследовать со мной в офис Главного Военного Прокурора, что в южном крыле второго дворцового комплекса, – говорит Пун Декану и Валери, поднимаясь им навстречу из кресла примерно через два часа после встречи «за закрытыми дверями» в кабинете Декана.

– От нас что‑то требуется? Есть ли какие‑то моменты, о которых нам следует знать заранее? – интересуется Декан на ходу.

– Не думаю, – безмятежно отвечает Пун. – Лично мне ситуация более чем ясна. Что делать, тоже понятно. Просто будьте рядом.

__________

Южное крыло второго дворцового комплекса.

В крыле Главного прокурора открывается самая первая входная дверь и через приёмную, не останавливаясь, проходят Пун, Валери и Декан.

Адъютант вскидывается из‑за стола, но Пун показывает ему из‑за ворота формы какой‑то жетон. Адъютант, явно удивляясь, садится обратно на место, не говоря ни слова.

Посетители из Первого магического Колледжа без стука входят в двери с табличкой «Дежурный прокурор», обнаруживая в кабинете сидящего за столом человека средних лет, склонившегося над бумагами.

– С кем имею честь, господа? – удивлённо поднимает на вошедших взгляд явно погружённый в работу человек, сидящий за столом.

– Служебная необходимость, – безэмоционально говорит Пун. – Необходимо ваше содействие. Во время выполнения задания…

– … Глава рода Бажи – очень большой человек. Бажи вообще немалый род, и такие же чины, – не спешит соглашаться чиновник. – Вы уверены, что учитываете все последствия?

– В списке моих обязанностей, учёт недовольных не значится, – едва заметно улыбается Пун. – Давайте каждый будет делать то, что должен? И не стараться думать за других? Или у вас какие‑то иные соображения касательно служебных обязанностей?

Валери и Декан молча и с интересом наблюдают за беседой со стороны, не делая никаких попыток в ней поучаствовать.

– Проверка заявленного вами потребует времени. И усилий. – Спокойно глядя на Пуна, отвечает дежурный прокурор. – Прокурор не может задавать вопросы подобным образом до того, как убедится в виновности хотя бы на уровне личных впечатлений.

– Вы путаете роли и функции. Я бы мог согласиться с вами, если бы вы являлись источником какого‑либо правового решения по данному вопросу, – Пун без приглашения садится в кресло для посетителей сбоку от стола и кладёт на стол какой‑то жетон, который перед этим достаёт из‑под формы и снимает вместе с цепочкой через голову. – Но в данном случае, речь о другом. Вы мне нужны исключительно в своей наблюдательной функции. А именно: как представитель службы, контролирующей соблюдение законности в Империи. Никаких функций дознания в данном случае от вас я не жду. Не присваивайте себе того, что вам не поручают. Пожалуйста. – Те, кто знает Пуна лучше, могут понять, что это было предпоследнее предупреждение.

При виде жетона, дежурный прокурор чуть меняется в лице и удивлённо смотрит на Пуна. Не прикасаясь к самому жетону.

– Да просто поднесите его к вашему служебному связному амулету, по которому связываетесь с Её секретариатом, – холодно усмехается Пун. – Подтверждение автоматически будет и запрошено, и получено.

– Никогда не сталкивался с таким раньше лично, – извиняющимся тоном говорит прокурор. С опаской глядя на жетон.

– Что не отменяет регламентов вашего взаимодействия. Ну если хотите, можете вообще послать в Секретариат за подтверждением нарочного, – пожимает плечами Пун. – Десять минут я подожду. Но прошу учесть. Как Соратник Её Августейшества, я уже подозреваю вас в нелояльности и пренебрежении служебными обязанностями.

– В чём суть вашей претензии? – серьёзно спрашивает, подобравшись, дежурный прокурор.

– Вы сейчас больше думаете о ритуале. О личном комфорте в общении с Родом Большой Двадцатки. А не о том, что от этого Рода исходит прямая угроза Престолу Её Августейшества. – Пун холодно смотрит на прокурора. – Лично у меня уже почти полностью созрело мнение, что вы сознательно затягиваете разбирательство. И прикидываете, как бы получше вставить лично мне палки в колёса.

– И в мыслях не имел, – качает головой прокурор. – Просто необычно и непривычно…

Декан с Валери заняли диванчик для посетителей у стены и с интересом наблюдают за развитием событий, ни во что не вмешиваясь.

– Такая война тоже начинается не каждый день. – Философски пожимает плечами Пун. – И провинции Империя теряет тоже не каждый день. Даю четверть часа. Проверяйте подлинность жетона; проверяйте соответствие моего реального статуса объявленному; делайте, что хотите. Я буду находиться тут. Но если через четверть часа я не получу от вас надлежащего содействия, это будет приравнено к отказу исполнить Её Личное Повеление. Со всей полнотой последствий для вас лично.

– Кем будет вынесено такое решение? – безэмоционально спрашивает прокурор.

– Лично мной. И поверьте, лично вам хватит и этого. – Пун спокойно смотрит в глаза прокурору. – Время пошло.

Глава 10

В двери особняка с гербами дома Бажи, отдельно стоящего в центральной части города, стучит группа людей.

Дворецкий, открыв двери, с удивлением обнаруживает на пороге молодого пограничника в форме джемадара (явно с юго‑востока Империи, судя по тамошней внешности), в сопровождении Декана Первого Магического Колледжа, какого‑то подполковника оттуда же и ещё шестерых человек в форме Прокуратуры Её Августейшества.

– Слушаю вас внимательно, господа, – церемонно склоняет голову дворецкий.

– Служебный вопрос к Главе Дома, – так же вежливо кивает дворецкому пограничник.

Это немного не укладывается в привычные понятия, знакомые дворецкому уже много лет, но он слишком профессионален, чтоб выказывать недоумение каким‑либо образом.

– Я тотчас извещу Главу Дома. Пожалуйста, располагайтесь, – дворецкий ведёт рукой, указывая на кресла и диваны вдоль стен в холле.

Декан и подполковник занимают один из диванов и начинают негромкую беседу на служебную тему.

Дворецкий исчезает за двустворчатыми дверями; пограничник и прокурорские остаются на ногах, о чём‑то переговариваясь.

– Видимо, это бесполезно говорить вам, но ещё раз обращаю ваше внимание на тот факт… Вы, в силу географической удалённости, можете не до конца осознавать проблемы даже тени противостояния с родом Большой Двадцатки, – хмуро говорит прокурор пограничнику, испытывая явный дискомфорт в большом и пустом холле.

Прокурор с явным намёком указывает взглядом на штат термязского погранотряда на форме пограничника.

– Я на неопределённое время забазирован на территории Первого Магического, почти рядом с вами, здесь же, – беззаботно пожимает плечами пограничник. – Это первое. Второе. Если хотите, могу устроить вам лично перевод к нам в Термяз. Хотите? Хоть в сам отряд, хоть в Учебный Центр. Если вы считаете, что там безопаснее. – В словах пограничника сквозит явная ирония, причины которой прокурору почему‑то не ясны.

Прокурор мысленно отмечает, что по поводу этого Термяза надо будет навести справки. Что там такого особенного? Дыра‑дырой. Бажи туда точно не дотянутся, как пить дать. К чему иронизировать?

– Я и не думал, что вы прислушаетесь, – ровно отвечает прокурор, видимо, с чем‑то смирившись, – но проблемы противостояния могут ударить и по семьям участников. В том числе, по моей семье.

– Даже не знаю, что и сказать. – Улыбается джемадар. – Не смею вас учить, но если вы рассчитывали на душевное равновесие, комфорт и полное спокойствие – вы явно выбрали не самую подходящую должность. Могу только повториться: для работника Юстиции, место в Термязе всегда найдётся. Официально уведомляю вас, как должностное лицо.

– Подумаю, спасибо, – хмуро кивает прокурор.

Отстранённо думая, что, возможно, это будет и не самым плохим вариантом. После того разговора, который в Доме Бажи наметил этот джемадар, ничуть не считаясь с политическими реалиями. С одной стороны, конечно, приятно вот так радеть о законности, не думая о последствиях. Но, судя по джемадару, делать это в одиночку гораздо комфортнее: когда в этом городе нет ни твоих близких, ни жены, ни детей, ни прочей родни (внешность джемадара явно исключает наличие родни в любой из столиц. Столь ярко выраженного восточного разреза глаз в числе местной знати однозначно не водится).

От джемадара, похоже, не укрываются размышления прокурора. Поскольку он пару секунд насмешливо глядит на того и говорит:

– Да не волнуйтесь вы так. Работа есть работа. Всё основное планирую сделать сам. Вы тут исключительно в рамках процедуры, не более.

Следующие пятнадцать минут проходят почти в полной тишине, если не считать негромкой беседы на диване между подполковником и Деканом.

Наконец, главная дверь в холл открывается и входит крупный, грузный мужчина средних лет, одетый в запахивающийся домашний халат. Мужчину сопровождает подтянутый молодой человек, что‑то среднее между охранником и секретарём.

– Слушаю вас, господа, – вошедший окидывает холл цепким взглядом и, не выделяя никого, обращается сразу ко всем.

– Представьтесь, пожалуйста, – джемадар погранвойск поворачивается на голос, отвлекаясь от разглядывания настенной фрески.

– Глава Дома Бажи, – чуть удивлённо поднимает бровь вошедший. – Но вам не кажется, что вначале должны представиться вы?

– Задумался, – говорит сам себе пограничник и протягивает мужчине в халате какой‑то жетон на цепочке. – Можете проверить, у вас наверняка есть связной амулет в этом здании.

– Нет необходимости, уже осведомлён, – мужчина в халате с улыбкой превосходства смотрит на прокурора, который явно съёживается под его взглядом. – В прокуратуре ещё есть лояльные роду люди. Которые сообщили об оформлении вашего визита сюда.

– Ты смотри, как быстро, – бормочет себе под нос прокурор, что‑то прикидывая. – Явно кто‑то в канцелярии.

От пограничника не укрывается бормотание прокурора, которого джемадар успокаивающе хлопает по плечу, обращаясь при этом к Главе Дома Бажи:

– Удивлён собственной популярности. Впрочем, к делу. Один из наследников вашего Дома, являясь курсантом Первого Магического Колледжа, вызвавшись добровольно…

К тому времени, когда джемадар заканчивает свою речь, лица сотрудников прокуратуры уже напряжены до предела. Видимо, каждый прикидывает, чем поднимаемые вопросы (и сам факт их присутствия при такой беседе) чреваты лично им.

Лицо Главы Дома Бажи не выражает ничего, но глаза мечут молнии.

– … Вкратце, это всё по вводным. Теперь по дознанию. – Ничуть не обращает внимания на сгустившуюся атмосферу джемадар. – Теперь вопросы. Наследник Аспан действовал по собственной инициативе или по наущению кого‑либо из членов Дома?

– Вам не кажется, что вы переходите определённые рамки? – явно сдерживаясь, цедит Глава Дома.

– Объявляю вам замечание. – Ровно отвечает джемадар. – Идёт дознание по факту государственной измены. Как минимум, по подозрению в оной. Я сейчас не о наших с вами статусах, на которые лично мне плевать. Я о долге. Повторяю вопрос. Наследник Аспан действовал на выходе самостоятельно? Или это позиция всего Дома? Советую хорошо подумать перед ответом на вопрос. Если это не позиция Дома, я официально запрашиваю все связные амулеты особняка на осмотр.

Глава дома долго молчит, пристально глядя на джемадара. Потом нехотя произносит, едва разлепляя губы:

– Кажется, кто‑то не до конца представляет, что делает. И где.

– Объявляю вам предупреждение, – безэмоционально отвечает джемадар. – Ещё раз. Для лучшего понимания: с этого момента, вы являетесь объектом дознания. Вы понимаете язык, на котором я говорю, в полной мере? – Джемадар не дожидается ответа и продолжает. – Официально объявляю вам о своём подозрении в адрес членов вашего дома на предмет соучастия в измене. От степени вашей откровенности, будут зависеть мои дальнейшие выводы. Последний раз предупреждаю вас об ответственности за последствия вашей позиции. Не нужно конфликтовать с дознавателем.

– Да кто ты такой? – теряет терпение и остатки пиетета глава Дома. – Да ты вообще отдаёшь себе отчёт…

Договорить у Главы Дома не получается. Джемадар делает короткий подшаг и коротко бьёт Главу в живот, от чего тот слегка приседает и широко открывает глаза.

Хватаясь руками за живот в месте удара.

Люди в форме прокуратуры морщатся, как от зубной боли. На лице прокурора явственно заметно выражение тоски и безнадёжности.

Декан и подполковник с интересом наблюдают с дивана за развитием событий.

Охранник‑секретарь Главы бросается вперёд по направлению к джемадару с каким‑то нечленораздельным выкриком. Джемадар делает шаг навстречу охраннику и выбрасывает тому навстречу ногу. Попадая пяткой явно выше поясного ремня, несмотря на разницу в росте.

Охранник отлетает и падает спиной на стулья, стоящие у стены.

– Скажи спасибо, – бормочет джемадар. – Лучше замри. Объявляю тебе предупреждение. – Затем джемадар поворачивается к держащемуся за живот Главе Дома Бажи. – Не сочтите за произвол. Впрочем, со стороны, вероятно, это именно так и будет смотреться… Но я отдаю себе полный отчёт в том, что есть непопулярные меры, особенно в отношении высшего дворянства. Вы просто не понимаете: мне лично безразлично, как лично мне это всё потенциально может аукнуться.

По чуть полноватому лицу Бажи пробегает едва заметная тень удовлетворения, несмотря на явно испытываемую боль.

– Главное для вас: это не имеет никакого значения для вас лично. – Без тени эмоций продолжает джемадар. – Если бы я был столичным прокурором, либо чиновником в прокуратуре столицы, либо местным судейским, тогда у вас были бы варианты «соскочить» с дознания. Судя по тому бардаку, с которым столкнулся лично я. Но я простой пограничник. Который очень хорошо, на уровне рефлексов, знает, что делать, если границе и Империи что‑то угрожает. Не важно, с внешней или с внутренней стороны. Граница имеет упреждаемый участок и изнутри…

– Очень интересно, но давайте к делу. У меня мало времени. К чему все эти опусы? – пересиливая себя, спрашивает Глава Дома.

– Это сказано не для вас. Для присутствующих, чтобы они могли приложить пояснения к своим рапортам по собственным вертикалям. – Бросает джемадар. – Я арестовываю вас за препятствование дознанию Коронного Дознавателя. Проводящемуся по факту событий, имевших место в зоне боевых действий.

__________

Самый большой кабинет Главного Дворца с Государственным Гербом на большом столе для совещаний. Во главе стола сидит пожилая женщина. Напротив стоит молодой человек в форме джемадара погранвойск со штатом Термязского погранотряда.

Кроме них, в огромном кабинете нет никого.

Женщина долго смотрит на джемадара, после чего говорит одно слово:

– Почему?

Джемадар задумчиво глядит на неё в ответ, чешет за ухом и без приглашения садится напротив. Затем подвигает к себе кофейник, стоящий рядом с женщиной, наливает в стоящую рядом чистую чашку кофе до краёв и спокойно отвечает:

– Ну а как ты хотела? Справедливость – это знамя. Хотя это и не все понимают… Там, у нас, – джемадар неопределённо указывает в сторону открытого окна, – знамя часто приходится защищать не словами и не дискуссиями. А решительными действиями, прямо направленными на устранение малейшей угрозы. Не считаясь ни с какими последствиями для себя лично. И кстати, тебе не идёт роль то доброй, то злой тётушки: ты далеко не дура, Соратница, раз столько лет правишь этим паучатником взаимоисключающих интересов… Я сейчас об Империи в целом.

– Ближе к теме.

– Если уж ты выдала мне жетон, уравнивающий меня с тобой в правах исполнительной и судебной власти, ты вряд ли сделала это из обычной благодарности или из сентиментальности. И вряд ли не продумала все возможные последствия до самого конца. По крайней мере, лично я в это не верю.

– И каковы же были мои резоны, с твоей точки зрения?

– Мне кажется, твои резоны были продиктованы сразу двумя твоими соображениями. Первое: это «за что» жетон лично мне? Ну тут всё просто. Видимо, решительному человеку из низов, если он действительно готов до конца исполнять свой долг, при определённом везении вполне возможно «схватить звезду с неба» лично из твоих рук.

– Интересно. Продолжай.

– Второе – это «для чего». Тут ещё проще. У нас там, за мной давно закреплена весьма определённая репутация. И я вполне отдаю себе отчёт, какая именно. Твой жетон соратника, выданный мне, это подтверждение того, что я всё делал и делаю правильно. А именно: моя сильная сторона вовсе не в том, что я старался быть всем удобным.

– Не поспоришь… Но кто мог подумать, что ты так широко будешь трактовать свои полномочия. – Задумчиво кивает императрица.

– Не вижу поводов для упрёков. Ты бы сказала, что я использовал полномочия для личного занятия какого‑нибудь удобного дома или дворца в Столице. Или чтобы сложить себе в карман акциз за тростниковый сахар на границе, – безразлично пожимает плечами Пун. – Тогда бы в твоём упрёке был смысл. Но ты же отдаёшь себе отчёт, как умная женщина, что иногда ты действительно являешься тем, кем стараешься казаться?

– Это кем ещё? – оторопевает собеседница.

– Женщиной в возрасте, уставшей, вынужденной тянуть огромный воз ответственности. У которой получаемые от должности плюсы не всегда компенсируют минусы. И у которой иногда не хватает просто силы воли делать то, что она должна. Как в случае с явными и скрытыми попытками предательства отдельных Родов Большой Двадцатки.

– И какой, гипотетически, выход видишь лично ты? – нехотя роняет собеседница.

– Делиться, – снова пожимает плечами Пун. – Делиться полномочиями. Особенно в тех вопросах, где ты не сильна.

– Например, в битье морд потенциальным предателям прямо во дворце? Либо у них на дому?

– Как вариант. Ну не женщине же этим заниматься? И потом, задержание было осуществлено в строгом соответствии с законом. Дежурный прокурор и его люди ездили со мной.

– Знаешь, сейчас первый раз, когда я даже не знаю, как реагировать. – Холодно бросает собеседница джемадару через несколько секунд. – Ты действительно настолько не от мира сего?

– Мне просто нет дела до сложившихся раскладов там, где задевается Долг, – пожимает плечами пограничник.

– ТЫ доставил мне массу проблем и хлопот. Ты правда настолько отморжен? И действительно не боишься? – собеседница нависает над столом и сверлит джемадара взглядом.

– Действительно не боюсь, – чуть удивляется Пун. – А почему я должен бояться? Действовал строго в соответствии со своим личным пониманием того, что есть правильно. Когда я уверен, что прав… как бы это поделикатнее и без нецензурщины… В общем, я не склонен оглядываться на общественное мнение. Ибо оно конъюнктурно и часто не учитывает всех деталей и реальных вводных ситуации.

– Лихо, – досадливо хмыкает императрица. – Ты или чертовски умён. Или и правда напрочь отбит мозгами… Откуда такой стиль речи в ваших окопах? Занимаешься риторикой в Столице на досуге?

– Боже упаси… Я не всегда был офицером. Начинал, как все у нас, с низов. А когда месяцами сидишь зимой на заставах, кроме книг и самоподготовки, единственное развлечение – кружки по интересам с офицерами. Как бы ни было, офицеры погранвойск – интеллектуальная элита Империи. Которая тут просто часто не приходится ко двору. В том числе, из‑за строптивого нрава.

– Ну да, ну да… Слушай, ладно. Я вижу, что ты не всё договариваешь. Эта беседа с тобой – моя очередная попытка понять тебя получше, мой мальчик. Потому что я уже где‑то начинаю бояться, как в следующий раз ты поступишь, исходя из твоего понимания долга. И попутно: тебе не кажется, что один раз ступив на такой путь, рано или поздно можно заиграться настолько, что цель уже не оправдает средств? И один раз изогнув закон под себя, сам станешь драконом? Как в той сказке?

– Такая опасность есть. – Вежливо кивает Пун. – Отвечу тебе так: я, получив от тебя жетон, тогда не спал три ночи подряд первый раз в жизни. Это чтоб ты знала… Как думаешь, почему?

– Удивлена, – поднимает бровь императрица. – И почему же? Ну, в гуляниях ты не замечен… По женщинам тоже нет… Почему?

– Обдумывал, как жить дальше. Чтоб не уронить ни своей чести, ни твоего доверия.

– М‑да… Что сказать, если нечего говорить… – удивлённо роняет женщина. – Тогда объясни мне, зачем было бить Главу? Ещё и при людях?