Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 79 страниц)

Вслед за ним смеются и остальные окружающие, а я удивляюсь до глубины души, стараясь держать покер‑фейс.

– Снова согласен, – вежливо киваю ещё раз.

Чувствуя себя ковбоем из фильма «Человек с бульвара Капуцинов», которому индеец напомнил о Чарльзе Дарвине .

– Дело в том, что никто из нас не умеет плавать. – Задумчиво говорит одна из подруг Раушан. – Запасти рыбу было бы интересно, но мы в лучшем случае смогли бы её только заготовить. Добыть её, как ты, мы не умеем.

– Добыть так, как я делал сегодня, получится в лучшем случае несколько штук в день, – отвечаю. – И то при толике везения. Для заготовки большим числом, рыбу надо ловить иначе. Так, как ловят на море. Благо, местная река это позволяет.

– Ты в этом что‑то понимаешь? – вежливо спрашивает Алтынай, пытливо глядя на меня.

Под гробовое молчание окружающих.

Киваю в ответ:

– Я знаю, что  делать и как . Но работы довольно много, и один не справлюсь.

Присутствующие возбуждаются и начинают между собой обсуждать варианты и перспективы.

Дав им привыкнуть к ситуации, достаточно громко обращаюсь к Алтынай:

– Если бы завтра от вас получить в помощь рабочие руки…

– Только рабочие руки? – уточняет всё та же старуха, переглянувшись с Алтынай.

Молча киваю в ответ.

__________

На следующее утро группа из пяти женщин и пяти парней, сопровождая высокого азара, направляется к берегу реки.

Остальных, до понимания ситуации, решили не отвлекать.

На тое, организованном дочерью хана, о предстоящей зиме речь зашла как‑то сама собой. Выращенные лысым азара морковь и свеклу все уже оценили, и первые вопросы гостю задали именно об овощах. Всё же, копать землю, на первый взгляд, дело более привычное. Чем неизвестным способом в воде гоняться за рыбой.

Однако, после расспросов о способах выращивания овощей, от азара выяснили, что нужны специальные инструменты. Которые ещё только предстоит заготовить.

Помимо инструментов, овощи требуют определённых временных рамок: если рыбу можно ловить круглый год (пусть и с разным успехом), то овощи нужно начинать выращивать только ранней весной. В лучшем случае, это можно будет сделать на следующей год.

Возле реки, азара показал, как резать камыш и вязать его в снопы. Для чего, никто поначалу не понял, но уверенность дочери хана, старательно повторяющей всё за азара, сделала своё дело: через некоторое время, первая горка уже сплетённых, как нужно, снопов перестала казаться маленькой и незначительной.

А ещё через некоторое время азара, под удивлёнными взглядами других, начинает из готовых снопов собственноручно сплетать какую‑то странную конструкцию, сопровождая всё не менее странными словами:

– Пожалуй, сейчас и правда так будет быстрее, чем с овощами…

__________

Примечание.

https://www.alamy.es/foto‑una‑canoa‑de‑canas‑en‑el‑lago‑titicaca‑puno‑peru‑26772542.html

Спасибо другу Донбау https://author.today/u/donbaubaronpampa за инфу по этим лодкам.

Я и не предполагал, что там возможна чуть ли не целая индустрия. Ну, с поправкой на соответствующие аборигенные средства производства, конечно…

__________

Естественно, ловить рыбу надо только сетями. Никакими иными способами, в сколь‑нибудь промышленных количествах, запас на несколько тысяч человек не создашь. Ну, либо мне такой способ не известен.

С инженерной точки зрения, в данных условиях возможно только одно решение: широко известные в узких кругах лодки из камыша. Использовавшиеся, если верить Туру Хейердалу, и в древнем Египте, и в доколумбовской Америке, и в Полинезии. Видимо, действительно удачное с инженерной точки зрения решение.

Что не менее важно, более чем посильное технологически конкретно в этом месте, в это время, с имеющимися людьми и инструментарием.

Окончив заготовку камыша, показываю добровольцам из местных плетение в снопы. После этого, плетение снопов в каркас и обвязку на самой первой плав‑единице делаю собственноручно, приноравливаясь к знакомым только теоретически процессам.

Затем, убедившись, что все всё усвоили, рысью бегу обратно в стойбище: открыт вопрос с сетью. Вязать её пару дней, да и нить только шерстяная. Зато её много, для «пробы пера» вполне сгодится. С одной стороны, конечно, капрон и синтетика были бы лучше.

С другой стороны, я всё же целитель, и у меня получается укреплять органику в процессе вязки сети.

__________

Вечером того же дня, по окончании части судостроительных работ, когда пьём кумыс с Алтынай в юрте, она смеётся:

– Когда ты рыбой всех угощал, заметил? Внучатый племянник Еркена нас с тобой только что глазами не ел.

– Да я как‑то даже не знаю, кто именно его племянник. А нам с тобой это чем‑то чревато? – считаю необходимым обеспокоиться. – Ну или лично тебе?

– Да чем? – отмахивается Алтынай. – Видимо, опять будут свататься пытаться… Что они ещё могут хотеть…

Вот в этом месте я ощутимо напрягаюсь:

– А тебя насильно могут замуж выдать?

– Ну, у нас есть некоторые традиции сватовства, – задумчиво отвечает Алтынай. – Но мимо обрядов и обычаев всё равно не проскочить. Да и моё согласие является обязательным. По всем обычаям.

Видя, что я слегка занервничал, Алтынай смеётся.

– Слушай, а есть такой обычай? – спрашиваю, напрягая память. – Девушка пускается вскачь на своём коне. Жених – за ней. Должен догнать и как‑то по‑особому схватить. Это у вас есть?

– Есть подобное, откуда знаешь? – Алтынай с интересом смотрит на меня. – Ты же даже на коне не сидишь?

– Ну, от жены же знал, – пожимаю плечами.

– Ты должен был очень сильно любить свою жену, чтоб принять обычаи её рода ближе, чем свои, – задумчиво говорит Алтынай. – Хотя не представляю, как сватался лично ты… С твоим‑то знанием коней…

Она деликатно не упоминает о моём «умении» держаться в седле, а я оставляю её слова без ответа и задумываюсь. Пытаясь понять, где проходит граница между самим Атени и мной. И есть ли она вообще.

По некоторому размышлению, прихожу к выводу, что границы‑то уже и нет.

– Обычай, что ты упоминаешь, есть, да. Но там надо не схватить, – смеётся после паузы Алтынай. – Там всё же поцеловать надо.

– Прямо на скаку? – поражаюсь я. – Как это возможно?

– Тебе и сегодня никак, – ещё больше веселится Алтынай. – А я тебе каждый день говорю, учись ездить… Ладно, слушай дальше. Если девушка не против, жених её догоняет и целует.

– А если она не против, но он её догнать не может? – задаю дурацкий вопрос я.

На который Алтынай снова смеётся, склонив голову к плечу и глядя на меня:

– Если девушка не против, жених её в любом случае догонит. Подумай.

– Да, это я глупость сказал, – доходит до меня с запозданием.

– Если же девушка против, то жених её просто не догоняет, – продолжает Алтынай. – И соответственно, не женится.

– А если всё‑таки догонит? – не унимаюсь я. – А она будет против?

– Кони все примерно одинаковые. Ну, у нас одинаковые, – поправляется Алтынай. – Женщина всегда легче мужчины. Плюс фора на старте. Не догонит. НО, если всё‑таки нелюбимый жених её догоняет, а она против, тогда она его просто бьёт камчой. Его либо его коня, не важно. И то, и то означает отказ.

– Лихо у вас, – присвистываю.

– И это ещё не всё, – продолжает веселиться Алтынай. – Неудачному жениху камчой может прилететь, куда попадёшь. То есть, куда угодно… У Еркена старший брат был, ему по глазу досталось. Так и ходил кривой до конца дней, и замуж за него потом никто не вышел.

Понимаю, что веду себя крайне дико и не гуманно, но против своей воли не удерживаюсь от смеха и смеюсь в унисон с Алтынай.

Инфантильно успокаивая себя тем, что, видимо, у Еркена всё семейство неприятное. Раз судьба его брата ни у кого не нашла сочувствия. Включая меня…

__________

Примечание.

Автор в курсе, что древний степной обычай догнать конным девушку и поцеловать – всего лишь праздничная игра. Не имеющая ничего общего с обычаями сватовства в Степи. Но в книге пришлось к слову…

__________

– Кстати, сватается обычно старший брат отца жениха. Либо кто‑то из старших мужчин его семьи. – Продолжает просвещать меня Алтынай. – А девушка жениха вообще, бывает, и не видит до свадьбы. Но это не в нашем роде. Это в семьях попроще. Дочь хана, без своего согласия, конечно, ни за кого не выйдет.

– В твоём случае, старших мужчин твоего рода вообще уже нет, чтоб принять сватовство. – размышляю вслух над услышанным. – Это не может стать причиной того, что ты не сможешь сама себе выбирать мужа? И за тебя это решит кто‑то другой?

– Нет, – с улыбкой роняет Алтынай. – Я дочь хана. Не «чёрной кости» мне указывать. А из «белой кости» никого не осталось. А даже если бы и… Я всё равно сама бы решала.

– Но ты вроде никогда особо и не кичишься сословной разницей? – задумчиво говорю, что думаю, только чтобы что‑то сказать. – Это не может стать причиной давления на тебя?

– Давить на дочь хана – это же вариант на крайний случай. Сейчас же ничего такого особенного не происходит, – пожимает плечами Алтынай. – Обычные неурядицы… Кстати, а с чего ты так заинтересовался нашими обычаями? Ты же даже не обрезанный? – со смешинкой во взгляде наклоняет голову к плечу Алтынай.

Только и могу что широко открыть глаза в ответ и спросить:

– Откуда ТЫ знаешь???

Видимо, вид у меня действительно смешной, потому что она закатывается в беззвучном хохоте, потом, правда, сквозь смех выдавливает:

– Живём в одной юрте. На реку вместе ездим…

– Но я тебя всегда прогоняю подальше от себя на реке! КАК?… – возмущённо шепчу в ответ.

Чтоб снаружи юрты никому любопытному ничего не было слышно. Из более чем деликатных деталей нашего совместного проживания.

– Ага, так я тебя и послушалась, – веселится в кулак Алтынай. – Интересно же… И глаза у меня зоркие.

– Тогда логичен второй вопрос: а откуда ты знаешь, чем обрезанный от необрезанного отличается? – справляюсь с замешательством и говорю само собой напрашивающееся.

– У меня что, младших братьев не было? Двоюродных тоже…

Глава 13

На утро следующего дня, старая Раушан с удивлением, переходящим в замирание сердца, наблюдает за тем, как дочь хана седлает своего жеребца.

А странный азара, обосновавшись чуть поодаль, перешнуровывает длинными тонкими верёвочками какую‑то странную обувь, придирчиво перемотав перед этим ноги какими‑то прямоугольными кусками хлопковой тряпки, бормоча при этом себе поднос: «Норматива полтора. А то и поболее».

Затем азара и Алтынай подходят к Раушан:

– Уважаемая, не сочти за труд, побудь судьёй в нашем споре, – начинает азара.

– Что за спор? – по обычаю, строго спрашивает Раушан, которая сама уже обо всём догадалась, но тщательно соблюдает обычаи.

Поскольку у девочки всё равно никого из родни. Да и интересно, если честно: азара не то что сидеть на коне за эти дни, а даже подходить к нему не научился! Как он собрался состязаться? Пешком?!

Раушан ловит себя на том, что её интерес к соревнованию ещё больше, чем у самих соревнующихся. Совсем как в молодости, улыбается собственным мыслям она.

– Алтынай говорит, что обгонит меня. Я говорю, что обгоню её. – Коротко и просто отвечает азара.

– По каким правилам? – хитро спрашивает Раушан, замечая, что очень многие подтянулись и с любопытством внимательно следят за беседой.

– Соревнование длится, пока один не упадёт или не остановится, – отвечает азара, а Алтынай подтверждает кивком. – Пока движутся оба, соревнование не окончено.

– По какой дороге? – деловито спрашивает Раушан, старательно соблюдая правила беседы.

– По кругу. Вокруг этих четырёх холмов. Вам отсюда как раз будет видно. – Азара ведёт рукой, обозначая будущий путь…

__________

Несмотря на жаркий полдень, все жители стойбища исподволь наблюдают за необычным соревнованием.

Старый Еркен с напряжением присматривается от своей юрты: жеребец Алтынай поначалу предсказуемо оставил позади лысого выскочку. Который, впрочем, нимало не смутился, а припустил страусиными шагами в темпе конской рыси следом.

Страуса сам Еркен раньше видел в зверинце Наместника.

Но сейчас Алтынай уже несколько часов гоняет жеребца вокруг холмов по оговоренной дороге. И жеребец постепенно устаёт.

– Жеребец‑то хорош, – время от времени цыкают наблюдающие.

Все согласны, что отдыхать коню дочь хана даёт никак не больше положенного. Искренне стараясь держать дистанцию между собой и азара, – это видно всем, кто хоть что‑то понимает в лошадях.

Но азара, категорически не отдыхая, рысит следом за конём Алтынай и через несколько часов после начала состязания точно так же, как и утром. Вызывая невольное уважение всех наблюдающих.

– Неужели сможет перегнать коня? – периодически спрашивает кто‑то из молодых.

– Волки могут… – серьёзно кивает старая Сауле. – Просто надо понимать, что, в отличие от коня, они бегут медленнее. Но не остановятся, пока не загонят добычу…

– Лысый волк, – бросает кто‑то и все смеются.

Азара, правда, периодически прикладывается к небольшой фляге с водой, висящей на боку, но это правилами и не возбраняется. Да и вообще сказать, никто ещё пешком за девушкой гнаться не пытался… На памяти даже аксакалов. Видимо, этот день войдёт в рассказы, которые потом можно будет с удовольствием за пиалой кумыса рассказывать другим родам.

– Загонят хорошего коня, – недовольно и зло бросает от своей юрты Еркен, вызывая смех окружающих.

От которого сам Еркен начинает злиться ещё больше.

– Уговор был, что соревнование длится, пока один не упадёт или не остановится, – время от времени строго повторяет Раушан, как хранительница правил состязания. – Пока движутся оба, соревнование не окончено!

– Волк, – всё чаще слышится ближе к закату.

Когда аргамак Алтынай всё больше выказывает признаки усталости (так хорошо видимые всем кочевникам и просто понимающим в лошадях людям).

В отличие от азара. Который ещё и что‑то бормочет на ходу.

– Возможно, молится, – предполагает кто‑то из детей. – Иначе и не объяснишь… Откуда столько сил?

Наконец, ропот среди стойбища достигает ощутимого предела, и Раушан выходит на дорогу перед конём дочери хана:

– Алтынай, ты проиграла, – звучит голос старухи в полной тишине. – Твой конь сейчас упадёт!

– Да вижу, – с досадой бросает Алтынай, спрыгивая с седла и оборачиваясь назад.

Глядя на набегающего в четверти мили позади азара.

Который, в отличие от коня, видимых признаков усталости не выказывает.

– У него ноги трясутся! – горячится старый Еркен, указывая на коня, под повторный взрыв оглушительного хохота окружающих. – Выводи, выводи его! Запалишь ведь такого скакуна!..

Под смех кочевников, на Еркена, коня, Алтынай и Раушан набегает азара. Останавливается, опирается ладонями о колени и, чуть запыхавшись, спрашивает у Алтынай:

– Почему остановилась? Я ещё могу бежать…

Последние слова азара тонут в раскате смеха всех без исключения присутствующих, кроме Еркена.

__________

Вообще, наш спор с Алтынай изначально был спором Науки против Дикого Энтузиазма. Лично я помню теорию кавалерийских уставов. Больше шестидесяти километров в сутки, марш считался усиленным даже в 1941–1945. Когда нормативы кавалерии были повыше, чем в Первую мировую или раньше. Дистанция в восемьдесят кэмэ в сутки считалась чуть ли не предельной, и более двух суток животное так нагружать крайне не советовали. На уровне статьи кавалерийского Устава, опять же.

В отличие от человека, который в английских марафонах, кажется, года с восьмидесятого, у лошади выигрывал достаточно регулярно.

__________

Примечание:

https://ru.wikipedia.org/wiki/Марафон_человека_против_лошади

__________

Ещё там, в самом начале своей карьеры , я слышал, что ребята в советском «Вымпеле» проходили и по двести километров в сутки. Причём, такой темп они держали не одни сутки подряд. Ребята, конечно, были хорошо тренированные; но и я в местных реалиях им вряд ли уступаю.

Уже позже, «во флоте», столкнулся с информацией, что конкретно китайские «Ночные тигры» имеют норматив около трёх сотен километров в сутки. Что, с моей точки зрения не реально. Но у «Тигров», говорили, была какая‑то хитрая техника: двое несут третьего посменно, каждый третий отдыхает.

Не знаю, что было правдой из той легенды, но в соревновании со средних кондиций жеребцом, тут, лично я после «тренингов» джемадара Пуна чувствовал себя более чем уверенно.

Алтынай, кстати, сразу сказала: целые сутки жеребец, в отличие от меня, бежать не будет. На что мы с ней и ориентировались.

Попутно, на маршруте, мне почему‑то вспомнилась известная поговорка о том роде войск, который обязан уметь бегать быстрее лошади.

Вероятно, Василий Филиппович Маргелов о безграничности человеческого ресурса тоже что‑то знал. Либо, как вариант, хорошо представлял ограниченность ресурса лошадиного племени.

Глава 14

После нашего эпического забега с Алтынай, в стойбище на следующий день начинают съезжаться многочисленные родственники из других кошей. Якобы по своим внутренним семейным причинам, но на самом деле явно имея в фокусе внимания исключительно меня.

Просто никто из них не в курсе, что любой целитель, в силу прокачанной эмпатии, чужое внимание чувствует очень хорошо.

Алтынай, как и я, отлично чувствует то же самое; но, в отличие от меня, не испытывает никакой неловкости.

Я продолжаю плести основную и запасную сети, поскольку работы ещё дня на полтора. А Алтынай сидит рядом и, от нечего делать, взбивает вручную что‑то типа масла из очень жирных сливок.

– Ну что, ты в конечном итоге довольна? – ворчу себе под нос, сражаясь с неудобной шерстяной нитью. – И зачем тебе это масло? Оно же сейчас всё равно долго не хранится…

– Ты просто не представляешь, сколько будет пересудов, если я сейчас хоть на мгновение скроюсь из виду, – тихо смеётся в ответ Алтынай. – Особенно когда столько соседей в стойбище. А так, все видят, что я порядочная, положительная и хозяйственная. Вон, домашними делами занята. А масло всегда есть кому отдать. Хватает семей небогатых… Не выливать же молоко в землю… А так да, я довольна, – Алтынай искренне лучится таким неподдельным весельем, что поневоле положительно действует и на меня. – Теперь у меня в любой момент готов, как ты любишь говорить, запасной вариант: спрятаться за твою спину, если чьё‑то сватовство станет чересчур навязчивым. И если мирно «сбрить» этих сватающихся никак не получится.

– А как насчёт общественной морали и харама? Слухи не поползут? – интересуюсь чисто для общего развития.

– Не‑а, – снова беззаботно отмахивается Алтынай. – Наши апайки откуда‑то всё как чувствуют… Если бы что‑то было, они бы, сама не знаю, как, но точно бы знали. То, что сейчас ничего нет, они тоже как‑то видят.

– М‑да, похоже, всё и всегда знающие бабушки – это не частная проблема моей родины, – бормочу в ответ. – Я думал, они только у меня на родине такие. Всё знающие внутренние разведчики…

– Апайки везде одинаковые, – Алтынай начинает просто‑таки неприлично громко ржать, привлекая всеобщее внимание. – Ещё мать рассказывала, правда, о своём роде. Но тут то же самое.

– Слушай, а откуда в других кошах узнали о нашем с тобой вчерашнем соревновании? – оглядываясь по сторонам, замечаю, что людей вокруг сегодня как бы не втрое больше, чем обычно. – Ведь эти же все гости не случайны?

– Не случайны, конечно, – веселится Алтынай. – Ну а что, у неграмотных жизнь же скучная. А тут такая новость! А узнали очень просто. Кто‑то родне вечером свежий каймак отправлял, кто‑то – молодой курт. Вот в одном месте гонец обмолвился, в другом второй, а по Степи новости быстро летят. Вот сегодня все, кому делать особо нечего, отправились сюда: интересно же лично поглазеть. На тебя и меня.

– Как‑то странно получается. На носу зима и явно голодное время. А делать целому табуну людей нечего, – продолжаю недовольно ворчать. – Как насчёт заготовок на зиму? Им что, даже в преддверии голода заняться нечем?!

– Ты же сам всё понимаешь, – вздыхает Алтынай, теряя былую весёлость тона. – Как ты говоришь, мышление инерционно. А у общества мышление инерционно вдвойне. Да и вольные кочевники – не тот народ, которых даже голод может заставить ковыряться в земле. Это ты понимаешь, что такое надо . Я понимаю, как дочь хана. А большинство… Раньше вот в набеги ходили. В голодный год, когда в Степи падёж. А тут не на кого. Да и большинство воинов с отцом за Султаном же ушло. И сгинуло…

– «Попробуем вам помочь», – повторяя ремарку неизвестного тут Хазанова про психиатра (у которого Геннадий Викторович косил от армии во времена СССР) , бормочу под нос. – Как говорят в армии, «если не умеют – научим».

– А если не хотят, тогда что делать? – логично продолжает мою мысль своим вопросом Алтынай. Попадаясь в маленькую ловушку.

– Заставим, – смеюсь в ответ уже я.

– Как ты заставишь свободных людей? – не на шутку заинтересовывается Алтынай. – Ты что, думаешь, у нас в Степи никогда не было тех, кто понимал, что в жизни работать надо тоже уметь? Я вот всего не понимаю, вернее, сказать не могу… Но есть же твои собственные правила. Ты же сам объяснял, про мозг, который энергозависимая система. Про инерционность сознания толпы. Про путь наименьшего сопротивления, по которому всегда идёт эта твоя Способность Выполнять Работу.

– Энергия, – поправляю.

– Да, она… мне так понятнее просто… Я, конечно, ещё маленькая, но хорошо вижу: бо льшая часть людей так и будет продолжать веселиться и проедать летний удой! Но к зиме готовиться, пробуя неизвестное новое, не будет. Максимум, курт на зиму наделают.

– На одном курте зиму не протянешь, – замечаю, распутывая не так затягивающийся узел.

– О чём и речь, – по‑взрослому вздыхает Алтынай. – Особенности кочевого менталитета, как ты говоришь.

– Ну, есть способы заставить, – не соглашаюсь с Алтынай. – Просто с твоей позиции они не просматриваются.

– А с твоей, как они выглядят? – живо и непосредственно отставляет в сторону казан со взбиваемым маслом Алтынай. – Рассказывай.

– Пока не о чем, – откровенно говорю вслух. – Пока представляю только теоретически. Но знаю всё в деталях и хорошо. Просто надо на практике добиться успеха. Для этого придётся перепробовать массу паразитных вариантов и переделать много ненужной одноразовой работы.

– Что будет в итоге? – требовательно спрашивает Алтынай. – И я же не прошу подробностей. Просто обозначь, что за способ. С дочерью хана говоришь, я должна знать твои намерения.

– Скажу так: у меня ещё никогда не было такого, чтоб я не добился того, чего хотел. – Размышляю вслух. – Если это «что‑то» было мне по‑настоящему нужным. Ну или если я думал, что мне это по‑настоящему нужно. О самом способе заставить: у меня на родине был такой вариант. «Делай, как я!», назывался.

– Говоришь правду, – выносит вердикт Алтынай после паузы. – Да. Личный пример действительно может сработать… Но ты не договорил. Расскажи, что сейчас недосказал? – её палец требовательно впивается мне между рёбрами, заставляя вздрогнуть.

– Да нечего пока рассказывать. Вспомнил, как женился первый раз в девятнадцать лет. Добивался жены, как мерин морковки. У готовящих шужык перед тоем…

Алтынай долго и заливисто смеётся. Потом спрашивает:

– А конец истории?

– Развелись через двадцать и один день ровно.

– У вас так можно? – её брови удивлённо ползут вверх. – Ты, конечно, необрезанный, но… – она воровато оглядывается по сторонам и шепчет, – ты так уверенно изображаешь шиита! Кстати, кто ты?! И как так, что у вас можно бросить жену через три недели после свадьбы?!

– Это ещё кто кого бросил, – возмущённо шепчу в ответ. – Жена через три недели решила жить в другой, более богатой стране! Страна находилась к западу от моей и в те времена, когда мы женились, та страна считалась нам врагом! Ну, если и не совсем врагом, то уж точно недоброжелателем! Я тогда готовился идти в наше войско, у нас этому несколько лет учатся. Чтоб стать хотя бы полусотником, – перевожу, как могу, те  реалии на местный язык . – Жена уехала в ту страну, а я остался в своей доучиваться. Вот и расстались.

– А‑а‑а, поняла. Ты не захотел переприсягать другому хану и менять войско, – задумчиво переводит для себя историю моего суперкороткого первого брака Алтынай. Тягуче глядя на меня.

– Ну, можно и так сказать…

– А как же правила, обычаи и шариат? – недоумевает Алтынай. – Как жена может бросить мужа? Хотя, ты же необрезанный… а жена была правоверная? Язычница? Кто?

– Ну, сестра, это всё же было весьма далеко и не тут, – не вдаюсь в подробности и детали. – И там вообще не в ходу ни шариат, ни какие‑либо другие Книги.

– Страшное, должно быть, место, – ёжится Алтынай, вызывая смех у меня. – Одни язычники и безбожники? Как целые страны могут жить без Истины Всевышнего в сердце?

– Не буду напоминать про единоверцев‑пашто, сестра… которым Вера не помешала… – замолкаю на полуслове, ругая себя мысленно, как могу. Из‑за украдкой вытирающей глаза Алтынай…

Вот же дебил… Нашёл себе, называется, грушу для битья и оппонента для спора…

Неожиданно для себя, обнимаю свободной рукой Алтынай за плечо и прижимаю к себе. Касаясь губами макушки.

Не выпуская узла на сетке второй рукой.

Как ни странно, срабатывает. И она через полминуты успокаивается.

– Да я понимаю, что по большей части дело всегда в людях, – уже спокойным тоном задумчиво роняет она, отстраняясь. – А не в правилах и законах. Но всё же, Вера – одновременно и освещающий путь свет, и оружие. Наверное, можно обойтись и без. Но, по мне, хорошо, когда это всё есть.

– Кто бы спорил, – не вдаюсь в теологические споры. – Кто бы спорил… Просто, как всякий инструмент, его работа очень во многом зависит от того, в чьих инструмент руках. И я бы не путал Веру и Религию, сестра… А сами руки держащих инструменты очень даже нередко бывают нечистоплотными.

– Ты сейчас так говоришь, как будто у тебя есть конкретные претензии, – с любопытством переключается на другую тему Алтынай. – Подробности будут? Или опять сошлёшься на то, что я ещё маленькая?

– Ну, если говорить об уме, то в сравнении со всеми местными ты просто аксакал, – признаю, ничуть не кривя душой. – А то и пара аксакалов. А что до претензий… Знаешь, пока готов только обозначить в общем и в целом, не указывая ни на кого конкретно.

– Давай, продолжай! – острый палец Алтынай снова впивается безошибочно между моими рёбрами.

– Меня очень настораживает или пугает, когда какая‑то группа людей, с одной стороны, проповедует и декларирует разумные и добрые идеи Десяти Заповедей и Семи Недопустимых Грехов, – пожимаю плечами. – Но это с одной стороны. А с другой стороны, когда среди этих самых людей со временем появляется кто‑то, зовущий сам себя «Наместником Бога на Земле», «Знамением Аллаха» или «Голосом Аллаха».

– А наместник бога на земле, это где? – непосредственно заинтересовывается Алтынай. – Я даже и не слыхала о таком.

– Да была одна интересная страна, – бормочу. – Не скажу, как она сейчас называется. На закат отсюда, через Срединное море.

Снова костерю себя второй раз за минуту, поскольку о наличии местного соответствия полуострову в виде сапога памяти Атени ничего не известно.

Не то чтоб я был не уверен в Алтынай (как раз наоборот), но бережёного, как говорится…

К моему везению, наша теологическая беседа прерывается появлением шумно вываливающегося в круг перед юртой мальчишки:

– Алтынай, там в твою юрту послание! – возбуждённо голосит тот.

– Без мужчины не пойду, – коротко роняет Алтынай в ответ, – жди.

Затем она исчезает в юрте, не запахивая, впрочем, полог (заменяющий двери). Внутри она быстро натягивая зачем‑то белый чапан (или как эта одежда у них называется?) , потом – что‑то типа диадемы на голову, вдевая в уши серьги и буквально за считанные мгновения преображаясь в образец почти что модели. Пусть и с ярко выраженным этническим уклоном.

Затем она выходит из юрты и, прихватив меня за рукав, почти что тащит за собой, поясняя на ходу и совсем не стесняясь любопытного паренька, семенящего рядом:

– Мне может понадобиться твой совет и помощь. Это наверняка от Наместника, сама могу быстро не сообразить, что отвечать. Плюс, может понадобиться говорящий на пашто.

– Понял, – моментально включаюсь. – Быстро поясни, как правильно действовать.

– Действуй, как моя правая рука. Я сама буду рядом и чуть сзади. – Двумя фразами ориентирует по формату протокола встречи Алтынай. – Если тебя надо будет поправлять, я вмешаюсь. Но до того момента, действуй по своему усмотрению. Всё равно ты самый умный и быстро думающий мужчина рядом со мной сейчас…

– Понял.

– Приветствую посланника Наместника Султана, – чуть удивлённо поднимает бровь Алтынай, подходя к странновато выглядящему в степи гостю, рядом с которым уже топчутся вездесущий Еркен и пара парней, как две капли воды похожих на него же. Видимо, родня Еркена.

– Приветствия Ханскому Шатру из Канцелярии Наместника, – церемонно и достаточно учтиво кланяется одетый явно по‑городскому мужик на ломаном туркане. Затем извлекая из недр своего одеяния какой‑то бумажный свиток и протягивая его в руки Алтынай.

Как предписывалось Алтынай, принимаю пергамент из рук чиновника и впиваюсь в него глазами. Не понимая ни слова, поскольку сама бумага написана тем самым, незнакомым мне, алфавитом, которым пользуется и Алтынай.

Если бы это было что‑то, хоть отдалённо напоминающее письменность пашто оттуда  (не важно, арабской или персидской основы), лично у меня  проблем с пониманием бы не возникло.

Увы, не всё коту Масленица.

– Уважаемый, вы бы не могли прочесть это? – нейтральным тоном спрашиваю на туркане, без эмоций глядя на чиновника.

Чиновник в ответ удивлённо смотрит на меня и отвечает на пашто:

– Мои извинения, уважаемый, вы бы не могли повторить то, что только что сказали?

– Дай сюда, – дёргает меня за руку Алтынай, одним слитным движением забирая свиток у меня и разворачивая его перед собой.

– Прошу прощения, сейчас ознакомимся, – с облегчением сообщаю гостю уже на пушту.

Затем Алтынай медленно читает мне написанное в пергаменте: хотя алфавит ей и знаком, но написано всё на пушту. Которого лично она не знает.

В такт её чтению, доставивший послание из Канцелярии чиновник, как болванчик, уважительно кивает головой через каждый две секунды. Подтверждая правильность прочитанного дочерью хана на незнакомом языке.

__________

Чиновник канцелярии Наместника привозит в стойбище ответный пергамент в середине дня, когда дочь хана и лысый азара о чём‑то весело болтают у юрты. Занимаясь какими‑то хозяйственными делами.

По совпадению, именно в этот день в стойбище в три раза больше людей, чем обычно: гости из других кошей, прослышав о человеке – победителе коня в беге, не преминули сесть на коней и прибыть с самого утра, чтоб лично поглядеть на диковинного победителя.

Имеющего, кстати, двойственный и неопределённый статус: с одной стороны, победа азара в известном и весьма определённом соревновании признана и самой дочерью хана, и множеством очевидцев, включая долго смеявшихся и удивлявшихся стариков.