Текст книги "Не та профессия. Тетрология (СИ)"

Автор книги: Семён Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 79 страниц)

Глава 24

– Что случилось? – впивается в парня взглядом Алтынай.

– За базарными рядами, вот там, район домиков, принадлежащих постоянным рыночным торговцам. И несколько гостевых домов, для торгующих сезонно. Стоят не рядами, а как попало. В одном из кривых проходов лежит старуха. Местная. – Достаточно сжато и информативно докладывает парень. – Вначале поднялся крик. Мы подъехали всем десятком. Посмотреть, в чём дело. Там местные над телом голосят. Я сразу сюда, к тебе, известить.

Алтынай переглядывается со мной и трогает меня за руку, далее парню отвечаю уже я:

– Спасибо. Всё правильно сделано, понеслись туда быстро. – Оборачиваюсь уже на ходу к Алтынай. – Будешь в своём шатре? Никуда не отходи оттуда. Я знаю, что это может быть. Все подробности тебе первой, но никуда не уходи из шатра!

– Туда иди, я догоню, – указывает мне направление парень, после чего Алтынай взлетает почти на круп его коня позади него. Не испытывая внешне, впрочем, никакого неудобства.

А он галопом везёт её буквально несколько сотен метров к стоянке Орды, где и ссаживает с коня. Молодец, кстати, я б не додумался…

Сам возвращается ко мне. После чего уже я хлопаю по крупу его коня и перехожу на бег рядом с ним.

Являясь продуктом более позднего времени, я должен был предположить варианты подобных провокаций с местной стороны. За что и корю сейчас себя на бегу.

Тем более, лично для меня в таком манипуляционном приёме нет ничего нового: берутся любые неустановленные лица. Затем неустановленные лица подрывают неустановленное взрывное устройство в людном (или не очень, смотря какая задача) месте.

Потом берём каналы коммуникации (хоть и те же новостные каналы по радио и ТВ) и объявляем виновного. Старательно забивая его имя название приметы идентификационные признаки любые комбинации перечисленного на выбор – в подсознание аудитории.

Игнорируя логику, напирая исключительно на эмоции. Нагнетая эмоциональную истерию во всех доступных каналах коммуникации (например, по телевизору на всех каналах. Или, если телевизора нет, то пятью – семью человеками, во всю глотку вопящими на рынке, что виноваты шурави туркан темнокожее гетто белые варвары нужное подчеркнуть).

Поскольку толпа разогрета до предела, само событие реально имело место, а каких‑либо реальных доказательств вины кого‑то конкретного нет (хотя тут не точно: можно и озаботиться заранее), в нужный момент нужно просто орать как можно громче с разных концов этой толпы, просто указывая пальцем на «виновного».

Хоть на силы Непримиримого Альянса, якобы взорвавшего бомбу на рынке Кабула.

Или наоборот, на подлых шурави, сделавших то же самое. Там же.

Либо – на проклятых полицейских, застреливших насмерть невинного двадцатипятилетнего Чемпиона мира по боксу. Всего‑то и съездившего разок по мордасам этому тупому полицейскому сержанту утром первого января, посмевшему остановить машину Чемпиона… С дурацкими вопросами «Почему вы пьяны? И где взяли эти права?»

Где взял, где взял… Купил! Честно купил, не украл же! Благо, деньги водятся, поди не нищета подзаборная. А что домой выпивши ехал – так не в арыках после Нового Года же ночевать. Раз клуб утром закрылся до следующего вечера.

В общем, прокол лично мой. Я должен был догадаться. Заранее.

Если честно, я‑то и догадался. Но предположить не мог такой оперативности! Со стороны местных… Хотя, «звоночки» были. В принципе, мне стоило сопоставить скорость исполнения команды Алтынай её местными кавалеристами, количество которых уже перевалило за полк и продолжает расти. Вон, чуть в стороне от рынка.

Мне, старому идиоту, стоило сравнить скорость перемещения её бойцов с временем, потребовавшимся бы нашему полку, любому (ну кроме двух известных родов войск, живущих порой годами в пятнадцатиминутной готовности). На то, чтоб всех собрать в часть из квартир и вот так по мановению волшебной палочки переместить сюда. А они, на минутку, это вообще на конях проделали…

Терзая себя самокритикой, добегаю за конём нашего парня в какой‑то стоящий особняком городской квартал, застроенный, как попало. На обочине местной дороги, прямо на повороте, расталкиваем людей (наш десяток и перемешку из местных).

После чего лично я чувствую ещё один впрыск адреналина и ору на всех местных языках, что знаю, по очереди:

– Всем отойти на десять шагов! В этом квартале есть Старшина?! Или на улице?! Сюда, срочно!

А сам почти рыбкой прыгаю к лежащему на обочине телу, становясь рядом с ним на колени и устраиваясь поудобнее.

__________

Так неплохо начинавшийся день, ближе к полудню был омрачён плохой новостью: кто‑то из местных мальчишек обнаружил старуху Нигору, лежащую прямо у дороги. Почему‑то именно в этот момент никого из взрослых рядом не было, и первыми на крик мальчишки прискакал десяток туркан.

Отправивший тут же одного человека, видимо, доложить дочери хана либо ещё кому‑то из начальства.

Соседи, и просто торгующие на базаре неподалёку, образовали толпу вокруг тела уже буквально через несколько минут, когда их растолкали отъезжавший было гонец вместе со здоровым охранником дочери Степного хана. Который, как неожиданно оказалось, понимал и в лечении.

Охранник, отзывающийся на имя Атарбай (согласно пронесшимся по базару с утра слухам), упал на колени перед старухой и, неожиданно для всех, принялся делать сразу несколько дел: во‑первых, как‑то колдовать над старухой, но бог их, лечителей, разберёт… Во‑вторых, громко и голосом, не терпящим возражений, потребовал кого‑то из Старшин. Попутно продолжая орать, что ему мешает толпа и чтоб все отошли подальше.

Когда прибыл Старшина крайних базарных рядов, торгующих кожами, кормом для коней и подобной мелочью (ближе никого не оказалось), этот Атарбай зачем‑то накричал при всех на Старшину, потребовав любого местного лекаря. И поклявшись, что все вокруг пожалеют, если оного лекаря не доставят в течение одной десятой часа.

Мальчишки заголосили вразнобой, упоминая ближайшего лекаря. Которого знал и призванный не пойми зачем Старшина.

Трое туркан без разговоров уступили своих коней, ещё трое встали по бокам эскортом, и пацан со Старшиной, сопровождаемые тройкой туркан, понеслись к упомянутому лекарю прямо домой, ведя свободного коня в поводу.

Чтоб через четверть часа привезти лекаря верхом на шестой, свободной, взмыленной лошади.

За суетой, переживаниями, взаимными обвинениями никто и не заметил, когда старуха Нигора, над которой колдовал охранник дочери хана, начала дышать.

Возглас удивления толпы, однако, был перекрыт громким голосом Атарбая:

– Да где этот ваш треклятый целитель наконец?! Она жива, и срочно нужна помощь!

После чего толпа в удивлении застыла и затихла так, что стало слышно жужжание вездесущих степных мух.

– Я здесь, не кричите, – как нельзя вовремя раздался голос почтенного Файзуллы, того самого лекаря, за которым уезжали посыльные.

Который как раз прокладывал в этот момент себе дорогу в любопытствующей толпе (не без помощи сопровождающих его туркан, впрочем).

– Да где же тебя черти носят, коллега?! – почему‑то буйствует Атарбай, продолжая колдовать на четвереньках над ещё живой, как оказалось, Нигорой. – Тебе что, AY YORAM BIYO спеть?! Чтоб быстрее шевелился?!

Выговор степняка отличается от привычного дари, но всё же и сама его речь, и известная всем EY YAROM BIYA в его словах вполне узнаваема.

Толпа, не удержавшись от эмоций, хмыкает коротким смешком: настолько неуместно и комично звучит в этой обстановке название лирической песенки.

Почтенный Файзулла уже прошёл толпу, окинув картину быстрым взглядом, тут же падает на колени рядом со здоровенным степняком:

– Подвиньтесь. Что случилось?

– Вначале ударили по голове, спереди, – хмуро отвечает Атарбай продолжая какие‑то свои манипуляции. – Вот. Затем, когда она упала, зачем‑то ткнули чем‑то острым сзади. Ваши местные подумали, что она мертва. Мои позвали меня, хорошо, что успел. Какими техниками владеете, коллега? Я пока поддерживаю её. Но после реанимации у неё своих сил нет. А мне не хватает опыта… И ещё…

Дальше посыпались какие‑то непонятные окружающим (вне зависимости от народа и языка) слова, из которых все понимают только «сердце» и «лёгкие».

Затем некоторое время происходит вообще непотребное: почтенный Файзулла, не споря ни секунды со словами степняка, берёт у ближайшего воина кинжал и разрезает всю одежду на Нигоре.

Являя всем, без стыда, почти обнажённое тело уже немолодой женщины.

Затем окружающие таскают лекарю (или лекарям? Если считать и степняка?) по очереди теплую воду, какие‑то чистые тряпки, набор трав и медикаментов из дома Файзуллы (это делают конные туркан совместно с местными мальчишками: туркан на конях, а мальчишки хорошо ориентируются в городских кварталах и домах; без них припасы Файзуллы туркан собирали бы по его дому годами…).

Пока наконец, через пару часов, Файзулла не вытирает пот со лба и не поднимается с колен со словами:

– Слава Аллаху! Теперь можно перенести в дом.

Затем, в течение какого‑то времени Файзулла и степняк обсуждают какие‑то режимы и диеты.

– А где её дом? – спрашивает окружающих степняк, задерживая взгляд только на местных, и не обращая внимания на туркан Орды.

– Она одна живёт, вот здесь, – охотно указывает рукой на ближайший дом один из мальчишек, нашедших тело (как тогда думалось) с самого начала.

– Так а ухаживать за ней кто будет? – Файзулла и Атарбай недоумённо глядят друг на друга и разводят руками, почти что зеркально копируя движения друг друга.

Под уже не скрываемый смех толпы. Которая при этом вопросе начинает необыкновенно быстро рассасываться.

Оставляя возле места происшествия только мальчишек, которые сами ничего не решают и на ответственность которых рассчитывать никак не приходится.

– Понятно всё с вами, – бормочет Атарбай на ломаном северном дари, поворачиваясь к Старшине ближайших рыночных рядов. – Она, – кивок на мелко дышащую Нигору, – будет в шатре дочери хана. До выздоровления. Уважаемый, благодарю за помощь, – степняк наконец вспоминает приличия и, пожимая руку почтенному Файзулле, приобнимает того за плечо второй рукой и чуть склоняет голову в ритуальном жесте уважения. – Извините за резкость, очень переволновался. Я могу попросить вас посещать больную хотя бы раз в день? Ваши услуги будут оплачены золотой монетой ханского коша, по вашим обычным расценкам, какие бы они ни были.

– Мои услуги стоят недёшево, – Файзулла пристально смотрит на степняка. – Полтора дирхама за визит. Но с меня медикаменты и все виды поддержания…

Далее опять идёт медицинская тарабарщина, которую, несмотря на понятный всем дари, кроме чужака‑Атарбая никто не понимает.

– Справедливая цена, – что‑то быстро прикинув, через секунду кивает здоровяк. – У вас одни медикаменты стоят больше. Я оценил, благодарю… Согласен: расходы должны делиться пополам.

Окружающие ничего не понимают в происходящем, но этого, по счастью, и не требуется.

Атарбай, оглядывая присутствующих, громко спрашивает:

– В последний раз. Есть желающие взять на себя заботу о почтенной в период её выздоровления?

Поскольку таковых не находится, он продолжает:

– Тогда надлежащий уход почтенной будет обеспечен в ханском шатре Орды. Это раз. Второе: все желающие, буде таковые воспоследуют, могут в любое время, от восхода и до заката, посетить её у нас. Третье: дознаватель городской стражи должен быть у нас в ханском шатре сегодня не позднее часа Аср. В крайнем случае, не позднее часа Магриб! Сказано от имени Орды!

__________

Старуха действительно была кем‑то и зачем‑то почти убита. Вернее, здорово ранена, плюс потеря крови.

Спасибо мэтру Хлопани за науку. Душу, вот‑вот готовящуюся покинуть тело, удержать всё же проще, чем потом заставить вернуться. Хотя‑я‑я‑я, наши врачи‑реаниматологи там регулярно в этом преуспевают. Вообще без техник мэтра Хлопани…

С потерей крови я ещё представлял что делать, тут уже спасибо урокам доктора Лю. И спасибо местному миру, где физиологические жидкости в теле именно что «по щучьему велению» целитель с прокачанной энергетикой может восполнять буквально из воздуха.

Но вот уже в этом месте и начиналась проблема, с которой я не знал, что делать: банально не хватало знаний. Какие внутренние органы задеты? Как запускается их регенерация? Какой «строительный материал» вводить в организм? Что ещё я упускаю в процессе реанимации, поскольку, несмотря на все мои усилия, даже удерживаемая мной в теле насильно душа стремилась его покинуть всё сильнее и сильнее?

Повезло дважды. Как стало известно позже, почтенная Нигора сама была мелкой целительницей, правда, с упором на травы и подобное. Что, впрочем, не мешало её организму на клеточном уровне знать, как бороться. Особенно с помощью вливаемых от меня лошадиных порций энергии в её «каркас».

Подоспевший местный «реаниматолог» Файзулла, в отличие от меня, имел крайне скромный резерв, но (снова в отличие от меня) умел виртуозно им оперировать. Что и решило, в конечном итоге, судьбу старухи, склонив чашу весов в сторону «плюс»: я, не жалея, вливал всё, что мог. На уровне сырой «силы». А он уже техниками, мне недоступными, и реанимировал, и лечил одновременно.

Неожиданно для меня, оставить старуху оказалось не на кого: местные почему‑то, как только основная проблема рассосалась, тут же испарились со скоростью звука.

Впрочем, не буду никого судить. Возможно, в голодный год у них есть более чем веские основания для такого поступка…

С нас, в смысле, с Орды, не убудет. Покинь эта старуха чертоги жизни сейчас, проблем у Орды могло бы возникнуть гораздо больше. Чем сейчас, когда нам нужно её всего лишь выходить и выкормить.

Десятник лагеря оказывается толковым и не ленивым.

После того, как реанимационные мероприятия заканчиваются (успешно, слава Аллаху), он моментально организовывает носилки, крепит их между парой коней, транспортирует старуху в лагерь.

Где над ней, параллельно слушая мой рассказ, начинает хлопотать уже Алтынай.

– В общем, отделались лёгким испугом, – резюмирую в самом конце. – Ты сама выйдешь на площадь объявишь? Или мне пойти проораться?

– Давай сейчас ты, – предлагает Алтынай. – А я тогда уже вечером, один раз за день, все новости за сутки им сообщу: не дело царственной особе в роли глашатая раз в час подвизаться.

Потом мы с ней смеёмся, в качестве разрядки от напряжения.

– Слушай, а что ваш разговор с Наместником? – спрашиваю через минуту. – Я вообще забыл, за всеми хлопотами, – указываю взглядом на лежащую на белой кошме старуху.

– Я не забыла. – Качает головой Алтынай. – Я выходила на площадь с сотниками. Наместник не пришёл, трусливый ишак…

Потом Алтынай остаётся хлопотать над старухой, а я шагаю к лавке Иосифа, чтоб на площади по пути сделать очередное объявление.

Теперь уже на трёх языках, поскольку в реанимационной горячке я, можно сказать, «спалился»: было не до выбора, и да, говорить пришлось так, чтоб понимали, как можно скорее. И да, я не совсем болван в дари. Поскольку более‑менее могу объясняться по‑таджикски…

В свою бытность в молодости там, в Душанбе и южнее, я, разумеется, общался не только на пашто .

Просто, если умеешь считать до десяти, остановись на шести.

__________

Примечание.

Вот эту песню ГГ вспоминал вслух, когда нервничал, где же местный врач:

https://www.youtube.com/watch?v=‑RZ1sYn4udU

Сам ГГ эту песню знал из своего прошлого в нашем мире, поскольку успел застать краем Муборакшо Мирзошоева в Душанбе, до того, как тот умер.

Видимо, либо эта песня знакома окружающим его дари в новом мире:) уже как народная.

Либо – само название уже чётко говорит, что будет дальше:)

Ну а вот уже тот вариант, который знали местные:

https://www.youtube.com/watch?v=63164Ao5i8k

Глава 25

К тому времени, как я добираюсь, наконец, до лавки Иосифа, он уже частично в курсе всех событий благодаря «базарному телеграфу»:

– Жива? – выдыхает он, почему‑то волнуясь.

– Вполне, – удивлённо пожимаю плечами. – Если не секрет, почему волнуетесь? Вас бы мы в обиду всё равно не дали.

– Лишние проблемы не нужны никому, – почему‑то надувается Иосиф. Потом, правда, добавляет. – В случае конфликтов между разными народами, первыми почему‑то всегда страдают еудим. Но вы ещё слишком молоды, чтоб… – он не заканчивает фразу.

– С некоторым допущением, признаю правоту ваших слов, уважаемый, – за церемонным наклоном головы, прячу смех (уж больно Иосиф похож на некоторых персонажей). – Кстати, а в число ваших добродетелей случайно не входит знание стоимости таких вот лекарств и их компонентов…

По памяти, цитирую местные медикаменты, упомянутые Файзуллой в качестве обязательной составляющей его терапии спасённой бабуле.

Иосиф молча кивает, вооружается большой писчей доской (на малой я замечаю всё ещё не стёртые свои каракули) и через несколько минут поворачивает её мне:

– Вот. Плюс‑минус десять сотых долей, но порядок цен точен.

– Уважаемый, озвучьте, пожалуйста, – улыбаюсь. – Я неграмотен. В этой письменности.

Иосиф, спохватившись, зачитывает цены и итоговую сумму.

Благодарю его и мысленно снимаю все свои невысказанные претензии в адрес Файзуллы: названая им цена его лекарских услуг в полтора дирхама не покрывает и половины стоимости лекарств. Которые он будет расходовать.

Стоимость медикаментов, кстати, я и сам примерно представлял, после визита с Лю на оптовый аптечный склад, где она закупалась для колледжа. Иосиф только подтвердил плюс уточнил незнакомые мне позиции (кстати, надо будет спросить, откуда он в курсе цен на медикаменты ).

После недолгих расчётов, вижу, что Файзулла разделил на два все предстоящие материальные расходы на старуху, и вслух при людях озвучил половину. Просто кроме нас с ним, никому другому из толпы, не закупавшему медикаменты у профильных поставщиков, это не понятно. Потому за рвачество на него не грешу.

– А где разместили пострадавшую? – спрашивает Иосиф, терпеливо дождавшись окончания моих подсчётов.

Видимо, он издалека видел носилки на двух конях, потому и спрашивает.

– В шатре Алтынай, – и не думаю скрывать, поскольку скрывать нечего. – Старуха живёт одна, родни нет; а когда мы спросили, кто за ней присмотрит, все местные почему‑то очень быстро разошлись. Как будто не они так переживали за неё получасом ранее, – заканчиваю с сарказмом.

– А почему вы не принесли её сразу сюда? – сводит брови вместе Иосиф, вопросительно глядя на меня и не реагируя ни на сарказм, ни на юмор. – Вы считаете, что в военном лагере, без крыши над головой, ей будет лучше, чем в доме со стенами?

– Ну не мог же я распоряжаться вашим домом без вашего ведома, – резонно, как мне кажется, возражаю.

– Предлагаю перенести её сюда при первой возможности, – коротко кивает Иосиф. – Это в наших общих интересах, и я это понимаю не хуже вас.

– Благодарю повторно… – прикладываю руку к сердцу. – Тогда завтра, сразу после визита местного доктора. О, чуть не забыл… Пойду проорусь на площади. По поручению Алтынай. И кстати, а вы не заметили вчера, куда делось тело убитого сотника?

– Стражники унесли, примерно через полчаса, – добросовестно сообщает Иосиф.

__________

Известие о том, что старуха Нигора жива, облетела базар так же быстро, как и известие о приключившемся с ней несчастье. Благо, очевидцев работы охранника дочери степного хана и уважаемого Файзуллы хватало. Как и свидетелей последних слов лысого степняка.

Десяток городской стражи, как обычно, разбившийся на пары, сегодня, обходя базар и кое‑где собирая обычную дань, уже устал отвечать на вопросы всех подряд: известно ли Городской Страже, что имела место попытка убийства? И что в стане туркан, где сейчас находится спасённая, ждут дознавателя? Не позднее часа Магриб.

Поначалу стражники кивали. Потом морщились. Потом вообще перестали отвечать.

Посетив после обеденного времени казармы, они добросовестно донесли до второго сотника требование прислать дознавателя, но по скривившемуся лицу того поняли, что никто никуда не пойдёт.

– Как так, Нияз? – спросил, в нарушение всех правил, самый старший из десятка, сорокалетний Али. – Даже если бы это был совсем чужой человек, мы были бы обязаны вмешаться. Но она же вообще наша?..

Сотник, также в нарушение всех правил, поднялся, молча похлопал Али по плечу и, ни слова не говоря, вышел наружу.

По возвращении на базар для вечернего обхода, оказалось, что стражникам нужно ходить вместе, и что о разбивке на пары речь не идёт: проклятый охранник дочери хана опять что‑то орал после обеда на площади, и теперь даже свои незаметно плевали страже под ноги, отворачиваясь. Не предлагая, как обычно, ни прохладной воды с анисом, ни куска горячей лепёшки. Коими несущих службу на базаре ранее всегда угощали бесплатно.

– И что теперь? Как людям в глаза смотреть? – стражники теребят десятника, который и сам не знает, что делать.

В конце концов, Али принимает решение:

– На сегодня давайте заканчивать. Шагайте по домам, на улице сегодня не появляться. А то как бы нас с вами за ту старуху…

Али не договаривает, но всем без слов понятно, что он имеет в виду: презрение завсегдатаев и посетителей базара в адрес стражи чувствуется почти что материально.

– Лучше завтра, если что, откажемся от половины сегодняшнего дневного жалования. А утром поговорим с остальными из сотни, и спросим дознавателя сами. – Видимо, что‑то для себя решив, роняет с тяжёлым взглядом Али. – Если у сотника узнать не можем… Мы всё же городская стража. И если начальство не делает должного, то какой с нас спрос? А всей сотней всяко удобнее спрашивать…

__________

Причиной недовольства всего без исключения базарного народа в адрес стражи стало то, что лысый охранник дочери хана, выйдя между часами Зухр и Аср из лавки джугута Иосифа, прошёл на середину базарной площади и, набрав побольше воздуха и явно напрягаясь, громко закричал на весь базар на пашто:

– Новости из шатра хана Орды! Уважаемая Нигора жива! Тем, кто не слышал: поскольку никто из живущих с ней в одном городе помочь не вызвался, её отвезли в шатёр хана! Сейчас она без сознания, нуждается в уходе, а кроме туркан помочь оказалось некому!

Торговцы поумнее отметили, что охранник дочери хана, видимо, раньше уже имел опыт общения с большими толпами людей: сделав паузу, он явно с удовлетворением отметил наступившую тишину и внимание, с которым за ним принялись наблюдать все очевидцы. Хоть и старательно делая вид, что на него не смотрят.

– Если есть желающие её посетить, шатёр хана открыт для гостей! Без ограничений, – продолжал орать ханский охранник, выдержав положенную паузу. Как будто раньше имел опыт глашатая… – С рассвета и до заката! Дознаватель стражи не явился! Орда объявляет городской страже замечание, за небрежение своим долгом! Я сказал всё! На закате, дочь хана Орды сама будет говорить здесь! Если кто‑то знает близких или родичей Нигоры, передайте ей то, что сейчас слышали!

Затем лысый здоровяк повторил всё то же на туркане и, к удивлению некоторых, на ломаном и искажённом, но вполне узнаваемом дари. После чего плюнул в пыль рядом со своими ногами и отправился обратно в лавку джугута Иосифа.

Оставив в среде базара сомнения и перешёптывания.

На самом деле, ни ордынский здоровяк, ни сам Иосиф, ни кто‑либо из Орды не были местными и не знали: старуха Нигора мало что была одинока. Но ещё и была на четверть хань, на четверть пашто, наполовину дари. Отчасти, именно поэтому ни один из конкретных народов сразу не откликнулся на призыв о помощи, в базарной суете полагая, что это сделают другие.

Теперь же, после обличительной речи здоровяка, сказанной при всём народе на весь город, оставаться в стороне было не только неуместно, а и недостойно.

Буквально через час после того, как известие о речи здоровяка облетело окрестности, от некоторых родов и пашто, и дари потянулись женщины в сопровождении мужчин: оставить соплеменницу без внимания действительно было нельзя. Вдвойне досадно, что какой‑то кочевой степной дикарь укорил всех в этом прилюдно.

А возразить было нечего.