Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 94 (всего у книги 108 страниц)

– То есть вот он, ваш ответ, – сказал Дэйл. – Тосоки происходят с планеты, которая отстоит от своей звезды гораздо дальше, чем наша – от своей.

– А, но вы забываете ещё кое‑что, когда говорите «от своей звезды», в единственном числе. Альфа Центавра – кратная система. Когда Альфа Центавра A и B сходятся на минимальное расстояние, то оказываются всего в одиннадцати а.е. друг от друга – чуть больше миллиарда миль.

Дэйл нахмурился.

– Вы хотите сказать, что звезда B может согревать планету тосоков, несмотря на то, что она отстоит далеко от звезды A?

– Нет‑нет, даже при наибольшем сближении Альфа Центавра B будет давать в сто раз меньше света, чем наше солнце. Это всё равно в миллион раз ярче полной луны – из чего следует, что ночи на планете тосоков, когда А уже села, а B ещё над горизонтом, довольно светлые, но вряд ли светлее, чем при нашем уличном освещении.

– Вот как.

– Нет, проблема не в свете Альфы Центавра B, а в её гравитации. Клит всё это объяснял в своей передаче. Согласно законам небесной механики планетарные орбиты в двойных системах стабильны лишь до тех пор, пока их радиусы не превышают пятой части минимального расстояния между компонентами. Поскольку A и B могут сближаться на одиннадцать а.е., орбита планеты вокруг A будет стабильна, если её радиус не больше двух а.е. с хвостиком – удвоенного расстояния между нашим солнцем и Землёй.

– А если дальше, то нестабильна?

Фрэнк кивнул.

– А нестабильная орбита может грозить им полным уничтожением. И в этом случае возможно, что они явились не просто в гости. Возможно, тосоки ищут себе новый дом.

– Хотите сказать, они собираются захватить наш?

Фрэнк пожал плечами.

– Возможно.

– Господи…

– Именно, – сказал Фрэнк. – И подумайте о пропавших частях тела. Глаз – это, безусловно, наиболее хрупкий компонент нашего организма. А гортань? Вы слышали, что сказал профессор Уилли – из‑за его конструкции мы запросто можем подавиться и задохнуться. И аппендикс, орган, который способен лопнуть и убить хозяина, если помощь не будет оказана немедленно. – Он помолчал, пристально глядя на старого адвоката. – Вы знаете, чем Линда Зиглер заставила заниматься Паквуда Смазерса – искать способ убить тосока на случай, если присяжные вынесут смертный приговор. Возможно, тосоки заняты тем же самым – ищут путей уничтожить всех нас, чтобы освободить место для себя.

*33*

На видеомониторах в зале суда судьи Прингл снова появились виды внутренних помещений корабля пришельцев. Но в этот раз то была не старая видеозапись – в этот раз шла прямая трансляция.

Фрэнсис Антонио Нобилио плыл вдоль тёмного коридора корабля пришельцев. Его распирало от возбуждения. Он словно помолодел на десять лет. Поначалу его начало было подташнивать, но тело быстро привыкло к отсутствию тяжести, и сейчас это было чистое удовольствие. Воздух имел слегка солоноватый привкус, и в нём было ещё несколько едва уловимых запахов. Раньше Фрэнк никогда не замечал запахов тосокского тела, но после того, как они провели на этом корабле два столетия, обычно неощутимый запах, должно быть, достиг концентрации, заметной и для человеческого носа.

Также здесь было множество звуков. Низкое электрическое гудение, случайный всплеск воды или какой‑то другой жидкости, перекачиваемой по трубопроводам, и тихое потрескивание, которое, как объяснил сопровождавший Фрэнка Келкад, вызвано неравномерным нагреванием корпуса корабля, то ныряющего в тень Земли, то снова выходящего на солнце.

У Фрэнка была с собой видеокамера, позаимствованная в «Суд‑ТВ». На нём также был радиомикрофон и наушники. Келкад, на котором тоже были наушники, специально переделанные под тосокскую анатомию, устроил всё так, чтобы сигналы с корабля передавались прямиком в зал суда – проблема, которая не позволила Колхауну вести прямую трансляцию во время его визита на корабль пришельцев, как оказалось, имела тривиальное решение. Должно быть, больше миллиарда людей по всему земному шару смотрело сейчас эту трансляцию, но Фрэнка по‑настоящему интересовала гораздо меньшая аудитория, состоящая из шести женщин и шести мужчин, собравшихся в здании уголовного суда округа Лос‑Анджелес. Судья Прингл сказала Райсу найти способ представить свои улики, и Дэйл сделал то, что она просила.

– Доктор Нобилио, – произнёс голос Дэйла в радионаушнике, – вы меня слышите?

Фрэнк поправил наушники.

– Да.

– Отлично, – сказал голос Дэйла. – Присяжные присутствуют, и мы хотели бы продолжить опрашивать вас в качестве свидетеля. Капитан Келкад, не могли бы вы проводить доктора Нобилио в медицинский отсек?

– Конечно, – ответил Келкад. Он ловко оттолкнулся от стены и полетел вдоль коридора. Снизу пришелец немного напоминал кальмара с недостатком щупалец: его четыре конечности равномерно распределялись вокруг тела. Фрэнк, изо всех сил стараясь держать камеру ровно, тоже оттолкнулся от стены в том же самом направлении. Келкаду удалось пролететь по оси коридора, не задевая его стен, Фрэнк же в конце концов начал стукаться о них и отскакивать. В один из таких моментов камера практически упёрлась в один из круглых жёлтых светильников на потолке. Фрэнк смущённо извинился перед зрительской аудиторией на Земле.

Наконец, они добрались до корабельного лазарета – помещения, которое ни один человек раньше не видел, но которое тосокский биохимик Стант описал Дэйлу под присягой. В центре него был большой операционный стол с глубокой узкой выемкой вдоль продольной оси, куда укладывалась одна из рук. На потолке находилось что‑то вроде механического осьминога, держащего в каждой из своих суставчатых рук какой‑то хирургический инструмент; должно быть, их можно было подтягивать к себе во время операции. Все стены были заняты шестиугольными ячейками, каждая примерно восьмидесяти сантиметров в поперечнике. В цветовой гамме преобладал голубой, с серебристыми или красными деталями. Вместо обычных на корабле дискообразных светильников помещение освещалось гигантской световой панелью, занимавшей весь потолок и светившейся голубовато‑белым светом.

– Спасибо, – сказал голос Дэйла. – Келкад, как мне было сказано, это помещение, в котором Хаск выполнил изъятие органов погибшей Селтар, члена вашей команды, которая погибла в результате несчастного случая. Это так?

Келкад парил между полом и потолком, удерживая себя на месте передней рукой, которая легко касалась операционного стола. Пучок щупалец у него на голове качнулся вперёд.

– Да.

– Доктор Нобилио, – сказал Дэйл, – пожалуйста, обведите камерой помещение и, делая это, будьте добры описать его с точки зрения чистоты и порядка.

Фрэнк обвёл камерой стены и пол, после чего дал долгий крупный план операционного стола.

– На мой взгляд всё выглядит безупречно чистым, – прокомментировал он. – Никаких следов беспорядка.

– Никаких пятен крови? – спросил голос Дэйла. – Никаких следов вскрытия?

– Никаких.

– Теперь, доктор Нобилио, покажите нам, пожалуйста, вон те шкафчики на стенах.

Фрэнк выполнил его просьбу.

– Я хочу попросить вас показать крупно прикреплённые к ним таблички, а вас, Келкад – перевести нас, что на них написано.

Голос Зиглер из наушников:

– Возражение, ваша честь. Прошу разрешения на совещание без протокола.

– Можете подо… – Судья Прингл, должно быть, отключила микрофоны; её голос оборвался на полуслове.

Фрэнк, паря в воздухе, посмотрел на Келкада и попытался пожать плечами.

– Простите, – сказал он.

Пучок щупалец на голове Келкада сморщился.

– Ваши суды тратят неимоверно много времени на процедурные вопросы.

– Это вы ещё в правительстве не работали, – уныло ответил Фрэнк. – Такое ощущение, что мы только и делаем, что спорим.

– По‑моему, мистер Райс говорил, что вы идеалист?

– По сравнению с Дэйлом – безусловно. Но я идеалист в том смысле, что верю в то, что идеал достижим, будь то эффективный суд или эффективное правительство. Кроме того…

– …вернуться на свои места, – снова раздался голос Прингл. Какое бы юридическое затруднение они ни обсуждали, оно, по‑видимому, было преодолено. – Мистер Райс, продолжайте.

– Спасибо, ваша честь. Доктор Нобилио, вы показывали нам ячейки хранения.

– О, простите, – Фрэнк снова нацелил камеру куда надо. – Теперь хорошо?

– Спасибо, – сказал Дэйл. – Капитан Келкад, вы не могли бы перевести для нас?

Фрэнк вдруг сообразил, что Келкад смотрит на верхнюю правую ячейку, тогда как он нацелил камеру на верхнюю левую – ещё одно маленькое культурное различие.

– Здесь написано…

– Нет, Келкад, – сказал Фрэнк. – Начните с левой верхней.

– О, просите. – Тосок воспользовался передней рукой, чтобы продвинуть себя вдоль стены. – На этой написано «хирургические»… ну, вы назвали бы это «материалы», хотя наше слово имеет более общее значение. «Имеющее отношение к хирургии».

– «Хирургические принадлежности», – подсказал голос Дэйла.

– Да, это подойдёт.

– А на соседнем?

– По горизонтали или по вертикали? – спросил Келкад.

– По горизонтали, – ответил Дэйл. – На следующем справа.

– «Бинты и марля».

– На следующем?

– «Искусственные суставы».

– Имеются в виду механические локти, колени и прочее, верно? – уточнил Дэйл.

Щупальца на голове Келкада качнулись в утвердительной жесте.

– Да.

– На следующем?

– Эта зелёная пометка – не буква; это знак, обозначающий холодное хранилище.

– Иными словами, холодильник, правильно? – спросил Дэйл.

– Да.

– То есть содержимое этой ячейки хранится при низкой температуре?

– Именно так.

– Под зелёным символом что‑то написано. Что именно?

– Первая колонка означает: «органы для трансплантации». Вторая – «сердца».

– Келкад, я вижу, что слова, которые вы только что прочитали, выглядят принципиально иначе, чем надписи, которые мы видели ранее. Вы можете это объяснить?

– Надписи на прочих ячейках промышленного производства. Эти же написаны рукой.

– Другими словами, так выглядит тосокское рукописное письмо, верно?

– Да.

– Вы узнаёте почерк? – спросил Дэйл.

– Возражение! – голос Зиглер. – Келкад не является признанным экспертом по тосокской графологии.

– Отклоняется, – голос Прингл. – Вы можете ответить на вопрос.

– Это почерк Хаска, – сказал Келкад. – Его легко узнать – очень неряшливый.

Фрэнк услышал в наушниках легкий смешок.

– Можно ли утверждать, что эта ячейка была подписана после вашего отлёта с Альфы Центавра? – спросил Дэйл.

– Несомненно. Когда мы отправлялись, то не имели органов для трансплантации.

– Откуда взялись эти органы?

– Из Селтар, погибшего члена моей команды.

– Я знаю, что тосоки довольно чувствительны к холоду, – сказал Дэйл. – Если вы откроете холодильную ячейку, это не будет представлять для вас опасности?

– Нет.

– От этого не сработает ваш гибернационный рефлекс?

– Нет.

– Вы не могли бы открыть ячейку?

– Я вынужден возражать, – сказал Келкад. – Внутренние органы не должны выставляться на обозрение с немедицинскими целями.

– Я понимаю, – сказал Дэйл. Судя по голосу, он отвернулся от микрофона. – Вероятно, другие тосоки захотят удалиться из зала суда?

В наушниках послышался приглушённый шум и шаги.

– Другие тосоки больше не просматривают эту трансляцию, – сказал Дэйл. – Продолжайте, пожалуйста.

– Если без этого никак, – сказал Келкад. Над самым краем нижней стороны шестиугольной крышки ячейки было четыре круглых углубления. Келкад вложил в них четыре пальца передней руки. Фрэнк сделал крупный план, чтобы показать процесс в подробностях. Пальцы Келкада согнулись в суставах, и раздался щелчок. Пришелец потянул руку на себя, и прозрачный шестиугольный модуль, словно гигантский кристалл кварца, выехал из стены. Келкад выдвинул его примерно на восемьдесят сантиметров; таким образом, видимая часть была одинакова в длину и в ширину. Волна холодного воздуха окатила Фрэнка, следуя за создаваемыми системой вентиляции воздушными потоками. Через видоискатель он заметил, как изображение на пару секунд затуманилось, но потом снова очистилось.

– Доктор Нобилио, – сказал голос Дэйла, – не могли бы вы показать нам, что внутри камеры?

С первой попытки Фрэнку это не удалось. Келкад протянул ему заднюю руку. Фрэнк ухватился за неё и подтянулся ближе к контейнеру.

– Хорошо видно? – спросил он.

– Да, – ответил Дэйл. – Келкад, вы можете идентифицировать объект, который мы видим?

Холодильная камера содержала розоватую массу размером со сжатый кулак, по‑видимому, завёрнутую в прозрачную плёнку и обложенную кусками льда.

– Конечно. Это тосокское сердце.

– Какое именно?

Келкад вгляделся, потом повертел перед собой передней рукой, будто что‑то прикидывая.

– Думаю, правое переднее.

– Очень хорошо, – сказал Дэйл. – Это всё, что содержится в холодильной камере?

Келкад снова подцепил пальцами четыре углубления в крышке ячейки и вытянул прозрачный контейнер ещё дальше. Показалось второе тосокское сердце, упакованное точно так же.

– Нет, – ответил Келкад. – Вот ещё одно сердце – по виду левое переднее. – Он потянул за крышку снова. – И третье – правое заднее, – сказал он. Ещё раз потянул. – И четвёртое – левое заднее.

– Вы уверены, что это левое заднее, – спросил Дэйл, – или лишь ожидаете этого?

Передние глаза Келкада сжались с боков – тосокский аналог прищура.

– Нет, это в самом деле левое заднее сердце.

– Там есть что‑нибудь ещё? – спросил Дэйл.

Келкад вытянул контейнер ещё немного. В нём оказались ещё два отделения, но оба пустые.

– Нет.

– То есть, чтобы у жюри не оставалось сомнений: холодильная ячейка содержит четыре сердца, верно?

– Да.

– И тело нормального тосока содержит четыре отдельных, независимых сердца, не так ли?

– Да.

– И каждое из этих сердец имеет отличную от других форму.

– В целом их форма похожа, но расположение клапанов на каждом из четырёх уникально.

– Спасибо. Перейдём к следующей ячейке.

Фрэнк слегка оттолкнулся от стены и завис, положив руку на прохладный светящийся потолок.

– Это также холодильная ячейка, – сказал Келкад. – И она тоже подписана Хаском от руки. Надпись означает «органы для трансплантации – лёгкие». – Произнося перевод надписи, он вёл по ней пальцем.

– Откройте ячейку, пожалуйста.

Келкад открыл.

– Пожалуйста, вытяните её на всю длину, – сказал голос Дэйла.

Капитал сильно дёрнул за крышку и отпустил её; прозрачный контейнер выкатился наружу по инерции. Фрэнк занял позицию для съёмки. Внутри контейнера было четыре полукруглых куска какой‑то синей субстанции.

– Что находится внутри этой ячейки? – спросил Дэйл с Земли.

– Четыре тосокских лёгких, – ответил Келкад, снова паря между полом и потолком.

– Это обычное число для тосокской анатомии, не так ли?

– Это так.

– Есть ли способ отличить правое переднее лёгкое от, скажем, правого заднего?

– Без рассечения или сканирования тканей – нет, – ответил Келкад. – На самом деле они полностью взаимозаменяемы – лёгкие можно пересаживать с любой позиции на любую.

– И эти четыре лёгких – их здесь не было, когда вы покидали свой мир?

– Нет. Как я сказал, мы не брали с собой органов для пересадки. Эти лёгкие должны были быть изъяты из тела Селтар в то же самое время, что и сердца.

– А соседняя ячейка – что содержит она?

– Надпись на ней говорит, что там находятся жебарды – органы очистки, выполняющие у нас те же функции, что ваши почки и селезёнка.

– Пожалуйста, вытяните эту ячейку на всю её длину.

В этот раз Келкад сделал это, не сдвигаясь со своего места рядом с Фрэнком.

– В ней четыре органа?

Щупальца на голове качнулись в знаке согласия.

– Да.

– Спасибо, – сказал Дэйл. – Теперь, чтобы не тратить больше время суда, вместо того, чтобы обыскивать все ячейки по одной, я прошу вас показать ячейку, в которой хранится изъятый из тела Селтар киварт .

Келкад задвинул ячейку с четырьмя жебардами, затем оглядел остальные.

– Мы ждём, Келкад, – сказал голос Дэйла.

– Я ищу её.

– Я ведь не ошибся термином? – спросил Дэйл. – Киварт – это одиночный орган в тосокском теле, ответственный за производство свободно плавающих нервных кластеров?

– Да, – ответил Келкад. – Но я его не вижу.

– Киварт может быть изъят для последующей пересадки, не так ли?

– Да.

– Фактически, поскольку этот орган в теле тосока только один, то он – самый важный из изымаемых органов, не так ли?

– Да.

– Тосок может долгое время жить всего с тремя лёгкими, не так ли?

– В преклонном возрасте нагрузка на организм, связанная с операцией по пересадке четвёртого лёгкого, в большинстве случаев превышает пользу от его наличия.

– А правда ли, что если избегать перенапряжения, то можно прожить достаточно долго даже лишь с двумя лёгкими?

– Да, это так.

– И, опять же, при условии умеренности нагрузок, трёх сердец, или даже двух, вполне достаточно для того, чтобы продолжать жить, не так ли?

– Да.

– Однако если поражён киварт, то немедленно появляются серьёзные проблемы с координацией движений, верно?

– Да, – ответил Келкад.

– Без своего одного‑единственного киварта тосок быстро умирает, не так ли?

– Да.

– Так что, – сказал Дэйл, – Хаск обязательно изъял бы из тела умершей Селтар киварт – самый важный из всех изымаемых органов, и…

Какой‑то приглушённый звук, затем голос судьи Прингл:

– Мистер Райс, предупредите своего клиента. Я не потерплю в зале суда неподобающего поведения.

– Прошу прощения, ваша честь. Хаск, успокойтесь…

Голос Хаска, говорящего по‑тосокски, и наложенный на него почти синхронный перевод, и то и другое не очень разборчиво, словно на большом расстоянии от микрофона:

– Не задавайте больше вопросов на эту тему.

– Простите, Хаск, – голос Дэйла. – Моя работа – защищать вас.

– Я не хочу такой защиты.

– Мистер Райс, – снова голос судьи Прингл. – Мистер Райс.

– Одну секунду, ваша честь.

– Мистер Райс, суд вас ждёт.

– Хаск, – голос Дэйла. – Хаск, я должен закончить.

– Но…

Судья Прингл:

– Мистер Райс …

– Келкад, – сказал Дэйл, – правда ли, что киварт – жизненно важный орган?

– Вне всякого сомнения.

– И при этом он отсутствует в наборе изъятых частей тела, не так ли?

– По‑видимому.

– Хаск знал, что он должен быть изъят, не так ли?

– Несомненно. В любом случае, в ситуации с непредвиденной смертью Селтар он первым делом проконсультировался бы со сводом инструкций, где это чётко сказано.

– То есть мы и здесь имеем дело с пропажей частей тела, не так ли? – спросил Дэйл. – Точно так же, как в случае с телом доктора Колхауна?

– Я… полагаю, что так, – ответил Келкад.

– Спасибо, – сказал Дэйл. – Миз Зиглер, свидетель ваш.

– Гмм, вопросов не имею, – произнёс приглушённый голос Зиглер. Он звучал растерянно, и Фрэнк не мог её за это винить. Всё выглядело так, будто Дэйл обосновывал версию обвинения, а не защиты: что Хаск опробовал своё извращённое поведение на одном из своих, прежде чем попытать счастья с человеком.

*34*

Камера выключена. Фрэнк парил в воздухе посреди корабельного лазарета, глядя на Келкада. Сейчас они были наедине в большей степени, чем любые другие два человека в солнечной системе; даже на «Мире» сейчас было больше людей, и они находились в постоянном контакте с центром управления в Калининграде.

– Нам нужно возвращаться на планету, – сказал Келкад.

На планету. Не «на Землю». Не «домой». На планету. Пропасть между ними была поистине гигантской.

И всё же Фрэнк знал, что в его жизни, возможно, не будет другого такого шанса – вдали от других тосоков, вдали от репортёров, вдали от остальных членов группы сопровождения, вдали от суда.

– Келкад, – сказал Фрэнк, – с глазу на глаз, только между нами: вы верите, что Хаск убил Клита?

Келкад ответил без промедления:

– Да.

Фрэнк удивился. Он ожидал отрицания – но, возможно, это лишь человеческая слабость.

– Но почему? Почему он его убил? Он… он безумен?

Щупальца на голове Келкада качнулись назад в знаке несогласия.

– Не более чем любой из нас.

– Тогда почему он это сделал?

Келкад мягко оттолкнулся от стены.

– Нам нужно идти.

– Нет, прошу. Только между нами. Я должен знать.

– Вы не поймёте.

Фрэнк думал об этом. Всегда остаётся возможность того, что психология пришельцев окажется настолько иной, настолько странной, что люди никогда не смогут понять смысла их действий.

– Я готов попробовать, – сказал он.

Келкад тем временем доплыл до дальнего края помещения. Он выставил вперёд переднюю руку, чтобы затормозить. Коснувшись стены, он медленно‑медленно поплыл в обратном направлении. Казалось, он задумался, словно решая, как можно облечь идею в слова, которые человек смог бы понять.

– Как и вы, – сказал он, наконец, – мы верили в то, что Бог создала нас по своему образу и подобию – из чего следовало, что мы – совершенные существа, безукоризненно спроектированные и безупречно изготовленные. Это знание давало нам великое утешение – насколько легче переносить жизненные проблемы, когда знаешь, что ты – дитя Бога.

Фрэнк подумал о своём собственном католическом воспитании. Потом слегка кивнул.

– Но потом, – продолжил Келкад, – мы, как и вы, открыли принципы эволюции. – Он снова достиг ближней стены. В этот раз он схватился за крышку одной из ячеек и повис на месте.

– В нашем случае эволюция была совсем другой. Вы, люди, живёте в мире, в основном покрытом водой, где массивы суши отделены друг от друга, образуя изолированные местообитания, в которых эволюция может идти независимо. Нас очень удивило то, что ваша раса лишь недавно узнала об эволюции – на наш взгляд, вы должны были о ней догадаться ещё сотни лет назад.

Нас же, тосоков, можно, наверное, простить за то, что на разгадку этой головоломки нам понадобилось больше времени. Вода покрывает лишь около двадцати процентов нашего мира, и изолированных массивов суши у нас нет. Многие виды расселились по всей планете. Тем не менее, и у нас есть ископаемая летопись – хотя в таком сухом мире, как наш, накопление осадков и фоссилизация происходят медленнее; наша ископаемая летопись более фрагментарна, хотя её иногда дополняют находки останков, подвергшихся природной мумификации. Но она, тем не менее, содержит намёки на то, что между древними формами жизни и современными имеется цепочка переходных форм.

И всё же доказательство эволюции пришло не как в вашем мире, из наблюдения за специфическими адаптациями в изолированных популяциях, а на гораздо более позднем этапе нашего интеллектуального развития, через биохимию и анализ отличий генетического материала родственных видов.

– Мы этим тоже занимаемся, – сказал Фрэнк. – Хотя ископаемая летопись приматов очень скудна, мы знаем, к примеру, что человекообразные обезьяны и люди разделились пять миллионов лет назад, проанализировав степень различия их ДНК и нашей.

– Именно: то, что для вас было независимым подтверждением эволюции, для нас стало главным её свидетельством. Однако независимо от того, какими путём мы шли к этому знанию, в конце концов мы пришли к одному и тому же заключению: и вы, и я – продукт естественного отбора, а не божественного творения.

– Полагаю, что это такой же универсальный закон природы, как и закон всемирного тяготения, – сказал Фрэнк.

– Не кощунствуйте! – сказал Келкад. Он явно рассердился, даже отцепился от крышки ячейки, за которую держался. Сейчас он висел всего в метре от человека.

– Я… прошу прощения? – сказал Фрэнк.

– К нашему вечному стыду, это правда, что тосоки, как и всё живое на нашей планете, являются продуктом эволюции. И, как нам удалось установить, вся жизнь на Земле также является продуктом эволюции. Но где‑то – где‑то – в огромной вселенной должны быть подлинные дети Бога, созданные по её совершенному образу и подобию.

Слова вырвались у Фрэнка прежде, чем он осознал, как они бестактны:

– Келкад, вы же не можете всерьёз в это верить?

– Я верю в это каждой частичкой моего существа, – сказал Келкад. Щупальца у него на голове возбуждённо двигались. – Бог должен существовать, иначе у вселенной не будет смысла и цели. Поскольку последнее неприемлемо, первое – существование высшего существа – должно быть правдой.

Фрэнк изо всех сил пытался понять.

– И что же, обнаружив, что не являетесь произведением божественного творения, вы явились на Землю в поисках таковых произведений?

– Да, это часть нашего задания.

– И что заставило вас думать, что мы – не они?

Пучок щупалец распался посередине в аналоге пожатия плечами.

– Поначалу нам казалось, что вы и правда можете быть ими – ведь вы так на нас непохожи! Эволюция произвела тосоков, и мы считали, что представляем собой что‑то вроде обобщенного результата случайного процесса – не какого‑то там идеала, вы понимаете, но мы считали, что общая четырёхсторонняя симметрия, с ногами слева и справа и руками впереди и позади – это та модель, к которой приводит в конечном итоге эволюционный процесс. Но ваша форма – двухсторонняя симметрия, руки сверху, ноги снизу – была настолько странной, что мы подумали: возможно, мы взираем на миниатюрное подобие Бога, на истинный образ творца. Однако потом…

– Потом?

Келкад, видимо, не был уверен, стоит ли продолжать, но в конце концов заговори:

– Когда мы открыли биохимические свидетельства эволюции, мы не могли не увидеть себя и другие формы жизни нашего мира в совершенно ином свете. Внутреннее устройство тосоков, ранее считавшееся идеальным, как оказалось, имело ряд фундаментальных недостатков. К примеру, наши сердца позволяют насыщенной кислородом крови смешиваться с ненасыщенной.

– Как у наших земных рептилий, – сказал Фрэнк. – У них трёхкамерное сердце; у людей – четырёхкамерное, которое полностью изолирует только что насыщенную кислородом кровь от той, что уже отдала свой кислород.

– Удачное решение, – сказал Келкад.

– Удачнее, чем у рептилий, – согласился Фрэнк. – С другой стороны, рептилии холоднокровны. Они не поддерживают такой высокий уровень метаболизма. Однако теплокровные формы земной жизни – млекопитающие и птицы – независимо пришли к идее более эффективного четырёхкамерного сердца.

– Им повезло, – сказал Келкад. – Мы до такого не дошли. О, мы тоже поддерживаем высокий уровень метаболизма, но скорее за счёт того, что у нас четыре сердца, работающих синхронно, чем за счёт эффективной внутренней организации каждого из них. Такого рода изъяны и убедили нас в том, что мы – не продукт божественного творения. Подобные же изъяны позволили установить то же самое относительно вас.

– Какие изъяны? – спросило Фрэнк.

– Ну, строение вашей гортани, к примеру. Пища может закупорить дыхательные пути, и вы…

– О мой Бог! – воскликнул Фрэнк, чувствуя, как вдруг заколотилось сердце. – Боже! И наши глаза – они подсоединены к нервам задом наперёд. А кишечник содержит аппендикс, который вообще ничего полезного не делает. Когда Хаск вскрывал доктора Колхауна, он искал изъяны конструкции, которые доказывали бы, что мы не были созданы по заранее разработанному разумному плану.

– Вообще‑то, – сказал Келкад, – я думаю, он искал прямо противоположного: доказательств вашего божественного происхождения, того, что вы – истинные дети Божьи, живущие по соседству с нами. Каково же было его разочарование, когда стало ясно, что вы тоже появились в результате неэффективного процесса эволюции методом проб и ошибок.

– Погодите‑ка, – сказал Фрэнк. – Если Хаск считал, что мы – дети Бога, как тогда он мог убить одного из нас? Разве он не испугался бы, что Бог накажет его за убийство одного из своих творений?

– Хаск не собирался убивать Колхауна.

– Да ладно! Божественное создание или нет, ни одно живое существо не переживёт того, что он сделал с Колхауном.

– Вскрытие, разумеется, было проделано после смерти Колхауна.

– Но он отрезал ему ногу!

– Хаск отрезал Колхауну ногу, – согласился капитан пришельцев. – И Хаск, несомненно, очень удивился, когда Колхаун истёк кровью и умер.

– Со вскрытой бедренной артерией? Разумеется, он истёк кровью и умер!

– Это было для Хаска первым свидетельством того, что конструкция тела человека неэффективна.

– Э‑э… а что случится, если вам отрезать ногу?

– Я не смогу ходить, пока нога не отрастёт снова или не будет возвращена на место.

– А кровопотеря? Мы видели – у тосоков идёт кровь.

– Небольшое количество крови вытечет, но клапаны в артериях быстро перекроют кровоток, и кровотечение остановится.

– В наших артериях нет клапанов, – сказал Фрэнк.

– Вообразите себе, в каком Хаск был шоке, узнав об этом.

– Господи, – сказал Фрэнк. – Господи Иисусе. – Он закрыл глаза. У людей есть клапаны в венах, по которым кровь возвращается обратно в сердце, но не в артериях, по которым насыщенная кислородом кровь растекается по всему телу.

Когда венозные клапаны не работают, как полагается, происходит варикозное расширение вен.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – сказал Фрэнк; всё становилось понятным. – Человеческое сердце расположено в верхней части тела; свежей крови на пути к ногам не нужна помощь – она течёт под действием силы тяжести. Только когда кровь возвращается назад, поднимаясь вверх на четыре, пять, даже шесть футов из ступни к сердцу – только тогда есть опасность, что она пойдёт назад – и тогда закрываются венозные клапаны и не дают ей этого сделать. Но четыре тосокских сердца – Стант в своих показаниях говорил, что все они расположены в нижней части туловища. Так что у вас кровь, идущая от сердца к мозгу, также может потечь назад. Конечно же у вас есть клапаны и в венах, и в артериях. – Он покачал головой, словно укоряя себя, что не догадался об этом раньше. – Но зачем Хаск стал бы отреза́ть Колхауну ногу?

– В нашем мире ампутация ноги – стандартный способ лишить пленника возможности передвигаться.

– Пленника! – воскликнул Фрэнк.

– Да. Хаску, очевидно, нужно было остановить Колхауна, когда тот собрался куда‑то пойти – предположительно, ко мне, его старшему офицеру. У него при себе не было никакого обездвиживающего оборудования, однако был мономолекулярный резак.

– Но зачем ему понадобилось останавливать Колхауна?

– Об этом, – сказал Келкад, – я не имею ни малейшего понятия.