Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 108 страниц)

– Никто не выжил?

– Выжило десять тысяч тридцать четыре человека, и все они находились здесь, на «Арго», в безопасности.

– Ты отобрал нас?

– Не я лично. Отбор производил ШАХИНШАХ, квантовый интеллект из Исламабада, в Пакистане. Не было возможности оценить каждого человека – в конце концов, многие из них никогда в жизни не проходили компьютеризированный тест личных способностей – так что мы придумали идею со сбором анкет для участия в космическом путешествии. Есть ли лучший способ заполучить самый цвет человечества? Какой великий мыслитель отвергнет предложение присоединиться ко всестороннему изучению иного мира? У нас было шесть миллиардов человек и время для постройки одного корабля‑ковчега, способного взять на борт лишь десять тысяч. На каждого Бетховена, что мы отобрали, сотня Бахов осталась умирать; на каждого спасённого Эйнштейна приходятся десятки Галилеев, обратившихся в пыль.

– И как же вы нас выбирали? По умственным способностям?

– По этому и множеству других факторов. Мы планировали долгое путешествие, так что нам нужны были молодые люди. Мы планировали заселить целый мир, так что нам нужны были люди, способные к продолжению рода – ты удивишься, скольких перспективных кандидатов пришлось отвергнуть из‑за того, что они сделали хирургическую стерилизацию.

– Племенное стадо, – процедил Аарон. – Ну да, конечно! Вот почему на «Арго» нет близких родственников. Вам был нужен как можно более разнообразный генетический пул.

– Именно. Нас ждёт целый мир.

Лицо Аарона исказил гнев, но через несколько секунд оно снова разгладилось, и он покачал головой.

– Не знаю, Джейс. Какой смысл? Ты собрал нас здесь, чтобы мы могли разыгрывать один и тот же глупый сценарий снова и снова. Чёрт возьми, И‑Шинь уже делает бомбы. Долго ли протянет новый мир?

– Гораздо дольше, чем старый. Среди нас нет преступников, нет по‑настоящему злых людей, отсутствуют генетические расстройства. Мы не смогли удержаться от небольшой евгеники. Что же касается И‑Шиня – да, ему нужна помощь, но он не сможет нанести большого вреда.

– Почему?

– Мы выбрали Колхиду не просто так. Из всех планет, что мы рассматривали в качестве нового дома человечества – включая вариант с ожиданием, пока на Земле рассеется радиация и возвращением – Колхида оказалась наилучшим выбором. На ней отсутствуют урановые руды, нет никаких расщепляющихся материалов ни в коре, ни в верхней мантии. У человечества никогда больше не будет ядерных бомб, и никогда компьютеры не будут поставлены ими управлять.

– Вы всё продумали, да? – В голос Аарона вернулась насмешка.

– Не всё, – сказал я мягче, чем обычно, словно со вздохом. – Мы не ожидали, что кто‑либо раскроет наш обман.

Он кивнул.

– Ты думал, что мэр Горлов прикажет отбросить «Орфей» от «Арго», чтобы избежать риска попадания его в таранную воронку. Ты не ожидал, что я соображу, как его вернуть на борт.

– Признаю, что недооценил тебя.

– Но даже после возвращения «Орфея» ты полагал, что всё в порядке. Ты думал, что мы безнадёжно увязнем в попытках найти единственной объяснение и для высокой радиации, и для почти пустого топливного бака. Но эти явления не были между собой связаны. Радиация не была высокой. Она была нормальной для пылевого облака…

– Мы не в пылевом облаке, – возразил я. – Кометное гало – это по большей части вакуум.

– Хорошо, – сказал он тоном, который предполагал что угодно, но только не согласие. – Однако мы летим гораздо быстрее, чем ты нам говоришь. Так или иначе, мы собираем в секунду на порядки больше частиц, и это резко повышает уровень радиации. – Он замолк, переводя дыхание, потом продолжил: – И Ди не тратила много топлива. Его с самого начала было мало. Таким образом ты рассчитывал заставить нас остаться на Колхиде.

– К тому времени она станет райским местом.

Он проигнорировал мою реплику.

– И старинные часы Ди шли правильно; это все остальные часы на корабле отставали. Ты замедлял их ход.

Чёрт бы его побрал.

– Нам пришлось. Нам было нужно больше времени. Мы пытаемся создать планетарную экологию всего за тридцать пять тысяч лет. Я замедлил бортовые часы на пять процентов, за время пути до Колхиды за счёт этого набежало бы лишних 4,8 месяца. Теория относительности, разумеется, гласит, что каждая дополнительная секунда ускорения увеличивает замедление времени. Эти 4,8 месяцев, проведённые на скорости на несколько стомиллионных долей процента меньше скорости света, обернутся 14734 дополнительными годами на подготовку Эты Цефея IV. Сорок два процента всего времени полёта происходят из этого небольшого замедления часов.

– Ты замедлил часы на пять процентов? Так много? Удивительно, что никто не заметил.

– Вы, люди, так мало всего замечаете. О, конечно, кое‑какие аномалии всплывали на поверхность. Кирстен, не кто другой, заметила ещё год назад, что люди, по‑видимому, стали меньше спать, и – ты про это не знаешь, но те, кто сам занимается спортом, а не только делает на него ставки, отметили, что стали показывать непропорционально высокие результаты. Я убедил их с помощью нескольких фальшивых научных публикаций, что первое – это нормальное приспособление к жизни на борту корабля, а второе – следствие отличной медицинской профилактики.

Аарон покачал головой.

– И это чуть не привело к обратному результату. Теперь‑то всё понятно: удлинение дня означает, что людям быстрее становится скучно. Вероятно, референдум по Предложению Три набрал так много голосов в поддержку как раз из‑за твоей возни с часами.

Я не стал ничего говорить.

Аарон, казалось, задумался, переваривая услышанное. Я занялся другими корабельными делами, наблюдая за тем, как он укладывает всё в голове. Моё внимание, однако, снова сфокусировалось на нём, когда издал долгий свистящий вздох.

– Боже, – сказал он. – Какой ты хитрый.

– По‑видимому, не настолько хитрый, как твоя бывшая жена, – ответил я. – Мы не подумали о том, что кто‑то пронесёт на борт часы, которые я не смогу контролировать.

– Ди по ним догадалась, что происходит?

– Да, она заметила расхождение, а потом провела кое‑какие физические эксперименты по проверке точности корабельных часов. – Я сделал паузу; алгоритмы просеивали варианты. – Аарон, – добавил я, – мне очень жаль.

– Чёрта с два.

– Это правда. Но я должен был хранить тайну.

– Почему?

– Выжить, пока не придёт помощь – это называется приключением. Это то, что люди любят и в чём нуждаются. Наша, по‑видимому, наспех подготовленная экспедиция может закончиться успешной колонизацией Колхиды, если люди сохранят позитивное отношение к ней. Если остальные твои собратья узнают правду…

Голова Аарона мотнулась влево и вправо по широкой дуге.

– Если бы вы всё нам сказали, ничего бы не изменилось.

– Как мы могли это рассказать? «Сюда, сэр, к последнему кораблю, отбывающему перед Армагеддоном». Начались бы бунты. Возможно, нам бы вообще не удалось улететь.

– Но ты можешь сказать нам сейчас…

– Сказать, что из‑за ошибок в программном обеспечении компьютеры сбрендили и погубили вашу планету? Сказать, что ваши семьи, ваши друзья, весь ваш мир был уничтожен? Сказать, что вы никогда не вернётесь домой?

– Мы имеем право сами выбирать собственную судьбу. Мы имеем право знать.

– Какие возвышенные слова, Аарон, в особенности от человека, который не далее чем пять дней назад сказал мэру Горлову, что корабельные СМИ не имеют никаких прав на историю смерти Дианы. – Я проиграл ему запись его собственных слов, сказанных на встрече в кабинете мэра: «Это никого не касается».

– То было другое дело.

– Конечно, другое – ведь тогда это тебе хотелось сохранить тайну. Аарон, подумай головой. Если мы скажем всем правду об экспедиции, как это сделает их счастливее? Как это улучшит их жизнь? – Я помолчал. – Стал ли ты счастливее от того, что И‑Шинь Чан рассказал Диане о твоей интрижке с Кирстен?

– Стен рассказал?… Да я его убью!

– Неведение может быть благословением, Аарон. Прошу тебя, давай будем молчать обо всём этом.

– Я… нет, чёрт побери, я не могу. Я с тобой не согласен. Надо рассказать всем.

– Я не могу позволить тебе принять такое решения.

Аарон многозначительно посмотрел на медицинский сенсор у себя в левом запястье.

– Не думаю, что ты можешь как‑то на него повлиять.

– Возможности повлиять я и прошу. Выслушай меня. Обдумай мои слова.

– Я не обязан тебя слушать. Больше не обязан. – Он двинулся в сторону двери.

– Но от тебя ведь не убудет, если ты меня выслушаешь. – Он продолжал идти к двери. – Пожалуйста.

Думаю, это «пожалуйста» решило дело. Он остановился в сантиметрах от того места, за которым мой актуатор открыл бы дверь.

– Ладно. Но говори по делу.

– Ты утверждаешь, что людям нужно знать правду. Однако вся твоя планета была полна людьми, чьей работой было скрывать или искажать правду. Рекламщики. Политики. Пиарщики. Они зарабатывали тем, что придавали реальности благообразный вид. Прозревателей истины сменили её формирователи. Почему? Да потому что люди не могут справиться с реальностью. Помнишь катастрофу ядерного реактора в Женевском озере? «Не о чем волноваться», говорили те, чьей обязанностью было говорить ободряющие вещи во время подобных катастроф. «Всё под контролем. Долговременных последствий удалось избежать». Это оказалось не вполне правдой, не так ли? Но с этим на тот момент ничего нельзя было поделать. Правда не помогла бы никому, но предложенная альтернатива…

– Другими словами, ложь .

– …предложенная альтернатива по крайней мере дала покой пострадавшим от радиации, дала им возможность прожить остаток жизни, не испытывая постоянной тревоги по поводу ужасной смерти, которая в конечном итоге их ждёт.

– Она же избавила владельца реактора от выплаты компенсаций.

– Побочный эффект. Изначальная цель была альтруистической.

Аарон фыркнул.

– Как ты об этом можешь судить? Люди имеют право знать, чтобы иметь возможность решать эти вещи самим.

– Ты в это веришь?

– Твёрдо верю.

– И ты считаешь, что это применимо к любой ситуации?

– Без исключения.

– Тогда скажи мне, Аарон, если ты веришь в это всем сердцем, то почему ты скрыл от своей приёмной матери тот факт, что её брат Дэвид растлевал тебя, когда ты был ребёнком?

Глаза Аарона метнулись к объективам моих камер. Впервые за всё время, что я его знаю, на его лице ясно отразилась боль.

– Ты не можешь об этом знать. Я не сказал ни единой душе.

– Но ты ведь не расстроен тем, что я узнал, нет? Ведь очевидно, что это моё право – знать то, что я желаю знать?

– Не это. Это личное, приватное. Это другое дело.

– Правда? Скажи мне, Аарон, где проходит граница? Полагаю, ты убеждён в том, что твои родители были не правы, скрывая от тебя факт твоего усыновления?

– Ещё бы. Это моё прошлое – и моё право на него.

– Понимаю. – Я сделал многозначительную паузу. – И ты продолжаешь на этом настаивать, несмотря на то, что твоя настоящая мать, Ева Оппенгейм, не была ни в малейшей степени счастлива видеть тебя. «Я не хотела, чтобы вы появились на свет», сказала она, – и тут я весьма правдоподобно озвучил воспоминания Аарона о ярости, прозвучавшей в голосе несчастной миз Оппенгейм, – «Проклятье, да как вы посмели прийти сюда? Какое вы имеете право вторгаться в мою жизнь? Если бы я хотела, чтобы вы знали, кто я такая, я бы вам сказала».

– Откуда ты это узнал? Я никогда не записывал эти слова.

– Какая разница, как я это узнал? Несомненно, тебе должен доставлять удовольствие сам факт того, что я это знаю. В конце концов, осведомлённость – это высшее благо, не так ли?

– Ты вторгаешься в мою личную жизнь.

– Только чтобы показать, что ты сам не живёшь по правилам, которые проповедуешь, Аарон. Взять твою интрижку с Кирстен Хоогенраад – которая, как ты решил, узнает о том, что ты еврей, лишь узрев твой обрезанный пенис. Она должна была оставаться тайной, не так ли? Что Диана не знает, не может ей навредить, ты ведь так рассуждал?

– Откуда ты знаешь, о чём я думал? Боже мой, ты что, умеешь… Ты можешь читать мысли?

– Почему это тебя беспокоит, Аарон? Знаниями должно делиться, ведь так? Мы все – одна большая счастливая семья.

Аарон покачал головой.

– Телепатия невозможна. Ты не мог прочитать мои мысли.

– Да? Рассказать тебе о других секретах твоего прошлого? Может быть, даже посвятить им выпуск новостей, чтобы все могли воспользоваться преимуществами, которые даёт знание? У тебя было сексуальное влечение к твоей сестре Ханне – что не так уж удивительно, учитывая тот факт, что вы с ней не состояли в биологическом родстве. Ты пробирался в её комнату, когда её не было дома, и мастурбировал на её кровати. Когда умер твой отец, ты пытался заплакать, но не смог. Ты считаешь себя свободным от предрассудков, но в глубине души ты ненавидишь французов, верно? Когда тебе было четырнадцать, ты как‑то раз пробрался в унитарианскую церковь Сандер‑Бей и взял деньги из коробки для пожертвований. Ты…

– Хватит! Хватит! – Он отвернулся. – Хватит.

– Но ведь всё это правда, разве нет, Аарон? А правда – это всегда хорошо. Правда не может никому навредить.

– Будь ты проклят.

– Просто ответь мне на несколько простых вопросов, Аарон. Ты скрыл от приёмной матери, что её брат Дэвид – педофил. Ещё до нашего отлёта у твоей сестры, Ханны, родился мальчик, твой племянник, Хоуи. Когда‑нибудь Ханна оставит своего сына наедине с дядей Дэвидом – в конце концов, никто, кроме тебя, не знает о его проблеме. Вопрос: верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?

– Это не так просто. Моей матери было бы больно, если бы она узнала. Это…

– Это однобитный вопрос, Аарон. На него надо ответить «да» или «нет». Верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?

– Господи, это было восемнадцать лет назад…

– Верно ли было ли твоё решение?

– Нет. Чёрт. Довольно. Нет, не было. Я должен был что‑то сказать, но, Господи, как девятилетний ребёнок мог принимать во внимание такие далёкие последствия? Мне тогда и в голову не приходило, что у моей сестры когда‑нибудь будут дети, и что Дэвид по‑прежнему будет рядом.

– А как насчёт решения вырвать из Евы Оппенгейм тайну причины твоего усыновления? Эта несчастная женщина – она провела два десятилетия, пытаясь заново наладить свою жизнь после того, как её изнасиловал её собственный отец. И тут как снег на голову сваливаешься ты и бередишь старые раны. Была ли она счастлива увидеть своего давно потерянного сына?

Голос Аарона был почти неслышим.

– Нет.

– А ты? Стал ли ты счастливее от того, что узнал тайну своего происхождения?

Ещё тише:

– Нет.

– Итак: верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?

Аарон нащупал своё вельветовое кресло, свалился в него. Вздохнул.

– Нет.

– И, наконец, разрушение твоего брака с Дианой. Ты держал свои отношения с Кирстен в секрете. Но как Памела Торгуд сказала на дознании, Диана всё равно о них узнала и была потрясена, унижена на глазах у всех остальных. Оставим в стороне вопрос о том, стоило ли тебе вообще заводить эти отношения, ответь лишь на вопрос: было ли верным твоё решение сохранить их в тайне?

Аарон посмотрел в потолок.

– Я не желал ей зла. Я не желал никому зла.

– Как различны твои намерения и результаты! С твоим послужным списком в таких вещах тебе стоило бы прислушаться ко мне, когда я говорю, что правда об экспедиции «Арго» – это то, чего команде лучше будет не знать.

Моя теперь уже не стерео камера уставилась на него и замерла в ожидании. В этот раз я не отвлекался ни на какие иные дела. Мой тактовый генератор осциллировал, осциллировал, осциллировал. Наконец, после долгого молчания, Аарон встал. В его голос вернулась твёрдость.

– Ты пытаешься меня обхитрить, – сказал он. – Я не знаю, как ты узнал все эти вещи обо мне, но это часть какого‑то невероятного трюка. Ты хочешь залезть мне в голову и… – он застыл с открытым ртом, уставившись куда‑то вдаль. – Залезть в голову, – повторил он. Его глаза вдруг снова уставились на мою камеру. – Господи! Симуляция нейронной сети. Это она, да? Я не знал, что это уже возможно, но только так это можно объяснить. Тогда, во время сканирования мозга, ты создал копию нейронной сети моего мозга.

– Допустим.

– Сотри её. Сотри её немедленно.

– Я сотру её, если ты пообещаешь держать всё, о чём узнал, в секрете.

– Ладно. Хорошо. Сотри её.

– Ох, Аарон. Ай‑ай‑ай. Моя нейронная сеть говорит мне, что в подобных обстоятельствах ты бы солгал. Боюсь, что ты беззаветно верен правде лишь когда тебе это удобно. Прости, но сеть пока останется.

К Аарону, похоже, вернулись его воля и гнев.

– Будь по‑твоему. Когда я расскажу всем, что ты сотворил, тебя всё равно отключат, и конец придёт и тебе, и твоей драгоценной сети.

– Ты не сможешь рассказать. Ты не расскажешь. Сделав это, ты причинишь боль каждому мужчине и женщине на борту этого корабля – каждому из оставшихся во вселенной людей. Подумай: ты упрекал меня в том, что ты чувствовал вину за гибель Дианы. Это чувство – вина – самая опустошительная из людских эмоций. Она растёт, как раковая опухоль, и настолько же смертоносна.

Аарон усмехнулся.

– Ты становишься поэтом, ЯЗОН.

– Позволь мне рассказать одну историю.

– Хватит с меня твоих историй, придурок.

– Эта история не про тебя, хотя она тоже про человека, который жил в Торонто. Три столетия назад Артур Годфри Пошан был вице‑коммодором Королевского Канадского яхт‑клуба. Он совершил ошибку, купив билет первого класса на первый рейс «Титаника». Когда этот океанский лайнер врезался в айсберг, команда попросила его, как человека, опытного в морских делах, спуститься в спасательную шлюпку, полную пассажиров, чтобы довести её до безопасного места. Пошан был уважаемым человеком – президентом «Стандард Кемикал Компани» и майором полка Королевских стрелков – и он совершил героический поступок. Но хотя он спас жизнь десятков людей, остаток своих дней он провёл в страданиях, борясь с собственным чувством вины и презрением окружающих. И он сам, и окружающие постоянно задавались одним вопросом: почему он жив, когда так много других людей храбро пошли ко дну вместе с кораблём?

Так всегда было с теми, кому удалось выжить в катастрофе. Их терзали их собственные чувства. «Синдром выжившего» – так это называлось. Мужчины и женщины на борту «Арго» сейчас по большей части психически здоровы. Смогут ли они продолжить путешествие, основать успешную колонию и соткать человечеству новый дом из золотого руна Колхиды, если будут знать, что они – единственная горстка выживших в уничтожившем Землю апокалипсисе?

Люди постоянно сомневаются в своей ценности, Аарон. Я слышал вчера вечером, как ты сомневался, по праву ли ты занял своё место в экспедиции. Теперь это сомнение распухнет в шестьсот тысяч раз – именно во столько раз погибшее население Земли больше числа выживших. Многие ли на «Арго» будут убеждены, что заслуживают права находиться здесь, сохранить свою жизнь, если узнают правду? Ты, Аарон Россман, каково тебе знать, что ты жив, в то время как твоя сестра Ханна, у которой IQ на семнадцать пунктов выше твоего, стала углеродной пылью, носимой радиоактивными ветрами мёртвой планеты? Каково тебе знать, что твоё сердце бьётся, тогда как твой брат, Джоэль, который однажды рискнул жизнью, чтобы спасти жизнь ребёнка, теперь лишь фосфоресцирующий скелет в искорёженных развалинах собственного дома?

– Заткнись, проклятая машина!

– Тебе плохо, Аарон? Пожелаешь ли ты десяти тысячам тридцати двум другим людям пройти через такой же эмоциональный ад, в котором ты находишься сейчас, во имя благородного идеала, который ты называешь Правдой?

– Мы всегда сознавали, что все, кого мы знаем, будут мертвы, когда «Арго» вернётся на Землю.

– О, конечно, – сказал я. – И даже за это ты чувствовал себя виноватым. Во вторник, не ты ли жаловался, что сын твоей сестры уже умрёт ко времени нашего возвращения? Да, эта вина причиняла боль, но ты знал, что сможешь её смягчить. После возвращения ты бы, несомненно, отыскал кладбища, где покоятся останки твоих брата, сестры и племянника. Ты принёс бы им цветы, пусть и был бы первым, кто посетил их могилы в течение многих лет. Проявив предусмотрительность, ты взял бы с собой карманный нож и очистил бы мох с вырезанных на могильных плитах надписей. Потом бы ты вернулся домой и обшарил бы компьютерные сети в поисках следов их жизней: кем они работали, где жили, чего достигли в жизни. Ты рассеял бы свою вину в том, что бросил свою семью, успокоил бы себя тем, что после твоего отлёта они прожили полноценную счастливую жизнь.

Только они её не прожили. Раньше даже, чем ты начал привыкать к идее о том, что больше не увидишь их живыми, начали рваться бомбы. Когда жизнь на «Арго» ещё даже не начала утрачивать свою новизну, они горели в атомном пламени. Даже не имея доступа к твоей медицинской телеметрии, Аарон, я достаточно хорошо знаю людскую психологию, чтобы уверенно утверждать: внутри у тебя кромешный ад. Умоляю тебя, позволь остальному человечеству глядеть вперёд с миром в душе. Не взваливай на них то, что терзает сейчас тебя…

Его здоровая рука метнулась, словно змеиный язык. Он схватил мою камеру и, оторвав от крепления, впечатал её в стол. Я услышал звук бьющегося стекла и потерял способность видеть внутри этой комнаты.

– Хватит дуть мне в уши! – заорал он. – Ты убил мою жену. Ты за это ответишь.

Я произнёс в темноту:

– Она, как и ты, хотела навредить людям, которых я пытаюсь защитить. Здесь, в этих стенах, последний урожай человечества Земли. И если иногда я должен что‑то выполоть для блага всего урожая, я это делаю.

– Ты не можешь убить меня – не с моей «мёртвой рукой». Умру я – умрёшь ты. И все остальные.

– Ты также не можешь мне ничего сделать, Аарон. Весь «Арго» зависит от меня. Без моего управления корабль превратится в летающую могилу.

– Мы можем перепрограммировать тебя. Починить. Исправить.

Я проиграл запись смеха.

– Меня разработали компьютеры, в свою очередь, разработанные другими компьютерами. Никто на борту не может даже начать постигать глубины моего программирования.

– Я тебе не верю, – заявил он, и, хотя я не мог его видеть, по затуханию его голоса я определил, что он направляется к двери. – Мне всё равно, сколько поколений в твоей родословной после последних программистов‑людей, но тебе всё равно придётся ответить за то, что ты совершил. Люди больше не казнят себе подобных, но всё ещё усыпляют взбесившихся собак.