Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 108 страниц)

Эйджакс усилием воли подавил горестный вздох.

– Так по какому поводу вы хотели со мной встретиться, преподобный?

– Убийство Клетуса Колхауна.

– Трагедия, – сказал Эйджакс. – Но вы сделаем всё возможное для торжества справедливости.

– Всё ли вы делаете сейчас? – Эти слова будто бы отразились эхом от оконных стёкол.

Эйджакс почувствовал, как к горлу подступает изжога. Он потянулся к ящику стола и нашёл там упаковку «ролэйдз»[205] 205
  Популярный антацид (средство против изжоги).
  


[Закрыть].

– Конечно. Мы уже испытываем некоторое давление со стороны Вашингтона с тем, чтобы мы сняли обвинения – и, как мне рассказывали, на Вашингтон давят из‑за рубежа. – Он выдавил из себя смешок. – Но если бы обвинения снимались, когда Вашингтон этого хочет, Ричард Никсон[206] 206
  Первый и на данный момент (2014) единственный американский президент, покинувший пост до окончания срока своих полномочий в связи с Уотергейтским скандалом.
  


[Закрыть] досидел бы свой срок в Белом Доме, Боб Паквуд[207] 207
  Сенатор от Орегона, лишённый в 1995 году сенаторских полномочий в результате скандала с обвинениями в сексуальных домогательствах.
  


[Закрыть] до сих пор заседал бы в Сенате, и никто бы не знал, кто такой Олли Норт[208] 208
  Американский военный, фигурант скандала Иран‑контрас в конце 1980‑х.
  


[Закрыть].

– Я восхищаюсь вашей принципиальнойстью, мистер Эйджакс. Но скажите мне, у вас хватит духу стоять до самого конца?

Эйджакс прищурил глаза.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, сэр, что наш замечательный штат Калифорния признаёт за своим народом право делать коллективно вещи, которые мы индивидуально делать не вправе. – Брисби ткнул пальцев в сторону Эйджакса. – В нашем штате есть смертная казнь, сэр, а это – тяжкое преступление. Достанет ли вам стойкости духа довести это дело до смертного приговора?

Окружной прокурор развёл руками.

– Несомненно, найдутся какие‑то смягчающие обстоятельства, преподобный. И хотя я не склоняюсь перед политическим давлением, я всё же признаю́, что ставки в этом деле совершенно гигантские.

– И это воистину так. Но знаете, какой факт, по моему мнению, самый значительный, сэр? Значительнее всего, по моему мнению, тот факт, что на посту окружного прокурора вы требовали смертной казни в шестидесяти трёх процентах дел об убийствах первой степени, где обвиняемым был чернокожий, тогда как в делах против белых обвиняемых вы делали это лишь в двадцати одном проценте случаев.

– Эта статистика не даёт всей картины, преподобный. Вы должны принимать во внимание тяжесть каждого отдельного преступления.

– И нет преступления более тяжкого, чем убийство белого, не так ли? В делах, в которых чернокожие обвинялись в убийстве белых, вы требовали смерти в восьмидесяти одном проценте случаев. Ну что ж, старина Клетус Колхаун настолько белый, насколько вообще возможно, мистер Эйджакс. Если бы меня обвинили в том, что я разделал его, как свинью, сэр, вы бы уже искали способа поджарить мой чёрный зад.

– Преподобный, я не думаю…

– Оно и видно, сэр. Во время вашей предвыборной кампании, будьте уверены, чернокожие калифорнийцы будут спрашивать вас, почему вы казните чернокожего человека за убийство белого, но колеблетесь, когда речь заходит о твари с другой планеты.

– Всё гораздо сложнее.

– Так ли, сэр? Если вы не станете требовать смертного приговора в этом деле, то что об этом подумают избиратели? Что этот тосок более ценен, чем чернокожий? Что этот пришелец из иного мира, с его высокой культурой, несомненный образованием и интеллектом достоин пощады, а юный негр, жертва жестокой нищеты и расизма, должен быть отправлен на электрический стул?

– Преподобный, мы тщательно взвешиваем все факторы, когда решаем, какого наказания требовать.

– Смотрите же, мистер Эйджакс, чтобы и в этом случае было так. Ибо если нет, то вы, сэр, ощутите на себе всю тяжесть гнева угнетённого народа. Мы несём внутри себя божественную искру души, и не дадим обращаться с собой как с низшими, худшими созданиями, в то время как вы щадите явно бездушное существо, совершившее самое жестокое убийство и расчленение из всех, что когда‑либо видел этот город.

Мэри‑Маргарет Томпсон была консультантом по подбору присяжных, с которым Дэйл обычно имел дело. Это была подтянутая птицеподобная брюнетка, которая сразу же угнездилась на углу широкого стола Дэйла. Она смотрела на Фрэнка, снова погружённого в недра гигантского кресла.

– В этом процессе несколько фаз, доктор Нобилио. Сначала – анкетирование кандидатов в присяжные. Для обычного процесса вызывают около пятидесяти кандидатов. Для дела Симпсона вызвали в двадцать раз больше – под тысячу. Можете быть уверены, что в этот раз будет то же самое. Нам нужно будет согласовать с обвинением анкету, которую все эти люди должны будут заполнить. Это шаг номер один – придумать правильные вопросы.

Шаг номер два – это voir dire, когда стороны опрашивают кандидатов в присяжные один на один. На этом консультационный процесс можно завершить, но я бы предложила пройти весь путь. После того, как жюри сформировано, мы должны организовать теневое жюри – группу людей, демографически как можно более схожих с настоящими присяжными. Мы будем наблюдать их в течение всего процесса; таким образом мы сможем определить, какие аргументы оказывают на них действие, а какие нет, и как день ото дня меняются их симпатии.

– Теневое жюри, – повторил Фрэнк. – Во сколько же это обойдётся?

– Мы обычно платим теневым присяжным семьдесят долларов в день каждому – что вдесятеро больше, чем получает настоящий присяжный[209] 209
  С 1997 года, когда была написана книга, в этой сфере произошли некоторые изменения: сейчас (2014) присяжные на процессах в судах штата получают 15 долларов в день (в федеральных судах – 40 долларов) плюс небольшая компенсация на транспортные расходы. Однако денежные выплаты присяжным по‑прежнему несравнимы с дневным заработком большинства из них. В целом исполнение этой обязанности считается общественным долгом, а не оплачиваемой услугой. Работодатель не имеет права увольнять сотрудника из‑за того, что он выполняет обязанности присяжного, однако не обязан платить ему в это время зарплату.
  


[Закрыть]. – Пауза. – Далее, очень важно провести в жюри кого‑нибудь, кто стал бы нашим виртуальным подсудимым – кого‑нибудь, кто однозначно идентифицировал бы себя с ним, взял бы на себя роль Хаска и представлял бы его точку зрения во время совещаний присяжных. Конечно, в данном случае найти такого будет трудновато…

Участок бурлил активностью – у одного стола регистрировали окровавленного чернокожего мужчину; у другого – двух проституток, белую и азиатку, трое чёрных подростков четырнадцати‑пятнадцати лет, по‑видимому, члены банды, дожидались своей очереди. Дэйл посмотрел на них и покачал головой.

Они тоже смотрели на него, на его костюм за три тысячи долларов, его золотые запонки и цепочку карманных часов. «Орео»[210] 210
  Презрительное прозвище чернокожих, добившихся успеха, либо просто интегрировавшихся в общество белых. Изначально торговая марка бисквита, состоящего из двух шоколадных печений с белым кремом между ними.
  


[Закрыть], – сказал один из них другому, когда Дэйл проходил мимо. Дэйл вспыхнул, но не стал оборачиваться. Он продолжил свой путь к двери, которая была ему нужна. На прикреплённой к ней металлической табличке было выгравировано «Х. Перес». Под табличкой была приклеена скотчем картинка, изображающая стог сена и старика с плюшевым Котом в Шляпе. «Хэй» + «Сьюз» – получается похоже на Хесус – имя Переса.[211] 211
  Сено по‑английски «hay» – «хэй». Кот в Шляпе – персонаж популярной детской книги, написанной и иллюстрированной американским писателем Доктором Сьюзом (Теодор Гейзель).
  


[Закрыть]

Орео, чёрта с два, – подумал Дэйл. – Зовите меня Дядюшка Ребус.

Он постучал в дверь. Перес буркнул что‑то из‑за двери, и Дэйл вошёл.

– Господин адвокат, – сказал Перес, не поднимаясь со стула. – Давненько не виделись.

– Лейтенант, – поздоровался Дэйл. За этим словом, сухим и формальным, скрывались десятилетия истории.

Перес ткнул пальцем за дверь кабинета.

– Не думаю, чтобы кто‑то из той мелкоты мог себе позволить ваши услуги.

– Мой клиент – Хаск.

Перес кивнул.

– Я слышал. Чем он вам платит? Слитками латинума[212] 212
  Во вселенной сериалов «Стартрек» – особый материал, не поддающийся репликации, и по этой причине используемый в качестве денег.
  


[Закрыть]?

– Чего?

– Да так, забудьте. – Перес помолчал. – Вы упустили возможность поучаствовать в процессе Симпсона, так что теперь вместо процесса столетия участвуете в процессе Центавра[213] 213
  По‑английски слова «century» (столетие) и «Centauri» (Центавра) звучат очень похоже.
  


[Закрыть]. – Детектив хихикнул над собственной шуткой. – Очень жаль, советник. У вас была внушительная победная серия.

– Почему вы думаете, что я не собираюсь победить и в этот раз?

– Вы шутите? Ваш приятель мистер Спок прикончил мегапопулярного парня из телевизора. Это Симпсон наоборот: жертва‑знаменитость и никому не известный обвиняемый.

– Хаск и сам знаменит, как тысяча чертей.

– К чертям он и отправится.

Райс вздохнул.

– Вы хоть пытались искать других подозреваемых?

– Конечно. Но там особо не разбежишься. Доступ в общежитие в тот вечер имели двадцать пять человек – вернее, восемнадцать человек и семеро тосоков. В случае с людьми самый большой вопрос – это мотив. Кто мог захотеть убить Колхауна? И кто бы убил его таким жутким способом?

– Как вы, несомненно, знаете, это мог быть кто‑то, желающий подставить тосоков – возбудить к ним ненависть. И если это так, то мог иметь место сговор двух и более человек – и тогда тот факт, что кто‑то видел кого‑то другого тогда‑то, ничего не сто́ит.

– Сговор!

– Почему нет? Я думаю, вы должны быть счастливы от того, что кто‑то предлагает вариант со сговором вне полиции Лос‑Анджелеса.

Перес пронзил Дэйла уничтожающим взглядом.

– Группа видных учёных вряд ли стала бы подводить инопланетянина под обвинение в убийстве.

Дэйл устал ждать, когда ему предложат сесть, и уселся сам. Стул на металлической раме, слишком маленький для него, протестующее застонал под его весом.

– Я бы не был так уверен. Зависть среди учёных цветёт пышным цветом. Эти джентльмены сражаются за всё уменьшающиеся гранты и трудятся в безвестности, когда какой‑то тип из Пиджин‑Фордж, штат Теннесси, делает миллионы и ручкается с Джем Лено[214] 214
  Популярный американский комический актёр и телеведущий.
  


[Закрыть]. Они думают, что никто не сойдёт с ума настолько, чтобы арестовать пришельца – они не знают, насколько Монти Эйджакс жаждет власти. По их мысли, это станет идеальным преступлением; Вашингтон, несомненно, заметёт дело под ковёр…

– Что он таким образом и пытается, по‑видимому, сделать, – сказал Перес. – Нет, господин адвокат, мы взяли того… мы взяли то существо. Это точно был тосок.

Очередь Дэйла пронзать уничтожающим взглядом.

– Я думал, лейтенант Перес, что вы в своей жизни натерпелись достаточно от подобного образа мыслей, чтобы не практиковать его самому. Это точно был тосок. Это наверняка латинос. Это был какой‑то чёрный парень – о, глядите, вон там какой‑то чёрный, должно быть, он.

– Не обвиняйте меня в этом, советник. Не смейте меня в этом обвинять.

– Почему нет? Это точно был тосок. На Земле семь тосоков. И если только вы не сможете доказать, что это был именно Хаск – Хаск и никто другой – мой клиент выйдет на свободу.

– Нет, ну конечно же это Хаск.

– Вы не сможете этого доказать.

Перес улыбнулся.

– Увидите.

*12*

Фрэнк и Дэйл встретились за завтраком в ресторане отеля «Юниверсити‑Хилтон», на противоположной стороне Фигероа‑стрит от университетского кампуса. Завтрак Фрэнка состоял из пшеничных хлопьев с обезжиренным молоком, половинки грейпфрута и чёрного кофе. Дэйл ел бекон, яичницу из двух яиц, огромный тост – казалось, в половину буханки – с апельсиновым мармеладом, и запивал целым кофейником кофе со сливками и сахаром.

– Вся планета требует интервью с вашим клиентом, – сказал Фрэнк.

Дэйл кивнул и глотнул кофе.

– Я знаю.

– Мы им разрешим?

Дэйл перестал жевать и задумался.

– Пока не знаю. На широкую публику нам плевать. Нам интересны только те двенадцать человек, что окажутся в составе жюри. И вопрос в том, пойдёт ли нам на пользу, если потенциальные присяжные будут знать Хаска. В конце концов, мы ведь не собираемся выставлять Хаска в качестве свидетеля, так что…

– Не собираемся?

– Фрэнк, никто никогда не выводит подзащитного свидетельствовать, если этого можно избежать. Так что да, интервью может быть нашим шансом познакомить с Хаском людей, которые могут оказаться в составе жюри, дать им шанс узнать и полюбить его. С другой стороны, это очень необычное преступление, и если они решат, что Хаск – просто какой‑то странный чудик, то вполне могут вообразить, что он его и совершил.

– Так что же нам делать?

Дэйл вытер лицо салфеткой и сделал знак официантке принести ещё кофе.

– Мы разрешим одно интервью – с кем‑нибудь из крупняков. С Барбарой Уолтерс, к примеру. Или Дайаной Сойер[215] 215
  Популярные американские тележурналисты.
  


[Закрыть]. С кем‑то их уровня.

– Что, если оно пройдёт неудачно? – спросил Фрэнк. – Вы сможете потребовать переноса слушаний в другое место?

– В какое? На обратную сторону Луны? Вам не скрыться от новостей о процессе такого масштаба.

Лицо Барбары Уолтерс демонстрировало её любимое выражение заботливого внимания.

– Сегодня у меня в гостях Хаск, – объявила она, – один из семи инопланетных гостей Земли. Хаск, как поживаете?

Дэйл, сидевший вместе с капитаном пришельцев Келкадом за пределами поля зрения камеры, попросил Хаска не надевать свои солнечные очки, хотя студийное освещение и доставляло ему неудобства. Впрочем сейчас, глядя на то, как он щурится, он спрашивал себя, не было ли это ошибкой.

– У меня бывали дни и получше, – ответил Хаск.

Уолтерс сочувственно кивнула.

– Уверена, что это так. Вы вышли на свободу под залог двух миллионов долларов. Какова ваша оценка американской правовой системы?

– У вас огромное количество заключённых в тюрьмах.

Уолтерс, казалось, на мгновение растерялась.

– Э‑э… да. Думаю, это так.

– Мне говорили, что ваша страна удерживает рекорд. У вас сидит тюрьме больший процент населения, чем в любой другой стране – учитывая даже те страны, что считаются полицейскими государствами.

– Я имела в виду применительно к вашему случаю, – сказала Уолтерс. – Как полиция Лос‑Анджелеса обращалась с вами?

– Мне объяснили, что я считаюсь невиновным, пока не будет доказана моя вина – и при этом меня поместили в клетку, чего мой народ не делает никогда, а ваш, как я раньше думал, поступает так только с животными.

– Вы хотите сказать, что с вами плохо обращались?

– Со мной плохо обращались, да.

– Вы хотите сказать, что, к вам, гость нашего мира, должны были проявить большее уважение?

– Ни в коем случае. В моём положении нет ничего особенного. Полагаю, что если бы вы интервьюировали человека, ложно обвинённого в убийстве, то он или она также жаловались бы на плохое обращение. Вам приходилось попадать в тюрьму, мисс Уолтерс?

– Мне? Нет.

– Тогда вы не поймёте.

– Да, – сказала Уолтерс. – Да, думаю, не пойму. А какова система правосудия в вашем мире?

– В моём мире нет такого понятия как преступление; допустить, что преступление возможно, означало бы допустить, что Бог более не следит за деяниями детей своих. Кроме того, мы не ценим материальные блага так, как цените их вы, так что такое явление как кража имущества отсутствует. Поскольку каждый имеет достаточно еды, то нет воровства еды или средств её добывания. – Хаск сделал паузу, потом продолжил: – Конечно, не мне судить, но мне кажется, что ваша правовая система построена от конца к началу. Корневая причина человеческой преступности по моему, без сомнения, невежественному мнению, состоит в бедности и в вашей способности впадать в зависимость от употребления определённых веществ. Но вместо того, чтобы бороться с этими причинами, вы всю свою энергию прикладываете с другого конца – к наказанию.

– Возможно, вы правы, – сказала Уотерс. – Кстати, к вопросу о наказании: как по‑вашему, вас ждёт справедливый суд?

Шупальца на макушке Хаска яростно извивались, пока он размышлял.

– Это сложный вопрос. Человек мёртв – и кто‑то должен за это ответить. Я – не человек. Возможно, поэтому меня легче заставить отвечать, и всё же…

– Да?

– Я другой. Но… ваш вид продолжает расти. Мой адвокат – Дэйл Райс, и у него чёрная кожа. Он рассказывал мне, как его раса была порабощена, как ей отказывали в праве голоса, в доступе к объектам общественного пользования и прочее. И всё же в течение его жизни многое из этого изменилось – хотя в тюрьме я видел, что многое и осталось, просто ушло вглубь. Могут ли двенадцать человек посмотреть на пришельца и вынести беспристрастное решение? – Он немного передвинулся и заглянул прямо в камеру своими оранжевым и зелёным глазами. – Я думаю, да. Я думаю, смогут.

– Сейчас много разговоров о том, что произойдёт, если вас признают виновным.

– Мне дали понять, что в этом случае я могу умереть, – сказал Хаск.

Барбара Уолтерс поджала свои тонкие губы; по‑видимому, ей не понравилась прямота этого заявления.

– Я имею в виду, что будет с Землёй? Какова может быть реакция вашего правительства?

– В моих интересах было бы заявить, что мой народ явится на Землю и в отместку на казнь одного из своих сотрёт всех вас с лица планеты. – Он помолчал. – Или я мог бы сказать, что в случае моей казни тосоки улетят и никогда не вернутся – оборвут контакт навсегда. Но ни то, ни другое не было бы правдой, и я не буду так говорить. Тосоки как народ верят в предопределение. Если мне суждено быть казнённым за преступление, которого я не совершал, то так тому и быть. Но я вам говорю, мисс Уолтерс – я не убивал Клетуса Колхауна. Зачем мне это делать? Он был мне другом. Если меня признают виновным, это будет ошибкой, потому что я этого преступления не совершал.

– То есть, вы говорите, что мы должны вас оправдать?

– Вы сделаете то, что захочет от вас Бог. Но я не виновен .

Дэйл широко улыбался. Всё шло как нельзя лучше.

– Келкад! – закричал журналист из «Лос‑Анджелес Таймс», когда Дэйл, Хаск и Келкад покидали здание телекомпании «Эй‑би‑си». – Келкад! Что вы думаете о сегодняшнем интервью?

Капитан Келкад поднял переднюю руку, чтобы прикрыть передние глаза – розовый и жёлтый – от света фотовспышек.

– Я думаю, что член моей команды держался очень хорошо, – сказал он.

Журналисты энергично напирали, но полицейским пока удавалось их сдерживать.

– Келкад, – крикнула женщина из «Си‑эн‑эн», – если Хаска признают виновным, ваш народ также его накажет?

Келкад продолжал двигаться сквозь толпу.

– Разумеется, мы проведём собственное расследование.

– Что вы сами сделали по поводу убийства? – крикнула журналистка «Си‑би‑си».

Келкад ответил не сразу, будто раздумывая над ответом.

– Полагаю, нет причин от вас это скрывать. Я, разумеется, отослал домой по радио полный отчёт. Я уже раньше докладывал, что мы нашли на Земле разумную жизнь, и теперь дополнил свой отчёт сообщением о том, что один из нас был схвачен и ему угрожает казнь за преступление, совершение которого он отрицает.

– И когда ждать ответа? – спросил журналист «Си‑би‑эс»

Щупальца на голове Келкада качнулись в незнакомой манере, словно в удивлении от того, что кто‑то, комментирующий это дело, может не знать относящихся к делу научных фактов.

– Альфа Центавра находится на расстоянии 4,3 ваших световых лет отсюда. Таким образом, моему докладу потребуется 4,3 года, чтобы достичь назначения, и пройдёт ещё 4,3 года, прежде чем может быть получен какой‑либо ответ. Это очевидно.

– Вы покинули дом два столетия назад, – сказал только что пробившийся в первые ряды мужчина; у него был европейский акцент. – Что они могут ответить?

Капитан пришельцев думал над вопросом несколько секунд. Наконец, пучок его щупалец распался надвое – жест, который, как уже было широко известно, у тосоков эквивалентен пожатию плечами.

– Понятия не имею, – ответил он.

*13*

Во время досудебного представления улик обвинение и защита должны поставить друг друга в известность об уликах, которые они собираются представить суду, чтобы другая сторона могла их изучить и подготовиться к ответу. После последнего досудебного заседания вымотанный Дэйл Райс вернулся в свой кабинет и уселся в своё огромное кожаное кресло. Он потёр пальцами сломанную переносицу, пытаясь прогнать мигрень. Через некоторое время он снял телефонную трубку, включил выход в город и набрал номер мобильника Фрэнка.

Едва войдя в кабинет Дэйла Райса, Фрэнк Нобилио почувствовал, как его брови озабоченно супятся. Фрэнк никогда не видел старого адвоката таким расстроенным. Обычно лицо Дэйла было практически гладким – даже удивительно для человека его возраста – но сейчас его лоб прореза́ли глубокие морщины.

– Что стряслось? – спросил Фрэнк, опускаясь в уже ставшее привычным кресло.

– Я думаю, сомнений почти не осталось, – сказал Дэйл. – Я думаю, наш парень это сделал. Я думаю, Колхауна убил Хаск.

– Я не верю.

– Если выражаться корректно, неважно, верите вы или нет. Неважно даже, во что верю я. Важно лишь, во что поверит жюри.

– То есть, жюри, скорее всего, признает вину Хаска? Что же нам делать? – спросил Фрэнк.

Он чувствовал подступающую тошноту.

– Окружной прокурор собирается настаивать на обвинении в убийстве первой степени – в преднамеренном убийстве. Мы можем уговорить нашего инопланетного джентльмена признаться вместо этого в убийстве второй степени.

– То есть?

– То есть да, он убил доктора Колхауна, и он хотел его убить. Но он не планировал этого заранее. Ссора, вышедшая из‑под контроля, что‑то вроде этого. Но даже убийство второй степени – это минимум пятнадцать лет тюрьмы.

– Нет, – сказал Фрэнк, качая головой. – Нет, это неприемлемо.

– Или мы пытаемся уговорить окружного прокурора понизить обвинение до причинения смерти по неосторожности. Это значит, что жертва была убита, но Хаск этого не хотел. Колхаун умер из‑за того, что его нога была очень аккуратно отсечена от тела. Предположим, Хаск сделал это, не зная, что от этого умирают. Тогда смерть Колхауна всё равно останется преступлением, но это не будет убийство.

– Но он всё равно отправится за решётку.

– Возможно.

– Есть другие варианты?

– Есть только два подхода, которые могут привести к оправданию Хаска. Во‑первых, самооборона. Но вы можете применять смертоносное оружие для самообороны только в том случае, если таковое применяется против вас. Колхаун должен был угрожать Хаску таким образом, чтобы Хаск почувствовал, что его сию минуту могут убить.

– Не верю, чтобы Клетус Колхаун мог угрожать пришельцу.

– Не отвергайте этот вариант так легко, Фрэнк. У него есть перспектива. Скажем, Колхаун хотел… я не знаю… скажем, хлопнуть его по спине, этак по‑дружески, но удар в это место для тосока смертелен. Хаск мог подумать, что его жизнь в опасности, и ответил на неё смертоносным насилием.

– Маловероятно. Почему он нам тогда об этом не сказал?

– Я не знаю.

– Вы говорили, есть второй подход?

Дэйл кивнул.

– Помешательство.

– Помешательство, – повторил Фрэнк, словно впервые услышал это слово.

– Именно. Мы доказываем, что Хаск, по людским стандартам, non compos mentis .

– Вы можете это сделать?

– Я не знаю. Может статься, что все тосоки шизофреники по людским стандартам. Но если он это сделал, и это не была самооборона, то признание невменяемым – единственное, что может помочь ему избежать наказания.

– Интересный подход.

– Это точно. Только такая тактика защиты применяется меньше чем в одном проценте уголовных дел. А из них лишь пятнадцать процентов – дела об убийстве. И при этом тактика признания помешательства срабатывала – то есть приводила к оправдательному приговору – лишь в двадцати пяти процентах случаев.

– То есть это не лёгкий путь?

– Нет, что бы там ни твердили газеты. Восемьдесят девять процентов оправданий в процессах с такой тактикой защиты были результатом того, что подзащитного диагностировали как умственно отсталого либо страдающего серьёзным психическим расстройством типа шизофрении. Восемьдесят два процента оправданных уже к этому времени оказывались в больнице из‑за проблем с психикой.

– Погодите – вы сказали «умственно отсталыми»?

Дэйл тяжело кивнул своей массивной головой.

– У этого состояния есть юридическое определение?

– Без сомнения. Я могу попросить секретаря его найти.

– Потому что если там речь идёт об IQ, то IQ очень культурно зависим. Если Хаск покажет реально низкий результат при тестировании на IQ, его могут признать умственно отсталым.

Дэйл покачал головой.

– Вам нужно продать это присяжным, не забыли? Присяжные на такое не купятся. Все видели, как Хаск пилотировал космический челнок, все видели, как быстро он заговорил по‑английски. Нет, это не пройдёт. Только помешательство. Но проблема в том, что человека, оправданного по причине его невменяемости, не отпускают на свободу. Вместо этого его автоматически направляют в лечебное учреждение. Помните дело Джефри Дамера? Он тоже пытался объявить себя безумцем. Как и Джон Уэйн Гейси и Хиллсайдский душитель. Им такая защита успеха не принесла, но даже будь она успешна, я гарантирую, что они всю жизнь провели бы в психушке. Видите ли, когда вас юридически признали невменяемым, вы более не невиновны до тех пор, пока вашу вину не установит суд. Наоборот, с этого момента вы считаетесь безумцем, пока не сможете доказать, что это не так.

– А что насчёт временного помешательства?

– Такое тоже возможно, – сказал Дэйл. – Какой‑то аспект земной окружающей среды – загрязнение воздуха, цветочная пыльца, «твинки»[216] 216
  Популярная марка бисквитного пирожного с кремовой начинкой.
  


[Закрыть] – на некоторое‑то время свёл его с ума. Проблема здесь в том, что сначала Хаску придётся признать себя виновным – а он отказывается это делать.

– Ну, мы точно не можем позволить им упечь Хаска в психушку, – сказал Фрэнк.

– Нет, конечно, нет. Из чего следует, что если мы не докажем временное помешательство, то нам нужно будет доказать не только то, что Хаск – умалишённый, но и то, что человеческая психиатрия не способна ему помочь, что он умалишённый, с которым мы не можем ничего поделать, и в то же время не такая угроза обществу, чтобы его надо бы было держать под замком до конца жизни.

– А мы это сможем сделать?

– Это нам и нужно узнать. Стандартный тест на помешательство состоят в том, что испытуемый должен отличить правильное от неправильного. Стандартная же проблема в том, что если испытуемый пытался уклониться от наказания – скажем, спрятал тело, то это означает, что он понимал, что сделал что‑то неправильное и, следовательно, он умственно здоров. – Дэйл задумался. – Конечно, в нашем случае тело осталось лежать на самом виду, так что возможно здесь есть, с чем поработать…

Дэйл и Фрэнк вошли в комнату Хаска в Валкур‑Холле; с ними был доктор Ллойд Пенни, психиатр, к услугам которого Дэйл иногда прибегал.

Хаск сидел на краю своей кровати, опираясь о стену задней рукой. В передней руке он держал половинку диска, расколовшегося в вечер его ареста.

– Привет, Хаск, – сказал Фрэнк. – Это доктор Пенни. Он хочет задать вам несколько вопросов.

Пенни был мужчиной под сорок с кудрявыми светло‑каштановыми волосами. Он был одет в гавайскую рубашку.

– Здравствуйте, Хаск, – сказал он.

– Здравствуйте, доктор Пенни.

Дэйл тоже присел на край кровати. Кровать подверглась модификации: вдоль неё проходил глубокий жёлоб, в который помещалась задняя рука. Фрэнк прислонился к стене, а Пенни сел перед Хаском на имевшийся в комнате человеческий стул.

Хаск всё ещё держал в руке сломанный диск.

– Что это? – спросил Пенни.

Хаск не смотрел на него.

– Лостартд – форма искусства.

– Вы сами это сделали? – спросил Пенни.

Щупальца на голове Хаска сложились в знак отрицания.

– Нет. Нет, его сделала Селтар – та, что погибла во время полёта к Земле. Я хранил его в память о ней; мы были друзьями.

Пенни протянул к Хаску руку.

– Можно посмотреть?

Хаск протянул ему предмет. Пенни осмотрел его. Нанесённый на диск рисунок был стилизован, но, по‑видимому, изображал инопланетный пейзаж. Вторая половинка лежала у Хаска на столе.

Пенни жестом попросил Фрэнка передать её ему, что Фрэнк и сделал. Пенни сложил две половинки вместе. На картинке был мир с большим жёлтым солнцем и меньшим оранжевым.

– Чистый разлом, – сказал Пенни. – Можно склеить.

Фрэнк улыбнулся про себя. Хранение разбитого предмета искусства наверняка было наполнено массой психологических смыслов.

– Конечно, можно, – ответил Хаск. – Но за нужным мне клейким веществом надо лететь на звездолёт, а по условиям залога мне это запрещено.

– У нас тоже есть хорошие клеящие средства, – сказал Фрэнк. – Капли‑другой «суперклея» вполне хватило бы.

– «Суперклея»? – повторил Хаск. Его собственный голос без перевода звучал медленно и печально.

– Цианоакрилат, – сказал Фрэнк. – Склеивает почти всё. Я сегодня схожу куплю для вас тюбик.

– Спасибо, – сказал Хаск.

Доктор Пенни положил обе половинки лостартда на стол.

– Дэйл и Фрэнк привели меня, чтобы я задал несколько вопросов, Хаск.

– Если необходимо, – ответила пришелец.

– Хаск, – сказал психиатр, – вы осознаете разницу между правильным и неправильным?

– Это противоположности, – сказал Хаск.

– Что есть правильно? – спросил Пенни.

– То, что соответствует действительности.

– То есть, к примеру, два плюс два равно четыре – это правильно? спросил Пенни.

– Да, во всех системах счисления, кроме троичной и четверичной.

– И – действуя в рамках десятичной системы – два плюс два равно пять – это неправильно, не так ли?

– Да.

– Имеют ли слова «правильный» и «неправильный» иные значения?

– Краткая форма «правый» может обозначать направление на юг, когда вы стоите лицом на восток.

– Да, да. Слово «правый» действительно имеет такое значение, но концепции «правильности» и «неправильности» – могут ли они применяться к чему‑то, кроме установления истинности?

– Мне о таких не известно.

Пенни коротко взглянул на Дэйла, затем снова обратился к Хаску:

– Как насчёт терминов «хороший» и «плохой»?

– Про пищевой продукт, имеющий приятный вкус, можно сказать, что он хорош; продукт, который сгнил или иным образом испортился, становится плохим.

– А что можно сказать о понятиях «моральный» и «аморальный»?

– Они, по‑видимому, как‑то связаны с человеческой религией.

– То есть в религии тосоков они не находят применения?

– Тосоки верят в предопределение – мы исполняем волю Бога.

– Вы верите в единого Бога?

– Мы верим в единственное существо, которое было праматерью нашей расы.

– И этот Бог – она хорошая?

– Ну, она не начинала гнить.

– Вы не делаете ничего, что не было бы по воле вашего Бога?

– Просто Бога.

– Простите? – не понял Пенни.

– Говорить о Боге как о принадлежащем кому‑либо неприемлемо.

– Прошу прощения. Вы не делаете ничего, что не является волей Бога?

– Такое по определению невозможно.

– В вашей религии есть дьявол?

Транслятор Хаска пискнул.

– Дьявол? Мне это слово незнакомо.

– Во многих земных религиях, – сказал Фрэнк, снова облокачиваясь на стену, – имеется доброе высшее существо, именуемое Богом, и его противник, пытающийся воспрепятствовать исполнению Божьей воли. Этот противник называется дьяволом.

– Бог всемогущ, – заявил Хаск, коротко взглянув на Фрэнка, и снова оборачиваясь к Пенни. – Ничто не может ей воспрепятствовать.

– То есть не существует континуума поведения? – спросил психиатр.

– Я встречал эту концепцию в работах человеческих мыслителей, – сказал Хаск. – Идея о том, что всё движется от крайней левой точки к крайней правой, или что у любой проблемы есть две равноправные «стороны» – причём слово «сторона» в таком смысле тосоки никогда не употребляют. – Щупальца на голове зашевелились. – Для меня это чуждый образ мышления; я подозреваю, он как‑то связан с двусторонней симметрией ваших тел. У вас есть левая рука и есть правая, и хотя каждый из вас отдаёт предпочтение одной из них – Фрэнк, я заметил, предпочитает правую руку, а вы, Дэйл – левую – но в целом вы, по‑видимому, считаете их равноправными. Однако у тосоков передняя рука гораздо сильнее задней; у нас нет концепции – если воспользоваться вашим термином, который невозможно точно перевести на наш язык – равно‑правия. Одна сторона всегда имеет преимущество перед остальными; переднее всегда имеет преимущество перед задним. Аспект, обладающий перевесом в весе или силе – это сторона Бога, так что она всегда побеждает.