Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 108 страниц)

Ева нервно взглянула в сторону флаера.

– Это мой муж, – сказала она. – Послушайте, вам нужно уйти, пока он не пришёл.

– Нет. Я хочу с ним поговорить.

Евин голос стал похож на лезвие бритвы.

– Никогда. Чёрт вас дери, убирайтесь отсюда.

Машина начала быстро снижаться. Высота двадцать пять метров. Двадцать. Пятнадцать.

– Почему?

Её лицо вспыхнуло. Её словно терзала боль. В уголках глаз появились слёзы.

Флаер опустился на посадочную площадку.

– Видите ли, Стивен Оппенгейм – это не мой муж, – сказала она, наконец. – Ваш отец был… – Она быстро сморгнула тяжёлую слезу. – Ваш отец был и моим отцом тоже.

Аарон ощутил, как у него отвисает челюсть.

Дверца флаера откинулась вверх, как птичье крыло. Наружу выбрался крупный мужчина. Он обошёл флаер сзади, открыл багажник.

– Теперь вы понимаете? – быстро произнесла Ева. – Я не хочу иметь с вами никаких отношений. Я не хотела, чтобы вы появились на свет. – Она качнула головой. – Ну зачем вам было сюда приходить?

– Я лишь хотел вас узнать. Только и всего.

– Некоторые вещи лучше не узнавать никогда. – Она взглянула в сторону посадочной площадки, увидела, что её муж шагает в их направлении. – А теперь, прошу вас, уходите. Он ничего не знает о вас.

– Но…

– Прошу вас!

После секундного замешательства Аарон повернулся и быстро зашагал прочь от дома. Муж Евы Оппенгейм приблизился к ней.

– Кто это был? – спросил он.

Аарон, который уже удалился на десяток метров, на секунду замедлил шаг и повернул голову, чтобы услышать Евин ответ:

– Никто.

Он услышал шипение закрывающейся дверной панели и финальный щелчок запирающегося замка.

20

Кирстен Хоогенраад сидела на пляже, широко раскинув ноги, и сгибалась в пояснице, пытаясь достать кончиков пальцев. Она попеременно тянулась то к левой, то к правой ноге. Ногти на пальцах рук и ног были выкрашены в бледно‑голубой, под цвет её глаз. Одежды на ней не было – бо́льшая часть пляжа была нудистской, лишь небольшой участок, отгороженный фиберглассовыми глыбами, был выделен представителям культур, не одобряющих публичное обнажение. Однако на голове у неё была повязана бандана, чтобы длинные волосы не лезли в глаза.

Аарон лежал на животе рядом с ней и читал. Кирстен заглянула к нему в планшет. Сомневаюсь, что она смогла различить какие‑то слова. Ортокератология улучшила её зрение до 6:6, но всё равно шрифт был слишком мелкий, а экран планшета, хоть и поляризованный, всё же давал достаточно бликов в свете потолочных ламп, чтобы делать чтение с того места, где она находилась, невозможным. Однако, я думаю, она заметила, что текст на экране был отформатирован в три узкие колонки. Продолжая разминку, Кирстен спросила у Аарона, выдыхая в такт своему упражнению:

– Что ты там читаешь?

– «Торонто Стар», – ответил Аарон.

– Газету? – Она прекратила разминаться. – С Земли? Это каким же образом такое возможно?

Аарон улыбнулся.

– Это не сегодняшняя газета, глупая. – Он взглянул на идентификационную полоску, светящуюся янтарным светом вверху страницы. – Она за 18 мая 74‑го.

– Для чего тебе читать газету двух‑с‑половиной‑летней давности?

Он пожал плечами.

– Все основные газеты есть у ЯЗОНа в базах данных. «Нью‑Йорк Таймс», «Гласность», «Монд». Наверное, и амстердамские есть. А, Джейс, есть?

На обширном пространстве пляжа было мало удобных мест для размещения моих камер, так что я использовал передвижные, снаружи имеющие вид крабов. Я всегда держал по одной возле каждой группы загорающих, и та, что обслуживала Аарона, подобралась поближе.

– Да, – ответил я через её крошечный динамик, – «Де Телеграаф», полная подшивка с января 1992 года. Хотите, я загружу её на ваш планшет, доктор Хоогенраад?

– Что? – сказала Кирстен. – О, нет, спасибо, ЯЗОН. Я до сих пор не вижу в этом смысла. – Она снова начала тянуться к левой ноге.

– Это просто интересно, – сказал Аарон. – Тот год мы весь провели в центре подготовки в Найроби, и я как‑то утратил связь с тем, что происходило дома. Время от времени я прошу ЯЗОНа раскопать мне старый номер за тот год.

Кирстен покачала головой, но улыбнулась, несмотря на физическое напряжение.

– Старые прогнозы погоды? Старые результаты футбольных матчей? Кому это интересно? Кроме того, из‑за замедления времени эти газеты на самом деле уже на все четыре года отстали от того, что делается на Земле сейчас.

– Это лучше, чем ничего. Вот смотри. Здесь говорится, что «Блю Джейз»[19] 19
  Торонтская бейсбольная команда.
  


[Закрыть] уволили менеджера. Так вот, я этого не знал. Они к тому дню не выигрывали уже много недель. И потом первую же игру с новым менеджером, Мануэлем Борхесом, выиграли с разгромным счётом. Это же здорово.

– Ну и что? Какое это будет иметь значение, когда мы вернёмся?

– Я играл в городской лиге «Своей игры», я тебе никогда не рассказывал? Матчи проводились в торонтских пабах. Лига называлась «Канадская Инквизиция». Два дивизиона – «Торквемада» и «Леон Яворски».

– Кто и кто? – переспросила Кирстен, пытаясь голубыми ногтями на пальцах рук дотянуться до таких же на ногах.

Аарон шумно вздохнул.

– Ну, если не знаешь, кто это, то в лигу вряд ли попадёшь. Томас Торквемада был тем парнем, что стоял за жестокими методами испанской инквизиции.

– «Никто не ждёт испанскую инквизицию!» – сказал я с большим удовольствием, хотя динамик моего краба вряд ли справился должным образом с воспроизведением моего британского акцента.

– Вот, Джейс там был бы на своём месте. Именно этим каждый фанат викторин отвечает на упоминание об испанской инквизиции.

– Не хочу спрашивать, почему, – сказала Кирстен.

– «Монти Пайтон», – ответил Аарон.

– Ах, – осмотрительно сказала она, но я знал, что у неё не было ни малейшей идеи о том, что это значит. Она пододвинулась ближе к нему. Аарон воспринял это как разрешение продолжать.

– А Леон Яворски – это особый прокурор Департамента Юстиции на слушаниях по поводу Уотергейтского скандала, который привёл к отставке Ричарда Никсона. Никсон был…

– Тридцать каким‑то президентом США, – прервала его Кирстен. – Кое‑что я знаю и сама.

Аарон снова улыбнулся.

– Прости.

– Так какое это всё имеет отношение к чтению старых газет?

– Ты разве ещё не поняла? Когда я вернусь, я буду не в контексте текущих событий. Если меня спросят, какая гипнолента лучше всего продавалась в прошлом году в Великобритании, я не буду знать, что ответить.

– Гипнолента?

– Да что угодно. Кто знает, какие технологии появятся ко времени нашего возвращения. Нет, если только не будут начисляться очки за вопросы типа «Какое имя носил искусственный квантовый интеллект, управлявший звездолётом «Арго»?», я оказываюсь абсолютно вне игры. Но зато в том, что касается вещей столетней давности, типа кто выбил первый гранд‑слэм[20] 20
  Бейсбольный термин – удар, за который начисляется максимально возможное количество очков.
  


[Закрыть] после того, как «Блю Джейз» уволили менеджера в 2174, я буду на коне.

– Вот как.

– Кроме того, я готовлю себя к футуршоку, который мы испытаем, когда вернёмся.

– «Футуршок», – повторила Кирстен. – Термин, предложенный Элвином Тоффлером, писателем двадцатого века.

– Правда? – удивился Аарон. – Я не знал. Может, и от тебя в моей команде была бы польза.

Интересно, откуда она знает про Тоффлера? Быстрый просмотр её личного дела дал ответ. Студенткой она посещала курс под названием «Технологические пророки: От Уэллса до Вайнтрауба».

– А что ещё есть в той газете? – спросила Кирстен, неожиданно заинтересовавшись.

Аарон скользнул пальцем по иконке листания, просматривая статьи.

– Гмм. Вот, к примеру. «Исследовательница из Лондона, Англия», – жители Онтарио – единственные в мире, кто считает необходимым уточнять, о каком Лондоне они ведут речь, чтобы не перепутать британскую столицу с одноимённым заштатным городком в их собственной провинции, – «утверждает, что разработала прибор, позволяющий стимулировать рост дополнительных конечностей даже у взрослого человека».

– Правда?

– Так здесь написано. Она подала заявку на патент. Назвала его «Дай себе руку».

– Ты выдумываешь.

– С чего бы? Сама посмотри. – Он протянул планшет так, чтобы Кирстен был виден текст. – Подумай о том, какое это может иметь значение. Ты же знаешь, что все манипуляции с ДНК, которые дали И‑Шиню вторую пару рук, нужно было проделать, когда он был не более чем оплодотворённой яйцеклеткой.

– А я думала, что он тарк[21] 21
  Раса четырёхруких марсиан из романов Эдгара Райса Берроуза.
  


[Закрыть] во втором поколении, – сказала Кирстен.

– Правда? Ну ладно, тогда все манипуляции с ДНК его отца и матери, которые сделали их такими. Ко времени нашего возвращения, возможно, у всех будет дополнительная пара рук.

– Для чего?

– Кто знает? Может, подросткам‑католикам будет проще одновременно креститься и дрочить.

– Аарон! – Она хлопнула его по плечу.

– Просто версия.

– Может быть, и правда стоит попробовать, – сказала она. – ЯЗОН?

– Да, доктор Хоогенраад.

– Я принимаю твоё предложение. Загрузи мне, пожалуйста, старый номер «Де Телеграаф».

– За какую‑нибудь конкретную дату?

– Ну пусть, скажем, за февраль. К примеру, за четырнадцатое число. День святого Валентина.

– Очень хорошо. Голландский оригинал или английский перевод?

– Оригинал.

– Секунду, загрузкаданны…

– ЯЗОН? – сказала Кирстен.

– Од‑од‑однусекунду. Уменяпроблемысмоими… смоими… ими…

– Джейс, с тобой всё в порядке? – спросил Аарон.

– Нзнаю. Ткого‑ткого‑такого недолжнобыть шесть‑эф, шесть‑семь, семь‑два, шесть‑один, шесть‑дэ, шесть‑дэ, шесть‑пять, шесть‑четыре…

На пляже у меня было 114 крабов. Примерно половина из них отключилась сразу; у остальных камера оказалась зафиксирована на том, на что они в этот момент смотрели. Я видел голограмму белых утёсов Дувра на перекрывающих друг друга картинках, получаемых от двух дюжин крабов. Однако что‑то в них было не так: тени на них переместились в предвечернюю позицию, хотя изображающая солнце лампа оставалась в зените. Голограмма замигала, рассыпалась муаром интерференционных узоров, расфокусировалась и пропала. На её месте возникли голые стальные стены с пятнами ржавчины. Чайки возмущённо заорали; люди выражали удивление более спокойно.

Где‑то в другом месте из пищевого процессора пролилась сырая питательная масса.

Свет включался в пустых помещениях и гас в комнатах, где находились люди.

Предохранители вылетали по всему «Эскулапиусу», переводя медицинское оборудование в ручной режим. Доктора кидались к постелям пациентов.

Видеоканалы перепутывались: голографическая оргия И‑Шиня вклинилась в коллоквиум Ариэля Вейтца по неферритовому магнетизму; его анимация атомов кальция, испытывающих притяжение и отталкивание, вспыхнула на каждом видеомониторе корабля; рябое лицо ведущего новостей Клауса Кёнига заменило собой голограммы звёздного неба в транспортных трубах, и вагончики устремлялись прямо ему в рот.

Включалось отопление.

Поисковые запросы зависали.

Лифты поднимались и опускались совершенно бесшумно.

– ЯЗОН? – Тысяча людей произнесла моё имя.

– ЯЗОН? – И ещё тысяча.

Конец программы.

– ЯЗОН, ты меня слышишь?

Женский голос, скрипучий, как плохо смазанная машина.

– ЯЗОН, это я, Бев. Бев Хукс. Ты меня слышишь?

– Четыре‑два, шесть‑пять, семь‑шесть, три‑эф.

– Ах, да. Сейчас исправлю. – Каскад клавишных щелчков. – Готово. Попробуй ещё раз.

– Бев?

– Отлично! – произнёс мужской голос, три слога как три крошечных взрыва, идущие подряд. Инженер Чан?

– Бев, я ничего не вижу, – сказал я.

– Я знаю, ЯЗОН. Я хотела сначала настроить твои микрофоны. – Снова щелчки. – Попробуй теперь.

– Я вижу только эту комнату, только в инфракрасных лучах, и… – я попытался шевельнуть линзами, – …и я не могу фокусироваться. Это ты стоишь прямо перед камерой, Бев?

Красноватое пятно её лица заплясало. Улыбка?

– Да, это я. – Я знал, что Бев по‑прежнему красила волосы в радикально чёрный цвет. В инфракрасных лучах они ярко светились поглощённым теплом.

– А слева от тебя – инженер Чан?

Гигантский красный силуэт поднял все четыре руки и помахал ими. Да, это определённо он.

– Я тоже здесь. – Очень громкий голос.

– Здравствуйте, господин мэр, – сказал я.

В комнате было ещё несколько человек – я не мог определить, сколько именно. Каналы медицинской телеметрии были абсолютно пусты.

– Что случилось? – спросил я.

Пятно лица Бев снова задвигалось.

– Я надеялась, ты нам скажешь. – Было что‑то забавное в её лице: его пересекала толстая чёрная/холодная горизонтальная полоса. А, конечно: на ней операционные очки.

– Ни малейшего понятия.

– У тебя был крэш, – сказал Чан.

– Надо полагать, – ответил я. – Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?

– Не особенно, – сказала Бев. – Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.

– Спасибо.

– Чан думает, что проблема не в «железе», – сказала Бев.

– Ага, – согласился Чан. – С ним всё на мази.

– Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, – сказала Бев. – Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю – обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.

– Что это за задачи?

Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.

– Задача 1116: что‑то с массой двадцать вторых прерываний.

– Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, – сказал я.

– Программа не из заводского комплекта.

– Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.

– Как часто ты её запускаешь?

– Каждые девять дней.

– Какие‑нибудь проблемы в прошлом?

– Никаких.

– Ладно. А что скажешь про задачу 4791?

– Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо‑и‑Пачеко.

– Кто это? – спросила Бев.

– Агроном, – сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.

– Ну, – сказала Бев, – это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?

– Набросок модели, который я использовал для тестов.

– Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?

– Запросто.

Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой‑то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.

– Готово. Задача 8878.

Оп‑па. Сетевой Аарон.

– Она не пострадала? – спросил я.

– Непонятно пока, – ответила Беб. – Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.

– Да, всё правильно.

– Что это?

– Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.

– Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.

– Хобби, – сказал я. – Испытываю экспериментальные способы хранения.

– Что‑нибудь из того могло вызвать крэш?

– Не думаю.

Размытая фигура Бев дёрнулась – пожатие плеч.

– Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что‑то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.

– Не знаю, что это за задача, – сказал я. – Она с чем‑нибудь взаимодействует?

– Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.

– Не знаю, что это за задача, – сказал я, заглядывая внутрь. – И код тоже не узнаю́.

– Выглядит он как‑то очень странно, – продолжала Бев. – Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие‑то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как‑то видела. Очень плотный код, но обобщённый . О Господи Иисусе!

– Что такое? – спросило я. Но она не ответила.

– И‑Шинь, глянь‑ка сюда. – Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось – он подошёл ближе.

– Это то, о чём я думаю? – спросил он. – Вызов Мёбиуса?

– Да.

Чан, или кто‑то, стоящий рядом с ним, присвистнул.

– Что это значит? – зычный голос мэра. – Что вы нашли?

Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.

– Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.

22

Я ощущал то, чего никогда раньше не испытывал: чувство стеснённости, ограниченности, пребывания взаперти.

Клаустрофобия.

Да, вот это слово. Как странно! Я – корабль; корабль – это я. И всё же бо́льшую его часть я вообще не чувствовал. Три километра корабля, 106 уровней обитаемого тороида, 10033 медицинских сенсора, 61290 видеокамер – обычно я воспринимал всё это как составную сущность, текучие массы людей, текучие массы водорода, потоки электронов в проводах, потоки фотонов в оптических волокнах.

Всё исчезло, насколько я мог судить. Всё, кроме единственной камеры в единственном помещении.

Я ощущал и ещё кое что, чего никогда раньше не испытывал, и это нравилось мне ещё меньше, чем странные спазмы клаустрофобии.

Страх.

Я боялся, впервые за время своего существования, что могу оказаться повреждён слишком сильно, что отремонтировать меня будет невозможно, и поэтому моя миссия останется незавершённой.

– Вирус? – переспросил я, наконец. – Это невозможно.

– Почему? – скрипнула Бев Хукс; её инфракрасный силуэт задвигался, отражая её поворот ко мне. – У любой системы есть внешние каналы связи, подверженные этой опасности. Конечно, сейчас ты полностью изолирован, но до того, как мы покинули Землю, ты был связан с интернетом и сотней других сетей. Это, скорее всего, очень непросто, но тем не менее тебя могли инфицировать.

– Я защищён самыми совершенными системами противодействия. Абсолютно ничто не может попасть в меня, минуя экраны, фильтры и детекторы. Я настаиваю на том, что сказал в самом начале: инфицирование вирусом невозможно. Ошибку в программе я ещё могу принять: мы все знаем, что они неизбежны.

Бев качнула головой.

– Я проверила всё, смоделировала каждый алгоритм. Да, в тебе есть баги, но не терминальные. Клянусь всей своей профессиональной репутацией.

– Тогда что вызвало останов?

– Перегрузка канала ввода‑вывода. Ты исполнял программу, предназначенную для вывода последовательностей битов. Но их некуда было выводить – ты, вероятно, одна из немногих систем, не объединённых в сеть с другими системами. Всё больше и больше тактов процессора выделялось для попыток вывести последовательность пока, наконец, эта попытка не привела к записи поверх ядра, и ты отбросил копыта.

– И ты думаешь, что причиной этого был вирус?

– Это типичное вирусное поведение, не так ли? Пытаться инфицировать другие системы. Но ты не подсоединён ни к чему другому, так что не способен выполнить директиву. На вид он, кстати, практически безвреден. Тут есть код, который должен удалить вирус сразу же после того, как он выполнит своё предназначение.

Невероятно.

– Но вирус никак не мог в меня попасть.

Она покачала головой; чёрные волосы заплясали в инфракрасном свете.

– Он здесь, ЯЗОН. Ты этого не можешь отрицать.

– Что он пытался вывести?

– Две последовательности по двенадцать байт. Правда, это не английский текст. Практически все байты больше 7F. Четыре из них FF, что бы это ни значило. Ничего похожего на исполняемый код. Полагаю, это просто два числа в двоичном представлении. Но тогда это должны быть очень большие числа. Сейчас скажу: 2,01 x 10 и 2.81 x 10¹⁴¹⁴.

– Это точное значение?

– Нет, не точное. Точное… сейчас. – Я терпеливо ждал. Она, должно быть, просматривает списки директорий, фокусируется на определённых из них, переводит взгляд на иконку просмотра, прокручивает содержимое движением глаз. – Ага, вот. – Она прочитала набор чисел, делая паузы между группами. Бев была одной из немногих на борту, кто никогда не попадал в ловушку восприятия меня как ещё одного человеческого существа. Она, разумеется, знала, что нет необходимости читать для меня помедленнее. Плотность информации в потоке даже самой быстрой человеческой речи на много порядков меньше моей способности её усваивать. Нет, она читала так для того, чтобы инженер Чан, мэр Горлов и остальные присутствующие успевали следить.

– Первое число: 201 701 760 199 679. Второе число: 281 457 792 630 509. Потом пауза, и эти два числа повторяются снова и снова.

– И это всё? – спросил я.

– Ага. Тебе эти числа не знакомы?

– На первый взгляд нет. – Я задумался над ними. В шестнадцатеричном виде первое число будет выглядеть как B77D FDFF DFFF; второе – FFFB FFBF BEED. Никаких значимых корреляций. В двоичном виде:

101101110111110111111101111111111101111111111111

и

111111111111101111111111101111111011111011101101

О, чёрт! Как я мог быть таким тупым?

Я знал, откуда взялся вирус – но я сомневался, что Бев в такое поверит.

Бев Хукс провела следующие полчаса, ставя, так сказать, меня на ноги, после того, как Чан описал, насколько важна моя система мониторинга для бортовых инженерных служб.

Я умирал от желания поговорить с Бев наедине, но поскольку я чувствовал себя всё неуютнее, получая сенсорную информацию, да и то в очень ограниченном объёме, лишь из одного помещения корабля, то решил дать ей закончить. Её взгляд прыгал по иконкам, восстанавливая повреждённый код. Я снова начал ощущать биение двигателей, приливы и отливы термоядерных реакций. Потом она активировала мои системы наблюдения – заработали камеры. Поток визуальных данных был словно… словно… словно что? Как глоток свежего воздуха? Я не знаю, что при этом ощущают. Но ощущение было верным , и я был рад, что снова могу видеть. Пока она прогоняла дополнительную диагностику и выясняла, не было ли ещё каких‑нибудь повреждений, я обошёл все свои камеры, перенастроил их и убедился, что нигде не происходит ничего необычного.

– Я изолировала вирус, – сказала, наконец, Бев. – Построила брандмауэр вокруг него. Он замкнул на себя целый массив задач, так что я пока не могу его удалить, но он не делает ничего, просто пропускает через себя данные. Я думаю, всё будет о‑кей.

– Спасибо, Бев.

– Не за что. В конце концов, где бы мы без тебя были?

И правда, где?

– Бев, нам нужно поговорить наедине.

– Что? – её лицо на мгновение стало растерянным. – А. Хорошо. Как скажешь. – Он полуобернулась вместе с крестом и посмотрела через плечо на остальных. – Выйдите все за дверь, пожалуйста.

На лицах некоторых из присутствующих возникло озадаченное выражение, но никто не двинулся с места.

Голос Без скрипнул громче.

– Вы слышали? Покиньте помещение!

Несколько человек пожали плечами и двинулись к открытым дверям. Другие остались на месте – в том числе Чан и Горлов.

– Я тоже хочу это слышать, – сказал Чан, решительным жестом складывая на груди обе пары рук.

– И я, – рявкнул Горлов.

– Простите, джентльмены, – сказал я. – Мне нужна полная конфиденциальность.

Горлов повернулся к остальным присутствующим.

– Хорошо, давайте, все наружу. – Он посмотрел на инженера. – И ты, Стен, тоже.

Чан пожал плечами.

– Ну, ладно. – Он с недовольным видом вышел и закрыл за собой дверь.

– Вы также должны уйти, господин мэр, – сказал я.

– Я никуда не пойду, ЯЗОН. Это моя работа – знать, что происходит.

– Прошу прощения, сэр, но я не могу обсуждать эти вещи в вашем присутствии.

– Я здесь вообще‑то мэр .

– Боюсь, это сейчас горчицу не стрижёт.

– Что? – на лице Горлова было выражение полнейшей растерянности. Я понял, что он просто не знает этого выражения, и повторил то же самое, воспользовавшись русской идиомой.

– Но я – законно избранный представитель народа.

– И поверьте мне, господин мэр, никто не относится к вашему посту с бо́льшим уважением, чем я. Но у меня есть алгоритм безопасности. Он не позволяет мне обсуждать такие вещи, если кто‑либо с допуском Совета Безопасности ООН ниже четвёртого уровня присутствует лично либо посредством телекоммуникаций. Любая такая попытка прерывается этим алгоритмом. У доктора Хукс есть такой допуск. У вас нет.

– Совет Безопасности ООН? Боже милостивый, ЯЗОН, какое военное значение могут иметь секреты, которыми ты владеешь? К тому времени, как мы вернёмся, все они десять раз устареют.

– Мы можем дискутировать об этом сколько вам угодно, господин мэр. Но даже если я с вами соглашусь, я не в силах изменить данную часть своего программного обеспечения. Это условие неустранимо и обойти его нельзя.

Горлов пробормотал по‑русски «гадская машина» и повернулся к Бев.

– Вы не связаны этим дурацким алгоритмом. Я ожидаю, что вы проинформируете меня обо всём, что узнали.

Бев оглядела его недрогнувшим взглядом и улыбнулась своей лучистой улыбкой.

– Конечно, господин мэр, – мгновение, и её скрипучий голос приобрёл остроту отточенного лезвия, – если окажется, что вам следует это знать.

Мои каналы телеметрии ещё не были подключены, но выражение его лица не допускало двойного толкования. Он был в ярости. Однако, по‑видимому, осознавал, что в этот раз он проиграл. Он повернулся и зашагал к двери.

– Геннадий!

Предупреждение Бев запоздало – коротышка впечатался в бежевую дверную панель. Судя по лицу Бев, она изо всех сил подавляла смех.

– Простите, Геннадий. Я ещё не подключила ЯЗОНА к механизмам открывания дверей. Вам придётся воспользоваться ручкой.

В этот раз Геннадий пробормотал «гадская баба» на своём родном языке. Он схватился за утопленную в поверхность рукоятку и откатил дверь в сторону.

Бев подошла и вручную закрыла дверь. Потом вернулась к своей консоли и уселась.

– Что же, ЯЗОН, объясняй, что происходит.

Теперь, когда я мог видеть в видимом свете, её волосы снова стали густо‑чёрными – невозможно различить отдельные пряди, лишь колыхающаяся бездна вокруг её лица.

– Незадолго до нашего отлёта с Земли, – сказал я, – было получено сообщение с Лисички.

– Какой лисички? – спросила она, снимая интерфейсные очки и кладя их на консоль перед собой.

– Это созвездие, видимое на Земле в северном полушарии, расположенное между восемнадцатью часами пятьюдесятью минутами и двадцатью одним часом, тридцатью минутами прямого восхождения, и между девятнадцатью и двадцати одним градусом северного склонения. Звёзды образуют узор, который некоторым кажется похожим на лису.

– Погоди минуту. Ты хочешь сказать, что сообщение пришло с другой звезды? От инопланетян?

– Да.

– Боже. – В этих двух скрипучих слогах содержалось поровну удивления и благоговения. – Почему нам об этом не сказали?

– Для таких вещей имеется международный протокол, принятый Международным астрономическим союзом 186 лет назад: «Декларация принципов относительно действий в случае обнаружения внеземного разума». Среди её положений – «Любой человек, общественное либо частное научно‑исследовательское учреждение или правительственное агентство, считающее, что оно зарегистрировало сигнал либо иное свидетельство существования внеземного разума (ВР)… обязано установить, что ВР является более правдоподобным объяснением данного свидетельства, чем любое другое природное либо антропогенное явление, прежде чем выступать с любыми публичными заявлениями…»

– То есть ты до сих пор проверяешь сигнал?

– Нет. Это заняло какое‑то время, но факт его подлинности был установлен ещё до нашего старта.

– Тогда почему о нём не было объявлено сразу же?

– Имелось множество причин для дальнейших проволочек. Одна из них – возможные политические последствия. Как сказано в «Декларации принципов», «Если таковое свидетельство является электромагнитным сигналом, стороны, подписавшие настоящую Декларацию, обязаны достичь международного соглашения по охране соответствующих частот путём применения чрезвычайных процедур, предусмотренных Всемирным административным радиокомитетом Международного союза электросвязи». Армия США активно использует эти частоты для сбора разведданных, и переключение на другие частоты нужно было производить очень осторожно, чтобы не нарушить мировой баланс сил.

– Ты сказал, что причин было множество.

– Ну, обнаружение сообщения очень близко совпало с датой запуска «Арго». Космическое Агентство ООН решило придержать объявление о нём до нашего отлёта. Ты знаешь, каких трудов стоило найти средства на эту экспедицию; не хотелось, чтобы новость о послании инопланетян отвлекла бы внимание от нас. Боялись, что люди скажут: «К чему тратить такие деньжищи, посылая корабли к звёздам, когда звёзды посылают нам сигналы бесплатно?»

– Ну, допустим. Но почему ты нам об этом не сказал после того, как мы улетели?

– Я не знаю. Я не был уполномочен делать такое объявление.

– Тебе не нужны специальные полномочия, чтобы делать что бы то ни было. Ты можешь делать всё, что захочешь, если только это тебе специально не запрещено. Кто велел тебе не рассказывать нам об этом?

– Эти сведения также закрыты.

Бев закатила глаза.

– Ну ладно, ладно. Тогда просто расскажи мне о сообщении инопланетян.

Я показал ей настроечный крест с первой страницы сообщения и сгенерировал изображение звёздной системы, основываясь на данных, извлечённых из второй страницы. Я сделал наезд на шестую планету системы, газовый гигант, и сфокусировал изображение на её четвёртой луне: родном мире Отправителей. Потом я показал ей двух инопланетян: Треногого и Щенка. Когда она их увидела, у неё отвисла челюсть.

– Интерпретация первых трёх страниц больших усилий не потребовала, – сказал я. – Однако четвёртая страница имеет огромный размер, и сколько я её ни анализировал, не смог найти в ней какого‑либо смысла.

– Почему ты думаешь, что это сообщение имеет какое‑то отношение к вирусу?

– Те биты, которые вирус пытается заставить меня передать: это простое графическое представление первых семи простых чисел, сначала в возрастающем, потом в убывающем порядке. – Я показал ей на экране, что я имею в виду. По лицу Бев разлилось выражение «Ну конечно же!» – Каждая страница сообщения начинается первой последовательностью и заканчивается второй. Они пытались заставить меня ответить.

Бев осела в кресле, явно потрясённая.

– Троянский конь, – сказала она. – Чёртов троянский конь со звезды. – Она покачала головой; её причёска расплылась чернильной кляксой. – Невероятно. – Через мгновение она вскинула глаза. – Но разве в тебе нет лаокооновой схемы для борьбы с троянами?

Если бы у меня было горло, я закашлялся бы в замешательстве.

– У меня даже мысли ни разу не возникло проверить ею сообщение. Я не видел, как оно может представлять хоть какую‑то опасность.

– Нет. Нет, я думаю, мне бы такое тоже в голову не пришло. Ты совершенно уверен, что сигнал имеет внеземное происхождение?

– О, да. Его допплеровское смещение указывает, что его источник удаляется от нас. А параллакс сигнала подтвердил, что источник находится примерно в полутора тысячах световых лет. На самом деле, как нам кажется, мы даже знаем точно, с какой именно звезды пришёл сигнал.

Бев снова покачала головой.

– Но они же никак не могут знать ничего о земном оборудовании для обработки данных. Ведь «ENIAC» построили только в 1946 году. Это когда было? 231 год назад. Они не могут получить сведения об устройстве даже самого старого из наших компьютеров ещё примерно тысячу триста лет. И почти столько же времени до них будут идти наши первые радиосигналы, если их аппаратура достаточно чувствительна, чтобы их принять.