Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 108 страниц)

Глава 38

Закончив сканирование, Эрик с Джен направились к шкафчику Джен в раздевалке для персонала. Она держала там смену одежды – как она сказал, никогда не знаешь, когда пациента на тебя вырвет. Она сложила одежду в пластиковый пакет, и они поехали к Эрику домой, заехав по дороге в «CVS»[56] 56
  Одна из крупнейших в США аптечных сетей.
  


[Закрыть], чтобы купить зубную щётку и ещё пару вещей. Небо было пасмурным.

События разворачивались не так, как планировал Эрик. Да, он хотел помочь Джен, но он намеревался лишь отвезти её в убежище.

Но теперь она здесь, в его доме.

И он знал о ней больше, чем о ком бы то ни было в этой жизни. Больше, чем он знал о родителях, сёстрах, сыне, бывшей жене.

Он вспомнил сегодняшнее утро, когда он заявился в «Бронзовый щит», а она готовилась к игре: расставляла фигурки и…

Нет. Нет, это были её воспоминания, а не его; его там не было, когда начиналась игра. Боже, они пришли к нему так же естественно, как его собственные… словно она была частью его.

Словно они были парой.

Ха. Забавная формулировка. «Пара». Существительное единственного числа, обозначающее двоих. Только…

Только их теперь было не совсем двое. Он был связан с ней, и воспоминания, касающиеся сегодняшних событий, в которых участвовали они оба – МРТ‑сканирование сегодня днём, её утренний приступ, то, что случилось в игровом магазине, их вчерашнее общение – были безнадёжно перепутаны. Он не мог подумать о чём‑то, чему они оба были свидетелями, не смешав взгляд со своей точки зрения и её.

Время шло. Через несколько часов настанет вечер. А затем ночь, и…

И она действительна была ему небезразлична.

И он ей нравился.

И она была очень, очень красива.

Но…

Но когда они вошли в его гостиную и он сел на длинный белый диван, то ожидал, что она сядет рядом с ним. Однако она выбрала такое же белое кожаное кресло, стоящее лицом к дивану, и уселась в него, подобрав ноги так, что колени упёрлись в подбородок.

– Принести тебе что‑нибудь выпить? – спросил он. – Кофе? Пиво?

Она не ответила – просто молча сидела.

Он приподнял брови.

– Джен? Ты меня слышишь? Ты хочешь чего‑нибудь выпить?

– Я тебя слышала, – ответила она. – Просто я подумала, что ты уже знаешь ответ.

– Джен, я не могу читать твоих мыслей – только твои воспоминания. Сейчас не кризисный момент. – По крайней мере, пока .

– О, верно. Прости.

Он попытался перевести разговор на более нейтральную тему.

– Странно, что сцепка может, по крайней мере, на время, соединять не только воспоминания, но и мысли.

– Почему это странно? – спросила она. – И то и другое – всего лишь деятельность мозга, разве не так?

– Да, но воспоминания – это долговременные изменения в мозгу. Мысли же эфемерны.

– Хотела бы я читать твои воспоминания, – сказала она, едва заметно улыбнувшись ему. – Мне бы не пришлось позориться каждый раз, спрашивая, что значит это слово.

– Эфемерный? – сказал Эрик. – Мимолётный. Исчезающий, как пар. В отличие от воспоминаний, мысли не связаны с формированием в мозгу долговременных изменений. – Он поёрзал на диване и посмотрел на неё поверх кофейного столика со стеклянной столешницей. – Видишь ли, вот что забавно. Если кто‑то нападёт на тебя с ножом и поранит тебя, то суд может оценить нанесённый физический ущерб – длину пореза, сколько пришлось наложить швов и прочее – и таким образом определить, какая сумма тебе положена в качестве компенсации. Но оскорбить кого‑то словами, которые он запомнит навсегда? Каким‑то действием, которое он никогда не забудет? Это тоже физический ущерб – он меняет тебя так же, как меняет шрам от удара ножом. Но вместо того, чтобы оценить этот ущерб, мы просто говорим «Будь выше этого» или «Нельзя быть таким чувствительным» или – забавно, потому что этого‑то как раз и невозможно сделать – «Постарайся забыть». – Он покачал головой, думая обо всём, что Тони говорил ей, обо всём, что он с ней делал.

Она какое‑то время молчала, потом, голосом таким тихим, что он не был уверен, что правильно её расслышал, сказала:

– Я этого не вынесу.

– Чего? – спросил Эрик.

– Этой штуки с памятью.

Он кивнул; сцепка была несимметрична, несправедлива, несбалансированна .

– Я… Я правда стараюсь не копаться в твоей жизни.

Но Джен качнула головой.

– Нет, не это. Это не ты; это она .

– Кто? – спросил Эрик.

– Она . Та женщина, с которой связана я – что продаёт дома. Э‑э… Никки Ван Хаузен.

– А что с ней? – спросил Эрик.

– Она знает обо всём, что было между нами, обо всём, что случилось сегодня, – Джен смотрела в сторону. – И обо всём, что случится позже.

– Но она ушла из нашей жизни, – сказал Эрик. – Она уехала из «Лютера Терри», как только сняли блокаду. Я, вероятно, больше никогда её не увижу.

– Она не ушла, – сказала Джен. – Она здесь . Она вспомнит этот разговор, вспомнит, что случилось с Тони в «Бронзовом щите», и если мы когда‑нибудь… – Она слегка покачала головой и умолкла.

Эрик оглядел свою гостиную – привычное окружение для него, чужое для Джен, но, несомненно, знакомое Никки Ван Хаузен, хотя она здесь никогда не бывала. Было очень легко забыть, что она настолько же глубоко знала Эрика, насколько он знал Джен.

Но, чёрт возьми, ведь это не одно и то же. Никки ему совершенно чужая, так же как и он ей. Он, конечно, интересен ей в некоем абстрактном смысле, как носитель чужих воспоминаний, к которым она получила доступ, но между ними не было никакой эмоциональной связи.

– Дорогая, – сказал Эрик, и воспоминания, вернее, их отсутствие, ударило его словно обухом: Тони никогда так её не называл, вообще не тратил на неё ласковых слов. – Это всё ерунда. Мы никогда не увидим её снова, и даже не вспомним о ней.

Но Джен снова покачала головой.

– Она знает… или узнает… что ты только что сказал. И ей это не понравится – она посчитает, что ты её оскорбил. Не понимаешь? У ней такой же уровень доступа к тебе, как у тебя – ко мне; она не сможет не заинтересоваться твоей жизнью.

– Я уверен, что она хочет жить дальше своей жизнью, – сказал Эрик.

– Точно так же, как ты? – ответила Джен, глядя на него поверх кофейного столика.

– Это другое, – снова повторил он.

– Не знаю, – с грустью в голосе сказала Джен.

– Просто не думай об этом, – сказал Эрик. – Как однажды сказал мой любимый писатель, «наука игнорировать – один из высших путей к достижению внутреннего мира[57] 57
  Цитата из одной из книг самого Роберта Сойера – «Вычисление Бога» (пер. А.В. Мальцева).
  


[Закрыть]».

– Не думаю, что я смогу игнорировать такое .

Он секунду помедлил, затем встал, подошёл к ней, присел на широкий мягкий подлокотник кресла и коснулся её татуированного плеча. Однако она вздрогнула, и он замер.

Через несколько мгновений она встала и вышла из гостиной, направляясь во вторую спальню, ту, которую занимал, когда приезжал, Квентин, оставив Эрика думать о том, в какой момент в будущем – завтра, через неделю, через год, через десять лет – Никки Ван Хаузен вспомнит о том, каково ему было с разбитым сердцем.

Глава 39

В обычных обстоятельствах Бесси Стилвелл захотелось бы задержаться в Лос‑Анджелесе подольше. Ей всегда хотелось увидеть Аллею Славы и найти на ней звёзды Кэрри Гранта, Кристофера Пламмера и Джеймса Дина. И конечно же после Вашингтона было приятно оказаться там, где тепло. Но её сын по‑прежнему в больнице, и хотя она виделась с ним лишь утром того дня, когда они с Дэррилом прилетели сюда, она должна была вернуться, чтобы быть с ним.

Они покинули студию и отправились прямиком на Лос‑Анджелесскую базу ВВС. Бесси поместили в изолированную комнату ожидания с двумя караульными у дверей, а Дэррила отвели на встречу с командующим базой. Бесси медленно, преодолевая боль, опустилась на деревянное сиденье и взяла со стола журнал – но буквы оказались слишком мелкие, чтобы она могла их читать.

Наконец, агент Хадкинс вернулся.

– Всё хорошо, мэм, – сказал он. – Всё улажено. Прошу прощения, что приходится совершать два перелёта в один день.

– Да ничего, – ответила Бесси. – Мне ведь всё равно нужно вернуться к сыну.

– Точно, мэм. Ну так что, идём?

Дженис лежала на кровати в гостевой спальне, свернувшись клубком и закрыв глаза, и думала о том, что она сделала. Часть её была в восторге от того, что она бросила Тони. Другая часть была в ужасе от того, что несёт ей будущее.

И, конечно же, были ещё воспоминания о том, как умер Джош Латимер. Они были по‑прежнему яркие, но уже не реальные ; теперь они ощущались именно воспоминаниями, а не событиями, снова происходящими прямо сейчас. У солдата, которого она сегодня видела, Кадима Адамса, был посттравматический синдром; его флешбэки казались реальными ужасами, которые происходят снова. Но, к счастью, Джен, похоже, не придётся испытывать этого чувства непосредственности каждый раз, как она будет вспоминать о смерти Джоша.

– Джен? – голос Эрика, едва громче шёпота – таким обычно проверяют, спишь ли ты.

Она открыла глаза. Его силуэт вырисовывался на фоне дверного проёма: худой лысый мужчина, опершийся на косяк.

– Хмммм? – сказала она.

– Звонил доктор Гриффин. В четыре будет пресс‑конференция о состоянии Джеррисона. Он хочет, чтобы я участвовал.

– Э‑э… о’кей.

– Ты не хочешь пойти?

– А это надолго?

– Возможно, на пару часов. Он хочет, чтобы мы решили, что собираемся сказать, прежде чем выходить к репортёрам.

Она не участвовала в той операции.

– Я могу остаться здесь?

– Конечно, – и, хотя он этого не сказал, она услышала в его тоне, и была за это благодарна: «Сколько захочешь».

– Спасибо, – сказала она.

– Ну тогда я пошёл. Пошарь в холодильнике. Ты любишь китайскую кухню. – Они никогда ему об этом не говорила, но он знал. – Там должна ещё остаться курица гунбао.

– Спасибо.

Джен услышала, как он выходит из квартиры. Она полежала ещё немного, обняв себя за колени, но в конце концов всё же встала и вышла из спальни Квентина в гостиную.

Мебель была лучше, чем вся, что у неё когда‑либо была; в её квартире всё называлось по имени какого‑нибудь шведского озера или реки и собиралось с помощью шестигранного ключа. Но эта мебель – кофейный столик, книжные полки, комод, сделанные, как ей показалось, из вишнёвого дерева – выглядела дорого .

Помимо многочисленных книг в твёрдой обложке – роскошь, которую Тони ей никогда не позволял – книжные полки занимали всякие безделушки: вырезанная из мыльного камня птица эскимосской работы, перьевая ручка, бронзовый медальон с выгравированным на нём словом «Чамп», белая мраморная шахматная фигура. За каждой из них, несомненно, стояла целая история, это были подарки на память, сувениры – но для неё они не значили ничего.

Но кроме Эрика эти истории знал и мог рассказать ещё один человек: Никки Ван Хаузен.

Фамилия достаточно редкая, подумала Джен, хотя если она замужем, то в телефонной книге наверняка будет стоять имя мужа.

Джен шумно выдохнула. Если она замужем . Эта Никки знала об Эрике всё, но Джен не знала о Никки даже самых простых вещей.

Она зашла в кабинет Эрика. Его «Макбук‑Эйр», включённый и с открытым браузером «Сафари», стоял на покрытом стеклом столе. Она вбила «Ники Ван Хаузен» в строку поиска Гугла, но он нашёл слишком много совпадений. Однако добавление слова «недвижимость» сделало дело, тем более что Гугл предложил поправить написание имени: нашёлся её веб‑сайт и даже, к удивлению Джен, статья в сегодняшней утренней «Вашингтон Пост». Узнав о случившейся в «Лютере Терри» сцепке памяти, сообразительный репортёр взял у Никки интервью, посколько она помнила операцию над президентом так же хорошо и подробно, как и сам Эрик.

Её веб‑сайт – предлагавший «всего 2% комиссии» и «бесплатную оценку стоимости» – дал номер её телефона. Джен взяла трубку, но потом положила её обратно; она не хотела, чтобы её звонок был как‑то связан с Эриком. Она прошла в мраморную прихожую, отыскала свою сумку, достала из неё сотовый телефон – и увидела четыре голосовых сообщения от Тони. Она содрогнулась, убрала их с экрана и набрала номер.

– Агентство недвижимости Никки Ван Хаузен, – ответил бойкий голос.

– Это… – чёрт, она же до сих пор не знает, мисс она или миссис. – Э‑э… это Никки?

– Она самая.

– Никки, это Дженис Фалькони.

На три или четыре секунды повисла пауза.

– Ох.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала Джен.

– О чём?

Теперь очередь Джен колебаться.

– О доступе к памяти Эрика.

– Послушайте, если вы о статье, то я не…

– Нет, нет. Мне нет дела до статьи; мне неважно, что вы знаете те вещи. Просто… просто… я не знаю, я подумала. что может быть, мне станет легче, если я с вами увижусь.

– Гмм… Хорошо. Может быть.

– Мы не могли бы пересечься сегодня днём?

– Гмм… где?

– Ну, вы, несомненно, знаете, что я остановилась у Эрика, и у меня нет ни машины, ни ключа от квартиры. Вы не могли бы… не могли бы прийти к нему домой?

– Э‑э… он тоже там будет?

– Нет. Нет.

– Да, думаю, я могла бы зайти, – сказала Никки с явным облегчением. Потом: – Он живёт в «Потомак‑Пэлас», верно? – так назывался кондоминиум. – Второй пентхаус?

Джен слегка поёжилась.

– Да.

– Я буду сегодня показывать квартиру рядом с этим местом. Где‑то в полпятого зайду, хорошо?

– Договорились, – сказала Джен. – Спасибо.

Рука, держащая трубку, дрожала.

Бесси не имела дела с армией с тех пор, как её муж Бог знает сколько лет назад вернулся из Кореи. Она поразилась, насколько всё стало высокотехнологичным: здесь, на базе, повсюду были компьютеры, сложные дисплеи, всякие приборы, которые она вообще понятия не имела, для чего…

Нет, не так. Теперь, когда она об этом задумалась, она знала, для чего нужна большая их часть: она это знала, потому что это знал Сет Джеррисон – узнал за то время, пока занимал свой пост, хотя многие из них были незнакомы и ему; в конце концов, он преподаватель истории. По пути к самолёту они с Дэррилом прошли мимо нескольких солдат, потом вышли на лётное поле, рядом с самолётом, на котором они должны были лететь. Она разглядела, что это бомбардировщик, и тут…

И тут в голове выскочили два слова: «Встречный удар».

И пока они подходили к самолёту, заходили в него и усаживались на места, которые им указали, она вспомнила все детали – ужасающие, жуткие детали. Её руки тряслись так, что ей пришлось попросить Дэррила застегнуть её привязной ремень.

Да, террористы практически загнали США в угол; в этом не было сомнений. Но это… это было…

Конечно, необходимо дать им отпор; и лидер должен его возглавить.

Но такое !

Самолёт покатился по взлётной полосе. Он снова приземлится через четыре часа.

Четыре часа на то, чтобы решить, что делать.

Глава 40

В 16:45 телефон Эрика издал странный двойной сигнал. Джен раньше уже слышала его звонок, когда звонил доктор Гриффин, и тогда звук был нормальный, но…

А! Это, должно быть, что‑то вроде домофона. Как у Роджера – Роджер был лучшим другом Тони. Она взяла трубку.

– Алло?

– Это Никки Ван Хаузен. Я внизу.

– Ага, поняла. Э‑э… я не знаю, как вас впустить.

– Нажмите «шесть», – подсказала Никки, словно бывала здесь миллион раз, словно она, чтоб ей пусто было, жила здесь.

Джен сделала, как она сказала. Она услышала в трубке электрическое жужжание, и затем соединение прервалось. Она поправила волосы, глядя в зеркальную дверь шкафа в прихожей, затем выглянула в глазок во входной двери и увидела…

Это было как тот туннель, который она видела, когда умирал Джош. Она увидела женщину, невероятно маленькую и далёкую, приближающуюся к ней, всё ближе, ближе…

И Джен открыла дверь. На веб‑сайте Никки было фото. На нём у Никки были рыжеватые волосы, но сейчас они были светло‑каштановые со светлыми прядями – и выглядела она немного моложе, лет на тридцать пять.

– Простите за опоздание, – сказала Никки. – Погода лучше не становится. – но потом она остановилась и уставилась на Дженис. – Ого, – тихо сказала она.

– Что?

– Простите. Просто это так странно – видеть вас вживую. Эрик помнит вас отдельными фрагментами, вы знали? Ваша улыбка, ваши зубы, как вы отбрасываете со лба волосы, тату – он обожает ваше тату. Но увидеть всё это собранным вместе – это как…

– Как?

– Он, разумеется, помнит вас красавицей. Но, понимаете, красота – она в глазах смотрящего, и… – Она слегка пожала плечами. – В общем, это интересно увидеть, вот и всё.

– И всё? – спросила Дженис немного обиженно.

Никки махнула рукой.

– Простите, я всё неправильно говорю. Я хотела сказать, что вы очень красивы. И я понимаю, почему Эрик так сильно в вас влюбился.

Сердце Дженис пропустило удар.

– Влюбился в меня?

– Он от вас без ума, – подтвердила Никки. – Но он знает, как вы ранимы, и не хочет пользоваться моментом. Плюс, тут ещё вопрос возраста.

– Это‑то какое имеет значение?

– Для него  – имеет. Это реально его беспокоит.

– Ему не о чем беспокоиться.

Они по‑прежнему стояли в дверях. Джен забрала у Никки плащ и жестом пригласила пройти в гостиную. Идя за ней вслед, она спросила:

– Вам предложить что‑нибудь? Кофе?

– Нет, спасибо. – сказала Никки, входя в гостиную – но тут же остановилась, да так резко, что Джен натуральным образом ткнулась в неё носом.

– Простите! – сказала Никки. – Простите, виновата. Просто…

Джен обошла её и, заглянув в лицо, увидела на нём выражение безмерного удивления.

– Что?

– Я словно бы знаю это место, – сказала Никки. – Словно была здесь раньше. – Она снова пришла в движение, обходя гостиную. Подойдя к книжной полке, на которой лежал медальон с надписью «Чамп», она осторожно взяла его в руки.

– Что это такое? – спросила Дженис.

– Хммм? – сказала Никки. – О. Он получил это в больнице, пять лет назад. Принёс больше всех пожертвований для рождественского благотворительного автопробега.

Джен улыбнулась. Да, это Эрик: всегда пытается помочь тем, кто в этом нуждается. Эта женщина всегда будет знать его лучше, чем когда‑либо узнает Джен.

– Это жестоко, – сказала она.

– Что?

– Эта… эта штука , что с нами случилась. Почему она не могла быть взаимной? Почему нельзя быть связанной с тем человеком, что связан с тобой?

– Я не знаю, – ответила Никки. – Случилось так, как случилось.

– Да уж, – очень тихо согласилась Джен.

– Зачем вы хотели со мной увидеться?

Джен посмотрела на неё, затем отвела глаза.

– Простите; это было глупо. Я просто не знала, что делать. Я… вы… вы знаете всё, что знает Эрик, и, в общем…

– Вы в самом деле ему небезразличны, если вы об этом меня спрашиваете.

Джен усилием воли заставила себя встретиться с ней взглядом.

– На самом деле нет. В этом я не сомневалась.

– Но вы продолжали спрашивать себя, как вы можете продолжать ему нравиться, когда он знает обо мне вот это , или знает вон то о моём прошлом, или что я делала то‑то и то‑то , верно?

Джен кивнула.

– Думаю, разные люди реагируют по‑разному, – сказала Никки. – Я знаю подобные вещи об Эрике. Но мы с ним не знали друг друга до того, как возникла связь, так что… ладно, вы когда‑нибудь читали «Пипл»?

– Что?

– «Пипл», журнал такой. Или «Мы»? Или любой другой такой же. Журналы, которые рассказывают о личной жизни знаменитостей.

– Ну, иногда, пока ждёшь приёма у дантиста, – сказала Джен.

– Так вот, Эрик для меня примерно то же самое. Как Анджелина Джоли или Джонни Депп или другая звезда, с которой я лично не знакома, но о которой знаю всё. Да, я знаю их грязные секреты – пусть и мелкие – включая такие вещи, которые, я уверена, они бы хотели сохранить в тайне. Ну и что? Это никак не влияет на меня, да и я не собираюсь ничего с этой информацией делать.

– Я знаю, но… – Джен выдохнула. – Простите. Я совершенно не понимаю, как мне сейчас быть.

– Но ведь вы сами должны были через это пройти, не так ли? Ведь вы связаны ещё с кем‑то?

– Была, – сказала Джен. – Он умер.

– О! – воскликнула Никки, и Джен заметила, как её глаза метнулись влево‑вправо – она впитывала воспоминание Эрика об этом факте. – О Господи – прямо сегодня. Мне так жаль.

– Я пытаюсь не думать об этом.

– Конечно, разумеется. Простите. Но Джен, точно так же и между мной и Эриком. Я и в своём‑то прошлом не люблю копаться, не говоря уж про чьё‑то ещё.

Джен. Каждая мелочь в Никки напоминала Джен о том, как много она знает о её личной жизни.

– Я знаю, но это словно он о нас сплетничает, словно говорит с кем‑то за моей спиной.

– Это не так. И знаете, мне неизвестны детали. Я знаю, что он помнит, но не то, что помните вы. Однако я знаю, что он действительно, по‑настоящему любит вас. И да, очевидно, есть и разница в возрасте. И конечно же люди будут об этом судачить. Они станут говорить, что у него кризис среднего возраста – но знаете что? У него он уже был, пять лет назад. Спросите его об этом; это плёвое дело, он через это уже прошёл, всё в прошлом. Его влечёт к вам не из‑за его возраста; его к вам влечёт вопреки вашему , и…

Никки замолкла.

– Да? – сказала Джен.

– И он хочет секса с вами.

Джен отвела взгляд.

– О.

– Но не потому, что он озабоченный – хотя и это тоже. А потому что он боится. Вам тридцать два, ему пятьдесят. Он боится, что его полувековое тело его подведёт.

– Что? Это глупо.

– Может быть. Но так он думает.

– Откуда вы знаете? Я считала, что вы можете читать только воспоминания, но не мысли.

– Да, только это я и могу. Но он говорил это кому‑то другому, и я вспомнила этот разговор.

– Он обсуждал меня с кем‑то?

– Скорее, спрашивал совета. Он сейчас в больнице, да? Он случайно встретил… вообще я его тоже знаю, встретила его сегодня утром и, надо сказать, немного слетела с катушек. В общем, он говорил с Юргеном Стёрджессом, он тоже доктор в вашей больнице. – Никки тряхнула головой. – Забавно. Меня всё это не должно заботить. Всё это совершенно не моё дело.

– Так и что сказал доктор Стёрджесс?

– Он не из тех, кто даёт советы. По большей части он просто слушал. Но, в общем, я думаю, что в моих интересах, чтобы Эрик был счастлив. Никакого смысла делить с ним плохие воспоминания. Так что позвольте мне дать вам совет: не позволяйте мне встать между вами и вашим счастьем с Эриком. Он хороший человек. Поверьте мне – я знаю .

По настоянию Сета Джеррисона ему установили в больничной палате компьютер. Сорокадвухдюймовый жидкокристаллический монитор укрепили на небольшом столике в изножье кровати, а ему дали маленькую беспроводную клавиатуру с тачпадом. Несмотря на то, что он лежал на спине с лишь чуть‑чуть приподнятой головой, пользоваться им оказалось довольно удобно, хотя для того, чтобы держать экран в фокусе, ему пришлось спустить очки почти на самый кончик своего крючковатого носа.

Сет всегда был сам не свой до новостей, и под пристальным надзором сестры Келли он принялся читать новости о покушении. Чтение оказалось захватывающим и жутковатым и дало ему представление о том, как выглядели бы новости, если бы покушение достигло цели – хотя он полагал, что в случае его гибели «Хаффингтон Пост» не стала бы ворчать, что «Вы ожидали от Джеррисона речи президента, а услышали лекцию профессора с пожизненным контрактом, которому ни к чему беспокоиться о своём месте работы. Избирательному комитету Республиканской партии следовало бы нанять для него тренера по публичным выступлениям».

Чёрт бы их побрал, у него был такой тренер. И он честно пытался уделять ей внимание. Она снова и снова проходила с ним все детали: как держать голову, как использовать жестикуляцию для усиления сказанного, с какой скоростью читать текст с телесуфлёра. Она сразу сказала, что он говорит слишком быстро, по её замерам, 11000 слов в час. Он объяснил, что это наследие лет, проведённых в Колумбийском университете; слишком много истории нужно было впихнуть в слишком малое число академических часов. Она сказала, что пристойной скоростью, за которой без труда будет поспевать большинство слушателей, является 8500 слов в час, и он практиковался в замедленной речи. Например, речь, которую он произносил у Мемориала Линкольна, состояла из 1734 слов, и когда он её репетировал, то укладывал её в двенадцать минут, исключая время на аплодисменты. Конечно, он произнёс лишь небольшую её часть, когда, как написали в статье на MSNBC, «выстрел неудавшегося убийцы разорвал холодный ноябрьский воздух…».

И тут ему в голову пришла мысль. Он открыл документ с текстом своей речи и выделил в нём всё от начала до того места, где его подстрелили; он уже много раз видел этот момент в видеозаписи (и нашёл это зрелище странно захватывающим – Кадим увидел это в новостях раньше него, и Сет помнил, тот первый раз; ощущение было точно такое, как если бы он наблюдал за покушением, находясь вне собственного тела). Он пошарил по меню и нашёл команду подсчёта количества слов. «Слов: 281» появилось на экране в ряду прочей статистики. Ну, ладно. Хорошая была мысль, но…

Однако он выделил всё с самого начала, включая заголовок и прочее. Он вернулся к началу документа и снова произвёл выделение, на этот раз начав после слов «Речь Президента США на Мемориале Линкольна, посвящённая теракту в Чикаго. Точное соответствие текста не гарантируется». Потом снова выполнил команду подсчёта статистики. «Слов: 247».

Скажи Гордо, чтобы он метил на 2‑4‑7…

Он вернулся к концу выделенного текста и прочитал вслух предложение, которое произнёс перед тем, как в него ударила пуля: «Если бы мои студенты могли вынести с моих лекций лишь один урок, я хотел бы, чтобы этим уроком была знаменитая максима о том, что те, кто не учится у истории, обречены её повторять».

Повторять. Словно эхо.

Скажи Гордо, чтобы он метил на 2‑4‑7 для эхо…

Множество людей имеет доступ к текстам его речей до того, как он их произнесёт; для директора Секретной Службы Хексли не составило бы труда ознакомиться с речью заранее и раздать копии её текста другим, включая Гордо Данбери – копии с пронумерованными словами, так что они могли точно планировать свои действия. Хексли говорил кому‑то передать Данбери, что идеальным эхом – этаким взрывом из прошлого – было бы убить нынешнего президента, когда он стоит перед статуей другого убитого президента, произнося слова о том, как повторяется история.

И, подумал Сет, история почти повторилась.

В этот момент вошла Сьюзан Доусон.

– Добрый день, мистер президент. Бесси Стилвелл и агент Хадкинс уже в воздухе. Они будут в «Эндрюсе» в 20:00.

– В «Эндрюсе»? – переспросил Сет. – Не в «Рейгане»?

– Нет, мистер президент. Они возвращаются на военном самолёте.

– Я же сказал, что они должны лететь коммерческим рейсом.

Сьюзан вскинула брови.

– Э‑э… простите, сэр, на самом деле вы сказали, что они должны вылететь в Лос‑Анджелес ближайшим коммерческим рейсом. Вы ничего не говорили о возвращении, и Дэррил решил, что вы захотите обеспечить Бесси максимальную безопасность, и поэтому они возвращаются самолётом ВВС.

– Чёрт, – сказал Сет.

– Что не так, сэр? Прошу прощения, если я…

– Нет, нет. Что сделано, то сделано. Но… ч‑чёрт!