Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 101 (всего у книги 108 страниц)

Я задал ещё несколько вопросов, но так и не приблизился к пониманию мотивов Роджера Хиссока. И поэтому я решил смухлевать – как я говорил, иногда я сомневаюсь, что выбрал правильную стезю.

– Спасибо за помощь, миз Конноли. Не хотелось бы больше отнимать у вас время, но не могу ли я воспользоваться вашей уборной?

Она улыбнулась.

– Конечно. Одна дальше по коридору, другая наверху.

Та, что наверху, показалась мне более перспективной для моих целей. Я поднялся туда, закрыл за собой дверь. Мне действительно хотелось в туалет, но прежде я вытащил сканер улик и принялся искать образцы. Бритва и расчёска – отличные источники образцов ДНК; полотенца тоже, если вытираться достаточно энергично. Но лучше всего, конечно, зубные щётки. Я просканировал всё, но что‑то тут было не так. Согласно показаниям сканера, здесь присутствовала ДНК одной женщины – пол легко определялся по наличию XX хромосомной пары. А также была ДНК одного мужчины. Однако трое лиц мужского пола жили в этой квартире: отец Роджер, старший сын Глен и младший Билли.

Возможно, этой ванной пользовались только родители, и в таком случае я упустил свой шанс – вряд ли мне удастся найти благовидный предлог для проверки второй ванной. Хотя нет – здесь было четыре комплекта полотенец, четыре зубные щётки, а вон там, на краю ванны, игрушечный аквашаттл… как раз такой, каким мог бы играть восьмилетний ребёнок.

Любопытно. Этой ванной явно пользуются четыре человека, однако генетический след оставляют только два. В этом не было никакого смысла – ну, то есть, я вообще не любил мыться, когда мне было восемь, как Билли, но никому не удастся посещать ванную комнату изо дня в день и не оставить в ней своей ДНК.

Я облегчился, запустился автосмыв. Я спустился вниз, снова поблагодарил хозяйку и ушёл.

Как я и сказал, я смухлевал – что снова заставило меня усомниться в том, что мне и правда на роду написано стоять на страже закона. Хоть это и было нарушением гражданских прав, я отнёс образец ДНК, взятый в ванной квартиры Хиссоков‑Коннели, Дане Рундштедт, которая прочитала её для меня.

Я был потрясён результатом. Если бы я не смухлевал, я бы ни за что об этом не догадался – это было самое настоящее идеальное преступление.

Но всё сошлось после того, как я увидел, что содержит мужская ДНК.

И тот факт, что из всех Хиссоков лишь Роджер, по‑видимому, имел доступ во внутренний офис Ская.

То, что бластер Роджера был использован в качестве орудия убийства.

То, что ванной, по‑видимому, пользовались лишь два человека.

То, что Скай терпеть не мог с кем‑то конфликтовать.

То, что у семьи Хиссоков‑Конноли было много денег, которые они хотели передать следующему поколению.

То, что юный Глен выглядел копией своего отца, но был подавлен и замкнут.

То, что Глен выбрал другого прорицателя.

Несколько… скажем так, необычный вкус Роджера в подборе секретарей.

Все кусочки мозаики подошли друг другу – эта часть моего прорицания всё‑таки была верна, я и правда хорош в складывании головоломок. Но меня всё равно изумляла её элегантность.

Рэй Чен разберётся с юридическими вопросами; он по этой части дока. Он найдёт способ замести под ковёр факт моего незаконного прорицания до того, как дело попадёт в суд.

Я вызвал такси и отправился в Третье Колесо на встречу с убийцей.

– Стой, где стоишь, – сказал я, идя по длинному изгибающемуся коридору в Университете Фрэнсиса Крика. – Ты арестован.

Глен Хиссок застыл на месте.

– За что?

Я огляделся, затем втащил Глена в пустую аудиторию.

– За убийство твоего дяди, Ская Хиссока. Или я должен сказать, за убийство твоего брата? В данном случае ситуация несколько неясная.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, – ответил Скай своим подавленным и нервным голосом.

Я покачал головой. Прорицатель Скай заслуживал наказания, а его брат Роджер был виновен в отвратительном преступлении – преступлении, которое в менделийском обществе считалось не менее тяжким, чем убийство. Но и Глена я просто так отпустить не мог.

– Мне жаль, что с тобой такое случилось, – сказал я. Моральная травма, безусловно, объясняла его замкнутость и угрюмый нрав.

Он посмотрел на меня.

– Будто мне от этого легче.

– Когда это началось?

Он некоторое время молчал, потом слегка пожал плечами, словно осознав, что притворяться больше нет смысла.

– Когда мне исполнилось двенадцать – как только началось половое созревание. Не каждую ночь, понятное дело. Но достаточно часто. – Он помолчал. – Как вы догадались?

Я решил сказать ему правду.

– В вашем доме лишь две ДНК – одна женская, и одна мужская.

Глен ничего не сказал.

– Мне прочитали мужскую ДНК. Я искал признак, который помог бы мне объяснить мотив твоего отца. Ты знаешь, что я обнаружил.

Глен молчал.

– Когда твоему отцу сделали его младенческое прорицание, его родителям, должно быть, сказали, что он стерилен. ДНК тому свидетель: неспособность производить жизнеспособные сперматозоиды. – Я помолчал, припоминая детали услышанного от Рунштедт. – Но тогда прорицатели ещё не знали об эффекте, оказываемом вариантной формой гена ABL‑419d с более чем сотней повторений комбинации T‑A‑T. Функцию этой вариации тогда ещё не открыли. Но она уже была известна к тому времени, когда Роджеру исполнилось восемнадцать, к тому времени, когда он пришёл к старшему брату Скаю, к тому времени, когда Скай сделал ему его взрослое прорицание. – Я помолчал. – Но дядюшка Скай терпеть не мог конфликтных ситуаций, верно?

Глен стоял неподвижно, словно статуя.

– И потому Скай солгал твоему отцу. О, он сказал о его стерильности, однако посчитал, что не стоит вступать в пререкания о том, что может значить этот вариантный ген.

Гден смотрел в пол. Когда он, наконец, заговорил, в его голосе звучала горечь.

– Я думал, что отец знал. Я спросил его – Господи, папа, если ты знал, что у тебя ген инцестуальной педофилии, какого чёрта ты не обратился за помощью? Какого чёрта ты завёл детей?

– Но твой отец не знал, не так ли?

Глен покачал головой.

– Этот ублюдок Скай ему не сказал.

– Справедливости ради, – сказал я, – Скай, вероятно, посчитал, что раз у твоего отца не может быть детей, то проблема никогда не возникнет. Но у твоего отца было много денег, и он хотел передать их наследнику. И поскольку он не мог иметь наследника обычным способом…

Голос Глена был полон презрения.

– Поскольку он не мог иметь наследника обычным способом, он решил его сотворить.

Я оглядел парня с головы до ног. Я никогда раньше не видел клона. Глен действительно был точной копией своего отца – просто вылитый. Но, как и любой династии, клану Хиссоков‑Конноли нужен был основной наследник и запасного. Маленький Билли, на десять лет младше Глена, также был точной генетической копией Роджера Хиссока, изготовленной из ДНК Роджера, внедрённой в яйцеклетку Ребекки. Все трое на самом деле оставляли следы своей ДНК в ванной комнате – только их ДНК была идентична.

– Ты всегда знал, что ты клон? – спросил я.

Глен покачал головой.

– Только недавно узнал. До того, как я пошёл за своим взрослым прорицанием, я хотел увидеть отчёт, который получили родители после моего рождения. Но его не существовало – отец решил сэкономить деньги. Он посчитал, что ему не нужен новый отчёт; в конце концов, моё прорицание должно быть идентично его. Когда я получил свой взрослое прорицание и узнал, что я стерилен, то, в общем, картинка сложилась.

– И ты взял отцовский бластер, и, поскольку у тебя отпечатки пальцев такие же, как у него…

Глен медленно кивнул. Его голос был тихим и злым.

– Отец не знал, что с ним не так – у него не было шанса получить помощь. Дядя Скай ему ничего не сказал. Даже после того, как отец клонировал себя, Скай ничего не сказал. – Он посмотрел на меня; в его серых глазах была ярость. – Так нельзя, чёрт возьми. Весь наш образ жизни полетит к чертям, если прорицатели не будут говорить правду. Ты не можешь нормально жить с тем, что тебе отпущено, если не знаешь, что именно отпущено. Скай заслужил смерть.

– И ты подставил своего отца. Ты хотел, чтобы он тоже понёс наказание.

Глен покачал головой.

– Вы не понимаете. Вы просто не понимаете.

– Так объясни мне.

– Я не хотел наказывать отца – я хотел защитить Билли. Отцу по карману лучшие адвокаты Менделии. О, его признают виновным, без вопросов, но пожизненного ему не дадут. Его адвокат сумеет сократить срок до минимального обязательного наказания за убийство, что составляет…

– Десять лет, – сказал я, начиная догадываться. – Через десять лет Билли будет взрослым – и вне опасности со стороны Роджера.

Глен коротко кивнул.

– Но Роджер в любой момент мог сказать правду – признаться, что ты – его клон. Если бы он это сделал, его бы отпустили, а подозрение пало бы на тебя. Почему ты был уверен, что он не заговорит?

Голос Глена казался не по годам взрослым.

– Если бы отец меня раскрыл, я бы раскрыл его – а минимальное наказание за растление малолетних также десять лет, так что он всё равно получил бы свой срок. – Он смотрел прямо на меня. – Только вот если ты убийца – это обходится тебе в десять лет жизни, а если педофил – то вся жизнь летит кувырком.

Я кивнул, вывел его наружу и вызвал роботакси.

Менделия – отличное место для жизни, честное слово.

И, чёрт возьми, я ведь раскрыл дело, верно? Что означает, что я хороший детектив. Так что, полагаю, прорицатель мне не соврал.

По крайней мере… по крайней мере, я на это надеюсь.

У меня внезапно возникло ощущение, что Гильдия Прорицателей откажется оплачивать расследование задолго до того, как дело попадёт в суд.

Гатор

Что‑то пробежало в темноте, хлюпая по воде. Ладлем даже не стал смотреть. Он не сомневался, что это крыса – канализация кишела ими – и, к тому же, если он сумел привыкнуть к невероятной вони, то уж всяко привыкнет и к мерзким грызунам.

Это была семьдесят четвёртая ночь, которую он проводил, бродя по канализационным туннелям под Нью‑Йорком. Он был одет в жёлтый дождевик и резиновые сапоги и имел при себе мощный фонарь с гигантской батареей размером с кирпич и ручкой сверху.

В большинстве мест потолок был лишь на пару дюймов выше его макушки; частенько ему приходилось сгибаться, чтобы пройти. Что‑то постоянно капало с потолка на капюшон дождевика. Стены, время от времени освещаемые лучом его фонаря, поблёскивали от влажности или слизи. Он слышал рокот дорожного движения над головой – оно не прекращалось даже глубокой ночью. Иногда слышался скрежет металла по металлу – поезд метро за стеной канализационного туннеля входил в поворот. Также постоянно присутствовало журчание воды; здесь её глубина была всего несколько дюймов, но в других местах она неслась бурным потоком, особенно после дождя.

Ладлем шёл дальше. Продвижение всегда было медленным: каменный пол скользкий, и Ладлему не хотелось снова упасть в отвратительную жижу.

Через некоторое время он остановился и напряг слух. Крысы продолжали возиться неподалёку, а сквозь решётку в потолке тоннеля доносились звуки сирен. Но, как всегда, того, что он хотел услышать, слышно не было.

Казалось, чудовище уже никогда не вернётся.

* * *

Двустворчатые двери в приёмный покой «скорой помощи» распахнулись, и санитары торопливо вкатили каталку. Порыв ледяного воздуха, словно призрачный выдох давно умершего дракона, последовал за ними в помещение с холодной ноябрьской ночи.

Дэннис Джейкобс, дежурный хирург, поспешил к каталке. Раненный мужчина был бел, как кость – он потерял много крови и находился в глубоком шоке. Один из санитаров одёрнул простыню, открывая левую ногу раненого. Джейкобс осторожно удалил с раны покрывающую её гору марли.

Здоровенный кусок плоти – вероятно, фунтов пять – был содран у него с бедра. Если бы рана оказалась на дюйм‑два правее, то разорвало бы бедренную артерию, и мужчина умер бы раньше, чем его успели бы привезти.

– Кто он? – спросил Джейкобс.

– Пол Ковальски, – сказал санитар, открывший ногу. – Работник канализации. Только‑только спустился в люк, и что‑то схватило его за ногу. Он полез обратно, выбрался наверх. Прохожий обнаружил его истекающим кровью на тротуаре и позвонил нам.

Джейкобс щёлкнул пальцами, подзывая медсестру.

– Третья операционная, – сказал он ей.

Лежащий на каталке Ковальски с трудом открыл глаза. Его рука поднялась и схватила Джейкобса за предплечье.

– Постоянно слышал истории, – слабым голосом сказал Ковальски. – Но никогда не верил, что они правда там живут.

– Что? – спросил Джейкобс. – Кто там живёт?

Хватка Ковальски стала сильнее. Должно быть, он испытывал нестерпимую боль.

– Га́торы, – сказал он, наконец, сквозь стиснутые зубы. – Гаторы в канализации.

* * *

Примерно в два часа ночи Ладлем решил, что на сегодня хватит, и направился тем же маршрутом туда, откуда пришёл. В тоннеле было холодно, и в луче фонаря кружился туман. Что‑то, плывущее в зловонной воде, задело его за ногу. Пока что ему везло – никто его не кусал.

Спускаться сюда было безумием, и Ладлем это знал. Но он не мог сдаться. Чёрт побери, он годами просеивал песок и гравий. Так ли это отличалось от канализации?

Запах снова окутал его. Забавно, как удаётся игнорировать его часами, а потом вдруг он тебя одолевает. Он поднял левую руку, зажал пальцами ноздри и принялся дышать ртом.

Ладлем шёл дальше, направив луч фонаря на пол в нескольких футах перед собой. Когда он приблизился к стартовой точке, то поднял фонарь и осмотрел туннель впереди.

Его сердце пропустило удар.

Путь ему преграждала тёмная фигура.

* * *

Операция Пола Ковальски длилась шесть часов. Доктор Джейкобс и его команда сшила сухожилия, срастила кровеносные сосуды и прочее. Но самое интересное открытие было сделано в самом начале, когда один из ассистентов Джейкобса готовил рану к операции.

Белый, рифлёный, плавно изгибающийся конус четырёх дюймов в длину торчал из бедра Ковальски.

Зуб.

* * *

– Какого чёрта вы здесь делаете? – спросил человек, преграждавший дорогу Ладлему. На нём была испачканная куртка Санитарного управления.

– Я доктор Дэвид Ладлем, – ответил Ладлем. – У меня есть разрешение.

Он залез в карман дождевика и вытащил письмо, которое всегда носил с собой.

Санитарный работник взял его и осветил своим фонарём.

– Гарбология, – фыркнув, прочитал он. – Никогда о таком не слышал.

– По ней читают курс в Колумбийском, – сказал Ладлем. Это была чистая правда, однако Ладлем гарбологом не был. Когда он впервые обратился в мэрию, он воспользовался фальшивой визиткой – поразительно, чего в наши дни можно достичь с помощью лазерного принтера.

– Ладно, будьте осторожны, – сказал санитарщик. – В канализации небезопасно. От парня, которого я знаю, аллигатор откусил огромный кусок.

– Ой, да ладно, – сказал Ладлем, оставаясь совершенно серьёзным. – Тут нет никаких гаторов.

* * *

– Спасибо, что согласились со мной встретиться, профессор Чонг, – сказал Джейкобс. Крошечный кабинет Чонга в Американском Музее Естественной Истории был до потолка забит бумагами, компьютерными распечатками и книгами в металлических держателях. За спиной Чонга с вешалки для пальто свисало чучело анаконды футов десяти длиной.

– Два дня назад я лечил человека, который сказал, что его укусил аллигатор, – начал Джейкобс.

– Он был где‑то на юге? – спросил Чонг.

– Нет‑нет. Он сказал, что это произошло здесь, в Нью‑Йорке. Он работает в канализации и…

Чонг рассмеялся.

– И он сказал, что аллигатор укусил его там, в канализации.

Джейкобс почувствовал, как подпрыгнули его брови.

– Именно так.

Чонг покачал головой.

– Парень пытается сотворить ложный страховой случай, чем угодно клянусь. В канализации нет никаких аллигаторов.

– Я видел рану, – сказал Джейкобс. – Что‑то выдрало из него приличный кусок.

– Этой чепухе об аллигаторах в канализации уже много лет, – сказал Чонг. – История такая: якобы мальчик привёз с каникул из Флориды маленького крокодильчика, но когда он ему надоел, то крокодильчика просто спустили в унитаз, и тварь стала жить в канализации.

– Ну, – сказал Джейкобс, – звучит правдоподобно.

– Это чушь, – сказал Чонг. – Нам в отдел герпетологии время от времени звонят насчёт этого мифа – но это именно миф и есть. Вы знаете, какая сегодня на улице температура?

– Чуть‑чуть меньше нуля.

– Именно. О, я не сомневаюсь, что время от времени аллигаторов в самом деле смывают в унитаз – люди туда смывают много чего. Но даже если предположить, что аллигатор при этом выжил, то зимние температуры его гарантированно убьют. Аллигаторы холоднокровны, доктор Джейкобс.

Джейкобс залез в карман и вытащил из него зуб.

– Мы извлекли вот это из бедра пациента, – сказал он, кладя зуб на захламленный стол Чонга.

Чонг взял его в руки.

– Вы серьёзно?

– Да.

Герпетолог покачал головой.

– Ну, это не гаторский зуб – корень совершенно не похож. Но рептилии действительно теряют зубы в течение жизни – и для них вполне естественно потерять парочку во время обеда. – Он осторожно провёл большим пальцем по краю зуба. – Край зазубренный, – сказал он. – Удивительно. Никогда не видел ничего похожего.

* * *

Ладлем спустился в канализацию и следующей ночью. Он не высыпался – было тяжело весь день работать в музее, а после наступления темноты заниматься этим. Но если он прав насчёт того, что происходит…

Бомжи также иногда спускались в канализацию. Они по большей части Ладлема не трогали. Некоторые из них, понятное дело, были шизофрениками – один из таких в ту ночь непрерывно крыл Ладлема матом, пока тот проходил мимо по тёмному туннелю.

В воде, обтекающей ноги Ладлема, иногда ощущались какие‑то комки. Он старался о них не думать.

Если его теория верна, то наилучшее место находится возле больших небоскрёбов. Как это часто бывало, Ладлем сегодня исследовал подземные окрестности Всемирного Торгового Центра. Здесь напряжение было бы наибольшим.

Ладлем шумно выдохнул. Он выключил фонарь и стал ждать, пока глаза привыкнут к почти полной темноте.

Примерно через две минуты он увидел вспышку бледно‑зелёного света примерно в десяти футах впереди.

* * *

Джейкобс покинул кабинет Чонга, но решил пока не покидать музей. Он не заходил сюда много лет; в последний раз был здесь, когда сестра приезжала с детьми из Айовы. Он провёл некоторое время, разглядывая различные выставки, и в конце концов очутился в галерее динозавров. С тех пор, как он последний раз здесь был, её полностью обновили, и…

Господи.

Господи Иисусе.

Он был не идентичен, но очень похож. Чертовски похож.

Зуб, который извлекли из ноги Ковальски, выглядел очень похоже на один из зубов гордости музея – тираннозавра рекс.

Чонг сказал, что в нью‑йоркской канализации не может быть аллигаторов.

Аллигаторы холоднокровны.

Но динозавры…

Племянник рассказывал ему, когда приезжал в прошлый раз – ему тогда было шесть, и он мог часами сыпать цифрами и фактами о гигантских зверюгах.

Динозавры были теплокровными.

Безумие.

Просто безумие.

И всё же…

У него есть зуб. Вот он, зажат в его руке. С зазубренными краями, конический, белый…

Белый. Не коричневый, как окаменелые зубы – белый, свежий, современный.

Динозавры в нью‑йоркской канализации?

В этом не было никакого смысла. Но кто‑то откусил от Ковальски огромный кусок и…

Джейкобс бегом покинул галерею динозавров и поспешил в вестибюль. Там тоже были динозавры: в ротонде музея господствовал гигантский барозавр, поднявшийся на задние ноги, чтобы защитить детёныша от двух аллозавров. Джейкобс подбежал к стойке информации.

– Мне нужен палеонтолог, – тяжело дыша, сказал он, ухватившись за край стола обеими руками.

– Сэр, – сказала молодая женщина за стойкой, – пожалуйста, успокойтесь, я…

Джейкобс выудил из кармана своё больничное удостоверение и уронил его на стол.

– Это… это крайняя медицинская необходимость. Пожалуйста, побыстрее. Мне нужно поговорить со специалистом по динозаврам.

Охранник подошёл поближе к стойке информации, но женщина взглядом велела ему не вмешиваться. Она взяла чёрную телефонную трубку и набрала номер.

* * *

Пьезоэлектричество.

Это наверняка оно, думал Ладлем, глядя на пульсирующий бледно‑зелёный свет впереди.

Пьезоэлектричество – возникновение электрического тока в кристаллах при сжатии. Он однажды читал геологическую статью на эту тему – небоскрёбы Нью‑Йорка самые большие в мире, и здесь их больше, чем где‑либо ещё. Они весят тысячи тонн, и весь этот вес принимают на себя сваи, заколоченные в землю, передавая напряжение скальной породе внизу. Пьезоэлектрические разряды производят вспышки света…

…и, возможно – лишь возможно – гораздо более масштабные эффекты.

* * *

– Да чтоб я сдох, – сказал Дэвид Ладлем, палеонтолог, который согласился поговорить с доктором Джейкобсом. – Чтоб я сдох.

– Это зуб динозавра, да? – спросил доктор.

Ладлем какое‑то время молчал, снова и снова вертя зуб в руках и всматриваясь в него.

– Определённо зуб теропода, да – но не тираннозавра или какого‑то другого знакомого мне динозавра. Где вы его откопали?

– Вытащил у пациента из ноги. Его покусали.

Ладлем задумался.

– Укус был такой, словно бульдозером содрали, вот так? – Он показал сложенной в горсть ладонью.

– Да… да, именно так.

– Так убивает добычу тираннозавр, всё верно. Мы считаем, что он делал всего один большой укус, сдирал огромный кусок плоти и терпеливо ждал, пока добыча не истечёт кровью. Но… но…

– Да?

– Ну, тираннозавры вымерли шестьдесят пять миллионов лет назад.

– Астероид упал, я знаю…

– О, астероид тут совершенно не при чём. Это просто популярный миф; немногие палеонтологи его поддерживают. Однако все динозавры вымерли в конце мелового периода.

– Но зуб выглядит вполне свежим, – сказал Джейкобс.

Ладлем медленно кивнул.

– Да, очень похоже. – Он посмотрел на Джейкобса. – Я бы хотел встретиться с вашим пациентом.

* * *

Ладлем бегом кинулся к зелёному свету.

Но ноги словно выскользнули из‑под него.

Он упал с громким всплеском, коричневая вода забрызгала всё вокруг. Контакты гигантской батареи его фонаря зашипели, когда на них попала вода.

Ладлем вскочил на ноги.

Свет по‑прежнему был виден.

Он кинулся к нему.

Свет замерцал и погас.

И Ладлем ударил кулаком в склизкую стену канализационного тоннеля.

* * *

– Здравствуйте, Пол, – сказал доктор Джейкобс. – Это Дэвид Ладлем. Он палеонтолог.

– Кто? – переспросил Пол Ковальски. Он сидел в инвалидной коляске. Его нога была по‑прежнему в повязке; колено фиксировалось скобой в одном положении, чтобы он не мог его сгибать, пока срастаются сухожилия.

– Специалист по динозаврам, – сказал Ладлем. Он сидел на одном из двух стульев в кабинете Джейкобса. – Я работаю в Американском Музее Естественной Истории.

– О, да. У вас там отличная канализация.

– Гмм… спасибо. Видите ли, я хотел расспросить вас о животном, которое на вас напало.

– Это был гатор, – сказал Ковальский.

– Как вы это определили?

Ковальски развёл руками.

– Ну, он был большой и, в общем, не то, чтобы чешуйчатый, но покрытый такими маленькими пластинками, я видел их на гаторах в зоопарке.

– Вы хорошо его рассмотрели?

– Ну, не совсем. Ведь это было под землёй. Но у меня был фонарь.

– Вы заметили в этом существе что‑либо необычное?

– Ну, да… оно было как будто покалеченное.

– Покалеченное?

– У него передних лап не было.

Ладлем взглянул на Джейкобса, затем снова на пострадавшего. Джейкобс развёл руками, словно говоря «Я сам про это впервые слышу».

– Вообще не было передних конечностей?

– Вообще, – ответил Ковальски. – Оно типа стояло на задних ногах и тело держало вот так, – он вытянул руку параллельно полу.

– Вы видели его глаза?

– Господи, конечно! Никогда их не забуду.

– Как они выглядели?

– Жёлтые и…

– Нет‑нет. Зрачки. Какой формы у него были зрачки?

– Круглые. Круглые и чёрные.

Ладлем откинулся на спинку стула.

– Что в этом такого важного? – спросил Джейкобс.

– У аллигаторов вертикальные зрачки; у змей тоже. Но не у тероподных динозавров.

– Как вы можете это знать? – удивился Джейкобс. – Я думал, что мягкие ткани не фоссилизируются.

– Так и есть. Но у динозавров были маленькие кости внутри глаз; по их форме можно сказать, какой формы были зрачки.

– И?

– Круглые. Но большинство людей об этом не знает.

– Вы думаете, я сочиняю? – сердито спросил Ковальски. – Вы так думаете?

– Совсем наоборот, – сказал Ладлем голосом, полным изумления. – Я считаю, что вы говорите правду.

– Ясное дело, я говорю правду, – сказал Ковальски. – Я работаю в муниципалитете восемнадцать лет, и ни разу не брал больничного – можете проверить. Я усердно тружусь, не сачкую, и этот укус я не выдумал.

Он драматическим жестом указал на перевязанную ногу. Но потом он застыл, как будто до него только сейчас что‑то дошло. Он посмотрел сначала на одного собеседника, потом на второго.

– То есть вы говорите, что на меня напал динозавр?

Ладлем пожал плечами.

– Ну, у всех динозавров по четыре конечности. Как вы сказали, тот, которого вы видели, мог быть покалечен. У него были шрамы там, где должны были быть передние лапы?

– Нет. Никаких. Туловище было совершенно гладкое. Я думаю, может, какое врождённое уродство – из‑за жизни в канализации и прочего.

Ладлем шумно выдохнул.

– Невозможно, чтобы динозавры жили в Северной Америке в течение шестидесяти пяти миллионов лет, и мы бы об этом ничего не знали. Но… – Он замолчал.

– Что? – спросил Джейкобс.

– Ну, это отсутствие передних конечностей. Вы видели скелет тираннозавра в музее. Что вы можете сказать о его руках?

Хирург задумался.

– Они очень маленькие, практически бесполезные.

– И со временем становились всё меньше и меньше – более древние тероподы имели гораздо бо́льшие руки, и, конечно, совсем далёкие предки тираннозавра рекс ходили на четырёх ногах. Если бы они не вымерли, то вполне вероятно, что в конце концов руки у тираннозавров исчезли бы вообще.

– Но они вымерли, – сказал Джейкобс.

Ладлем пригвоздил доктора взглядом.

– Я должен туда пойти, – сказал он.

* * *

Ладлем продолжал искать, вечер за вечером, неделя за неделей.

И наконец, в дождливом апреле, уже после часа ночи он наткнулся на ещё одно пьезоэлектрическое явление.

Зелёный свет, мерцающий у него перед глазами.

Он становился ярче.

А потом – потом – начали проступать очертания.

Чего‑то большого.

Рептилии.

Три метра в длину, с телом, расположенным горизонтально и торчащим сзади жёстким хвостом.

Ладлем мог видеть сквозь неё – сквозь неё до самой поблёскивающей слизью стены.

Потом она начала уплотняться.

Туловище было гладким. У твари не было рук, как и сказал Ковальски. Но не это больше всего потрясло Ладлема.

Голова определённо принадлежала тираннозавриду – прямоугольная, с костяными валиками над глазами. Но верхняя часть головы вздымалась куполом.

Тираннозавры не только потеряли руки за десятки миллионов лет дополнительной эволюции. Они, по‑видимому, стали умнее. Куполообразный череп мог вместить мозг солидных размеров.

Существо глядело на Ладлема круглыми зрачками. Фонарь сильно трясся у Ладлема в руке, от чего за спиной динозавра тени плясали безумный танец.

Динозавр проявлялся .

Что бы было, если бы динозавры не вымерли? Над этим вопросом Ладлем размышлял много лет. Да, в этой реальности они пали жертвой… чего‑то, никто точно не знает, чего именно. Но в другой реальности – в другой временно́й линии  – они, возможно, продолжили жить.

И здесь, в нью‑йоркской канализации, пьезоэлектрические разряды заставляли временны́е линии сливаться.

Существо зашевелилось. Оно теперь было определённо твёрдым, оно было здесь . От его ног пошли по воде волны.

Ладлем застыл. Голова хотела идти вперёд, приблизиться к существу. Сердце же желало бежать как можно быстрее в противоположном направлении.

Голова победила.

Пасть динозавра раскрылась, показав белые конические зубы. В них были прорехи – это вполне могла оказаться та самая особь, что напала на Ковальски. Но Ковальски был глуп – он наверняка попытался бежать или отпугнуть приближающееся чудище.

Ладлем же медленно шёл динозавру навстречу. Животное склонило голову набок, словно бы озадаченное. Оно могло за один раз откусить Ладлему голову, но в данный момент им владело лишь любопытство. Ладлем осторожно протянул руку и положил ладонь на грубую тёплую шкуру животного.

Грудь динозавра сжалась, и он испустил громкий рёв. Рёв начался громким и долгим, но скоро стал стихать, ослабевать…

…как и сам динозавр.

Ладлем ощутил покалывание во всём теле, затем пронзившую мозг боль, затем дрожь, пробежавшую вдоль позвоночника, словно холодная рука тронула каждый позвонок по очереди, потом он совершенно ослеп, словно от вспышки абсолютно чистого белого света, а потом…

…а потом он оказался там.

На другой стороне.

В другой временной линии.

Ладлем находился в физическом контакте с динозавром в тот момент, когда он возвращался домой, и его унесло на другую сторону вместе с ним.

В Нью‑йорке была ночь, и, разумеется, здесь тоже была ночь. Но небо было кристально ясным и луна, как и в оставшейся позади временной линии, была полной. Ладлем увидел мерцающие над головой звёзды, складывающиеся в ровно те же созвездия, что он видел дома, когда оказывался вдали от городских огней.

Это было настоящее время, и это был остров Манхэттен – но без небоскрёбов и улиц. Они оказались на берегу реки – реки, в другой реальности давным‑давно зарытой в землю в качестве элемента нью‑йоркской канализации.

Тираннозавр стоял рядом с Ладлемом. Он выглядел растерянным и покачивался взад‑вперёд на задних ногах, почти касаясь земли кончиком хвоста при каждом качании.

Существо смотрело на Ладлема.

У него не было рук; значит, никаких технологий. Но Ладлем был уверен, что под куполообразным черепом находится большой мозг. Так что он должен сообразить, что Ладлем не представляет для него никакой угрозы – и что его тощее тельце вряд ли его насытит.

Динозавр стоял неподвижно. Ладлем отрыл рот в широкой зубастой улыбке…

…и зверюга сделала то же самое…

…И Ладлем осознал, что совершил ошибку.

Заявка на территорию. Вызов на поединок.

Он побежал так быстро, как только мог.

Спасибо Господу за руки. Он сумел вскарабкаться на дерево, выше, чем щёлкающие челюсти тираннозавра могли достать.

Он взглянул вверх. Птерозавр с гигантскими мохнатыми крыльями пролетел на фоне лунного диска. Великолепно.

Ему придётся вести себя осторожнее.

Но он не мог вообразить другого места, где он хотел бы сейчас быть.

Шестьдесят пять миллионов лет дополнительной эволюции! И не скучной базальной эволюции мышей, кротов и обезьян. Нет, это эволюция динозавров . Господствующих рептилий, ужасных ящеров – величайших созданий из всех, что видела Земля, чей срок на планете не был прерван. Настоящий путь, по которому должна была идти история жизни. Сердце Ладлема колотилось, но не от страха, а от радости, когда он смотрел со своей ветки на потомка тираннозавра – на его гибкое, мускулистое тело в свете луны.