Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 108 страниц)

Глава 16

– Спасибо, Дэррил, – сказала Сьюзан агенту Хадкинсу, когда он ввёл Оррина Джиллетта в кабинет.

Дэррил кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Сьюзан повернулась к адвокату.

– Мистер Джиллетт, вы весьма торопились покинуть здание сегодня утром, – она по‑прежнему сидела в кресле на колёсиках за столом в форме почки. Джиллетт занял место напротив.

– Да, как я и сказал, у меня была встреча. – Он посмотрел ей в глаза и добавил: – Важная встреча.

– Мне очень жаль, – сказала Сьюзан тоном, который, как она надеялась, даст понять, что это не так; она до сих пор была зла на этого клоуна. – И всё же позвольте задать вам несколько вопросов. Вы можете сказать, что вы делали в больнице?

– Я навещал друга, моего партнёра по юридической фирме. Он вчера попал в аварию.

– И где вы были в момент, когда погас свет?

– В коридоре. Я только что вышел из палаты моего друга.

– И скажите, мистер Джиллет, не испытывали ли вы чего‑либо необычного начиная с 11:06 сегодня утром?

– Испытывал, – сказал он. – Агент Секретной Службы наставляла на меня пистолет.

Сьюзан поневоле восхитилась его дерзостью. Она позволила себе лёгкую улыбку.

– Я имею ввиду, помимо этого.

– Нет.

– Никаких необычных мыслей?

Джиллетт прищурился.

– О чём вы говорите?

– Именно об этом: какие‑нибудь неожиданные видения, или воспоминания, или… ?

– Это очень странный вопрос, – сказал Джиллетт.

– Да, это так, – ответила Сьюзан. – У вас есть на него очень странный ответ?

Джиллетт развёл руками.

– Что вы хотите, чтобы я сказал?

– Ну, в здании находится президент Джеррисон, и…

– Да, я знаю.

Сьюзан пропустила было эту фразу мимо ушей; в конце концов, в больнице множество телевизоров и сотни смартфонов, с помощью которых можно получать новости, не говоря уж о докторах и медсёстрах, сплетничающих о происходящем. Но что‑то в тоне, с которым Джиллетт произнёс «Я знаю» остановило её.

– Откуда? – спросила она. – Откуда вы это узнали?

Он выглядел так, будто в нём происходит какая‑то внутренняя борьба – пытался решить, как многим он может поделиться. Она снова спросила:

– Как именно вы об этом узнали?

Наконец, Джиллетт кивнул.

– Ладно, хорошо. Вы упомянули видения. В общем, было такое – я словно бы в коридоре, и президента везут в хирургию. Я был… у меня был пистолет, но я вам клянусь, мисс Доусон, я не имею никакого отношения к тому, что случилось с президентом. Там ещё были два человека на каталках, пожилой мужчина и женщина помоложе, и ещё медсестра – простите, очень фигуристая медсестра – и…

Сьюзан на мгновение задумалась. С двумя пациентами в коридоре был охранник; она уже узнала, что у этих двоих была запланирована операция по пересадке почки, и охранника вызвали на случай, если они начнут возмущаться тем, что их выпнули из операционной, чтобы освободить её для Старателя. Она заглянула в свои записи в поисках имени охранника.

– Иван Тарасов – вам это имя что‑нибудь говорит?

– Да, – сказал Джиллетт. Потом, оживлённо: – Да! Не знаю, откуда, но я знаю о нём всё. Он работает здесь охранником четыре года, у него жена Салли и трёхлетняя дочь Таня.

Сьюзан задала ему ещё несколько вопросов, чтобы удостовериться, что он связан с Тарасовым. Когда она закончила, Джилетт спросил:

– Так что, теперь я могу покинуть больницу?

– Нет, – ответила Сьюзан. – Простите, но вам придётся здесь задержаться.

– Послушайте, если вы не собираетесь предъявить мне обвинение…

– Мистер Джиллетт, – резко оборвала его Сьюзан, – Я не обязана предъявлять вам обвинение в чём бы то ни было . Это дело касается национальной безопасности. Поэтому вы будете делать то, что я вам скажу.

Эрик Редекоп шёл по вестибюлю больницы и больше всего на свете хотел оказаться дома. Он был измотан и…

И, будь оно проклято, продолжал читать воспоминания Дженис Фалькони. Он этого не хотел. Совершенно не хотел. Да, ему льстило – и стало приятной неожиданностью – что она находит его привлекательным. Но он чувствовал себя словно подглядывающим за ней, за её жизнью, словно какой‑то извращенец . То, что они оба работали в больнице, ещё больше ухудшало дело: здесь так многое оказывалось триггером для обращения к её воспоминаниям. Вот эта краска на стене коридора: он никогда раньше толком её не замечал, но она много раз останавливалась и рассматривала её. Конечно: он ведь знает, что у неё душа художника. А вот этот санитар, что идёт навстречу, имени которого он никогда не знал – это Скотт Эдвардс, который всё время старался попасться Джен на глаза.

Ему не нужно было знать всё это. Ему не нужно было знать даже часть. Но он знал всё : на каждый вопрос, о котором он задумывался, ответ моментально появлялся у него в голове. Сколько она зарабатывает, когда и где она потеряла девственность и – о Господи – что она чувствует во время менструальных спазмов. Он не задумывался об этом – какой мужчина задумывается? – однако вид настенного календаря вон там вызвал в памяти информацию о том, что её период только что завершился и это привело к воспоминанию о болях.

Он пытался не думать ни о чём слишком интимном, но это оказалось невозможно. Когда он приказывал себе не интересоваться её сексуальной жизнью, это имело такой же эффект, как интересоваться её сексуальной жизнью: немедленно вызвало воспоминания о ней и её муже Тони и…

Проклятье.

Тони, проталкивающийся в неё, хотя она ещё сухая…

И его неспособность удержаться от практически немедленной эякуляции.

И то, как он скатывается с неё, и укладывается набок, полностью игнорируя её после акта, оставляя её печальной, разобиженной и неудовлетворённой, и…

Чёрт, чёрт, чёрт! Он не хочет знать ничего из этого, и…

А теперь он проходит мимо женского туалета, и…

О Боже, нет.

Но это пришло к нему.

Она, здесь.

Ночью.

Никого вокруг.

И…

И Дженис – медсестра, и имеет доступ к разного рода лекарствам, включая те, что заставляют боль отступить, а она так долго испытывала боль из‑за Тони. Он увидел её татуированную руку, вспомнив её гораздо более детально, чем когда видел её собственными глазами, узнал узор полосок на тигре, положение его когтей, блеск глаз. Он знал это тату как – ну да, пошлое клише – как собственную ладонь. Но в этой ладони был зажат шприц, и Дженис делала инъекцию самой себе.

Сначала он попытался обшарить её память в поисках сведений о том, что она страдает диабетом, но…

Но нет. Он знал, что он видит, что он вспоминает. Она кололась. Чтобы сделать жизнь терпимой, чтобы пережить ещё один день.

Он ей сочувствовал. Он знал, что наркозависимость – не редкость среди врачей и медсестёр, но он, чёрт возьми, не желал знать её секреты. И вообще‑то он обязан был об этом сообщить, только…

Только о чём бы он сообщил? Что ему кажется, что он помнит, как она делала себе инъекцию? Она не делилась с ним добровольно этой информацией, и он не натыкался случайно на улики. Всё было лишь в его голове.

Он продолжил шагать по больничным коридорам, ненавидя себя за вторжение в её личную жизнь и желая, чтобы всё это закончилось.

Глава 17

Оррин Джиллет вышел из комнаты, в которой агент Доусон проводила интервью. Рэйчел Коэн закрыла журнал и вернула его на маленький столик рядом с её креслом, подошла к нему и улыбнулась своей самой приятной улыбкой.

– Привет, – сказала она.

Оррин явно удивился тому, что она всё ещё здесь.

– О, привет, – ответил он. Это было далеко не так тепло, как в первый раз. – Насколько я понимаю из того, что вы раньше сказали, вы – та, что читает меня, верно?

Рэйчел кивнула.

– Верно. Не хотите пойти куда‑нибудь пообщаться?

– Из больницы пока никого не выпускают.

– Нет. Но внизу, в вестибюле есть кафетерий. Можно и съесть чего‑нибудь.

– Ладно, – ответил Оррин, но как‑то рассеяно.

– О’кей, – ответила она. – Одну секунду. – Она отошла к ближайшему питьевому фонтанчику и склонилась над ним; при этом джинсы туго натянулись на ягодицах. Бросить на него взгляд из такой позы было трудновато, но – да – Оррин оценивающе смотрел на неё. Она позволила себе улыбку, которую он не мог видеть, потом вернулась к нему.

– Ну что, идём?

Питер Муленберг и полдюжины старших стратегов изучали прогнозы погоды для районов нанесения ударов. Дверь открылась, и вошёл адъютант.

– Простите, господин министр.

– Да? – ответил Муленберг.

– Я только что говорил по телефону со старшим агентом Секретной Службы в Лима‑Танго, Сьюзан Доусон. Они улучшают контроль над тамошней ситуацией. Да, стало ясно, что кто‑то читает воспоминания Джеррисона, но они такие же, как воспоминания любого другого человека. Пока что‑нибудь не спровоцирует конкретное воспоминание, вы даже не будете знать, что имеете доступ к чужой памяти. Нужен некий триггер, чтобы её включить.

Муленберг взглянул на дисплейную стену; позывной CVN‑74, обозначавший авианосец «Джон К. Стеннис», сдвинулся немного ближе к назначенной позиции.

– Хорошо, – сказал Муленберг, – будем надеяться, что, кто бы он ни был, не будет читать газет и смотреть новостей от сего момента и до часа ноль, потому что я лично не могу видеть всё это и не подумать, что пора бы уже кому‑то что‑то сделать – а подумав так, он сразу узнает, в чём это «что‑то» состоит, верно?

– Да, господин министр, – ответил адъютант. – Полагаю, так.

Кадим Адамс знал, что президент Джеррисон постоянно находится в своей палате в реанимации. Но по натуре он был очень общительным человеком; Кадим довольно часто видел это по телевизору. Ему наверняка одиноко. Лежать в больнице вообще несладко, Кадим знал это по собственному опыту. Но, более того, Джеррисон был политиком; он не сможет устоять перед возможностью устроить фотосессию. Даже пронзённый пулей террориста президент найдёт время повидать ветерана Иракской войны, сделать фото, как он пожимает молодому человеку руку и – да, Кадим был знаком со статистикой – принимая во внимание, как плохо за него голосовали афроамериканцы, появиться в газетах поздравляющим чернокожего солдата будет для него лучшим из вариантов.

И поэтому он пошёл в кабинет доктора Сингха и терпеливо дождался у закрытой двери, пока из неё выйдет тот, кого Сьюзан Доусон сейчас допрашивала. Прежде чем к ней привели кого‑то ещё, он вошёл.

Сьюзан выглядела немного обеспокоенной.

– Привет, Кадим.

– Он улыбнулся так тепло, как только смог.

– Привет, Сью.

Она не улыбнулась в ответ.

– Это страшно неловко, что ты помнишь всё, что помню я.

– Прошу прощения, что выделывался сегодня утром. Я не хотел совать нос.

Она кивнула.

– Полагаю, это не страшнее того, что я делаю с разумом профессора Сингха. Я лишь надеюсь, что эти сцепки не навсегда.

– Не знаю, – сказал Кадим. – Это было бы здорово, в каком‑то смысле. Я никогда не учился в колледже. Но теперь у меня типа есть образование – всё, что вы помните из своих занятий, я тоже могу вспомнить. Не думаю, что выбрал бы своей специальностью географию, но сейчас я знаю вещи, которых никогда не знал.

– Надо полагать, – сказала Сьюзан. – Так, Кадим, чем я могу тебе помочь?

– Мэм, – сказал он, – я хотел попросить об одолжении.

Она слегка наклонила голову, по‑видимому, отметив, что он перестал называть её фамильярным «Сью».

– Я слушаю.

– Президент, он ведь прямо под нами, верно?

На мгновение у неё стал такой вид, будто она собралась это отрицать – рефлекторная реакция на угрозу безопасности – но в этом не было смысла; в выпусках новостей упоминалось, что он на втором этаже. Она кивнула.

– Я бы хотел с ним увидеться. Познакомиться с ним. Ну, вы знаете. Что‑то, о чём потом можно будет рассказать внукам.

Кадим не сомневался, что Сьюзан или один из её помощников уже изучили его послужной список в мельчайших деталях. Они знают, что он – образцовый солдат и даже имеет некую степень допуска из‑за оружейных систем, с которыми имел дело. Не было совершенно никаких причин считать, что он может представлять собой угрозу.

– Он всё ещё очень слаб. Он в реанимации.

– Я знаю, мэм. И я знаю, что вы его видите каждый день уже много лет. Но для парня вроде меня – у меня никогда не будет другого шанса. А для меня это так много значит.

Агент Доусон не ответила сразу, и поэтому Кадим добавил, улыбнувшись так умильно, как только смог:

– Пожа‑алуйста, мэм!

Он подозревал, что она оценивает свою новую реальность: то, что он будет знать, действительно ли она пыталась устроить для его аудиенцию; что она не сможет просто сказать ему, что спрашивала, но кто‑то уровнем выше всё запретил. Наконец, она кивнула.

– Я посмотрю, что можно сделать.

Сет Джеррисон интересовался кодами с тех самых пор, как наткнулся на классическую книгу Герберта Зима «Коды и тайное письмо» в школьной библиотеке, когда ему было десять. Зим описал множество способов сокрытия письменной коммуникации: всё от языковых уловок типа поросячьей латыни или оппиша[42] 42
  Языковые игры, в которой английские слова искажаются по определённым правилам, что делает их непонятными для непосвящённых. Непосредственного отношения к латыни не имеют.
  


[Закрыть]до способов приготовления невидимых чернил из лимонного сока. Он также продемонстрировал массу систем подстановочного шифрования; метод шифрования с помощью крестиков‑ноликов долгое время был у Сета любимым.

Вскоре после прочтения книги Сет изобрёл собственную систему шифрования, которую назвал «код 13».Он пользовался ею чтобы обмениваться со своим другом Дунканом Эллерсли секретными сообщениями о Бренде Джексон, которую оба считали самой красивой девочкой в классе. Одно из сообщений, которое он помнил, как составлял, выглядело так:

3‑6‑4

ELBHA DROQB WGBEB XXBLX NDHUI Y!

Зим рекомендовал объединять буквы в группы по пять, иначе длина слова может дать намёк на его значение; он также предлагал использовать только заглавные буквы, чтобы труднее было обнаружить имена собственные.

Ключом для «кода 13» являлись любые три числа, в сумме дающие 13; их помещали в начало сообщения. Получатель должен будет выписать буквы алфавита в три парные колонки, длина которых соответствует этим трём числам. Для ключа 3‑6‑4 получатель должен составить шифровальную таблицу такого вида:

И потом он воспользуется этой таблицей, чтобы заменить соответствующие буквы и получить исходный текст сообщения. Таким образом:

ELBHA DROQB WGBEB XXBLX NDHUI Y!

превращается в:

BREND ALIKE SMEBE TTERT HANYO U!

Или, после корректировки пробелов и исправления регистра:

Brenda likes me better than you![43] 43
  (англ.) Я нравлюсь Бренде больше, чем ты!
  


[Закрыть]

Ха! Отличное «Выкуси!», доставленное в закодированном виде. Сет обожал посылать записки, которые только они с Дунканом могли прочесть.

Но это было тогда. Теперь нет ни секретности, ни секретов. Он не может зашифровать свои мысли и…

Ну, да, предполагается, что они и так в некотором роде зашифрованы – он слышал, как Сингх говорил об этом. Хранятся только обрывки и кусочки. Фактически, это было похоже на «код 13» – даже после декодирования сообщения получатель должен переформатировать его, добавив к нему свои соображения по поводу того, где должны стоять пробелы и сделать все буквы строчными кроме тех, что по смыслу должны остаться заглавными. Что бы ни вспоминал тот, кто читает его память, это будет отфильтровано через его или её жизненный опыт, в результате чего получится не вполне то же самое, что вспомнил бы сам Сет – но это будет достаточно близко, чтобы нанести вред.

И вред немалый. Тот, кто получит доступ к его памяти, узнает, на какие законы он собирается наложить вето, какие предвыборные обещания он собирается нарушить, что он на самом деле думает о спикере Палаты представителей.

И всё же все это, так или иначе, мелочи . Однако если слишком рано распространятся новости об Операции «Встречный удар», то будут огромные потери с американской стороны. Он немного повернул голову – это оказалось больно – и выглянул в большое окно. У окна сидела постоянно присутствующая при нём медсестра, а за ней сквозь стекло, сейчас, как ему сказали, усиленное пуленепробиваемым слоем, он увидел столб серого дыма. Этот дым содержал пепел его одежды, его книг, всех вещей его жены и бесценных реликвий американской истории: стола «Резолют», столетних картин маслом, обстановки спальни Линкольна и многого другого.

Он не был чудовищем; никто из тех, кто готовил «Встречный удар», им не был. Они были просто людьми – мужьями и жёнами, отцами и матерями, сыновьями и дочерями – у которых лопнуло терпение. Даже до сегодняшних терактов.

Он вспомнил анекдот, ходивший по интернету осенью 2001 года: «В чём разница между Осамой бен Ладеном и Санта Клаусом?» И ответ, который казался таким смешным тогда, когда люди бесконечно пересылали этот анекдот друг другу: «К Рождеству Санта Клаус по‑прежнему будет здесь».

Но Бен Ладен прожил ещё целый десяток лет. Как показали сегодняшние события, легче всадить пулю в президента Соединённых Штатов, чем ликвидировать религиозного фанатика, особенно если у него могущественные друзья.

Сет двадцать лет преподавал историю. США имели шанс – короткое окно возможности, в течение которого они могли нанести превентивный удар по Советскому Союзу, стерев его с карты мира. Правительству тех времён – администрации Джона Кеннеди, а затем Джонсона – не хватило духу. И вместо этого США десятилетиями жили в страхе перед первым ударом Советов и тратили триллионы – триллионы!  – на гонку вооружений.

И сейчас то же самое.

Сан Франциско.

Филадельфия.

Чикаго.

И теперь Вашингтон.

Вся страна – вся планета – живёт в страхе.

Он смотрел, как дым поднимается и клубится.

Глава 18

Сьюзан завершила ещё одно интервью, поговорив с Дорой Хеннесси, женщиной, которая оказалась в больнице, чтобы отдать своему отцу почку. Сью посетила уборную, потом зашла в лабораторию Сингха, где он проводил свои интервью. Кряжистый белый мужчина как раз выходил, когда она туда пришла.

– Есть мысли о том, как разорвать эту связь? – спросила она Сингха.

– Я даже не знаю, что её вызвало , – ответил канадец. – Ну, то есть, память – она ведь химическая . Она основана на молекулах, перебрасываемых через синаптическую щель от одного нейрона к другому. Как память может преодолевать расстояния в несколько метров – это выше моего понимания. – Он покачал головой. – Именно поэтому большинство людей с научной подготовкой считают телепатию надувательством: ваш мозг не испускает ничего такого, что могло бы быть считано на расстоянии.

– А как же мозговые волны? – спросила Сьюзан, присев на стул для подопытного рядом с суставчатой штангой с укреплённой на ней геодезической сферой.

– Не существует никаких мозговых волн в том смысле, что вы думаете, – ответил Сингх. – Мозг не излучает электромагнитных сигналов так, как это делает Wi‑Fi раутер или радиостанция. И даже если бы излучал, сигнал был бы слаб, и ещё более ослабевал бы, как и все сигналы, на расстоянии – обычно согласно закону обратных квадратов. На втрое большем расстоянии интенсивность сигнала падала бы в девять раз. Вы бы и не заметили, как любой такой сигнал потерялся бы в фоновом шуме всех других сигналов.

– Тогда что регистрирует ЭЭГ, если не мозговые волны?

– Ну, она действительно регистрирует мозговые волны – но, как я сказал, этот термин наводит на неверные идеи. Видите ли, мозг содержит миллиарды нейронов. Когда один нейрон получает сигнал от соседа, он может ответить, испустив ионы – то есть заряженные атомы, верно?

Сьюзан кивнула.

Сингх продолжал.

– Ионы с одноимёнными зарядами отталкиваются, и когда группа соседних нейронов испускает группу одноимённо заряженных ионов, они все расталкивают друг друга в стороны, создавая физическую волну в материале мозга, имеющем консистенцию пудинга. ЭЭГ измеряет эти самые волны в момент, когда они ударяются о череп.

– Ох.

– Так что, как видите, нет способа читать мозговые волны через большой пространственный промежуток.

– Вашу мать звали Гурни́т, а отца Манви́р.

Сингх склонил голову.

– Признаю, что у меня нет объяснения тому, что вы это знаете.

– То есть, я сейчас… где‑то в шести футах от вас?

– Около двух метров, да.

– И этот закон квадратных обратов, что вы упоминали…

– Обратных квадратов.

– Если я пойду на дальний край здания, сигнал должен ослабнуть практически до нуля, верно?

– Это здание в длину… не знаю, метров сто вдоль своей длинной стороны. Так что да, если мы будем на разных концах здания, то мощность сигнала будет примерно один поделить на сто в квадрате или одна десятитысячная от текущего, исходя из предположения, что сигнал действительно есть и он излучается во всех направлениях.

– А что если нет? Что если связь – это именно связь, ну, типа, как линия, проведённая между вами и мной?

Сингх встал и повернулся вокруг себя.

– И как бы такая связь при этом поддерживалась? Какой механизм мог бы удерживать некий луч всё время направленным из моей головы на вашу, или из вашей на голову рядового Адамса? Это немыслимо.

– Хорошо. И всё же давайте проверим. Я попытаюсь отойти от вас настолько далеко, насколько это возможно, не покидая здание, и мы посмотрим, будет ли сигнал… гмм… ослабевать.

Сьюзан покинула лабораторию и пошла вдоль длинного коридора мимо пациентов на каталках, докторов, медсестёр и других людей – некоторые из них пытались приставать к ней с вопросами о том, как долго их ещё здесь продержат. Она прошла в дальнюю часть здания так быстро, как только смогла, а потом ещё и вышла на лестницу и поднялась на шестой – последний – этаж.

Там она увидела уборщика в синей униформе, моющего пол.

– Вы! – сказала Сьюзан, указывая на него. – Назовите тему.

– Простите?

– Тему – что‑нибудь, что угодно, о чём можно подумать.

– Мэм?

– Ой, ну давайте! Это не такой уж сложный вопрос. Любую тему.

– Гмм… ну, скажем, бейсбол – вы это имели в виду?

– Бейсбол! Отлично. Спасибо! – И она повернулась к, несомненно, сбитому с толку и растерянному уборщику спиной, прикрыла глаза и стала думать о том, когда она в первый раз увидела вживую бейсбольный матч, и…

И в голове возникло воспоминание об отце, который повёл её на стадион «Доджер». Она расплескала на него пепси‑колу, а он смеялся и брызгал на неё водой. Она тряхнула головой, прогоняя собственные воспоминания, и попыталась вызвать в памяти другие, и…

И вот она смотрит матч «Торонто Блю Джейз», с приватной трибуны – чего ей самой делать не приходилось.

Ещё одна деталь: другие люди на трибуне. Сикхи, которые запомнились не потому, что они сикхи, а благодаря различным цветам их тюрбанов; Сьюзан прежде и понятия не имела, что его цвет выбирается в соответствии с личными предпочтениями. Какой‑то праздник… торжество…

Ах, да. Восемнадцатилетие брата Ранджипа, которое, да, которое на самом деле было накануне, но в тот день игр не было. Прекрасное воспоминание, счастливое воспоминание – и вообще никакого ощущения, что вызвать его в памяти сколько‑нибудь труднее, чем когда Сингх находился гораздо ближе. Ей не приходилось делать усилий, не нужно было «напрягать слух», чтобы услышать что‑то очень тихое, ничего не нужно было делать по‑другому. Воспоминание просто приходило к ней, когда она о нём думала, так же легко, как когда она находилась рядом с Сингхом.

Она шла по коридору шестого этажа, пока не оказалась у выхода на лестницу рядом с лифтом; по ней она спустилась на третий.

Профессор Сингх по‑прежнему был в своей лаборатории.

– Первый бейсбольный матч в вашей жизни, который вы видели вживую – это было в Торонто, верно? – спросила Сьюзан. – На восемнадцатилетие вашего брата? Ваш отец арендовал приватную трибуну в «Скай‑Доме».

Сингх кивнул.

– Хотя он больше так не называется. Сейчас это «Роджерс‑Центр».

– Вы помните его как «Скай‑Дом».

– Это точно. – Он моргнул. – То есть, у вас не было проблем с чтением моих воспоминаний даже на большом расстоянии?

– Никаких.

– Я этого не понимаю. Должно быть падение сигнала, если только…

– Да?

Он крутанулся вместе с креслом, разворачиваясь к компьютеру.

– Это… нет. Нет, такого не может быть.

– Какого?

Сингх на секунду задумался, потом, без всякой видимой связи, спросил:

– Вы когда‑нибудь смотрели «Saturday Night Live»?

– Последний раз ещё подростком.

– Помните выпуски с Майком Майерсом? Он играл еврейку по имени Линда Рикман, которая вела телефонное ток‑шоу. Когда она приходила в волнение, она клала ладонь на грудь и говорила: «Я вся ферклемпт. Поговорите между собой. Я дам вам тему». А потом говорила что‑нибудь вроде: «Гражданская война не была ни гражданской, ни войной – обсудите».

– Нет, я такого не помню. О, погодите – гмм, да, теперь помню.

Сингх улыбнулся.

– Именно.

– По‑моему, эпизод, где она говорит «Коньяк – это не конь и не як», гораздо смешнее.

Сингх кивнул.

– Возможно. Но смысл в том, что если я попрошу вас вспомнить нечто, о чём у вас нет воспоминаний, но есть у меня, вы тоже это вспомните. Давайте я дам вам тему – но не обсуждайте её. Просто думайте про неё; вспоминайте её. Хорошо?

Сьюзан кивнула.

– Хорошо.

– Квантовая спутанность, – сказал он.

Её первым импульсом было сымитировать Линду Рикман и сказать «не квантовая и не спутанная», но она не знала даже, есть ли в этом какой‑нибудь смысл, и…

И смысла в этом не было никакого. Квантовая спутанность оказалась понятием из квантовой механики, и она действительно подразумевала сплетение чего‑то такого…

И это было очень странно. Она никогда не слышала ни о чём подобном. Когда пара частиц создаётся одновременно при определённых условиях, они могут оказаться связанными таким образом, что эта связь продолжает существовать независимо от расстояния между ними.

– Вау! – сказала Сьюзан.

– В самом деле, – согласился Ранджип. – Теперь другая тема. Ну, вернее, та же, но рассматриваемая под другим углом. Готовы?

Сьюзан кивнула.

– «Некие жуткие дальнодействия», – сказал Ранджип.

Сьюзан поразилась тому, что знает – это слова, сказанные когда‑то Эйнштейном. И да, они правда были жуткие. Измени спин одной спутанной частицы, и спин другой изменится тут же; они связаны воедино каким‑то почти магическим способом – и опять же, неважно, на каком расстоянии частицы находятся друг от друга.

– Поняла, – сказала Сьюзан и затем удивила саму себя, задав вопрос: – Но если это квантовая спутанность, почему связи не симметричны? То есть, если A читает B, то почему B не читает A?

– Связи, вероятно, симметричны, – ответил Сингх. – То есть, и A, и B могут изменять любой конкретный участок памяти, общий для них обоих – общая память спутана, и изменение её в одной локации приводит к её изменению в обеих. Но симметрия не означает обоюдности. A и B имеют симметрично совместную память, которая, так уж получилось, изначально принадлежала A. В то же время B и C имеют симметрично совместную память, которая, как оказывается, изначально принадлежала B. И так далее.

– Ага, – сказала Сьюзан. – Понимаю.

– О’кей, – сказал Сингх. – Новая тема: Пенроуз и Хамерофф.

И это она тоже вспомнила: физик Роджер Пенроуз – иногда сотрудничающий со Стивеном Хокингом – и аннестезиолог Стюарт Хамерофф предположили, что человеческое сознание имеет квантовую природу.

Это было поразительно: знать что‑то настолько сложное и при этом никогда раньше про это не слышать. Это не было похоже на университетский курс лекций, проигрываемый в голове на большой скорости, это не было похоже на игру в «тривиал персьют», где нужно глубоко копать, чтобы добраться до ответов; это были вещи, которые Сингх знал хорошо, и поэтому она тоже знала их хорошо, и они приходили на ум без усилий сразу же, как только он произносил слова‑триггеры.

– Поняла, – сказала она.

– О’кей, новая тема: конструкция моей установки.

И вот она уже знает всё и об этом: устройство, использующее модулированные лазеры – которые излучают фотоны, частицы того типа, которые действительно могут быть спутанными – для селективного возбуждения нейронов. Его конструкция по сути вытесняла фотоны, что уже были там и замещала их новыми.

Потом…

– Цитоскелет.

И:

– Микротрубочки.

И:

– Конденсат Бозе‑Эйнштейна.

Она потрясла головой, словно это как‑то могло отделить нужные кусочки от кружащейся массы и сложиться в картинку. И через мгновение это произошло.

– И это всё серьёзно? – спросила Сьюзан.

– Да, это нормальная научная теория, – ответил Сингх. – Пенроуз и Хамерофф утверждают, что истинным источником сознания, которое, разумеется, должно как‑то взаимодействовать с памятью, являются не химические синапсы, а квантовые эффекты в микротрубочках цитоскелета – внутренних опорных структур – мозговых клеток. У их теории есть как убеждённые сторонники, так и убеждённые противники. Но если мы и правда имеем дело с квантовой спутанностью, это может объяснить, почему связь не ослабевает с расстоянием.

– А это не даёт идей о том, как её разорвать? – спросила Сьюзан.

– Гмм… нет… нет, у меня нет никаких идей насчёт того, как это сделать. Спутанность вообще‑то хитрая штука и обычно весьма неустойчива. Но я буду пытаться найти ответ.

– Найдите его, – сказала Сьюзан.

– Постараюсь. А как у вас дела? Есть продвижение?

Сьюзан покачала головой.

– Я по‑прежнему не знаю, кто читает президента.

– Что вы будете делать, если так и не сможете выяснить, кто это? – спросил Сингх.

Сьюзан ничего не ответила.

– Вы не можете удерживать здесь людей бессрочно.

И снова она промолчала.

– Они не совершили никакого преступления! – сказал Сингх.

– Один из них получил доступ к секретной информации.

– Не намеренно.

Сьюзан покачала головой.

– Это неважно. Владение такой информацией уже является тяжким преступлением, и все они – подозреваемые.

– Вы хотели бы… – начал Сингх и потом, не в силах озвучить такую мысль, начал снова: – Вы хотели бы, чтобы они исчезли , не так ли?

Сьюзан вскинула брови.

– Это один из вариантов.

– Но они не сделали ничего дурного!

– Профессор Сингх, – сказала Сьюзан, – посмотрите на меня. Моя работа – умереть за президента, если понадобится: обменять мою жизнь на его. Я не голосовала за него, я по большей части не согласна с его политикой, мне он вообще не слишком нравится, но ничто из этого не имеет значения. Мы живём в системе, в которой президент более важен, чем кто бы то ни было , и у этого президента возникла уязвимость, которая должна быть изолирована и ликвидирована. Фактически, даже разрыва связи может оказаться недостаточно. После её разрыва – если это когда‑нибудь произойдёт – тот человек потеряет способность получать от президента новые воспоминания, но он, предположительно, по‑прежнему будет помнить всё, что узнал от него, пока связь существовала.

– Не знаю, – сказал Сингх. – Честно. Никто и никогда раньше не попадал в такую ситуацию.

– Из чего следует, – сказала Сьюзан, – что нам и правда может понадобиться запереть всех этих людей на неограниченный срок.

– Вы не сможете, – возразил Сингх. – Дело получит огласку.

– Решение принимать не мне, – сказала Сьюзан, – но я бы на это не очень рассчитывала. Вообще‑то…

Сингх прищурился.

– Что?

– Ваша работа может быть засекречена. Вы должны понимать, что создали идеальную технологию допроса. Научи́тесь повторять эффект сцепки памяти, но лишь с двумя людьми, находящимися внутри сферы. Тогда связь возникнет между ними двоими, верно? И допрашивающий будет знать всё, что знает допрашиваемый – планы, даты, коды, вообще всё.