Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 91 (всего у книги 108 страниц)

*25*

Что‑то в развернувшейся в зале суда дискуссии об орбитальной динамике системы Альфы Центавра беспокоило Фрэнка Нобилио, но он никак не мог понять, что именно. Конечно, Фрэнк сам не был астрономом (его диссертация была посвящена истории науки), но студентом он прослушал начальный курс астрономии. Что‑то тут не вполне складывалось. В прошлом, когда у него возникал какой‑нибудь связанный с астрономией вопрос, он просто задавал его Клетусу Колхауну, но сейчас это было невозможно.

Или нет?

Фрэнк отправился в телекомпанию KCET, лос‑анджелесский филиал «Пи‑би‑эс». Тамошний персонал с готовностью предоставил ему просмотровую с тридцатидюймовым телеэкраном и видеомагнитофоном. Память Фрэнка не подвела: был эпизод как раз на эту тему. Он сидел, потягивая из банки диетическую «пепси».

На экране появился логотип корпорации.

– Эта программа, – произнёс женский голос, – стала возможной благодаря грантам семейства компаний «Джонсон и Джонсон» и ежегодной финансовой поддержке от таких же, как вы, зрителей.

На экране возник крупный план горящего костра, потом камера отъехала, и стало видно, что вокруг костра сидят первобытные люди с нависающими бровями. Из костра взлетели искры, и камера поднялась вверх, следя за их полётом в безлунное ночное небо. Скоро искры пропали, но небо было полно звёзд, и высоко в зените его пересекал Млечный путь. Камера продолжала подниматься, и зазвучал дробный фортепьянный ритм Джерри Ли Льюиса. Скоро камера уже была в небе, и кадр сместился вниз, показывая ночную сторону Земли и солнце, выползающее из‑за её изогнутого края. Камера полетела к солнцу, его испятнанное лицо заполнило экран; с поверхности начал подниматься протуберанец. Голос Льюиса громко запел « Благослови же их Господь, огромные шары огня![227] 227
  Название передачи доктора Колхауна позаимствовано из популярного шлягера 1957 года в исполнении Джерри Ли Льюиса «Great Balls of File!»
  


[Закрыть]» Протуберанец упал обратно на поверхность солнца, но на фоне космической пустоты остались огненные буквы названия передачи: « ОГРОМНЫЕ ШАРЫ ОГНЯ! [228] 228
  Оно, в свою очередь, происходит от восклицания удивления, распространённого среди приверженцев пентекостаизма – христианской деноминации, распространённой на юге США.
  


[Закрыть]»

Песня продолжала звучать, пока камера двигалась сквозь космос, мимо раздутого красного гиганта рядом с чёрной дырой, которая высасывала из него материал; мимо двойной звёздной системы; мимо вспыхивающего и гаснущего пульсара; сквозь Плеяды, голубой свет которых рассеивался окружающей их туманностью…

Появился второй титр: С КЛЕТУСОМ КОЛХАУНОМ. Джерри Ли Льюис снова пропел «огромные шары огня!», и заставка закончилась.

После полусекундной паузы появилось изображение самого Клита – будто состоящего из одних неуклюжих конечностей и глупой улыбки. Он стоял в сумерках на дощатом настиле на краю субтропического болота.

Появился третий титр: ПРОГРАММА ТРЕТЬЯ: ПОДАТЬ РУКОЙ.

– Добрый вечер всем, – сказал, улыбаясь, Клит. – Фрэнк почувствовал, как в глазах у него защипало. Боже, как ему не хватало этого человека. В полутёмной комнате это было словно снова встретиться с ним.

– Вы знаете, что я с Юга, – продолжал Клит, глядя прямо в камеру – прямо на Фрэнка. – Из Теннесси, точнее. Но сегодня вечером мы отправились гораздо дальше на юг – почти так далеко, насколько вообще можно забраться на юг, не покидая наших старых добрых Штатов. Мы в национальном парке Эверглейдс на самом кончике Флориды. – На заднем плане на фоне розового неба пролетела цапля; её длинные ноги и шея были лишь немного длиннее, чем у Колхауна. – Мы явились сюда, чтобы увидеть то, что дальше на север уже не увидишь. – Он указал костлявой рукой, и камера проследовала за ней, пока в кадре не показалась яркая звезда, висящая над самым горизонтом между двумя пучками камыша.

– Это Альфа Центавра, – сказал Клит. – Выглядит вполне обычно, но это ближайшая к Земле звезда за исключением Солнца. До неё где‑то двадцать пять триллионов миль – рукой подать. Наш ближайший космический сосед.

Фрэнк нажал кнопку быстрой перемотки. Клит безмолвно забегал, словно кистоунский коп[229] 229
  «Кистоун» – название киностудии немого кино, на которой начинал свою карьеру Чарли Чаплин. Кистоунские копы – полицейские из комедийных фильмов этой киностудии, которые постоянно бегали туда‑сюда, создавая беспорядок и панику.
  


[Закрыть]. Время от времени его прерывало изображение карты созвездия Центавра. Через некоторое время Фрэнк отпустил кнопку.

– …но Альфа Центавра – это не просто звезда, – говорил Клит. – На самом деле это три звезды, очень близкие друг к другу. Мы называем их Альфа Центавра A, Альфа Центавра B и – ни за что не догадаетесь – Альфа Центавра C. О да, астрономы – прирождённые поэты. – Его лицо пересекла широкая улыбка. – Так вот, из них троих Альфа Центавра C ближе всего к нам, так что иногда мы называем её позамысловатее – Проксима Центавра; «проксима» – это по‑латыни «ближайшая». Вот ещё одна вещь, которую вам стоит знать об астрономах – мы так любим пятидесятидолларовые слова[230] 230
  Имеются в виду длинные, заковыристые, «учёные» слова.
  


[Закрыть], потому что для большинства из нас это единственный способ подобраться поближе к пятидесяти долларам. – Он улыбнулся снова.

Картинка сменилась на празднование Марди‑Гра в Новом Орлеане; Клит шёл по праздничной ночной улице. Он остановился возле человека в пёстрых одеждах, жонглирующего тремя горящими факелами.

– Конечно, сказал Клит, – когда три звезды оказываются поблизости друг от друга, всё становится гораздо интереснее. – Камера сделала наезд на пляшущие в воздухе факелы, а отъехала уже от камина в хижине Клита в горах – обычный приём в этой передаче. Колхаун сидел за старым деревянным столом. За его спиной виднелась пузатая переносная печка, а на стене висело охо ничье ружьё. На столе стояла ваза с фруктами.

– A и B – крупные звёзды, – сказал Клит. Он взял из вазы грейпфрут. – Представим себе, что это A – большая жёлтая звезда, очень похожая на наше солнце. На самом деле она даже немного больше солнца и где‑то на пятьдесят процентов ярче.

Он протянул руку к вазе и извлёк из неё апельсин.

– А вот это пусть будет B – меньшая и более тусклая оранжевая звезда. B примерна на десять процентов меньше нашего солнца, и даже вполовину не такая яркая – как моя кузина Бо. – Клит подмигнул в камеру. Потом он пошарил в вазе с фруктами и отыскал в ней вишню. – И, наконец, C – собственно, это какое‑то несчастье, а не звезда, холодный, тусклый красный карлик. Эта бедолага такая маленькая и тусклая, что её никто не замечал до самого 1911 года.

– Так вот, A и B обращаются друг вокруг друга вот так, – он начал двигать грейпфрут и апельсин. – Но расстояние между ними не постоянно. – За кадром послышался визг циркулярной пилы.

– Вы знаете, как я не люблю профессиональный жаргон, но здесь без него не обойтись. – Он повернулся и крикнул куда‑то в сторону: – Эй, вы! Прекратите это немедленно, слышите?

Визг пилы стих. Клит снова посмотрел в камеру и улыбнулся.

– Для тел, которые так близки друг к другу – так близки, что можно докричаться – мы, астрономы, используем «эй, вы!» в качестве меры длины. Ну, по правде говоря, это «а.е.», а не «эй, вы!»[231] 231
  Непереводимая игра слов. AU – astronomical unit – астрономическая единица. По‑английски «AU» произносится почти так же, как «hey, you!» – «эй, вы!»
  


[Закрыть]. «А.е.» – это «астрономическая единица», и она равняется расстоянию между Землёй и солнцем. – Появилась схема, иллюстрирующая сказанное. – Так вот, когда они расходятся на максимальное расстояние друг от друга, Альфа Центавра A (он отвёл вытянутую руку с грейпфрутом в сторону) отстоит от Альфы Центавра B (он вытянул руку с апельсином в другую сторону) на расстоянии тридцати пяти а.е. Это примерно как от нас до Урана.

Он помедлил и заулыбался, будто раздумывая, не пошутить ли насчёт названия этой планеты[232] 232
  По‑английски название планеты Уран (Uranus) произносится так же, как «your anus» – «ваш анус».
  


[Закрыть], но потом качнул головой, словно говоря «только не здесь».

– Но когда A и B сходятся на минимальное расстояние (он вытянул руки перед собой), то оказываются всего лишь в двенадцати а.е. друг от друга – доплюнуть можно. Один оборот по орбите занимает у них восемьдесят лет.

Он положил грейпфрут и апельсин на стол и взял вишню.

– Так вот, Альфа Центавра C находится гораздо дальше от A и B. – Щелчком пальца он отправил вишню через всю комнату в открытое окно. – Она болтается в тринадцати тысячах а.е. от двух других. Эта мелкота, возможно, даже не связана с ними по‑настоящему узами гравитации, но если и связана, то у неё уходит не меньше миллиона лет на один оборот вокруг двух других по, вероятно, очень вытянутой эллиптической орбите…

Фрэнк нажал на кнопку паузы и какое‑то время сидел в темноте, размышляя.

*26*

– Нашим следующим пунктом повестки дня, – сказал Дэйл Райс, откидываясь в своём кожаном кресле, – будут пропавшие части тела.

Что‑то изменилось в кабинете Дэйла. Фрэнку потратил, наверное, с минуту, чтобы сообразить, что именно. Человеческое гостевое кресло теперь стояло слева, а тосокское сиденье – справа; уборщица, должно быть, передвинула их, чтобы пропылесосить дорогой коричневый ковёр. Собственно, борозды до сих пор виднелись на ворсе, подсвеченные лучами предвечернего солнца.

На столе в дальнем углу кабинета зиял дырами полусобранный пазл Дэйла.

– Хотел бы я знать, зачем их забрали, – сказал Фрэнк.

Дэйл кивнул. Он внёс нескольких свидетелей в свой список в этой связи, но ещё не принял решения, вызывать ли их.

– Мы задали теневому жюри такой вопрос, – сказал он. – «Принимая во внимание необычность набора отсутствующих частей тела – глаз, гортань и аппендикс – считаете вы участие в убийстве инопланетян более или менее вероятным?» Ответ был, разумеется, «более вероятным».

– Так стоит ли тогда вообще поднимать вопрос об отсутствующих частях тела? – спросил Фрэнк.

– Можете быть уверены, Линда заведёт о них волынку в заключительном слове, так что…

Фрэнк ненадолго замолчал, раздумывая. Внезапно он вскинулся и сел прямо:

– Дело Симпсона, – сказал он. – ДНК в деле Симпсона.

– А что с ней такое?

– Вы говорили, что присяжные на процессе Симпсона попросту проигнорировали все эти улики. С одной стороны был Робин Коттон из «СеллМарка», представлявший анализы ДНК с точки зрения обвинения, с другой же каждый из адвокатов выставил собственного эксперта, отстаивавшего точку зрения защиты. Вы говорили, что присяжные просто развели руками и сказали: если уж специалисты не могут разобраться, то мы и подавно. И в конце концов они полностью проигнорировали весь этот комплекс улик.

Дэйл развёл руками, словно имитируя присяжных.

– Но Линда во время опроса своих свидетелей не представляла никаких аргументов в связи с отсутствующими частями тела, которые мы могли бы атаковать.

– Это так, – сказал Фрэнк, – но что, если мы сами представим противоречивые свидетельства? Если мы выставим двух людей, которые дадут две противоречащие друг другу интерпретации, жюри и в этом случае может отказаться принимать их во внимание. В конце концов, тосокским инструментом мог воспользоваться и человек. Пропавшие части тела явным образом указывают на инопланетянина, так что заставить жюри их игнорировать – это лучшее, что мы можем сделать.

Дэйл открыл было рот, чтобы что‑то сказать, закрыл его, и глубоко задумался.

На следующий день Дэйл Райс стоял на месте ведущего опрос в зале заседаний судьи Прингл на девятом этаже.

– Защита вызывает доктора Джеймса Уиллса.

Уиллс, белый мужчина под пятьдесят с каштановыми волосами, сидел в третьем ряду, разгадывая кроссворд в «Нью‑Йорк Таймс» старинного вида чернильной ручкой с серебряным пером. Он надел на ручку колпачок, поднялся и был приведён к присяге.

– Джеймс МакДональд Уиллс, – сказал он. – Джеймс как обычно, хотя меня чаще зовут Джейми, потом Эм‑А‑Ка, большая Дэ, и дальше «ональд», и Уиллс как обычно: У‑И‑Эл‑Эл‑Эс.

Дэйл попросил Уиллса огласить свидетельства своей профессиональной квалификации – он был профессором анатомии в Университете Калифорнии в Ирвине. Фрэнк отметил, что он не носит часы, но для профессора исключительно хорошо одет.

– Доктор Уиллс, – сказал Дэйл, – обвинение потратило много времени, обсуждая отсутствующие части тела – те части, которые, по‑видимому, были изъяты из тела доктора Колхауна убийцей и унесены с собой. Давайте начнём с того, что вы объясните для жюри, какими особенными характеристиками обладают человеческие гортань и нижняя челюсть?

– Конечно, – ответил Уиллс низким приятным голосом. – Именно благодаря форме образуемой гортанью и нижней челюстью впадины мы способны издавать тот сложный набор разнообразных звуков, из которых состоит наша речь. Другими словами, она даёт нам способность общаться.

– Гортань выполняет ещё какие‑либо функции?

– Кадык также служит людям вторичным половым признаком; он гораздо заметнее у взрослых мужчин.

– Что‑нибудь ещё?

– Не уверен, что понимаю, куда вы клоните.

Дэйл был доволен разыгранным Уиллсом представлением; защита умела играть в игру «поглядите‑ка, мы не репетировали опрос эксперта» не хуже, чем обвинение.

– Рассмотрим, к примеру, – сказал Дэйл, – гортань человека и гортань шимпанзе. – В чём между ними разница?

Уиллс поправил очки в проволочной оправе.

– Угол изгиба дыхательного пути между губами и гортанью существенно различается. У людей воздух поворачивает под прямым углом; у шимпанзе это плавная кривая.

– Создаёт ли это какие‑то проблемы?

– Не для шимпанзе, – ответил Уиллс, широко улыбнувшись и словно приглашая присяжных посмеяться шутке.

– Что вы имеете в виду?

– У людей над гортанью есть пространство, в которое может попасть пища. Мы можем подавиться едой и задохнуться; шимпанзе – нет.

– Спасибо, доктор Уиллс. А что вы можете сказать про аппендикс? Мы все слышали о нём, разумеется, но вы можете рассказать о нём подробнее?

– Конечно. Аппендикс – это полая трубка лимфоидной ткани от двух до двадцати сантиметров длиной и толщиной с карандаш. Другими словами, он выглядит, как червяк – вот почему мы называем его червеобразным отростком. Один конец этого червя прикреплён к слепой кишке – это начальный участок толстого кишечника. Другой его конец закрыт.

– И для чего же он нужен?

Уиллс могрнул своими голубыми глазами.

– Общеизвестно, что он не нужен совершенно ни для чего; это рудиментарный орган. Наши предки‑приматы были травоядными, и в своей изначальной форме аппендикс, должно быть, участвовал в пищеварении – современные травоядные имеют увеличенную слепую кишку, напоминающую растянутый вариант нашего аппендикса. Однако нам аппендикс не приносит совершенно никакой пользы.

– Существуют ли опасности, связанные с аппендиксом?

– О, да. Он подвержен инфицированию и воспалению. Примерно каждый пятнадцатый человек на протяжении своей жизни сталкивается с аппендицитом.

– Но это ведь не опасно для жизни?

– Ещё как опасно. Это тяжёлое, болезненное и потенциально смертельное заболевание. Обычно в таких случаях аппендикс хирургически удаляется.

– Спасибо, профессор. Миз Зиглер, свидетель ваш.

Зиглер коротко посовещалась со своей помощницей, Триной Даймонд, потом пожала плечами.

– Обвинение вопросов не имеет.

– Отлично, – сказала судья Прингл. – Ввиду позднего часа мы прервёмся до десяти утра завтрашнего дня. – Она посмотрела на присяжных. – Пожалуйста, помните о данных вам инструкциях. Не обсуждайте дело между собой; не составляйте определённого мнения о деле, не размышляйте о нём и не позволяйте никому говорить с вами на темы, касающиеся дела. – Она стукнула молотком. – Заседание закрыто.

Хаск по‑прежнему ночевал в своей комнате в Валкур‑Холле. Как обычно, Фрэнк провожал его домой вместе с четырьмя полицейскими: двоими в той же машине, что и они с Хаском, и ещё двоими в машине сопровождения. Проблема с Валкур‑Холлом состояла в том, что хотя само здание было полностью готово, стоянка перед ним ещё не была заасфальтирована, так что полицейским приходилось выводить Хаска из машины за двести метров от входа в здание. Вокруг всего здания в газон были вбиты колышки, и между ними натянута жёлтая полицейская лента. И каждый день по окончании судебного заседания сотни студентов, преподавателей и просто горожан собирались за лентой, чтобы поглазеть на Хаска. Фрэнк и Хаск выходили из полицейской машины вместе. Как всегда, Фрэнк с трудом поспевал за тосоком, чей шаг был намного шире. Было только 16:40, и солнце всё ещё стояло довольно высоко в синем безоблачном небе.

Фрэнку показалось, что эти два звука он услышал одновременно, хотя, разумеется, один из них должен был прозвучать раньше другого. Первый был щелчком таким громким, что заболело в ушах, словно гром, или ломающаяся кость, или трескающийся под ногами лёд замерзшего озера. Он отражался от стеклянных и стальных стен, и его эхо не утихало несколько секунд.

Второй звук был высокий и вибрирующий, непохожий ни на что, слышанное Фрэнком раньше. Это был отчасти звук бьющегося стекла, отчасти звук вагонных колёс, тормозящих о стальные рельсы, а отчасти гудки сотни телефонов, у которых забыли положить трубки.

Фрэнк подумал – он надеялся – что первый звук был хлопком карбюратора, но это было не так. Двое из полицейских моментально сорвались с места и понеслись к столпившимся за пределами огороженной территории людям. Они почти тут же повалили стрелка на землю. Фрэнк же смотрел на собственную грудь, на розовые кляксы, расплескавшиеся по его пиджаку, рубашке и галстуку.

И тогда он сообразил, что это был за второй звук.

Хаск всё ещё стоял, но на глазах Фрэнка он, словно в замедленной съемке, рухнул на землю; каждая его ног подогнулась сначала в нижнем суставе, а потом в верхнем. Его туловище откинулось назад, и крик инопланетянина затих по мере того, как квадрат его рта уменьшился в размерах, пока от него не осталось ничего, кроме горизонтальной щели, обозначавшей внешнее отверстие. Он продолжал падать, наваливаясь на заднюю руку. Фрэнк бросился вперёд, пытаясь его подхватить, но тосок оказался на земле прежде, чем Фрэнк до него дотянулся.

Стрелка – белого мужчину лет тридцати – прижали к земле. Он кричал:

– Дьявол мёртв? Дьявол мёртв?

Пулевое отверстие было ясно видно на жилетке Хаска, окружённое розовым цветком пропитавшей её крови. Что с этим делать, было не так очевидно. Фрэнк прошёл курс по оказанию первой помощи – он была обязателен для каждого, кто может оказаться наедине с президентом. Зеваки перестали обращать внимание на полицейское ограждение и хлынули к упавшему инопланетянину, образовав вокруг него тесный круг. Фрэнк наклонился и прижался ухом к одному из дыхательных отверстий Хаска. Из него выходил воздух – ухо ощущало дуновение.

Однако он не имел ни малейшего понятия, как пощупать пульс. Из раны вылилось не так много крови – возможно, признак того, что одно из четырёх сердец остановилось.

Фрэнк поднял взгляд, собираясь попросить кого‑нибудь вызвать скорую, но полицейский уже делал это с помощью рации в машине. Фрэнк залез в карман пиджака и достал свой сотовый телефон. Он нажал кнопку быстрого набора, настроенную на номер телефона, выданного капитану Келкаду, а потом передал телефон одному из полицейских, женщине, не дожидаясь, пока Келкад ответит. Фрэнк снова склонился над Хаском.

– Хаск, – сказал он. – Хаск, вы меня слышите?

Хаск молчал. Фрэнк ослабил галстук и снял его через голову, потом сложил его несколько раз и наложил на рану давящую повязку. Он не знал, правильно ли это, он вообще очень мало знал о тосокской физиологии, но…

– Фрэнк, – позвала его женщина‑полицейский. – Келкад на связи. – Она протянула телефон ему. Он взял его левой рукой, правой продолжая прижимать сложенный галстук к ране.

– Келкад, что мне делать? – спросил он. – В Хаска стреляли.

Келкад и остальные тосоки ехали из здания суда на отдельной машине. В трубке потрескивало. Сначала была долгая пауза, потом поток слов на тосокской языке – но голос не Келкада, потом – тоже по‑тосокски – заговорил Келкад. Наконец, голос транслятора:

– Опишите ранение и способ, которым оно было нанесено. – Фрэнк вдруг понял, что Келкаду приходится подносить телефон то своей ушной прорези, то к транслятору.

Фрэнк убрал руку с давящей повязки. Хотя галстук был испачкан в тосокской крови – которая кристаллизовалась, становясь похожей на тонкий слой льда, а не сворачивалась, как человеческая кровь – однако общий объём кровотечения был совсем небольшой.

– В него выстрелили металлическим снарядом – вероятно, свинцовым. Он лежит на спине, он дышит, но как будто без сознания. Пуля вошла между передней рукой и левой ногой, где‑то в восьми дюймах ниже дыхательного отверстия. Я не могу сказать, под каким углом. Я старался зажать рану, но кровотечение, похоже, прекратилось, и кровь кристаллизуется.

В телефоне слышны издаваемые Келкадом звуки и слова транслятора, а так же уличный шум и завывание сирен. Автомобиль, в котором ехал Келкад, спешил на место преступления.

– Вы, вероятно, не нанесёте ему большого время, если перевернёте его, – сказал Келкад. – Посмотрите, вышла ли пуля из тела.

Фрэнк передал телефон одному из полицейских, схватился за верхнюю часть левой ноги Хаска обеими руками, ощутив под кожей странный непривычный скелет, а потом потянул, перевернув Хаска на бок. Он осмотрел обтянутую жилеткой спину Хаска, но выходного отверстия не обнаружил. Он посмотрел на женщину‑копа. – Скажите, что мы не видим следов выхода пули.

Она сказала, потом какое‑то время слушала ответ.

– Келкад просит вас подтвердить, что свинец имеет атомный номер сто два.

– Что? – переспросил Фрэнк. – Господи, да я понятия не имею.

– Он говорит, что свинец для тосоков очень ядовит. Он говорит, что пулю надо извлечь в течение часа.

– Да где же эта чёртова скорая? – сказал Фрэнк.

– Подъезжает, – ответил только что подошедший полицейский и указал куда‑то рукой. К ним приближался белый фургон с включёнными мигалками.

Фрэнк поднялся на ноги. Ещё один полицейский подошёл к ним.

– Стрелка зовут Дональд Йенсен, согласно его документам. Я проверил – у него есть приводы по мелочи, в основном, за нарушение общественного порядка.

Фрэнк посмотрел на стрелка, который уже стоял на ногах со скованными за спиной руками. У него были резкие черты лица и короткие светлые волосы; он был одет в спортивный пиджак с кожаными вставками на локтях. Левая сторона лица была сильно оцарапана после того, как полицейские силой уложили его на асфальт. Его голубые глаза встретили взгляд Фрэнка.

– Смерть всем дьяволам! – закричал он.

Скорая выехала на тротуар, и из неё выскочили два плотных мужчины. Они сразу же открыли заднюю дверь и разложили носилки для Хаска.

Сразу за скорой на подъездную дорожку вырулили машины с остальными тосоками. Их дверцы одновременно раскрылись, и шестеро тосоков кинулись к Хаску гигантскими шагами. Полицейские, составлявшие их эскорт, сразу же остались далеко позади.

Фрэнку показалось, что они собираются линчевать стрелка.

– Увозите его, – приказал он полицейским, указывая на блондина. – Увезите его отсюда сию секунду.

Копы кивнули и запихнули стрелка в машину. Тем временем двое санитаров положили пришельца на носилки и начали поднимать его с земли.

Подбежали тосоки. Их дыхательные отверстия спазматически пульсировали, и все они держали руки на отлёте от туловища, должно быть, чтобы облегчить отвод тепла. Келкад и Стант немедленно подошли к Хаску и принялись осматривать рану. Сначала они переговаривались между собой, потом транслятор Станта произнёс:

– Мы не успеем доставить его на звездолёт. Ваши микробы для нас не проблема, так что нам не нужно для работы какой‑то особой стерильности. Но нам нужны хирургические инструменты.

– Мы отвезём его в Университетский медицинский центр, – сказал один из санитаров. – Это огромная больница, там есть всё, что вам понадобится.

– Я еду с вами, – сказал Фрэнк.

Они погрузили пришельца в скорую, следом забрались Келкад и один из санитаров. Другой санитар сел за руль, а Фрэнк занял место пассажира. Скорая рванулась с места; её сопровождал полицейский автомобиль, в котором ехал Стант.

– Фрэнк, – послышался сзади голос Келкада. Фрэнк повернулся к нему. – Фрэнк, кто это сделал?

– Мы его взяли, – сказал Фрэнк. – Мне показалось, он какой‑то религиозный фанатик. Не беспокойтесь, Келкад. Он за всё заплатит сполна.

– Нападение на одного из наших людей может быть расценено как акт войны, – сказал Келкад.

– Я знаю, я знаю. Поверьте, вам принесут все возможные извинения, и я обещаю, что преступника обязательно накажут.

– Фанатик, вы говорите?

– Он называл Хаска дьяволом – демоном, сверхъестественным существом.

– Тогда его адвокат может потребовать признания его невменяемым.

Покрышки скорой взвизгнули – водитель заложил слишком крутой вираж. Фрэнк пожал плечами.

– Это возможно.

– Постарайтесь, чтобы моя вера в то, что вы называете правосудием, не пошатнулась, – сказал Келкад.

Остаток пути до больницы они проделали в молчании, под вой сирен.