Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 108 страниц)

6

Я внезапно оказался где‑то ещё.

Это был моментальный переход, словно переключение канала в телевизоре. Я мгновенно оказался в каком‑то другом месте – в другом помещении.

Поначалу я был ошеломлён странным физическим ощущением. Конечности у меня как будто онемели, словно я спал, поджав их под себя. Но я не спал…

И в этот момент я осознал одну вещь, которую больше не ощущал – пропала боль в левой лодыжке. Впервые за два года с тех пор, как я упал с лестницы и надорвал связку, я не ощущал в ней никаких болей вообще.

Но я помнил эти боли, и…

Я помнил!

Я по‑прежнему оставался самим собой.

Я помнил своё детство в Пойнт‑Кредите.

Помнил, как каждый день по дороге в школу дрался с Колином Хэйги.

Помнил, как первый раз прочитал «Диномир» Карен Бесарян.

Помнил, как разносил «Торонто Стар» – в те времена, когда газеты были бумажными.

Помнил блэкаут 2015‑го года и самоё тёмное небо в моей жизни.

И я помнил, как у меня на глазах свалился отец.

Я помнил всё.

– Мистер Салливан? Мистер Салливан, это я, доктор Портер. Поначалу вам может быть трудно говорить. Не хотите ли попробовать? Как вы себя чувствуете?

– Орош‑о. – Слово прозвучало странно, так что я повторил его несколько раз: – Орош‑о. Орош‑о. Орош‑о. – Мой голос звучал как‑то не так. Но, с другой стороны, я сейчас слышал его так же, как Портер, моими собственными внешними микрофонами – ушами, ушами, ушами! – без дополнительного резонанса в носовых пазухах моей биологической головы.

– Великолепно! – обрадовался Портер; он был бестелесным голосом, звучащим откуда‑то из‑за пределов моего поля зрения, и я никак не мог определить направление на него. – Не хватает дыхательной аспирации, – продолжил он, – но вы научитесь это делать. Далее, у вас сейчас может быть множество новых ощущений, но вы не должны чувствовать никаких болей. Это так?

– Да. – Я лежал на спине, предположительно, на каталке, которую видел раньше, уставившись в белый потолок. Да, имелся некоторый недостаток чувствительности, своего рода онемение – хотя я ощущал мягкое давление на тело от, я полагаю, махрового халата, в который я был предположительно одет.

– Хорошо. Если почувствуете какую‑то боль, дайте мне знать. Вашему мозгу может потребоваться некоторое время, чтобы научиться интерпретировать сигналы, которые он получает; мы сможем исправить любой дискомфорт, если он появится. Вы меня понимаете?

– Да.

– Теперь, прежде чем мы начнём двигаться, давайте убедимся, что ваши коммуникационные способности в порядке. Посчитайте, пожалуйста, в обратном порядке от десяти.

– Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Щетыре. Три. Два. Один. Ноль.

– Очень хорошо. Попробуйте ещё раз «четыре».

– Щетыре. Шэтыре. Чэтыре .

– Продолжайте.

– Щетыре. Жетыре.

– Снова проблема с аспирацией, но вы справитесь.

– Жэтыре. Шэтыре. Чэ‑тыре. Четыре!

Я услышал, как Портер хлопнул в ладоши.

– Отлично!

– Четыре! Четыре! Четыре!

– Да, да, я думаю, вы с этим справились.

– Четыре! Черепаха, чаща, чечевица, ночь, дочь, картечь. Четыре!

– Здорово. Вы по‑прежнему хорошо себя чувствуете?

– По‑прежнему… ох…

– Что? – спросил Портер.

– Зрение на секунду пропало, но снова появилось.

– Правда? Такого не должно…

– О, и вот опять…

– Мистер Салливан? Мистер Салливан?

– Я… чувствую… ох…

– Мистер Салливан? Мистер Салли…

Ничто. Я не знаю, как долго это длилось – ни малейшего понятия. Полнейшее ничто. Когда я пришёл в себя, то заговорил:

– Док! Док! Вы здесь?

– Джейк! – голос Портера. Он шумно выдохнул, словно испытывая глубочайшее облегчение.

– Что‑то случилось, док? Что это было?

– Ничего. Совершенно ничего. Э‑э… а‑а… как вы себя чувствуете?

– Странно, – сказал я. – Я как будто другой – тысящей разных способов, которые не могу описать.

Портер какое‑то время молчал – должно быть, на что‑то отвлёкся. Но потом сказал:

– Тысячей.

– Что?

– Вы сказали «тысящей», а не «тысячей». Попробуйте ещё звук «ч».

– Тысящей. Тысяшэй. Тыся‑чэй. Тысячей.

– Хорошо, – сказал Портер. – Разница в ощущениях – это нормально, но если в целом вы чувствуете себя хорошо…

– Да, – сказал я. – Просто великолепно.

И в этот самый момент я осознал, что это так и есть. Я был расслаблен. В первый раз за многие годы я пребывал в покое и безопасности. Массированное кровоизлияние в мозг мне больше не грозило. Нет, теперь я буду жить совершенно нормальной жизнью. Я доживу до своих библейских семидесяти; доживу до восьмидесяти трёх – ожидаемой продолжительность жизни мужчин, родившихся в 2001 году, по данным Статистической службы Канады; и буду жить дальше. Я буду жить . Всё остальное – вторично. Я проживу долго‑долго – без паралича, без превращения в овощ. Какие бы трудности ни ждали меня на этом пути, оно того стоило. Теперь я это знал.

– Очень хорошо, – сказал Портер. – Теперь давайте попробуем что‑нибудь простое. Посмотрим, сможете ли вы повернуть голову в моём направлении.

Я сделал, как он просил – и ничего не произошло.

– Не работает, док.

– Не волнуйтесь. Это придёт. Попытайтесь ещё раз.

Я попытался, и в этот раз голова в самом деле перекатилась налево и…

И… и… и…

О Господи! О Господи! О Господи!

– Этот стул вон там, – сказал я. – Какого он цвета?

Портер удивлённо повернулся.

– Э‑э… зелёного.

– Зелёного! Так вот как выглядит зелёный! Это… это круто , правда? Так приятно глазу. А ваша рубашка, док? Какого цвета ваша рубашка?

– Жёлтого.

– Жёлтого! Вау!

– Мистер Салливан, вы… вы дальтоник?

– Больше нет!

– Боже! Почему вы нам не сказали?

Почему я им не сказал? «Потому что вы не спрашивали» было бы правдивым ответом, но я знал, что есть и другие. По большей части я боялся, что если я об этом скажу, то они станут настаивать на воспроизведении этой особенности моей личности.

– Какого рода дальтонизмом вы страдаете… страдали?

– Дей‑чего‑то‑там.

– Дейтеранопия? – подсказал Портер. – У вас недостаток М‑колбочек?

– Да, вот это самое. – Почти ни у кого не бывает полной цветовой слепоты; другими словами, почти никто не видит мир чёрно‑белым. Мы, дейтеранопы, видим мир в оттенках синего, оранжевого и серого, так что многие цвета, которые кажутся контрастными человеку с нормальным зрением, для нас выглядят одинаково: мы видим красный и жёлто‑зелёный как бежевый; розовый и зелёный как серый; оранжевый и жёлтый как цвет, который, как мне говорили, был цветом кирпича; сине‑зелёный и пурпурный как лиловый; индиго и бирюзовый как голубой.

Лишь синий и оранжевый выглядят для нас так же, как и для людей с нормальным зрением.

– Но теперь вы видите цвета? – спросил Портер. – Потрясающе.

– Это точно, – восхищённо согласился я. – Всё такое… такое пёстрое. Думаю, я до сих пор не понимал толком, что значит это слово. Какое чудовищное разнообразие оттенков! – Я перекатил голову на другую сторону, в этот раз практически не задумываясь. И обнаружил, что смотрю в окно.

– Трава – о Господи, только посмотрите! И небо! Какие они разные !

– Мы покажем вам что‑нибудь красочное на видео сегодня вечером, и…

– «В поисках Немо», – перебил я его. – Это был мой любимый мультик, когда я был маленький – и все восхищались тем, насколько он богат красками .

Портер рассмеялся.

– Как пожелаете.

– Здорово, – сказал я. – Счастливый плавник! – Я попытался поднять руку в немовском рыбьем жесте «дай пять», но она не пошевелилась. А, ну да – «это придёт со временем»; меня же об этом предупредили.

И всё‑таки, как же это здорово – быть живым и свободным.

– Попробуйте снова, Джейк, – сказал Портер. И изумил меня, когда сам поднял руку в жесте из мультика.

Я сделал ещё одну попытку, и в этот раз у меня получилось.

– Вот видите! – сказал Портер, энергично задвигав бровями. – Всё будет в порядке. А теперь давайте вытащим вас из постели.

Он ухватил меня за правую руку – я ощутил это как матрицу из тысяч точечных прикосновений вместо одного сплошного – и помог мне сесть. У меня иногда случаются приступы головокружения, и иногда становится дурно, когда я резко встаю из горизонтального положения. Но сейчас ничего подобного не было.

Я пребывал в очень странном сенсорном состоянии. Во многих отношениях мои органы чувств испытывали недостаток раздражителей: я не ощущал никаких запахов и, хотя я и имел понятие о том, что сижу, что означало наличие некоторого чувства равновесия, не чувствовал никакого ощутимого давления на заднюю поверхность бёдер и ягодицы. Однако органы зрения, атакованные новыми, невиданными цветами, едва справлялись с потоком сигналов. А если я смотрел на что‑то однородное, скажем, на стену, я почти начинал различать решётку пикселов, из которых состояло поле моего зрения.

– Как самочувствие? – спросил Портер.

– Нормально, – ответил я. – Отлично!

– Я рад. Тогда, наверное, пришло время рассказать вам о секретных заданиях, которые вы должны будете выполнить.

– Что?!

– Ну, вы знаете. Бионические конечности. Шпионаж. Секретный агент‑киборг и всё такое.

– Доктор Портер, я…

Брови доктора Портера ликующее заплясали.

– Простите. Полагаю, когда‑нибудь мне это надоест, но пока я не никак могу удержаться. Единственным вашим заданием будет выйти из этого здания и вернуться к своей прежней жизни. Что означает, что вас нужно поставить на ноги.

Я кивнул и ощутил его руку у себя под мышкой. Снова ощущение было не такое, как обычное давление на кожу, но я без сомнения чётко осознавал, где именно он меня касается. Он помог мне повернуться так, чтобы ноги свесились с края каталки, а потом с его помощью я принял вертикальное положение. Он подождал, пока я кивну в знак того, что со мной всё в порядке, и потом осторожно отпустил меня, оставив стоять на собственных ногах.

– Ну как? – спросил Портер.

– Нормально, – ответил я.

– Головокружение? Дурнота?

– Нет. Ничего такого. Но не дышать – это очень необычно.

Портер кивнул.

– Вы к этому привыкнете – хотя иногда могут случаться неожиданные приступы паники, когда мозг начинает орать «Караул, мы не дышим!» – Он улыбнулся своей добродушной улыбкой. – Я бы посоветовал вам в подобных обстоятельствах сделать глубокий вдох и успокоиться, но вы, разумеется, не сможете. Так что просто подавляйте это ощущение или просто подождите, пока оно не пройдёт. Сейчас вы чувствуете панику из‑за того, что не дышите?

Я подумал об этом.

– Нет. Нет, сейчас всё нормально. Хотя и странно.

– Выждите время. Нам некуда торопиться.

– Я знаю.

– Не хотите попытаться сделать шаг?

– Конечно, – ответил я. Но прошло ещё несколько секунд, прежде чем я воплотил слова в жизнь. Портер явно был наготове, чтобы подхватить меня, если я запнусь. Я поднял правую ногу, согнув колено, приподняв бедро и перенося тяжесть тела вперёд. Это был весьма неуверенный первый шаг, но он сработал. После этого я попытался поднять левую ногу, но она шагнула слишком далеко, и…

Да чтоб тебе…

Я обнаружил, что заваливаюсь вперёд, совершенно утратив равновесие, и что плитки пола, цвет которых был новым для меня, и я даже не знал, как он называется, несутся мне прямо в лицо.

Портер поймал меня за руку и снова проставил вертикально.

– Похоже, нам ещё предстоит большая работа, – сказал он.

– Сюда, пожалуйста, мистер Салливан, – сказала доктор Киллиан.

Я подумал было о том, чтобы сбежать. Ну, то есть, что они могут мне сделать? Я хотел жить вечно, без висящей над моей головой судьбы худшей, чем смерть, но этого не будет. По крайней мере, не будет для этого меня. Я и моя тень: мы стремительно расходились. Она… нет, он – без сомнения, находился где‑то в этом же здании. Но правила таковы, что я никогда в жизни его не увижу. Не столько для моей, сколько для его пользы; он должен считать себя истинным и единственным Джейкобом Салливаном, и если он будет видеть рядом с собой меня – плоть там, где у него пластик, кость там, где у него сталь – ему будет трудно поддерживать эту иллюзию.

Таковы правила.

Правила? Лишь условия контракта, который я подписал.

Так что если бы я и правда сбежал…

Если я выбегу на улицу, в душную августовскую жару, сяду в свою машину и помчусь к себе домой, какие санкции за этим последуют?

Конечно, другой я рано или поздно тоже явится туда и захочет жить в этом доме как в своём.

Может быть, мы могли бы жить вместе. Как близнецы. Как горошины в стручке.

Но нет, так не получится. Подозреваю, что с этим нужно родиться. Жить с другим мной – но ведь я так чувствителен к тому, где что лежит, кроме того, он не будет спать ночами, занимаясь одному Богу известно, чем, пока я пытаюсь заснуть.

Нет. Нет, обратной дороги нет.

– Мистер Салливан? – снова сказала Киллиан со своим певучим ямайским акцентом. – Сюда, пожалуйста. – Я кивнул и позволил ей вывести меня в коридор, которого я раньше не видел. Пройдя немного по нему, мы очутились перед двустворчатой раздвижной дверью матового стекла. Киллиан дотронулась большим пальцем до контактной площадки сканера, и дверь раздвинулась. – Пришли, – сказала она. – Когда мы завершим сканирование остальных, водитель отвезёт вас в аэропорт.

Я кивнул.

– Вы знаете, я вам завидую, – сказала она. – Избавиться от… от всего . Вы не пожалеете, мистер Салливан. Верхний Эдем прекрасен.

– Вы там бывали? – спросил я.

– О, да, – ответила она. – Такой курорт, как этот, не открывают без подготовки. Мы репетировали две недели с руководством «Иммортекс» в качестве жильцов, чтобы убедиться, что всё организовано идеально.

– И?

– И у нас получилось. Вам там обязательно понравится.

– Да уж, – сказал я, отводя взгляд. Путей к отступлению не оставалось. – Не сомневаюсь в этом.

7

Я сидел в инвалидном кресле в кабинете доктора Портера, ожидая его возвращения. Как он сказал, я не первый мнемоскан, у которого возникли проблемы с ходьбой. Пусть так. Но я, вероятно, с бо́льшим, чем у большинства людей, на то основанием ненавидел инвалидные коляски – потому что именно на такой возили моего отца. Я пытался избежать этой участи, но всё равно к ней пришёл.

Но я не слишком из‑за этого переживал. Возбуждение от моего нового тела и новых цветов, которые стали видеть мои глаза, переполняло меня настолько, что я едва осознавал тот факт, что оригинальный я в этот момент уже, должно быть, находится на пути к Луне. Я желал ему удачи. Но я не должен был о нём думать, и я честно старался этого не делать.

В некотором смысле, конечно, проще было того меня попросту отключить.

Интересный подбор слов: другой я был биологическим существом, в отличие от этого. Но «отключить» – именно в таком виде эта мысль пришла ко мне. В конце концов, вся эта канитель с фешенебельным домом престарелых на обратной стороне Луны была бы излишней, если бы от оригинала избавлялись бы сразу же, как только в нём пропадает нужда.

Но закон никогда бы такого не одобрил – даже канадский закон, не говоря уж о том, что к югу от границы. Да, я никогда не увижу своё другое «я», так что какая разница? Я – этот я, улучшенный, полноцветный Джейкоб Пол Салливан – был теперь истинным и единственным мной с этого момента и до конца времён.

Наконец вернулся Портер.

– Я привёл кое‑кого, кто может вам помочь, – сказал он. – У нас, разумеется, есть лаборанты, которые могли бы заниматься с вами ходьбой, но мне кажется, что она сможет вам помочь лучше. Полагаю, вы уже знакомы?

Со своего места в инвалидной коляске я видел вошедшую в кабинет женщину, но никак не мог узнать её лица. Она была не слишком красива, лет примерно тридцати, с коротко остриженными тёмными волосами, и…

И она была искусственная . Я не понимал этого, пока она не наклонила немного голову, и на неё не упал по‑особому свет.

– Здравствуйте, Джейк, – сказала она с приятным джорджийским выговором. Её голос был сильнее, чем раньше, и больше не дрожал. На ней было красивое летнее платье с цветочным узором; я же по‑прежнему был одет в свой махровый халат.

– Карен? – сказал я. – Господи, только посмотрите на себя!

Она развернулась – похоже, она управлялась со своим новым телом без всякого труда.

– Вам нравится? – спросила она.

Я улыбнулся.

– Вы выглядите сногсшибательно.

Она рассмеялась; смех звучал немного искусственно, но это наверняка потому, что он генерировался голосовым чипом, а не из‑за того, что был неискренним.

– О, я никогда не выглядела сногсшибательно. Так, – она развела руки в стороны, – я выглядела в 1990. Я подумывала о том, чтобы стать ещё моложе, но это было бы глупо.

– Тысяча девятьсот девяностый, – повторил я. – Это вам, получается…

– Тридцать, – не задумавшись, подсказала Карен. Но моя реплика удивила меня самого: я ведь прекрасно знал, что нельзя спрашивать женщину, сколько ей лет, и намеревался произвести свои подсчёты молча.

Она продолжала:

– Это показалось мне разумным компромиссом между юностью и зрелостью. Сомневаюсь, что смогла бы убедительно изобразить себя такой пустоголовой, какой была в двадцать.

– Вы выглядите великолепно, – снова сказал я.

– Спасибо, – ответила она. – Вы, кстати, тоже.

Сомневаюсь, что моя синтетическая плоть способна краснеть, но почувствовал себя я именно так.

– Просто несколько небольших улучшений тут и там.

Доктор Портер вмешался:

– Я спросил миз Бесарян, не позанимается ли она с вами немного. Видите ли, у неё в этих делах опыт даже больше, чем у наших лаборантов.

– В каких делах? – спросил я.

– В том, чтобы учиться ходить, будучи взрослым, – объяснила Карен.

Я непонимающе уставился на неё.

– После инсульта, – подсказала она, улыбнувшись.

– А, точно, – сказал я. Её улыбка больше не была асимметричной; последствия инсульта были аккуратно скопированы в наногеле нового мозга, но они, вероятно, применили какой‑то электронный трюк, просто заставив левую половину её рта выполнять в точности те же движения, что и правая.

– Ну, тогда я вас оставлю на время, – сказал Портер и театральным жестом погладил себя по животу. – Может, ещё успею перехватить что‑нибудь на ланч – вам‑то есть теперь не нужно, а вот я уже успел проголодаться.

– И, кроме того, – сказала Карен, и я готов поклясться, что её синтетические зелёные гласа блеснули, – когда один мнемоскан помогает другому, это, вероятно, полезно для них обоих, верно? Даёт им понять, что есть другие им подобные и прогоняет отчуждение подопытного кролика.

Портер сделал уважительное лицо.

– Я точно знаю, что вы не выбирали опцию рентгеновского зрения, – сказал он, – но вы видите меня насквозь. Вы прирождённый психолог.

– Я пишу романы, – сказала Карен. – Почти то же самое.

Портер улыбнулся.

– Ну, тогда, если позволите…

Он вышел из комнаты, а Карен, уперев руки в боки, принялась осматривать меня.

– Итак, – сказала она, – у вас проблемы с ходьбой.

Она была не слишком высокого роста, но со своей инвалидной коляски я смотрел на неё снизу вверх.

– Ага, – ответил я, выразив в коротком слове смесь смущения и отчаяния.

– Не волнуйтесь на этот счёт, – сказала она. – Всё наладится. Вы можете научить свой мозг заставлять тело ему повиноваться. Поверьте, я знаю – не только потому что у меня был инсульт, но и потому, что когда я была девочкой в Атланте, я танцевала в балете, а это учит тело очень многим вещам. Ну что же, давайте приступим?

Всю мою жизнь я терпеть не мог просить помощи; я почему‑то думал, что это признак слабости. Но сейчас я о ней не просил; её мне предложили. И, приходилось признать, она мне в самом деле была необходима.

– Э‑э… конечно, – ответил я.

Карен хлопнула в ладоши. Я помнил, какие распухшие у неё раньше были суставы, как просвечивала кожа. Но сейчас её руки были молоды и сильны.

– Замечательно! – воскликнула она. – Мы живо вернём вас в строй. – Она протянула мне правую руку и помогла мне встать.

Портер дал мне тёмно‑коричневую деревянную трость. Она стояла, прислонённая к стене, и я указал на неё. Карен её мне подала, и я как‑то сумел выйти из кабинета в длинный коридор. Флюоресцентные панели покрывали потолок, и я также заметил маленькие камеры наблюдения, свисающие с потолка через равные интервалы. Не было сомнения в том, что доктор Портер или его помощники следят за нами.

– Ну, хорошо, – сказала Карен, становясь напротив меня. – Помните, что вы не можете пораниться при падении; для этого ваше тело слишком крепкое. Итак, давайте попробуем без трости.

Я прислонил трость к стене коридора, но как только я её отпустил, она упала на пол; не слишком добрый знак.

– Оставьте её, – сказала Карен.

Я поднял левую ногу и немедленно качнулся вперёд, ударив ею в пол. Я быстро поднял правую и неуклюже махнул ею, словно она не сгибалась в колене.

– Обращайте внимание на то, как именно ваше тело реагирует, – сказала Карен. – Я знаю, что ходьба – это то, что мы обычно делаем подсознательно, но попытайтесь распознать, какой именно эффект оказывает каждая ваша мысленная команда.

Я сумел сделать ещё пару шагов. Если бы я был по‑прежнему из плоти и крови, я бы вспотел и тяжело дышал, но сейчас, я уверен, не выказывал никаких внешних признаков напряжения.

Тем не менее это была невероятно тяжёлая работа, и я всё время чувствовал, что вот‑вот опрокинусь. Я остановился, замер, пытаясь восстановить равновесие.

– Я понимаю, что это трудно, – сказала Карен. – Но обязательно станет легче. Это как учить иностранные слова: такая мысль приводит к такому действию, а такая – оп! Глядите‑ка: в этот раз бедро двигалось как надо. Попытайтесь в точности воспроизвести эту мысленную команду.

Я снова попытался двинуть левую ногу вперёд, перенёс на неё вес, потом шагнул правой ногой. В этот раз мне удалось немного согнуть её в колене, но она всё равно качнулась слишком сильно.

– Вот, – сказала Карен. – Вот так хорошо. Ваше тело хочет делать правильные вещи; вам лишь нужно объяснить ему, как.

Я бы фыркнул, но этого я своим новым телом тоже не умел ещё делать. Коридор был пугающе длинным, его стены сходились, казалось, в целых километрах от меня.

– Теперь, – сказала Карен, – попробуйте ещё один шаг. Сосредоточьтесь – посмотрим, сможете ли вы удержать правую ногу под контролем.

– Я стараюсь , – раздражённо сказал я.

– Я знаю, что вы стараетесь, Джейк, – мягко ответила она.

Это была тяжёлая умственная работа, похожая на вспоминание чего‑то, что буквально вертится на языке, помноженное в тысячу раз.

– Вы делаете успехи, – сказала она. – Правда‑правда. – Карен шла лицом ко мне, спиной вперёд, отступая на полшага за раз. Я на секунду задумался, как давно она в последний раз ходила спиной вперёд; пожилая женщина, панически боящаяся переломов, наверняка ходит очень аккуратно, маленькими шаркающими шажками, и лицом вперёд – всегда глядя под ноги.

Я заставил себя сделать ещё один шаг, потом ещё один. Несмотря на все усилия «Иммортекс» в точности воспроизвести размеры моих конечностей я чувствовал, что центр тяжести моего туловища расположен выше, вероятно, вследствие отсутствия лёгочной полости. Совсем чуть‑чуть, но из‑за этого я ещё больше заваливался вперёд.

И в этот момент я осознал, что размышляю о чём‑то постороннем вместо того, чтобы думать о том, как ставить ноги одну впереди другой – что моё подсознание и сознание достигли по крайней мере частичного согласия относительно механики моей ходьбы.

– Браво! – воскликнула Карен. – У вас отлично получается. – В свете флуоресцентных панелей она выглядела особенно искусственно: на коже сухой пластиковый блеск, и глаза – не влажные, а просто блестящие, хотя, должен отметить, очень приятного зелёного оттенка.

Мы продолжили, шаг за спотыкающимся шагом; я воображал, что, обернувшись, увижу бегущую за мной толпу крестьян с факелами.

– Вот так, – сказала Карен. – Просто идеально!

Ещё шаг, ещё…

Левая нога двинулась не совсем так, как я того хотел…

– Чтоб…

Левая лодыжка подвернулась…

– …тебе…

Моё туловище заваливается вперёд всё дальше и дальше…

– …провалиться!

Карен метнулась вперёд и легко подхватила меня руками до того, как я впечатался лицом в пол.

– Спокойно, спокойно, – сказала она, без труда удерживая меня на весу. – Всё хорошо.

Я был унижен и взбешён. Я злился и на «Иммортекс», и на себя. Я резко высвободился из рук Карен и заставил себя принять вертикальное положение. Я не любил просить о помощи – но ещё больше я не любил терпеть неудачу у других на глазах; это было плохо вдвойне, потому что за нами наверняка следили через камеры наблюдения.

– Наверное, пока хватит, – сказала она, придвигаясь ко мне сбоку и обхватывая меня за пояс. С её поддержкой я дохромал до оставленной позади трости и взял её.