Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 108 страниц)

Глава 35

После того, как они пообедали, Эрик Редекоп повёз Дженис Фалькони в свою роскошную квартиру с видом на Потомак, расположенную всего в нескольких кварталах от «Лютера Терри». Джен была потрясена. Она знала, что ведущие хирурги зарабатывают очень хорошо, но никогда по‑настоящему не представляла себе, насколько хорошо; квартира Эрика с отделанной мрамором прихожей была настоящим дворцом. Он устроил ей небольшую экскурсию: отдельные кухня и столовая, две полноразмерные ванные, четыре спальни. Одну он использовал в качестве кабинета, другую – как кинозал, а в третьей спал его сын Квентин, когда приезжал в гости; Квентину был двадцать один год, и он изучал генетику в Университете Калифорнии в Беркли. Они прошли в гостиную, которая открывалась на широкий балкон; в гостиной были белоснежные стены, широкий кожаный диван и такие же кресла. Дженис открыла было рот, чтобы сказать что‑то одобрительное, но…

Но услышала оглушительный звук, словно у машины прямо рядом с ней кашлянул карбюратор, и увидела короткую вспышку – да, наверное, вспышку света, а также лицо женщины. Она шумно выдохнула; её качнуло назад.

– Джен? – сказал Эрик, резко оборачиваясь.

Боль. Боль сильнее, чем когда‑либо – сильнее, чем она могла себе вообразить.

Джен вытянула правую руку, ища, за что бы ухватиться, но не нашла ничего. Она упала навзничь на твёрдый деревянный пол.

– Джен! – вскрикнул Эрик, падая на колени возле неё. Он коснулся её запястья, нащупывая пульс.

Боль продолжала пронизывать её; она не была локализована, она была везде . Она не могла сфокусировать взгляд или повернуть голову. Она подумала – насколько вообще была способна думать при такой боли – что у неё, должно быть, инфаркт.

– Джен, в чём дело? – спросил Эрик. – Где у тебя болит?

С огромным усилием – казалось, шея вот‑вот треснет – она сумела повернуть голову лицом к нему, но…

Но поле её зрения свернулось в длинный туннель, и человек в конце этого туннеля – она не знала, кто он, но это был не Эрик. Лицо, которое она видела там, на расстоянии, было искажено ужасом и…

Она почувствовала, как Эрик поднимает её на руки, несёт куда‑то недалеко и укладывает… да, это, должно быть, белый кожаный диван, которым она восхищалась всего минуту назад. Но она его не видела; всё, что она могла видеть – это туннель, и туннель этот сужался. И всё же она знала, что не мертва: пульс продолжал стучать в ушах.

Эрик держал её за руку и щупал лоб. Туннель стал совсем узким, и стали видны цветные фигуры, движущиеся на периферии поля зрения. Люди. Лица. Старик. Старуха, ещё старше него. Маленькая девочка.

События. C горы на сноуборде. На мотоцикле по бездорожью. В море с аквалангом. Ничего из этого она никогда не делала…

И – слава Богу! – боль начала спадать, меркнуть, растворяться. Образы сменились чистым, ярким, блестящим светом, абсолютно белым, ярче, чем солнечный, но на который можно было смотреть…

Биение пульса в ушах тоже стало утихать. Всё, кроме света, меркло.

– Джен! – Голос Эрика, словно с расстояния в миллион миль. – Джен!

Свет был так притягателен, но…

– Джен!

Но она хотела быть с Эриком. Она изо всех сил пыталась открыть глаза – и в конце концов у неё получилось. Она и правда была в его гостиной и смотрела в текстурированный гипс потолка.

– Эрик, – сказала она, но едва расслышала собственный голос.

Он навис над ней, держа в руке брелок для ключей, в который был встроен светодиодный фонарик. Он направил его сначала ей в левый глаз, потом в правый; от яркого света, который она видела в конце туннеля, глаза не жгло, но вот от этого …

– Я в порядке, – хрипло сказала она.

– Нужно отвезти тебя в больницу, узнать, что с тобой.

– Я в порядке, – снова сказала она и закрыла глаза; какая‑то её часть надеялась, что белый свет и успокаивающая эйфория вернутся снова.

Репортёры всё ещё толпились у входа в Мемориальную больницу Лютера Терри, когда Эрик и Джен попытались войти. Эрик наклонил голову и смотрел в пол, и они уже почти добрались до служебного входа, когда какая‑то журналистка закричала:

– Постойте! Постойте! Вы ведь Эрик Редекоп, правда?

– Никаких комментариев, – сказал Эрик. Он взял Джен за локоть и подтолкнул к дверям.

– Каково это – выполнять хирургическую операцию на президенте? – крикнула та же самая журналистка, а другая подхватила: – Есть ли новости о состоянии Джеррисона?

Эрик и Джен продолжали идти, но тут ещё один журналист выкрикнул:

– Доктор Редекоп, что вы можете сказать насчёт сцепки памяти? Говорят, что вы сами подверглись этому эффекту.

– И эта женщина! – закричал другой репортёр, указывая на Джен. – Это с ней вы оказались связаны? Каково это?

Эрик толкнул дверь, и они вошли в здание.

– Господи, – сказала Джен.

– Всё будет хорошо, – отозвался Эрик. Он отвёл её к лифту, и они отправились в лабораторию Сингха на третьем этаже. Добравшись туда, они обнаружили Сингха, работающего на компьютере. Сьюзан Доусон также была здесь – сидела на стуле, закрыв лицо руками.

– Доктор Редекоп, – сказал Сингх. – И сестра Фалькони. Я думал, у вас обоих сегодня выходной.

Эрик увидел, как Сьюзан вскинула голову. Она казалась чем‑то крайне расстроенной. Джен отступила на шаг и округлила глаза.

– О мой Бог, – тихо сказала она.

– Что? – одновременно спросили Сьюзан и Эрик.

– Это вы, – сказала Джен, глядя на Сьюзан.

Эрик знал, что Джен интервьюировал профессор Сингх, а не агент Доусон; у Джен не было причин знать Сьюзан в лицо.

– Да? – сказала Сьюзан.

– Вы – та, что убила его.

– Простите? – сказал Сингх.

– Та, что убила Джоша.

Сьюзан опять закрыла лицо руками.

– Джен потеряла сознание, – объяснил Эрик. – Должно быть, это было какое‑то жуткое воспоминание.

– Вы читали Джоша Латимера, – сказал Сингх Джен, – и да, вы правы, мистера Латимера больше нет с нами.

– Потому что она его застрелила, – сказала Джен, глядя на Сьюзан. – Но я чувствовала себя так, будто это я умираю.

– Вы можете припомнить что‑либо из памяти мистера Латимера сейчас? – спросил Сингх.

Джен покорно кивнула.

– Вы уверены? Гмм… у него в детстве были домашние животные?

– Бенни, – тут же ответила она. – Игуана.

– А на какой улице он жил, когда ему было десять?

– Фенвик‑авеню.

– Потрясающе, – сказал Сингх. – Он мёртв, но вы по‑прежнему имеете доступ к его памяти.

– Думаю, да, – сказала Джен.

Сингх снова нахмурился.

– Тогда мне интересно…

– Да?

– У него есть какие‑то новые воспоминания?

Эрик скрестил руки на груди.

– Он мёртв , мистер Сингх.

– Да, я знаю, но если она по‑прежнему может извлекать его старые воспоминания, то они же должны быть где‑то , верно? Так что имеет смысл спросить…

– Спросить о чём? – спросил Эрик. – Не припоминает ли она ангелов?

– Попытка – не пытка, – сказал Сингх. – Может, не ангелов, может… ну, я не знаю.

Дженис сделала вытянутое лицо, словно более странной идеи она в жизни не слышала. Он потом прикрыла глаза – скорее даже зажмурила их для лучшей сосредоточенности.

– Ладно, – сказала она через секунду, – я думаю про ангелов. Ничего. Про небеса, облака. Ничего. И… о, Господи, Джош что, пытался кого‑то убить?

Ранджип кивнул.

– Ну хорошо, – сказала Дженис. – Тогда я думаю про огонь и жупелы адские… Хотя нет, не про жупелы – я не знаю, что это такое.

– Сера или смола, – подсказал Ранджип.

– Ладно, – согласилась Дженис. – Но нет, на ум ничего не идёт.

– Это полный бред, – сказал Эрик.

– Возможно, – ответил Сингх. – Но…

– Он мёртв, – сказал Эрик. – Его нет . Джен пережила его смерть. Нам нужно беспокоиться о ней , а не о нём.

– Это понятно, – ответил Сингх. – И, если загробная жизнь существует, то я сомневаюсь, что символизм, взятый из христианства – или из сикхизма, без разницы – адекватно её описывает. Возможно, что миссис Фалькони просто не хватает нужного триггера, чтобы получить доступ к свежим воспоминаниям мистера Латимера.

– Да плевать на Латимера, – сказал Эрик. – Что заставило Джен пережить такое?

– Это очень хороший вопрос, – сказал Сингх, посмотрев на неё. – Что‑то должно было спровоцировать у вас воспоминание о смерти мистера Латимера вскоре после того, как она произошла, миссис Фалькони. Что вы делали, когда с вами это случилось?

– Эрик показывал мне свою квартиру. Это всего в паре кварталов отсюда.

Сингх задумался.

– Там не было – ну, я не знаю – охотничьего ружья на стене, или размораживающегося в раковине бифштекса?

– Нет, – ответила Джен. – Я просто восхищалась его мебелью.

– Это вряд ли могло бы стать триггером, – признал Сингх. – Кстати, через какое время после смерти Латимера к вам пришло воспоминание о ней?

– Джен потеряла сознание в 12:17, – сказал Эрик. Сингх удивлённо на него посмотрел. – Я доктор, – объяснил Эрик. – Я всегда отмечаю, когда случился припадок или что‑то подобное и сколько от длился.

– Агент Доусон, – сказал Сингх, – когда вы… когда вы стреляли в мистера Латимера?

Сьюзан снова подняла голову.

– Я не знаю, – тихо ответила она. – Вскоре после полудня, но…

– Больничная охрана должна знать, – сказал Сингх. – Они должны были записать время, когда услышали выстрел; его было слышно даже здесь у меня. – Он взял телефонную трубку и набрал четырёхзначный номер. – Это Ранджип Сингх. Мне нужно знать, в котором часу был произведён недавний выстрел. Да. Нет. Правда? Вы уверены? Абсолютно уверены? Спасибо. До свидания. – Он положил трубку. – Выстрел был произведён в 12:17.

– Но воспоминания приходят только после самого факта, – сказал Эрик. – Именно это и называется вспомнить .

– Это не было похоже на другие воспоминания Джоша, что я от него получала, – сказала Джен. – Это казалось более реальным, более…

– Непосредственным? – подсказал Сингх.

Джен кивнула.

– То есть вы получали доступ к воспоминаниям мистера Латимера не после того, как они сформировались, – сказал Сингх, – а в реальном времени, в момент, когда событие происходило. – Он взглянул на Сьюзан и немного понизил голос. – Ваш припадок, как назвал это доктор Редекоп, начался в момент выстрела?

– Да, – сказала Джен, – хотя тогда я не знала, что это. Была вспышка света и невероятная боль, и я увидела её, – она указала на Сьюзна, – и после этого всё начало как будто меркнуть.

– Потрясающе, – сказал Сингх. Его глаза округлились от волнения. – Потрясающе.

– Почему? – спросила Джен.

– До сего момента люди из нашего сцепленного круга получали доступ к воспоминаниям других вразброс, несинхронно. То, что я в данный момент думаю, никак не было связано с тем, какие мои воспоминания вспоминает агент Доусон. Но то, что случилось с вами, было по‑другому. Начиная с момента выстрела в мистера Латимера вы чувствовали в точности то же самое, что чувствовал он. – Сингх медленно покачал головой; его голос был полон изумления. – Вы не просто читали его память, миссис Фалькони. Вы читали его мысли .

Глава 36

Сьюзан Доусон продолжала сидеть в лаборатории Сингха, обхватив голову руками. То, что она сделала всё правильно, было неважно; она не могла прогнать этот образ – её собственное воспоминание – из головы: пуля, ударяющая в голову Джоша Латимера, фонтан крови, и его тело, падающее на пол.

Она, разумеется, изучала во время учёбы фильм Запрудера – включая кадры, которые обычно не показывают, с развороченной пулей головой Кеннеди. Она помнила слова инструктора в «Роули» о том, что Кеннеди, по большому счёту, убило невезение. Первый, не смертельный выстрел Освальда должен был толкнуть Кеннеди вперёд, с линии огня засевшего в книгохранилище Освальда, однако спинной корсет, который был на нём надет, удержал Кеннеди в вертикальном положении, позволив Освальду сделать второй, смертельный выстрел.

Она всегда вспоминала то зернистое изображение, но это – это!  – было гораздо более натуральным, с яркими цветами, оглушительным звуком, запахом пороха и отдачей от выстрела. Она была готова получить пулю, защищая Джеррисона – она правда была к этому готова. Но убить кого‑то самой оказалось совсем другим делом. Она не могла заставить себя принять участие в разворачивавшейся вокруг неё дискуссии, но она слушала.

– Вы не просто читали его память, – только что сказал Сингх Дженис Фалькони. – Вы читали его мысли .

– Но почему? – спросил Редекоп. – Интенсивность ощущений?

Сьюзан подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть фирменное Сингхово пожатие плечами.

– Может быть. Но это вызывает опасение совершенно нового уровня. Миссис Фалькони, к счастью, не пострадала – но могла. Если бы она в этот момент вела машину или даже просто поднималась по лестнице, то могла бы погибнуть.

Погибнуть.

Сьюзан снова вспомнила, как её пистолет выстрелил, как плеснула кровь Латимера, как разлетелись кусочки его черепа – и подумала о его глазах . Движущихся, следящих, живых в течение нескольких секунд, словно глаза отрубленных гильотиной голов французов, глядящие на своих палачей.

– К сожалению, – продолжал Сингх, – мы также узнали кое‑что ещё. Я надеялся, что наш круг напоминает ёлочную гирлянду – если одна лампочка перегорает, вся гирлянда гаснет, и все сцепки памяти разрываются.

Сьюзан на мгновение задумалась, откуда сикх может знать про ёлочные гирлянды.

– Но этого не произошло, – сказала она.

– Нет, – ответил Сингх. – Я по‑прежнему читаю мистера Джоно, и, как я понимаю, вы, агент Доусон, по‑прежнему читаете меня.

Сьюзан сосредоточилась; на завтрак Сингх съел два сваренных вкрутую яйца; он, как она внезапно узнала, всегда держал несколько штук вон в том маленьком холодильнике.

– Да.

– И, доктор Редекоп, вы по‑прежнему имеете доступ к памяти миссис Фалькони?

Эрик склонил голову набок, затем сказал:

– Да. Без проблем. Всё в точности так же, как и раньше. – Он повернулся к Дженис – как показалось Сьюзан, ему только что пришла в голову какая‑то мысль. – Но в самом конце ты получала воспоминания Латимера в реальном времени.

– Да, – сказала Дженис.

– Очевидно, что для Латимера это было очень травмирующее переживание, – сказал Эрик, – но… агент Доусон, простите, я не знаю насчёт людей вашего рода занятий, но…

– Я знаю, – сказал Сингх, по‑видимому, сообразив, куда Эрик клонит. – Я провожу бо́льшую часть своего времени, работая с людьми, которым пришлось убивать – даже если это было их работой, частью их рода деятельности. – Он посмотрел на Сьюзан. – Это нелегко, правда?

Сьюзан не нашла, что ответить и лишь кивнула.

– Какова обычная процедура в случае подобного инцидента?

– Куча бумаг, – ответила Сьюзан. – Формы, рапорты.

– Консультации психолога?

Это уж обязательно.

– Да.

– Судя по вашему виду, агент Доусон, убийство Латимера, очевидно, для вас также стало травмирующим переживанием.

Сьюзан сделала глубокий вдох, взглянула на каждого из них по очереди, затем выдохнула.

– Это было ужасно.

– Не сомневаюсь, – сочувственным тоном согласился Сингх. – Не сомневаюсь. Вы поняли, к чему мы ведём?

Она покачала головой.

– Дело вот в чём, – сказал Эрик. – Если этот эпизод вас так травмировал, то, возможно, тот, кто связан с вами, также начал читать вашу память – ваши мысли – в реальном времени.

Ранджип Сингх вошёл в палату первый; за ним следовали Эрик Редекоп и Дженис Фалькони; Сьюзан замыкала процессию, но задержалась, чтобы ответить на вызов по рации.

– Привет, Кадим, – сказал Ранджип.

– Привет, гуру, – ответил Кадим.

– Это Дженис Фалькони; она медсестра. А это доктор Редекоп.

– Ещё один исследователь памяти?

– Нет, я хирург, – сказал Эрик, – но… – Он замолчал, увидев, как глаза Кадима наполняются ужасом.

Ранджип резко обернулся посмотреть, на что уставился Кадим. Это была агент Доусон, каторая как раз только что вошла в комнату.

– Господи, Сью. – сказал Кадим. – Вы пристрелили того ублюдка?

Она кивнула, но ничего не сказала.

– Ты лишь сейчас это вспомнил? – спросил Ранджип. – Это воспоминание всплыло лишь сейчас?

– Да, – ответил Кадим. Ранджип посмотрел на Эрика; идея была очень интересная, но…

– Опять, – добавил Кадим.

– Опять?  – тут же переспросил Ранджип, снова глядя на Кадима.

– Да.

– Когда ты об этом вспомнил впервые?

– Какое‑то время назад.

– Когда?

– Не знаю.

– В какой комнате ты был, когда об этом вспомнил?

– В этой.

– А в котором часу ты сюда пришёл?

– Я не знаю. А это важно?

– Да, – ответил Ранджип. – Что‑нибудь может тебе помочь определить время, когда к тебе пришло то воспоминание?

– Например?

– Ты смотрел на часы? – спросил Эрик.

Кадим развёл руками, указывая на стены – здесь не было часов.

– Какие‑нибудь телефонные звонки? – спросила Дженис.

– Точно! – воскликнул Кадим. – Точно, когда вы про это заговорили, я вспомнил – это было сразу после того, как я позвонил Кристе. – Он вытащил свой телефон и пробежался пальцами по сенсорному экрану. – Звонок длился три минуты двадцать секунд и, – ещё одно прикосновение к экрану, – начался в 12:03.

Ранджип нахмурился.

– И через какое время после этого пришло воспоминание о… о том, что сделала агент Доусон?

– Через пару минут.

– Это не могло быть всего через пару минут, – сказал Эрик, глядя на Дженис. – Если только мы не мы теперь не говорим о предвидении.

– А могло пройти больше? – спросил Ранджип. – Скажем, десять минут?

– Вполне, – сказал Кадим.

– Или двадцать?

– Может быть. Я так думаю.

– Тридцать?

– Не, не так долго.

– Как это воспоминание началось? – спросил Ранджип.

– Что?

Ранджип задумался. Он знал об опасности наведённых воспоминаний, но ему требовалось докопаться до сути.

– Что было первое, что ты вспомнил? Как агент Доусон врывается в палату? Как она обнаружила человека, захватившего заложника? Её попытка уговорить его не делать того, что он собирался сделать?

Кадим покачал головой.

– Нет, ничего такого я не помню – вернее, не помнил тогда; сейчас‑то, когда вы про это сказали… – Он сочувственно посмотрел на Сьюзан. – Сью, вы отлично держались; вашей вины тут нет.

– Но в первый раз? – не отставал Ранджип. – Какой образ возник у тебя в голове первым?

Кадим содрогнулся.

– Как агент Доусон нажимает на спуск.

Эрик и Ранджип переглянулись.

– Вот так, – сказал Ранджип. – Одновремённость – два разума соединяются в момент кризиса.

– Но всё это и началось с момента кризиса, – сказал Эрик. – С электромагнитного импульса, когда был уничтожен Белый Дом. Что будет, если случится ещё один кризис, который окажет воздействие на всех нас одновременно?

Ранджип пожал плечами.

– Это очень хороший вопрос.

Глава 37

Сьюзан Доусон и Марк Гриффин мобилизовали троих больничных психологов для того, чтобы рассказать подвергшимся воздействию людям об опасной возможности возникновения сцепки в реальном времени в кризисный момент, с вероятными тяжёлыми последствиями. С теми, кто ещё оставался в больнице, психологи говорили лично, тем, кто ушёл – звонили.

Тем временем Ранджип Сингх заказал для Дженис Фалькони МРТ‑сканирование, но не обнаружил у неё в мозгу ничего необычного; как бы ни была сильна боль, которую она позаимствовала из разума умирающего Джоша Латимера, в её собственном мозгу она, по‑видимому, никаких постоянных изменений не вызвала.

Затем он поместил доктора Эрика Редекопа во второй МРТ‑сканер, чтобы посмотреть, нет ли в его мозгу какой‑нибудь необычной активности, когда он вспоминает то, что помнит Дженис. Было бы интересно увидеть, что одновременно активизируются соответствующие участки в, скажем, правой височной доле – но ничего такого не происходило. Это лишь укрепило представление о том, что сценка памяти и правда базируется на квантовой спутанности – царство которой недоступно для разрешающей способности МРТ‑сканеров.

Он также заказал МРТ для Кадима Адамса. Рядового сканировали непосредственно перед началом процедуры Ранджипа. Неудачная попытка стереть некоторые его воспоминания не должна была произвести в мозгу Кадима никаких изменений, которые способен заметить МРТ‑сканер, но Ранджип хотел проверить, есть ли там структурные изменения, которые можно бы было отнести на счёт сцепки памяти. И снова результат был отрицательный – между его старым МРТ и новым не было никакой заметной разницы.

Но всё‑таки что‑то изменилось.

Когда Кадим выехал из камеры сканера, он посмотрел на Ранджипа и МРТ‑техника и сказал:

– Сью со Старателем.

Ранджип немного склонил голову набок; он никогда раньше не слышал, чтобы Кадим называл президента кодовым именем.

– И?

– Она со Старателем прямо сейчас, – сказал он.

– Вероятно, – сказал Ранджип.

– Я это вижу, – сказал Кадим. – Его. Его палату. Я вижу это прямо сейчас.

– Вместо меня? – спросил Ранджип.

– Нет, гуру, вас я тоже вижу. Вас более ясно, но я также вижу… я также вижу то, что видит она. Словно фотка с двойной экспозицией или остаточное изображение – что‑то такое.

– Наложенное на то, что видишь ты?

– Ага.

– Как долго это продолжается?

– Я не знаю. Недолго. Изображение слабое, как я сказал. Внутри машины я не мог его разглядеть, но здесь, лёжа на спине и глядя в потолок – здесь ведь чисто белый потолок, видите? – Он поднял руку; Ранджип взглянул на потолок и согласно кивнул. – Так что моё собственное зрение почти ничего не показывает, и я могу – чёрт, вот ведь странно – я могу увидеть то, что видит она – тускло, призрачно, но вполне ясно.

– Воспоминания содержат мало визуальной информации, – сказал Ранджип.

– Это не воспоминания, гуру. Я могу прыгать по её памяти как хочу. Что она ела вчера на ужин? Гамбургер без булочки в кафетерии в вестибюле. Что ела на обед? Протеиновый батончик. Куда пошла после ужина? В женский туалет рядом с вестибюлем – что‑то попало ей в глаз, и она довольно долго с ним возилась. Я могу вспоминать эти вещи вразброс, в любом порядке. Это же больше похоже на кино: я не могу его ни прокрутить вперёд, ни вернуть назад, ничего.

– И всё это с её точки зрения? Ты уверен?

– Ага. Старатель только что спросил: «Есть новости по делу, которое мы обсуждали ранее?»

– Ты также и слышишь , что она слышит?

– Если вокруг тихо. Слышно реально плохо – ну, вроде как когда включил айпод, а наушники не надел. Слышишь тихую музыку и думаешь – чёрт возьми, откуда она идёт? Что‑то вроде того. Мы сейчас разговариваем – мы с вами – так что я не могу разобрать их речь, и когда я смотрю на вас или на всю эту технику, то фон получается слишком сложный и разнообразный, чтобы я мог нормально видеть то, что видит она, но если сосредоточиться, то можно что‑то разобрать.

Оператор МРТ – миниатюрная женщина с ярко‑рыжими волосами – заговорила.

– Это типа как плавунцы?

Кадим нахмурился.

– Кто?

– Они есть у многих людей, – сказала оператор. – Кусочки мусора в стекловидном теле глаза; ты их видишь, когда смотришь на чистое голубое небо или на лист белой бумаги или что‑то такое, но бо́льшую часть времени не замечаешь.

– Да, – согласился Кадим. – Что‑то вроде. Но гораздо чётче. – Он снова посмотрел на потолок. – Я вижу Старателя прямо сейчас – он как будто смотрит прямо на меня, и у него больше нет той дыхательной штуки в носу.

– Ты просто получаешь её сенсорный поток, – спросил Ранджип, – или ты также читаешь мысли агента Доусон?

– Трудно сказать. Есть какие‑то слова , исходящие явно не от Старателя. Но я их не слышу – и они идут не равномерным потоком. Но да, это, должно быть, Сью. «Проверить с Дэррилом» «какой‑то‑сякой‑то доступ по карте». Обрывки, но я их слышу.

– Погоди‑ка минутку, – сказал Ранджип. Рядом стояла каталка. Он растянулся на ней, подумав – уже не в первый раз – о том, как хорошо иметь тюрбан в качестве портативной подушки. Он посмотрел в тот же белый потолок, что и Кадим, и попытался различить неясные образы жизни Люциуса Джоно – не воспоминания рыжеволосого хирурга, а то, что сам Джоно в данный момент видит. Он также напряг слух, пытаясь расслышать звуки, которые в данный момент мог слышать Джоно. Конечно, была вероятность того, что Джоно спит, хотя уже было хорошо за полдень, но…

Ничего. Вообще ничего. Ранджип слез с каталки.

– Вздремнули, гуру?

– Просто попытался выяснить, не работает ли моя сцепка таким же образом. Похоже, нет. И всё же давай‑ка проверим. – Он вытащил свой «блэкберри» и крошечные наушники к нему, затем перешёл на другой край комнаты, достаточно далеко, чтобы Кадим не смог услышать, что говорится в наушниках. Затем он набрал номер.

– Агент Доусон. Это Ранджип. Вы можете говорить?

– Да.

– Вы с президентом Джеррисоном?

– Да.

– Скажите: на нём по‑прежнему надет респиратор?

– Нет, его убрали около часа назад.

Ранджип почувствовал, как у него чаще забилось сердце. Это, однако, всё ещё не доказывало ничего, кроме того, что Кадим имеет доступ к памяти агента Доусон, как и раньше.

– Мне нужна ваша помощь в небольшом эксперименте.

– Хорошо, – сказала Сьюзан. – Две секунды. – Он услышал, как она извиняется перед президентом Джеррисоном. Ранджип как раз смотрел на Кадима, когда услышал, как Джеррисон говорит «Я отсюда никуда не денусь», и увидел, как Кадим улыбнулся – но президентской остроте или чему‑то ещё?

Когда Сьюзан снова заговорила в телефон, Ранджип сказал громким голосом, так, чтобы услышал Кадим на другом краю комнаты:

– Рядовой Адамс!

– Я!

– Я собираюсь попросить агента Доусон задумать серию чисел от одного до десяти. Когда она думает об этих числах, ты будешь поднимать соответствующее количество пальцев, хорошо,

Кадим кивнул.

– Ладно, агент Доусон, вы слышали, что я сказал. Дайте мне серию чисел от одного до десяти. Не какую‑нибудь известную последовательность, которую вы знаете наизусть, а случайные числа. По одному в секунду. Просто прошепчите их мне. Начинаем… сейчас.

– Четыре, – сказала Сьюзан, и Кадим поднял левую руку с прижатым к ладони большим пальцем и выпрямленными остальными.

– Два, – сказала Сьюзан, и Кадим поднял знак мира.

– Семь, – сказала она; Кадим не опустил левую руку с двойкой, но поднял правую с растопыренными пальцами.

– Шесть. – Кадим не стал нарушать приличий и загнул на левой руке средний палец.

– Десять. – Все пальцы растопырены на обеих руках, как у ребёнка, который показывает, что вымыл руки.

– Потрясающе, – сказал Ранджип.

– Что? – спросила Сьюзан.

– Связь в реальном времени, которая возникла между рядовым Адамсом и вами в момент, когда вы выстрелили в Латимера. Она до сих пор существует. Он по‑прежнему может читать ваши мысли.

– Вот чёрт, – сказала Сьюзан.

С другого края комнаты Кадим добавил:

– Она думает, что будет, если Бесси Стилвелл сможет делать то же самое со Старателем.

Внутренние часы Доры Хеннесси ещё не приспособились к пятичасовой разнице во времени между Лондоном и Вашингтоном: хотя здесь было всего три часа дня, дома уже наступило 8 вечера. Не способствовало адаптации и то, что в пятницу утром ей сделали разрез на боку; швы зудели. И всё же ей не нравилось просто лежать на больничной койке, так что она вместо этого сидела на стуле у окна, глядя на ноябрьский день снаружи.

У Доры и её отца были отдельные палаты, что было лишь к лучшему. Через несколько часов ей захочется спать; последнее, что ей было бы при этом нужно – сосед по комнате, который хочет посмотреть вечером телевизор.

Дора читала память Энн Дженьюари, медсестры, которая участвовала в операции, спасшей жизнь президенту. Она по‑прежнему была недовольна тем, что её собственную операцию перенесли ради него, но она знала – потому что это знала Энн – как близко они подошли к тому, чтобы потерять Джеррисона, и хотя её отец хотел подать на больницу в суд, она не могла заставить себя и подумать об этом.

В её дверь постучали.

– Да? – крикнула она.

Дверь распахнулась; за ней показался доктор Марк Гриффин. Она видела его в пятницу; он пришёл проведать её после того, как она очнулась от наркоза и объяснить, почему операция была остановлена.

– Здравствуйте, Дора, – сказал он. – Можно войти?

– Конечно.

В палате был ещё один стул, меньшего размера. Он развернул его и уселся задом наперёд, положив руки на спинку.

– Дора, – сказал он. – Мне очень жаль, но у меня для вас плохие новости.

– Вы снова откладываете пересадку, – сказала она. Они имеют хоть какое‑то понятие о том, как тяжело ей всё это даётся?

– Пересадки не будет.

– Почему? Совместимость тканей идеальная.

Гриффин глубоко вздохнул.

– Ваш отец умер.

– Что?

– Мне очень, очень жаль.

– Умер?

– Да.

Она секунду помолчала.

– Если это из‑за того, что вы отложили пересадку…

– Нет, не поэтому. Совсем не поэтому. Дора, ваш отец сегодня днём пытался убить человека – и был застрелен федеральным агентом.

Она слышала какой‑то звук, но, Боже – она подумала, что это у машины на улице стрельнул карбюратор.

– Что… что теперь будет?

– Хирург осмотрит ваш разрез; мы, разумеется, собирались его вскрыть, поэтому шов нужно наложить заново. Мы всё исправим.

Голова у неё шла кругом.

– Я… я не знаю, смогу ли я всё это осмыслить.

Гриффин кивнул.

– Я понимаю. Мы надеемся, что вы останетесь здесь. Мы рекомендуем людям, подвергшимся воздействию эффекта сцепки памяти оставаться под нашим наблюдением до тех пор, пока всё не выяснится, а принимая во внимание, через что вам довелось пройти…

Дора снова выглянула в окно, но её зрение помутилось из‑за хлынувших из глаз слёз.