Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 108 страниц)

20

– Здравствуйте, – сказал я. – Где мне найти доктора Чандрагупту?

– Мне очень жаль, сэр, но он покинул Верхний Эдем. Он сейчас на пути к острову ЛС. Я могу вам чем‑то помочь?

Я открыл рот для ответа, но понял, что мне, пожалуй, и правда немного лучше; возможно, травка в самом деле помогла.

– Нет, – сказал я. – Ничего. Я уверен, что всё будет в порядке.

На следующий день после поминальной службы по Карен я проснулся с жуткой головной болью. Я говорю «на следующий день», хотя на Луне по‑прежнему была середина всё того же казавшегося бесконечным дня: от горизонта до горизонта солнце ползёт здесь две недели. Но Верхнем Эдем жил по распорядку, основанному на периоде вращения Земли вокруг оси, и руководство «Иммортекс» решило, что здесь будет действовать время Восточного североамериканского часового пояса; по всей видимости, в октябре мы даже перейдём с летнего времени на зимнее.

Но тогда я ни о чём этом не думал. Тогда я мог думать только о том, как страшно болит у меня голова. На Земле у меня иногда случались мигрени, но сейчас болело сильнее, и эпицентр боли располагался в центре верхней части головы, а не сбоку. Я выбрался из постели и прошёл в смежную со спальней ванную, где плеснул в лицо водой. Не помогло; мне по‑прежнему словно кто‑то вогнал в череп долото, пытаясь отделить полушария мозга друг от друга – теперь я понимал, что означает выражение «раздирающая боль».

Я выкурил косяк в надежде, что это поможет – тоже не помогло. Так что я нашёл себе стул и приказал телефону позвонить в больницу.

– Доброе утро, мистер Салливан, – сказала молодая чернокожая женщина, принявшая звонок.

Карен была в своём кабинете, где разговаривала с другим своим юристом – консультантом по инвестициям и чему‑то ещё – пытаясь выяснить, что именно она может сделать по поводу попыток сына утвердить её завещание

Я же лежал на кровати Карен, вглядываясь – это уже вошло у меня в привычку – в белизну потолка спальни. Я не был, разумеется, утомлён – теперь я никогда таким не бывал. Но лежать вот так издавна было моей любимой позой для размышлений – она определённо была лучше положения «сидя на толчке», с помощью которого пытался передать состояние глубокой задумчивости Роден.

– Алло, – сказал я, глядя в пустоту потолка. – Алло? Ты там, Джейк?

Ничего. Совершенно ничего.

Я попытался очистить свой мозг, отбросить все мысли о Тайлере и предательстве и Ребекке и предательстве и Ракушке и предательстве и…

– Алло, – снова сказал я. – Алло?

И, наконец, слабое шевеление на самом пределе восприятия.

– Что за…?

Контакт! Я почувствовал облегчение и подъём.

– Алло, – снова сказал я, тихо, но отчётливо. – Это я – другой экземпляр Джейкоба Салливана.

Что за другой экземпляр?

– Тот, что снаружи. Тот, что живёт жизнью Джейка.

Как ты со мной разговариваешь?

– Разве ты… разве ты не та же самая копия, с которой я контактировал раньше? Мы уже говорили вчера.

Не припоминаю…

Я помедлил. Может ли это быть ещё одна копия?

– Где ты находишься?

В какой‑то лаборатории, полагаю. Без окон.

– Стены синего цвета?

Да. Откуда ты…?

– И на стене схема строения мозга?

Да.

– Это, наверное, та же самая комната. Или… или просто похожая. Послушай. Эта схема – она вроде постера? Плаката?

Да.

– Напечатана на бумаге?

Да.

Ты можешь её как‑нибудь пометить? У тебя есть ручка?

Нет.

– Ну, тогда надорви её. Подойди к ней и, скажем, сделай маленький надрыв длиной в сантиметр в десяти сантиметрах над нижним левым углом.

Ерунда какая‑то. Я брежу. Голоса в голове!

– Я думаю, это квантовая спутанность.

– Кванто… правда? Круто.

– Ну давай, иди надорви этот плакат. Тогда когда я в следующий раз войду в контакт, то смогу определить, попал я в эту самую комнату или в другую, похожую, с такой же схемой на стене.

Ну ладно. В десяти сантиметрах над левым краем. Сделано.

– Отлично. Теперь сложная часть. Ты сказал, что находишься в теле, которое заказывал, верно?

Я этого не говорил. Откуда ты знаешь?

– Ты мне сказал вчера.

Я?

– Да. Или другой из нас. Так вот. Я хочу, чтобы ты как‑нибудь пометил и тело. Есть какой‑нибудь способ это сделать?

Зачем?

Чтобы в следующий раз я знал, что контактирую с тем же самым тобой.

Ладно. Тут на полочке есть маленькая отвёртка. Я нацарапаю что‑нибудь на пластикоже там, где это не будет заметно.

– Идеально.

Долгая пауза, потом:

Всё. Я нанёс три маленьких икса на внешнюю часть левого предплечья, под самым локтем.

– Отлично. Отлично. – Я помолчал, пытаясь всё это переварить.

О, погоди. Кто‑то идёт.

– Кто это? Кто?

Доброе утро, доктор. Что я могу…? Лечь? Думаю, да. Эй, что вы… вы сбрендили? Вы не можете…

– Джейк!

Я… ох. Эй! Эй, что проис…

– Джейк! Джейк, что с тобой? Джейк! Джейк!

Остин Стейнер, как я узнал, был весьма компетентным семейным адвокатом, но дело обещало быть крупнейшим, и Карен нужны были лучшие. К счастью, я точно знал, кому позвонить.

На стенном экране появилось лицо Малкольма Дрэйпера во всём его уиллосмитовском великолепии.

– Ба, да это же… Джейк Салливан, не так ли?

– Точно, – ответил я. – Мы встречались в «Иммортекс», помните?

– Конечно. Чем могу быть полезен, Джейк?

– У вас есть лицензия на практику в штате Мичиган?

– Да. Мичиган, Нью‑Йорк, Массачусетс. И у меня есть помощники, которые…

– Хорошо. Хорошо. У меня есть дело.

Его брови взметнулись вверх.

– Какого рода дело?

– Ну, полагаю, технически это дело о наследстве, но…

Малкольм покачал головой.

– Простите, Джейк, я думал, что сказал вам, чем занимаюсь. Гражданские свободы; гражданские права. Уверен, мой секретарь надёт вам хорошего специалиста по наследству из Мичигана, но…

– Нет‑нет. Я думаю, вам это будет интересно. Видите ли, человек, о завещании которого идёт речь – Карен Бесарян.

– Писательница? И как это связано?

Он не знал.

– С Карен вы также встречались в «Иммортекс». Женщина с джорджийским акцентом.

– Так то была Карен Бесарян ? Господи. Но… Ох ты ж… Кто пытается утвердить её завещание?

– Её сын, Тайлер Горовиц.

– Но биологическая Карен ещё жива. Мичиганский суд наверняка…

– Нет, она умерла. По крайней мере, Тайлер так утверждает.

– Боже. Она совершила переход очень вовремя.

– Похоже на то. Как вы можете себе представить, дело наверняка выйдет за рамки обычной тяжбы о наследстве.

– Вне всякого сомнения, – сказал Дрэйпер. – Это идеально.

– Прошу прощения?

– Это показательное дело того рода, которого дожидался мир. Мы совсем недавно начали копировать сознания, и пока что никто не оспаривал передачу юридических прав личности.

– То есть вы берёте дело?

Пауза.

– Нет.

– Что? Малкольм, вы нужны нам.

– Я – как раз тот, кто вам точно не нужен; я же сам мнемоскан, вы забыли? Вам не нужен в суде робот, защищающий права другого робота. Вым нужен кто‑то из плоти и крови.

В этом был смысл.

– Полагаю, вы правы. Вы можете кого‑нибудь порекомендовать?

Он улыбнулся.

– О, да. Ещё как могу.

– Кого же?

– Когда вы позвонили, и секретарь снял трубку, что он сказал?

Я задумался, немного раздражённый этой игрой в угадайку.

– Э‑э… «Дрэйпер и Дрэйпер». Кажется.

– Точно так – и это как раз тот, кто вам нужен – второй Дрэйпер. Мой сын Дешон.

– А вы с ним хорошо ладите – в смысле, с тех пор, как вы прошли мнемоскан?

Малкольм кивнул. Я тяжело вздохнул.

– Ну, хоть у вас получилось.

Нам удалось назначить предварительные слушания на середину следующего дня. Малкольм и Дешон Дрэйперы прилетели из Манхэттена в Детройт восьмичасовым рейсом – перелёт занял меньше часа. Карен послала в аэропорт свой лимузин с водителем, и он доставил их в её особняк, который будет служить нам штаб‑квартирой столько, сколько потребуется.

– Здравствуйте, Джейк! – сказал Малкольм, входя в дом. – И здравствуйте, Карен. Когда мы с вами виделись раньше, я понятия не имел, кто вы такая. Должен сказать, для меня это большая честь. Это мой сын – и партнёр – Дешон.

Дешон оказался мужчиной под сорок с гладко выбритой головой, которая так хорошо смотрится у чернокожих, и так убого – у белых.

– Карен Бесарян! – воскликнул Дешон, изумлённо качая головой. Он схватил её руку обеими своими. – Мой отец прав. Вы даже не представляете, какая для меня честь быть знакомым с вами! Не передать словами, как я люблю ваши книги.

Я натянуто улыбнулся. Не сомневаюсь, что когда‑нибудь привыкну к роли консорта при царствующей особе.

– Спасибо, – сказала Карен. – Я тоже рада с вами познакомиться. Пожалуйста, проходите.

Карен повела нас по длинному коридору. В доме до сих пор имелись комнаты, в которые я ни разу не заходил, и это была одна из них: длинное помещение, похожее на зал заседаний. Три его стены закрывали вездесущие книжные полки; четвёртая была телеэкраном. Что ж, Карен сама была большим бизнесом; полагаю, ей было необходимо место, где можно устраивать совещания.

Малкольм, в отличие от меня, высоко оценил увиденное.

– «Folio Society»[80] 80
  Лондонское издательство, специализирующееся на роскошных подарочных изданиях.
  


[Закрыть]? – спросил он, оглядывая книги – все в твёрдом переплёте и слипкейсах[81] 81
  Картонная коробка для хранения отдельного книжного тома.
  


[Закрыть].

Карен кивнула.

– Полный комплект – всё, что они когда‑либо издавали.

– Великолепно, – сказал Малкольм.

В зале стоял длинный стол с крутящимися креслами вокруг него. Карен заняла место во главе стола и пригласила остальных садиться. Конечно, никому из нас, кроме Дешона, не нужно было пить, а он, похоже, был доволен уже тем, что находится в её обществе.

– Джентльмены, – сказала Карен, – я очень вам благодарна за то, что вы пришли. – Она обвела руками комнату, но, я думаю, имела в виду и то, что находится за её пределами. – Как вы понимаете, я не хочу всё это терять. Как мы собираемся это предотвратить?

Малкольм сидел, положив руки со сплетёнными пальцами перед собой на стол.

– Как я сказал Джейку, Дешон будет ведущим адвокатам – нам требуется человеческое лицо. Конечно, я буду работать за кулисами, равно как и несколько наших помощников в Нью‑Йорке. – Он посмотрел на сына. – Дешон?

Дешон был одет в серый костюм с зелёным галстуком; мне с недавних пор стал нравиться зелёный цвет.

– Вы уже поставили «Иммортекс» в известность о процессе?

Я посмотрел на Карен.

– Нет, – ответила она. – Зачем?

– Полагаю, они захотят принять участие, – сказал Дешон. – В конце концов, этот процесс проникнет в самое сердце мечты, которую они продают. Если суд решит, что вы – не Карен Бесарян, что вы – это кто‑то новый и не имеющий права на её собственность, «Иммортекс» попадёт в очень трудное положение.

– Я об этом не подумала, – признала Карен.

Дешон взглянул на отца, потом снова на нас.

– Нам следует обдумать ещё один аспект. Пока всё находится в подвешенном состоянии, ваш сын Тайлер наверняка захочет заморозить ваши счета – и судья вполне может это ходатайство удовлетворить. Никакой судья не решится выселить вас из вашего жилища, но вы можете обнаружить, что потеряли доступ к своим банковским счетам.

– У меня есть деньги, – тут же вмешался я. – Мы это переживём.

– Если только кто‑нибудь не подаст и на вас в суд, – сказал Дешон.

Я нахмурился. Он прав. Пусть канадцы и не такие сутяжники, как американцы, моя мать недвусмысленно дала понять, что не считает, что я – это по‑прежнему я.

– И что же нам сделать? – спросил я.

– Во‑первых, – сказал Малкольм, – поймите, пожалуйста, что мы беспокоимся не о наших гонорарах, мы заботимся о вас. И имейте также в виду, что мы всерьёз рассчитываем победить – в своё время.

– В своё время? – переспросил я. – Сколько, по‑вашему, это займёт?

Малкольм посмотрел на Дешона, но Дешон наклонил голову в сторону отца, уступая ему слово.

– В гражданских делах, – сказал Малкольм, – вы можете дожидаться, пока в расписании суда откроется свободный слот, или вы можете купить его на аукционе; правительства штатов сейчас таким образом зарабатывают деньги. Я проверил планы детройтских судов. Если вы готовы потратить, скажем, полмиллиона, то получите процесс с полным составом жюри недели через две. Но это будет лишь начало. Если только это дело не будет урегулировано до процесса, нам придётся пройти весь путь до Верховного Суда независимо от решения судьи по делу о завещании. Так или иначе, но дело «Бесарян против Горовица» станет вехой в юриспруденции.

Карен печально покачала головой.

– Я всю свою профессиональную жизнь пытаюсь создать себе имя, но мне бы не хотелось закончить как Миранда, Роу или Д’Агостиньо. – Она помолчала. – Забавно: множество писателей пишут под псевдонимом, но Бесарян – моя настоящая фамилия; я получила её от первого мужа. Роу – это ведь псевдоним, верно?

– Джейн Роу, да, – сказал Малкольм. – Потому что Джейн Доу уже представала перед судом. Её настоящее имя было Норма Маккорви – она сама сообщила его публике много лет спустя. – Он пожал плечами. – По иронии судьбы впоследствии она стала горячей противницей абортов. Немногие участвовали в вечеринке и по поводу победы в процессе «Роу против Уэйда», и по поводу отмены решения по нему.

Карен снова покачала головой.

– «Бесарян против Горовица». Господи всемогущий, ну и способ разрушить семью.

Дешон сочувственно посмотрел на неё.

– Конечно, – сказал он, – необязательно доводить это до суда.

– На сделку я не пойду, – твёрдо ответила она.

– Я это понимаю, – сказал Дешон. – Но мы будем пытаться развалить дело на каждой его стадии. Собственно, мы надеемся сделать это уже сегодня, на предварительном слушании.

– Как? – спросила Карен. – То есть, здорово, если это правда, но как такое возможно?

– Очень просто, – ответил Дешон. Он сцепил руки на столе перед собой, в точности, как его отец. – Верхний Эдем не случайно находится на обратной стороне Луны. То есть, конечно, это замечательное место для пожилых людей, но дело не только в этом. Над обратной стороной Луны ни у кого нет юрисдикции. Когда – как их называют? Кожура?

Малкольм кивнул.

– Так вот, когда кожура умирает в Верхнем Эдеме, – продолжал Дешон, – то не оформляется никаких бумаг – и в частности, не выписывается свидетельство о смерти. А без свидетельства о смерти весь иск Тайлера садится на мель; без него в этом штате нельзя утвердить завещание.

Судьёй, назначенным на предварительные слушания по этому делу, был Себастьян Херрингтон, белый мужчина, который выглядел лет на сорок пять, хотя согласно имевшейся в интернете его биографии ему было за шестьдесят. Мне казалось, что это для нас благоприятно: тот, кто уже прибегал к омолаживающим процедурам, будет симпатизировать позиции Карен.

– Итак, – сказал судья. – Что мы здесь имеем?

Это были предварительные слушания, и пресса ещё не пронюхала про этот процесс; зал суда был пуст, за исключением нас с Карен, двоих Дрэйперов и строгого вида латиноамериканки лет примерно тридцати пяти, представлявшей Тайлера. Она встала после вопроса судьи.

– Ваша честь, – сказала она. – Я Мария Лопес, адвокат Тайлера Горовица, единственного ребёнка писательницы Карен Бесарян, ныне покойной.

У Лопес были короткие каштановые волосы со светлыми прядями. Её суровое, почти орлиное лицо венчал высокий лоб мыслителя.

– Миз Бесарян была вдовой, – продолжала Лопес. – Тайлер и его несовершеннолетние дети – внуки покойной – были единственными наследниками по её завещанию; они также её единственные наследники по закону и естественные получатели её наследства. Кроме того, Тайлер назван душеприказчиком по завещанию миз Бесарян. Тайлер подал прошение от своего лица и от лица своих детей как единственных бенефициаров завещания. Он хочет вступить в права владения её состоянием и просит на это одобрения суда. – Лопес села.

– По‑моему звучит как довольно простое дело, – сказал судья Херрингтон, лицо которого было ещё длиннее моего, а подбородок расплющен, словно рожок для обуви. Он повернулся к нам. – Но я вижу, что у нас сегодня в гостях весьма необычное собрание. Кто из вас адвокат?

– Ваша честь, – сказал Дешон, вставая. – Я Дешон Дрэйпер из «Дрэйпер и Дрэйпер»; вы базируемся на Манхэттене, но лицензированы для юридической практики в штате Мичиган.

У Херрингтона был маленький рот, который искривился идеальным полукругом. Он указал на нас троих, сидящих за столом, небрежным взмахом руки.

– А эти?

– Мой партнёр, Малкольм Дрэйпер. Карен Бесарян. И Джэйкоб Салливан, друг Карен Бесарян.

– Я имел в виду, – сказал Херрингтон, – что они такое?

Голос Дешона остался совершенно спокойным и ровным.

– Они – мнемосканы, ваша честь – загруженные сознания. Оригиналы этих трёх человек подвергли себя процессу мнемосканирования, разработанному компанией «Иммортекс инкорпорейтед», передали свои права личности этим новым телам и удалились на обратную сторону Луны.

Черты лица Херрингтона теперь собрались в гримасу озадаченности; карие глаза под единственной густой чёрной бровью во всё лицо.

– Конечно, мне известна репутация вашей фирмы, мистер Дрэйпер, но… – Он нахмурился и на мгновение закусил нижнюю губу. – Времена меняются, – сказал он.

– Именно так, ваша честь, – согласился Дешон, – именно так.

– Очень хорошо, – сказал Херрингтон. – Полагаю, вы не согласны с ходатайством мистера Горовица?

– Совершенно, ваша честь, – ответил Дешон. – Наша позиция очень проста. Во‑первых и главных, это Карен Бесарян. – Крен, которая сидела между Малкольмом и мной, была одета в очень строгий и элегантный тёмно‑синий брючный костюм. Она кивнула.

Херрингтон взглянул на свой планшет.

– Здесь говорится, что миз Бесарян родилась в 1960 году. Этот… этот конструкт…

– Я выбрала более раннюю версию своего лица, – сказала Карен. – Я не тщеславна, но…

Херрингтон кивнул ей.

– Очевидно, что вопрос о том, действительно ли вы – Карен Бесарян и является предметом данного разбирательства, хотя, если вы – это она, то я весьма рад знакомству – книги Карен Бесарян мне очень нравятся. – Он снова посмотрел на Дешона. – У вас есть что‑то ещё, мистер Дрэйпер?

– Речь не о том, что есть у меня, ваша честь. Речь о том, чего нет у миз Лопес. – Дешон явно пытался не допустить в свой голос издёвку, но ему это удалось лишь частично. – Перед вами женщина, которая заявляет, что она – Карен Бесарян, живая и здоровая. И, разумеется, что в отсутствие свидетельства о смерти суд должен будет признать, что это так и есть.

Судья Херрингтон снова сделал озадаченное лицо: глаза расширены, брови вскинуты.

– Я не понимаю, – сказал он.

Дешан изобразил на лице собственную версию удивления.

– До начала утверждения завещания, – сказал он, – лечащий врач либо окружной судмедэксперт обычно оформляет свидетельство о смерти в том случае, если смерть действительно имела место . Однако поскольку свидетельство о смерти оформлено не было, очевидно…

– Мистер Дрэйпер, – сказал судья Херрингтон, – вас, по‑видимому, ввели в заблуждение.

– Я… – начал Дешон, но тут встала Мария Лопес.

– Я согласна, ваша честь, – сказала она, явно очень довольная собой. – У нас на руках имеется свидетельство о смерти Карен Бесарян.

21

– Это чёртово свидетельство всё меняет, – сказал Малкольм Дрэйпер, расхаживая туда‑сюда – даже мнемосканы любят это делать, когда думают. Мы вернулись в зал заседаний в доме Карен. – Оно возлагает на нас всё бремя доказательства того, что Карен на самом деле жива.

Карен сняла пиджак своего костюма; не то чтобы ей могло стать жарко – полагаю, это тоже была привычка, пережившая мнемоскан. Она сидела по правую руку от меня, Дешон – по левую. Она мрачно кивнула.

– Но, по крайней мере, судья Херрингтон согласился на слушание дела в суде присяжных, – сказал Малкольм, – а я думаю, что нам лучше будет с присяжными, чем без них. – Он замолчал, дойдя до конца своего маршрута, и развернулся.

– Что мы знаем об их адвокате? – спросил я. – Этой Лопес?

Перед Дешоном лежал планшет, но он в него даже не заглянул.

– Мария Тереза Лопес, – сказал он. – Она молода, но весьма хороша. Её специальность – наследственное право, так что у неё могут быть сложности с некоторыми из поднимаемых здесь вопросов, но я в этом сомневаюсь. Она была третьей в свое группе в Гарварде, печаталась в «Law Review» и работала на генерального прокурора Мичигана.

Малкольм кивнул.

– Я давно взял за правило избегать недооценки оппонента.

– Всё это может затянуться очень надолго, – сказал я, – и судья действительно заморозил активы Карен. – Херрингтон заморозил всё, за исключением пятисот тысяч долларов – суммы на базовые нужды по содержанию дома и ведению процесса.

– А мне понадобится больше денег, чем мне оставил судья, верно? – сказала Карен. Она оттопырила свои пластиковые губы, раздумывая, потом сказала: – Ладно, посмотрим, что я с этим смогу сделать. – Она наклонила голову и произнесла в пространство: – Телефон, звонить Эрике. – Потом, уже нам: – Эрика Коул – мой литагент.

– «Эрика Коул и партнёры», – произнёс мужчина‑секретарь, лицо которого заполнило телестену, но прежде чем Карен заговорила, он продолжил: – А, это вы, Карен. Переключаю.

На три секунды экран заполнился заставкой ожидания соединения, потом на нём появилось лицо белой женщины за пятьдесят. Оно всё словно состояло из кругов: круглая голова с круглыми завитками волос и круглые глаза за круглыми очками.

– Привет, Карен, – сказала она. – Что случилось?

– Эрика, это мой друг Джейк Салливан, а эти двое джентльменов – мои адвокаты: Малкольм и Дешон Дрэйперы.

– Малкольм Дрэйпер? – переспросила Эрика. – Тот самый Малкольм Дрэйпер?

Малкольм кивнул.

– Вау, мы обязательно должны поговорить, – сказала Эрика. – У вас уже есть представитель?

– В смысле книг? Нет.

– Нам определённо следует поговорить, – сказала Эрика, решительно кивая.

Карен издала механическое покашливание, и взгляд Эрики тут же переместился на неё.

– Прости.

– Ты ведь знаешь, что я подумываю написать новую книгу? – сказала Карен.

Эрика выжидательно кивнула.

– Так вот, я готова – если предложение будет достаточно щедрым.

– Что ты задумала? Ещё одну книгу о Диномире?

– Да, – сказала Карен.

– Кхм… – сказал Малкольм, – э‑э… простите, что вмешиваюсь, но…

Все посмотрели на него. Он сконфуженно пожал плечами.

– Пока всё это не завершится, – сказал он, – вам не следует пользоваться собственностью, ваши права на которую могут быть оспорены.

В первый раз я увидел, как лицо Карен искажается гневом.

– Что? Диномир – это моя собственность!

– Что происходит? – спросила Эрика.

Дешон и Малкольм потратили несколько минут на то, чтобы рассказать Эрике о том, что сделал Тайлер; Карен в это время, как я видел, едва не дымилась от ярости. Я решил, что не стоит сейчас говорить ей, что даже если дело будет проиграно, ей нужно будет всего лишь подождать семьдесят лет, пока Диномир не станет общественным достоянием; после этого она сможет писать любые сиквелы, какие захочет, и никто не сможет ей в этом помешать.

– Ну, хорошо, – сказала, наконец, Карен. – Это будет книга не о Диномире. Но это будет первая моя книга за пятнадцать лет.

– У тебя есть наброски сюжета? – спросила Эрика. – Пробные главы?

Быть восьмисотфунтовой гориллой очень удобно, в частности, потому, что очень редко приходится напоминать окружающим об этом факте.

– Мне они не нужны, – не колеблясь, заявила Карен

Я бросил взгляд на телестену как раз вовремя, чтобы заметить кивок Эрики.

– Ты права, – сказала она. – Тебе этого не нужно.

– Какой был самый крупный аванс, выплаченный за книгу? – спросила Карен.

– Сто миллионов долларов, – не задумываясь, ответила Эрика. – Барбаре Гейгер, финальную книгу сериала про Лиена.

Карен кивнула.

– У «Сент‑Мартинс» по‑прежнему преимущественное право на мой следующий роман?

– Да, – ответила Эрика.

– Отлично, – сказала Карен. – Свяжись там с Хироши. Дай ему семьдесят два часа на то, чтобы подготовить предварительное предложение на сумму более ста миллионов долларов, иначе ты устраиваешь аукцион. Скажи ему, что мне нужна половина в момент подписания контракта, и я хочу его подписать в течение недели после того, как мы придём к соглашению. Когда получишь чек, я скажу, какие из него производить выплаты от моего имени – но для начала мне нужны деньги на поддержание штанов, так что дай мне сто тысяч наличными.

– Как скоро у тебя будет готова рукопись? – спросила Эрика.

Карен на минуту задумалась.

– Я больше не устаю и не трачу времени на сон. Скажи ему, что рукопись будет через шесть месяцев; он сможет начать продажи к Рождеству 2046‑го.

– У тебя есть рабочее название?

Карен не задумалась ни на секунду.

– Да. Скажи им, что книга называется «Теперь меня ничто не остановит».

Одним из недостатков того, что ведущим адвокатом Карен был Дешон, а не Малкольм, была его потребность во сне. В доме Карен было шесть гостевых спален, и Дешон сейчас давал храпака в одной из них. Малкольм тем временем читал с телестены в зале заседаний судебные прецеденты, а Карен, держа своё слово, удалилась в кабинет делать наброски для будущего романа.

И я остался в гостиной один. Я испытывал её огромное обитое кожей механизированное кресло‑кровать. Мне никогда не нравилась кожаная мебель, когда я был из плоти и крови, потому что от неё я всегда потел, но сейчас у меня такой проблемы не было. Откинувшись на спинку, я упёрся взглядом в серую поверхность выключенного телеэкрана.

– Джейк? – сказал я тихо.

Ничего. Я попробовал снова.

– Джейк?

Что за…?

– Это я. Другой Джейк Салливан. Который снаружи.

О чём ты говоришь?

– Ты не помнишь?

Не помню что? Как я вообще тебя слышу?

– Ты не помнишь меня? Мы разговаривали некоторое время назад.

Что ты имеешь в виду – «разговаривали»?

– Ну, в общем, не разговаривали, да. Не вслух. Но мы общались. Наши разумы соприкасаются.

Ерунда какая‑то.

– Ты и раньше это говорил. Посмотри на свой левый локоть. Прямо под ним на внешней стороне руки должны быть нацарапаны три маленьких икса.

Ты знал… надо же. Как они здесь оказались?

– Ты их там нацарапал. Ты не помнишь7

Нет.

– И не помнишь, чтобы мы раньше общались?

Нет.

– А что ты помнишь?

Разные вещи.

– Что ты помнишь из последнего времени? Что с тобой было вчера, например?

Я не знаю. Ничего особенного.

– Хорошо, хорошо. Гмм… посмотрим. Ну, ладно, вот. Последнее Рождество. Расскажи мне про последнее Рождество.

Ну, тогда как раз снег выпал – в Торонто много лет не было Рождества со снегом, а тут снег выпал на сочельник и пролежал до самого дня подарков [82] 82
  С 24 по 26 декабря.
  


[Закрыть] . Я подарил маме набор серебряных тарелок.

Я был ошеломлён.

– Продолжай.

Ну, а она мне подарила красивые шахматы с фигурами из оникса. Дядя Блэр приходил на рождественский ужин, и…

– Джейк.

Да?

– Джейк, какой это был год?

Две тысячи тридцать четвёртый. Хотя нет, мы же говорим про Рождество, так что ещё был прошлый год – две тысячи тридцать третий.

– Джейк, сейчас 2045.

Ерунда.

– Это правда. Сейчас сентябрь 2045. Дядя Блэр умер пять лет назад. Я помню рождество, о котором ты говоришь; я помню снег. Но это было больше десяти лет назад.

Чепуха. Что происходит?

– Это я и хотел бы выяснить. – Я помолчал; мои мысли метались, пытаясь всё это уложить в голове. – Джейк, если сейчас 2034, как ты утверждаешь, то как ты оказался в искусственном теле?

Я не знаю. Сам этому удивляюсь.

– В то время мнемоскана ещё не было.

Мнемоскана?

– «Иммортекс». Процесс мнемосканирования. Загрузка сознания.

Молчание. Потом:

Ну, я не могу отрицать тот факт, что я нахожусь здесь, в каком‑то синтетическом теле. Но… ты сказал, что сейчас сентябрь?

– Да.

Это не так. Сейчас конец ноября.

– Будь это так, листья бы уже облетели – если ты по‑прежнему в Торонто. Ты выглядывал сегодня на улицу?

Не сегодня, нет. Но вчера…

То, что ты считаешь вчера, не считается.

В этой комнате нет окон.

– Синяя, да? Комната с синими стенами?

Да.

– На стене висит плакат со схемой устройства мозга, верно? Я попросил тебя надорвать его в десяти сантиметрах над левым нижним углом.

Не было такого.

– Было. Когда мы в прошлый раз контактировали. Посмотри и увидишь. Надрыв длиной в один сантиметр.

Да, он там есть, но это лишь значит, что ты уже был в этой комнате.

– Нет, не значит. Но вместе с иксами у тебя на предплечье это означает, что ты – тот самый, с кем я говорил в прошлый раз.

Я с тобой в первый раз разговариваю.

– Не в первый – хотя я понимаю, что тебе именно так кажется.

Я бы запомнил, если бы мы разговаривали раньше.

– Это ты так думаешь. Но, в общем… я не знаю – у тебя словно пропала способность формировать долговременную память. Ты не можешь запомнить ничего нового.

И я в таком состоянии уже двенадцать лет?

– Нет. И это очень странно. Биологический Джейкоб Салливан прошёл мнемосканирование лишь месяц назад. Тебя не могли создать раньше этого момента.

Я всё ещё не уверен, что верю во всю эту фигню – но предположим, чисто для поддержания разговора, что это правда. Я могу себе представить, что в результате какой‑то неполадки с этим твоим «мнемосканированием» я потерял способность формировать долговременную память. Но с чего бы вдруг я потерял больше десятилетия старых воспоминаний?

– Без малейшего понятия.

Так сейчас правда 2045?

– Да.

Долгая пауза.

Как «Блю Джейз» играют?

– Как в сортире.

Ну, по крайней мере, я не много потерял.

Прорезалось «Сент‑Мартинс Пресс» с предложением аванса по гонорару за следующую книгу Карен Бесарян в 110 миллионов долларов. Тем временем «Иммортекс» согласилась оплатить половину судебных издержек и оказать любую другую возможную помощь.

Карен потратила 600 тысяч на то, чтобы приобрести самый ранний процессуальный слот на аукционе. Эта практика казалась мне позорной, но это, я думаю, лишь с моей канадской перспективы. В Штатах вы можете получать медицинскую помощь вне очереди, если достаточно богаты; почему с юстицией должно быть по‑другому? Так или иначе, объяснил нам Дешон, поскольку Карен приобрела слот, то процесс будет оформлен как её иск к Тайлеру.

Дешон Дрэйпер и Мария Лопес провели несколько дней, отбирая присяжных. Конечно, Дешону хотелось заполучить поклонников творчества Карен – либо её оригинальных книг, либо снятых по ним фильмов. Он также хотел заполнить жюри чернокожими, латиноамериканцами и геями, которых он и нанятые им консультанты считали более восприимчивыми к расширительному толкованию понятия личности.

Дешону также хотелось, чтобы присяжными стали богатые люди – этого было тяжелее всего достичь, потому что богачи обычно находят способы уклониться от выполнения гражданского долга.

– Смерть и налоги, как считается, вещи неизбежные, – объяснял нам Дешон. – Но бедняки знают, что богачи находят способы не платить налоговой того, что с них причитается. Тем не менее, они находят некоторое утешение в мысли о том, что уж смерть – это подлинно великий уравнитель; вернее, была таковым, пока не появилась «Иммортекс». Они будут ненавидеть Карен за то, что она и смерть нашла способ обойти. Богатые же всегда боятся жадных родственников; состоятельные люди будут презирать Тайлера.

Я заинтригованно – и немного испуганно – наблюдал весь процесс voir dire , и вскоре весь состав жюри из семи человек оказался сформирован. Предпочтения Дешона и Лопес по большей часть взаимно уничтожились, и в жюри попали четыре женщины традиционной ориентации, две из которых были чернокожими и две – белыми; один чернокожий гей, один белый натурал и один натурал‑латиноамериканец. Всем было меньше шестьдесяти; Лопес удалось не допустить тех, кто мог быть слишком озабочен вопросами собственной смертности. Никто из них не был богат, хотя двое – по‑видимому, необычно много для одного состава жюри – определённо относились к среднему классу. И лишь один, латиноамериканец, читал одну из книг Карен – забавно, это оказалось «Возвращение в Диномир», вторая часть цикла – которая, по его словам, оставила его равнодушным.