Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 108 страниц)

28

Я снова пошёл в офис Брайана Гадеса в здании администрации Верхнего Эдема – и, должен я сказать, он был совсем не рад моему визиту.

– Мистер Салливан, ну мы ведь уже говорили обо всём этом. Вы не можете вернуться на Землю, поэтому пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, расслабьтесь и наслаждайтесь жизнью. Вы ведь даже не начали исследовать все возможности, которые вам здесь предлагаются.

Таблетки, которые они мне дают, были транквилизаторами, я в этом не сомневался. Пытаются меня накачать, чтобы я был тихим. Я спустил оставшиеся в унитаз.

– Сейчас на Земле осень, – сказал я. – По крайней мере, в северном полушарии. Вы можете мне устроить прогулку по усыпанной опавшими листьями аллее? А скоро наступит зима. Устроите мне хоккей на замёрзшем пруду? Лыжную прогулку? Закаты, не похожие на шар огня, опускающийся за скалистый горизонт, а настоящие, цветные и окутанные пеленой облаков.

– Мистер Салливан, будьте же разумны.

– «Разумны!» Я никогда не собирался становиться сраным астронавтом !

– Вообще‑то как раз собирались. И, кроме того, здесь вы моежете делать то, что на Земле вообще невозможно. Вы уже пробовали летать? А ведь здесь можно летать, как птица, если пристегнуть к рукам крылья достаточно большого размера. Мы устраиваем такие занятия наверху, в спортзале. – Он замолчал, словно ожидая, что я что‑то скажу в ответ. Я молчал.

– А скалолазание? Вы бы знали, насколько приятнее заниматься этим здесь. Скалолазание при пониженной гравитации – это просто сказка, и стены кратера Хевисайда прекрасно для этого годятся.

По‑видимому, Гадес разглядел ответ у меня в глазах, потому что продолжил:

– Ну а секс? Вы уже пробовали секс при пониженной гравитации? Это лучше , чем секс в невесомости. В невесомости обычные толчки отталкивают вас от партнёрши. Но в лунной гравитации каждый способен на все те акробатические трюки, которые показывают в порнофильмах.

Это вызвало, наконец, у меня реакцию. Я практически закричал:

– Нет, у меня не было секса, чёрт вас возьми! С кем мне здесь заниматься сексом?

– У нас здесь лучшие секуальные работники в… в Солнечной системе, мистер Салливан. Яркие, чувственные, спортивные, абсолютно здоровые.

– Я не хочу секса – вернее, мне не нужен только секс. Я хочу любви, хочу кого‑то, кто мне небезразличен, и кому небезразличен я.

Его голос был мягок.

– Я смотрел ваше досье, мистер Салливан. У вас на Земле никого не было, так что…

– Это было тогда . Это был мой выбор. Но теперь, когда я здоров…

– Теперь, когда вы здоровы, вы в состоянии отличить женщину, которая на самом деле вас любит, от той, которой нужны лишь ваши деньги?

– Да идите вы…

– Простите; я не должен был этого говорить. Но если серьёзно, мистер Салливан, вы ведь знали, что отказываетесь от романтических отношений, когда переселялись сюда.

– На год или два! Но не на десятилетия.

– И хотя я понимаю ваше нежелание заводить отношения с кем‑либо из наших более пожилых гостей, здесь работает множество служащих вашего возраста. И я не думаю, что у образованного человека приятной внешности, такого, как вы, совершенно отсутствуют шансы на романтические отношения. Наша компания не запрещает персоналу вступать в подобные отношения с клиентами.

– Это не то, что мне нужно. У меня есть кое‑кто на Земле.

– Ах, – сказал Гадес.

– И мне нужно попробовать сойтись с ней; я должен . Я по‑глупому отстранялся от неё, но сейчас ситуация совсем иная.

– Как её зовут? – спросил Гадес.

Меня этот вопрос удивил – настолько удивил, что я на него ответил:

– Ребекка. Ребекка Чонг.

– Мистер Салливан, – проникновенно сказал Гадес, – а вас не посещала мысль о том, что на Земле уже живёт другой вы, который не страдает синдромом Катеринского? Он уже много недель назад мог ощутить ту смену отношения к жизни, которую вы переживаете сейчас. Возможно, они с Ребеккой давно уже вместе… что не оставляет места для вас.

Моё сердце бешено колотилось – ощущение, которого другому мне никогда не испытать.

– Нет, – сказал я. – Нет, это невозможно.

Гадес приподнял бровь, словно спрашивая «Разве?» Но он не стал ничего говорить – первый его по‑настоящему добрый поступок по отношению ко мне.

После ланча наступило время для перекрёстного опроса Дешоном Калеба По, профессора философии.

– У вас приятный голос, доктор По, – сказал Дешон, выходя из‑за стола истца.

Брови По удивлённо подпрыгнули.

– Спасибо.

– Очень приятный, – продолжал Дешон. – Очень хорошо модулированный. Вам раньше говорили об этом?

По наклонил голову.

– Время от времени.

– О, я уверен в этом. С таким голосом вы, наверное, хорошо поёте?

– Спасибо.

– Вы поёте, доктор По?

– Да.

– И где же вы поёте?

– Возражение, – сказала Лопес, разводя руками. – Отношение к делу.

– Всё выяснится очень скоро, – сказал Дрэйпер, глядя на судью.

Херрингтон на мгноение задумался, потом сказал:

– У меня очень консервативное поняте о том, что такое «скоро», мистер Дрэйпер. Но продолжайте.

– Спасибо, – сказал Дешон. – Доктор По, где вы обычно поёте?

– Ну, когда учился, то пел в ночных клубах, на свадьбах, на корпоративных вечеринках.

– Но вы уже не студент, – сказал Дешон. – Сейчас вы где‑нибудь поёте?

– Да.

– Где же?

– В хоре.

– В церковном хоре, верно?

По немного поёрзал на стуле.

– Да.

– Какой деноминации?

– Епископальной.

– То есть вы поёте в хоре в христианской церкви, верно?

– Да.

– В ходе формальной церковной службы каждое воскресенье, правильно?

– Ваша честь, – сказала Лопес. – И снова отношение к делу.

– Я уже прошёл «с», «к» и «о» в слове «скоро», ваша честь, – сказал Дрэйпер. – Позвольте мне дойти до конца.

– Хорошо, – сказал Херрингтон, нетерпеливо постукивая ручкой о стол.

– Вы поёте на церковных службах, – сказал Дешон, снова поворачиваясь к По.

– Да.

– Про вас можно сказать, что вы религиозный человек?

По вскинул голову.

– Да, полагаю можно. Но я не псих.

– Вы верите в Бога?

– Разве без этого можно быть религиозным?

– То есть вы верите в Бога. Верите ли вы в дьявола?

– Я не какой‑то трясущий Библией фундаменталист, – сказал По. – Я не литералист. Я верю, что вселенной, по современным воззрениям, 11,9 миллиардов лет. Я верю, что жизнь эволюционировала из простейших форм путём естественного отбора. И я не верю в небылицы.

– Вы не верите в дьявола?

– Нет.

– А в ад?

– Изобретение, имеющее большее отношение к поэту Данте, чем к какой‑либо части рационалистического богословия, – ответил По. – Истории об аде и дьяволах были, вероятно, полезны, когда духовенству приходилось иметь дело с неграмотной, необразованной, простодушной паствой. Но мы ни то, ни другое, ни третье; мы способны проследить за моральной аргументацией и сделать разумный моральный выбор, не страшась чудовищ.

– Очень хорошо, – сказал Дешон. – Очень хорошо. То есть вы обходитесь без наиболее глупых атрибутов примитивной религии, верно?

– Ну, я не стал бы это выражать в таком непочтительной форме…

– Но вы не верите в дьявола?

– Нет.

– И не верите в ад?

– Нет.

– И не верите в Ноев ковчег?

– Нет.

– И не верите в душу?

По не ответил.

– Доктор По? Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Правда ли, что вы не верите в душу?

– Это… я бы так не сказал.

– Вы хотите сказать, что вы верите в душу?

– Ну, я…

Дешон вышел вперёд и встал перед своим столом.

– Вы верите в то, что у вас есть душа?

– Да, – сказал По, приходя в себя. – Да, верю.

– И как она у вас оказалась?

– Её дал мне Бог, – сказал По.

Дешон многозначительно поглядел в сторону жюри, потом снова повернулся к По.

– Можете ли вы объяснить нам, что такое, по‑вашему, душа?

– Это сущность того, чем я есть, – сказал По. – Это божественная искра внутри меня. Это часть меня, которая переживёт смерть.

– В соответствии с вашим пониманием этих вещей, каждый ли из живущих людей обладает душой?

– Да, разумеется.

– Без каких‑либо исключений?

– Абсолютно.

Дешон перешёл через «колодец» и указал за спину на Карен, сидящую за столом истца.

– Посмотрите, пожалуйста на сидящую здесь миз Бесарян. У неё есть душа?

Карен внимательно следила за процессом, широко раскрыв зелёные глаза.

– Нет, – убеждённо ответил По.

– Почему нет? Как вы это определили?

– Она… оно … искусственно изготовленный объект. С таким же успехом можно спросить, есть ли душа у автомобиля.

– Понимаю вашу позицию. Но помимо априорного убеждения, мистер По, как вы можете определить , что у миз Бесарян нет души? Какой тест вы можете провести, чтобы продемонстрировать, что у вас душа есть, а у неё – нет?

– Такого теста не существует.

– И то верно, – сказал Дешон.

– Возражение, – сказала Лопес. – Это не вопрос.

– Принимается, – сказал судья Херрингтон.

Дешон покаянно кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – Но вот это – вопрос: Доктор По, вы верите в то, что Бог будет судить вас после смерти?

По некоторое время молчал. У него был вид животного, которое знает, что на него идёт охота.

– Да, верю.

– И что же будет в вас судить Бог?

– Была ли моя жизнь моральна или аморальна.

– Да, да, но какую часть вас Он будет судить? Вспомните – к этому моменту вы будете мертвы. Он, очевидно, не будет судить ваш хладный труп, не так ли?

– Нет.

– И Он не будет судить электрически неактивный ком плоти, который был вашим мозгом, не так ли?

– Нет.

– Так что же он будет судить? Какую часть вас?

– Он будет судить мою душу.

Дешон посмотрел на присяжных и развёл руками.

– Это не кажется особенно справедливым. Ведь это ваше тело и ваш мозг совершали аморальные поступки. Ваша душа была лишь их попутчиком.

– Ну…

– Разве не так? Когда вы ранее говорили в своих причудливых философских терминах о внутреннем наезднике, об истинном сознании, сопровождающем тело‑зомби, этот наездник, о котором вы говорили, на самом деле был душой, не так ли? Не это ли вы имели в виду в конечном итоге ? – Дешон позволил последним словам повиснуть в воздухе.

– Ну, я…

– Если я ошибаюсь, доктор По, пожалуйста, поправьте меня. В простом, обыденном понимании нет никакой осмысленной разницы между нашим «истинным сознанием», и тем, что остальные люди называют душой, верно?

– Я бы не стал так это формулировать…

– Если таковая разница существует, пожалуйста, опишите её.

По открыл рот, но ничего не сказал; он выглядел очень похоже на рыбообразных предков, которых перечислял ранее.

– Доктор По? – сказал Дешон. – Суд ожидает вашего ответа.

По закрыл рот, сделал глубокий вдох через нос и, казалось, задумался.

– В обыденном понимании, – сказал он, наконец, – я признаю, что эти два термина смешиваются.

– Вы согласны, что ваше философское понятие сознания, наложенного на зомби, и религиозное понятие о душе, наложенной на биологическое тело – это, по сути, одно и то же?

Через некоторое время По кивнул.

– Профессор, нам нужен словесный ответ – для протокола.

– Да.

– Спасибо. Итак, какое‑то время назад мы говорили о Боге, который судит души после смерти. Почему Бог это делает?

По поёрзал на стуле.

– Я… я не понимаю вопроса.

Дешон развёл руками.

– Я имею в виду, каков смысл того, что Бог судит души? Разве они не делают то, для чего Бог их создал?

По насупил брови; он явно опасался подвоха, но не мог его распознать. Впрочем, я тоже не мог.

– Нет‑нет. Душа решает, творить ей добро или зло – и впоследствии несёт за это ответственность перед Богом.

– А‑а, – сказал Дешон. – То есть у души есть воля, не так ли?

По поглядел на Лопес, словно прося совета. Я увидел, как она едва заметно пожала плечами. Взгляд профессора снова переместился на Дешона.

– Да, конечно, – ответил он, наконец. – В этом всё и дело. Бог дал нам свободную волю, и душа пользуется ею.

– Другими словами, – сказал Дешон, – душа может делать выбор, какой пожелает, независимо от желаний Бога, верно?

– В каком смысле?

– В том смысле, что Бог желает, чтобы мы творили добро – чтобы следовали требованиям Десяти заповедей, или, скажем, Нагорной проповеди – но не принуждает нас к этому. Мы вольны делать всё, что пожелаем.

– Да, конечно.

– И, разумеется, поскольку душа – это та часть нас, что принимает решения, то на самом деле душа может делать всё, что она пожелает, верно?

– Ну… да.

– Теперь поговорим о физической сущности души. До смерти она локализована в индивидууме?

– В каком смысле?

– В смысле, не рассеяна тут и там – это локализованное явление, правильно? Душа существует внутри конкретного человека.

Лопес сделала ещё одну попытку.

– Ваша честь, возражение. Отношение к делу.

Однако судья Херрингтон был заинтригован.

– Отклоняется, миз Лопес – и не беспокойте меня больше такими возражениями в продолжение данного опроса. Профессор По, ответьте на вопрос. Локализована ли душа внутри конкретного человека?

По, похоже, растерялся при виде перебранки между судьёй и адвокатом, который платит ему за его показания, однако, в конце концов, ответил:

– Я… да.

– А после смерти? – спросил Дешон. – Что происходит с душой тогда?

– Она покидает тело.

– Физически? Материально? Как энергетическая волна или что‑то подобное?

– Душа нематериальна, и она за пределами наших понятий о пространстве и времени.

– Как удобно! – сказал Дешон. – Но давайте сделаем ещё один шаг, хорошо? Душе не нужно дышать, верно? Ей также не нужно есть. То есть, она запросто может существовать без поддержки со стороны инфраструктуры биологического тела?

– Конечно, – ответил По. – Душа бессмертна и нематериальна.

– И при этом имеет определённое местоположение. Ваша душа до вашей смерти находится внутри вас, а моя – внутри меня, верно?

По развёл руками.

– Если вы собираетесь попросить меня показать вам душу на рентгеновском снимке или МРТ, мистер Дрэйпер, то я честно признаю, что не могу этого сделать.

– Вовсе нет, вовсе нет. Я просто хочу убедиться, что мы с вами на одной и той же странице. Мы согласились, что душа локализована – ваша внутри вас, моя – внутри меня.

– Да, это так, – сказал По.

– И что душа становится мобильной после смерти тела, верно? Она может отправиться на небеса.

– Да. Если Господь её туда допустит.

– Но может ли она отправиться куда‑то ещё?

– О чём вы говорите?

– Я говорю о том, что душа ведь не изменяется после смерти. Она по‑прежнему имеет волю, не так ли? Ваша душа не превращается в автомат, верно? Она не становится зомби ?

По снова поёрзал на стуле.

– Нет.

– Тогда, доктор По, если не существует теста, который можно бы было выполнить, чтобы установить наличие души, если душа локализована в конкретном месте, если душе не требуется питание и иная поддержка живого тела, если душа покидает тело в момент смерти, если душа выходит за пределы пространства и времени и может переместиться в новое положение после смерти тела, в котором она находилась, и если душа обладает свободой действий даже после смерти, то как вы можете утверждать, что после смерти биологической Карен Бесарян её душа не решила переместиться в искусственное тело, сидящее сейчас за столом истца?

– Я… э‑э…

– Ведь это возможно, доктор По? При тех свойствах души, которые вы сами нам описали, разве это невозможно? Биологическое тело Карен Бесарян, по‑видимому, мертво. Но не подлежит никакому сомнению тот факт, что миз Бесарян хотела перенести свою личность в механическое устройство, присутствующее в этом зале суда вместе с нами. Принимая во внимае это её желание – желание её души – разве не было бы логичным, если бы её душа вселилась бы теперь в это искусственное тело?

По молчал.

Дешон учтиво ему кивнул.

– Признаю, что был многословен, доктор По, но моя последняя тирада была вопросом, на который вы должны дать ответ.

– Ну, если вы хотите играть в игры…

– Какие игры, доктор По? Вы сами указали на важность того, что биологическое существо имеет душу, тогда как у мнемоскана её нет. Да, вы воспользовались философским языком для того, чтобы указать нам, что присутствующая в этом зале Карен Бесарян, по‑видимому, лишена души – состояние, которое вы описали как «зомби». Кое‑кто мог бы сказать, что это была игра, поскольку вы сами признали, что не можете обнаружить, измерить или указать нам на душу. – Дешон вернулся к столу истца и встал позади Карен, положив руку ей на плечо. – Даже если души творит один лишь Бог и их нельзя скопировать никаким процессом, доступным смертным, разве не сохраняется возможность того, что душа миз Бесарян находится сейчас в этом искусственном теле – делая его не в большей степени зомби, чем был её биологический оригинал до того, как умер?

– Ну, я…

– Такое возможно, не так ли? – сказал Дешон.

По издал долгий судорожный вздох.

– Да, – сказал он, наконец. – Да, полагаю, возможно.

29

После разговора с Брайаном Гадесом я несколько часов ходил, спотыкаясь – жуткая вещь на Луне, где и так передвигаешься, словно марионетка. Мог ли он оказаться прав? Могли ли робот с Ребеккой… Чёрт, о чёрт. Я хотел её – я так сильно её хотел, что это причиняло мне настоящую, физическую боль. Я не отдавал себе отчёт в том, какую сильную любовь я подавлял для того, чтобы оградить Ребекку от возможной трагедии, но теперь мне не нужно было её подавлять, и она затопила меня с головой. Половина моих мыслей была о ней; даже в снах, которые мне удавалось вспомнить, была она. Я должен был снова её увидеть, узнать, есть ли у нас шансы…

И всё же, а если нет? Что если весь этот флирт, все эти нежные касания, все эти приветственные и прощальные поцелуи и даже та чудесная ночь нашей близости так много значили лишь для меня одного?

Нет. Нет, я не мог так ошибаться. Что‑то во всём этом было – не могло не быть. И я должен был вернуться, пока этот гадский… гадский андроид сделает свой ход.

Однако как это сделать, я не имел ни малейшего понятия. Но я буду держать глаза и уши открытыми, выискивая свой шанс. А пока…

А пока Гадес был прав. Я едва ковырнул тот массив удовольствий, который предлагала Луна. И теперь, когда я окончательно решил так или иначе её покинуть, я мог по крайней мере попробовать какие‑то из них. В конце концов, второй раз я сюда уже точно не попаду.

Так что для начала я опробовал одну из проституток. Я выбрал красивую миниатюрную японку с большими карими глазами; я её выбрал не думая и не сразу осознал, что она больше всех остальных была похожа на Ребекку Чонг.

И у нас был секс, и она была смела и чудо как хороша. И Гадес оказался прав: при пониженной гравитации и правда можно выделывать всякие штуки. Мы делали это и стоя, и отжимаясь от пола на одной руку, мы делали это по‑всякому, и я продолжал думать о Ребекке, только о Ребекке.

В конце концов я насытил физическое желание и поблагодарил женщину. Но это была не любовь.

И это была не та женщина, которую я любил.

– Сторона ответчика вызывает профессора Алиссу Неруду.

Высокая стройная женщина под шестьдесят, с тёмными волосами и смешанными европейско‑азиатскими чертами лица заняла место свидетеля.

– Клянётесь ли вы, – сказал клерк с едва заметным акцентом, – что показания, которые вы дадите по делу, рассматриваемому сейчас судом, будут правдой, всей правдой и ничем, кроме правды, и да поможет вам Бог?

– Клянусь, – ответила Неруда.

– Займите, пожалуйста, место на свидетельской скамье и огласите своё имя и фамилию для протокола, – сказал клерк.

Неруда села.

– Меня зовут Алисса Неруда, – она продиктовала имя и фамилию по буквам.

– Спасибо, – сказал клерк.

Лопес поднялась.

– Профессор Неруда, где вы в данный момент работаете?

– В Йельском университете.

– В каком качестве?

– Я профессор биоэтики.

– С пожизненным контрактом?

– Да.

– Какие вы имеете учёные звания?

– Степерь доктора медицины в Гарварде.

– То есть вы врач, верно?

– Да.

– У вас есть ещё какие‑либо учёные звания?

– Также магистр права из Йеля.

– То есть вы также и юрист?

– Да.

– И также адвокат?

– Да. С разрешением работать в судах штатов Коннектикут и Нью‑Йорк.

– Ваша честь, – сказала Лопес, – мы прилагаем резюме профессора Неруды на сорока шести страницах. – Она передала распечатку клерку. – Профессор Неруда, – продолжила Лопес, – вас когда‑нибудь вызывали в качестве свидетеля в суд низшей инстанции по делам, которые впоследствии доходили до Верховного Суда США?

– Да.

– Имело ли какое‑либо из этих дел отношение к юридическому определению личности?

– Да.

– Что это было за дело либо дела?

– «Литтлер против Карви».

– Когда оно слушалось верховным судом?

– В августе 2028.

– И, пожалуйста, напомните нам, кто были его участники.

– Литтлер, истец – тот, кто подал в суд – это некий мистер Орен Литтлер из округа Бледсо, штат Теннеси. Карвер, ответчик – тот на кого было подано в суд – это его подруга на тот момент, некая миз Стелла Карви, также из округа Бледсо.

– И в чём, вкратце, состоял конфликт между мистером Литтлером и миз Карви? – спросила Лопес.

– Литтлер и Карви встречались около двух лет. Их отношения имели интимный и сексуальный характер. 10‑го мая 2028 года или около того миз Карви забеременела. Она узнала об этом 25 мая 2028 года посредством домашнего теста на беременность. Она проинформировала мистера Литтлера об этом факте, и они согласились пожениться, родить ребёнка и вместе его растить.

– Пожалуйста, продолжайте, профессор, – сказала Лопес.

– На шестой неделе беременности миз Карви и мистер Литтлер поссорились. Миз Карви отменила свадьбу и прекратила их романтические отношения. Она также сказала мистеру Литтлеру, что собирается прервать беременность. Литтлер энергично возражал – он хотел, чтобы ребёнок родился и был готов принять на себя полную опеку над ним и ответственность за него.

Миз Карви отвергла все его предложения, и поэтому мистер Литтер получил постановление суда, запрещающее миз Карви делать аборт на том основании, что по закону плод должен рассматриваться как полноценная личность. Заметьте, что судья, издавший это постановление, не принимал решения о справедливости или несправедливости притязаний мистера Литтлера. Он лишь нашёл аргументы мистера Литтлера достаточно убедительными для того, что бы дело могло быть вынесено на суд присяжных.

Лопес посмотрела на наших присяжных.

– И что же решили присяжные?

– Они решили, что на основании «Роу против Уэйда» миз Карви имеет полное право на аборт по собственному желанию.

– И тем всё и закончилось?

Неруда покачала головой.

– Нет. Мистер Литтер подал апелляцию; апелляционный суд отменил решения суда низшей инстанции, и дело по ускоренной процедуре передали в Верховный Суд.

– По ускоренной процедуре? – переспросила Лопес. – Почему?

– Хотя все судьи того процесса уже ушли в отставку, суд помнил «Роу против Уэйда». В том случае анонимная Джейн Роу судилась за право сделать законный аборт. Уэйд – это Генри Уэйд, окружной прокурор округа Даллас, штат Техас, где жила Роу; он считался ответственным за действовавший тогда в его юрисдикции запрет на аборты. «Роу против Уэйда» был спорным во многих отношениях, но также является классическим примером случая, когда отложенная справедливость равносильна её отсутствию. К тому времени, когда Верховный Суд начал слушания «Роу против Уэйда», беременность Джейн Роу подошла к концу, она родила девочку и отдала её на удочерение. Да, она получила право на аборт, но слишком поздно, чтобы оно принесло ей хоть какую‑то пользу. Именно поэтому Верховный Суд согласился заслушать «Литтлер против Карви» вне очереди.

Лопес кивнула.

– И что же Верховный Суд решил по поводу «Литтлер против Карви»?

– Шестью голосами против трёх суд решил, что нерождённый ребёнок Стеллы Карви действительно является личностью с полным набором прав, предусмотренных пятой, восьмой, тринадцатой и четырнадцатой поправками к конституции.

– И поэтому?…

– И поэтому миз Карви запретили делать аборт.

– Какова роль «Литтлер против Карви» в отношении «Роу против Уэйда»? – спросила Лопес.

– Его часто называют прецедентом, отменившим «Роу против Уэйда».

– Запрещая тем самым аборт эмбрионов, находящихся позднее определённой стадии развития?

– Именно.

– И каков же статус «Литтлер против Карви» сегодня?

– Оно всё ещё действует.

Лопес кивнула.

– Итак, как я только что сказала, «Литтлер против Карви» делает аборт незаконным позже определённой стадии развития плода. Не могли бы вы пояснить присяжным, каким образом в «Литтлере» проводилось разграничение между состоянием наличия и отсутствия личности?

– Конечно. Весь процесс в «Литтлер против Карви» строился вокруг именно этого вопроса: когда эмбрион становится личностью? Ведь, – Неруда провернулась в сторону судьи Херрингтона, – мы не можем окончательно решить, когда некто перестаёт быть личностью, если не знаем, когда он ею становится.

Плоский подбородок судьи опустился и поднялся.

– Однако поторопитесь с этим, – сказал он.

– Конечно, конечно, – сказала Неруда. – Проведение границы между личностью и неличностью является одной из величайших задач биоэтики. Существует, конечно, позиция радикальных сторонников права на жизнь: новая личность, со всеми своими правами, появляется в момент зачатия. Противоположная крайность – утверждение, что новая личность не существует до момента рождения, примерно девятью месяцами позже – хотя на самом деле с 1970 годов существует довольно активная фракция, считающая, что даже это слишком рано, и утверждающая, что личность не существует до появления существенных мыслительных способностей, что происходит в возрасте от двух до трёх лет; эти люди считают и аборты, и безболезненный инфантицид одинаково приемлемыми с моральной точки зрения.

Я заметил, как на лице нескольких присяжных отразился ужас, но Неруда продолжала говорить.

– Зачатие и роды – это, разумеется, хорошо определённое моменты времени. Хотя зачатие человека впервые наблюдалось непосредственно лишь в 1969 году, изучая животных, мы ещё за сто лет до этого выяснили, что зачатие происходит, когда сперматозоид сливается с ооцитом.

– Ооцитом? – повторила Лопес.

– Женской гаметой. То, что в быту обычно называется яйцеклеткой.

– Хорошо, – сказала Лопес, – зачатие происходит, когда сперматозоид и яйцеклетка сливаются.

– Да, и это определённый до секунды момент времени. Мы также, разумеется, очень точно фиксируем время рождения. Вот, к примеру… – Неруда замолчала.

– Да, профессор?

– Ну, в общем, в этом зале присутствует мистер Салливан.

Сейчас я всегда сидел прямо; от того, что я откидывался на спинку, дополнительного удобства не возникало.

– Что такого важного в мистере Салливане? – спросила Лопес.

– Теперь он, конечно, мнемоскан, однако его оригинал был, насколько я помню, первым ребёнком, родившимся в Торонто после полуночи 1‑го января 2001 года.

– Вещественное доказательство ответчика номер десять, – сказала Лопес, беря в руки кусочек прошлого. – Вырезка из «Торонто Стар» за вторник, 2 января 2001 года, посвящённая этому факту.

Доказательство было принято, и профессор Неруда продолжила:

– Итак, если исключить крайние точки зрения, о которых я упомянула ранее, мы обычно считаем, что личность становится личностью в момент рождения. Однако был ряд интереснейших судебных процессов, которые испытывали этот подход к определению начала существования личности на гибкость.

– Например? – спросила Лопес.

– «Департамент здравоохранения и социальных служб против Малони».

– Что там произошло?

– Бренда Малони – эмоционально нестабильная женщина из Бронкса, Нью‑Йорк. В 2016 она забеременела, и через стандартные тридцать девять недель её катили в родовую палату, когда она увидела столовый нож на подносе с едой, приготовленной для другого пациента. Он схватила нож и воткнула его себе в живот, мгновенно убив своего ребёнка ещё до того, как он успел родиться. – Я снова увидел, как присяжные поёжились, и Неруда снова продолжала, не останавливаясь. – Совершила ли миз Малони убийство? Вообще‑то дело так и не дошло до суда, потому что миз Малони была признана невменяемой – но оно, безусловно, гальванизировало общественное мнение. После него у точки зрения о том, что эмбрион не становится настоящей личностью по крайней мере до момента рождения, поддержки существенно поубавилось.

– Другими словами, – сказала Лопес, – позиция радикальных сторонников прав матери – что пока ребёнок не оказался вне тела матери, он не личность – стала более шаткой из‑за дела Малони, верно?

– Да, я именно так интерпретирую юридические комментарии того периода.

– Можно ли сказать, что для определения начала существования личности существовало лишь два момента, просто и чётко обозначенных биологическими обстоятельствами: зачатие и рождение.

– Да.

– И «Малони» – а также, я уверена, другие дела, сделали момент рождения менее приемлемым для этой цели в глазах большинства законодателей и политиков, верно?

– Да, – снова сказала Неруда. – Помимо зачатия и обрезания пуповины все промежуточные моменты им казались выбранными произвольно. Даже момент рождения произволен, если роды вызываются искусственно с помощью медикаментов или в случае кесарева сечения.

– К тому же довольно скоро мы, несомненно, научимся вынашивать детей в искусственных матках. Как это обычно изображается в фантастике: плод находится в стеклянной бутылке, наполненной жидкостью. Плод растёт в ней почти девять месяцев. Я беру пистолет и стреляю в стеклянную бутылку. Если пуля попадает в плод, прямо в его сердце, то я произвела аборт, но если я не попала в плод и лишь разбила бутылку, отчего ребёнок выпал из неё на стол, то я произвела роды. Очень тяжело провести здесь границу.

– Действительно, – сказала Лопес. – А были ли попытки юридически привязать начало новой жизни к какому‑либо третьему моменту, скажем, к моменту имплантации?

– Да, были, – ответила Неруда, – но они закончились полной неразберихой.

– Почему?

– Ну, зачатие ведь происходит не в матке; оплодотворённая яйцеклетка – если пользоваться общепринятыми терминами – обычно двигается по фаллопиевой трубе в матку, и там внедряется в её стенку. Это событие иногда считается моментом появления личности, но такая трактовка была отвергнута Верховным Судом в «Литтлер против Карви».

– Почему?

– Из‑за прогресса науки, миз Лопес. Тогда этого ещё не умели, да и сейчас мы делаем лишь первые шаги, но мы признаём, как я говорила ранее, что в принципе рано или поздно станет возможным вынашивать эмбрион в искусственной матке. Суд не хотел создавать прецедент, в соответствии с которым эмбрион, выношенный in vitro, в силу самого этого факта не считался бы человеком. Они искали такое определение, которое бы было связано исключительно с самим эмбрионом.

– Значит, раз суды не были удовлетворены моментом рождения в качестве критерия, то их естественным выбором должен был стать момент зачатия? Вы сказали, что его легко определить.

– О, да, конечно, – сказала Неруда, кивая. – До момента зачатия не существует нового организма с сорока шестью хромосомами – плюс‑минус одна, как в случае синдромов Дауна или Тёрнера. Но как только произошло зачатие, появляется полный генетический чертёж нового человека: определяется его пол и прочее.