Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 108 страниц)

Глава 41

Несколько дней спустя Дон заглянул в кабинет в поисках Сары, но её там не было.

Он прошёл дальше по коридору, заглянул в тёмную спальню и с трудом различил её, лежащую на кровати.

– Сара… – тихо позвал он. Это была непростая задача: позови он слишком тихо, и она не услышит его, даже если не спит; слишком громко, и он может разбудить её, даже если она уснула. Но иногда получается сделать всё именно так, как надо.

– Привет, дорогой, – сказала она. Её голос был очень слабый и тихий.

Он быстро подошёл к краю кровати и склонился над ней.

– Как ты себя чувствуешь?

Чтобы ответить, ей понадобилось несколько секунд, обозначенных громовыми ударами его пульса.

– Я не… не уверена.

Дон оглянулся через плечо.

– Гунтер! – позвал он. Послышались шаги МоЗо, отсчитывающие ступени с чёткостью метронома. Он снова повернулся к Саре.

– Что‑то не так?

– У меня… голова… кружится, – сказала она. – И слабость…

Дон повернулся к нависшему над ним заботливому голубоватому лицу Гунтера.

– Что с ней?

– Температура 38,1, – сказал Гунтер, – пульс 84, немного неровный.

Дон взял её руки в свои.

– Боже, – сказал он. – Ей надо в больницу.

– Нет, – сказала Сара. – Нет, не нужно.

– Нужно, – сказал Дон.

Её голос тал чуточку твёрже.

– Гунтер, что ты скажешь?

– Вам не угрожает непосредственная опасность, – сказал робот. – Но было бы разумно увидеться завтра с вашим терапевтом.

Она едва заметно кивнула.

– Я могу что‑то для тебя сделать прямо сейчас? – спросил Дон.

– Нет, – ответила Сара. Она замолчала, и он уже собрался было что‑то сказать, как она добавила: – Но…

– Что?

– Посиди со мной, дорогой.

– Конечно.

Но прежде чем он успел что‑либо сделать, Гунтер пулей вылетел из комнаты. Мгновение спустя он вернулся со стенографическим креслом, на котором Сара сидела в кабинете за компьютером. МоЗо поставил его рядом с кроватью, и Дон уселся в него.

– Спасибо, – сказала Сара роботу.

МоЗо кивнул; его рот был похож на кардиограмму покойника.

Утром Сара сидела на диване в гостиной и набрасывала стилусом на датакомме свой ответ драконианцам; Коди Мак‑Гэвин пообещал ей позаботиться о том, чтобы его отправили.

Для того, чтобы они могли быть уверены, что её сообщение действительно исходит от избранного ими восприемника, она зашифрует его с помощью того же самого ключа, с помощью которого расшифровала их послание ей. Сейчас она пользовалась псевдо‑английской нотацией, которую когда‑то разработала; позже компьютер переведёт её в драконианские идеограммы:

!! [Отправитель][Срок жизни] << [Получатель][Срок жизни]

[Получатель][Срок жизни]

[Отправитель][Срок жизни] = [Конец]

Она набирала псевдокод, а в голове прокручивалось то же самое на более естественном языке: «Полагаю, что срок моей жизни значительно короче вашего. Ваша жизнь будет длиться и длиться, однако моя скоро закончится».

Дальше она сообщит драконианцам, что, хоть она и не сможет лично выполнить то, о чём они её просят, она нашла достойного продолжателя, и что они должны ожидать сообщений от своих представителей здесь.

Она перечитала уже написанные слова и символы; датакомм преобразовал её неровный почерк в аккуратный текст.

Однако моя скоро закончится…

Почти девяносто лет жизни, шестьдесят лет брака. Кто может сказать, что это мало?

И всё же…

И всё же.

Мысль всплыла в голове, пришедшая из далёкого прошлого, из дня её первого свидания с Доном, когда они ходили на тот стартрековский фильм – тот, который про китов, он знает, какой это номер. Забавно, как она помнит дела давно минувших дней, но забывает то, что случилось сравнительно недавно. Она прекрасно помнила начало того фильма, когда на экране появилась надпись:

Актёры и съёмочная группа «Звёздного пути» посвящают этот фильм мужчинам и женщинам с космического корабля «Челленджер», чей отважный дух продолжит жить в XXIII и последующих веках…

Сара так же хорошо помнила другую катастрофу шаттла, в 2003, когда «Колумбия» развалилась при входе в атмосферу.

Оба раза она была раздавлена горем, и хотя смешно сравнивать одну трагедию с другой, она помнила, что сказала Дону после второй: что она бы предпочла быть на «Колумбии», а не на «Челленджере», потому что люди на борту «Колумбии» погибли в конце миссии, на обратном пути. Они прожили достаточно долго, чтобы увидеть, как сбывается мечта всей их жизни. Они побывали на орбите, они парили в невесомости, они созерцали чудесные, непредсказуемые, гипнотические виды голубой Земли. Астронавты же «Челленджера» погибли через несколько минут после старта, так и не добравшись до космоса.

Если тебе суждено умереть, лучше умереть после достижения своей цели, а не до. Она прожила достаточно долго, чтобы стать свидетелем получения первого сигнала со звёзд, чтобы откликнуться на него и получить ответ, чтобы вступить в диалог, пусть и очень короткий. Так что сейчас уже после . Пусть предстоит ещё много всего, частью чего она тоже хотела бы быть, всё равно это будет уже после. После очень и очень многого. Она подняла стилус, чтобы закончить своё письмо, и в этот момент на дисплей датакомма упала слеза, увеличивая оказавшиеся под ней символы.

Как умирают в эпоху чудес? Зарождающиеся инсульты и инфаркты легко обнаружить и предотвратить. Рак легко излечить, так же как болезнь Альцгеймера и пневмонию. Несчастные случаи всё ещё случаются, но когда за тобой присматривает МоЗо, они очень редки.

Но тело по‑прежнему изнашивается. Сердце слабеет, нервная система запинается, катаболизм опережает анаболизм. Это не так драматично, как аневризма, не так болезненно, как тромб, не так длительно, как рак. Это медленное погружение во тьму.

И именно это происходило, шаг за крошечным шагом, с Сарой Галифакс, пока…

– Мне что‑то нехорошо, – сказала она однажды утром очень слабым голосом.

Дом мгновенно оказался рядом с ней. Она сидела на диване в гостиной; Гунтер принёс её вместе с креслом сверху где‑то час назад. Робот подскочил к ней почти так же быстро, считывая её жизненные показатели с помощью встроенного сканера.

– Что это? – спросил Дон.

Сара сумела выдавить из себя слабую улыбку.

– Это старость, – сказала она. Потом замолчала и несколько раз вдохнула и выдохнула. Дон взял её за руку и посмотрел на Гунтера.

– Я вызову доктора Бонхофф, – сказал робот; его голос был печален. В самом конце жизни вызовы врача на дом снова входят в моду; нет смысла отводить больничную койку под того, у кого нет надежды на улучшение.

Дон осторожно сжал её руку.

– Помни, о чём мы договаривались, – сказала она тихим, но твёрдым голосом. – Никакого геройства. Никакого бессмысленного продления жизни.

– Она не доживёт до завтра, – сказала доктор Татьяна Бонхофф после того, как в течение нескольких часов обследовала Сару. Бонхофф была широкоплечей женщиной под сорок с коротко остриженными волосами. Они с Доном вышли из спальни и стояли сейчас в кабинете с выключенным компьютером.

Он почувствовал резь в желудке. Саре обещали ещё шесть или семь десятилетий, и теперь…

Он схватился за стенографическое кресло и неуверенно опустился в него.

И теперь у неё нет даже шести часов.

– Я дала ей болеутоляющее, но она останется в сознании, – сказала доктор.

– Спасибо.

– Я думаю, вам следует позвонить детям, – мягко напомнила она.

Дон вернулся в спальню. Карл был по делам в Сан‑Франциско; он сказал, что вылетит первым же рейсом, но даже в этом случае он не успеет в Торонто до утра. И Эмили тоже не было в городе – она помогала подруге готовить загородный дом к зиме; сейчас она изо всех сил спешит назад, но будет не раньше чем через четыре часа.

Сара лежала посередине кровати, положив голову на подушки. Дон сидел на краю кровати и держал её за руку; его гладкая кожа разительно контрастировала с её, морщинистой и дряблой.

– Эй, – тихо сказал он.

Она слегка наклонила голову и выдохнула; звук выдоха напоминал то же самое слово, сказанное в ответ.

Она некоторое время молчала, потом сказала тихо:

– Мы всё сделали правильно, да?

– Ещё как, – ответил он. – Двое отличных детей. Ты была чудесной матерью. – Он сжал её руку чуть‑чуть сильнее; она выглядела такой хрупкой, а на тыльной её стороне виднелись синяки от игл, которые сегодня в неё втыкали. – И чудесной женой.

Она улыбнулась – слабо, насколько позволяло её ослабленное состояние.

– А ты был чудес…

Он перебил её, не в силах слышать этих слов.

– Шестьдесят лет, – вырвалось у него, но и это, как он тут же осознал, касалось их брака.

– Когда я… – Сара запнулась, вероятно, колеблясь между «умру» и «уйду», и выбрала второе. – Когда я уйду, я не хочу, чтобы ты слишком долго грустил.

– Я… я не думаю, что смогу с этим что‑то поделать, – тихо ответил он.

Она почти незаметно кивнула.

– Но у тебя будет то, чего ни у кого раньше никогда не было. – Она сказала это без сожаления, без горечи. – Ты был женат шесть десятков лет, но у тебя будет даже больше для того, чтобы примириться… примириться с утратой супруги. До сих пор ни у кого, кто был женат так долго, не было такой возможности.

– Десятилетий не хватит, – сказал он, и его голос дрогнул. – Столетий не хватит.

– Я знаю, – сказала Сара и повернула запястье так, чтобы сжать его руку – умирающий утешает того, кто остаётся жить. – Но нам повезло, что мы так долго прожили вместе. Билл с Пэм и близко столько не прожили.

Дэн никогда в жизни не верил в подобную чепуху, но сейчас он почувствовал присутствие брата – его дух уже витал в этой комнате, должно быть, готовый сопроводить Сару в её путешествии.

Сара заговорила снова, хотя слова давались ей с трудом.

– Нам повезло больше многих.

Он на секунду задумался над этим. Возможно, она права. Вопреки всему, она, должно быть, права. Как это он думал тогда, в день шестидесятой годовщины их свадьбы, когда дожидался прихода детей? Это была хорошая жизнь  – и ничто, случившееся с того дня, не в силах было этого отменить.

Она затихла на некоторое время, просто глядя на него. Наконец, слегка качнула головой.

– Ты сейчас такой же, как в день нашей первой встречи, столько лет назад.

Он отрицательно мотнул головой.

– Я тогда был толстый.

– Но твоё… – она поискала слово, нашла: – Жизнелюбие. Оно такое же. Всё такое же, и… – Она дёрнулась, по‑видимому, ощутив укол боли достаточно сильный, чтобы пробиться сквозь лекарства, которые дала ей Бонхофф.

– Сара!

– Я… – Она оборвала себя прежде, чем произнесла ложь о том, что она в порядке. – Я знаю, что тебе было трудно, – сказала она, – в последний год. – Она замолчала, словно не в силах говорить, и Дону было нечем заполнить эту пустоту, поэтому он просто ждал, пока она соберётся с силами и продолжит: – Я знаю, что… что ты не мог желать оставаться с кем‑то настолько старым, когда ты сам такой молодой.

Его желудок сжался, словно в кулаке боксёра‑чемпиона.

– Прости, – сказал он почти что шёпотом.

Услышала ли она, он не мог сказать. Но она сумела немного улыбнуться.

– Думай обо мне иногда. Я не… – У неё заклокотало в горле, но он воспринял это как знак печали, а не её ухудшающегося состояния. – Я не хочу, чтобы через 18,8 лет обо мне бы думал лишь мой корреспондент с Сигмы Дракона II.

– Я обещаю, – сказал он. – Я всё время буду о тебе думать. Я буду о тебе думать всегда.

Она снова слабо улыбнулась.

– Этого не сможет никто, – сказала она очень тихо, – но из всех, кого я знаю в этом мире, ты к этому будешь ближе всего.

И с этими словами её рука обмякла в его руке.

Он выпустил её и осторожно коснулся её плеча.

– Сара!

Ответа не было.

Глава 42

Когда пришло утро, Дон и Эмили, которая приехала в полночь и ночевала в своей старой комнате – Дон устроисля в гостиной – начали обзванивать родственников и друзей. Где‑то между пятнадцатым и двадцатым Дон позвонил Коди Мак‑Гэвину. Миз Хасимото немедленно соединила его после того, как он рассказал, по какому поводу звонит.

– Здравствуйте, Дон, – сказал Мак‑Гэвин. – Что случилось?

Дон сказал просто и прямо:

– Вчера вечером скончалась Сара.

– О Господи… Дон, мне очень жаль. Мои соболезнования.

– Похороны через три дня, здесь, в Торонто.

– Сейчас я… о чёрт. Я должен быть на Борнео. Прошу прощения.

– Ничего, – сказал Дон.

– Мне… э‑э… неприятно даже упоминать об этом, – сказал Мак‑Гэвин, – но… э‑э… у вас ведь есть ключ дешифровки, верно?

– Да, – ответил Дон.

– Хорошо, хорошо. Может быть, вы всё же дадите мне копию? Чисто на всякий случай?

– Он в безопасности, – сказал Дон. – Не беспокойтесь.

– Я просто…

– Простите, – сказал Дон, – мне нужно ещё много звонков сделать, но я подумал, что вам следует дать знать.

– Я очень благодарен, Дон. Искренне вам сочувствую.

Когда позвонили из «Мак‑Гэвин Роботикс» по поводу планового техобслуживания МоЗо, Дон подавил желание бросить трубку.

– Хорошо, – сказал он. – В котором часу вы подойдёте?

– В любое удобное для вас время, – ответил мужской голос на том конце линии.

– Разве у вас не расписано всё на много недель вперёд?

Человек по ту сторону телефона усмехнулся.

– Только не в случае приоритетных клиентов мистера Мак‑Гэвина.

Тёмно‑синий фургон пунктуально подкатил в 11 часов, как Дон и просил. Щеголеватый чернокожий мужчина лет сорока пяти подошёл к двери, неся в руке маленький алюминиевый футляр для инструментов.

– Мистер Галифакс? – спросил он.

– Он самый.

– Меня зовут Альберт. Простите за беспокойство. Нам нужно периодически регулировать эти штуки. Вы понимаете – ловить проблему в зародыше, прежде чем она приведёт к серьёзным сбоям.

– Конечно, – сказал Дон. – Входите.

– Где ваш МоЗо? – спросил Альберт.

– Думаю, наверху.

Дон провёл его в гостиную, потом громко позвал:

– Гунтер!

Обычно Гунтер появлялся тут же – Дживс на стероидах. Но не в этот раз, так что Дон закричал во всё горло:

– Гунтер! Гунтер!

Когда и после этого не последовало никакой реакции, Дон оглянулся на роботехника, чувствуя себя несколько неловко, словно за своего ребёнка, который начал себя неподобающе вести перед гостями.

– Простите.

– Может быть, он куда‑то ушёл?

– Возможно. Но он знал, что вы придёте.

Дон поднялся по главной лестнице; Альберт следовал за ним. Они осмотрели кабинет, спальню, ванную при спальне, вторую ванную и старую комнату Эмили. Нигде не было и следа Гунтера. Вернувшись вниз, они проверили кухню и столовую. Ничего. Тогда они спустились в подвал, и там…

– О Боже! – сказал Дон, подбегая к упавшему МоЗо. Гунтер лежал посреди комнаты на полу лицом вниз.

Роботехник также подошёл и опустился рядом с ним на колени.

– Обесточен, – сказал он.

– Мы никогда его не выключали, – сказал Дон. – Могли от этого выйти из строя батареи?

– Меньше чем за год? – сказал Альберт, словно Дон предположил что‑то абсурдное. – Маловероятно.

Роботехник перевернул Гунтера на спину.

– Чёрт, – сказал он. Посередине груди Гунтера была открыта небольшая панель. Альберт достал из нагрудного кармана ручку‑фонарик и посветил внутрь. – Чёрт, чёрт, чёрт…

– Что такое? – спросил Дон. – Что случилось? – Он вгляделся в отверстие. – Что делают эти переключатели?

– Это главные мнемонические регистры, – ответил Альберт. Он залез рукой под откинутую панель, туда, где на месте пупка находилась утопленная в корпус кнопка включения выключения, и нажал на неё.

– Здравствуйте, – произнёс знакомый голос; линия рта ожила и задёргалась. – Вы говорите по‑английски? Hola. Habla español? Bonjour. Parlez‑vous français? Коннити‑ва. Нихонго‑о ханасимас‑ка?

– Что это такое? – спросил Дон. – Что произошло?

– Английский, – сказал Альберт роботу.

– Здравствуйте, – снова произнёс МоЗо. – Это моя первая активация с момента отгрузки с завода, поэтому ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Первое: чьи приказы я должен выполнять?

– О чём он говорит? – спросил Дон. – «Первая активация». Что с ним?

– Восстановление системы, – сказал Альберт, медленно качая головой.

– Что?

– Он стёр всю свою память и вернул систему к заводским настройкам.

– Зачем?

– Я не знаю. Я никогда раньше такого не видел.

– Гунтер… – сказал Дон, глядя в круглые стеклянные глаза.

– Кто из вас Гунтер? – спросил робот.

– Нет. Гунтер – это ты. Это твоё имя.

– Пишется «Гэ‑Ю‑Эн‑Тэ‑Е‑Эр»? – спросила машина.

Желудок Дона начал сворачиваться клубком.

– Он… он умер, да?

Альберт кивнул.

– И его никак не вернуть?

– Простите, никак. Всё вычищено.

– Но… – И тут Дон всё понял. У него на это ушло больше времени, чем у Гунтера, но он понял. Гунтер – единственный, кто был рядом с Сарой, когда она расколола драконианский код. Этот техник явился не для того, чтобы проводить Гунтеру техобслуживание. Он должен был скопировать его память, чтобы украсть ключ дешифровки для Мак‑Гэвина. Богач хочет всё контролировать – и с ключом он бы смог взять процесс создания драконианских детей под свой полный контроль и исключить из процесса Дона.

– Убирайтесь, – сказал Дон роботехнику.

– Простите?

Дон был в ярости.

– Убирайтесь к чёрту из моего дома.

– Мистер Галифакс, я…

– Думаете, я не знаю, зачем вас прислали? Убирайтесь.

– Мистер Галифакс, честное слово…

– Вон!

Альберт был явно напуган; физически Дон был на двадцать лет младше его и на шесть дюймов выше ростом. Он схватил свой алюминиевый футляр и поспешил к лестнице, в то время как Дон осторожно помогал Гунтеру подняться на ноги.

Дон знал, как это, по‑видимому, произошло. После того, как он позвонил Мак‑Гэвину с известием о смерти Сары, Мак‑Гэвин прокрутил в голове свой последний разговор с ними и, должно быть, сообразил, что Гунтер мог видеть, как Сара применяет ключ дешифровки, и поэтому может знать, что это за ключ.

Багровый от гнева, Дон приказал телефону позвонить Мак‑Гэвину. После двух гудков ответил знакомый голос.

– «Мак‑Гэвин Роботикс». Офис президента.

– Здравствуйте, миз Хасимото. Это Дональд Галифакс. Я хотел бы поговорить с мистером Мак‑Гевином.

– Простите, он сейчас недоступен.

– Оставте ему сообщение, пожалуйста, – сказал Дон с едва контролируемой яростью. – Скажите, что мне нужно поговорить с ним сегодня же.

– Я не могу обещать, что мистер Мак‑Гэвин перезвонит вам в какое‑либо определённое время, и…

– Просто передайте ему это, – сказал Дон.

Телефон Дона зазвонил два часа спустя.

– Здравствуйте, Дон. Миз Хасимото сказала, что вы звонили…

– Если вы ещё раз выкинете что‑то подобное, я прекращу с вами все дела, – сказал Дон. – Господи, а я‑то думал, что могу вам доверять.

– Я не понимаю, о чём вы говорите.

– Не надо игр. Я знаю, что вы собирались сделать с Гунтером.

– Я не…

– Не отпирайтесь.

– Дон, мне кажется, вам нужно сделать глубокий вдох. Я знаю, что вам нелегко пришлось в последнее время…

– И это, чёрт возьми, истинная правда. Говорят, что человек не умирает окончательно, пока мы его помним. Но сейчас умер один из тех, чья память о Саре была идеальной .

Молчание.

– Проклятье, Коди! Я не смогу это сделать, если не смогу вам доверять.

– Этот робот мой, – сказал Мак‑Гэвин. – Он арендован у моей компании, так что содержимое его памяти – моя собственность.

– Теперь его память пуста, – сказал Дон.

– Я… я знаю, – ответил Мак‑Гэвин. – Простите. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может… – Снова молчание, затем: – Ни один робот никогда раньше так не делал.

– Вам стоило бы у него поучиться, – резко заметил Дон. – Преданности.

Голос Мак‑Гэвина стал жёстче – безусловно, с ним давно уже никто так не разговаривал.

– Поскольку МоЗо был передан в аренду Саре для того, чтобы ей помогать, сейчас мне, возможно, стоит его…

Дон почувствовал, как у него заколотился пульс.

– Нет, пожалуйста – не забирайте его. Я…

Голос Мак‑Гэвина был по‑прежнему сердит.

– Что?

Дон слегка пожал плечами, хотя Мак‑Гэвин никак не мог этого увидеть.

– Он член семьи.

Долгая пауза, потом ясно различимый вздох.

– Хорошо, – сказал Мак‑Гэвин. – Если это поможет нам помириться, то можете оставить его у себя.

Молчание.

– Мы помирились, Дон?

Дон по‑прежнему был зол. Если бы ему было по‑настоящему двадцать шесть, он продолжил бы препираться.

Но ему не двадцать шесть; он знает, когда нужно отступить.

– Да.

– Очень хорошо. – В голос Мак‑Гэвина начало возвращаться прежнее тепло. – Потому что мы серьёзно продвинулись с искусственной маткой, хотя видит Бог, это было тяжко. Каждую деталь нужно изготовлять с нуля, и там применяются технологии, о которых мои инженеры и понятия не имели…

Дон оглядел свою гостиную. Каминная полка была теперь усыпана десятками траурных открыток, аккуратно распечатанных и сложенных Гунтером. Дон сокрушался о смерти бумажной почты, но полагал, что пересылка данных, по которым получатель восстанавливает исходный физический объект, очень подходила моменту.

Одна из открыток была прислонена к награде, которую Сара получила от МАС.

Другая лежала так, что закрывала Дона на их с Сарой свадебной фотографии. Он подошёл к камину, сдвинул открытку и посмотрел на Сару и на себя, какими они были тогда, в первой своей молодости.

Также были цветы – настоящие и искусственные. Целая ваза роз стояла на маленьком столике между диваном и «Сибаритом»; проекция букета красных гвоздик парила над кофейным столиком. Он вспомнил, как нравилось Саре в молодости сажать цветы, как она продолжала возиться с ними и перевалив за семьдесят, и как она однажды назвала радиотелескоп Very Large Array цветником Господа.

Разглядывая траурные открытки, Дон уловил краем глаза какое‑то движение. Он обернулся и увидел круглое голубоватое лицо Гунтера.

– Я очень скорблю по поводу смерти вашей супруги, – сказал робот, и его рот‑смайлик опустил края; при других обстоятельствах получившаяся рожица была бы смешной, но сейчас казалась трогательно искренней.

Дон посмотрел на машину.

– Я тоже, – тихо сказал он.

– Я надеюсь, это не покажется вам бесцеремонным, – сказал робот, – но я прочёл то, что написано в этих открытках. – Он указал кивком головы на каминную полку. – Похоже, что она была замечательной женщиной.

– Это да, – сказал Дон. Он не стал их перечислять вслух, но вереница категорий пронеслась у него в голове: жена, мать, друг, учитель, учёный, а до этого – дочь и сестра. Так много ролей, и она все их исполнила хорошо.

– Если позволите спросить – что люди обычно говорят на похоронах?

– Я потом покажу тебе плёнку.

«Плёнку». Слово это отдалось эхом в голове Дона. Никто уже не записывает видео на плёнку. Он упомянул технологию, которая уже практически изгладилась из памяти живущих.

– Спасибо, – сказал Гунтер. – Как бы мне хотелось, чтобы я её знал.

Некоторое время Дон смотрел в стеклянные немигающие глаза.

– Я собираюсь на кладбище завтра, – сказал он. – Хочешь… хочешь пойти со мной?

МоЗо кивнул.

– Да. Мне бы очень этого хотелось.

Северная граница Йоркского кладбища была обозначена задними заборами домов по Парк‑Хоум‑авеню, а Парк‑Хоум была всего лишь на квартал южнее Бетти‑Энн‑драйв, так что Дон и Гунтер отправились туда пешком. Интересно, думал Дон, смотрит ли на них сейчас кто‑нибудь из соседей, фокусирует ли на них свои камеры наблюдения: робот и омоложенный, два чуда современной науки, идут бок о бок по улице.

Через несколько минут одни оказались у ворот кладбища. Когда они с Сарой покупали дом, близость к кладбищу уменьшала его цену. Теперь же это считалось плюсом – зелёные пространства любого типа становились редкостью. И, к счастью, место на кладбище они приобрели давным‑давно; сейчас они ни за что не смогли бы позволить себе роскошь погребения в земле.

Дону и Гунтеру пришлось прошагать по дорожкам кладбища несколько сотен метров, прежде чем они добрались до места, где была похоронена Сара. Гунтер оглядывался вокруг, и Дон готов был поклясться, что глаза его были широко раскрыты. Робот помнил только заводское тестирование, после чистки памяти он не выходил из дома и поэтому никогда не видел столько деревьев и таких обширных стриженых газонов.

Наконец, они пришли. Яма была заполнена землёй, могилу покрывал свежий дёрн, очерченный по краям земляным шрамом.

Дон поглядел на робота, который, в свою очередь, уставился на могильную плиту.

– Надпись не по центру, – сказал Гунтер. Дон повернулся к ней. Имя Сары и годы жизни располагались на правой половине продолговатой гранитной плиты.

– Меня тоже похоронят здесь, – объяснил Дон. – И моё имя вырежут на другой стороне.

На стороне Сары было написано:

САРА ДОННА ЭНРАЙТ ГАЛИФАКС

ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ

29 МАЯ 1960 – 20 НОЯБРЯ 2048

ОНА ГОВОРИЛА СО ЗВЁЗДАМИ

Дон уставился в черноту, на которой когда‑нибудь появится и его имя.

Год смерти будет, наверное, начинаться с двойки и единицы: тысяча девятьсот какой‑то – две тысячи сто какой‑то. Его дорогая несчастная Сара, по‑видимому, пролежит здесь в одиночестве добрую часть столетия.

Он почувствовал стеснение в груди. Он не слишком много плакал на похоронах. Соболезнования множества людей, толкотня – он всё это пережил в состоянии, близком к шоковому, направляемый, как он полагал, Эмили.

Но сейчас не было толкотни. Сейчас он был один, если не считать Гунтера, и он был опустошён, эмоционально и физически.

Он снова взглянул на надгробие; буквы расплывались перед глазами.

Любимая жена.

Любимая мать.

Слёзы потекли всерьёз, устремились по его слишком гладким щекам и, после отчаянных попыток удержаться на ногах через полминуты Дон повис на Гунтере. Было то запрограммированным поведением, или он видел что‑то такое по телевизору, или оно просто спонтанно возникло – это было не так важно, но Дон ощутил, как поддерживающая его рука Гунтера мягко, легко, успокаивающе похлопывает его по спине.