Текст книги "Золотое руно (сборник)"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 108 страниц)

5

Обязанности мэра «Арго» работы Геннадию Горлову особо не добавляли. Мэрам на Земле приходится заниматься и вывозом мусора, и зонированием застройки, и муниципальными налогами, и привлечением бизнеса в свой избирательный округ, да ещё и развлекать заезжих столичных шишек.

Здесь же о мусоре заботился я, нам не нужно было ничего строить, налоги отсутствовали – члены команды оставили все свои деньги на Земле в гарантированных инвестиционных сертификатах со 104‑летним сроком, а их зарплата должна автоматически перечисляться в трастовый фонд. На борту корабля не было никакой коммерции, и, я полагаю, что все были бы весьма шокированы появлением на корабле любых гостей, пусть даже и не шишек.

В основном Горлов занимался организацией общественных мероприятий.

Так что было неудивительно, что Горлов, как казалось, испытывает от случившегося какое‑то извращённое удовольствие. У нас не было полиции, чтобы расследовать смерть Дианы Чандлер, и хотя на борту имелись подготовленные специалисты для улаживания внутренних конфликтов, Горлов решил, что наиболее логичной кандидатурой на роль руководителя расследования будет он сам. И он принялся руководить с характерным для него апломбом.

– Так что за хрень там случилась? – вопросил он в своей обычной громогласной манере. Коротышка оглядел группу людей, которых он вызвал в свой кабинет: Аарон Россман, стоит руки в брюки; Кирстен Хоогенраад, сидит на стуле перед Аароном, скрестив длинные ноги; И‑Шинь Чан, втрое крупнее Горлова, четырёхрукая гора плоти, под которой почти не видно стула. Ещё трое: Дональд Мугабе, помощник Горлова; Пар Линделанд, психиатр; Памела Торгуд, лучшая подруга Дианы.

– С медицинской точки зрения всё совершенно понятно, – сказала Кирстен, подождав и убедившись, что больше никто не собирается говорить первым. – Она попала в таранное поле, которое, как известно, увлекает ионы водорода в наш двигатель. Ионы движутся почти со скоростью света. Она умерла – я думаю, мгновенно – от сильнейшего радиационного поражения.

Горлов кивнул.

– Я видел ваш отчёт. Что там насчёт слишком высокого уровня радиации?

Кирстен пожала плечами.

– Я не уверена. Похоже на то, что она подверглась воздействию радиации на два порядка большей, чем того можно бы было ожидать в наших обстоятельствах. Конечно, даже нормального уровня радиации хватило бы, чтобы её убить.

– И что означает это превышение?

Она снова пожала плечами.

– Я не знаю.

– Великолепно… – процедил Горлов. – Кто‑нибудь ещё?

Заговорил Чан.

– Мы над этим работаем. Полагаю, это аномалия – временная флуктуация в потоке топлива. ЯЗОН помогает моим людям её смоделировать.

– Она не опасна для корабля?

– Нет. В любом случае обитаемый тороид полностью экранирован, и диагностика, которую прогнал ЯЗОН, свидетельствует о том, что двигатель Бассарда работает в полном соответствии со спецификациями.

– Ладно, – сказал Горлов. – Что ещё? Здесь сказано, что у Чандлер шла из носа кровь.

– Да, – ответила Кирстен. – Немного.

– Она не принимала кокаин? Слэш? Какой‑нибудь другой вдыхаемый стимулятор?

– Нет. В её теле нет следов ничего подобного.

– Тогда откуда кровотечение?

– Не уверена, – сказала Кирстен. – На лице нет следов ссадин или ушибов, так что оно не было результатом удара. Оно могло быть вызвано стрессом.

– Или, – вмешался Чан, – падением давления. Поток ионизированного водорода нарушил работу всех внутренних систем «Орфея». Мог быть утрачен контроль давления в кабине, что привело к внезапному падению давления.

– Разве при этом сверху не выпала бы кислородная маска?

Чан вздохнул.

– Это не самолёт, господин мэр. Предполагается, что пассажиры и команда находятся на борту скафандрах и в подобных обстоятельствах просто наденут шлемы и перейдут на автономное жизнеобеспечение. При этом подаётся сигнал тревоги, но полётный журнал полностью стёрт – по‑видимому, перегрузка систем привела к форматированию оптического диска – так что мы не можем сказать, звучал ли этот сигнал на самом деле.

– Хорошо, – сказал Горлов, – значит, мы знаем, как она умерла. Я всё ещё жду, что кто‑нибудь расскажет, почему она умерла.

Пар Линделанд приложил все возможные усилия к тому, чтобы отрастить бородку, как у дедушки Фрейда, но его волосяным фолликулам эта задача была попросту не по силам. Вместо этого края его челюсти словно бы подёрнулась светлой дымкой. Тем не менее, он, прежде чем ответить, провёл по ней рукой жестом истинного психиатра.

– Очевидно, – сказал он, наконец, – что доктор Чандлер совершила самоубийство.

– Да, да, – сказал Горлов, явно раздражённый манерами шведа. – Но как этому позволили произойти? – Он посмотрел в объективы моей спаренной камеры, установленной на дальней стене. – ЯЗОН, ты должен был это предотвратить.

Я был, разумеется, готов к такому заявлению, но изобразил удивление.

– Прошу прощения, сэр?

– Это твоя работа – следить, чтобы мы всё время были в безопасности. Как ты допустил, чтобы это случилось?

– Меня обманули, – сказал я.

– Обманули? Как?

– Диана сказала мне, что хочет осмотреть один из челноков изнутри, чтобы, как она выразилась, ощутить габариты кабины. Я предложил ей ознакомиться с чертежами, но она сказала, что это не одно и то же. Она сказала, что обдумывает разработку какого‑то астрофизического оборудования для исследований, которые будет проводить, когда мы выйдем на орбиту вокруг Эты Цефея IV. Это оборудование должно быть смонтировано в кабине челнока.

– Но корабль оказался готов к полёту, – обличающе воскликнул Горлов.

– Разумеется. Мне же нужно было включить для неё внутреннее освещение.

– И что случилось потом?

– Я не уделял ей особого внимания – если помните, сэр, мы с вами вели один из наших полночных диспутов, и это требовало от меня большой сосредоточенности. Я не осознавал, что происходит, пока она не запустила маршевые двигатели.

Голос мэра сделался ещё громче, чем обычно.

– Но ангарные ворота находятся под твоим контролем. Я справлялся у Бев Хукс: она сказала, что даже система ручного управления завязана на тебя, так что ты мог аннулировать инструкции доктора Чандлер.

– Это правда, – сказал я. – Но у меня на принятие решения была какая‑то доля секунды. Если бы я не открыл ворота…

– Так это ты открыл ворота? Не она?

– Да, это был я. Пожалуйста, дайте мне договорить. Если бы я не открыл ворота, причём в ускоренном аварийном режиме, её челнок врезался бы прямо в них. Она могла бы и пробить в них дыру, если бы попала в шов между металлическими пластинами. Но в любом случае столкновение деформировало бы ворота до такой степени, что в будущем я уже не смог бы их открыть, что сделало бы невозможным запланированные планетарные исследования. – В помещении повисла тишина, нарушаемая лишь лёгким шорохом человеческого дыхания и системы вентиляции. Я позволил тишине длиться, пока не заметил по телеметрии Горлова, что он собирается заговорить. Прежде чем он успел открыть рот, я добавил: – Я думаю, что поступил правильно.

Рот Горлова открылся на мгновение, но он сразу же его закрыл и опустил взгляд к полу. Потом кивнул.

– Конечно. Конечно, ЯЗОН. – Его голос стал спокойнее, хотя и не утратил зычности. – Извини, если я что не так сказал.

– Извинения приняты.

Горлов отвернулся от моей камеры и оглядел остальных присутствующих.

– Пар, как это могло случиться? Она проходила какую‑нибудь психотерапию или что‑то в этом роде?

Линделанд снова погладил свою псевдобороду.

– Не у меня и ни у кого другого, по крайней мере, официально. Я поговорил со всеми на борту, кто имеет психологическую подготовку, и с Барри Дельмонико – вы знали, что он католический священник? – чтобы узнать, не обращалась ли она к кому‑нибудь за помощью. Все ответили отрицательно.

– Тогда почему она убила себя? – Мэр развернулся вместе с креслом. – Памела, вы с ней были подругами. Есть идеи?

Памела Торгуд вскинула голову; её лицо было напряжено. Белки и радужка обоих глаз у неё были окрашены в чёрный цвет, так что зрачок терялся в этом океане смоляной черноты. Невозможно было сказать, на кого она смотрела, когда заговорила.

– Разве это не очевидно? Она убила себя из‑за него . – Она практически выплюнула последнее слово и ткнула длинным пальцем в сторону Аарона.

– Это нечестно! – запротестовала Кирстен.

По чёрным глазным яблокам Памелы пробежали блики, когда они повернулись. Небольшая выпуклость над хрусталиком отражала свет немного по‑иному, и лишь благодаря этому можно было сказать, что она смотрит теперь на Кирстен.

– Конечно, ты будешь так говорить, – презрительно процедила Памела. – Ведь другая женщина – это ты.

– Вы о чём вообще говорите? – громыхнул Горлов.

– Диана и он, – сказала Памела, снова указывая на Аарона пальцем.

– Что «он»? Россман, я вас вызвал, потому что происшествие случилось в зоне вашей ответственности…

И‑Шинь Чан приставил ко рту ладонь верхней правой руки, словно собираясь сообщить что‑то по секрету, но сказал своим обычным резким голосом:

– Диана и Аарон были женаты.

– О! – сказал Горлов. – О! Понимаю. Гмм, Россман… я не знал. То есть, я хочу сказать, на борту десять тысяч человек и, в общем, за всеми не уследишь… Простите. – Он на мгновение задумался. – Вы можете идти, если хотите.

Голос Аарона был так же сдержан, как и его телеметрия.

– Я останусь.

Горлов обернулся к моим камерам.

– ЯЗОН, почему ты мне об этом не сказал?

– Вы спросили, замужем ли Диана и есть ли у неё на борту родственники. Ответ на оба эти вопроса отрицательный. Потом вы спросили, с кем Диана была наиболее близка. Ответ был – Памела Торгуд.

– Они говорят только то, о чём их спрашивают, – сказал Чан с самодовольным смешком.

Горлов проигнорировал его реплику.

– То есть эта… это происшествие… имеет какое‑то отношение к вашему браку, Россман?

– Я не знаю. Возможно. Мы были женаты два года. Разошлись. Она… похоже, она переживала это тяжелее, чем я думал.

Горлов посмотрел на Пара Линделанда.

– И это всё?

Пар слабо кивнул.

– Похоже на то.

Горлов кивнул в ответ и опять обратился к Аарону.

– Россман, вы понимаете, что весь корабль стоит на ушах от новостей о происшествии? Корабельные СМИ обязательно захотят сделать из этого историю.

– Это никого не касается, – тихо произнёс Аарон.

Мэр печально улыбнулся.

– Люди имеют право знать, что произошло.

– Нет, – сказал Аарон. – Не имеют. Диана погибла в результате несчастного случая. Объявите об этом. Но не пачкайте её память, объявляя её смерть самоубийством.

– И не рассказывайте никому о том, какая он крыса, – добавила Памела ледяным тоном.

Я знал, что Аарон всегда считал Памелу и её мужа Барни друзьями – и своими, и Дианиными. Сейчас стало предельно ясно, чьим другом на самом деле была Памела. Он посмотрел прямо в её непроницаемо чёрные глаза.

– Пэм, поверь мне, я не хотел Диане зла.

– Она была так добра к тебе.

Кирстен поднялась.

– Аарон, пойдём отсюда.

Аарон вытащил руки из карманов и скрестил их на груди, но это был единственный признак того, что слова Памелы его уязвили.

– Нет, я хочу выслушать, что скажет Пэм.

– Это ни к чему, – сказала Кирстен. – Идём.

Она потянулась было к его руке, но что‑то в нём заставило её передумать и убрать руку.

Аарон продолжал сверлить Памелу пристальным взглядом: его глаза, агатовая смесь голубого, зелёного и карего, не мигая вперились в её.

– Ты считаешь, что я плохо с ней обошёлся.

Пэм ответила с вызовом в голосе – у неё было преимущество, ей не обязательно смотреть ему прямо в глаза:

– Да.

– Я не хотел ей зла. У нас был брачный контракт. Он закончился. Ничего больше.

– Только ты не стал ждать окончания контракта, чтобы закрутить с ней, – она качнула головой в сторону Кирстен, но на её эбеновых глазах не заиграли блики, которые бы свидетельствовали о том, что она удостоила её взглядом.

Аарон молчал в течение шести секунд.

– Да, – сказал он, наконец. – Но она об этом не знала. У нас с Кирстен всё началось в последний месяц моего контракта с Дианой. Она ничего об этом не знала.

– Да не будь идиотом, Аарон, – сказала Памела. – Разумеется, она всё знала.

Это заявление застало Аарона врасплох. Даже его непоколебимые жизненные показатели отразили внутреннее смятение.

– Что?

– Она знала , скотина ты эдакая. Знала о том, что ты наставляешь ей рога.

– Как она могла узнать?

Телеметрия и Памелы, и И‑Шиня отразила охватившее их смятение. И‑Шинь взглянул на Памелу, а Памела, как мне на мгновение показалось, метнула быстрый взгляд на инженера. Аарон, похоже, ничего не заметил.

– Какая разница, как? – сказала, наконец, Памела слегка дрогнувшим голосом. – Главное, что она знала. Все знали. Чёрт возьми, Аарон, этот корабль как большая деревня. Здесь ходят сплетни и разрушаются репутации. Ты валял дурака на глазах всей этой долбанной экспедиции.

В этот раз Кирстен дотянулась до его руки. Её медицинские показатели тоже были в полном раздрае: она была злая как чёрт и старалась этого не показывать. Тоном, которым обычно говорят «Если любишь меня, делай, как я говорю», она повторила:

– Пойдём.

Аарон продолжал сверлить взглядом бывшую хорошую знакомую, вглядываться в чёрные пустые глаза Памелы. Я предупредительно открыл дверь кабинета мэра, и они с Кирстен, наконец, покинули его.

6

– Отвези меня домой, ЯЗОН.

Аарон не хотел попасть к себе домой – он только что покинул своё жилище, поцеловав на прощание Кирстен, которая отправилась на лифте вниз на свою смену в «Эскулапиусе», корабельном госпитале. Нет, он имел в виду дом Дианы: жилой модуль, в котором ещё двенадцать дней назад он жил вместе с ней. Он устроился на синем диване крошечного вагончика, и я запустил его в транспортную трубу. Квартира Ди находилась практически на противоположной стороне обитаемого тороида, так что вагончик транспортной сети был наилучшим средством передвижения, чтобы добраться туда.

Расположение нового жилища Аарона было моим выбором. Свободных модулей было немного, но планировщики экспедиции правильно рассудили, что в путешествии такой длительности понадобится некоторый запас. Аарон не спрашивал, пустовало ли больше одного модуля в тот день, когда он озаботился поиском нового жилья, так что я просто поселил его в том, что был дальше всего от квартиры Дианы. Согласно моей психологической экспертной системе это было верным выбором.

Аарон был печален и хотел, чтобы я об этом знал. Его обычная непроницаемость исчезла; он намеренно проецировал своё состояние своей сгорбившейся позой, немногословностью, неровным дыханием. Если бы я мог каким‑нибудь жестом, каким‑то невербальным способом подбодрить его, как это делает Кирстен…

Аарон был, конечно, знаком с концепцией гравитации на борту корабля. «Арго» летел с ускорением 9.02 метра в секунду за секунду, эквивалентном 0,92 земной гравитации. Сила тяжести на Колхиде в 1,06 раз больше, чем на Земле. Если бы мы могли ускоряться с земным ускорением свободного падения, то всё было бы в порядке – люди быстро привыкли бы к чуть‑чуть большей гравитации по прибытии на Колхиду. Однако таранный двигатель обеспечивал лишь 0,92 g, и разница между кажущейся силой тяжести на борту и реальной гравитацией на поверхности Колхиды была достаточно велика, чтобы с этим нужно было что‑то делать. Для компенсации разницы мы пользовались встроенными в пол гравитационными/антигравитационными решётками. Каждый день их мощность чуть‑чуть увеличивалась с тем, чтобы через 8,1 лет путешествия команда полностью акклиматизировалась к силе тяжести на Колхиде. И, разумеется, до старта, пока корабль висел на геостационарной орбите над Африкой, система искусственной гравитации обеспечивала полное земное g.

Всё это означало, что хотя обитаемая зона и имела форму кольца, она не вращалась для создания центробежной псевдогравитации. Направление «вниз» было параллельно оси корабля, к его корме, а не к закруглённому краю обитаемого модуля. Вагончик Аарона стремительно летел по плавно искривляющемуся пути вдоль периметра обитаемого тороида; кривизна транспортной трубы была настолько мала, что, вероятно, не создавала никакой ощутимой центробежной силы. Хорошо: тем полнее будет иллюзия.

Я частенько погружал транспортные кабины в сферические голограммы, изображающие то, что можно бы было увидеть, стань мой лишённый окон корпус прозрачным.

Возможно, сегодня это зрелище будет особенно уместно. Если Аарон задумается над тем, как незначительна единственная человеческая жизнь в масштабах космоса…

Высоко вверху, в направлении движения Арго, я изобразил полное звёзд небо. В реальности свет этих звёзд сдвинут фиолетовым смещением в рентгеновский диапазон до полной невидимости, но я сделал на него поправку и вернул им их природное Герцшпрунго‑Расселово великолепие. Прямо над головой, в зените, сверкала Эта Цефея, наша цель, до которой всё ещё оставалось больше шести лет по корабельным часам. Я заставил её совершенно неестественно мерцать, чтобы её было легче заметить в окружении всё ещё знакомых созвездий. Но несмотря на это яркий Денеб, расположенный на небе неподалёку от Эты Цефея, хотя в реальности в более чем полутора тысячах световых лет позади неё, отвлекал внимание от цели нашего полёта.

Моя камера в кабине отметила, что глаза Аарона ненадолго задержались на Большой Медведице, потом проследили линию, образованную двумя крайними звёздами Ковша к имитации Полярной звезды. Аарон вырос в северном Онтарио вдали от огней больших городов и был одним из немногих людей на борту «Арго», кто ещё знал этот фокус.

На уровне глаз моё вмешательство в звёздный пейзаж было минимальным; здесь я показывал звёзды так, как они выглядели вокруг корабля на самом деле: звёздная радуга, фиолетовая вверху и переходящая в красную внизу. Под ногами у Аарона картина была похожа на ту, что наверху: звёзды, смещённые в диапазон радиочастот, я вернул в видимый спектр и показывал в их натуральном цвете. Я, однако, не стал никак выделять Солнце, находящееся в точности в надире. Ни к чему сейчас оглядываться назад.

Аарон закрыл глаза.

– Чёрт возьми, ЯЗОН, выключи это. Я и без того чувствую себя достаточно мелким.

Я рассеял голограмму; вагончик как раз подкатывал к станции – маленькой площадке, закрытой со всех сторон искусно высаженными деревьями.

– Прости, – сказал я. – Я хотел, чтобы ты, так сказать, увидел всё в перспективе.

– Оставь людскую психологию людям.

Ой!

Он выбрался из вагончика, и я сразу же увёл его к месту следующего задания: подобрать ботаника и его возлюбленную и отвести их в сосновый лес.

Аарон потянулся. Широкие полосы газонов разделяли этот «спальный» уровень на блоки квартирных модулей. На лужайке сейчас было 319 человек – кто‑то куда‑то шёл, кто‑то совершал утреннюю пробежку, четверо перебрасывались «летающей тарелкой», большинство остальных просто лежали, впитывая кожей свет дуговых ламп, установленных высоко под потолком.

Аарон неспешно зашагал по травянистой тропинке, шаркая ногами и засунув руки в карманы. Он ходил этим маршрутом столько раз за прошедшие два года, что знал каждый изгиб тропы, каждую выбоину в дёрне, даже не глядя под ноги. Запрограммирован, сказал бы я; вторая натура, сказал бы он.

Уже подходя к квартире Ди, он заметил одну из моих камер наблюдения, торчащую на суставчатой штанге из центра клумбы с яркими жёлтыми подсолнухами.

– ЯЗОН, – сказал он, – ты упоминал на дознании, что у Ди не было близких родственников на борту «Арго». Это правда?

Аарон никогда раньше не повергал мои слова сомнению, так что вопрос немного меня удивил.

– Да. Ну, в любом практическом смысле. Погоди секунду. Нашёл. Её ближайший родственник на борту – Тэрасита Идэко, мужчина, двадцати шести лет, на момент отлёта с Земли – подающий надежды студент факультета журналистики.

Аарон засмеялся.

– Родственник наверняка не особо близкий – с таким‑то именем.

Я быстро накопал восемь примеров пар людей на борту, состоящих в сравнительно близком родстве, но носящих имена, относящиеся к неродственным этносам. Однако к тому времени, как был сформулирован ответ, я сообразил, что Аарон просто пошутил. Жаль – список получился интересный.

– Нет, – ответил я; задержка, вызванная подготовкой нового ответа, казалась мне совершенно непростительной, однако Аарон её вообще не заметил. – Их генетический материал пересекается лишь в одной 512‑й части.

– Мне казалось, что среди десяти тысяч людей должен бы найтись кто‑то более близкий. – Я снова запустил поиск по базе данных персонала, в этот раз, чтобы подсчитать среднюю степень родства между любыми двумя людьми на борту, однако опять остановил себя прежде, чем начал отвечать. К этому я не хотел привлекать ничьего внимания. Так что я позволил Аарону считать, что я воспринял его комментарий как риторический и ответа не требующий.

Он снова зашагал вперёд, но застыл, как вкопанный, подойдя ко входу в квартиру Ди. Рядом с двустворчатой дверью была приклеена полоска пластиковой ленты с вытисненной на ней надписью: ДИАНА ЧАНДЛЕР. Под ней я заметил следы клея там, где раньше была вторая полоска. Сделав наезд на это место своей камерой среди подсолнухов, при восьмидесятипятикратном увеличении я смог даже прочитать имя, в которое складывались свободные от остатков клея участки: ААРОН Д. РОССМАН.

– Быстро же она убрала моё имя, – с горечью в голосе произнёс он.

– Две недели прошло.

Аарон ничего на это не сказал, и через мгновение я сдвинул дверные панели; их пневматика издала печальный вздох, который, я знал, готов был издать сейчас и сам Аарон. Внутреннее освещение уже горело, потому что эта квартира, так же, как и та, в которой Аарон жил сейчас, была заполнена всяческими растениями. Я связываю степень испытываемой человеком ностальгии с количеством растений, которые он или она выращивает. Ди и Аарон оба находились в верхней части спектра, но ни в коем случае не были рекордсменами. Некоторые, как, к примеру, инженер И‑Шинь Чан, жили в настоящем лесу.

Аарон начал медленно обходить квартиру. Ди увешивала стены голографиями своих древностей в рамках. Она не слишком огорчалась тому, что бо́льшую часть своей коллекции ей пришлось оставить на Земле. «В конце концов, – сказала она как‑то в своей обычной словоохотливой манере, которую многие находили милой, но я считал непродуктивной, – даже мои новые вещи станут древностями, когда мы вернемся назад.

В комнате было чисто, все вещи на своих местах. Я сравнил это с изображением той же самой квартиры в те времена, когда Диана и Аарон жили здесь вместе: его одежда разбросана где попало, на столе грязная посуда, кристаллы памяти в самых неожиданных местах. Одной из немногих причин, из‑за которых они на моей памяти ругались, была привычка Аарона разводить бардак.

Аарон тем временем подошёл к цветущей гвоздике. Она стояла в блюмаунтиновской[4] 4
  «Blue Mountain Pottery» – основанная в 1947 году канадская компания, производящая художественные изделия из керамики (статуэтки, фигурки, кувшины, вазы) в собственном стиле. Очевидно, в конце XXII века её изделия будут считаться антиквариатом. Компания закрылась в 2004 году, через 14 лет после публикации книги.
  


[Закрыть] вазе, одной из немногих древностей Дианиной коллекции, которую она взяла с собой. Склонившись над ней, Аарон взял алый цветок в ладонь и подтянул поближе, чтобы вдохнуть запах. В этой комнате у меня не было органов обоняния помимо простейшего детектора дыма, но я ознакомился с химическим составом гвоздичной пыльцы и попытался вообразить, на что может быть похож этот запах. Аарон определённо находил аромат приятным, поскольку простоял там, вдыхая его, семь секунд. Но потом его мысли, по‑видимому, приняли иное направление. Он выпрямился и, погружённый в раздумья, сжал руку кулак. Через пять секунд, осознав, что делает, он разжал его и оглядел раздавленные лепестки. Прошептал едва слышно:

– Чёрт…

Он двинулся дальше. Подойдя к двери в спальню, он остановился, но не попросил меня её открыть. Я, конечно, знал, почему он медлит. Несмотря на отсутствие полоски с его именем у входной двери, если Ди нашла кого‑то другого после того, как они с Аароном расстались, то свидетельство этому найдётся за этой вот коричневой дверной панелью. Пока он не заглянул в спальню, он может раздувать угольки сомнений насчёт причин смерти Дианы. Если она по‑прежнему была одна, всё ещё переживая распад их брака, то Аарону ничего не остаётся, кроме как принять предположение, проталкиваемое в него сквозь его стиснутые зубы и отгородившийся разум Памелой, Горловым и Кирстен, о том, что Ди покончила с собой от отчаяния – что он, прежде её радость, а потом – её печаль, стал катализатором, побудившим её броситься под дождь заряженных частиц. Но если, если она нашла утешение в руках другого мужчины – а из 5017 мужчин на борту многие нашли бы Диану желанной, потому что разве не была она привлекательна и дружелюбна, и весела, и страстна? – то тогда, что бы ни толкнуло её на край – толкнуло за край – это будет не из‑за него. Не ему жить с этим бременем. Не ему чувствовать себя виноватым и сражаться с этим чувством в ночных кошмарах всю оставшуюся жизнь.

Он слегка повернулся, словно собираясь пройти мимо спальни, но едва он это сделал, я откатил её дверь в сторону. Звук сработавшей пневматики заставил его сердце подпрыгнуть. Прядь его песочного цвета волос упала на лоб от прохладного дуновения из комнаты, с которой у него было связано столько воспоминаний – сперва страстных, после тёплых и уютных, а ещё позднее – безразличных. Он стоял в своей характерной стойке, с руками, засунутыми глубоко в карманы, стоял на пороге – на том самом пороге, через который он её перенёс, хохочущую и хихикающую, два года назад. Комната была такой же чистой и прибранной, как звёздное небо зимней ночью, каждая вещь – подушка, щётка для волос, ручное зеркало, палочка дезодоранта, шлёпанцы – на своём месте, так же как льдистые огоньки на небе всегда образуют один и тот же узор. Чистота и порядок резко контрастировали с захламленным видом этой комнаты в то время, когда здесь обитал Аарон, однако, я уверен, не это его беспокоило. Его глаза осмотрели бюро и спинку кровати и ночной столик, но он узнавал каждый предмет, что видел. Не было никаких признаков того, что кто‑либо кроме Дианы бывал здесь с тех пор, как двенадцать дней назад он увёз отсюда свои вещи. Его лицо немного вытянулось, и я знал, что те тлеющие огоньки сомнения – его единственная надежда на избавление – гасли у него в душе.

Он развернулся спиной к спальне, к своему прошлому, снова вышел в гостиную, плюхнулся в чашеобразное кресло и уставился в пространство…

…оставив меня раздумывать о том, что мне делать дальше. Библиотечный поиск установил, что после потери близкого человека люди больше всего нуждаются в том, чтобы с кем‑нибудь поговорить. Я не хотел разрушать жизнь этого человека больше, чем это необходимо для того, чтобы отвести от себя подозрения, и поэтому неуверенно произнёс:

– Аарон, может быть, ты хочешь поговорить?

Он растерянно поднял голову.

– Что?

– Ты не хочешь выговориться?

Он молчал двадцать две секунды. Наконец, тихим шёпотом:

– Если бы я мог пережить всё заново, я отказался бы от участия в экспедиции.

Это было совсем не то, что я ожидал от него услышать. Я ответил, постаравшись придать голосу легкомысленности:

– Отказаться от участия в первой экспедиции к экзопланете? Аарон, список кандидатов был шесть километров в длину десятым кеглем.

Он покачал головой.

– Оно того не стоит. Оно просто того не стоит. Мы летим уже почти два года, и всё ещё не пролетели и четверти расстояния…

– Почти пролетели. Вообще‑то четверть пути будет уже послезавтра.

Он шумно выдохнул.

– Земля будет на 104 года старше, когда мы вернёмся. – Он снова замолчал, но через девять секунд решил, я думаю, что эту мысль следует развить. Он посмотрел в потолок. – Перед самым нашим отлётом у моей сестры Ханны родился мальчик. Когда мы вернёмся, этот мальчик уже давно будет мёртв, и его сын будет старым, очень старым человеком. Планета, на которую мы вернёмся, будет нам более чужой, чем Колхида. – Он опустил взгляд и посмотрел себе под ноги. – Интересно, многие ли отказались бы, будь такая возможность.

– Ты узнаешь это завтра, когда завершится референдум.

– Полагаю, ты уже предсказал победителя?

– Я уверен, что мужчины и женщины «Арго» сделают правильный выбор.

– Правильный для них? Или правильный для вящей славы Космического Агентства ООН?

– Я не считаю, что эти цели исключают друг друга. Я уверен, что всех нас ждёт блестящее будущее.

– Кроме Ди.

– Я понимаю, каково тебе сейчас, Аарон.

– Правда? Правда понимаешь?

Это был хороший вопрос. Аарон был достаточно образован, чтобы понимать: хоть по природе я и квантовое сознание, бо́льшая часть того, что я говорю, базируется на заключениях экспертных систем, на результатах поиска по литературе или является простыми элизоподобными[5] 5
  ELIZA – компьютерная программа, написанная в 1960‑х годах, которая весьма примитивными средствами создавала иллюзию осмысленного диалога.
  


[Закрыть] репликами для поддержания разговора. Да, я осознаю себя: моя церебрика содержит квантовые структуры Пенроуза‑Хамероффа, такие же, как в микротрубочках человеческой нервной ткани. Но действительно ли я понимал, каково это – потерять кого‑то, кто был тебе небезразличен? Определённо не из собственного опыта, и всё же… и всё же… и всё же… Наконец, я ответил:

– Думаю, что понимаю.

Аарон издал короткий смешок, и это меня уязвило.

– Прости, ЯЗОН, – сказал он. – Это просто… – Но он не договорил и погрузился в молчание на ещё двенадцать секунд. – Спасибо, ЯЗОН, – сказал он, наконец. – Большое спасибо. – Он вздохнул. Хотя его ЭЭГ мало о чём говорила, его скорбь проявила себя в увеличившемся альбедо глаз. – Хотел бы я, чтобы она этого не делала, – сказал он. Он посмотрел прямо в камеру; и хотя я знал, что он свыкается с мыслью о своей вине в гибели Ди, он вглядывался в мои стеклянные глаза так же, как вглядывался когда‑то в её, словно ища в произнесённых словах какой‑то глубинный смысл.

Должно быть, в программном обеспечении моих камер где‑то была ошибка. По какой‑то причине камера, установленная в гостиной, повернулась чуть‑чуть вправо, прочь от лица Аарона.

– Ты не виноват, – сказал я через некоторое время, но стандартным голосом, не пропуская его через синтезатор, который обычно добавляет в него эмоциональные обертона.

Тем не менее это заявление на секунду приободрило его, и он снова попытался найти себе оправдание. Он сдвинулся в кресле и снова посмотрел в объективы моих камер. Я вообразил, что он видит собственное отражение в их линзах, своё обычно угловатое лицо, раздутое отражением в выпуклом стекле.

– Я просто не могу в это поверить, – сказал он. – Она любила… она любила жизнь . Любила Землю.

– А тебя?

Аарон отвернулся.

– Разумеется она любила меня.

– А ты любил Землю?

– Всем сердцем. – Он поднялся на ноги, завершая разговор. Что бы он в нём ни искал, я этого ему дать не смог. С некоторыми людьми на борту у меня сложились близкие отношения; но для Аарона, человека, имеющего дело со сложными машинами всю свою взрослую жизнь, я был лишь технологическим изделием – инструментом, прибором, но точно не другом. То, что Аарон вот так раскрылся передо мной, означало, что у него и правда больше не осталось, кому излить душу.