Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 74 страниц)

– Всё нормально, – Франц покровительственно похлопал его по плечу. – Бидди как что в голову себе втемяшит – пиши пропало… Помнишь пушистиков?

Андрэ хмыкнул – а через секунду хохотали все, кроме меня.

– Она верила, что в вентиляции живут крошечные существа, – объяснил Зотов, переключая настройки своего шлема, чтобы убрать лишнюю влагу. – Разумные. В девять лет. И полезла с ними знакомиться. Мы чуть с ума все не сошли, пока её искали! А ей хотя бы хны!

– Да, Бидди – это что-то, – улыбнулся Леон, качая головой.

– Я остаюсь, – сказал я, чтобы прервать этот обмен воспоминаний. – Только не надо больше так делать.

– Как? – переспросил Франц, сделав, ну, очень удивлённое лицо.

– Ты меня прекрасно понимаешь! – отрезал я, и пошёл к выходу из раздевалки, где меня давно уже поджидал Генрих Нортонсон, как обычно, насупленный и без тени улыбки.

«Вот, ещё один болельщик», – подумал я и приготовился к расспросам: всё-таки мы не виделись с самого суда.

– Добрый день, – тихо поздоровался он. – Ты здесь закончил? Хорошо. Ты должен пройти со мной. Прямо сейчас. Это как бы арест.

Шея

Забавно: из чисто мужской компании я перенёсся в женскую. Ирвин был единственным представителем моего пола, но по своим годам и физическому состоянию – весьма условным. Остальные… Я удивился, увидев Квартера Аямэ – глава Западного сектора, насколько я успел разобраться, открыто недолюбливала камрада Кетаки. Но видимо, проблема была достаточно серьёзной, чтобы объединиться с политическим противником и даже предоставить свой личный кабинет для разговора.

Слово «допрос» подошло бы больше. Даже стул для меня выдвинули в центре комнаты – чтоб держать на виду.

Моё почтительное «здравствуйте» осталось без ответа – только Утенбаева еле заметно кивнула. Остальные хмурились. И едва за Нортонсоном закрылась дверь, Глава Станции вскочила со своего почётного места за рабочим столом и принялась ходить взад-вперёд, полностью разрушая композицию. Мне ничего не оставалось, как занять причитающееся мне место – и молча ждать вопросов.

«Почему именно Генрих?» – задумался я, пока Глава Станции нервно мерила шагами кабинет. – «Потому что дело слишком деликатное? Или они ожидали, что я буду сопротивляться, если что-то заподозрю? А что я могу заподозрить?»

Впрочем, они не ошиблись с выбором офицера: Нортонсон был, пожалуй, тем самым человеком, которого я бы послушался без возражений. Всё-таки первый из тильдийцев, с которым я познакомился. И после всего того, что было, почти родственник.

– Рэй, ты вообще понимаешь, что делаешь? – Вильма Туччи молчание прервала – и, услышав её резкий голос, Кетаки остановилась, как будто наткнулась на препятствие. – Ты…

– Подожди, всё-таки это моя обязанность, – прервала её Глава Станции и повернулась ко мне.

Её ласковое, доброжелательное, уютное лицо было искажено гримасой страха. Или гнева? Я не мог понять. И причёска была растрёпана. Она не была такой даже тогда, когда Фьюр с Тьюром организовали своё знаменитое «ХВАТИТ ВРАТЬ». Даже ситуация с безумным убийцей не вызывала у неё такого смятения!

– Рэй, ты распространяешь слух о том, что Администрация «Тильды-1» вступила в заговор с правительством Центра, которое, в свою очередь, в нарушение всех существующих договорённостей искажает правила распределения и отбирает в колонисты для «Тильды-1» граждан с проблемами в социализации и вообще с проблемами в психике, – она не спрашивала – констатировала. – Ты утверждаешь, что данный заговор призван обеспечить мне место Главы Станции, а Центру – концентрацию в одном месте всех не социализированных граждан. А инструмент осуществления заговора – подтасовка выборов, так?

«Я говорил немного иначе», – подумал я, но не стал спорить – только кивнул. И через минуту, не вытерпев, уточнил:

– Я не распространяю слух. У меня была идея, и я поделился ей с…

– С камрадом Прайсом, – перебила Кетаки. – С кем ещё?

– Ни с кем, – я мельком взглянул на неё и снова уткнулся в пол.

Она была очень рассержена. На меня. Впервые.

– Ты вообще понимаешь, что делаешь? – повторила Туччи. – И кому разгребать последствия твоей идеи?

«Это была не моя идея». Но я не собирался прикрываться ничьим именем. Тем более именем Елены Бос. Кто их знает! Вон Ирвин настучал. Тоже мне, независимый журналист!

– Кому ещё ты рассказал? – не отставала Кетаки. – Кому?

Она стояла рядом со мной, чуть наклонившись, и я чувствовал её запах. Обычный тёплый запах чистого тела, плюс немного отдушки от мыла или чем она мажет лицо. Я не знал, чем. Просто знакомый запах – я всегда ощущал его, когда она раньше заходила ко мне, но не замечал. И ощутил лишь после перерыва.

– Никому. Только Ир… только камраду Прайсу.

– Очень надеюсь, что это так.

– Да я чуть не упал, – подал голос Ирвин, – когда это услышал! Представил всё… Ух! Такая идейка, да от… Знал бы я, что ты удумаешь, организовал бы тебе другую репутацию!

Я скрипнул зубами, но сдержался.

– Хорошо, а когда ты это придумал? – не отставала Кетаки. – До перевода, верно? Ещё когда был в Восточном. Или после?

– У меня в отделе он ни о чём таком не говорил, – заявила Утенбаева. – Даже не заикался, как что я понятия не имела, что…

– Если эта информация выйдет наружу, мы все лишимся своих постов, – негромко заметила Айрис Аяме и скрестила руки на груди. – Все.

– Дело не в постах, – поморщилась Туччи. – Как будто это что-то изменит! Если эта идея дойдёт до тех, кто…

Это было уже слишком!

– Я всё понимаю, – сказал я, заставляя свой голос звучать спокойно, хотя это было очень нелегко! – У меня и в мыслях не было рассказывать это кому-то ещё, кто может… Кто прибыл на «Тильду» после 184-го.

– Я прибыла после 184-го, – веско бросила главная спамерша Восточного блока, высокомерно щурясь. – И мне, при всей моей подготовке, даже думать о таком – выворачивает. Представляю, что было бы с кем-то ещё!

– Поэтому я и… ни с кем больше не делился! Я же понимаю!

– Да что ты понимаешь! – отмахнулась она. – Понимал бы ты…

– Рэй, а как это пришло тебе в голову? – Кетаки всё никак не могла успокоиться. – Может, что-то натолкнуло? Или кто-то?

– Никого не было. Я сам! Сам придумал. Рассказал Ирвину, потому что доверял ему и знал, что он поймёт…

– Спасибочки! – усмехнулся журналист. – Ценю!

Очень хотелось в ответ заявить, что это доверие кончилось, но я не стал. Случилось то, что случилось. Сейчас они помучают меня, а потом переведут куда-нибудь ещё. Например, собирать космический мусор. «И попрощаться опять ни с кем не успею…»

– Мы должны выяснить, кто ещё об этом знает, – заявила Квартер Аяме. – Не верю, что он больше никому не говорил!

Она выглядела самой спокойной из собравшихся – потому что появился шанс подвинуть Кетаки? «А сколько ей?» – вдруг задумался я. – «Младше остальных. Но уже Квартер. Амбициозная, решительная».

И красивая – как цветок. С длинной изящной шеей, высокими скулами и разлётом густых бровей. И она знала, как она хороша!

– Он утверждает, что больше никому, – вздохнула Глава Станции – и вернулась за стол, к остальным.

– И вы ему верите? – Аяме поджала губы. – С чего бы?

Она не стала добавлять про «любимчика», но эти слова и без того повисли в воздухе.

– Думаю, если бы кто-то ещё знал, мы бы заметили, – объяснила Туччи. – Эта не та идея, которую можно так легко в себе носить!

– Ну, он же носил!

– Рэй – специалист, подготовленный к работе в Администрации, – напомнила спамерша, и лёгкая улыбка тронула её узкие губы. – Он обязан уметь обращаться с такой информацией.

– А! Значит, и вы ему верите! – нахмурилась Аяме.

– У меня нет выбора… Рэй, ты хоть сам понимаешь, что это не та идея, которой можно делиться с кем попало? – Туччи внимательно посмотрела на меня.

– Да, понимаю. Я и не собирался!

– Хорошо. Значит, только камрад Прайс – и больше никто?

– Никто…

– Ну, если кому-то ещё не придёт такое в голову, – проворчал Ирвин. – Параллельно.

– Сомневаюсь, что кому-то ещё, – вздохнула Туччи. – Рэй, а что нужно сделать, чтобы уговорить тебя больше ни с кем это не обсуждать?

Вопрос – хоть плачь, хоть смейся! Да кем они меня считают?

– Да ничего не надо делать! – выдохнул я. – Я всё понимаю! И вообще, кому ещё, кроме камрада Прайса я мог это рассказать?

– Инспектору Хёугэну, например, – подсказал журналист.

– Кому? Хёугэну? – я горько усмехнулся. – После характеристик и всего остального? И как бы он это перенёс? Да и не стал бы он слушать! С первого дня, как мы пересеклись, он терпеть меня не может!

– Зато у него хватка! – подсказал Ирвин. – И он знает, как расследовать такие дела.

– У него паранойя. И явно куча проблем. Не хватает пустить в его голову ещё и это…

– Но ты веришь, что так и есть? – уточнил он.

Я пожал плечами. Мне было уже всё равно.

– Факты свидетельствуют, что это возможно, – заявил я, стараясь смотреть только на Ирвина. – Теоретически. Но я не могу ничего узнать, потому что у меня шестой ФИЛД и, похоже, вообще никакой поддержки. Так что не важно, во что я верю! Это моё личное дело. И останется таким.

Я ещё хотел добавить, что у меня нет никакого желания утаскивать за собой вниз кого-то ещё. Да и без того понятно, что из этого кабинета я выйду с понижением статуса. Хотя, куда ниже-то?..

– Ты освобождаешься от работы, – сказала Утенбаева. – Отдохни пока. В отдел не заходи. Погуляй.

Остальные молчали. Пожав немного, я решил принять последнее слово как приказ – и покинул кабинет. Не прощаясь, раз уж они не стали здороваться.

В коридоре было многолюдно – обеденное время. В Центральной зоне было сосредоточено большинство едален, что в Западном секторе, что в Восточном. «Надо бы поесть – но ведь придётся разговаривать!» – подумал я.

Придётся общаться и делать вид, что всё нормально. Чтобы никто ничего не заподозрил. Чтобы никого не взволновать. Чтобы всё было мило, а потом меня уберут – и про меня все забудут.

Странный финал моей истории. Неожиданный! Я и подумать не мог, что кончится так. Сейчас они посовещаются, решат, что делать со мной – и головокружительной карьере придёт конец. И какая разница, человеком я себя считаю или андроидом – у меня нет права распоряжаться своей судьбой. Совсем как у человека прошлого! Другие решают за меня – где жить, что делать. Наверно, поэтому я «заново выдумал» проституцию.

Ну, да: сначала я был вынужден менять представление о себе – когда узнал, кто я на самом деле. Потом, после бунта «бэшек», пришлось расстаться с надеждой на полноценную полноправную жизнь. Потом меня разлучили с близкими людьми и вышвырнули на новую станцию, в новый мир. Да ещё и начали использовать как приманку. А тут ещё Ядвига и остальные со своим сталкерством! Я постепенно приучился воспринимать себя как объект, инструмент, средство, «собственность станции». А собственность можно использовать как угодно. У собственности нет воли, нет достоинства, нет права сказать «стоп, хватит, не делайте это со мной – я не хочу, я это не выбирал!»

И я сам это принял. Позволил сделать такое. Уступил, хотя мог поступить как Чарли. Чарли, конечно, сделал то, что он сделал, по другой причине, но кнопка всё равно никуда не делась! Я мог сказать: «Нет», – и если бы всё продолжалось, просто выключил бы себя. Но я слишком хотел жить. Причём именно так, как жил – кто знает, возможно, на моё «нет» последовало бы всего лишь ухудшение условий! Но я не хотел терять комфорт. И неизвестность пугала. Стабильность была важнее чувства собственного достоинства и свободы.

Я позволил пользовать моими услугами ещё до спецотдела. Так что остальное было логическим продолжением. Додуматься до «проституции» было проще простого.

«Может пойти, сказать это Туччи и Утенбаевой? «Я разгадал вашу загадку!» Но какая сейчас разница? Никакого смысла! Они же собираются распоряжаться мной. Пользоваться. Решать – за меня – что делать с моим телом. На мысли они повлиять не могут, но, с другой стороны, зачем им это?..»

Пах

Если бы обычным жителям Земли рассказали о том, что происходит в «нулевой колонии» (так иногда называли огороженные зоны, принадлежащие Земной Лиге), они бы не просто не поняли, о чём речь. Они бы решили, что им лгут. Такого не может быть, потому что такого не может быть!

Забавно, ведь для нас это время стало «сумрачным периодом», хотя по сравнению с остальной Землёй там было весьма светло. Сработала не столько отбраковка, сколько состояние каждого отобранного: в проект шли с желанием начать новую жизнь, и сданный «экзамен» был лишь первым этапом пути.

Самое интересное началось потом. Если можно назвать «интересным» доведение реформ до логичного конца. Ничего нового: всего лишь начали жить так, как всегда хотели.

Странно было думать об этом времени, понимая, насколько всё было просто: понадобилось лишь сделать родительство профессиональным, установить правила общения (с отказом от насилия в качестве главного постулата) и запустить механизм самоуправления, скооперировавшись с ИскИнами.

К этому очень долго шли, но всегда что-то мешало. Оставались люди, которых устраивал прежний порядок, и в итоге именно он, проверенный веками и поколениями, устанавливался как единственно возможный. Даже если приносил только беду…

Потому и понадобилось «начинать с нуля», собирая в одном месте всех «революционеров», потому что слишком многое нуждалось не в исправлении даже – в полной отмене.

Их оказалось много – этих недовольных. Это было особенно заметно, когда они все собрались в одном месте. Главное, их оказалось достаточно, чтобы проект заработал в полную силу. Но пока он оставался на нулевой стадии, отличия не бросались в глаза. Да, атмосфера была существенно иной, чем в обычных условиях, и чувство «мы всё-таки сделали это!» придавало сил. Всё остальное было более-менее привычным: большая часть трудилась над созданием станции, другие – помогали. Там же рядом жили люди, которые принимали посильное участие в происходящем, но при этом профессионально занимались делом, для которого пришлось придумывать дополнительное слово, потому что «родительство» никогда ещё не принималось настолько всерьёз.

А вот когда выросло первое поколение… Они уже были уже гражданами Космической эры, хотя называть их так стали позже. Но они явно отличались даже от своих родителей, и не по физиологии, конечно – по тому, как воспринимали окружающий мир.

Впрочем, осознание совершённого пришло не сразу. Поначалу казалось, что Проект закончился. Совсем. Всё было зря, напрасно, впустую, и «Сальвадор», уже наматывающий кругу по орбите, останется лишь памятником мечте. Противники Проекта даже жалели колонистов!

«Вас же предупреждали!»

«На что вы надеялись?»

«Сразу было понятно, что так получится!»

Семьдесят три процента детей, родившихся и выросших в колонии, по достижении совершеннолетия покинули её со словами «Хватит нас огораживать от реальной жизни!»

Логичный шаг. Поступок свободный людей.

Их никто не задерживал. И не упрекал, хотя обвинения в неблагодарности готовы были сорваться с уст – и это был первый случай, когда сотрудники Соцмониторинга воспользовались своим авторитетом и властью, чтобы заткнуть рты недовольным. Чтобы дать этим новым людям свободу.

Они уходили – один за другим. Они оставляли родной мир. Они поворачивались спиной к тем, кто позволил им стать тем, кем они стали. Они разрушали надежды, тайные и явные.

Они не собирались отказываться от своих желаний ради эфемерной благодарности. Они твёрдо знали, что родились на свет, чтобы стать собой, а не продолжением своих родителей! Они не обязаны были верить в то, во что верили взрослые!..

Они уходили, и ничто не могло их остановить.

А через три месяца они начали возвращаться.

Через год вернулись все – кроме тех, кто погиб, разумеется.

В свою очередь они ничего не говорили младшим братьям и сёстрам, уходившим «искать правду», разве что просили быть поосторожнее. Невозможно объяснить человеку, что старый мир никогда не примет его! Надо было ощутит это кожей и тем, что под кожей. Надо было испытать это, пусть даже самым отвратительным способом. Чтобы потом вернуться и строить свой новый мир с полным осознанием того, в чём именно он новый.

Именно об этом говорила Утенбаева, ставя в заслугу спецотделу сотворение будущего. Потому что если что и сработало в полную силу, так это неумение юных колонистов прижиться среди нормальных людей.

Они пытались – честно, всерьёз! Они были твёрдо уверены, что им врут. Там, снаружи, в остальном мире, не может быть так плохо! Люди же не могут быть настолько безумными, чтобы организовать жизнь подобным образом! Ведь так нельзя – как же можно продолжать!..

Оказалось, можно. Даже осознавая, что «так нельзя». Любые формы насилия, все варианты унижения, тысячи способов выказать превосходство и силу.

Неприемлемо.

Невыносимо.

Невозможно.

Если их родители и воспитатели оставили прошлый мир, осознав, насколько он болен, то они, первое поколение, попросту сбежали оттуда, потому что места им там не было. Вообще.

Можно сказать, что самый значительный вклад в будущее принадлежал тем землянам, которые тогда населяли большую часть поверхности планеты. Простейшее сравнение – и никаких доказательств не надо. Скорее назад! Прочь! И подальше.

Так что они вернулись. Установили нулевой год – и начали жить, покоряя сначала Солнечную систему, а потом уже весь космос. Свободные и слегка напуганные тем, как мало их отделяет от прошлого и людей, которые считали его вполне себе нормальным.

Кроме цели «завоевать Вселенную» они всегда держали перед собой цель «не допустить возвращения в прошлое». Со временем тот старый ужас забылся, и последующие поколения уже не понимали, от чего так бежать. Им уже не с чем стало сравнивать. Только спамеры умели и обязаны были заглядывать в чужие сердца.

Только спамеры понимали, как легко вернуть старые правила, заново изобретя и проституцию, и всё остальное, проклятое и забытое.

Затылок

Во второй раз сверху была она. И во второй раз было дольше и гораздо спокойнее, чем в первый. И приятнее, потому что нам не нужно было ни спешить (сделать то, что мы оба решили сделать), ни демонстрировать свои навыки (в какой-то момент это перестало что-либо значить), ни следить за реакцией друг друга (а вдруг не нравится или что-то не так?)

Во второй раз мы просто получали и дарили удовольствие. Наслаждались каждым движением и прикосновениями. И рассматривали друг друга, благо поза позволяла. Она то и дело проводила пальчиком по моим ключицам, которые так волновали её, и время от времени склонялась, чтобы поцеловать ямку между ними. Я любовался на её груди, и особенно на необыкновенные соски кофейного цвета, которые казались нарисованными. И каждый раз, когда я их гладил, она закусывала свою нижнюю губу.

Она уже не выглядела слишком полной, или слишком низенькой, или слишком не такой. В какой-то момент она стала просто женщиной, с которой я был. Это бытие – то, что происходило, каждое мгновение и каждое движение – постепенно заслоняло воспоминания о той другой женщине. Имя «Лидия» перестало волновать тогда, когда я в первый раз произнёс имя «Бидди» – и увидел её счастливую удовлетворённую улыбку.

Похоже, звучание её имени значило больше всего остального. Хотя остальное очень много значило. Во всяком случае, для меня.

Опыта у нас было одинаково – она робко призналась об этом перед тем, как принять моё предложение на «первую степень».

– У меня был только один раз. То есть один партнёр…

– У меня тоже.

От удивления у неё широко раскрылись глаза – похоже, в своём воображении она рисовала насыщенную и разнообразную сексуальную жизнь! А я повторил предупреждение:

– Думаю, меня скоро переведут куда-нибудь. И мы не сможем продолжить. И может быть даже, больше никогда не увидимся…

Она не стала спрашивать, «почему» – похоже, самым важным было моё предложение как таковое, а что потом – да какая разница? Я тоже так думал.

И когда, после второго раза, мы лежали, обнявшись, я был очень рад, что всё-таки сделал это, решился, послушал свою интуицию, свои желания. Не стал ломать голову над тем, как это будет выглядеть со стороны, что будет, а чего не будет.

Всё важное уже состоялось.

– Значит, ты ни с кем… Здесь… – робко начала она – и смущённо замолкла.

– Нет, – я нежно погладил её по плечу, а потом крепко прижал к себе. – На «Тильде» ни с кем. Кроме тебя.

– А я думала…

– Я понимаю.

Она тихонько рассмеялась.

– А я себе такое насочиняла! Ты не представляешь… И вам в спецотделе можно? Или запрещают?

Я не стал объяснять, что уже, судя по всему, не состою в спецотделе, и просто ответил:

– Нам всё можно. Если хочется.

– Понятно, – она хотела добавить что-то ещё, но прервала себя.

Я терпеливо ждал продолжения, запоминая, как она пахнет, как дышит, её вес, прикосновение её кожи к моей коже. Щека – напротив сердца, живот – чуть пониже моего живота. Её грудь тихонько вздымалась, и я старался дышать в одном ритме с ней.

Мне давно не было так хорошо. Может быть, вообще никогда.

– А тебя не будут искать?

Она смотрела в сторону моего альтера, который я выключил и засунул под сброшенный комбо, когда раздевался. Даже если мне кто и звонил, я не мог этого знать и тем более не мог ответить. И это не волновало – совсем!

– Для этого им придётся прийти сюда.

Я представил, как Глава Станции вламывается в блок Бидди и вытаскивает меня из постели. Нет, вряд ли она будет заниматься этим сама – пришлёт кого-нибудь. Например, Нортонсона. Или Ирвина Прайса – независимого журналиста на побегушках.

– А почему ты… ну, захотел?

Хотел бы я точно знать!

– Узнал, что могут перевести, – просто ответил я. – Подумал, что не знаю, что будет дальше. Это очень похоже… Со мной уже было такое – когда меня везли на «Тильду». Это немного похоже на смерть.

Она затаила дыхание.

– Нет, это не страшно! – я утешающе погладил её по голове. – Просто когда знаешь, что скоро расстанешься со всем, нет времени бояться. Потому что всё равно потом останутся только воспоминания. Надо успеть всё, что не смог или не успел. И я подумал о тебе…

Я почувствовал, как дрогнула её щека – она улыбалась.

– Подумал, чего бы мне хотелось, и вспомнил о тебе, – запинаясь, закончил я. – Надеюсь, ты не обижаешься. Потому что я могу не вернуться…

– Я знаю, – она приподнялась, задрала голову. – Ты же предупредил, и я согласилась. Даже если это один раз, всё равно. Спасибо!

– Ну, что за глупости! – я вновь притянул её к себе, заставил лечь. – За что ты благодаришь? Это я должен благодарить… что ты согласилась. Ты имела полное право отказаться!

– Это потому что я не хотела беспокоить тебя? – уточнила она, продолжая обдумывать «почему я».

– Не знаю… Я же говорю: не знаю! Просто подумал о тебе. Когда нечего терять, ничего не страшно! И можно всё…

Она рассмеялась, голос её звучал как стеклянный колокольчик. Не удержавшись, я присоединился к её смеху.

– Это так здорово! – она высвободилась из-под моей руки и села рядом на постели. – Обалденно!

– Что именно?

– Всё! – и она взмахнула руками, очерчивая круг – и имея в виду весь мир.

Я закрыл лицо ладонью. Тяжёлые мысли, отступившие в процессе того, чем мы занимались, вновь вернулись в мою голову, и расслабиться уже никак не получалось. Кетаки, станция, Туччи, Елена Бос…

– Хорошо, что кому-то хорошо!

Она вновь принялась целовать мои ключицы.

– Щекотно…

Прикосновения губ сменились прикосновениями языка.

– Рэй, а можно я…

– Что?

– Ну…

Вздохнув – преувеличено тяжело – я перевернулся на живот.

– Смотри.

Следовало ожидать этой просьбы. Я не обижался. На её месте я бы тоже попросил показать!

Любопытство – неотъемлемый спутник живого разума. «Кстати, надо навестить того камилла и рассказать про то, чем закончились мои поиски. Про остальное, пожалуй, рассказывать не стоит, а то ещё увидит закономерность в человеческом поведении…»

Тем временем она склонилась над моим затылком.

– О-о-о! А тебе не страшно?

– Что?

– Ты не боишься?

– Кого?

– Ну, например, меня.

– А ты хочешь меня отключить?

– Конечно, нет!

Я почувствовал прикосновение губ на шее, ещё и ещё.

Ближе и ближе.

«Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип!»

– Ой! Я не хотела! Прости!

Она отпрянула, а я засмеялся. На самом деле она хотела – было интересно проверить, что получится. Как там их назвал Франц? «Пушистики»? Ну, очень любопытная девушка!

– Всё нормально.

– Ужас на самом деле, – она опять склонилась над моей головой, провела пальчиком рядом, снова включив предупреждающий сигнал. – А тебе не было больно?

– Конечно, нет! С анестезией же ставили.

– А как это было?

Я попытался вспомнить. Не получилось. Я помнил тот день, когда мы узнали о бунте «бэшек». Как обсуждали потом – поначалу число жертв и причины срыва, потом – перспективы технологии и нашу дальнейшую судьбу. Мы волновались, не зная, что будет, и ожидали худшего: утилизации.

Проверки комиссий были настолько утомительными – и унизительными – что решение о «кнопке» было воспринято с некоторым облегчением. Лучше так, чем непонятно как. А вот сама операция сгладилась из памяти.

– Ничего особенного. Лёг на кушетку, заснул, проснулся. Всё.

Она печально шмыгнула носом.

– А зачем ты стрижёшься? Тебя заставляют?

– Никто меня не заставляет! Просто не люблю, когда длинные волосы.

– А если ты отпустишь их, то не будет видно! – она обвела кнопку пальчиком.

Вот и Кетаки говорила о том же – в первый день нашего знакомства. Ей тоже хотелось скрыть моё отличие? Чтобы я выглядел как человек? А зачем? Так или иначе, с Бидди мне было намного легче, потому что она ничего не решала в моей судьбе. Она просто была.

Я чувствовал движения её пальцев и тела тоже – и это было до невозможности приятно! Но я совсем не волновался по поводу кнопки. Наверное, потому что доверял ей. Да и не смогла бы она сделать что-нибудь такое – для неё даже в шутку любые угрозы были неприемлемы. Это же не Ядвига!

«Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип!»

«Альтер, наверное, разрывается», – рассеянно подумал я. – «Ну, и пусть. Пусть поволнуется. Может, отстанет!»

– А тебе неприятно, когда я так делаю? – продолжала расспрашивать она.

– Как?

Кроме того, что она всё ещё ерошила волосы на моём затылке, заставляя кнопку «петь» без перерыва, она уселась на меня верхом, так что я чувствовал прикосновения не только кончиков её пальцев.

– Ну, так.

– Делай, что нравится! А я пока посплю, – и изобразил храп.

– Что-о-о?!

Её попытка развернуть меня удалась не сразу, но вскоре она была внизу – хохотала под моими поцелуями и при этом держала пальцы так, чтобы «Бип! Би-и-ип!» не прерывались. Вот ведь хулиганка!

Кажется, он не верила, что это отключение вообще возможно.

«Надеюсь, она не будет проверять! А, у неё же братья в ремонтном… Тогда точно не будет».

– Рэй!

– Слушаю.

– Рэй? Ммм… Ты…

– Я. Или ты «против»?

– Не-не, я только «за»!

– Только руку убери, ладно?

– А для тебя это не слишком? Опять?

– Ну, я же андроид.

Это вызвало у нас обоих новый приступ смеха. Что никак не остудило мой настрой, благо она всё-таки убрала пальцы, и проклятое бибиканье наконец-то прекратилось. Можно было приступать к третьему разу.

– Кажется, я влюбилась в тебя ещё больше, – призналась она, потягиваясь, и в это время дверь в комнату резко распахнулась.

Вообще-то Бидди её закрыла. И я даже проверил дополнительно – после того, как разделся. Так что открыть её можно было только по постановлению гражданского суда, или если бы логос оценил происходящее внутри как угрозу для жизни.

Или если бы сотрудник Отдела Безопасности решил её открыть – у них была такая возможность за случай экстренных случаев. Ну, как у Нортонсона.

– Вы не имеете права… – начал он, и голос у него был одновременно решительный и очень нервный.

Ему хватило секунды, чтобы оценить происходящее, после чего дверь снова закрылась.

Я посмотрел в глаза Бидди – она не отрывала от меня взгляд, сладко улыбаясь. Ей было плевать на всё – на кнопку, мой статус, на Главу Станции и весь ОБ. На то, что может произойти с нами дальше. На то, что может быть. Её волновало только то, что происходило прямо сейчас. И она была счастлива. Я – тоже.