Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 74 страниц)

Последнее интервью – 5

– Как ты сам признался в начале нашего разговора, ты ожидал, что тебя отключат ещё там, в комнате у камрада Кетаки. И как я понимаю, если бы не шейнер камрада Туччи, пришлось бы так поступить… Но почему она сама тебя не отключила? Ещё тогда?

Я пожал плечами. Я-то знал ответ, но Цзайчжи Саласару его знать не полагалось.

Позже, в «камере» Отдела Безопасности, я неоднократно обдумал произошедшее. Вильма Туччи не случайно принесла с собой усыпляющее оружие, которое считалось «штатным» средством защиты для сотрудников СПМ и психотерапевтов, имеющих дело с тяжело больными людьми. Шейнер мог вырубить за доли секунды – и Главу Станции спасли, не прибегая к моей кнопке.

Спамерша ожидала чего-то в этом роде. И сообщение о том, что я прочитал секретное сообщение, пришло к ней одновременно с Главной Станции. Может быть, они даже успели переговорить. «Что теперь делать?» – «Я тебя предупреждала!»

А потом, когда прозвучала тревога, Туччи была среди тех, кто ворвался в комнату Главы. И она среагировала первой, применив древний усыпитель. Подозрительная готовность к чрезвычайным ситуациям!

Хотел бы я знать, сообщила ли она о своих опасениях и прогнозах на закрытом судебном заседании, который решал мою судьбу? Или продолжала и дальше прикрывать подругу? Да какая разница! Что бы там ни прозвучало, решение было принято с существенным перевесом голосом: отключение. Исполнителем-добровольцем станет камрад Кетаки. Она сама вызвалась, и хотя это выглядело нехорошо, кто-то должен был это сделать. Кто-то должен нести ответственность. И потом жить дальше. Наверное…

– Ты не думал, что она, как и все остальные жители «Тильды», не хочет твоей смерти? Никто не хочет тебя отключать? И что она это делает только потому, что она…

– Глава Станции, и её избрали для выполнения таких вот неприятных поручений, – продолжил я с некоторой издевкой. – Такая должность, верно? Бремя власти…

– Как будто ты ей мстишь, – пробормотал Саласар.

Я усмехнулся. А может, подкинуть ему сюжет? Рассказать, как оно было на самом деле, как мне лгали, как подстраивали ситуацию, чтобы держать меня подальше от тайной информации? От правды, если быть точнее. Чтобы он понял, что я имею право на месть. И что именно Лидия Кетаки должна отключить меня, чтобы замкнуть круг и закончить проект по созданию искусственного человека, который никому не нужен!

Но ему этого знать не полагалось. Обойдёмся без сенсаций. Хватит и того, что будет.

– Разве ты не должен быть ей благодарен? – не сдавался журналист. – Зачем навешивать на неё такое? Ты понимаешь, как ей будет трудно после этого? Любому человеку будет трудно!

Похоже, он решил «сделать доброе дело»: отговорить меня. Как будто я не понимал, как ей будет трудно! Трудно, грустно, тяжело, печально… А мне будет никак. И поэтому я не мог её пожалеть.

– А что, вам всем будет легче, если я сам себя отключу? – с усмешкой поинтересовался я.

– Да, – Саласар не уловил моей иронии. – Это будет милосердно по отношению…

– А может, вообще укольчик?

Он смутился, осознав, что разговор повернул куда-то не туда:

– Думаю, если ты попросишь, твою просьбу примут с пониманием!

«Вот она, настоящая милость», – подумал я, ощущая горечь и досаду от того, что не могу бросить ему ответ, который срывался с языка. – «А нашим этого не позволили! Они просили укол, но никто даже слушать их не захотел!»

Ну, мне, как «гражданину станции», могли разрешить любую форму ухода. Если бы я захотел. Но я хотел вполне определённого действа.

– Хватит. Мы закончили. Я больше не буду отвечать на твои вопросы.

– Значит, ты настаиваешь на своём? Хочешь, чтобы камрад Кетаки занималась… этим?!

Я кивнул, а потом запрокинул голову и демонстративно закрыл глаза. Слушал, как Саласар сопит с обидой, как ищет, какой бы ещё аргумент применить… Забавно: когда-то он возражал против моей кандидатуры. «Смазливый помощник», – вот, что ему не нравилось. Беспокоился, как это будет выглядеть, что подумают. А вышло всё по-другому…

За дверью вновь послышался странный шум. «Галлюцинации? Очень интересный эффект!» Похоже, я так долго вслушивался в тишину, что она начала отвечать мне!

Или это предчувствие? Интуиция? И уже, действительно, всё?

Дверь распахнулась – и в комнату ввалился человек, чьё появление означало, что я буду жить.

– Всё на мази, – ухмыльнулся Макс Райнер. – Они приняли наши голоса. Да попробовали бы не принять! Я бы им!.. Короче, я тебя забираю.

Все это время я старался не думать о нём – это было слишком ненадёжно. Как чудо. Я был уверен, что у него ничего не получится, и решил заранее себя не обнадёживать. А он всё-таки сумел…

– Эй, ты как? – переспросил он, потому что я продолжал сидеть с запрокинутой головой и закрытыми глазами.

– Хорошо, – я улыбнулся и хотел добавить, что я благодарен ему, но он уже исчез.

– Ну, что же, поздравляю! – как ни в чём не бывало, Цзайчжи Саласар поднялся со стула и сложил спинку, давая камиллу сигнал, что можно убирать. – Это неожиданно, но… Но так, наверное, и должно всё заканчиваться! Тэферы – они такие!

Он нёс какую-то ерунду. И он был искренне обрадован и одновременно смущён, ведь его «последнее интервью», как оказалось, вовсе не последнее… Но радость перевешивала.

– Теперь я тоже тэфер, – отозвался я.

– Не сомневаюсь, что тебе понравится! – он показал мне свою шапочку – оливковую с чёрными полосами и шафранной оторочкой. – Там очень по-особенному!

– Я тоже так думаю, – меня хватило только на усталую усмешку.

Итак, я буду жить. Это главное.

А всё остальное? А больше ничего и не было.

КОНЕЦ ДЕЛА № 6

Дело № 7

Блюз

– Никто не совершенен. Каждый имеет право на ошибку, – сказала Грета Эспин, покачиваясь по своему обыкновению на стуле.

Подросшие котята Рыжий и Серый следили за движениями пружинящих ножек, синхронно кивая лобастыми головами. Камиллу пришлось изменить конструкцию, чтобы стул выдержал такое нестандартное использование. И это была не самая сложная задача, которую он был вынужден решать, приноравливаясь к привычкам тэферов. Например, Рейнер прилагал неоправданно много усилий, когда закрывал дверцу буфета. Каждый раз я ждал, что он её оторвёт! Но обходилось.

– Ты пострадал, и ты прав, когда требуешь признать ситуацию несправедливой. Все согласны. Но что это изменит для самой ошибки, когда она уже совершена? Вот моей ошибке, если это можно так назвать, скоро стукнет пятнадцать лет, – климатолог отхлебнула чай из чашки, делая паузу, чтобы окружающие смогли оценить масштаб катастрофы.

Мне не хотелось спорить. Я бы всё равно проиграл.

– Пятнадцать… – повторила Грета, как будто сама отказывалась в это поверить. – И он уже заставил причесаться весь свой сектор! Ну, и что тут можно исправить? И надо ли…

Котятам наскучил стул, и они отвлеклись на изгрызенный провод, привязанный к ножке стола. Я заметил, что именно эту ножку камилл держал в одном положении и не убирал – всё для того, чтобы на полу валялся зелёный проводок, похожий на корень растения.

Полосатые хвосты как по команде задрались перпендикулярно полу. Секунда – и котята с писком принялись вырывать друг у друга предмет, привязанный к свободному концу «корешка». Это была плашка в форме круга-планеты с изображением летучей рыбы. Знак служащего первого уровня. То есть Главы.

Меня предупреждали, что Проект Терраформирования – это особый мир со своими праздниками и правилами, «Пятым» СПМ-отделом и одиннадцатью Главами (их здесь называли «Генералами»), с непривычными обычаями и традициями. В сутках здесь было почти тридцать часов, а в году 320 дней, зато две «зимы» и два «лета». При этом год на планете не делили на недели, и даже у месяцев пока не было имён: тэферы работали по сменам, подбирая себе индивидуальный график. Станционное, то есть земное время использовали для организационных вопросов, а местное – для работы. Тёплый климат позволял использовать обычные комбо, без подогрева, и обстановка была домашней. Увеличенная сила тяжести отразилась на внешнем облике старожилов, и я выглядел среди них субтильным новичком. А вот ощущение тяжести совпало с тяжёлыми мыслями, так что адаптация прошла почти незаметно…

Я заранее готовился к тому, что будет «всё иначе». Но я не представлял, как на самом деле разнится жизнь здесь и там.

Постигать эти отличия я начал уже в лифте, который увозил меня к стыковочной зоне, где ждал челнок Рейнера.

– Ты молодец! – заявил «спаситель», сняв с меня фиксаторы. – Прям мечту мою исполнил!

Фиксаторы, кстати, были взяты у врачей, и предназначались эти «умные ленты» для закрепления тела во время транспортировки, и то лишь в крайних случаях: когда медкамиллов не хватало. Шейнер, которым воспользовалась Вильма Туччи, применялся спамерами против буйных пациентов с частотой примерно раз в десять лет. Что касается комнаты, где меня содержали, то она использовалась Отделом Безопасности для написавших заявку. В некоторых случаях полная изоляция отвлекала от мыслей о смерти, поэтому психиатры иногда рекомендовали подобную «терапию». Но чаще ей пользовались по личному желанию.

В общем, не самое востребованное оборудование для уникальной ситуации. Станция не нуждалась ни в тюрьмах, ни в самой методике усмирении проблемных граждан – для всего этого был ТФ.

– Я ж сто раз думал, как бы придушить эту стерву! – усмехнулся Рейнер, а я понял, что это не просто «такая фигура речи». – А тут ты… взял и… Да, мы сработаемся! А на тебе это никак не отразится? – вдруг забеспокоился он. – Типа, характеристику не подпортит, или что там у вас?

– Нет, не отразится, – прошептал я, всё ещё пребывая под впечатлением: я ведь всерьёз ждал казни, помощь пришла неожиданно! – Характеристика больше ничего не значит. Я единственный… последний андроид А-класса. Всех остальных моих… – я не смог договорить.

На остроскулом решительном лице Рейнера выразилось искреннее сочувствие.

– Да ты что?! Жёстко! И когда… их?

– Давно. Когда я прилетел. Ещё в марте. Просто я не знал.

Ему понадобилась пара секунд, чтоб догадаться о подоплеке «инцидента», случившегося между мной и камрадом Кетаки.

– Так ты её за это? – печаль сменилась более привычной для тэфера эмоцией: весёлой яростью, как перед дракой. – Она заслужила это, брат! Ты ни в чём… Ни-че-го себе! – он нервно пригладил всклокоченные светлые волосы. – И она с марта молчала?! Да она должна радоваться, что целой ушла! Ты поступил, как любой нормальный человек!

Это была первая половина «оценки» всего того, что произошло со мной на «Тильде-1».

Вторую часть выдала Грета Эспин, отлученная мать бедового Фьюра: «Все ошибаются, но не надо вечно жевать обиду! Глава Станции сполна хлебнёт последствий, все её промахи будут учтены. Ты пострадал, но для тебя всё закончилось. Выдохни – и живи дальше. Ну, на терапию запишись: помогает. А здесь ты своей обидой никого не впечатлишь!»

Я не был согласен, когда услышал это. Мне казалось, случившееся было настолько важным, что ни о чём другом думать было нельзя! Вновь и вновь я прогонял в памяти все события своей жизни – начиная с того момента, когда я убедился, что нам лгали, и заканчивая поправкой «Т-191-006». Но если ложь Проф-Хоффа я мог как-то понять, поступок Леди Кетаки выглядел чудовищным. Как она могла?! Как решилась?..

Но уже вечером я признал правоту Греты, особенно насчёт «впечатлить остальных». Нужно было иметь весьма высокое мнение о своей биографии, чтобы надеяться конкурировать… Ну, например, с заходящим солнцем. По силе оказываемого впечатления оно было вне конкуренции.

Камеры никак не обрабатывали то, что происходило за пределами жилого купола – передавали чистое аналоговое изображение. Сто сорок четыре таких глаз-эмэтамов давали полную картину. В целом, ничего особенного: купол стоял на невысоком холме, и вокруг простирались голые равнины с редкими «пеньками» генераторов атмосферы. Но это внизу, под линией горизонта. А наверху…

Если во время рассвета было не до созерцания, то вечером устраивали «ритуальный просмотр». «Почти как шоу на станции», – подумал я, только услышав о традиции. Хорошо, что не произнёс вслух. А то было бы очень стыдно за глупое сравнение!

Это нельзя было сравнивать. Искусственное и живое – вот в чём была главная разница.

В своём вращении, которое началось миллиарды лет назад, планета попеременно подставляла светилу каждый свой бок, и наступал момент, когда день уходил он нас. И тогда мир преображался. Самое потрясающее заключалось в том, что это зрелище существовало не для нас – скорее, мы существовали для него. Я и не представлял, насколько привык к искусственному воспроизведению! То и дело ловил себя на желании поставить на «паузу» и восхититься работой камиллов. Вот только никто не создавал это «представление», а потому им нельзя было управлять. Оно просто было.

Заходящее солнце окрашивало невидимые выбросы атмосферных фабрик в миллион вариаций малинового и алого. Я думал, что так не бывает, что цветов всего семь или около того. Но каким-то волшебным образом оказывалось, что в каждом содержится бесконечное количество оттенков! И в тот момент, когда они уже захлёстывали с головой, стирая память о других цветах, солнце, наигравшись с красным, принималось за пурпурный. Тогда я забывал всё, что было, и зачарованно наблюдал, как мягкие, пушистые, густые и чистые краски ложатся на небосклон, перемешиваясь между собой и превращаясь друг в друга. Но солнцу этого было мало, и, наигравшись с пурпуром, оно принималась за фиолетовый, прохладный, ясный и глубокий… И так далее, вплоть до невероятной смеси синего и тёмной бирюзы.

Каждый вечер – своя комбинация. Никакой камилл в самых современных трёхмерных экранах не смог бы изобразить такую красоту!

Закат мне показали в первый вечер – так демонстрируют богатый урожай или особо ценное сокровище. Собственно, так оно и было: атмосферные явления были выпестованы климатологами. Эффект, возникающий при рассеивании света с короткой длиной волн, стал результатом многолетних усилий по корректировке воздушной оболочки.

У Тильды была своя атмосфера, но недостаточно плотная, и по составу она не годилась для терраформинга. Поэтому её долго меняли, пока плотность не позволила жить в средних широтах. То есть страшно быстро меняли, если сравнивать с космическими масштабами. Невероятные картины, которые рисовало светило, использовались как показатель текущего состояния стратосферы, не переставая быть любимым зрелищем.

В ТФ любили совмещать одно с другим, экономя на всём, так что это вошло в привычку. Здесь слово «нехватка» имело совсем другой смысл.

На станции, несмотря на хронический дефицит людских ресурсов, жизнь устраивали таким образом, что проблема не бросалось в глаза. Нужно было, например, получить испытательный срок в своей должности, чтобы в полной мере оценить существующий кадровый голод. Стоило мне стать «потенциально свободным», как службы наперебой принялись заманивать к себе, предлагая выгодные условия. Вспоминая об этом, я с усмешкой подумал, что даже теперь, будучи преступником и почти убийцей, я не утратил своей «привлекательности», да и Рейнер перевёл меня к себе под девизом «У нас рук не хватает!» Но пока всё было нормально, почти никто не замечал, какие там дыры.

А на планете была планета. Один человек или десяток, сотня и даже тысячи оставались букашками на поверхности.

На «Тильде-1» консервация жилых блоков и площадок позволяла замаскировать малолюдность. Размеры станции можно было оценить лишь снаружи, изнутри же всё выглядело уютно, в меру просторно, но не пустынно.

На Тильде маскировка не срабатывала. Здесь было очень много места. Очень-очень, невероятно, ошеломляюще, безумно, дико… У меня слов не находилось, чтобы передать величие открывшегося пространства!

– Спатиотимия – а чего ты ожидал? – хмыкнула доктор Олберт, постукивая ногтем по диагностическому монитору, пока я лежал в медсканере.

Полная и широкоплечая Пандья Олберт в своём форменном бледно-зелёном комбо была похожа недозрелый фрукт. В действительность никакой незрелости не наблюдалось. Она была семидесятишестилетним старожилом: на «Тильду-1» прибыла до 141-го года, когда станция ещё не была достроена. Правда, на самой станции доктор пробыла несколько часов – практически сразу спустилась на планету. И оставалась здесь полвека, проверяя здоровье тэферов.

– Тебе выход в космос хотя бы раз устраивали?

Я покачал головой: когда-то я ненадолго туда высунулся, но это не считалось. Да и был я там считанные минуты, пока Чарли не сделалось дурно…

Вспомнив, что где я нахожусь – не факт, что доктор Олберт меня видит – вслух я произнёс:

– Нет, не довелось.

– Ну, тогда будем потихоньку-полегоньку. Биоритмы я тебе перестрою, поносишь инжектор, – на этих словах медицинский камилл защёлкнул мне на шее «ожерелье», и три плоских шприца сразу же присосались к коже над ключицами.

Было щекотно, я попытался почесать, но камилл мягко остановил мою руку. А потом зуд прекратился.

– Не геройствуй, – продолжала доктор Олберт. – Если тошнить начнёт или голова закружится – не стесняйся, иди внутрь. Помощи попроси – здесь понимают. Каждый побывал вот так, в первый раз…

– А вдруг я «крот»? – с беспокойством поинтересовался я. – Если я ни разу, то…

Она ответила мне басовитым смешком.

– Какой же ты «крот»! Мальчик мой, если ты был «кротом», то сразу бы в обморок хлопнулся. И наружу вообще бы не смог смотреть. А ты вон какой бодренький!

«Крот» – это значит «рождённый всю жизнь провести в норах». Так называли тех, кому не помогали ни лекарства, ни терапия. Впрочем, была в ТФ работа, при которой наружу можно было вообще не выходить: например, мониторинг в куполах на дне океана… Но обидно оставаться «кротом», когда другие проводят недели под открытым небом!

В многодневные вахты, нередко одиночные, уходили в основном биологи: лихенологи, бриологи и микологи. Сотни тысяч квадратных километров, на которых росли колонии лишайников, мхов и грибов, требовали непрерывного внимания. Альгологи, занимающиеся водорослями, базировались прямо на воде – на платформах, которые называли «тэва». А в куполах редко собиралась и четверть приписанных тэферов.

Конечно, приходилось передоверять работу ИскИнам. Но проблема состояла в том, что точного рецепта «как правильно» ещё не было – если он вообще мог быть. В отличие от упорядоченной и распланированной жизни на станции, с её точными критериями нормы, терраформирование было непредсказуемым по сути своей, как музыкальная импровизация. Даже цель – землеподобный мир – выглядела очень смутно, а в пределах одной жизни так вовсе малозначимой.

Но это никого не смущало. Шесть материков, не считая островов, полюсов и океанов, давали достаточно простора, чтобы попробовать всё, что уже известно, и провести свои эксперименты. Тем более руки были развязаны: каждую пару миллионов лет сюда прилетал астероид – достаточно крупный, чтобы стать точкой в развитии жизни. Всё откатывалось к простейшим, снова и снова. Пока не появились люди.

Люди изменили расклад. Начался спор Дозорных с шахтёрами – какой камешек просто распылить, а какой «съесть». За последние пятьдесят лет, прошедшие с основания станции, они нейтрализовали два крупных астероидных потока, не считая мелочи. Если бы то, что они успели совместно изничтожить, прорвалось на планету… После такой бомбардировки не осталось бы вообще ничего.

А теперь тут был мох, похожий на мех, разноцветные лишайники-цветы, хрупкие и очень живучие, грибные ниточки с шариками и воздух, которым можно было дышать – всего несколько минут. Грандиозное достижение!

На самом деле грандиозное. Пафос перестал задевать в тот момент, когда я раздвинул лицевые щитки шлема и сделал первый глоток воздуха. И понял, что Тильда – живая. Вокруг на сотни световых лет пустота, а здесь – жизнь!

В этом и состояла церемония посвящения. Когда я наконец-то смог выйти из купола под это высокое бескрайнее небо, мне разрешили открыть шлем и сделать несколько вдохов и выдохов. Воздух пах гнилью и тухлятиной с резкими химическими нотами, от которых тут же запершило в горле. И он был тёплым и очень влажным, как в душе.

Вокруг росли «вторичные экспериментальные посадки средней степени контроля» – клочковатый ковёр, по которому ползали оранжевые жукообразные камиллы размером с кулак. Они то и дело опускали толстые хоботки, чтобы взять образец интересного, и тихонько гудели, обмениваясь информацией.

Я задрал голову и увидел синее небо, замаранное лоскутками облаков – нечто очень высокое и тоже живое… Быстро вспомнив, что не следует «искать потолок», я постарался принять небо таким, каким оно было – бескрайним. Получалось с трудом. Смотреть из купола было проще…

– Ну, как? – Макс Рейнер стоял у входа в купол, приглядывая за мной.

Понадобилась неделя, чтобы я стал «настоящим тэфером». Впрочем, если по-честному, до «настоящего» было ещё очень долго! Однако «кротом» я точно не был. Значит, надо приступать к выбору профессии. «Интересно, кто захочет взять себе такого в подмастерья?»

Пора было возвращаться. Закрыв шлем, я медленно повернул назад. И пройдя половину расстояния, наконец-то расслабился. Я не спешил вернуться – вот что самое важно. Я не боялся оставаться в этой бесконечной высоте!

– Знаешь, я всё хотел извиниться… Ты уж прости, – тэфер заботливо отряхнул моё и без того чистое плечо.

На мне был новенький тэферский комбо – оливковый с узкими чёрными полосками, яркими шафрановыми манжетами и широким чёрным поясом. Предупреждающего знака на нём не было: не успели прилепить, а я и забыл. Рейнера это не волновало, конечно. Что характерно, логоса с камиллами – тоже.

– Я сразу хотел тебе сказать, но как-то не сложилось… Извини, что я не сразу прилетел.

На нём был серо-голубой домашний комбо с пятнами на левом боку. Я не представлял, где можно было измараться, чтобы нельзя было отстирать. Но если он так запачкался, что мешало одеться в чистое? Что-то чисто тэферское. Здесь только генерал ходил, как на параде. Остальные обходились без маркировки и плашек – принаряжались, только когда надо было на станцию.

– Представляю, что ты пережил в те три дня! – продолжал он.

– Три дня? – эхом повторил я, ещё не вникнув в суть его извинения.

– Много, я понимаю! – вздохнул Рейнер. – Я к шахтёрам мотался на Шестую, когда это всё с тобой случилось. Так что сразу прилететь никак не мог – далековато. А кого-то другого послать… Нет, лучше я.

– Ну, да, – согласился я.

– Они бы всё равно ничего не сделали! – хмыкнул он. – Ждали меня. Делали вид, что совещаются – ну, как обычно. Тянули резину!

– Ничего, зато у меня было время подумать…

– Да чего там думать! Как будто тебя взаправду собирались убивать… Ха-ха, вот это шуточки! Они что, палачи? Ладно, пошли. Надо до заката решить, кому тебя сдать. И поужинать. Что-то я проголодался! – и Макс Рейнер устремился по коридору в сторону коммутаторской.

И вдруг я понял, что прекрасная романтическая традиция «Вдохнуть воздух планеты – стать своим», кроме ритуальных, содержала и сугубо практически цели. Народ проверял содержание кислорода. Никто не оспаривал мнение камиллов: если «безвредный», то так оно и есть. Но надо же и самим удостовериться!