Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 74 страниц)

Культурология: Этикет

– Ты не против?

Сара Дьюб выглядела гораздо счастливее, чем при нашей первой встрече. Голос окреп, в глазах – ни признака слёз. Она заплела волосы в причудливую тёмно-русую корону и сняла «звёздочку донора». И больше не казалась потерянной.

Вообще-то я хотел побыть один, поэтому выбрал малопопулярную столовую при библиотеке. Но опять не срослось. «Хорошо, хоть не поклонницы!» – подумал я с некоторым облегчением. Лилово-сливовые комбо Дозорных напомнили о социологическом проекте Полины Блумквист. Вопрос о предназначении женщин – интересно, как «исполнительницы» этого «предназначения» воспринимали всё на самом деле?

Вместе с Сарой к моему столику подсели весьма узнаваемые персоны: улица Норайо Хадада, «Проверить легко!», «андроиды как астероиды». Огненно-рыжая «мадонна» (впрочем, теперь уже без младенца) плюс «индейская принцесса», которая не так давно угрожала снять с меня скальп. То есть не совсем с меня и не совсем скальп. И в шутку, конечно. Теперь я воспринимал это как шутку, но тогда, когда всего пара дней минула с гибели Чарли… О чём они, разумеется, не знали.

– Ирма Кейн, – представилась огненнокудрая, протягивая руку.

– Таня, – смугляшка ограничилась улыбкой.

– Как ваш малыш? – спросил я, чтобы начать разговор.

Ирма рефлекторно посмотрела на альтер.

– С папаней, где ещё… Через час кормить. Спасибо, что поинтересовался, но мы к тебе с серьёзным разговором.

Я изобразил на лице терпеливое понимание – и приготовился к извинениям, но получил нечто совершенно иное.

– Ты должен пожаловаться на них, – решительно заявила Ирма, активируя экран настольного меню. – Узнаёшь?

Показанное подтверждало «должен», давало ясный повод для «пожаловаться» и уточняло, кто это «они». И это касалось именно «меня», не поспоришь.

– Это называется «сталкерство», – объяснила Таня.

Я хотел было объяснить, что слово и явление мне отлично известно… по учебникам…

– Закон они не нарушали, – пробормотал я и торопливо заработал ложкой, чтобы ещё чего-нибудь не ляпнуть.

– Они и не нарушат, – фыркнула Ирма.

Сара смотрела на меня со снисходительной материнской улыбкой, откинувшись на развернувшуюся спинку кресла и сложив руки на животе, который, как я мысленно отметил, стал ещё больше.

– Они знают, как не нарушать, – пояснила она. – Разбираются…

– Все разбираются, – перебила её Ирма. – Ты здесь новичок – и мало во что въехал. Так что слушай в оба уха.

Тесен мир, особенно если это четвертинка автономной станции! Я вспомнил, кто она: старшая сестра одного из одноклассников Фьюра – коренастого и низколобого Шаши Игана, похожего на неандертальца. Он об этом сходстве знал, но не стремился разрушить первое впечатление – напротив, укреплял его. Похоже, напористость была их семейной чертой!

– Ты не первый, кого они обхаживают, – сказала Ирма, тряхнув рыжей гривой. – Это у них такое развлечение. Причём двойное, – она вывела на столешницу личные дела моих «поклонниц». – Во-первых, они доканывают того, кого выбрали. Во-вторых, делают фигу всем нам. Типа, смотрите, что мы можем, попробуйте помешать!

Тем временем на экране отобразились профили знакомой троицы. При желании, я мог бы активировать свой администраторский доступ и узнать подробности, но особого желания не возникало. Нана, Ядвига и Анис отличались друг от друга цветом волос, телосложением, цветом кожи и глаз, но я быстро сообразил, какую общую черту имела в виду Ирма: отказ от донорства. Как следствие – ограниченный гражданский статус, который нечем было компенсировать: девушки трудились простыми операторами на внутреннем производстве. Ни высшего образования, ни талантов. Даже второй профессии не намечалось: удивительно пустая жизнь. Зато избыток свободного времени!

– У меня было так же, – печально улыбнулась Сара, имея в виду своё прежнее отношение к донорской программе.

– Скажешь тоже! Ты сначала закончила универ, – фыркнула Ирма. – И я не видела, чтобы ты вертела хвостом на Воскресной площади! В общем, нет тут ничего такого, что можно им вменить. Только это, – и она переключила обратно к снимкам, – Поэтому ты должен заявить.

Снимки были качественные: ни одного неудачного ракурса, ни одной лишней черты! Первое впечатление: их делали любя, и чувство было серьёзным. Но это лишь верхний слой. Пролистывая галерею, вскоре я ощутил беспокойство. Снимки были однообразно сладкими. «Хорошенький мальчик» – вот кто там был. Красивая кукла. Не я, и не моя жизнь. Они могли быть сделаны где угодно! В них не было ни Главы, ни станции, ни кнопки. Обработанные портреты, с которых счистили всё лишнее, оставив только смазливую мордашку и мышцы, если говорить о снимках из бассейна. Последние оказались особенно неприличными, потому что заснято было так, что плавок не разглядеть. Даже фантазировать особо не нужно – достаточно позволить мозгу делать свою работу, «достраивая картинку».

Я вспомнил разговор с долговязой пятиклассницей Евой и покраснел.

– Это, конечно, не очень… приятно… Но, может, просто потерпеть? Когда-нибудь им надоест, и…

– Ничего-то ты не знаешь, – вздохнула Таня, подперев щёку.

Я сразу вспомнил, как поначалу Леди Кетаки частенько мне говорило что-то подобное.

– Ты у них не первый, – повторила Таня. – И даже не второй. Они проделывают такое уже в десятый раз…

– В седьмой, – уточнила Ирма.

– Что проделывают? – поинтересовался я, уже догадываясь, впрочем, об ответе.

– Сталкерят, – ответила Таня. – Доводят. Играют…

– И не только у нас, – подхватила Ирма. – По всем секторам катаются. Насвинячат в одном – перебираются в другой. И так по кругу. Ничего серьёзного – снимочки, фоточки, ля-ля-ля, хи-хи-хи. Если заговоришь – будут приветики на альтер кидать. Втроём. Захочешь закрутить с одной – другие начнут изображать ревность. Не придерёшься! Будут динамить, скандалить, рыдать, даже драться! Пока от тебя не останется… Пока ничего не останется.

– Они тебя выбрали, ещё когда Ирвин только начал вещать, – продолжила Таня. – Сам можешь проверить! Первые фотки появились в твой первый день здесь. Едва ты вышел из лифта, как они уже поджидали за углом. И не отставали, верно? Ходили следом, щёлкали. Теперь будут сужать круги, как делали это с остальными. Пока не присосутся!

И тут меня накрыло, сильно, до тошноты. Вспомнив, что я думал о своей популярности, как на неё рассчитывал, как гордился собой и радовался успехам, я прикрыл глаза рукой и пожелал себе провалиться сквозь землю… На «уровень Ба». А лучше сразу в космос. «Идиот! Болван!»

«Интересно, а Леди Кетаки знала об этом?» – вдруг с ужасом подумал я.

– Да ладно тебе, не переживай! – Сара привстала с кресла и ласково погладила меня по голове, как ребёнка. – Ты здесь не один.

Я смог только тяжело вздохнуть, сдерживая дрожь в подбородке. «Хуже, чем с Линдой!»

– Надо действовать, – решительно заявила Ирма. – И чем раньше, тем лучше!

Выпрямившись, я внимательно посмотрел на них – и спросил то, что, наверное, мог спросить только андроид А-класса моей подготовки, обязанностей и опыта общения с Проф-Хоффом (куда входили эксперименты по типу «давай я тебе сделаю добро, чтобы посмотреть, как ты будешь реагировать»):

– А вам это зачем?

Они удивились, каждая по-своему: Сара показала искреннюю обиду, Таня – раздражение, Ирма рассердилась на потерю времени. Она-то и нашла правильные слова:

– Тебе вообще нравится, что с тобой играют?

Я отрицательно покачал головой – и она назидательно наставила на меня палец:

– А другим, как думаешь, приятно? И что – терпеть, чтоб никого не обидеть? Деток этому учат, когда они кусаться начинают. «Не делай другим то, чего не хочешь себе». Ты бы лучше спросил, почему это не прекратили раньше!

– Хватит уже, – буркнула Таня. – Кто стормозил, тот стормозил. Мы тоже хороши – непонятно, чего ждали…

– Короче, ты должен заявить, – суммировала рыжая бестия. – Напиши в общий форум, в раздел жалоб, что тебя это бесит. Ну, раздражает или как-то так. Что тебе неприятно такое внимание. И что это сплошное гадство. Что оно тебя вообще оскорбляет. Попроси, чтобы на это обратили внимание. Прямо сейчас, до того, как они залезут тебе в штаны – чтоб потом претензий не было. Сможешь?

– Я-то смогу…

«Как бы объяснить ей, что жаловаться на такое для меня – именно для меня – не совсем то…»

– Если тебя волнует, что ты «ашка», это зря, – заявила Ирма. – Как только они или ещё кто заикнётся про это…

– Надо, чтоб они поняли, что поступают нехорошо, – сказала Сара. – Что это не шутки, что это неприятно. Даже со стороны смотреть неприятно.

– Погоди, – Ирма подняла ладонь – совсем как на школьном практикуме по красноречию. – Тут другое важно. Они не нарушают закон, никто не спорит. Прописанный закон. Они людей обижают, только и всего. Треплют нервы, а потом, когда надоест, бросают – и берутся за следующего. Не смертельно! Не какой-нибудь там тектонический сдвиг во время вахты, или в космосе неделю болтаться без связи. Вроде ерунда. Но обидно. И нечестно. И мне совсем не хочется (она мельком заглянула в свой альтер), чтобы Бобка или Ёжик с чем-то таким встретились. Чтобы, когда они вырастут, такие девицы шастали тут толпами! Они же выбирают ребят помоложе – и вытягивают из них всё… В общем, ты не жди, когда рассосётся, как остальные ждали. И не проси отстать от тебя – им того и надо, чтоб ты заговорил, чтобы повод был. Это у них такой сценарий, проверено. Просто заявись, опиши, как тебе это не нравится. Попроси помощи – просто попроси, у всех. А мы подхватим. Только сам ничего не делай, идёт?

История: Космическая эра

Сражённый новостью, что популярность, которая так мне льстила, на самом деле должна меня настораживать, я не успел спросить про особенности вовлечения в донорскую программу или хотя бы про отношение женщин к этой программе. История Сары являлась скорее исключением, чем правилом, Ирма была счастливой матерью троих детей (и что-то подсказывало, что на трёх она не остановится), про Таню я не знал ничего. Но и так понятно: если Дозорная, то либо донор, либо мать, либо няня или воспитатель на реабилитации.

Что они думали про «предназначение рожать» я уже примерно представлял – по контрасту с теми, кто трактовал ситуацию именно в таких выражениях. Для «опасной троицы» способом освободиться стало сексуальное сталкерство, но это была скорее социальная патология, чем приемлемый выход. Для большинства проблема решилась ещё в старшей школе, в рамках профориентации. Донорство считалось удобной ступенькой – одной из многих, которые нужны для карьеры. Но не обязательной.

Если бы не «Кальвис», Сара Дьюб возилась бы с «бэшками» – и вылезала бы из их сети только чтобы перекусить. Да и Грета Кон могла сказать Реншу Нортонсону «нет» – и сразу, а не через семь лет, улететь на Тильду. Выбор всегда был, пусть и не бесплатный. Конечно, я не представлял, как чувствовали себя люди, родившиеся с заложенной биологической программой, которую можно было выполнить, а можно – нет, но игнорировать всё равно не дадут. А может быть, именно я их понимал лучше всего. Я ведь тоже не выбирал своё формальное положение андроида и кнопку.

Но что в вопросы о биологическом предназначении вкладывала Полина Блумквист? Какого ответа ждала? На какую реакцию рассчитывала? И почему её «социологический отчёт» был констатацией факта, без каких-либо выводов? С другой стороны, из всех итоговых работ, что были сданы членами банды Фьюра и Тьюра, он единственный был более-менее похож на проект как таковой. Насколько Полину интересовал «долг»? Или за провокационными вопросами скрывалось что-то другое?

Итоговый индивидуальный проект решал много разных задач. В первом классе средней школы значение имела только одна, очевидная: продемонстрировать свои знания и умения, полученные за год. Что больше всего понравилось, зацепило и запомнилось, тем и занимаешься. Это не составляло труда для обычного школьника – суммируешь всё сделанное за год и показываешь самое удачное. Таланты, зараженные тщеславием, соревновались на поле уникальности либо, что реже, с выбранным соперником. Проектом могло быть что угодно, от поэмы до работающего энергетического блока в миниатюре или, например, живой хризантемы, проращенной из сгенерированного семени.

Исключение – индивидуальный проект пятого класса, потому что делался он после средней школы и всего курса истории – и перед старшей школой, где начиналась профориентация. По-хорошему, это был первый серьёзный разговор подростка и государства, которое выполняло свои обязательства перед ним, начиная с момента зачатия, и вот, наконец, предложило предъявить результат. Вперёд выдвигалось не содержание, а, скорее, форма и оформление как таковое. Пройдёт совсем немного лет, школьник получит полные гражданские права – и, соответственно, возможности прямо влиять на это самое государство. Надо было понять, кому вручаются эти права и возможности.

Болезненное отношение к «биологическому долгу» не было чем-то из ряда вон. Каждый человек проходил, причём неоднократно, через принятие своего пола. Мальчики завидовали девочкам – из-за доступной карьерной ступеньки. Девочки негодовали, воспринимая «планы на тело» как прямое покушение на границы личности. Впрочем, курс «Мировой истории» в четвёртом классе давал ответы на многие «почему». Достаточно было посмотреть, как эту задачу решали тогда – до закона о семье, до планирования и родительской профессии как таковой.

Было время, когда женщины вообще не считались людьми и воспринимались как второй сорт, не способный ни на что, кроме вынашивания детей. Впрочем, мне такая формулировка всегда казалась натянутой – до становления медицины подобный перекос ещё можно было как-то понять, но потом, разумеется, такое положение быстро выправилось.

Вопросы из проекта Полины были бы актуальны для «сумрачного периода», когда семейный кодекс только вводился и проверялся на устойчивость. Первые родительские экзамены и донорские программы, первые альтеры и «одномоментное голосование». Тогда случались и ошибки, и злоупотребления. Но, опять-таки в отличие от предыдущих эпох, этот опыт стал фундаментом для сегодняшних правил…

Чувствуя, как трещит голова, я крутанулся на стуле – и рассеянно скользнул взглядом по матовым стенам библиотечной кабинки. Поскольку я пользовался расширенным административным допуском, логос закрывал меня от остальных посетителей, создавая ложное ощущения одиночества.

Я знал, что неподалёку притаились «поклонницы». Они работали в ночную смену, непонятно, когда отсыпались, и вели себя как заправские охотники – теперь, когда я знал об их истинных мотивах, это стало особенно заметно. Выслеживание, засады, преследование, изучение привычек и «мест обитания». Однако для неосведомлённого наблюдателя их поведение вполне могло сойти за любовь. Должно быть первые жертвы тоже были уверены, что это искреннее чувство, а не развлечение, основанное на власти и сексе.

Маскировка, опять проклятая маскировка! Сталкерши изображали страсть, хладнокровные убийцы – закомплексованных маньяков, «бэшка» имитировал служебного робота, подростки с идеей – подростков с душевной травмой.

Даже я маскировался, называя себя «андроидом».

Потому что нельзя быть «искусственным человеком».

Потому что создание людей запрещено.

Потому что только биологический способ воспроизводства сохраняет человечеству независимость от технологий.

Потому что пока сохраняется независимость от технологий, каждое новое поколение имеет возможность учиться всему заново.

Потому что естественное усвоение информации и развитие с нуля позволяет оптимально приспособиться к меняющимся условиям и скорректировать полученный опыт.

И пока люди приспосабливаются к меняющимся условиям и корректируют полученный опыт, они развиваются.

Противоположность развитию – деградация и смерть. Поэтому упрощение воспроизводства, такое удобное и экономное, было тупиком в долгосрочной перспективе. А значит, техническая возможность создавать искусственных людей нивелировалась одной только логикой, не говоря уже про нравственные и этические критерии.

Я трижды пропускал через себя эту логическую цепочку: когда «лечился» от «амнезии», когда переживал кризис после правды о своём происхождении и когда пытался принять изменение статуса А-класса. «Люди для людей», чего бы это ни стоило, потому что цена за передачу ответственности – будущее цивилизации. «Кальвис» подтвердил это.

Но ещё до «Кальвиса» мальчики и девочки Космической эры могли оценить правила, по которым им предстояло жить. Права, благодаря которым их собственная жизнь так разительно отличалась от жизни их сверстников всего двести лет назад. Обязанности, которые предъявлялись честно, а потому были несопоставимы с фальшивыми договорами прошлых эпох. Нужно было быть слепым эгоистом, чтобы не осознавать это!

«Поклонницы» были как раз такими. Но не Полина Блумквист – единственный ребёнок мамы-аналитика и папы-инженера. Не девочка, способная часами корпеть над мозаикой или вышивкой. Пускай её проект был скандальным, реализовала она его на «отлично».

«Ей просто жалко было!» – прошептал я, уставившись в тёмный прямоугольник «спящего» монитора. – «Ей жалко было выбрасывать результаты опроса!»

А это значит, что итоговая работа была лишь поводом. Полина согласилась использовать своё увлечение социологией – точно также, как Зейд Уистлер отдал в общак банды мастерство обращения с камиллами и доступ к техническим сетям.

Если бы не опрос, индивидуальный проект Полины не отличался бы от проектов её товарищей, то есть был бы таким же чистым листом. Учителя и воспитатели считали, что это буквально «tabula rasa» – таким манером ребята заявляют о своей свободе. Вторая версия: желание начать с нуля, и поскольку после сдачи работ никаких акций не последовало, этот вариант посчитали верным.

Но в пустом листе не было никакого смысла. Не было содержания. Акции банды Фьюра не являлись символами, аллегориями или загадками, и школьные психологи с воспитателями могли сколько угодно спорить о возможных расшифровках. Это были просто хулиганства, спланированные так, чтобы сделать побольнее и при этом не попасть под закон.

Фьюр и Тьюр тянули время. Зачем? Чтобы набрать сторонников, которые будут спрашивать, что значит «хватит врать»? А для чего тогда имитация катастрофы? Или катастрофа была местью за «Сенсационное Историческое Шоу»?

День комиссии становился всё ближе, а я не нашёл ни одного аргумента. Я не мог защищать ребят, потому что был заранее согласен с необходимостью удалить их из школы и вообще со станции. Они же как будто этого и добивались! Так пусть и получат, если не хотят даже намекнуть, что не так. Может быть, «не так» – это смерть отцов и бунт «бэшек», в ответ на что они устроили свой бунт, подсознательно понимая, что исправить ничего нельзя. А теперь они тянули за собой других. И высылка будет разумным и справедливым решением. Но я-то не хотел на Тильду! Во всяком случае, не сейчас. Поэтому придётся придумать что-нибудь такое, чтобы их спасти.

…А может быть, Леди Кетаки догадывалась, что к этому всё скатится? Что я стану защищать себя, а не их, потому что защищать их было бессмысленно.

Искусствоведение: Макраме

Когда нам поставили «кнопку»… Когда нам ещё только сообщили о том, что это сделают, мы не поняли, о чём речь и что такое «предохранительный блок». Вернее, мы понимали, что из себя представляет это устройство и какие задачи оно призвано было решать, но осознать превращение из почти-человека в почти-механизм не смогли. Да и не было таких «умных механизмов», чтобы умирали от простого нажатия кнопки. Информация были слишком ценным ресурсом. Память альтера невозможно стереть, потому что зеркало хранится в сети и на центральном логосе. Камилл, а уж тем более логос уничтожается только механически. И только по собственному желанию: законы защищали их целостность не менее надёжно, чем Фикс-Инфо – право на тайну жизни людей.

Много позже я догадался, что вся эта история с «предохранительным блоком» состоялась из-за уникального совпадения тотального страха, желания этот страх скомпенсировать, политики и хитрости, которая так долго служила прикрытием, что стала частью того, что защищала. Нас записали андроидами, чтобы соблюсти видимость законности, признали частью «класса самостоятельных устройств», чтобы оградить Проф-Хоффа от подозрений, а потом он и рта не мог открыть на тему «у них аналоговый биологический обрабатывающий центр, и если его отключить, все данные сотрутся навсегда». Потому что терминологически так обозначали людей, а мы не могли быть людьми… В общем, круг замкнулся.

Возможно, кто-нибудь в той комиссии, которая решала нашу судьбу, однажды вдумается – и осознает, что именно нам приделали и на что обрекли. Но отменить совершённое – значит, запустить процесс, которые с большой вероятностью закончится печально для лаборатории профессора Хофнера и для него самого. И нет гарантии, что нам станет лучше.

Так или иначе, когда нам поставили «кнопку», мы ещё не понимали, что такое смерть. Пока Чарли не вынудил отключить его, мы жили в мире, где смерть оставалась условностью. «Кальвис» находился далеко. «Бэшек» на «Дхавале» было мало, их быстро нейтрализовали, обошлись без потерь. Уютный, спокойный мир, который был бы идеальным, если бы не психологические эксперименты нашего отца.

Как-то раз – примерно через месяц после вживления предохранителя – он спросил, что мы будем делать, если от лаборатории потребуют сократить «контрольную», как нас тогда называли, «группу»? Попытка контратаковать через: «А как вы отреагируете?» – была хладнокровно пресечена:

– Пятьдесят процентов отдам сразу, – ответил он, не моргнув глазом.

Хорошая ловушка: нас-то было семеро! Проглотив эту сомнительную откровенность, мы принялись довольно-таки однообразно выражать своё терпение и смирение. Максимум, на что хватило меня, это попросить, чтобы выбирали жребием или, по крайней мере, не сообщали потом, кто отделял временно помилованных от приговорённых.

Через несколько недель он повторил вопрос – и ответы были другими. Мы протестовали против такого обращения, бунтовали и не собирались понимать. В общем, не самые весёлые качели. Метания между неприятием и прощением закончилось незадолго до того, как меня отправили на «Тильду» – к маньяку (который, как оказалось, ещё ничего) и школьникам.

Сравнивать эти две беды я начал сразу, но не всерьёз. Потому что не мог представить, что подростки смогут стать убийцами. Разве что по глупости, как тот мальчик в салоне «Рима». Достаточно будет найти правильное объяснение, и угроза рассеется. Поэтому, когда ко мне подошла Эмили Фрил, протянула узкую ладошку и предложила пойти с ней, у меня и мысли не возникло, что это может быть опасно.

На снимках в личном деле Эмили выглядела серой мышкой, в реальности – настоящая феечка: худенькая, полупрозрачная вся, с нежными пепельным нимбом волос и огромными широко распахнутыми глазами призрачно-серого оттенка. Казалось, ещё секунда – взлетит или растает в воздухе. Я даже забыл, что это прелестное дитя могло сорвать урок «невинными» вопросами по теме и довести учителя и одноклассников до белого каления. Суть былых подвигов и волшебный облик категорически не совпадали, и я забыл о фактах, доверившись впечатлениями.

От библиотеки мы дошли до жилого блока, и поскольку наступил промежуток, в который у всех смен, кроме дневной, было свободное время, передвигались мы в толпе отдыхающих тильдийцев. Архив Инфоцентра располагался в Центральной зоне, по соседству с офисами Администрации и столовыми – не удивительно, что на каждом шагу я кивал, здоровался, отвечал «Всё хорошо» и «Стараюсь» на дежурные вопросы.

«Роковая троица» мелькнула неподалёку, но поспешила спрятаться при виде лилово-сливовых комбо. Рыжая Ирма показала свой альтер, намекая, что пора бы уж сделать то, что просили. Я виновато улыбнулся – если бы она поинтересовалась, чего я жду, пришлось бы выдумывать оправдание, потому что честно ответить: «Мне кажется, я сам справлюсь», я не мог.

Знакомые спамеры из группы «А-М-112» указывали на Эмили и, сцепив руки в замок, поднимали их над головой – желали успехов в расследовании. Провожатую мою это внимание не задевало, и я окончательно расслабился. Все видели, с кем я, а значит ничего неожиданного произойти не могло. Двенадцатилетняя отличница на глупость не способна, потому что слишком умна для глупостей!

С этими мыслями я дошёл до жилой зоны, послушно повернул к семейным блокам и едва успел прочитать «Ремизовы» на табличке, как дверь перед нами гостеприимно распахнулась.

Разница между прихожей моего блока и обиталищем семьи Фьюра и Тьюра сразу же бросилась в глаза, зацепилась за волосы, прилипла к подошвам и засвербела в носу. Не бардак, а скорее инсталляция на тему техноджунглей. Впрочем, для четырёх детей под опекунством одного взрослого это даже порядок.

На одной стене были развешены непонятные ленточки, другую покрывала наскальная живопись, но Эмили не дала мне присмотреться – втолкнула из сумрачного коридора в ярко освещённую комнату.

Пока мои зрачки адаптировались к контрасту, я мог доверять только слуху и, наверное, интуиции. Если бы захотел. Различив шорох слева, я остался стоять – не мог поверить, что это то, чем кажется. Поэтому не успел уклониться и рухнул на пол.

Ударили меня чем-то твёрдым и без острых углов. Пяткой, надо полагать, или кулаком. Очнувшись, я увидел сидящую на корточках Ханну Зотову, которая проверяла узлы на проводе, стягивающим мои руки в кистях. Ханна была как деревянная кукла – вся круглая, ладная, с кожей медового оттенка и узким разрезом чёрных глаз. И сплошные мускулы – пятый год брала первое место по единоборствам в своей возрастной группе. Впрочем, спорт не был её единственным хобби.

Я дёрнулся – без толку. Мои ноги тоже были надёжно зафиксированы, а когда я попробовал согнуть колени, то понял, что меня к чему-то привязали. Интересно, к чему можно привязать в жилой комнате? Разве что снять стенную панель и найти во «внутренностях» что-нибудь подходящее.

– Нормально, – сообщила Ханна, поднимаясь и покидая доступную мне зону видимости.

Я лежал на боку – лицом к тумбе-пуфу. В моей комнате стояло что-то похожее, я хранил там комплект гигиенических принадлежностей. Эта тумбочка была завалена листами белой и серовато-голубой бумаги. И поскольку я упирался в неё носом, то смог разглядеть тонкие волокна и неровные края. Самодел, причём не самого низкого качества!

– Ну, мы пошли?

Это Эмили.

– Да, давайте!

Это Фьюр.

– Может, помочь?

Кро. И в голосе звучала надежда, что попросят остаться. Да уж, Оскар был преданным товарищем!

– Не, мы сами. Бывай!

Тьюр.

– Сколько вам надо?

Дана. Третий лидер.

Фьюр засмеялся.

– Да ни столько!

– Ладно! Ну, что ты прям… Десять минут. Я засекаю.

– Спасибо, Дан, но…

– Мы посторожим. Вдруг кто…

И они вышли – все, кроме Тьюра и Фьюра.

Три вещи я понял из этого разговора: во-первых, Дана Иоффе понимала своих друзей лучше, чем они понимали себя. Скорее всего, именно она предложила связать меня. Во-вторых, несмотря на преимущество в понимании ситуации, она доверяла им больше, чем себе – вернее, доверяла их идее, которая могла оправдать всё. Включая моё предстоящее отключение – в третьих.

Времени было мало – десять минут, отсчёт пошёл, и я сразу перешёл к главному, опустив мораль, да и рациональность тут не работала. Вряд ли они не осознавали, какими будут последствия!

– Что я вам сделал?

– Ничего, – ответил Фьюр, опускаясь передо мной на колени.

Я увидел мятый комбо, который уже пару дней не клали в чистку, ощутил резкий химический запах отбеливателя и понял, что это могут быть мои последние впечатления, включая прикосновение пальцев к затылку.

«Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип!» – и кнопка подставилась под пальцы.

Они делали это всерьёз!

– Да объясни же! – воскликнул я, всерьёз разозлившись, – Я имею право знать, за что!

Фьюр убрал руку.

– Ты знаменитый, – ответил он. – Тебя все любят. Даже Юки.

– Поэтому вы хотите меня убить?

Он помедлил, обдумывая мои слова.

– Может, лучше я? – предложил Тьюр таким тоном, как будто они решали, как лучше упаковать подарок.

– Не, я сам. Сейчас, – и Фьюр снова положил ладонь мне на затылок.

И снова проснулась кнопка.

– Я хочу жить, – прошептал я, представляя, как кончик пальца касается «предохранительного блока». – Очень хочу… Пожалуйста!

Фьюр убрал руку.

– Что такое? – Тьюр подошёл ближе, сел рядом.

– Он не понимает, – сказал Фьюр. – Не понимает…

– Может, объясним ему? – предложил Тьюр.

– Время…

– Ну, да.

«Если бы она знала, что этим кончится, она бы меня не отпустила», – подумал я, вспоминая шутку про эксперимент. Леди Кетаки имела в виду нечто менее экстремальное – по крайне мере, диалог, взаимодействие между мной и ребятами. Не связанные руки-ноги и десять минут!

– Я же не виноват, что я такой популярный! – воскликнул я. – Я вообще не собирался сюда! Меня вызвали!

– Он не понимает, – повторил Фьюр и удручённо вздохнул.

– Вы тоже! – парировал я. – Вы тоже не понимаете, каково мне! Я не хотел кнопку! Я не хотел на «Тильду»! За меня всё решили другие! А теперь ещё и наказывают на это!

– Да никто тебя не наказывает! – разозлился Тьюр. – Кому ты нужен со своей кнопкой!

– А как же остальные?! Юки? Каково ей будет, если её братья… Зачем вы наказываете их! Их – за что?! Они же будут… Они не обрадуются, если я умру!

– Ты не умрёшь, – «успокоил» меня Фьюр и опять потянулся к кнопке. – Просто перегрузишься. Как тогда, с этим Мидом. Генри говорил, что ты отключился совсем, но вернулся. Логос вернёт тебя.

– Я не вернусь, – прошептал я, закрывая глаза. – У меня нет зеркала. Только голова. Как у вас. Как у человека.

– И что, если мы нажмём, ты, типа, умрёшь? – недоверчиво переспросил Фьюр. – Думаешь, я поверю? Нашёл дурака! Даже сраный альтер нельзя убить! Никто не станет…

– Можешь проверить, – отозвался я и задержал дыхание, как будто собирался нырнуть.

Кнопка замолчала. Я осторожно открыл глаза. Фьюр продолжал сидеть рядом со мной на полу. Тьюр примостился рядом – я видел ладонь, на которую он опирался.

Моё сердце бешено колотилось в груди, как будто хотело вырваться. Но сам я постепенно начал успокаиваться, хотя связанные руки продолжали вызывать тревогу.

– А зачем они так сделали? – спросил Тьюр.

– Чтобы обезопаситься, – объяснил я, вспоминая свою реакцию на новость о кнопке. – Испугались из-за «Кальвиса». Решили отказаться от андроидов. Вообще.

– А зачем тогда это? – он нагнулся, чтобы рассмотреть предохранительный блок.

– Это альтернатива, – я с трудом сохранял неподвижность и заставлял себя отвечать подробно, развёрнуто, чтобы отвлечь их от того, что они совсем недавно собирались сделать. – Все модели «бэшек» уничтожили сразу, нижние классы заморозили, а нас… А-класс – экспериментальный. Нас мало. Поэтому установили…