Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 74 страниц)

Дисфемизм

– Привет, Рэй! Спасибо, что пришёл! Знаешь, а ведь я особо и не ждал. Думал, ты не станешь. Особенно после того… ну, ты понимаешь, после того случая… Мы ещё с тобой должны были поужинать. Я-то как раз собирался тебя пригласить, а тут это. Сначала новость про всё… Потом сразу извинение от временного. Он, конечно, молодец, быстро отреагировал. И правильно. Вообще, хоть это всё и погано получилось, но ребята наши сработали, как надо: не стали ни о чём сообщать, пока полностью не разобрались, а как только разобрались, разом всё и сообщили.

А так даже представлять не хочется, как тебе было! Ты имел полное право хлопнуть дверью! Может, и следовало бы – для тебя, но и для нас тоже. Но спасибо, что остался, и спасибо, что пришёл. И вообще… Это, конечно, ужасно звучит, но ты должен быть благодарен этим засранцам. До того, как всё стряслось, кто знает, как бы было. А теперь уже в открытую говорят, к каким последствиям привела вся эта история, что сделали с твоими братьями, инструкция и кнопка – всё, что было накручено. Кое-кто, конечно, набрал баллов, что снял с тебя тот знак! «Под свою ответственность!» Ха! Если б он баллотировался, то я бы решил, что это не спроста… А так сливки снимет Аямэ – она с самого начала шла против Кетаки, и это учтут. Ладно, не будем об этом, а то тема-то так себе.

Я чего тебя пригласил: нужно твоё мнение. Именно твоё – в этом вопросе ты человек уникальный. Через многое прошёл, и думаю, ты многое воспринимаешь иначе. Не так, как кто-то другой. Чем я, например. Особенно я. Да уж, я, себе глаза испортил во всех смыслах этого слова! Когда всё перегребёшь, просто слышишь, как крыша едет. Вжжж… И чем ближе новый год… Чем ближе даже февраль! Первого нам надо оглашать программу, а ещё столько не отсмотрено. И ладно бы отсмотрено – я сомневаюсь, что способен увидеть то, что должен. А ты… Ты можешь. Ты увидишь, потому что знаешь жизнь с той стороны, за которую нам никогда не заглянуть. Печально но, прости, правда, как она есть.

Нет, современное мы не смотрим. В смысле, всё, что снято после нулевого. После нулевого можно брать всё, потому что ничего такого туда положить не могут, даже если захотят. Конечно, туда много всякого кладут – и всякие треугольники, и проблемы с родителями, и биологические разные штуки, молчу уж про «ржавь» и рейтинговые вещи. Ты смотрел ту трагикомедию про художников? Ну, где они дерутся в финале? Это ничего не надумано: ты бы видел наших в конце месяца, когда считают результат. О, это песня! Ода! А бывают и жёстче истории. Особенно про шахтёров, которые не могут вернуться, или про пострадавших. Грустные истории… И страшные.

Но по сравнению с тем, что было до того, и раньше, и ещё раньше… Вообще, очень хорошо понимаешь эту разницу, когда можешь сравнить. Видно, какое у нас всё-таки другое время! Но это художка. Общеобразовательные идут только так, причём чем меньше там человеческого, тем лучше. Передачи про животных – вообще идеально. Про зверей или даже микробов. И ещё ведущие там в основном такие замечательные дядьки – вот жалко их не было в той вашей передаче про людей прошлого, которые приближали будущее! Очень бы они там были в тему! И фильмы у них очень добрые. Ну, их подреставрировали, конечно, а вообще выглядит, как снято вчера, ничего менять не надо. Их уже давно внесли в общую базу, очень давно.

А из современного мы не цензурим, а только проверяем возрастное соответствие. И это даже не я делаю – я только присутствую, а так это работа специалистов. Это когда снимают для трёхлеток, например, и надо проверить, будет ли оно понятно. Ну, трёхлеткам. Не все могут делать для детей! Не всегда ясно, что им будет интересно и вообще близко… Им же скучно будет, если показать что-нибудь слишком сложное. Заснут! Я не шучу – однажды видел такое. В зал-то они прошли, чего бы им не пройти, раз двадцать всем пообещали, что не будут мешать. Поспорили, наверное, с друзьями! И заснули через полчаса или даже раньше. Ну, там правда была сложная история, да ещё одни взрослые и очень взрослые отношения – им это неинтересно совсем.

А вот старую художку надо перелопачивать. Всё-всё, и очень аккуратно, потому что там можно реально выкрутить себе голову. Я когда начал смотреть, ещё когда только вошёл в Комиссию, знаешь, я очень быстро понял, почему спамеры такие шибанутые. Они же всё без цензуры видели – и о таких вещах знают, что бррр. Я их даже пожалел. И так порадовался, что не выбрал СПМ – я же думал, а не пойти ли туда! Это же с ума сойти можно, что им приходится смотреть. Мрак и ужас. Больные люди, идиотские проблемы, ситуации не пойми про что, и ещё атмосфера такая – хоть на стенку лезь… И при этом подаётся как нормальная и даже правильная! Сплошное насилие, в каждом слове и жесте, в отношениях вообще не разбери что! Спамеры фильтруют самый кошмар, но всё равно остаётся много такого… Разного. Я сразу выключаю, если понятно, что там. И всё равно потом снится. Серьёзно! Не понимаю, почему они это смотрели… Ну, люди в докосмической. Что они в этом находили?

Конечно, много хорошего, а кое-что просто блеск! Если не обращать внимание на детали, то прям как про нас. Тут простое правило: если за три минуты можно объяснить, что не так, как у нас, и если не появится поводов для споров – годится. Старые технологии, невозможность чего-то привычного – вот этим мы как раз и занимаемся. Иногда можно подмонтировать, кое-что исправить. А чаще, конечно, делаем предисловие, чтоб все были в курсе. Например, про деньги. Ну, что они были отдельные, вне системы. Или про трудовой кодекс – как это решали раньше. Или про медицину – ты знал, что раньше это было как бы личным делом каждого? Ну, конечно, знал. А я вот до сих пор удивляюсь, когда сталкиваюсь. «Обязан быть здоровым перед обществом, которое выполняет только половину необходимого и выставляет требования, при которых невозможно остаться здоровым» – я ведь это учил! Но понял только после десятка картин, когда пару раз подловил себя на непонимании.

Беда в том, что очень часто вся история на этих деталях и завязана. И не на старой связи или неразвитых ИскИнах – всё глобальнее! А если на каждую страницу текста пять страниц примечаний… Ну, это идёт только для специалистов. Обычный зритель сбежит – и будет прав. Или вот представь: режиссёр, сценарист, актёры – вся команда создавала историю о крутом парне. Такой весь из себя герой! А мы видим беднягу, который рассыпается на глазах, и которого надо немедленно лечить, а то поздно будет! И зритель чувствует жалость или отвращение. А это совсем не то, что закладывалось. Так что фактические моменты на втором месте, главное – это восприятие нормального и правильного! Оно очень сильно поменялось, просто с ног на голову. Нулевой год был не просто так!

В общем, когда мы составляем программу на следующий год, приходится очень много пересмотреть. Потому что всё показать невозможно – терапевты нас живьём съедят, они и так вечно ноют, что скоро будет информационный перегруз, как в докосмическую. А я что могу поделать? Каждый год всё равно прибавляется и накапливается. Мы пускаем новинки на большой экран, но прошлогодние вещи всё равно здесь. И мы обязаны ставить самые популярные – рейтинги всё равно никто не отменял! Знаешь, я иногда страшно жалею, что у нас так популярен совместный просмотр. Я читал, что раньше смотрели в одиночку. Не знаю, как они выбирали и вообще как часто смотрели, но таких проблем не было! А тут и старые вещи нельзя упустить, и новинки надо показать. Вот в первых числах февраля как раз будут премьеры Одуэна и нашего великого Зерваса. Ты же дождёшься? Ну, решай сам.

А мне надо, чтоб ты кое-что посмотрел и сказал: есть там моменты, которые могут навредить, или всё в пределах? Наседать не буду – пять картин, примерно по штуке в пять дней, чтобы ты не устал. Просто будешь смотреть, а потом говорить, коробит тебя, и что именно. И ту передачу вашу вспоминай почаще – про людей, которые приблизили будущее. Если ты увидишь то, против чего они боролись…

Тут ведь какое дело: раньше в прошлом показывали неправильные вещи, потому что они всё равно были. И делать вид, что их нет, это значило врать. Поэтому и показывали – ради достоверности. Ну, если не считать больных на голову, которым это всё нравилось…А нормальные режиссёры показывали разные проблемы, потому что иначе эти проблемы невозможно было решить! Но когда они были решены, фильм становился не нужен. Он может быть очень хороший, и красивый, и актёры – молодцы, но повода смотреть уже нет. И чем больше было решённых проблем – тем меньше оставалось годных историй! Ну, и что, что об этом снимал классик – зрители просто не понимают, что он хотел сказать, потому что вопросы, которые его мучили, для них – урок далёкой истории.

Так что второе, что мне нужно, чтобы ты решил: проблема, которая заявлена в фильме, уже всё, или всё-таки ещё нет? Имеет смысл показывать? Можно это связать с тем, что у нас сегодня, или вообще всё мимо? Ты на своей шкуре испытал, что многое «уже всё» на самом деле здесь, рядом. Ты знаешь, как на самом деле недалеко мы ушли!

Сарказм

Когда мы пришли в назначенное место, ещё никого не было. Вообще никого не было: игровой зал пустовал. Мне даже показалось, что я вижу пыль на застывших пешках и слонах. Но это была исключительно работа воображения: помещение, разумеется, тщательно убиралось. Особенно это – школьный клуб всё-таки.

– А вдруг кто-нибудь придёт? – забеспокоился Брайн, оглядываясь по сторонам, как будто незваные гости могли появиться прямо из воздуха.

– Никого не будет, – успокоил я его. – Сюда приходят до обеда и остаются, самое позднее, до восемнадцати ноль-ноль. Я проверил расписание.

– А вдруг… – не унимался он.

– А чтобы не было этого «вдруг», я попросил у президента клуба выделить мне час после ужина, – назидательно объяснил я.

Но мальчика это не успокоило.

– И за это ничего не будет? – нахмурился он. – Ты же не школьник!

– И что? – я пожал плечами. – Они отвечают за это помещение. А мы им не мешаем… Лучше скажи мне, почему ты не идёшь спать? Уже поздно!

– Мама мне разрешила, – пробурчал Брайн, выбрав себе место во втором ряду.

Это был аналоговый столик, без фигур, с гладкой клетчатой поверхностью. И он никак не отреагировал на человека – понял, что тут не до игры. Как и подобает школьному камиллу, здешний «хозяин» был невероятно догадливый! Или его предварительно предупредил президент клуба настольных игр, который в свои одиннадцать лет по понятливости не уступал ИскИну.

Признаться, я был очень удивлён, когда посредником в давно ожидаемом разговоре стал Брайн. Должна была быть Юки – или кто-нибудь из «банды Фьюра». Ханна, например, тем более что я дружил с её братом. Но пришёл мальчик, которого я привык не замечать – особенно на фоне его деятельной сестры. Я даже не мог вспомнить, чем он увлекается!

«Может быть, Юки ему и предложила посредничать, раз уж он признался, что завидует ей?»

Но я не стал расспрашивать его об этом. У каждого из нас было, о чём молчать. Брайн не распространялся о причинах своего участия в организации встречи, я – о том, почему выбрал именно это место.

Я вспомнил о нём в первую очередь – если искать уединения, то игровой зал в Лифтовой зоне подходил лучше всего. Идеальная обстановка для непростого, но неотвратимого разговора. А рядом размещалась столовая – тоже не самое популярное помещение на станции. С началом вечерней смены Лифтовая зона «вымирала»… Нет, это неправильное слово! Я сразу подумал об Ирвине Прайсе и Просперо Миде.

А может быть, всё логично, разговор о смерти вполне в тему. Фарид Эспин, Теодор Ремизов и Оскар Ява тоже не относились к безопасным согражданам. «Наверное, даже Грета больше не шутит об известности своего сына!»

Я ждал с понедельника. Прошло две недели с того неприятного случая – именно столько мне посоветовали подождать. Не сказать, что я торопил события, но надо было поставить точку. Точнее, позволить им «закончить историю». И лучше делать это напрямую и по свежим впечатлениям. Хоть я и думал о том, чтобы всё бросить и вернуться на планету, это было не самый разумный ход, потому что тогда бы ситуация стала «отложенной», и трудно представить, как бы они с этим жили.

То, что я ни в чём не виноват, ситуации не меняло: трое юных дураков запутались в своих чувствах и правилах взрослого мира, и кто-то должен им помочь. Вне всяких сомнений, если бы я отказался, этим бы занялся кто-то другой. Только я не видел повода отказываться.

– Ты им всё точно объяснил? – переспросил я Брайна, так как прошло уже пятнадцать минут после назначенного времени.

«Семнадцать», – уточнил я по альтеру.

У главного входа послышалось сопение и шорох подошв. Похоже, они пришли вовремя. Но прийти – это одно, а вот начать разговор…

– Ещё десять минут – и я ухожу, – заявил я, стараясь, чтоб звучало погромче – и демонстративно повернулся спиной к двери. – Это вообще не мне надо!

Всё так же держа дверь вне поля своего зрения, я дошёл до противоположной стены. При моём приближении включился экран со стенгазетой. Победители последних игр, статья по истории шашек, разбор партии в сёги…

Я вдруг подумал, что участником клуба было намного труднее оправиться от самоубийства Мида. Это ведь была их территория! Как гласило объявление на двери, каждый мог зайти и поиграть, но я был уверен, что одиннадцатилетнему президенту было очень важно дать мне «разрешение на час». В прошлом году клуб принадлежал старшей школе – и был передан новым игрокам со всеми почестями, как сообщала школьная газета. До старшей школы это был игровой клуб для взрослых, поэтому он был расположен в таком нетрадиционном месте. Своя история, своя место… И тут такое. Уже не сделаешь вид, что ничего не было. А надо жить дальше, играть дальше, затирая этот момент времени.

Из-за спины у меня раздалось вежливое покашливание. Ага! Втроём они проскользнули внутрь и сели за крайний столик: Оскар подальше от меня и поближе к выходу. На переднем краю – Тьюр.

Медленно повернувшись, я посмотрел на них. Только Тьюр не отвёл взгляд (и я готов был поспорить, что он единственный возражал против плана), а вот Оскар вообще не поднимал головы.

– Добрый вечер! – поздоровался я.

Они что-то прошелестели. Я бы не удивился, если бы они встали и ушли, не успев извиниться – так велико было их смущение.

– Мне очень не нравится эта история, – начал я, не особо понимая, о чём говорить – поэтому говорил первое, что пришло в голову. – Мне не нравится, что она вообще была! Я помогаю разным людям, не только Дане… А знаете, почему она обратилась ко мне? Потому что не хотела вас ранить. Она заботилась о вас! А знаете, почему я согласился помочь? Потому что мне не нравилось видеть её расстроенной. И мне не хотелось, чтобы вам было плохо.

Возможно, они это всё уже слышали, и не одному разу. Но я должен был сказать, что…

– Это такие взаимные вещи, понимаете? Если мне будет плохо, найдётся очень много людей, которые захотят исправить это. Люди помогают друг другу. И не только люди! Так всё устроено. Мы все доверяем друг другу. Мы заботимся друг о друге. Никому не всё равно. И никто не хочет искать врагов, потому что там, – я указал вверх, подразумевая космос, который, если по-хорошему, был везде, – Там хватает опасностей. И не только там…

Я помолчал, кусая губы.

– Я пострадал не меньше вас. Я тоже потерял близких. Я получил это, – теперь я указывал себе на затылок. – Но даже так можно жить. И можно многое отстроить заново. А можно… воевать. Со всеми. Врать, когда выгодно. Подставлять других, когда хочется. И каждый выбирает сам, как ему жить, по какому варианту. Никто не может заставить человека выбирать правильное. Вы действительно выбираете такой способ?

Оскар помотал головой. Тьюр посмотрел в пол, Фьюр – прямо мне в глаза.

– Ты знаешь, почему мы это сделали, – спокойно сказал он.

– Знаю, – усмехнулся я. – Вы решили, что я предал вас, потому что решили, что Дана выбрала меня, а это делает меня предателем. То, что она как будто выбрала именно меня. Она выбрала – а виноват я, да? Вас ничего не напрягает в этом выводе? Фьюр, даже если бы она выбрала меня – что это меняет? Или вы думаете, что я бы навредил ей?

Вместо ответа он отвернулся.

– Я работал скво, – напомнил я, хотя, в общем-то, в этом не было необходимости. – Я умею помогать и учить обращаться со своими чувствами. Я этому учился, специально… Проблема в том, что вы и так это знаете! Но продолжаете обманывать себя, потому что вам нужен повод. Такое удобное объяснение, чтобы воевать со мной. Чтобы воевать со всем миром! Удар на удар: она выбрала другого – вы устраиваете этому другому интересную жизнь! Кто следующий?

– Мы теперь знаем, что это Зейд, – прошептал Тьюр. – И ничего ему не будет…

– Спасибо! – саркастически поблагодарил я. – Надо будет объяснить ему, какой он везунчик: вы решили его не трогать! Какое благородство!

Тьюр как будто хотел сказать что-то, но промолчал.

– Я не обижаюсь на вас, ребята, – вздохнул я, сменив тон на более мягкий. – Никаких обид! Просто теперь, увидев вас, я буду на всякий случай держаться подальше – вы уж учтите это обстоятельство! По той же причине, по которой соблюдают технику безопасности. И я знаю ещё как минимум пару человек, которые будут делать то же самое. А всё люди, которые пережили… «Кальвис»… нашли в себе силы переступить через это, будут смотреть на вас… Вам это точно не понравится! Потому что вы воспользовались не самым удачным… объяснением. Такими вещами не шутят!

Неожиданно для самого себя я улыбнулся:

– А знаете, я рад, что вы можете шутить этим – значит, теперь для вас это не так больно. Хоть что-то хорошее…

Вдруг заговорил Оскар:

– Мы теперь как «бэшки», да? Как «бэшки»?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – нахмурился я, а в голове у меня звучал голос камилла: «Андроиды Б-класса стали похожи на людей».

– Нам нельзя доверять, – объяснил Оскар – глухо, с запинкой. – Как «бэшкам»!

– Интересное сравнение… Нет, всё не так. Думаю, что вам дадут ещё один шанс. По крайне мере, я дам. Потому что вы не «бэшки», а люди. Люди не запрограммированы. Люди могут исправить себя. Могут многое изменить… Особенно когда они только учатся жизни!

– Спасибо, – поблагодарил Тьюр, и я не услышал ни тени иронии.

– Я видел «бэшек», – продолжал Оскар, не обращая внимания на товарищей и, похоже, не особенно вслушиваясь в то, что говорю я. – Близко. Официант спрятал меня. Я очень испугался, говорить не мог… Я видел как они тащат маму, Ольгу, тётю Фло… А я даже пошевелиться не мог! Просто смотрел… А они… Они упрашивали их, умоляли, и плакали, и… А им было всё равно. Им было всё равно, что они делают плохо… Они специально так делали! А теперь я тоже…

– Нет, – возразил я. – Ты – нет. Каждый из вас может увидеть это со стороны. Вы можете понимать, можете видеть разницу. Они – нет!

Едва я договорил, как дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась знакомая рыжая голова.

– Рэй, ты очень нужен, – сказал Одуэн.

– Я занят, – ответил я. – Ты не понимаешь, что значит режим «я занят» на альтере?

– Но вы же уже закончили? – осведомился он с невинным видом.

– Когда я закончу, я сниму режим «я занят», – объяснил я таким тоном, каким маленьким детям объясняют правила пользования санитарной комнатой.

Брайн хихикнул: взрослый дяденька – а не понимает таких очевидных вещей! Но Одуэн не унимался. Он был в состоянии интеллектуального зуда, и даже присутствие «преступников» не изменило его курс.

– Помнишь, ты рассказывал о Чарли, – начал он, входя в игровой зал. – О том, что он покончил с собой?

– Да, – ответил я, чтобы поскорее закончить – вытолкнуть его всё равно не получится. – Он прямо нарушил инструкцию, да ещё перед теми, кто её утвердил.

– И это было после «осечки», так вы её называете? Запрограммированной осечки, но он не знал, что это запрограммировано, и решил, что вас обманули, поэтому решил показать это всем, и особенно тебе…

Я увидел, как блеснули глаза Фьюра: он слушал – и очень внимательно.

– А профессор Хофнер думал, что это «осечка», но это было секретная информация, и он побыстрее отправил тебя с «Дхавала», чтобы ты не узнал… Рэй, а ты не думал, что он мог следить за состоянием ваших кнопок? – спросил режиссёр.

Я тут же включил режим «говори аккуратно, а лучше молчи». Никто не знал о такой возможности, кроме меня и Кетаки. Может быть, ещё Нортонсон догадывался.

– Смотри, что получается, – продолжал Одуэн. – Он мог знать о том, что сделал Чарли – о том самом первом разе. Но он не мог замять это незаметно, потому что опасался рассказывать всё Чарли – это же с очень большой вероятностью значило рассказать всем! И когда Чарли сделал это во второй раз, ваш профессор понял, что это от незнания! Чарли решил, что кнопка – тоже ложь! Потому что не знал про нулевой первый раз! Если он и собирался убивать себя, то не в открытую – первый раз он сделал это тайно, ты сам рассказывал, что ничего не было заметно! А профессор… О-о-о! – режиссёр схватился за голову, развернулся и покинул игровой зал.

– Что это было? – нервно усмехнулся Фьюр. – Он больной?

– Понятно, – задумчиво проговорил Тьюр. – Это правда, Рэй? Это может быть правдой?

Я кивнул, не находя слов.

– Хотел бы я встретиться с тем, кто придумал эту штуку, – прошептал он, рассматривая свои мосластые кулаки.

«Не ты один, – подумал я. – Не ты один…»

– Ты ведь нас простишь? – спросил Оскар, старательно ловя мой взгляд. – Я понимаю, как плохо поступил. Я больше не буду!

– Я уже давно вас простил! Не в обидах тут дело, а вас самих… Ладно, время позднее, особенно для Брайна. Хорошо, что мы поговорили. Хорошо, что всё закончилось. Я очень хочу, чтобы это вправду закончилось, и никогда больше не повторится. Давайте пожмём друг другу руки и попробуем через это всё перешагнуть. И пусть это станет неприятным, но ценным опытом!